Фронтовик и молодая

 
Аня была на редкость невезучей с детства. Ей не исполнилось шести, когда из семьи ушел отец. Больше она его не видела. Едва отпраздновала пятнадцатилетие, умерла мать. Девочка осталась с бабушкой. Еще через три года скончалась и бабушка.

Девушке было восемнадцать. Взрослая по паспорту и ребенок - по жизненному опыту. Жила Аня в большом селе, где людей хватало всяких: злых, дурных и хороших. К осиротевший девушке в частный дом потянулись дурные. Как девки, так и парни. Пошли сплошняком пьянки-гулянки. Аня не работала. Жила на закуску собутыльников и продажу вещей, оставшихся от бабушки.

И наступил такой день, когда даже банного таза на сбыт не осталось. А есть хотелось. Хоть хлеба с водой. Но ей давно уже в долг нигде не давали: ни в магазинах, ни соседи.

Девушкой Аня была из обычных – не глупая и не умная. Средняя во всем. Из тех людей-человеков, что в какое течение попадут, по тому и плывут. За компанию пила, но воровать не научилась, потому что не воровали в ее компании.

Идет она как-то вечером по сельской улице, мучаясь от голода, а навстречу шествует дед Петр. Совсем старый мужик. Восемьдесят ему уже стукнуло. Фронтовик. Фронтовик в прошлом, конечно, когда с немцами воевали. Сейчас просто одинокий деревенский старик.

– Покормил бы ты, дед, девушку, – развязано обратилась к нему Аня. Надежд на жалость не питала, но и случай упускать не хотелось.

– Бесплатно не кормлю, – с понятным намеком ответил дед. 

– Если у тебя в доме, кроме ведра с водой, еще что-нибудь стоит, то без хорошей платы не останешься.

На том и договорились. С того вечера и стала Аня жить у деда Петра. Не плохо ей у него жилось. Квартиру он имел благоустроенную, пенсию, как фронтовик, получал такую, что не каждый молодой мужик по доходам мог с ним сравниться.

Дом своей юной сожительницы прагматичный дед сдал внаем местным молодоженам. А сам ходил гоголем. Еще бы, с девкой на шестьдесят лет моложе живет.

– Завел бы ты, Петр, жену лучше из бабушек поближе к своему возрасту, раз уж одному жить обрыдло, – советовали ему сверстники.

– А ну их на хрен,  – браво отвечал дед. – Старые, вонючие. 

Но однажды, хоть и не скоро, года через три-четыре, масленица для деда Петра кончилась. Ушла от него Анна к молодому мужику. К местному тридцатидвухлетнему вдовцу Степану. В другой ситуации Степан девку со славой, как у Анны, даже в пьяном угаре на порог бы не пустил. Но тут не до морали. Нужда приперла. Скончалась жена, рожая второго ребенка. Остался человек с шестилетним сыном и дочкой крохотулей на руках. Степан мужиком был правильным во всех отношениях: высокий, красивый, умный, не пил, не курил, руки имел золотые. Только кому он такой хороший со своим довеском сдался?! Сельские бабы только в кино да книжках сердобольные, а в реальности дур среди них нету. В общем, Степан со своим довеском оказался нужен только Анне.

И случилось чудо. Молодожен сам того не ожидал, как все ладно у них с Анной пошло. И стирала девка чисто, и корову выдаивала насухо, и готовила вкусно, и дети были ухожены.

В селе хорошую жизнь Степана с Анной приняли как должное. Понятное дело, молодуха старается все с блеском делать, чтобы мужика приручить. Надо год-полтора подождать: что тогда будет? А через полтора года Анна родила. И в ее отношениях со Степаном и его детьми от первой жены ничего не изменилось: «мамкой» с радостью зовут.

Селяне не то, чтобы счастью Степана и Анны радовались, кому они нужны, у каждого своих забот по горло, но, судача о том о сём, их добрую жизнь отмечали. Одно местным не нравилось. Уж шибко, при любом удобном случае, поносили один другого бывшие любовники – дед Петр и Анна.

– Чего они собачатся? – недоумевали бабы. – Лучше бы «спасибо» друг дружке сказали. Петр, этот старый хрыч, считай, перед самой могилой, всласть тугой молодухой натешился. Кому еще из стариков так повезло? Да никому. И сама Анька, не прими ее в свое время старик, ссучилась бы окончательно и сдохла пьяной где-нибудь в мороз под забором.   

Загадка ж объясняется тем, что не обо всём знали деревенские. Не знали они  о последнем разговоре деда Петра и Анны. Перед расставанием фронтовик сказал своей, теперь уже бывшей, молодой сожительнице:

– Аннушка, прошу тебя, ругай меня на людях последними словами до самой моей смерти. А когда похоронят – приди на кладбище и плюнь на могилу прилюдно.

– Петя, не мели пустое. Я от тебя худого на копейку не видела. Зачем же напраслину наводить стану?

– А затем, девка, чтобы семью со Степаном сохранить и жить с ним в мире. Запомни, ни к какому молодому из прошлых женихов мужья своих жен так сильно не ревнуют, как к бывшим хахалям из стариков. Страшно мужику: вдруг его зазноба по уже заросшей тропинке снова к старому деду  начнет бегать или хотя бы вспоминать о нем с тоской будет. Поганее такой срамотищи ничего и не придумаешь. Выходит, он, мужик вроде бы в самом соку, а все же хуже замшелого пенька.

– Ты-то, Петя,  откуда о том знаешь?

– По своей судьбе, Аннушка, по ней.