Русалка

               
               

          1915 год. Шёл второй год Великой войны, полыхавшей от Балтийского до Чёрного моря. В марте русские войска заняли укреплённую австрийскую крепость Перемышль. Казалось, что военная удача сопутствует России, но в мае Германия и Австро-Венгрия начали мощное наступление на территории Польши. Русской армии пришлось отступать… 2 июня был оставлен Перемышль. 22 июня пал Львов. 22 июля немцы переправились через Вислу. И всем стало ясно, что Варшава обречена...

        Организованный отход 15-го армейского корпуса прикрывала 6-я кавалерийская дивизия под командованием генерал-лейтенанта Роопа Владимира Христофоровича. Входящие в неё 6-й  драгунский императрицы Екатерины Великой полк, 6-й уланский Волынский полк, 6-й гусарский Клястицкий генерала Кульнева полк, 6-й Донской казачий генерала Краснощёкова полк, демонстрируя образцы мужества и героизма, не только успешно отбивались от передовых отрядов противника, но и переходили в контрнаступления.

       Уже больше недели смертельно усталые кавалеристы 6-й дивизии не рассёдлывали, не поили и не кормили (как следует) своих коней.

       И вот, наконец, поступил долгожданный приказ: «Закрепиться на правом берегу реки».  Это была даже не река, а живописная речушка, несущая свои воды в один из притоков Вислы. Первым делом кавалеристы расседлали своих коней, протёрли их соломой, хорошо накормили и напоили, а затем передали на попечение коноводов.

      6-я дивизия принялась строить линию обороны.
- Ну шо, хлопцы, с Богом! - хрипло произнёс казачий вахмистр с обожжённым от солнца лицом, и воткнул лопату в глинистый берег.

   Организация и контроль за установкой проволочного заграждения перед позициями 6-го уланского Волынского полка были возложены на офицера конно-сапёрной команды двадцатилетнего корнета 6-го Клястицкого полка Алексея Тимофеева.

    Получив приказ он тут же, сразу отправился осматривать этот участок берега. Высокий и широкоплечий Тимофеев остановился возле густых зарослей камыша. Внимательно осмотрел местность.
- Двухрядное заграждение надо ставить! - пришёл он к выводу.
Корнет пригладил двумя руками свои густые чёрные, как смоль, волосы. Подкрутил щегольские тоненькие усики. Затем, сорвав сухую травинку, прикусил её своими крепкими белоснежными зубами и, задумчиво потирая свой нос с горбинкой, продолжил размышлять.
- Точно! Двухрядное. И обязательно с растяжками. Только бы проволоки нашлось нужное количество.

- Топкое место. Колья не вкопаешь... -  поздоровавшись, без предисловия, сказал он подошедшему уланскому поручику Глебову. - Поэтому надо будет их вбивать. Высокие пусть не делают! Как вы на это смотрите, господин поручик?
- Вам виднее, господин корнет! Вы же сапёр, а не я, - согласился Глебов.
 Тимофеев поковырял носком сапога землю.
- Ну тогда будем начинать! Человек сорок уланов у вас в полку для этого дела найдётся?
- Мне как раз командир полка и выделил сорок человек.
- Замечательно! - обрадовался Алексей.

    Бум..  Бу-у-у-ум-ум... - раздался оглушительный взрыв.
- Это поручик Данилов со своими сапёрами мост взорвал, который находился в двух верстах отсюда, - объяснил Тимофеев, в упор смотря своим большими серыми глазами на оторопевшего от неожиданности поручика.

    6-я кавалерийская дивизия «зарывалась» в землю. Копались ходы сообщения, глубокие окопы с бруствером и бойницами для стрельбы. Оборудовались пулемётные гнёзда.  Строились блиндажи для солдат и офицеров... Кавалеристы работали молча, только слышался хруст от вонзающихся в землю сотен лопат, стук топоров и шум падающих деревьев в ближайшем лесу.

    Тимофеев, смахивая рукой пот с лица, старался поспеть повсюду: выпросить у начальника конно-сапёрной команды штаб-ротмистра Балашова три дополнительных рулона колючей проволоки, показать уланам, как правильно ставить растяжки и вбивать толстые колья...

    Смеркалось... От реки потянуло сыростью, а от позиций запахом пригоревшей каши.
- Ваше благородие, солнышко уже село, а вы ещё не кушали. Разве можно так? А? - неожиданно появился перед Алексеем его денщик Иван Старых. - Я вот вам щец горячих принёс. Горяченькие! Наваристые!
- Давай! - согласился корнет и сел на первый же попавшийся пенёк.
Старых поставил перед ним котелок и, вынув из кармана складной нож, принялся нарезать ещё тёплый душистый каравай.

    Тимофеев с наслаждением ел из котелка щи и слушал денщика.
- Блиндажик хороший для вас и для его благородия поручика Данилова соорудили, - тараторил Старых, глотая окончания слов. - Я вам, ваше благородие, уже кровать соорудил. Полы песочком сухим присыпал. Вот только двери в блиндажике нету. Пришлось вот кусок парусины у входа повесить. Ну это ничего, это...
- Ты мне, Старых, лучше про Абрека расскажи! - оборвал денщика Тимофеев.
- Абрек? Абрек - хорошо! - белёсые брови Ивана взлетели вверх. - Я ему ячменя задал, вычистил, напоил. Коноводу наказал, чтобы он за жеребцом смотрел пуще своей жёнки.
- Молодец, Старых! - похвалил его корнет.
- Рад стараться, ваше благородие! - подскочил денщик.
- Да ты садись, Старых! А куда ты мои инструменты дел?
- В блиндажике в ящике ваш струмент так и лежит. Никто его и пальцем не трогал!
- Хорошо! А щи, Старых, и вправду вкусные! Наваристые! Спасибо!
- Рад стараться, ваше благородие! - снова подскочил с земли денщик. От похвалы его толстые губы расплылись в довольной улыбке.
- Да, Старых, согрей- ка ты мне воды. Перед сном хочу побриться.
- Слушаюсь, ваше благородие!

    Но побриться Тимофееву не удалось. Его вызвал к себе начальник конно-сапёрной команды штаб-ротмистр Балашов и приказал завтра с утра произвести промеры глубин на участке реки перед позициями 6-й кавалерийской дивизии.
- Да, корнет, прежде чем выполнить мой приказ, переправьтесь на левый берег и осмотритесь. Если заметите неприятеля, никаких промеров не делать! Немедленно возвращайтесь назад! Забудьте свою привычку лезть на рожон!
- Слушаюсь, господин штаб-ротмистр! - щёлкнул каблуками Тимофеев.

   Ранним утром, когда солнце только показалось над верхушками деревьев, Тимофеев с рядовыми Комаришкиным и Федюниным спустились к реке, ещё затянутой пеленой густого тумана. В камышах им посчастливилось найти утлую рассохшуюся лодку.
- Ух ты, мать честная, даже вёсла имеются! - закричал от восторга Комаришкин, двадцатидвухлетний огненно-рыжий крепыш.
- Не ори, глотка лужёная! - зашипел на него корнет.
- Слушаюсь, ваше благородие! - перешёл на шёпот Комаришкин.

  Переправившись на левый берег, Тимофеев с гусарами укрылись в зарослях кустарника. Корнет достал бинокль и принялся осматриваться. Луг, на нём невысокие копна свежего сена. Вдалеке лесок. Тишина вокруг...
- Не видно неприятеля. Не подошли ещё! - пришёл к выводу Тимофеев.
- В лодку! Начинаем промеры! - приказал он.

    Комаришкин, жилистый и крепкий, сидел на вёслах. Алексей — на корме. Правой рукой он делал отметки на развёрнутой у него на коленях карте двухвёрстке, а левой черпал ржавой консервной банкой воду, фонтанчиками бьющую из днища. Сухощавый плосколицый Федюнин стоял на коленях на носу лодки и плавно втыкал шест в дно реки, затем поднимал его и, внимательно смотря на зарубки, негромко произносил:
-  Два аршина, ваше благородие.
-  Сажень, ваше благородь.
-  Две сажени, ваше благородь.

   Уже ушёл туман, и хорошо стали видны берега реки. Правый, ощетинившийся рядами колючей проволоки, и левый — с песчаными берегами и раскидистыми плакучими ивами.

   Потянуло сытным запахом свежевыпеченного хлеба.
- В полку уже чай пьют, - с завистью в голосе заметил Федюнин.
- И нам тоже пришло время поесть. Греби, Комаришкин, вон к той иве, что на левом берегу! - приказал корнет.
- Слушаюсь, ваше благородие! - радостно улыбнулся гусар и налёг на вёсла.

   Алексей удобно устроился на коряге, спиной к реке, а лицом к полю с недавно скошенной рожью. Он ел консервированное мясо из большой банки, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Но если честно, то эти тишина и спокойствие ему были совсем не по душе. Тимофеев не понимал, почему следующие за ними буквально по пятам германские части до сих пор не вышли на рубеж реки.
- Куда же подевался неприятель? - в который раз спрашивал сам себя корнет, поднося к глазам бинокль.
Ничего не менялось: поле, вдалеке хутор, лес и... тишина вокруг.

    Сзади Тимофеева, в тени большой плакучей ивы, почти упавшей в воду, скребли ложками свои консервные банки Комаришкин и Федюнин.
- Гляди-ка, место-то какое здеся! - загадочно вдруг произнёс Комаришкин.
- Какое? - равнодушно спросил Федюнин.
- Самое русалочье! Песочный бережок, вокруг деревья. Здеся они и собираются ночью по четвергам. Хороводы водют, да песни сладкими голосами поют.
- Да ну… - недоверчиво протянул Федюнин.
- Вот тебе и ну! Русалки – то, говорят, девки видные: молодые, грудастые, с длинными волосами до пояса. Я сам, правда, не видел их никогда. А вот сосед наш дед Никита самолично, своими глазами русалок наблюдал. Издаля только вот... Подойти спужался...
- Почему подойти-то спужался? - лениво поинтересовался Федюнин.
- Почему, почему! Ведь русалки-то мужика если споймают, то до смерти его защекочут или на дно реки уволокут.
-   Да ну... Брешет твой дед Никита! - сытно и громко отрыгнул Федюнин. - У нас вот сказывают, что все русалки — это старые животястые, морщинистые бабы, да ещё и с волосами зелёными от тины.
- Это у вас, в Пскопской губернии, что русалки на ведьм похожи, что мужики рожами не вышли! - громко засмеялся Комаришкин, намекая на плоское некрасивое лицо Федюнина.
- Ты цто сказал? Цто ты знаешь? - занервничал тот, переходя на родной псковский говор.
 - Цто, цто! - передразнил Федюнина Комаришкин. - То и знаю, цто девок у вас красивых нету! Ведь русалки — это утопленницы и...
- Заканчиваем завтрак! В лодку! - приказал Тимофеев.

   И снова — справа ощетинившиеся рядами колючей проволоки укрепления 6-й кавалерийской дивизии, а слева — песочные мирные пляжи.
- Сажень, ваше благородие.
- Полторы сажени, ваше благородие.

- Корнет, как всегда, очень тщательно! Очень скрупулёзно! - довольно произнёс штаб-ротмистр Балашов, рассматривая карту, где на голубой, извивающейся лентой, полоске Тимофеев поставил глубины речушки.
- Старался, господин штаб-ротмистр!
- За добросовестное выполнение моего приказа сегодня же награждаю вас, корнет, ужином! Надеюсь, что он будет шикарным.
- Прошу прощения, каким ужином? - не понял Алексей.
- Пан Добржанский, хозяин поместья, что находится в двух верстах от наших позиций, пригласил на ужин командира 6-го гусарского полка с офицерами. От конно-сапёрной команды едем я и вы, корнет! Выдвигаемся в шесть часов. Быть в парадном мундире.
- Слушаюсь! - Тимофеев, отдал честь и, щёлкнув каблуками, вышел из блиндажа Балашова.

   Тщательно выбрившись, Алексей начал облачаться в парадный мундир. Сначала он надел чакчиры - узкие кавалерийские штаны крапового цвета, затем боты - невысокие сапоги, начищенные до зеркального блеска. Неторопливо, наслаждаясь, застегнул тёмно-синий доломан, обшитый по бортам и полам серебряной прядью. Затем подпоясался гусарским кушаком из тонких шнуров серебряной пряди с кистями и бахромой. Поправил на груди орден Святого Станислава третьей степени с мечами и бантом и орден Святой Анны третьей степени с мечами и бантом. Посмотрел на себя в зеркало, прикреплённое к бревенчатой стене блиндажа, и остался доволен.

    В пять часов тридцать минут пополудни командир 6-го гусарского Клястицкого полка полковник Гамзагурди, великолепно смотревшийся верхом на своём вороном красавце Перстне, поднял вверх правую руку:
- Следуйте за мной, господа офицеры!
Пятнадцать гусаров, все на конях вороной масти, последовали за своим командиром. Застоявшийся Абрек, трёхлетний чистокровный жеребец конного завода Леонтовича, радостно захрапел.
- Соскучился, красавчик! - наклонясь к его голове, прошептал Алексей и погладил по нежной шее.
 
    Имение пана Добржанского поразило Тимофеева своими ухоженными цветниками, дорожками, хозяйскими постройками из толстых дубовых брёвен. В большом пруду с кувшинками плавали лебеди, а к самому дому замку вела широкая аллея из старых тенистых лип.

   В огромном зале, куда были приглашены прибывшие русские офицеры, царила атмосфера средневекового замка. На стенах висели потемневшие от времени портреты предков хозяина имения, старинное оружие и охотничьи трофеи: чучела голов кабанов, оленей. Пан Добржанский, седой высокий мужчина лет пятидесяти, пригласил офицеров занять места за длинным дубовым столом. Сам хозяин сел во главе его. По правую руку пана Добржанского расположилась супруга хозяина имения пани Матильда, блондинка лет сорока с тонкими бескровными губами.

   Прислуга поставила на стол бутылки из толстого стекла с «Зубровкой»  и блюда с закусками: смалец, приготовленный из сала с добавкой лука и сушёных слив; селёдку в сметане с колечками репчатого лука.
- Проше, панове! - Добржанский встал и сделал широкий жест, показывая на бутылки и закуски.
- Вот это да! В Российской Империи сухой закон, а мы сейчас водочкой будем баловаться! - с восторгом прошептал на ухо сидевший слева от Тимофеева поручик Лебедев из первого эскадрона.
Алексей в ответ неопределённо пожал плечами. Из спиртных напитков он предпочитал только шампанское.

   Несмотря на изобилие водки и еды, обстановка за столом была очень напряжённой. Пан Добржанский два раза вставал и пытался произнести тост в честь русских офицеров, но, неожиданно, на полуслове, замолкал и садился. Его дрожавшие губы что-то шептали...

   Тимофеев сразу же понял, что происходит с хозяином. Ведь пан Добржанский прекрасно знал, что если будет сражение, то немецкая артиллерия превратит его поместье в руины. А если нам прикажут отступать без боя? Тогда, как всегда, мы сожжём все запасы еды, фуража, а, может быть, даже и постройки пана Добржанского.

    Алексею стала не по себе. Ему бы очень не хотелось уничтожать эту старинную и красивую усадьбу! Ох, как не хотелось! Но война есть война. Неприятелю должна остаться выжженная земля. Если он получит приказ то, не колеблясь, выполнит его.

   Тимофеев вспомнил до мельчайших подробностей, как две недели назад со своими сапёрами жёг вагоны с сахаром, брошенные на узловой станции из-за нехватки паровозов. Неприятель был уже рядом. Надо было спешить... После того, как сапёры обильно полили керосином мешки с сахаром, штабелями лежавшие в вагонах, Тимофеев и Комаришкин рысью пустили своих коней вдоль товарных составов. Комаришкин на ходу зажигал факелы и кидал их корнету. А Тимофеев, как жонглёр в цирке, прицельно метал факелы в открытые настежь двери вагонов. Вверх взметались яркие языки пламени и клубы зловонной чёрной копоти.

  На десерт подали галаретки — фруктовое желе со взбитыми сливками.
- Кушайте, кушайте, пан офицер, то есть добже цукерно! - посоветовала пани Матильда штаб-ротмистру Романовскому, сидевшему рядом с ней.

   Закончился ужин, и пан Добржанский пошёл провожать гостей. Он задержал у выхода из дома полковника Гамзагурди и принялся ему что-то говорить. До Алексея доносились только отдельные слова: «Пшепрашем... Не можно это...
- Не волнуйтесь, пан Добржанский! Вы смело можете рассчитывать на меня! - пытался успокоить хозяина поместья полковник.
Но пан Добржанский вдруг громко зарыдал. Алексею стало не по себе.

   Была тихая лунная ночь. Только из лесу доносилось уханье филина да брёх собаки с ближайшего хутора.

    В неглубоком овраге, находившемся в полуверсте от позиций, где располагались «временные конюшни» полка, все офицеры спешились и, отдав своих коней на попечение коноводам, ушли отдыхать. Один Тимофеев лично расседлал своего Абрека, погладил его по шее:
- Спасибо тебе, друг мой! Спокойной ночи!
   Жеребец, расставаясь с Алексеем, тихонько и грустно заржал.

   Тимофеев, придерживая саблю левой рукой, широко шагал по траншее. Перед ужином у пана Добржанского ему удалось почти два часа поспать, поэтому сейчас Алексей чувствовал себя свежим и отдохнувшим.
- Стой! Кто идёт? - послышался негромкий голос часового.
- Москва! - назвал пароль корнет.
- Севастополь! - ответил часовой.
Через пятьдесят шагов всё повторилось:
- Москва!
- Севастополь!
  До блиндажа оставалось совсем немного... И вдруг Тимофеев увидел солдата, сидевшего наверху на бруствере.
- Ты что там делаешь, гусар? - возмущённо осведомился корнет.
- Ру-ру-русалка..., ваше благородие, - заикаясь от страха, ответил солдат и ткнул пальцем в сторону реки.
  Тимофеев рывком поднялся на бруствер.
- Где русалка?
- Вон тама, ваша благородие.
  Алексей уже и сам увидел, что напротив них, на левом берегу у самой воды, стояла босая женщина в ночной сорочке.
 И давно она так? - поинтересовался корнет.
- Аха, ваше благородие! То ходит, то стоит! Русалка! Точно русалка! Своих подруг дожидается. Хороводы водить будут! - убедительно объяснил солдат.

   Женщина неожиданно бросилась в реку и принялась отчаянно барахтаться в воде. Её голова то исчезала, то вновь появлялась на поверхности.
- Помо-помо-гите-е-е! Тону-у-у! Ой, мамочка! То-ну-у-у-у... - вдруг пронзительно закричала по-русски «русалка».
- Боже мой! Человек погибает! Женщина тонет! А я, как болванчик, стою и глазею! - вдруг пронзило Алексея.

   Тимофеев прыгнул в траншею, кинулся в свой блиндаж. Отстегнул саблю, рывком открыл ящик с инструментами и схватил сапёрные ножницы для резки колючей проволоки.

   Алексей двумя прыжками преодолел расстояние от бруствера до проволочного заграждения. Упав на спину, он умелыми сильными движениями принялся резать ножницами колючую проволоку. Когда проход был готов, встал на ноги и осмотрелся Женщины не было видно. Уже никто не кричал и не звал на помощь.
- Неужели утонула? - ужаснулся корнет.
  И в этот момент с того берега послышались странные звуки. «Русалка» стояла на коленях на песке у самой воды и громко, с надрывом кашляла.
- Жива! Слава тебе, Господи! - обрадовался Тимофеев и побежал к камышам, где они днём с Комаришкиным и Федюниным спрятали лодку.

   Расстояние в пятнадцать саженей до левого берега Алексей преодолел в несколько сильных гребков вёслами.
  «Русалка» уже лежала на песке ничком и громко стонала.
- Потерпите... Потерпите! Сейчас я вас отсюда увезу! - Тимофеев дотронулся рукой до её плеча.
Девушка перестала стонать. Алексей перевернул её на спину, а потом поднял на руки. При свете яркой луны увидел красивое молодое лицо, маленький изящный носик, широкие вразлёт брови, подбородок с ямочкой.
- Так она девочка совсем! А лёгкая какая! - удивился корнет.

   Часовой помог Тимофееву протащить девушку через проход в колючей проволоке. Потом Алексей взял её на руки и, прижимая к груди, как ребёнка, принёс в блиндаж. Данилов ещё не пришёл. «Как всегда, до утра в преферанс играть будет» -  понял Тимофеев, аккуратно, чтобы не причинить ей боли, укладывая девушку на свою кровать. Зажёг керосиновую лампу «летучая мышь» и, стараясь не смотреть на девичье нагое тело, снял с «русалки» мокрую ночную рубашку. Затем, стыдливо отводя глаза в сторону, завернул девушку в своё шерстяное одеяло.

- Ой, как я замёрзла! - вдруг раздался слабый голосок.
- Сейчас я вас сверху ещё шинелью укрою! - обрадовался Алексей.

- Разрешите, ваше благородие? - в блиндаже появился заспанный Старых.
- Иван, срочно мне кипятка! Покруче да побольше!
- Да, горячего чаю выпить сейчас было бы неплохо... - мечтательно произнесла девушка. Она уже удобно сидела на кровати и с любопытством смотрела на Тимофеева
- А это хто, ваше благородие? - удивлённо застыл на месте собравшийся уже выходить из блиндажа Старых.
- Хто, хто? - передразнил денщика Алексей. - Русалку вот поймал.
Круглое лицо Старых вытянулось....
- Свят, свят, свят, - испуганно закрестился он и выбежал из блиндажа.

- Ха, ха, ха!!! - уже громко и звонко рассмеялась девушка. - Замечательно вы придумали: «Русалку поймал!».
-  Уже лучше ей, если так смеётся! - с облегчением подумал Алексей.
- Скажите, спаситель мой, где я сейчас нахожусь? - неожиданно спросила девушка.
- На позициях 6-й кавалерийской дивизии, - удивлённо ответил Тимофеев.
- Значит, дошла... Дошла! - с облегчением, тихо произнесла она и, обращаясь к Алексею, представилась:

- Меня зовут Мария Каратеева. Мои друзья называют меня просто Машей. А вас?
- 6-го гусарского Клястицкого полка корнет Тимофеев.
- Корнет Тимофеев! Гусар! А имя у корнета Тимофеева имеется? - несколько язвительно поинтересовалась Мария.
- Конечно же, имеется! Меня зовут Алексеем... - и тут Тимофеев почувствовал, как его вдруг бросило в жар.

- Ваше благородие, кипяточек! - раздался снаружи голос денщика.
- Спасибо, Старых! Иди спи! - корнет держал в руках большой чайник, думая, куда же его поставить.
- Мария, у меня есть сухари, сахар и шоколад, - сказал Тимофеев, смотря на девушку. - Есть и чай у меня «Ханский редкостный», но, к сожалению, смешанный с каким-то другим.
- Алексей, да вы настоящий богач! - вполне серьёзно произнесла Мария.

   Тимофеев заварил чай и налил его в толстый гранёный стакан в массивном подстаканнике. Подал девушке с плиткой шоколада.
- «Фаворит»! Фабрики «Эйнем»! Мой любимый! - с восторгом прошептала Мария.
  Алексей наблюдал, как она, смешно сделав губы трубочкой, делает маленькие глотки горячего чая.
- Боже мой! Да Мария красавица! Настоящая русская красавица! -восторгался он. - Вот только не могу понять, какого же цвета у неё глаза. Тускло фонарь горит...
- Спасибо, Алексей! Ещё можно чаю? - попросила Маша и улыбнулась.
И от этой улыбки, от её милых ямочек на щеках Тимофееву стало нестерпимо жарко. Он почувствовал, как крупные капли горячего пота стали скатываться у него по спине.

   Подавая девушке чай, он осторожно осведомился:
- А вам, Мария, очень нравится купаться ночами при полной луне.
 Маша звонко рассмеялась.
- Да нет! Совсем не нравится! Тем более, что я плавать совсем не умею, несмотря на то, что каждое лето наша семья выезжала в Крым. В море я заходила до колен, а вот дальше — боялась. Вообще, Алексей, я вам признаюсь, что я страшная трусиха. Всего боюсь: собак, жуков, ос, мышей... А  вот лезть в реку, да ещё и ночью, меня заставили обстоятельства. Сама я москвичка. С началом войны оставила учёбу в Московском Екатерининском институте благородных девиц и, закончив ускоренные курсы сестёр милосердия, пошла работать в госпиталь. А в январе 1915 года уехала добровольно на фронт. Вернее, сбежала. Мама была против.
- А отец? - невольно перебил девушку Тимофеев.
- Папа, воюет на Турецком фронте. Он потом мне письмо прислал, в котором написал, что очень гордится мною, потому что в   нашем роду я являюсь первой женщиной, которая уехала на войну, чтобы сражаться за Россию. Так вот, работала я в дивизионном полевом госпитале 15-го армейского корпуса. Несколько дней назад нам сообщили, что немцы прорвали фронт и нужно эвакуироваться. С утра я вместе с санитарами грузила раненых на телеги, автомобили, двуколки...  А потом поднялась к себе в комнату, чтобы собрать вещи. Поднялась и... упала в обморок. От усталости, наверное. Очнулась от скрипа открытого окна. Была уже ночь. Тишина вокруг, только окно «скрип, скрип, скрип».  Никого не было. В спешке обо мне забыли.
   Я сняла с себя белый фартук и платок сестры милосердия и, положив их с другими вещами в мешок, пошла на восток.
- Ночью? Одна? - выдохнул Тимофеев.
- Да, конечно, ночью и одна. Надо же было догонять своих. Шла до утра. Ботинки вскоре сняла, они мне в кровь ступни, натёрли. Утром на каком-то хуторе купила еды (деньги у меня были). Поела, поспала под деревом часа два и вновь пошла. Что меня удивляло, так это пустынность дороги. Никого! Только по обочинам валялись трупы лошадей, колёса от повозок и разный хлам. Ночевать устроилась в большом шалаше, недалеко от дороги. Спала от усталости, как убитая. Без снов... Проснулась от какого-то металлического лязга и грохота. Выглянула из шалаша, и сердце задрожало от страха. По дороге, на восток, двигалась нескончаемая колонна немецкой пехоты. Я сняла с себя серое платье сестры милосердия. Надела голубенькое платье, шляпку синюю, туфли и пошла по обочине дороги. От страха у меня колени дрожали. Но я пыталась улыбаться. Рядом со мной шли немцы. Вернее, не шли, едва переставляли ноги. Усталые, грязные. Только два солдата произнесли мне какие-то комплементы, а остальные молчали. Я, конечно, понимала, какой у меня странный вид: вся нарядная, а в руках солдатский вещевой мешок. Пожилой солдат-возница предложил меня подвести. Помог мне взобраться к нему на телегу. Я довольно удобно устроилась на ящиках.  С детства я говорю на русском, французском и немецком языках. У меня типичное берлинское произношение. На ходу выдумала историю о женихе, о страстной любви и всё время глупо улыбалась. Но мне и не пришлось много говорить. Возница сам хотел высказать наболевшее и, увидев во мне внимательную слушательницу, принялся повествовать о своих шестерых детях, о больной жене, о старушке матери... Я слушала и, признаюсь, сочувствовала этому пожилому человеку, совсем не видя в нём врага.

   Маша скинула с себя шинель и осталась сидеть, закутанная в одеяло. Её щеки покрылись румянцем, а голос окреп.
- Через несколько часов колонна остановилась. Вдруг откуда-то появился совсем молодой лейтенант. Помог мне слезть с телеги и попросил подождать его в стороне на обочине дороги, а сам принялся ругать пожилого возницу. Пугал того военно-полевым судом за то, что он нарушил приказ и вёз постороннего человека. Когда лейтенант намекнул солдату, что   могу быть русской шпионкой, я схватила свой вещевой мешок и тихонько ушла...
Сначала пробиралась сквозь кустарник, а потом вышла на дорогу. Она была пустынной... Село солнце... Наступила ночь, а я всё шла и шла. Внезапно дорога упёрлась в реку и оборвалась. Вместо моста я увидела его руины. Тогда я пошла по берегу в надежде найти узкое место, где как-то можно было бы переправиться на тот берег. Всё время ругала себя за то, что не научилась плавать.
    При свете яркой луны увидела место, где река была настолько узкой, что до другого берега, казалось, рукой можно было дотянуться. Я разделась. Долго ходила, не решаясь войти в воду. Наконец, бросилась... Чуть не утонула. И вдруг появился офицер. Русский офицер! Нежно взял меня на руки и куда понёс...

    Мария неожиданно замолчала, а потом вздохнула и мечтательно призналась:
- Я эту романтическую историю буду помнить до конца моих дней! Да не только я, а все мои близкие и мои потомки! Она станет нашим семейным преданием!

- Почему романтическую? - смущённо поинтересовался Тимофеев.
- Как почему? Красавец гусар спасает погибающую девушку! - серьёзным тоном объяснила ему Мария.

   После этой фразы корнету почему-то стало дурно от стыда. Никогда в жизни он не чувствовал себя так неловко, как сейчас.

- Алексей, у меня к вам просьба. Вы бы не могли меня отправить в ближайший военно-полевой госпиталь? Там мне помогут найти своих.

- Почему отправить? Я вас, Мария, лично туда отвезу! Ближайший госпиталь находится в городе. Это всего около десяти вёрст.

- Ой, спасибо! - обрадовался Маша и улыбнулась, глядя корнету прямо в глаза.

   От этой искренней и душевной улыбки, от открытости девушки у Тимофеева что-то как бы оборвалось внутри. Такого с ним не происходило ещё никогда...

   Корнет взял в обозе телегу, кинул в неё несколько охапок душистого сена. Выбрав лошадку порезвее, он лично запряг её.  Уложив Марию в телегу, накрыл своей шинелью.

   Девушка смотрела на Тимофеева и улыбалась.
- Мне никогда не было так хорошо, как сейчас. С вами, Алексей, я чувствую себя маленькой девочкой. Вы такой смелый! Такой сильный! Мне с вами так спокойно! - вдруг сказала она.

   Корнет от этих слов настолько смутился, что не нашёл, что и ответить.
- Вам удобно, Мария?
- Да, очень! Спасибо! - прошептала она, не отрывая своего взгляда от Алексея.
- Тогда поехали!
- Да, пожалуйста! Только я посплю немножко.

   Тимофеев с трудом устроился на узкой доске-сиденье и тронул лошадь.

   За два прошедших часа его простая и понятная жизнь изменилась. В неё вошла «русалка» Маша Каратеева. Не просто вошла, а ворвалась и осталась занозой в сердце. Алексей уже понимал, что он никогда уже не сможет забыть события этой лунной ночи и эту девушку, красивую, умную и смелую.

- Скоро я привезу Машу в госпиталь и оставлю её там, а сам вернусь в полк. Наши пути разойдутся. Разойдутся навсегда... И я никогда... никогда не увижу Машу. А если попросить разрешение писать ей письма? Но у неё, наверняка, есть жених, которого она любит и за которого собирается замуж! А я не имею никакого права вторгаться в её жизнь и ломать её будущее. Привезу Машу в госпиталь и сразу же исчезну из её жизни, - решил Алексей.

  У въезда в город он наткнулся на казачий разъезд. Цыганистого вида урядник с большой серьгой в левом ухе рассказал ему, как добраться до госпиталя:
- Вы, ваше благородие, напрямки, мимо костёла ехайте! Не промахнётесь!

   Тимофеев «не промахнулся». Госпиталь он увидел сразу. Возле здания стояла санитарная карета, несколько автомобилей и множество телег и повозок различного типа. Алексей взял девушку на руки и вошел в госпиталь. В нос сразу же шибануло запахом карболки, йода...

   У дверей, за колченогим столом, откинув голову на высокую спинку высокого старинного стула, спал детина лет двадцати пяти в белом халате в бурых пятнах и гимназической фуражке:
- Эй, уважаемый! - разбудил его Алексей.
- Чё случилось? -  подскочил детина, потирая кулаками свои прыщавые щёки.
- Я русалку из реки вытащил. Вам привёз, чтобы вы осмотрели! - пошутил Тимофеев.
- Русалок у нас в госпитале не лечат, господин офицер! Надо бы знать! - недовольно пробурчал детина.
- Костик, здравствуй! - вдруг произнесла Мария.
  Детина пристально посмотрел на девушку, укутанную в одеяло, которую держал в руках офицер.
   Семён Гаврилыч! Семён Гаври-и-и-илыч! - вдруг завопил детина. - Маша Каратеева нашлась! Наша Маша нашлась!

   Появился высокий худой мужчина в белом халате.
- Константин, ты что так орёшь! Это же госпиталь!
- Маша Каратеева! Маша! - детина ткнул пальцем в девушку.
- Здравствуйте, Семён Гаврилович! - произнесла Мария.
- Каратеева.... - недоверчиво прошептал Семён Гаврилович, - нашлась! Я так за вас переживал...
- Константин, зови Фёдора! Укладывайте Каратееву на носилки и срочно на осмотр к Нине Ивановне! Срочно!
 
   Появился мужичок лет тридцати с носилками. С помощью детины он выхватил Марию из рук Тимофеева. Уложив девушку на носилки, они быстро скрылись. Всё это произошло так быстро, что корнет не успел ничего сказать.

   Алексей вдруг увидел, что весь его парадный мундир выпачкан глиной, а боты, ещё вечером начищенные до блеска, были покрыты слоем грязи.
- Боже мой, какой позор! Я офицер знаменитого гусарского полка, а выгляжу, как пьяный забулдыга! Какой позор! - с ужасом подумал он. - Срочно надо ехать в полк! Срочно!

- Господин корнет, расскажите мне, при каких обстоятельствах вы нашли сестру милосердия нашего госпиталя Марию Каратееву? Будьте так любезны! –
 пристал к Тимофееву Семён Гаврилович.

   Алексей, косясь на свой мундир, в нескольких фразах рассказал о событиях сегодняшней ночи.

   Выслушав его, Семён Гаврилович глубоко и с облегчением вздохнул, а затем засуетился:
- Господин корнет, пройдёмте ко мне в кабинет! Я должен записать ваш рассказ!
- Зачем? - удивился Тимофеев.
- Как зачем? Чтобы подать рапорт по инстанциям, чтобы...
 
- Прошу прощения, мне некогда! Я должен срочно возвращаться в полк! Честь имею! - корнет щелкнул каблуками и повернулся.

- Алексей! Алексей! - вдруг донеслось из глубины коридора.
Тимофеев обернулся... Это была Мария. Босая, она бежала к нему, путаясь в длинных полах серого госпитального халата. Корнет растерянно замер на месте.
Двумя руками Маша обняла Тимофеева за шею и, прижавшись к нему всем телом, вдруг неумело поцеловала в губы.
- Алексей, можно я буду тебе писать письма? - отчаянно и жарко зашептала она ему на ухо. - Можно?  Мне так хочется ещё встретиться с тобой!
- А глаза у неё зелёные! Зелёные! Красивые! - вдруг увидел Тимофеев.
 Маша вновь приникла к губам Алексея, и его ответ утонул в её глубоком поцелуе.