14. ЧП Армия - школа жизни

Тимофеев перестал быть старшиной в батарее весной семьдесят второго года. У меня уже шел второй год службы. И что интересно при всех диктаторских замашках бывшего старшины в батарее не было никаких ЧП. Он мучил солдат кроссами, плац со строевой подготовкой мы видели чаще, чем родную казарму, если в других подразделениях то и дело случались случаи пьянства, даже с жесткими отравлениями, то у нас вино, бражка и другие спиртные напитки могли только присниться по ночам да и то в страшном сне. И никаких ЧП вообще.
Нет, все же отдельные происшествия были. В полку черезвычайки случались каждый месяц. Порой такие, которыми занимался особый отдел при штабе дивизии. У нас же всегда тишь и гладь. Были какие-то мелочи. Мы, молодые сержанты, ПРИБЫЛИ в батарею весной, у нас за плечами уже были полгода службы. В батарее служили два человека нашего призыва водителями, рядовыми. И вместе с нами пришли три молодых солдата, только-только начинающие службу. О них могу сказать по два слова.
Конев, рядовой, водитель. Исполнительный, терпеливый парень. Молча сносил все розыгрыши и шутки старослужащих, считая очевидно все это элементами службы, а в принципе так это и было. Запомнилось, как во второй или третий день по прибытию мы сидим на завтраке. Принесли поднос с кофейным напитком. Чай нам давали только вечером. В обед компот или кисель, а за завтраком кофейный напиток, кофе. Конечно, этот кофе и близко не лежал с кофейными зернами. Напиток делали из ячменя, немного дубовых желудей и цикорий. Так что эрзац-кофе в фашистской Германии в сорок четвертом году больше соответствовал своему названию, чем наш. Но это я отвлекся. Вся рецептура была апробирована медиками и, наверное, ничего вредного в продуктах не было, может быть что-то было даже полезным. Знаю абсолютно точно, что через полгода службы, солдат наращивал мышечную массу раза в полтора и превращался, если и не в атлета, то в сносного качка.
Итак, кофейный напиток на завтрак. Пить его можно было вполне, если только тебе не доставались самые последние порции из котла. Тогда весь осадок оказывался в твоей кружке и, практически, ты оставался на завтрак без кофе.
Вот такой осадок и заполнил кружку Конева. Он поболтал ложкой подозрительно густую жидкость неопределенного цвета, покосился на соседей. Все сидят и молча доедают-допивают свои порции.
- А что это такое, - осторожно спрашивает Конев соседа-старослужащего. Весь стол напряженно замер.
- Это кофе, специальный напиток, полагающийся солдату, который служит в пустыне Гоби. В этом напитке специальные вещества, повышающие иммунитет и активизирующие работу организма.
Конев с подозрением осмотрел соседей. Все спокойно сидели и ели-пили, не обращая на него внимания.
- А у нас дома тоже пьют кофе, но оно какое-то другое, - то, что кофе мужского рода на Урале и за Уралом видимо известно не всем, а по новым грамматическим нормам эту норму вообще устранили.
- Так здесь же армия! Здесь специальное питание!
И молодой солдат, пересилив себя, выпил полную кружку ячменного осадка. После чего стол грохнул хохотом. Прибежал ничего не понимающий дежурный по столовой. Сержант, задыхающийся от смеха, рассказал в чем дело. Дежурный тоже посмеялся, потом подозвал дневального по столовой и велел принести кружку нормального напитка, который и был вручен ничего не понимающему Коневу.
Кроме этого Конев единственный на две батареи умел играть на гитаре. Две батареи - это наша и зенитная, поскольку их досуг автоматически сливался с нашим. А играть на гитаре, конечно, слишком громко сказано. Здесь более уместны слова Владимира Семеновича:
- «Я три своих аккорда перебрал, запел и запил от любви к науке…»
Ну, запил, это не к нам, а три аккорда - это как раз то, чем обходился наш музыкант, исполняя нетленные произведения из репертуара дворовых гитаристов. Сколько раз слушал я эти песни за два года! И как-то не надоели, до сих пор иногда вспоминаются: «я готов целовать песок, по которому ты ходила» или «а ты опять сегодня не пришла, а я так ждал, надеялся и верил». Еще было что-то про «20 метров крепдешина, Пудру, крем, одеколон,
2 бидона керосина, Ленинградский патефон». Запомнилось на всю жизнь.
Небольшая, даже тесная курилка рядом с казармой, в ней набито несколько десятков солдат и курящих, и некурящих, теплый летний монгольский вечер и хрипловатый голос даже не поет, а рассказывает: «Обтянули девки задницы Крутят, вертят ими - дразнятся Не справляются с гормонами даже верные мужья».
Это наша юность. Это наша жизнь
Второй Курицын. Этот талантами отмечен не был. Натурой был хитроват и себе на уме. Как-то уже месяца через три после их начала службы батарея заступала в караул. Вот уже подходит время выходить на плац для общего инструктажа, а вдруг выясняется, что рядовой Курицын пропал. Его нет нигде: ни в ленкомнате, ни в бытовках, ни в каптерке у старшины, ни в туалете. Искали почти час. Это настоящее ЧП. Пропажа воина из подразделения. Что с ним? В санчасти его нет. Дезертировал? Так выбрал совсем неподходящее время. На ушах стояла вся батарея. От комбата до последнего рядового. Через час он нашелся совершенно случайно. Кто-то из солдат полез под кровать и обнаружил там рядового Курицына. Он вместо подготовки к караулу отправился на пекарню. Там служил его земляк. У земляка он разжился булкой еще горячего белого хлеба и банкой сгущенки. Чтобы ни с кем не делиться, он залез под кровать, там пригрелся да и заснул.
На следующий день наступил час расплаты. Мы дежурили в столовой. И после завтрака, когда столовая полностью опустела, Курицына усадили в закутке, который не просматривался от входа, батарея построилась вокруг. Замкомвзвода один, он же при необходимости выполнял обязанности старшины, старший сержант Афанасьев, Афоня по-простому, высокий красивый малый, с усами, как две стрелки, лично принес с кухни пятилитровый бачок сгущёнки. Где уж он его взял так и осталось для всех тайной. Его заместитель Емеля, сержант Емельянов, вытащил припрятанную буханку белого хлеба.
- Ешь, зараза!
- Ребята, я больше не буду!
- Ешь сказали!
Курицын заплакал, но не один человек в батарее его не пожалел. Все было справедливо, все было правильно. Никто не думал тогда, что это дедовщина, что это неуставные отношения. Это было справедливое возмездие. Если б он ел хлеб с кем-то, если б принес сгущёнку друзьям, ему бы попало, попало бы и друзьям, но не так, гораздо меньше. А крысятничать, жрать в одно горло…
Долгое время с ним вообще никто не хотел знаться, потом подзабылось, улеглось и все пошло как обычно. Но это было первое ЧП за мою службу в батарее.
Следующее ЧП больше походило на анекдот. Да и состоит оно из нескольких случаев. Третий новоприбывший солдат был доставлен к нам из Киргизии. Как его занесло на гобийские просторы неизвестно. Курицын и Конев были с Урала, из Кемерово. Уральских ребят в нашей части было очень много. А вот из Киргизии этот, кажется, единственный.
Старослужащие всегда, встречая молодое пополнение, выясняют чем лично им, дедам, могут быть полезны молодые бойцы. У нас старики процентов на восемьдесят были дагестанцами. Но это сейчас какие-то деления-разделения: даги, азера, хачики. Тогда такого не было. Да черные. Да живут своей общиной. Но если кто-то тронет нашего батарейца, тут уже все забыли кто татарин, а кто даг. Мы все ПТУРСисты и все за своего. Так же и во внутренней жизни. Это дед, это салага. А кто из них даг, а кто хачик, а кто бульбаш, а кто хохол - это не выяснялось. Это потом, дома, может быть. Ну, если только иногда в шутку.
И вот один из стариков, кажется, Муслимов, узнает, что этот молодой солдат, спустившийся с киргизских отрогов, занимался дома чеканкой. У-у-у! Для кавказца чеканка, как для нас живопись передвижников. И вот, освобождают молодого умельца от всех работ и нарядов, сажают в КУНГ, где существовало некое подобие преддембельской мастерской, и поручают выбить на портсигаре живописную картину. На фоне заходящего солнца надпись ГОБИ и даты службы заказчика.
С самого начала возник вопрос, а чем чеканить. С грехом пополам нашли старый молоток и отличный гвоздь стопятидесятку вместо чекана. Гвоздь был большой и блестящий. Наш чеканщик что-то там выстукивал дня два, ничего никому не показывая. Может он азбуку Морзе изучал, а может уже сразу передавал данные о нашей батарее в горные отроги Киргизских гор или какие там у них горы. Но никого его стук не интересовал. Все ждали готовую продукцию, строя активные планы дальнейшего использования нашего мастера молотка и чекана. Но на третий день произошло событие, сразу перечеркнувшее крупным хером всю карьеру незадачливого чеканщика. Каким-то неосторожным ударом он пробил злополучный портсигар насквозь. Муслимов дня три ходил по батарее, разглядывая окрестные пейзажи сквозь новообразованное отверстие и жалобно рассказывая всем желающим слушать, какой хороший портсигар у него был и как бездарно его испортили.
Командирам бы сразу сообразить, что это человек, который притягивает к себе все происшествия. Но никому и в голову подобное не пришло. А зря. Его поставили дневальным. Что сложного в наряде по батарее. Стой у тумбочки и объявляй командой «Смирно!» о приходе начальства в батарею. А если не стоишь у тумбочки, следи за порядком в подразделении. Мой полы в казарме, собирай мусор на территории, вот и все! ДА! Как бы не так!
Как только он стал к тумбочке, отказала селекторная связь с дежурным по части. Это уже ЧП! Пусть маленькое, но происшествие, о котором следует доложить по инстанции. Как только доложишь, сразу же набегут невесть кто, смотреть, что сломалось. Может там мелочь какая. Неудачливому чеканщику велели взять табуретку и посмотреть самому, что там такое с нашим селектором. Он посмотрел. Ему велели смотреть и ничего не трогать. Он и не трогал. В результате в казарме сгорело электричество и все подразделение осталось без света.
Неприятности просто преследовали молодого бойца. В парке (имеется в виду не парк для гуляний и развлечений, а бокс в котором была собрана боевая техника батареи) во время хозяйственного дня рухнул старый фанерный шкаф с ветошью. Причем рухнул уже когда времени не оставалось и нужно было побыстрее заканчивать все работы и идти на обед.
Во время наряда на кухню совершенно неожиданно вышли из строя котлы в столовой и весь полк остался без обеда и ужина. В ротах ворчали, но довольствовались сухим пайком, а наша батарея обо всем знала, но молчала, чтобы не привлекать внимания и не давать повод чесать досужие языки.
Потом он умудрился подцепить где-то дизентерию и загреметь в госпиталь на полтора месяца. Худо-бедно, время пробежало и пришла пора снегов и морозов. Насчет снега в тех краях не густо. Снег выпадает, но его тут же выдувает обжигающий ветер, несущийся со всех четырех сторон. А вот морозы в районе сорока градусов Цельсия - обычное явление. Благо, хорошо, что воздух сухой, поэтому такие морозы переносятся сравнительно легко. Вспоминается, как мы идем куда-то на работы по монгольской территории, по городу, утро, мороз, ветер. На нас надеты танковые костюмы. Это ватные штаны, брюками их никак не назовешь, и ватная же куртка-бушлат. Уши у шапок-ушанок опущены. Вид у нас далеко не бравый. Согнулись буквой «ЗЮ» и ждем - не дождемся, когда же приведут нас в теплое помещение. На руках ватные рукавицы. А навстречу бежит стайка школьников, класс эдак второй или третий. В форменных пиджачках нараспашку, стриженные под ноль головенки, смех, хохот. Мы проводили их завистливыми взглядами. Аборигены! Видимо привычка!
Вернулся наш горемыка из санчасти, а тут подходит время обще батарейного наряда. И отправляют бедолагу в караул. Одели как можно теплей. Тулуп до самых пят, валенки, ватные рукавицы. Привезли на пост и поставили в нужном месте. Главное, чтобы не упал в такой экипировке. Один тулуп килограмм семь весит, а может и поболе того. И уехали. А по общей договоренности, чтобы можно было выспаться отдыхающей смене, менялись через четыре часа. Должны через два, а мы через четыре. Нарушение, но для отдыхающих лучше. Хоть можно поспать, а то только заснул и уже вставай, готовься на пост.
Но нашего киргизского воина (совсем забыл сказать, что приехал то он из Киргизии, но по национальности был русский) ставить на четыре часа не рискнули. Приехали за ним через два часа и очень хорошо. За эти два часа он умудрился отморозить три пальца на руках и пальцы на ногах.
Только после этого начальство спохватилось и отправило нашего Анику-воина куда-то в иные края. Больше мы его не видели.
Вообще чрезвычайных происшествий в воинской части происходит очень много. Именно не просто много, а очень. С чем это связано? Но абсолютно точно, что не с дисциплиной и не со строгостью порядков. По крайней мере не все происшествия были из-за нарушений дисциплины. Отдельные происшествия да. Именно от дисциплины. Но отдельные. Так погиб знакомый разведчик. Симпатичный парнишка, несколько похожий внешностью на девушку. Он служил мотоциклистом и командовал мотоциклом с коляской. Два молодых офицера подвыпили и решили сгонять за сопки за спиртным. Взяли в парке мотоцикл, но с мотоциклом обязаны были брать и водителя мотоцикла, а может он сам и напросился, этого я уже не знаю. Погнали по ночной дороге. Парень сидел в коляске. Один офицер управлял, второй сидел на заднем сиденье. Дорогу знали плохо. Так, основное направление. Сбились, влетели в придорожную яму. Офицерам ничего, ни единой царапины, а парнишка очень сильно ударился грудью. В медсанчасть обращаться не стали, опасаясь огласки. Ездили-то в самоволку почти. К утру парень скончался. Происшествие замяли.
Вообще начальство, отцы-командиры очень неохотно допускали выход информации за пределы части. Как говорится, сор из избы неча выносить. Но в этом отношении помимо служебного потока данных, когда о происшествии докладывали по команде, существовали разного рода иные ручьи и ручейки. Так особый отдел имел своих информаторов, которые далеко не все были известны командованию полка. Начальник политотдела опирался на парторгов и комсоргов подразделений и так далее.
Среди различных ЧП происшедших в части во время моей службы, помнится застрелился в гаубичной батарее молодой сержантик, только прибывший из учебки. Неудачная любовь. Конечно личные отношения по-разному складываются. И в молодости потеря любимого человека часто воспринимается как конец жизни. Знаю, сам через это проходил. Но следует всегда помнить, что жизнь - это не твоя частная собственность, не ты ее самостоятельно приобрел и не тебе решать, когда она должна быть закончена. К сожалению, очень часто начинаем это понимать уже ближе к старости. Тело лежало за казармой, в луже крови, без одного сапога. Автомат Калашникова АКМ имеет такие размеры, что направив ствол на себя, ты не в состоянии дотянуться до спускового курка рукой. Так этот горемыка специально разулся, чтобы нажать на спуск ногой, большим пальцем ноги. Если смерть мотоциклиста-разведчика воспринималась достаточно спокойно, словно человек уехал в длительную командировку, то этот случай совсем другое. Кровавая картинка запечатлелась в памяти на долгие годы. Там мы не видели смерти. Ну поговорили и поговорили и подзабыли, только иногда вспоминаем для красного словца или, что еще реже, поднимая рюмку за тех, кто не вернулся в мирное время. А здесь картина погибшего в луже крови, не буду со всеми подробностями, преследует меня, пусть не часто, пусть изредка, но считай всю жизнь.
Отвратительное ЧП произошло с одним из наших артиллеристов, когда я уже служил по второму году. Сержант, не из нашей батареи, но из ствольников. Полковая артиллерия делилась на нас, нашу батарею ПТУРС или бесствольную артиллерию и гаубичников. Вот у них в чем-то проявил себя сержант. Был он статный рослый парень. Загляденье. Дали ему отпуск на родину. Съездил он домой, но видимо там не догулял что ли. Вернулся, привез с собой спиртное. Как водится выпили с корешами за возвращение, за завершение службы, еще за что-то. Кончилось. Орел-отпускник вызвался выбраться в юрты, благо служба должна была начаться еще только на следующий день. Это было документально заверено отпускным свидетельством и могло служить отмазкой для патруля. В городе он видимо приложился еще, но уже в одиночку. Затем зачем-то отправился на самую окраину состоящую действительно из одних юрт. Там украл ребенка, девочку двух лет, игравшую в пыли, увез ее в степь, а он был на машине, изнасиловал ребенка и убил, чтобы скрыть следы ужасного преступления. Конечно же было множество свидетелей. Возмущенные монголы хотели вообще вырезать всю воинскую часть. Их еле-еле успокоили. Сержанта арестовали. Он сидел на нашей гарнизонной губе. Приехал следователь из особого отдела. Недели три он допрашивал преступника, затем трибунал и вышка. Все по закону, все справедливо.
Что заставило этого сержанта совершить такую гнусность? Мне довелось несколько позже держать его библиотечный формуляр. Он уже был под следствием, сидел в камере, но пользовался полковой библиотекой. Последние книги, которые он брал были стихи Пушкина и стихи Лермонтова. И еще одно. Контакты с ним были запрещены. Но все равно его выводили из камеры, ему приносили еду, те же книги, поэтому хоть и ограниченные, но какие-то все же контакты с ним были. Так караульный рассказывал, что на вопрос зачем ему это нужно было, он ответил: «Вам этого не понять! Я испытал такое, чего вы не узнаете никогда в жизни!»
Я много думал над этими словами и решил, что, очевидно, у этого сержанта произошло какое-то кратковременное помутнение, нечто вроде паталогического опьянения. Специалист-психиатр на эту тему может сказать больше и точнее. А потом, когда помутнение прошло, нужно как-то себя показать, что ли, самолюбие и гордыня не давали каяться и дальше уже работала какая-то бравада.
Вскоре после открытого показательного суда, куда были приглашены представители аймака и родственники погибшей девчушки, его увезли и больше ничего о нем мы не слышали. Нам, как комсоргам, часто рассказывали, доводили данные о разного рода происшествиях у нас в армии и за рубежом. Об этом случае сказали, что приговор приведен в исполнение. Но так ли это на самом деле или нет (ведь могли заменить и на рудники, и на пожизненное) я не знаю. Такие дела…