15. Опять ЧП Армия - школа жизни

В общей сложности я провел в Монголии не много не мало ровно полтора года. Учитывая, что год с лишним из этого времени я был комсоргом батареи, а до комсоргов раз в месяц в обязательном порядке доводят информацию о различных происшествиях в армии, чтобы в народ, то есть в солдатские массы поступали правильные трактовки всех событий, за эти полтора года я насмотрелся и наслушался самых разнообразных историй, случившихся у нас в части и в нашей батарее.
Кроме нашей батареи в полку было два или три, уже точно не помню, взвода переносников. У них в обслуживании были точно такие же установки ПТУРС, но не на машине, а их носили в рюкзаке на спине. Они, естественно, передвигались медленнее, но были более гибкими. Для нашей машины требовался окоп, который будешь рыть в зависимости от почвы от нескольких часов до суток. А переносник прибежал, в канаву залег, стрельнул и делай ноги. Вот в одном из этих взводов командир повадился, как только примет лишнего на грудь, в подразделение являться и всячески измываться над солдатами. Многие командиры после веселого застолья для продолжения гуляний шли во вверенные им подразделения. Это было почти в каждой роте. Наш Тимофеев тоже свои «банкеты» любил продолжать в солдатском коллективе. Разница с тем взводным лишь в том, что Тимоха находил действительные провинности, за которые и наказывал, пусть даже спьяну, а взводный у переносников начинал эти провинности придумывать.
Солдаты сначала попытались поговорить со своим командиром, когда он был трезвым. Но это только прибавило жару в огонь. Вечером история повторилась, но более интенсивно. И тогда личный состав не выдержал и когда горячо любимый командир в очередной вечер явился под шафе и начал давать указания, ему просто на просто устроили темную.
Темная получилась качественной. Два отличных фонаря освещали физиономию старшего лейтенанта, ребра болели так, что поворачиваться он мог с трудом и то всем корпусом, а о том, чтобы поднять хоть правую, хоть левую руку не могло быть и речи. При всем этом указать конкретно на нападавших он не мог. Не успел заметить кто там был и кто там бил.
На следующий же день о происшествии стало известно в штабе полка. Это было небывалое ЧП. Солдаты подняли руку на своего командира. Это трибунал и в лучшем случае дисциплинарный батальон. Но с другой стороны сам офицер нарушил грубейшим образом дисциплину и вел себя неподобающим образом. Это бросало пятно на весь офицерский состав полка. Такое происшествие могло заинтересовать и особый отдел дивизии. А кому это нужно?
Дело разбирали при закрытых дверях целых три дня. В конце концов он написал рапорт и перевелся по семейным обстоятельствам в Тувинскую АССР (теперь республика Тыва). Климат там такой же, условия службы примерно такие же. Разве что из Монголии через 4-5 лет службы можно было написать рапорт и перевестись в практически любой военный округ Советского Союза, а из Тувы до самой старости вряд ли куда переведут.
Происшествия случались самые разные. Как писал когда-то Леонид Филатов: «Вспоминается такой казус, вспоминается такой случай…»
Через год после нас прислали в батарею из учебки двух младших сержантов. Я уже говорил, что сержантами нас было не удивить. На тридцать с небольшим человек личного состава 16 или 17 человек были сержанты. В разные годы число срочников в батарее менялось, кого-то брали про запас, каких-то специалистов вечно не хватало. Впрочем с офицерским составом было все то же самое. Одно время не было даже командира батареи. Вместо него из штаба полка назначили временно исполняющего обязанности. Потом появился, наконец, комбат, а вот командиров взводов всегда при мне был некомплект. Постоянно одного не хватало. И из всех офицеров при мне не было ни одного специалиста по ПТУРСам. Если и были артиллеристы, то по ствольной артиллерии. А то и вообще либо химики, либо саперы какие-нибудь. А что вы хотите - Монголия!
Итак, прислали в батарею двух молодых только что испеченных сержантов. Взяли их про запас. Если кто убудет, уедет, по всякому жизнь складывается, есть готовая замена.
Но все дело в том, что эти двое были переносники. То есть БМ - боевую машину - они не знали абсолютно. Не хочу ничем хвалиться, мы после учебки тоже были не такие уж спецы, но все-таки кое что, хоть понаслышке, да знали. Ко всему прочему не было и свободных сержантских должностей. Но в другие подразделения отдавать их командир батареи тоже не захотел. Вот и повисли они у нас без должности на неопределенное время.
А тут подошло время караула. Но перед караулом один из этих молодых сержантов попал в дневальные по батарее. Из-за переизбытка сержантского состава молодые сержанты ходили дневальными. Причем сложилась такая ситуация. Он сменяется из дневальных, а друг его заступает в караул на артсклад часовым. Он отдыхает в подразделении, друг исправно несет службу на посту. Он опять заступает дневальным, друг (вместе с батареей) приходит из караула.
Я уже говорил не один раз, что жили мы в одной казарме с "зенитчиками", с батареей ПВО полка. И вот среди ночи обе батареи крепко спят праведным сном. Напомню, дело происходит в начале семидесятых годов. Ни про каких террористов мы не слышали. До самого раннего взрыва в Московском метрополитене еще целых пять лет. И вдруг…
Взрыв сносит тумбочку дневального. Естественно, обе батареи на ногах, никто ничего понять не может. На месте тумбочки окровавленное тело в луже крови. Клубы дыма. Оказалось молодой сержант будучи часовым на артскладе взял где-то детонатор, или взрыватель, или еще нечто подобное, а при встрече подарил это взрывоопасное нечто своему дружку, а тот, стоя у тумбочки, стал его ночью разбирать. В результате на двух руках бывшего дневального осталось в общей сложности три или четыре пальца, множество ранений груди и серьезное повреждение глаза.
Одного из друзей комиссовали немедленно (хорошо жив остался), второго перевели служить куда-то в другое подразделение. На всякий случай подальше от этого подразделения.
Разные происшествия были. Помнится среди зимы перемерзла теплотрасса. Где-то что-то не так пошло и в результате этот месяц спали практически в шинелях. Каждое лето мы почти не расставались с шинелями. Спали, а шинели в скатку и под подушку. Чтобы на случай тревоги не искать долго на вешалке. А схватил через плечо перекинул и все готово, ты в шинели.
А когда теплотрассу заморозили, потом месяц по всем казармам трубы отогревали. В столовой, правда, дня через три все сделали и мы стали питаться вполне нормально. Но эти три дня повеселились. А как не веселиться? Дают на расчет, на двух человек здоровенную банку тушенки, чай - заварку и булку мороженного хлеба. Не просто мороженного, а замороженного. Ножик такой хлеб не берет. Штык-нож тоже не берет. Нужно рубить. Топора нет. И тогда кто-то придумал. В каптерке у старшины была старенькая ножовка по дереву. Оказалось, как раз то, что нужно. И мы по очереди этой ножовкой пилим хлеб. Разводим вокруг казармы костры. На каждый взвод - костер. Разогреваем на этих кострах тушёнку и свою порцию хлеба, кое-кто даже заваривает чай на костре. Как раз к обеду справляемся с завтраком. А там за обед можно браться.
Еще одно ЧП произошло где-то на севере на границе с Россией. Но косвенно очень чувствительно задело нас. На границе с Россией разлились какие-то реки, кажется Шилка и Аргунь. Могу ошибиться, но это не принципиально. Суть в том, что реки размыли переправу и из-за стихии прекратился подвоз табачных изделий. Другими словами сигареты в армии нам выдавали бесплатно. Конечно это были далеко не «Marlboro» и не «Philip Morris», а самые дешевые отечественные сигареты. В Союзе их продавали в киосках по 6 копеек. Но и без таких сигарет курящему человеку очень тоскливо. Взамен нам начали выдавать Моршанскую махорку третий номер. Почему третий и какие еще номера бывают я не знаю. Знаю, что теперь в части стали встречаться молодые солдаты с козьей ножкой во рту. Козья ножка - это название самокрутки. Я сам сколько не старался и у кого только не обучался сворачивать эти самые козьи ножки, но самокрутки меньше десяти-пятнадцати сантиметров в длину у меня не получались.
Раз заговорил про курение, не могу не вспомнить один полу комичный казус, происшедший у меня на глазах.
Последние полгода я редко ложился спать вместе со всеми. Вечно находились какие-то дела да заботы, задерживающие отход ко сну. Так и тот раз. Собираюсь укладываться, уже снял гимнастерку, но зачем-то решил подойти к дежурному. Подхожу к тумбочке дневального, а дежурный ищет где бы спички взять, чтобы сигарету прикурить. У меня спичек не было. У дневального спичек не было. Все остальные уже в батарее спят и девятый сон видят. Не станешь же из-за спички человека будить.
Дежурный в задумчивости. И тут его осеняет. Всегда, когда нет спичек прикуривают, замыкая контакты розетки. Снимаешь корпус любой розетки и штык-ножом закорачиваешь оголенные контакты. Возникают искры, которые можно уловить сигаретой и раскурить.
Дежурный все именно так и проделывает. Он снимает корпус розетки с розетки висящей на стене. Закорачивает контакты штык-ножом, и, сопя, сует туда сигарету, пытаясь втянуть внутрь искру.
Эту процедуру он повторяет раз, второй, третий… но ничего не получается. Сигарета, как заколдованная, отказывается гореть.
Наконец ему эта процедура надоедает и он отходит от розетки. Его взгляд падает на распределительный щиток у входа. Лицо озаряет радостная улыбка. Все. Задача решена, говорит его внешний вид. Он берет штык-нож, открывает щиток, закорачивает две фазы…
Небольшая вспышка озаряет сумрак казармы. Это проскочила маленькая молния. Вокруг дежурного вьются не очень крупные клубы дыма. Пахнет неудавшимся пожаром и немного озоном.
Дежурный медленно поворачивается к нам. Волосы его всклокочены. Взгляд перепуган, глаза вытаращены, щеки и нос в черно-серых разводах сажи. Но самое главное - это штык-нож, который он по прежнему держит в руке. Теперь этот штык-нож стал сантиметров на пять короче. Острия его совсем нет, а заканчивается оружие неровным оплавленным краем. Да такой штык-нож уже и за оружие считать грешно.
- Что делать? - в ужасе шепчет дежурный, разглядывая то, что теперь сжимают его руки. Желание курить напрочь пропало. Я не знаю, чем закончилось это ЧП. А что это было самое натуральное ЧП, конечно же, понятно.
Такие дела.
Память услужливо пододвигает очередную историю с происшествием. Правда, я немного отступлю, поскольку история произошла еще в нашей учебке. Но вполне могла случиться и в линейной части.
Это произошло перед самым нашим отъездом. Мы в предвкушении скорого расставания уже вели себя несколько борзо, чувствовали себя свободно. Настроение было чемоданным и мы были готовы покинуть эту школу при первой же возможности.
В наряды ходили сержанты и старослужащие. И было очень интересно наблюдать, как они натирают полы, а в учебке полы не мыли, а натирали, или чистят умывальник.
Казармы в учебке были пятиэтажные кирпичные. Чуть в стороне за казармами ближе к хозяйственным постройкам находился полковой туалет. Полковые туалеты, они везде одинаковые. Линия или квадрат с круглыми отверстиями разделенные дощатыми перегородками между собой. Вот и все устройство. Какая необходимость, какая острая нужда погнали одного из сержантов в этот туалет никто не знал и не знает. Да, я забыл сказать, что мы готовились убыть на новые места службы, а сержанты в компании со старослужащими, несущие наряды, ждали наступления заветного часа, чтобы ехать домой. Как говорится, дембель неизбежен!
И вот сейчас какая-то нелегкая занесла одного из сержантов в полковой туалет. Причем зашел он туда при полной экипировке, а вышел без штык-ножа. Как-то этот самый штык-нож у него неловко перевернулся, или отстегнулся, или с самого начала был не пристегнут, ну, в общем выпал он. И выпал так неудачно или наоборот удачно, что попал точно в центр очка и исчез в пучине полковых нечистот.
А самое скверное - это то, что как только сержант вернулся в казарму про происшествие немедленно узнал старшина.
Скандал разразился бурный. Настолько бурный, что все дошло до командира полка. Командир полка, конечно же, был на стороне старшины и на следующий день все дембеля выполняли свой последний дембельский аккорд. Переодевшись в самую старую подменку, которая нашлась у старшины, вооружившись ведрами, баками и еще невесть какими орудиями, они с раннего утра начали вычерпывать фекалии из внутренностей полкового нужника. Амбре в полку стояло еще то.
Длилось все это почти до ужина. На обед они не ходили. Туалет был опорожнен почти полностью, а штык-нож все не находился. Только, когда внутренности гальюна полностью обнажились, когда эту бетонную яму стали промывать из шланга струей под давлением, короче уже в самом конце, штык-нож был найден.
Отмывались они часов пять. Специально по приказу командира полка для них протопили баню, где они и отпаривали ущемленное самолюбие. Да еще в конце, когда начальства никакого нигде близко не было, они и выпили понемногу за надвигающийся дембель, который именно им так тяжело дается. И только совсем под утро улеглись спать. Вот такая история.
И что? Вы думаете, что на этом вся история завершилась? В жизни редко когда бывают истории со счастливым концом.
Утром пришел старшина. Он пришел чуть попозже, чтобы ребятки могли несколько выспаться после проделанной работы. Он построил всех дембелей в расположении, поблагодарил за проделанный гигантский труд. А потом объявил, что найденный нож не тот. То есть его тоже потеряли, тоже уронили в полковой туалет, но немного раньше, лет пять тому назад. А теперь нужно постараться и еще поискать тот штык-нож, который нужен.
Что там началось я уже не берусь пересказывать, тем более, что даже не знаю, чем же завершилась эта полудетективная история. На следующий день приехал за нами покупатель и мы убыли в восточном направлении.
Происшествия в туалете как-то идут сплошной полосой и их однозначно произошло гораздо больше, чем, допустим, происшествий в столовой.
Вот такая история произошла в соседней казарме. Молодой воин, уже неоднократно наказанный за неопрятный внешний вид, решил привести себя в порядок. Для начала взялся выстирать свое х/б, хлопчатобумажную повседневную одежду.
Стиральные машины в части в то стародавнее время были, но большие. Они находились в роте КЭЧ и пользоваться кому попало ими запрещалось. Поэтому стирка личного имущества осуществлялась самостоятельно вручную по старинке с помощью мыла и холодной и горячей воды. Стирали одежду в умывальнике в раковине или прямо на кафельном полу. Трижды намыливал он свою злополучную форму, трижды тер ее щеткой, расстелив на полу умывальника, народ, проходивший в туалет или обратно с усмешкой наблюдал, как упрямство молодого бойца борется с въевшимися в х/б слоями грязи. Иногда кто-нибудь бросал дельный, а чаще совершенно пустой, совет.
Наконец, кто-то присоветовал воину выстирать форму в солярке. Боец сбегал в парк, притащил оттуда ведро солярки и принялся за дело. Процесс привел к очень хорошим результатам. Окрыленный воин решил, что не хватает последнего штриха м опять побежал в парк. Его, видимо, не учили, что слишком хорошо, тоже не хорошо. Никто не успел рассказать солдату, что лучшее - это злейший враг хорошего.
Он притащил из парка ведро бензина, расстелил в очередной раз свой комплект и давай наяривать его бензином. Весь умывальник наполнился октановыми числами, плавающими в воздухе.
Выходящий из туалета старослужащий сжимал в зубах окурок. В дверях, не оглядываясь, чего оглядываться, пусть молодые по сторонам озираются, он швырнул окурок через плечо. Бедняга не понял, что произошло и кто осмелился со всей силы влепить ему между лопаток. Ничего не понял и салажонок, стиравший свою последнюю форму. Столб пламени вынес из окон и умывальника и туалета двойные деревянные рамы и, ворвавшись через открытую дверь в коридор казармы, тут же ухватился за полы, наглядную агитацию на стенах и тумбочку дневального.
Пожар тушили всем полком часа четыре. С трудом докопались до причины возгорания. Но все это уже потом. Когда все случилось и помочь уже никому было нельзя. Такие дела.
В конце семьдесят первого года, как раз накануне отъезда осенних дембелей, произошла такая не совсем обычная история. Естественно, сам я свидетелем не был да и быть не мог, может быть это очередная армейская байка, которые живут в подразделениях десятилетиями и передаются от стариков молодым из поколения в поколение. Возможно, что все это произошло не в наш призыв, точно не знаю. Единственное, в чем я твердо уверен, в то время в полку действительно служил начальником химзащиты полка пожилой, убеленный сединами подполковник-фронтовик.
Значит дело было следующим образом.
Случилась с одним дембелем буквально за несколько дней до отправки нехорошая история. Заскочил он в полковой туалет по нужде, а у него сдернули дембельскую шапку. Шапка была роскошная. Офицерская, с украшениями, с какими-то дембельскими прибамбасами. И вот эту самую шапку в сумерках сняли с его головы. Пока он приводил себя в порядок, пока вскакивал с толчка и несся на выход, похитителей и след простыл. Кто знает, что такое полковой туалет начала семидесятых, тому нечего рассказывать, что и в яркий солнечный день здесь царил сумрак, в котором не сразу узнаешь даже хорошего товарища и верного друга. Поэтому надежд на опознание грабителей не было никаких. И совсем уже было наш дембелек отчаялся к отъезду шапку обрести, да приятель надоумил.
   - Ты, - говорит, - так же себе шапку добудь. Сними с салаги какого-нибудь, а он еще себе достанет, если правильный солдат.
Сказано - задумано, задумано - сделано. Мужик сказал, мужик сделал, долго ждать не надо. Отправился дембель опять в полковое заведение за шапкой. До отъезда уже совсем мало времени оставалось, вот наш дембель и затаился там в засаде.
На ту пору случилось начальнику химической службы полка подполковнику N (фамилию не помню, а потому обойдусь одной буквой) слегка приболеть желудком.
Офицер он был хороший, заслуженный. Фронтовик, у солдат пользовался уважением. И никогда бы и подумать он не мог, что с ним такой конфуз мог приключиться. Пока он, расположившись на очке справлял свои естественные потребности, чья-то рука сзади сдернула с его заслуженной головы шапку.
   На его растерянные: «Эй, военный, зачем это? Ну ка верни на место!» и прочие возмущения раздалось :"Молчи, салага!". После чего и шапка и похититель скрылись на улице.
О подполковнике долго говорил весь полк, повторяя его слова: «Ведь не шапку жалко, у меня этих шапок скопилось штук пять. Попросили бы, я б так шапку подарил. Но чтобы меня, заслуженного подполковника, фронтовика на двадцать седьмом году службы салагой назвали!.. Вот что обидно!»