Глава 16

      - Немцы Барвенково взяли,- докладывал вечером Авксентию Михайловичу нач. штаба армии  полковник Лямин.
Генерал склоняется над картой, находит Александровку, от которой стартовали немцы и Барвенково.

 
- Двадцать пять километров за день, совсем неплохой темп у немцев.  С таким темпом завтра они  выйдут к нам в глубокий тыл, и перережут наши коммуникации. А это….,- Городнянский не стал говорить слово окружение, но нач. штаба  и так все понял. А приказ главком оставил прежним наступать. И как это понимать?
- Видимо главком пытается  восстановить положение,- высказал предположение нач. штаба.
- Похоже на то.
- Что Пятьдесят седьмая?
- Загнули левый  фланг  на север, продолжают оставаться на месте.


Авксентий Михайлович по привычке потер свой высокий  с залысинами лоб.
 - Наступать так, наступать. Итак по порядку: двести шестьдесят шестая продолжает взаимодействовать с 23 танковым корпусом, сорок первая стрелковая…


    Но планам  штаба Шестой Армии на 18 мая не суждено было сбыться. В  12 часов ночи от  Тимошенко пришел приказ о выводе из боя 23 танкового корпуса, но 23 корпус уже втянулся в бои. Его танковые бригады ломая сопротивление немцев шли к Харькову.

Штаб корпуса тоже не стоял на месте, а перемещался вслед за танковыми бригадами и поэтому радиосвязь с корпусом отсутствовала
- Немедленно посылайте офицера посыльным к   Пушкину и доводите приказ,- распорядился Городнянский. Ночью отрядили машину с офицером на поиски штаба корпуса.

 Но штаб танкового корпуса это Вам не дом в населенном пункте с точным координатами. Это с десяток автомашин и несколько  «тридцатьчетверок»  затерянные в ночи  среди бесчисленных балок и оврагов. И пока штаб Пушкина нашли прошло время.
А  к   исходу 18 мая Тимошенко забрал у него и 21 танковый корпус и генерал  понял, что  наступление его Армии фактически закончено.

  Бойцы 6 Армии ничего не знали о том что происходит глубоко у них в тылу.  Первый признак того, что что-то произошло  они почувствовали к обеду 18 мая
Танки сначала остановились, а потом начали выходить из боя и оттягиваться назад.


- Эй «бронелобики» кричит Авиров, высунувшемся из люка танкисту,- почему остановились и куда собираетесь?
- Не «закудыкивай» пехота,- белозубо улыбается танкист, -  у нас приказ.
- Какой приказ? – допытывается Авиров.
- Это тебе знать не положено,- все так же белозубо скалиться танкист.

 На нем прилипший от пота танковый комбинезон, черное лицо и белые зубы. Он живым вышел из боя  и  сняв танковый шлем, наполовину высунувшись из люка  улыбается. Его сейчас мало волнует, куда его направят  через десять минут или час, в данную минуту он жив, не ранен и он счастливо улыбается.


- Что-то тут не то,- затягиваясь цигаркой,- мрачно изрекает Павленко.
- Брось каркать Витя,- огрызается Авиров, они видимо где-то в другом месте ударят на Харьков.
- Ну, ну..,- роняет Павленко и бросив вещмешок под голову во весь свой рост вытягивается на молоденькой травке.


Танки забрали, но приказ о наступлении так и остался в силе. И дивизия еще сутки продолжала наступать, правда уже без былого напора.

«Окружение, нас окружили»,- эти слова сначала шепотом, а потом все громче и громче начали порхать от одного бойца к другому и лица бойцов слышавших эти слова мрачнели.
Павленко, услышав, это слово только понимающее ухмыльнулся  и сплюнул. Авиров, воспринял его, спокойно только желваки на скулах заиграли.


      Приказ маршала хоть и с большим опозданием, но начал выполняться. Танковые корпуса вышли из боя и начали движение на восток к реке Берека, 343 стрелковая дивизия спешила занять оборону на южных подступах к Изюму, но не успела. Южная часть Изюма с утра 18 мая была взята немцами.

 Тогда командир дивизии принял решение переправить  полки дивизии на западный берег и атакой двух полков с севера и одного с юга освободить Изюм. Как происходили атаки «северных» полков неизвестно, а об атаках Изюма с юга 1151 стрелковым полком известно доподлинно.

Командир полка майор Хильчевский приказал с утра 19 мая атаковать высоты южнее Изюма. На предложение нач. штаба полка старшего лейтенанта Науменко, которому и поручалось проведение атаки предварительно осмотреться, произвести разведку Хильчевский ответил:
- Действуй Науменко,- батальйоны сам знаешь, пополнились личным составом, боеприпасов хватит. Должны взять высоты.
В тот день четыре раза ходили в атаку бойцы,- вспоминал впоследствии Науменко,- но все без толку.

 Полк потеряли почти половину личного состава. В ночь с 20 на 21 на западный берег Донца переправился сам командир полка майор Хильчевский.  Под руководством Хильчевского полк окончательно был добит, но высоты так взять и не смог.

 А Изюм  22 мая освобожден двумя «северными» полками этой же дивизии. И такие Хильчевские командовали не только полками.
  А между тем танковый прорыв немцев набирал силу. Прорвав оборону, танковые клинья врага вышли на тылы 57Армии. Летят в кювет машины снабжения, перемешиваются с землей палатки медсанбатов вместе с ранеными и танки с белой свастикой на бортах и красными от крови траками, грозно рыча, словно голодные, доисторические чудовища, ищут себе новые жертвы.


Полк ночных бомбардировщиков после ночи напряженной работы отдыхает. Легкие бипланы По-2 закрыты маскировочными сетями и стоят возле небольшой лесопосадки. Летный состав расположился на отдых в селе в трех километрах от аэродрома. А на аэродроме в землянках спят техники самолетов. Дежурный по аэродрому младший лейтенант техник сонно зевает у телефона. Неожиданно ветер доносит   выстрелы орудий.

 Аэродром  в степи, в пятидесяти километрах от передовой в глубоком тылу и единственное, что нарушало его тишину до этого времени так это звук  моторов своих самолетов. Сбросив с себя дремоту, младший лейтенант взбирается на одно из деревьев и видит, как с юга в развернутом строю к аэродрому приближаются танки. Расстояние до них всего три-четыре километра. На миг их стволы окутываются белыми клубками дыма.

 Еще не осознав, что это сама смерть на скорости тридцать километров приближается к их полевому аэродрому, младший лейтенант тем не менее будит техника эскадрильи капитана, капитан тоже взбирается на дерево, приставляет к глазам бинокль и сразу все понимает.

 Еще не зная, что предпринять, он кричит с дерева лейтенанту: «Тревога!!! Бей в рельсу!!!» Звук рельсы вмиг поднимает с лежанок «тех состав» аэродрома. Но что они могут сделать, ведь они не летчики и полетам не обучены. А танки между тем все ближе и ближе.

 Хищный рык их двигателей слышен уже и на аэродроме. Еще несколько минут и полк будет уничтожен. И тогда техник полка приказывает своим подчиненным: «Всем по самолетам будем взлетать. Это был шанс. Или умереть под гусеницами танков или разбиться невелика разница. Большинство смогло взлететь и перелететь на ту сторону Донца, а кто не сумел погиб под гусеницами танков.   
349 дивизия  была окружена в районе сел Копанок и Малая Камышеваха. Артиллерийский полк этой дивизии зажатый в небольшой рощи возле этих сел вел артиллерийскую дуэль с подошедшими танками немцев.» Но дуэль была неравной: боеприпасов почти не было. В общем, положение было критическим – рассказывал непосредственный участник этих событий Иван Ерескин.

- А знаете, кто нас спас? Немец! Под вечер он пришел к нам со стороны танковой колонны. Он хорошо говорил по-русски, видимо, поэтому его назначили парламентером. «Меня послали убедить вас, что сопротивление бесполезно и что у вас единственный выход — сдаться, — сказал он. — Но вы этого, ни в коем случае не делайте. У немецких танкистов нет ни снарядов, ни горючего. Все это подвезут только к утру.

 Поэтому у вас есть возможность выйти из окружения». И мы решили пробиваться к своим. Уничтожили все оставшиеся орудия и под покровом ночи внезапно атаковали вражеское охранение. Немец шел с нами. Более того, он раздобыл винтовку и отстреливался от преследовавших нас фашистов. Представляете, сколько мужества потребовалось этому человеку, чтобы совершить такой поступок именно в тот момент, когда гитлеровская пропаганда только и кричала о полной победе над Красной Армией!»

   В села оставленные нашими войсками входили немцы. На хутор Григоросово, что недалеко от Панютино, вошел передовой отряд немцев. Увидев возле хат запряженных лошадей, - многие пытались уйти вместе с войсками, но возвратились обратно, так как путь на восток уже был закрыт,- немцы тут же расстреляли хозяев запряженных лошадей.

 В одну их хат вбежал молоденький немец:  Немец что-то начал кричать и дети женщины от страха попрятались под лавку. Увидев, что на его крик не реагируют, немец начал избивать женщину и пинать сапожищами детей.

 В это время в хату вошел сораколетний муж хозяйки, Его не призвали в армию из-за сильной хромоты – нога была травмирована. Увидев, что его жену и детей избивают, он ту же, навалился на немца и вырвал у  того из рук карабин.

 Завладев карабином, мужчина собрался прикончить фашиста. Немец понял, что его сейчас убьют, встал на колени и начал просить его помиловать, тут же на руки мужа повисла  жена и начала умолять его: «Иван не роби цього, вони ж нас и дитей повбивають»

 Иван опустил карабин, вытянул из  карабина  затвор и отдал уже непригодное оружие немцу. Поняв что он останется жить, немец схватив карабин быстро выскочил из хаты, но  через несколько минут вновь появился в дверях. Наставив карабин, в котором был уже новый затвор, на голову хозяина он выстрелил.

Пуля попала в голову и Иван Емельянович Бовкун  – мой дед, упал бездыханный к ногам своей жены Татьяны Кондратовны. Застрелив деда, немец повесил карабин на плечо и с чувством выполненного долга покинул дедову хату. Вечером уже обмытого Ивана Емельяновича положили  на лавку отпевать. В хате собрались родственники и соседи, чтобы помянуть хозяина и утешить вдову.

 Все пришедшие разместились на лавках и смотрели на свечу горевшую в руках покойника, но покойник неожиданно поднялся с лавки и непонимающе уставился на происходящее, Слава Богу, никто при этом действии от разрыва сердца не умер, но крик, как рассказывал впоследствии мой отец в хате стоял еще долго. Пуля прошла по касательной, оглушила деда и залила его всего кровью. Вылечил деда как ни странно немецкий доктор, в дедовой хате разместился немецкий лазарет.

 Немецкий доктор смазал голову деда какой-то мазью и наложив повязку на голову, показав на пальцах чтобы он не снимал эту повязку на протяжении четырнадцати дней. Иван Емельянович послушался  и со временем выздоровел.


 В Москве  Василевский повторно предложил Сталину прекратить дальнейшее наступление на Харьков и повернуть ударную группировку Шестой Армии для отражения удара группировки Клейста, но Сталин вновь переговорив с Тимошенко повторно отклонил это предложение.