А жизнь продолжается

      Когда улеглись коронационные хлопоты, затихли соболезнования после трагедии, жизнь в Москве стала входить в обычную колею.

      Катюша Басманова отправилась домой, в Минск, взяв с Софьи обещание приехать в гости.

      Мальчики Бутовы с родителями съездили в Пензу на свадьбу Манечки. Столько разговоров было, рассказов!

      Вера мечтала вслух, как она будет замуж выходить, какое у неё будет платье, какой будет жених, а Люба смущалась: ей казалось, что её время заневеститься уже не за горами, но девочка вовсе не хотела, чтобы об этом кто-нибудь догадался. Представить себе будущего мужа она не могла.

      Только с Сафие они тихонько обсуждали этот животрепещущий для каждой девушки вопрос. Сафие говорила, какого ей отец найдёт мужа, за того она и выйдет. «Влюбиться — это ужасно! А вдруг отец будет против моего избранника?!» Люба никак не могла понять такого родительского произвола.

      Папа, наконец, спросил у Верунчика шарф.
      Сидеть всю субботу над вязанием она не смогла, — то убегала в сад проветриться, то шныряла по комнатам и смотрела, кто чем занимается.

      На кухню её не пускали. Отец сказал при Вере Петру Ефимычу и кухарке Федоре:
      — Если дочь появится на половине слуг, гоните её мокрой тряпкой!

      Благородный, но вместе не чуждый дворянских предрассудков, граф боялся, что слуги примут детское любопытство за изощрённый метод господского контроля. На самом-то деле Владимир Сергеевич сам прекрасно всё контролировал, и дворецкий был у него правой рукой в работе с прислугой. Разгильдяйства граф не терпел, и все это знали.

      В то же время Бутов, говоря, что Воронцов «не считает денег», был в чём-то прав: Владимир не любил мелочиться. Его принцип «живи и жить давай другим» оставался неизменным на протяжении жизни.

      Азарт заставил девочку проверить, а сколько она свяжет за день? Получилось около двух аршин. Папенька похвалил Веру: «Очень аккуратно сделала!»
      Вера отдала шарф и спросила, кому он предназначается. Владимир Сергеевич понятия не имел, кому он подарит шерстяной шарф летом. Он сказал: «Это тайна!» и сделал заговорщические глаза.
      — Обожаю тайны! — подумала Верочка и решила выследить, кому достанется её подарок.

      А Вера, начитавшись книг об индейцах, подговорила Ванюшку построить вигвам. В сарае они нашли жерди, ненужные тряпки и стали делать шалаш. Палки были слишком длинными, сил у детей было ещё мало, умения и навыков недоставало. Зато у Веры было достаточно воли и упорства, и она буквально заставила Ваню строить и перестраивать индейское жилище.

      — Давай сделаем вигвам так, чтобы его никто не обнаружил! — усложнила она задачу.
      Шалаш получился компактный, Вера с Ваней его завалили ветками орешника для маскировки.

      Дети были ещё небольшие, чтобы сообразить, что их давно уже заметили и кое-кто за ними наблюдает из окон второго этажа. Ну, конечно, это была Сошка, которая сразу же доложила о действиях в саду отцу — Петру Ефимычу.
      Дворецкий сказал дочери:
      — Иди работай! Нечего тут ротозейничать!
      Сурово её воспитывал.

      Когда вигвам был готов, Вера побежала к маме, чтобы попросить её о приходе мальчиков Бутовых.
      — Мы будем с ними играть в индейцев! Ах, если бы у нас была речка! Мы бы катались по ней на пироге!
      Мама засмеялась и потрепала Верочку по щеке, та отстранилась. А мама подумала: «Ну что за девочка! Прямо как мальчик!»

      А Вера с Ваней стали придумывать себе индейские прозвища. Вера стала «Хитрый Вождь», а Ваня — «Зоркий Глаз».

      Однажды вечером муж пришёл в комнату, где Софья занималась.
      — Софья! Вот уже и сорок дней давно прошло с кончины нашей Офимьевны! — сказал он.
      — Да!..
      На глазах супруги появились слёзы. Как ни сложно было это графу вынести, он понимал чувства Софьи. Ему захотелось приласкать её, как маленькую. Софья спрятала лицо на груди у Владимира — в самом надёжном и тёплом месте! Он гладил её, успокаивая, но разговор не отложил.

      — Софья, милая моя! Как нам быть? Офимьевна заменила тебя, когда ты отправилась в свой институт! Теперь, когда её больше нет… — трудно говорил он, — может быть, ты вернёшься домой? Уйдёшь со службы?

      Софья решительно замотала головой в отрицательном жесте.
      — Это исключено, — сказала она быстро и сквозь зубы, боясь, что любимый заставит её поменять мнение.

      Лицо графа тоже сделалось как каменное. Да, в некоторых вопросах Владимир руководствуется только своими интересами. Это как раз тот случай.

      — Соофья! А дети? Ты помнишь, что Динка с Ванюшкой натворили одни в Петербурге? Их нельзя оставлять без присмотра! А Вера! Она растёт, и шалости её могут стать опасными для неё самой в первую очередь!

      Софья показывает свою непреклонность.
      — Владимир! Дети выросли, и нянюшку, как для малышей, им уже поздно подбирать!
      — Ну не с Сошкой же их оставлять?!

      Софье Петровой уже шестнадцать, но это не воспитательница для дворянских детей — горничная. Она умеет и в комнатах прибраться, и причёску сделать, и обед подать, но воспитание — не её конёк.

      Софья сказала решительно:
      — Владимир! О Дине и Вере не беспокойся. Я уже четыре года преподаю в выпускных классах, передо мной прошли почти полсотни девиц! Может быть, удастся найти выпускницу пепиньерского класса.

      На лице Владимира Сергеевича отразилось недоверие. Софья продолжала:
      — Но вот как поступить с Ванюшкой? Ему требуется мужское воспитание.
      — В корпус в этом году мы уже опоздали, да и рановато в девять лет туда! — ответил муж. — Если только отдать его Бутовым! — улыбнулся он.

      Софья поняла, что это шутка. Своего родного ребёнка в другую семью, хоть и друзьям, она не отдаст ни за что, да и Владимир тоже.
      — Хорошо, договорились: я обязательно спрошу у Эммы Оттовны и Елены Александровны о гувернантке! Но судьбу Ванечки тебе решать, ладно?

      Граф вздохнул, но признал правоту жены. Он привык дома отдыхать, а Софья заботилась обо всём под крышей их общего дома! Однако мужское воспитание сына – это, конечно, его забота!

      Софья, решив навестить Эмму Оттовну и заодно задать вопрос о выпускницах пепиньерского класса, вдруг встретила в институте Галочку Устинову. Бывшая институтка, конечно, изменилась, но глаза остались такими же прозрачно-серыми и юными.

      - Галя! — воскликнула Софья. — Не ожидала тебя здесь увидеть!
      - Софья! Одноклассница моя милая! — с трудом разомкнула губы смутившаяся Галина. - Да, ты права: я много лет не заглядывала в институт.
      - Пойдём к нам, поговорим! — предложила Софья бойко и как само собой разумеющееся.
      - Давай лучше зайдём в кофейню, посидим, как, бывало, раньше. Не хочу беспокоить твоих домашних!
      Галочка, видно, осталась такой же скромной и малообщительной, как в институте.

      Кофейня встретила женщин всё той же игрушечной мелодией из музыкальной шкатулки. Григорий Ефимыч подал лучшие пирожные, свежесваренный кофе.
      - К вашим услугам, Ваше сиятельство! — поклонился он.
      - Ничего не меняется! — засмеялась Галина. - Только кофейщик постарел...
      Григорий Ефимыч и вправду постарел, погрузнел, морщин прибавилось, как и седины в не таких густых, как раньше, волосах.

      - Ну, рассказывай! — с улыбкой скомандовала Софья, помешивая ложечкой в тонкой чашке костяного фарфора. — Как ты живёшь?
      - Дядюшка скончался, — смущённо ответила Галина. — Я вышла замуж.
      - Жаль Викентия Кондратьевича! — ответила Софья. — Расскажи, а твой муж кто?
      - Мой муж Трубецкой, Василий Николаевич, действительный статский советник.

      - Так ты теперь княгиня? — расширила глаза Софья.
      Галочка скромно улыбнулась.
      - А почему же я тебя не вижу нигде? — продолжала допытываться Софья. — Или вы живёте в Петербурге?
      - Нет, мы в деревне живём, в Херсонской губернии, иногда в Крыму. В Петербурге для нас слишком нездоровый климат! А в деревне дети хорошо себя чувствуют.
      - А сколько у тебя детей?! — подхватила с воодушевлением детскую тему Горчакова.
      - Восемь, — всё так же скромно отвечала Галочка.

      Софье стоило большого труда не уронить челюсть на грудь. Восемь детей! У Устиновой восемь детей! Всё-таки некоторые темы были для Софьи не то что болезненными, но предметом её обострённого самолюбия, что ли. В том числе и детская тема.

      - Галочка! — сказала она умоляющим тоном. — Напиши мне, пожалуйста, их имена, чтобы я могла за них молиться.
      - Сейчас, — просто ответила Устинова, взяла листочек, лежавший на столе, и черкнула на нём карандашом несколько строчек. — Я надеюсь, Софья, ты мне отплатишь таким же листочком?
      И Галочка улыбнулась.
      - А где все наши, Софья? Ты расскажешь мне об одноклассницах?
      - Как?! Ты ничего не знаешь?!
      И Софья принялась рассказывать увлечённо и с переживаниями обо всех подружках, о которых что-то знала. Галочка обещала найти в Крыму Тату и встретиться с ней.

      Дома Софья развернула листочек с именами детей Галины: «Павлуша — 15, Федюша — 14, Ники (Никифор)  — 12, Евдокия — Дуся — 10, Лёня (Алексей)  — 8, Сеня (Арсений)  — 6, близнецы Маша и Софья — по три года».
      «Софья! Надо же!» — ей было приятно обнаружить свою тёзку среди детей Галочки. Ишь как! Двойню родила Устинова, а у Софьи и у Наденьки так и не получилось.

      Рассказывая вечером Владимиру о том, как прошёл день, Софья упомянула и о нежданной встрече. К её удивлению, муж, слегка наморщив лоб и добавив на нём складок, сказал:
      - Софья! Эти Трубецкие, кажется, приходятся нам дальними родственниками. Вернее не нам, а Воронцовым по линии генерал-губернатора Новороссии.

      А ведь, пожалуй, Владимир Сергеевич был прав. Тётка мужа Галочки, Василия Николаевича, Мария вторым браком вышла замуж за шурина — брата покойной жены — того Воронцова, который принимал их в Алупке.

      - Софья, а что ты узнала насчёт воспитательницы? - задал волнующий его вопрос муж.

      К счастью, у Софьи был ответ на него.
      - Владимир, Эмма порекомендовала мне выпускницу этого года, я написала ей записку. Завтра она придёт знакомиться.

      Пришла гувернантка, все выбежали в переднюю посмотреть. Софья почувствовала неловкость и пригласила девушку к себе в кабинет.

      Александра Николаевна Молчанова. Породистая внешность, сразу внушающая подсознательное уважение. Широкие скулы, прямой крупноватый нос, соболиные брови, синие глаза, прекрасные, густые, пушистые волосы, собранные в косу, которую Александра укрепляла вокруг головы. Платьице скромного фасона, но всё в кружевах.

      Она подала документ, из которого следовало, что выпускницы институтов могут стать домашними учительницами без дополнительных экзаменов. Софья, поскольку сама служила в институте, знала это.

      - Александра Николаевна, Вы согласны жить у нас здесь?
      - Да, Ваше сиятельство!

      Софья смутилась от обращения, но не показала виду, сказала решительно:
      - Мадмуазель, зовите меня, пожалуйста, Софьей Ивановной! Расскажите, где Ваша семья, Ваши родители? - спросила она с участием.
      - Я сирота, - ответила барышня, заметив искреннее внимание барыни, - я приехала из Курской губернии, Дмитриевский уезд. Меня отдали в институт благородных девиц, где я и провела предыдущие восемь или девять лет!

      Поговорив ещё немного, Софья предложила пойти познакомиться с детьми.
      Знакомство произошло в детской.
      Вера с Ваней увлечённо играли в шахматы, им не хотелось прерываться. Люба сразу подбежала к Александре, поздоровалась, присела в книксене. Ей хотелось, чтобы учительница почувствовала себя как дома. Динка тоже подошла познакомиться.

      - Вот Ваши подопечные, мадмуазель! - сказала Софья.
      Вера с Ваней нехотя вышли из-за столика и тоже подошли. Софья всех представила. Под четырьмя парами любопытных глаз Александре Николаевне было не по себе, но она держалась.

      - Если будут какие-то вопросы, то сразу обращайтесь! - успокаивающим тоном сказала Софья. - Ко мне или к моему супругу, Владимиру Сергеевичу!
      - Да, мадам! - ответила Александра. - ...Софья Ивановна!

      Началась притирка. Девочки и Ванюшка проверяли гувернантку на прочность. Подкладывали кнопки на стул, пускали на стол мышонка. Кнопки не действовали на Александру Николаевну: слишком плотными были платье и нижние юбки. Мышонок ей понравился, она предложила налить ему молочка.

      - Я не вижу у вас в доме кошек! Так могут расплодиться мыши! - напугала она Динку.
      Люба воспользовалась информацией и повела на маму очередную атаку на тему: «Давай заведём кошку!»
      - Вот и Александра Николаевна говорит, что могут расплодиться мыши!

      В тот же день, откуда ни возьмись, в доме появился котёнок трёхцветной масти: с белой, тёмно-серой и рыжей шерстью, распределённой по телу кошки причудливыми узорами.

      - Вы будете сами за ним смотреть, ухаживать! Слугам мы с папой не можем поручить уход за кошкой! У них и так много дел! - строго сказала маменька. - Люба! Ты больше всех просила котёнка - ты и отвечаешь за него. С ним надо играть, заботиться о нём, следить, чтобы он не наделал чего-нибудь неуместного! Не забрался бы куда-нибудь, откуда не сможет выбраться!

      - Давай покажем ему, где он должен делать свои дела!
      Кошечка сама выбрала место для туалета: в тёмном уголке под лестницей на второй этаж. Там и поставили ей специальную коробку.
      Люба была счастлива, что её мечта сбылась. Вера, Дина и Ваня слишком рьяно тискали кошечку, так что Люба боялась:
      - Осторожно! Вы её удушите!

      Вечером, когда пришёл папенька, на него обрушили сразу две новости:
      - У нас новая гувернантка! Мама позволила завести кошечку! Это Александра Николаевна посоветовала, чтобы мышей не было!
      У Воронцовых сроду не было ни мышей, ни кошек. Граф только плечами пожал и пошёл в библиотеку. Новости надо было обдумать.

      За ужином хозяину представили новую гувернантку.