Зеркала Пустого Города, или История Любви

Сказать по правде, я никогда не любил Зеркала.

Не то чтобы это какая-то странная фобия или последствия какой-нибудь безвременьем забытой детской травмы, нет. Дело даже не в неприязни к собственной внешности.

Причина проста: в Зеркалах Пустого Города не увидеть отражений. Зато в них можно увидеть… самые неожиданные вещи. Людей. Места. События.

И быть бы такому Зеркалу не более, чем местным аналогом миролюдской фоторамки или какого-нибудь планшета, но это – Пустой Город, и здесь действуют совсем другие правила. А это значит, что Зеркало само выбирает, что отразится на его глади в следующий момент.

Эти изображения, эти картины – не чья-то прихотливая выдумка, даже не аллегория чудака-Художника. Эти отражения – взгляд Живых Зеркал Пустого Города в глаза их собратьев в самых разных Мирах, и главным образом, конечно, в Мире людей.

Поверье гласит: если человек будет внимателен, он может успеть заметить подобием двадцать пятого кадра в своём обычном зеркале отражение нашего Мира, но – только на миг.

Зато Пустой Город, живущий один-единственный день и одну-единственную ночь, не знает времени. Видимо поэтому в тот самый момент, когда моё Зеркало находит новый выход на Обратную Сторону, я могу довольно долго смотреть на чью-то жизнь без опасения быть замеченным.

Когда-то мне даже нравилось это занятие. Я находил его весьма приятным развлечением. Пусть даже во мне осталось так мало человеческого (что вполне обычно для жителя Пустого Города), но меня интересовали жизни этих незнакомых людей. Их быт, их привычки. Их улыбки… Некоторые любят смешно погримасничать перед зеркалом, пока их никто не видит. Наблюдая за такими, невольно и сам улыбнёшься. Некоторые – обычно серьёзные, собранные – репетируют какие-то неведомые выступления – но я их не слышу, ведь Зеркала не передают звук. Иногда попадаются пары, позирующие перед зеркалом, будто перед неведомым фотографом, снимающим фото, которое будет потом годами, а может, и десятилетиями висеть на стене, напоминая им о том, какими они были когда-то, когда их жизнь только начиналась. А иногда в сломанном отражении Зеркала появляются молодые, счастливые родители с маленькими детьми, или уже сами дети, с любопытством разглядывающие своё отражение в серебряном стекле: вот уж кто любит покривляться! И где тут сдержаться и не рассмеяться, глядя на эти уморительные рожицы!

Впрочем, они всё равно не смогут меня услышать, ведь как я уже говорил, Зеркала Пустого Города не передают звук…

По большому счёту, самой большой опасностью всегда были и остаются Кошки. Для этих Существ не существует преград между Мирами, и они прекрасно видят меня, застывшего застигнутым врасплох за рассматриванием чужой жизни. Если в комнате, где висит зеркало, есть люди, Кошка будет только шипеть на него. Им-то конечно будет смешно, а вот мне не до смеха, потому что если Кошка-Хранитель решит, что я могу представлять хоть какую-то угрозу для её Хранимых, то в своём шипении она передаст мне прямой приказ убраться от Зеркала подальше, пока оно не сменит картинку. Но это в лучшем случае; если Кошка заметит меня, пока в комнате никого нет, она может шагнуть за гладь Зеркала прямиком в мою комнату и тут уже разобраться со мной по-свойски.

Я не узнавал специально, но кто-то, кажется, Бармен в «Парадизе», рассказывал мне о том, что Закона, запрещающего подсматривать за жизнями людей через Зеркала нет, но Кошка-Хранитель, как и (не дай Художник!) Кошка-Спецназовец вправе сама определить степень вины и меру наказания. Думаю, всё дело в том, что Кошки считают наблюдения за людьми исключительно своей профессиональной прерогативой; говорят, им даже выдают для этого особые лицензии…

А, неважно. Я бы никогда не придал всему этому какого-то особого значения, если бы не увидел однажды в своём Зеркале ту девушку.

Зеркало висело в прихожей – небольшом пространстве, похожем на перекрёсток пяти дорог. Глядя в него, я видел дверь, ведущую, по всей видимости, в комнату, и небольшой коридор, уходивший к кухне; там, вдали был виден кусочек окна с лоскутком разноцветного неба в нём. Из окна, помимо неба, обычно были видны где-то вдали странные золотые шпили, ослепительно сверкавшие в лучах летнего Солнца…

Если б знать, почему Зеркалу вдруг так полюбился этот вид; в нём не было, в общем-то, ничего особенного. Ничем не примечательная квартира, небольшая и ухоженная. Правда, эти странные шпили в окне, и «музыка ветра», отчего-то жившая в прихожей, а потому обычно неподвижная и молчаливая…

Или всё-таки причиной необычному постоянству Зеркала была Хозяйка этого тихого жилища?

Если честно, я редко видел её. Обычно вечером, когда она, должно быть, возвращалась с работы, или, может, из института… Иногда я видел её и днём: это были, скорее всего, выходные. Но в такие дни она нечасто задерживалась возле зеркала, лишь иногда проходя мимо…

Помню, когда я увидел её в первый раз… Она тогда расчёсывала волосы, задумчиво глядя на своё отражение. В тот момент, застигнутый врасплох её внезапным появлением (Зеркала никогда не предупреждают о смене отражения), я замер, отчего-то решив, что эта молодая женщина, внимательно вглядывающаяся в зеркальное стекло, могла застать момент контакта наших Миров. А что, если она увидит меня? Она ведь может испугаться; а кто не испугается, увидев вдруг вместо собственного отражения чьё-то чужое лицо, тем более такое, как моё? И как знать, как может повести себя невольный свидетель связи с Потустороньем. Люди так непредсказуемы…

Но мне повезло: она ничего не заметила. Должно быть, задумалась о чём-то и пропустила Тот Самый Момент. Мне повезло, подумал я. Теперь я мог полюбоваться на неё, не опасаясь быть пойманным с поличным.

Хотя расслабляться не следовало: на кухонном подоконнике сидела небольшая серая Кошка и смотрела в окно. Меня она, похоже, не заметила, как и её Хранимая, но это не означало, что я в безопасности.

Правда, спустя минуту-другую я уже не думал о Кошке – потому что девушка была очень красива.

В длинных, ниже лопаток, волосах жило то же самое золото, которым сияли шпили незнакомого Города. Она, наверное, и сама того не понимала, но в тихом сумеречье прихожей от неё исходило неяркое золотое свечение, какое я не видел прежде нигде и ни у кого. В огромных голубых глазах я видел почему-то море, – впрочем, совсем не похожее на то, что омывает набережную Пустого Города. Здешнее море – холодное, серебряно-синее, молчаливое. Море Пустого Города, море без берегов и дна… Нет, в её глазах жили два ярких южных моря, лазурных, словно небеса над ними, прозрачных, с белоснежной кромкой пены, бегущей барашками из ниоткуда в никуда, и золотинкой обманчиво близкого дна, где в солнечном песке сверкали манящим блеском сокровища неведомых кораблей, затонувших здесь неведомо когда…

Чертами её лица – тонкими, изящными, словно написанными неизвестным художником (а может, Художником её Мира?) – я мог бы любоваться вечно. Благородной белизной кожи, высоким, чистым лбом, укрытом вуалью пушистой чёлки, красотой высоких скул, безупречной линией носа с небольшими крыльями, небольшим, красивым ртом, который почему-то так редко украшала улыбка…

Она и правда редко улыбалась, чаще пребывая в задумчивости, словно путешествуя мыслями в одной ей ведомых Мирах.

Она жила одна (не считая Кошки, конечно), жила своей жизнью, а я… Я ничего не знал о ней. Не знал её имени (сам-то я, как и любой житель Пустого Города, безымянен), не знал звука её голоса, не знал её прошлого, настоящего и будущего. Её жизнь была для меня одной большой загадкой, тайной, подобной тем, что хранят портреты незнакомых людей в картинных галереях и книгах по искусству. Она была Незнакомкой, не замечавшей взглядов очарованной души По Ту Сторону Зеркального Стекла.

Конечно же, она не могла ничего знать обо мне, жителе другого Мира. Наши дороги, будто бы пересекшиеся случайно, в действительности никогда не пересекались.

Я помнил одну картину, принадлежавшую руке миролюдского художника, она называлась «Незнакомка». На ней была изображена молодая женщина в причудливом головном уборе, казалось, чуть снисходительно смотрящая на художника (а после и на тех, кто любовался его картиной) сверху вниз, с высоты своего кабриолета. Этот насмешливый взгляд, брошенный, казалось, на такого же случайного пленника, потрясённо застывшего на обочине дороги, где проезжала её коляска… В нём была насмешка, была снисходительность: ну что же, любуйся, раз уж не смог пройти мимо. А ты и не смог бы, и никто не смог бы…

Но моя Незнакомка (интересно, когда это она успела стать «моей»?) была совсем не такой, как та, с картины. В ней не было того высокомерия, она не снисходила до меня, не смеялась надо мной, бедным. Нет, она меня просто не видела. Она просто не знала о моём существовании – и одним этим будто бы давала мне неведомый «карт-бланш». Будто мне было позволено нечто, не позволенное больше никому: возможность любоваться ею, такой, какая она была, без наигранности поз, без неискренности чувств, отражавшихся на её лице.

И я был счастлив. Я был влюблён. Ведь много ли надо было мне, забытой душе Пустого Города, затерянной в своём посмертии, может, жившей, а может, и не жившей никогда, а только выдуманной кем-то… Все мы выдуманы кем-то, думаю я порой. Может быть, Художником? А может, и он кем-то выдуман? Пустой Город, души, живущие только один-единственный день и одну-единственную ночь, и в то же время вечно, – кто мы? Веселящиеся в «Парадизе», пьющие амброзию из бокалов для мартини, теряющие остатки памяти под блюз Великого Блюзмена, – кто мы? Зачем? Для чего? Если нам не место где-нибудь в Преисподней, то для какой цели мы существуем здесь? Почему? Кто это придумал? Почему я не могу забыть обо всём этом и, разбив проклятое Зеркало, отделяющее меня от моей Любви, выйти в её Мир и остаться там навсегда?..

Но всё тщетно. Даже разбей я Зеркало – морок не спадёт, просто я потеряю, навсегда потеряю возможность любоваться моей Незнакомкой. И всё. А она будет жить дальше, так и не узнав о том, что я был.

Меня раздирали противоречивые чувства. Одна часть меня говорила, что нужно наконец прийти в себя, снова жить обычной моей жизнью в Пустом Городе, забыть обо всём, выйти из дома, сходить в «Парадиз», выпить амброзии, послушать блюз и забыть, забыть, забыть обо всём навсегда, забыть о ней навсегда, и никогда, никогда больше не вспоминать!

Но другая моя часть говорила, что я – жалок. Что я – никто и ничто, и никому в этом мёртвом Мире нет дела до факта (факта ли?) моего существования. Что всё, что у меня есть – это Зеркало, в котором я могу видеть мою Прекрасную Незнакомку. А может, это и есть смысл моей жизни? Может, это и есть – жизнь? Те чувства, от которых так болит сердце, или что уж там может болеть у мертвеца, нет, даже не у мертвеца, у забытого, у ничьей души, у того, кто не существует! Может, это и есть моя настоящая жизнь?! И я жив, я действительно жив, пока я вижу её, пока я, прильнув к Зеркалу, молюсь сам не зная кому о том, чтобы Зеркало никогда, никогда не показывало мне ничего другого!! Ведь если там вдруг появится другая картинка, если, проснувшись однажды утром, я увижу там кого-то совсем другого, кого-то чужого, незнакомого, словно человек, вернувшийся из долгого пути домой и не нашедший своего дома, или нашедший в нём каких-то чужих людей вместо своих родных, – что я тогда буду делать? Чем это будет для меня? Может быть, это и будет моя настоящая смерть? Может быть, после этого я усну и никогда, никогда больше не проснусь!..

Так шли дни, ночи, и ничего не менялось. Она всё так же появлялась порой в моём Зеркале, ненадолго, может, на пару минут – но мне казалось, что я провожу с ней часы. Когда я видел её, я был счастлив, забывший обо всём на свете, кроме этого незнакомого доселе чувства, от которого всё моё существо то сжималось в комок, то расправлялось, трепеща, словно парус на сильном ветру. Когда она пропадала – я тосковал, скучал, вспоминал её, думал о ней, грустил, пытаясь взбодрить себя мыслью о новом «завтра», в котором мы снова будем вместе!..

Как нелепо, правда? Вы, верно, думаете именно так. Какой он нелепый, этот безыменный чудак. Нежить, безымень, а туда же: влюбился в девушку из отражения другого Мира, в образ, в немое, хотя и цветное кино. Так глупо, так бессмысленно, да. Но в Любви нет места разуму, трезвой рассудочности, и тем более смысла,  – иначе это никакая не Любовь. В Любви есть только Любовь, и больше ничего! Двое – и Любовь! Пусть даже это Любовь к чьему-то отражению в проклятом и благословенном Зеркале Пустого Города.

И я даже не заметил, как однажды вместе с моей возлюбленной в Зеркале показалась Кошка.
То есть, конечно, потом-то я заметил и даже немного опомнился, а сначала… Кошка не шипела. Она вообще казалась удивительно спокойной, если не сказать равнодушной. Она смотрела прямо на меня, прямо мне в глаза, словно видела меня насквозь, а я чувствовал, как по спине бегут крупные мурашки с ледяными лапками. Кошка сидела там и смотрела на меня, не пытаясь шипеть или хотя бы мыслью передавать мне своё предупреждение, но в её взгляде я неожиданно прочитал… снисхождение. Она, вот именно она, не моя любимая, а именно Кошка была похожа на Незнакомку с картины в эти минуты. Она смотрела на меня снисходительно и чуть насмешливо. И я понял: она знает. Она всё знает, она поняла, прочла во мне, как в открытой книге все мои мысли, чувства, намеренья. Эта Кошка знала, что я безобиден, что я влюблён, что я бестолков – и обречён. Моё существование было для неё лишь вопросом времени, и она просто не хотела беспокоить свою Хранимую странными выходками, шипя на зеркало. Зачем? В этом не было надобности. В назначенный час я пропаду сам собой. Зеркало, по неясной причине задержавшееся на этом контакте дольше обычного, просто вернётся к своему обычному функционированию. И моя любимая навсегда исчезнет из моей жизни.

Я прочёл всё это в её янтарных глазах, и… всё понял. Моя «жизнь» была, по сути, сделана. Сказочная иллюзия, в которую я поверил настолько, что она стала для меня реальнее всего остального, вдруг оказалась ужасно хрупкой и преходящей. И теперь мне оставалось лишь дожидаться конца, последнего кадра, финального аккорда, титров. Моя Любовь… чем станет она, когда я потеряю единственную возможность призрачной «связи» с моей единственной? Чем станет она – шумом моря? Шелестом ветра в кронах кровавых клёнов? Криками чаек на пристани? Бесцельным бегом белых облаков в вечереющем небе?

И кем стану я? Чем стану я? Что останется от меня, и останется ли? Или я пропаду вместе с ней, с её отражением, и от нас и нашей истории останется только это старое Зеркало в пустом доме?

Какая разница… У жителей Пустого Города почти что нет памяти. Та память, что иногда накапливается в нас, словно пыль в углах комнат – или золотой песок на речном дне в моём случае, – она тоже в свой черёд пропадает, особенно если выпить бокал амброзии в «Парадизе», всего один бокал. И тогда, уснув и исчезнув в очередной раз, я вновь появлюсь в этом Мире в его новое и единственное утро – другой душой, точнее, душой, потерявшей память о своих, возможно, самых незабываемых днях…

Когда мы, жители Пустого Города, встречаемся друг с другом, мы здороваемся – но только из старой прижизненной привычки. Это вошло здесь в моду, стало правилом хорошего тона – но не более того. И вместе с тем, мы никогда не прощаемся. Нет смысла. Завтра всё равно будет совсем другим, ведь мы будем думать, что это наше единственное сегодня, – потому что здесь нет и не было «вчера». У Пустого Города нет прошлого, а по сути и будущего. У него есть только здесь и сейчас.

Ну а раз так, тогда зачем мне думать обо всём этом? Зеркало всё ещё показывает мне заветную квартиру, я всё ещё могу увидеть мою любимую – а значит, остальное не имеет значение. Да, Кошка права – безусловно. Но какая мне разница, какой мне прок от этой правды?

Я буду ждать следующей встречи, просто ждать нашей следующей встречи и не думать ни о чём другом. Ничто не имеет значения, ничто – кроме нас, даже если для неё нет никаких «нас», и даже никакого «меня» тоже нет.

С такими мыслями я спокойно просидел в своём кресле до вечера, а когда он закончился, и закончился день, я закончился вместе с ними.


…


…А утром я, как обычно, проснулся в своём кресле.

Погода за окном была необычайно приятной, и мне даже казалось, что весна никуда не уходила, что моя весна всегда за моим окном и в моей душе – то есть во мне самом.

В таком вот приподнятом настроении я заглянул в Зеркало и… замер, застыл, онемел от открывшейся мне картины!

Заветной квартиры больше не было! Более того! Теперь в моём Зеркале отражалась почему-то картина, каковой я никогда прежде не видел!

То была дорога, уходящая в сероватую клубь неприветливого тумана. Серая дорога, простая грунтовка, будто бы чуть раскисшая от недавнего дождя. По обочинам её не было ничего, кроме тусклой, пожухлой травы. В этом Мире, чем бы он ни был, была осень, осень, туман и дорога, и ничего, кроме этого.

Картинка не менялась. Какое-то время я ошарашенно ждал, в безумной надежде увидеть – что? Кого? Мою прекрасную Незнакомку? Нет. В этом Мире её быть просто не могло. Она была там, средь Города Золотых Шпилей, среди небесной лазури, среди белоснежных барашков, – не то волн, не то облаков. Она была там, а я был здесь, снова один, снова наедине с Пустым Городом.

Но что будет дальше? Что будет дальше, неужели всё так вот и закончится? Чем, вот этой дорогой? Дорогой куда? Да и как я могу пойти по ней куда-то, если это отражение в Зеркале??

Однако неожиданно я почувствовал на своих щеках лёгкое дуновение холодного, моросистого ветра. И с изумлением понял, что ветер дует из Зеркала.

Я осторожно подошёл к старинной бронзовой раме, в которой когда-то было волшебное стекло, показывавшее мне виды разных Миров и стран, жизни разных людей, событий, происходящих неизвестно где… Вместо всего этого ныне из моей комнаты в доме номер девять по аллее Красных Клёнов, что в Пустом Городе, теперь открылась будто бы дверь в другой Мир. Незнакомый, неуютный, хотя вроде бы и не враждебный.

То есть я теперь могу уйти туда, в этот Мир? Отсюда, из Пустого Города, из Города, откуда никто и никогда не уходит? И чем это приключение может для меня обернуться, куда приведёт меня эта дорога?

Гадать было бесполезно. Когда перед тобой возникает дорога, у тебя остаётся только один вариант – идти. Уходить. Нет, конечно, думал я, можно и не уходить. Можно остаться в Пустом Городе и жить как прежде, до судьбоносного дня, до того самого дня, когда Зеркало впервые показало мне заветную квартиру и…

Можно жить прошлым, а можно выпить амброзии и жить, как все, настоящим, ненастоящим настоящим, «жизнью» за столиками «Парадиза» под звуки вечного блюза от Великого Блюзмена. Многие так и живут, именно так и живут, весь Город именно так и живёт.

Но у кого ещё Зеркало вдруг становится Дверью в Неведомое? У кого ещё под ногами вдруг возникает дорога, пусть и уводящая в непроглядный туман?

А что, если там, за туманами, за дальней далью, за многими днями пути, за горизонтами любых возможных и невозможных событий – стоит Золотой Город, чьи сверкающие на Солнце шпили устремлены в лазурное небо цвета моря? Что, если однажды я могу дойти туда, где живёт кто-то, кто совсем меня не знает, чьего голоса я никогда не слышал, и всё же… Что, если? Может быть здесь я – безымень, забытая душа, невесть кто… Но что, если там, за туманом, я найду способ снова стать – человеком?

Мне нечего взять с собой – потому что здесь ничего нет. Это Пустой Город, здесь нет никаких вещей, ничего привычного, человеческого. А всё, что может таковым показаться – не более, чем декорации для одного-единственного дня и одной-единственной ночи.

Что ж, похоже, мне пора. Дорога зовёт.

Я ухожу, я, тот, кто когда-то был известен как Монстр, я, ставший незримым отражением, ощутивший Жизнь, узнавший Любовь, дождавшийся Смерти в посмертии. Это – Конец, он же Начало.

Пора.

Теперь закройте глаза. И когда вы снова их откроете, в комнате не останется никого, кроме Зеркала на стене, которое больше ничего не отражает.



Ладышкино, 07.09.2015