Мася. Почти реквием

Знаменитые слова Антуана де Сент-Экзюпери "Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил", поставленные в качестве эпиграфа, вероятно, будут выглядеть банально. Однако, вряд ли найдутся другие слова, которые лучше, чем они, охарактеризуют написанное ниже.

– ...Мама, дай мне посмотреть, как ты Масю перевязываешь, чтобы, когда я вырасту, если у меня кошка заболеет, я бы тоже смогла её перевязывать!
– Не дай Бог! – вздрагиваю я.
Маська, воспользовавшись моментом, пытается удрать от неприятной процедуры.
– Почему? – спрашивает дочь.
– Потому что не дай Бог твоим будущим кошкам так болеть! – отвечаю я, перехватывая Маську и слегка прижимая к полу, чтобы не сбежала...
Это было в мае; Мася тогда только разлизала свой "горб", и я ещё не выставляла дочь из кухни, когда делала перевязку. Потом болезнь перешла в следующую стадию, зрелище стало уже не для детских глаз. Был момент, когда пару раз после перевязки я наворачивала разбавленный спирт (ничего другого под рукой не оказалось), чтобы было не так тошно. А потом ничего, привыкла. Человек такая зверюга, что ко всему привыкает. Или почти ко всему.

– Что у вас? – спрашивает доктор, когда до нас доходит очередь.
– Неоперабельная саркома, последняя стадия, профилактический визит, – заученно объявляю я, водружая кошачью переноску с Маськой на зверячий стол.
И у доктора, кто бы ни дежурил, когда мы приходим, на мгновение меняется лицо.
Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что в ветеринарии случайных людей не бывает. В эту профессию идут те, кто всё-таки любит животных. Или нам повезло с докторами в нашей ветклинике. Не могу сказать. Пусть профессия делает их несколько циничными, как, вероятно, всех, кто хоть сколько-то связан с медициной; и чего только они не нагляделись, что в институте, что на практике. Но одно дело, когда им приносят кошечку или собачку на прививку или, там, клеща снять, и совсем другое – такой диагноз, когда, в общем-то, без вариантов.
Доктор осматривает Масю, попутно уворачиваясь от её когтей, кое-как, через её плевки и шипение, через мои матюки сквозь зубы и расцарапанные в кровь пальцы, обрабатывает и перевязывает рану. Даёт указания по уходу. Указания не отличаются разнообразием.
– Остановить процесс мы не можем, но мы можем сгладить его побочные проявления.
Далее идёт конкретика по поводу мазей и антибиотиков.
– И она хорошо кушает? – уточняет доктор.
– Да-да! – киваю я.
– Ну, значит, об усыплении пока говорить рано.
Я снова киваю. Я не тороплюсь.

Всё началось в позапрошлом году, на излёте дачного сезона. Мы собрались съездить в ближайший магазин за продуктами. Мася дремала в кресле на веранде. Обычно, когда мы вот так, ненадолго, уезжали, мы выставляли её на улицу. Так сделали и в этот раз. Но мне почему-то очень не хотелось пересаживать её на крыльцо. Подумала: "Может, в доме оставить?", как чувствовала. Почему я тогда не прислушалась к своему чутью? Возобладала привычка: да что с ней, дескать, будет за пару часов? Она же тут все окрестности знает.
За то время, что мы отсутствовали, Мася успела где-то подраться с каким-то котом, вероятно, пришлым, потому что среди местных таких свирепых не было. Противник сильно повредил ей глаз. Сначала мы пытались как-то лечить её сами. Потом, через несколько дней, отвезли в ветклинику. Глазом пришлось заниматься долго и, ко всему прочему, Маське много раз делали уколы в холку.
Это было осенью. А к зиме на месте уколов появилась "горошинка". Сначала она была размером с горошину, потом с лесной орех... Потом, в какой-то момент, Масе стало больно, когда её гладят по спине, и я повезла её в клинику. Сделали операцию.
"Гистологию делать будем?" – спросила доктор. Это были лишние траты, ветеринарная медицина – штука не страховая, но я предпочла лучше знать, чем не знать.
Результат гистологии пришёл через две недели.
– Картина неутешительная, – честно сказала доктор. – Если пойдёт рецидив – а он, скорее всего, пойдёт – оперировать будет уже бессмысленно. Можно, конечно, попытаться сделать химиотерапию, но она очень дорогая и почти не помогает, так что не советую.
Я это знала. У отца тоже была саркома, и две операции, и химиотерапия, которая не помогла.
А за окном была весна, предвкушение нового дачного сезона. Масе было всего семь лет. Середина жизни для здоровой домашней кошки. Для здоровой... "Может, Масечка травок каких на даче поест" – надеялась я.
Всё лето Маська провела на даче. Каждую ночь пропадала на гулянках. Ловила мышей и приносила нам на крыльцо. Или отъедала половину мыши, а вторую оставляла где-нибудь на дорожке. Пару раз поймала птицу. Вела светские беседы с соседским котом. До дрожи пугала мелкую соседскую собачонку. Всё было хорошо и даже замечательно.
Осенью на месте зажившего и заросшего шёрсткой шва начала наливаться новая "горошинка". Сначала с горошину, потом с орех...
– Что это у Маси? – спросила дочь как-то весной, когда не заметить опухоль было уже невозможно.
– Да так, только не трогай, болеет она, – ответила я, а сама подумала: "Это крылья у нашей Масечки. На небо лететь".
Всю весну я думала только об одном: чтобы она дожила до лета, чтобы успела увидеть дачу, которую так любит.
– На сколько нам можно рассчитывать? – каждый раз мучила я вопросом врача.
– Ну, точно тут никто не скажет. Как процесс будет развиваться. Но пока не скоро, судя по её виду.
И я на время облегчённо вздыхала.
Мася благополучно дожила до лета, до выезда на дачу. Какое воодушевление у неё было, когда она туда приехала! Носилась как угорелая по окрестностям – хвост трубой! На ночь уходила гулять, являлась только утром.
Воодушевление продолжалось дня два или три. А потом пошёл спад. Мася стала ночевать дома, с участка особо не уходила. И вообще мало ходила, всё больше сидела, поджав лапки, на крыльце или на старом диване позади дома. На птиц она уже только смотрела, мышей не ловила. Мы опасались её возможного столкновения со змеёй, боялись, что у неё уже не хватит сноровки отбиться. Но видно было, что на даче ей легче дышится, чем в городской квартире. Она ела какие-то ей одной ведомые травки, ходила гулять в своё удовольствие. Как могла, наслаждалась жизнью.
Дачный сезон закончился. Нам пришлось вернуться в город. Мася осунулась, стала меньше есть, первое время забивалась в какие-то уголки, отсиживалась там. Сейчас уже пообвыкла, но сил у неё, конечно, мало. Уже не может, как раньше, вспрыгнуть с пола на раковину, чтобы попить из-под крана, и, когда берём её на руки, в первый момент взмякивает, ей больно.
Будь у нас возможноcть и дальше жить на даче, ей бы, наверно, было бы легче, но такой возможности, увы, нет.
На днях я опять повезу её в ветклинику на осмотр. Вряд ли нам скажут что-то утешительное. И не представляю, как её будут осматривать. Больная, ослабленная, она по-прежнему терпеть не может любых манипуляций над собой и огрызается изо всех своих кошачьих сил.
Близится момент, когда надо будет принимать кардинальное решение. Как я ни пытаюсь заранее приучить себя к мысли о том, что это сделать придётся, мне кажется, что всё равно окажусь не готова. Мне кажется, к этому вообще невозможно привыкнуть. Но я точно знаю одно – до последнего я буду с ней рядом.

Дом без кошки не останется. По комнатам уже носится полосатенькая "преемница". О ней – отдельная история, где самое удивительное то, что Маська малявку приняла.
Мася дистанцируется от младшей кошки, старается держаться особняком, но я уже несколько раз заставала их спящими в одном кресле. Так что не всё так плохо. И пока Мася ест, пока двигается, о любых кардинальных мерах говорить рано.

Постскриптум.
Может быть, найдутся те, кто скажут: "Подумаешь, какая-то кошка! Что тут сопли развозить? Усыпить, и нет проблем! И вообще, зачем их заводить, морока одна!".
Да, наверно, такая точка зрения тоже имеет право быть. Но мне она не подходит. Я была и останусь верным последователем господина де Сент-Экзюпери.


Постскриптум от 6 ноября 2015 года. Мася всё.