Стража

               

 На поясе у нас ключи,
 В руках мечи и трубы,
 И за плечами- стрелы.
 Мы- стража...
 Эти слова- как острые копья. О которых невозможно забыть, которые глубоко вошли под самые рёбра. Иногда, когда я закрываю глаза, они так и горят во тьме огненными письменами и жгут изнутри мои веки. Когда у меня есть веки. Никогда, никогда не забыть...
 Мы клянёмся...
 Локи говорит, что хотя и допускает существование понятия, обозначенного словом, ставшим для нас своего рода катехизисом, нашим законом и смыслом жизни и, одновременно, проклятием, но, в то же время, отрицает теорию непрерывной, неизменной бесконечности. Локи говорит, что бесконечное состоит из конечного. Любая юга рано или поздно подходит к концу, Брахма закрывет глаза, Архангел трубит, неверных постигает вопль и наказание мучительное, наступает Апокалипсис, Армагеддон, Рагнарёк...  А я, говорит Локи, снова буду свободен, как это обещано Эддой. Оковы падут.
 Локи это любит. Иногда я с ним спорю. Мы все порой делаем это с охотой. Хоть какие-то настоящие эмоциональные всплески в этих умственных поединках,-  немного, на самую малость развеять привычное отупение.
 Однажды я сказал ему:
 -Но именно тогда тебя ждёт твоя самая жестокая битва.
 Он отвечал мне с истинно демонической усмешкой:
 -Я жду этого. Ты этого ждёшь. Все мы. Потому что это будет последняя битва. Последняя Битва, Оникс!
 И глаза его вспыхивают ярко- красным светом, выдавая охватившее его волнение и возбуждение.
 Но я вновь и вновь вспоминаю надпись на массивной двери Цитадели и чувствую, что все его сентенции основательно хромают. Потому что все мы знаем то единственное слово. Наш закон, наша карма, наша кара.
 Всегда.
 Слово, которое подразумевает саму бесконечность, ну или бесконечное число составляющих её конечностей- всё едино. А это значит, что мы пройдём через все начала и концы, и за последней битвой будет следующая первая- всегда, без конца. Мы придавлены этим словом, оно- наша участь и наш единственный бог.
 Мы- стража, гласит надпись на двери Цитадели.
 Мы клянёмся...
 Быть здесь и охранять покой этого места...
 Всегда...
 Огненные письмена, выжженные в самих наших душах, если всё-таки они у нас есть.
 Я не знаю, кто я. Долгое время для меня вообще было чуждо это понятие. Я... Эго... До сих пор я не уверен, что эта величина реально существует, наверняка я знаю лишь одно:
 Я страж, и мы- стража.
 Днём и ночью, гласит надпись. Всегда. И нет других условий.
 И вот уже триста лет...
 Что ж, мы осознаём существование потока времени. Я бы отдал всё, лишь бы не знать о нём. Но оно есть. Как одно из совокупных бесконечного. Свободное или подчинённое, для нас не имеет значения.
 Всегда... Само это слово повелевает знать о времени.
 Если бы только мы могли не знать, как всё это тянется, тянется!..
 Три сотни лет, а сколько до этого? Когда-то ещё была жизнь, и движение было настоящим движением, а теперь... явь как сон, и сон как смерть.
 Ах, смерть. Увы, это единственное, чего мы не знаем.
 Но чёрный как смоль, как самая тёмная ночь Обсидиан- мой брат- близнец- сказал однажды, что, скорее всего, это и есть смерть.
 И вот повод для бесконечных упражнений интеллекта. Смерть, жизнь... в чём разница? To be or not to be...
 Ну что ж, три сотни лет в пустоте, и впереди- бесконечность. Мы бдим, мы несём наш дозор. Днём и ночью, всё как написано, а как же.
 Стоя на северной стене и к северу лицом, я вижу всегда одно и то же: плоскую, мёртвую, холодную равнину, такую пустую и однообразную. За все эти годы я изучил её в мельчайших подробностях. Каждая лужица, каждая ямка и трещинка, каждый кустик. Всё мне известно. Я радуюсь, когда она выглядит другой, не такой как вчера. Может быть, небо над ней другое, облака не так расположены, и свет на неё льётся иначе. Возможно, ветер не так рябит мелкие волны в водоёмчиках и в другую сторону клонит жёсткие метёлки чахлых кустиков. Да и смена времён года. Равнина умеет быть разной, но я не зря говорил об однообразии. Потому что в целом ничто не меняется, и глаза мои всегда видят один и тот же пейзаж. И это пример статичности в перманентно тянущемся неживом движении.
 Всегда этот пейзаж. И Обсидиан на южной стене видит выжженную голую равнину, и Локи на восточной стене видит холодную плоскую равнину, и Фенрир на западной видит то же самое. Все изменения не слишком заметны и важны для глаз тех, которые привыкли смотреть сквозь реку времени в самою бесконечность. Нас ничто не касается.
 Близится ночь; я вижу как равнина всё больше погружается во тьму, но тьма для меня ничего не значит, она не станет помехой. Сегодня, как, впрочем, и всегда, я увижу то, что приходит каждую ночь, а иногда и днём, что пытается появляться внезапно, но вот уже три сотни лет как утратило элемент неожиданности и ныне является лишь привычной и неотъемлимой частью равнины, всего этого места с его блёклыми травами, недостижимым горизонтом и стылым воздухом. Частью нашего существования.
 Низкие тучи летят по небу с почти панической скоростью; ночь уже здесь. Я жду, всегда жду. Локи был прав. Мы все ждём. Чего-то. Но не того, о чём знаем.
 Глядя во тьму, пронзая её взглядом до самого горизонта, я размышляю о клятве на двери Цитадели, о высоких неприступных стенах, о городе внутри этих стен, что мы поклялись охранять и... о том, откуда вообще берутся мысли. Возможно, всё это только кажется- мне или ещё кому-то? Может, это лишь призраки, и у меня нет и не может быть никаких мыслей, ведь в этом слишком много человеческого, а я... Только вот мы все себя осознаём, и отсюда все наши печали. Ночь скрывает равнину, падает чёрным покровом, но уже три сотни лет не смотрели человеческие глаза с высоты этой стены. А я вижу всё.
 Где-то там, в ночи, на пустых землях рождается вопль. Мучительно высокая, режущая нота, вдруг замирающая на самой границе слуха, на мгновение словно бы заставляющая заледенеть всё, чего коснулся звук... потом резкий переход в низкое многоголосье, и равнина оживает движением.
 Ничто из этого не побуждает меня ни к какой реакции. Неожиданность, которая для меня давным- давно привычна.
 Внизу возникает грандиозный военный лагерь. Сегодня он имеет форму огромного квадрата, окружённого рвом, земляным валом и частоколом, а внутри- правильными рядами- кожаные палатки. И знамёна- шесты с побрякушками. К стене ползут примитивные осадные машины, не самоходные, а приводимые в движение мускульной силой толкающих и тянущих их людей и лошадей. Всё это, и главным образом военный лагерь, заставляет меня следить за происходящим с непонятной мне самому усмешкой. Вспоминаю Великий Рим, его славные легионы. Три тысячи тяжёлой пехоты: тысяча двести гастатов, тысяча двести принципов, шестьсот триариев плюс одна тысяча двести единиц лёгкой пехоты и ещё триста всадников. А здесь, по меньшей мере, десять таких легионов, и это только у моей северной стены. А что там сейчас видят Обсидиан, Локи, Фенрир? Впрочем, едва ли то, что я вижу, можно назвать легионами, хотя лагерь похож на лагерь римского образца, а человеческие фантомы обряжены как натуральные римские легионеры. Но я не вижу никакого порядка, здесь всё смешалось, здесь хаос, здесь только видимость. И взгляд мой равнодушно скользит по всей этой бурлящей массе, кричащей нестройным хором. Отчего-то мне вдруг становится любопытно, что я чувствую по этому поводу, я прислушиваюсь... усталость... лишь тяжёлая усталость, она одна, а как же иначе? Но я страж, я помню свой долг.
 Я ищу одну фигуру в толпе, не зная, как она выглядит сегодня, но в уверенности, что узнаю сразу. Ищу короля среди безликих и ненастоящих пешек. А может быть, королеву. Возможно, такую же ненастоящую, как и всё это орущее несметное полчище, но, тем не менее, единственную реальную величину во всём вражеском войске. Я бы сказал, живую, но что есть жизнь? Не уверен, что и «реальное»- то слово. И всё-таки...
 Я подаюсь вперёд, опираюсь руками о парапет, наклоняюсь над тридцатиметровой пропастью и кричу в ночи:
 -Кали!
 Голос проносится над войском, которое отвечает единым яростным воплем. И сразу поле освещается светом множества костров и факелов.
 Погоня за натурализмом?- думаю я, уже чувствуя на себе пристальный взгляд тех единственных глаз... И чего в них больше,- возникает непрошенная мысль,- злобы или той же усталости? Не знаю. Может быть... Впрочем, тут же одёргиваю себя. Я всё-таки страж. Уж коли дано мне проклятие иметь мысли, о враге я должен думать только в одной плоскости. Как о враге.
 Маленькие человеческие фигурки, похожие на суетящихся мурашей, вдруг откатываются в стороны как волны прибоя, или, скорее, как морские волны перед Мусой- Моисеем, образуя некий коридор, открывая взору высокого воина в стилизованных кожаных доспехах, тунике и шлеме с жёстким гребнем наверху. Воин приближается к стене, как минимум, на два человеческих роста возвышаясь над своим войском.
 -Кали!- снова кричу я, чувствуя как сила преображения слегка меняет моё тело, тем самым больше овеществляя его и делая совершенным подобием человеческого.- Клянусь, сюда никто никогда не войдёт!
 -Клянусь, что не оставлю попыток опровергнуть твои слова!- отзывается воин. Голос у него низкий, рокочущий, отчего я неосознанно морщусь. Мне больше нравится, когда Кали говорит своим обычным голосом.
 Нравится?.. Что я говорю? Это- враг.
 Потом я думаю о прозвучавших между нами словах. Всегда одно и то же, с некоторыми лишь вариациями. Своего рода, приветствие, традиция, ритуал, можно сказать. Отвешиваю лёгкий поклон и улыбаюсь, как обычно, вкладывая в улыбку презрение и вызов, но понимая, что прежде всего в ней сквозит усталость. Как и во всём.
 Теперь я могу помолчать, ожидая дальнейших инсинуаций Кали. Собственно, от меня ничего не нужно- только присутствие. Могу спокойно просидеть на стене всю ночь, ни на что не обращая внимание. И ничто меня не сможет потревожить. Равно как и покой города за моей спиной.
 Кали кричит своим дурацким, ревущим как иерихонская труба голосом:
 -Гектор! Гектор! Сдавайтесь, троянцы!
 Троянцы не сдаются!- думаю я с непонятным весельем. Стало быть, сегодня я Гектор. Ну что ж, мы привыкли называть друг друга как нам вздумается. Настоящих имён у нас нет вообще. Таковыми считаются те прозвища, которые наиболее закрепились и чаще всего употребляются.
 Я могу молчать, могу ничего не делать, но всегда приятно поболтать. И, как всегда, я принимаю эту игру. Я сказал, игру, а не битву. Спустя три сотни лет уже невозможно смотреть на эти бесконечные битвы иначе. И исход у них всегда один. Попытка хоть как-то превратить обязанность в развлечение. Мы все это понимаем. Обе стороны.
 Мгновение, и вдоль всей моей северной стены возникают ряды троянцев. Но мне кажется, будет лучше, если сегодня мы сыграем по моим правилам. Ибо всё войско Кали- сплошной анахронизм. Троя тут никак не вяжется. Какая небрежность.
 -Кто там?- насмешливо кричу я.- Неужели сам Агамемнон? Или, может быть, Ахилл? Хитроумный Одиссей с конём? Нет?
 Кали непроизвольно дёргает головой.
 -Смешно, Оникс, смешно...
 С грустью думаю о том, что когда-то мы были непримиримыми врагами, теперь же- один фарс. Неудивительно после стольких лет безысходного противостояния. И всё таки, на свой лад, мы по-прежнему непримиримы. Всё дело в наших клятвах. Мира меж нами не может быть никогда. А всё остальное... Сколько угодно, у нас вечность в распоряжении. Или мы у неё.
 -Мы начинаем штурм,- произносит Кали; голос уже не так ревёт и рокочет.
 -Вы не ахейцы!- смеюсь я, и мои троянцы становятся римлянами.- Ганнибал, я твой Сципион!
 -Который мне проиграл?- вопрошает Ганнибал.
 -Я другой.- Лёгкое раздражение.- Африканский!
 -Значит, это всё-таки Рим. В таком случае, я- Аларих!
 Бесполезная перебранка, но что вообще есть польза в нашем случае? Мы стоим на стенах, а как стоим- не имеет значения. Главное, чтобы враг не вошёл в город. И он никогда не войдёт.
 -На штурм!- ревёт дикий гот на своём варварском языке, и орды германцев бросаются на неприступные стены города.
 Я знаю, чем это кончится, и Кали тоже знает. Им, конечно, не удастся разыграть и повторить тысяча сто шестьдесят четвёртый год от основания Рима. Дикие кочевники, ещё недавно похожие на легионеров откатятся в итоге назад и исчезнут, разбившись о стену. Потом Кали лично ринется в бой, когда не останется и следа от фантомов наших войск и тех мнимых разрушений, что они причинят, и мы будем сражаться в наших воинственных обличьях до самого утра. Потом Кали уйдёт, и снова- перерыв, промежуток, затишье. Однообразная голая равнина.
 Но пока мои римляне храбро отбивают вражеский штурм, убивая сотнями и сами погибая в неизмеримых количествах. А на другой стене в это же время Локи отражает танковую атаку, Фенрир на своей западной стене сражается с диковинными мифологоическими существами, разыгрывая некую теомахию, а Обсидиан подвергается блокаде и, время от времени, бомбардировкам с воздуха. И это значит, что Тохиль, Самаэль и Сет тоже не дремлют.
 Но вот ночь подходит к концу; равнина медленно проступает из темноты, как изображение на фотографии. Отгремела битва, исчезли призрачные армии. И город, и стены его, местами довольно сильно разрушенные за ночь, вновь оказываются целыми и невредимыми. Как всегда. Только время- единственный реальный враг этих стен. Но сколько ещё веков сможет сопротивляться ему незыблимый город? Разве что, какой-нибудь природный катаклизм поглотит эти стены раньше, чем их разрушит тягучее, почти незаметное, но всё-таки неумолимое время. Но и тогда, наверное, мы останемся здесь. На воображаемой географической точке. А Кали, Сет, Самаэль и Тохиль ничего не могут сделать этому городу, этим стенам, а тем более, их фантомные армии, ещё более ненастоящие, чем они сами. Однако, снова и снова они нападают, хотя теперь, возможно, у них уже не осталось никакой надежды. Но у них есть своя клятва, которую когда-то они принесли подобно нам. У них есть своё слово Всегда.
 Никогда. Примерно так оно звучит. Никогда не оставлять это место в покое. И они исполняют свой долг. А мы- свой. Только и всего.
 Вот уже триста лет как истлели люди, взявшие с нас клятвы, и, не исключено, все люди во всём мире. Триста лет как нет защитников города- настоящих людей,- а мы- стражи, призванные и поклявшиеся, бывшие меж обороняющихся, до сих пор есть, когда нечего уже защищать. И триста лет как нет осаждающих город армий, не осталось от них ни намёка, ни пылинки, но их поклявшиеся штурмовики до сих пор нападают на город, лишённые реальной силы, когда незачем уже нападать.
 Клятвы потеряли смысл, мир потерял людей, мы перестали быть реальными, наша сила- иллюзия, и мы сами только призраки, но по-прежнему мы стоим на стенах мёртвого города, осаждаемого фантомами давно умерших войск.
 Кали стоит напротив меня снаружи, за границей стены. Мы смотрим друг на друга. Сейчас она в том обличье, к которому я наиболее привык, и, может быть, это её настоящий облик, или воспоминание о нём. Я не знаю кто я, не знаю кто Кали, но если бы она была человеком, я бы сказал, что это женщина.
 -Завтра я вернусь,- произносит она чуть хрипловатым, севшим от усталости голосом с нотками безразличия. Тем не менее, это её голос, наиболее ей адекватный. Приятный женский голос.
 -Буду ждать тебя ночью,- киваю я.
 -Да.- Серый утренний пейзаж слегка просвечивает сквозь её тело. Как всегда, к утру истрачено много нашей иллюзорной энергии.
 Кали смотрит на меня не только с усталостью, но и с какой-то, кажется мне, печалью, грустью, тоской- не знаю. Будто... В общем, будучи в своём реальном облике, она всегда смотрит на меня так. Необъяснимо, странно, позабыто. Возможно, мне действительно только кажется. И ещё мне чудится сейчас, что она собирается с силами сказать мне нечто, словно бы борется с собой. Тоже странно. Я жду. Непонятное чувство пробегает по мне ознобом, когда она открывает рот... и лёгкое разочарование, когда она произносит всего лишь:
 -До встречи, мой враг.
 Она поворачивается, чтобы уйти, медленно отдаляется... и вдруг, рывком, снова обращается ко мне лицом.
 -Оникс, Оникс... мой тёмный демон! Как бесконечно я тебя ненавижу!
 Она как-будто испуганно смотрит мне в глаза, поражённая собственной эмоциональной вспышкой, потом отводит взгляд и исчезает. Печальная моя Тамара.
 Я смотрю в пустое пространство, и, поскольку выгляжу как человек, по моему лицу текут слёзы.
 Потом я спускаюсь со стены и возвращаюсь в город, чтобы бродить по нему в своём вечном и бесцельном небытии. Я иду по пустым покинутым улицам, год за годом на которые оседают всё новые слои пыли, чтобы когда-нибудь скрыть под собой всё. Смотрю на тёмные окна, на обшарпанные стены, на голые в иных местах проёмы дверей, на дома, кое-где превратившиеся в развалины. Иногда мне удаётся «увидеть» этот город живым. Возникают толпы людей, куда-то спешащих или праздно гуляющих, проносятся стремительные экипажи; многоголосый шум, бурление жизни, величественное сверкание вечно юного города. Иногда я вижу картины города умирающего: пожары, плач и стенания, болезни, угрюмость, страх или безнадёжная отвага во взглядах, дыхание смерти на всём и во всём. Но в каком бы виде не являлся мне призрак былого, через считанные мгновения всё исчезает, и мёртвый город вновь обволакивается бесконечной, давящей тишиной.
 По блёклому рассветному небу проносится чёрная тень и скрывается где-то за башней Цитадели. Провожая её взглядом, узнаю Фенрира, насыщенного тяжёлой мрачностью после битвы с Самаэлем. Он ищет одиночества. Пожалуй, сегодня мы все будем раздельно тяготиться нашим вечным ожиданием. Всё меньше меж нами общения. Возможно, мне удастся на несколько часов отключить сознание, став на время ничем- благословенны эти часы! Сон без сновидений. Но тем лучше.
 Или я буду никчёмно существовать весь день, перебирая пожелтевшие воспоминания, словно горсти праха пересыпая из ладони в ладонь.
 Память причиняет боль, но в нашем безумии это лучше, чем пустое бытие. В этом есть какой-то парадокс: хочется мёртвого небытия, но вновь и вновь тревожишь свою внутреннюю зачерствелость, заменяющую покой, чтобы найти доказательства, что ещё живой.
 Иногда мне кажется, что когда-то я был человеком. Действительно, мог ли я быть рождён как рождаются люди? А может, я был простым элементалием, неким духом, джинном, призванным на защиту города, да так и связанным навеки клятвой? Или я был искуственно создан в лабораториях учёных, как экспериментальное оружие? Где мы все были до того как стать стражами и штурмовиками? Неизвестность. Я осознал себя, уже будучи стражем, и порой мне мнится, что так было всегда, но рассудок противится. Локи, Фенрир и Обсидиан знают не больше моего. Как и наши враги. Мы все так тесно связаны.
 А какие жаркие схватки пылали много лет назад! Когда Кали, Тохиль, Самаэль и Сет ещё надеялись, что им удастся хотя бы проникнуть в город, а мы боялись, что у них это может получиться. Мы сшибались сутки напролёт, метаясь от стены к стене, а наши враги бросались на нас то раздельно, то все разом. Теперь всё успокоилось. Мы всё ещё воюем, но только потому, что не можем иначе. И нашим врагам заказан путь в город, пока мы здесь, а мы будем здесь, пока здесь будет наш враг. И никто из нас не покинет свой пост. Так будет всегда.
 Кто я? Кем я был? Когда? Кто? Когда?
 Однажды Кали сказала мне:
 -Ты действительно ничего не помнишь, Оникс? Неужели ты забыл, как сотни лет назад мы были другими, и у нас были другие имена? Как мы были людьми, и как мы любили друг друга, Оникс? Ты забыл всё это?
 Мне стало по-настоящему страшно тогда, я испытал подлинный ужас, но подумал затем, что Кали всё сочиняет, не может она ничего такого помнить. Однако, я был сильно обижен, и на следующую ночь, когда она должна была в очередной раз штурмовать город, я взошёл на стену, но только в качестве пассивного зрителя, как бы открывая ей дорогу и говоря тем самым: входи, если можешь.
 Я знал итог всего этого.
 И Кали долго вызывала меня.
 -Будь ты проклят, Оникс!- кричала она- Ты должен защищаться!
 Но я был глух, и тогда Кали была вынуждена начать атаку без моего участия, подчиняясь движущей силе своих клятв. Всю ночь она безрезультатно кидалась на стены, пытаясь разыграть битву, но не в силах, не в силах ничего сделать... и рыдала от осознания своего бессилия.
 А я безучастно смотрел на это и в своей вечной осени думал о том, была ли у нас когда-то вечная роденовская весна. Сомневаюсь. Тогда отчего я так странно себя чувствовал? Нечего мне было сказать на это. И тогда, и сейчас. Я не знаю ничего. Я только страж, и мы- стража.
 Я иду по пустому городу, мои шаги беззвучны, ничто не нарушает тишины и покоя царственной смерти, ничто не тревожит серую пыль, не мешает ей год за годом заносить эти улицы, эти дни, этот мир.
 Локи был прав, в очередной раз я говорю себе, что он был прав. Мы ждём. Чего? Случится ли когда-нибудь Последняя Битва? Как мы узнаем? Похоже ли наше ожидание на надежду? Или это слово уже давно потеряло смысл?
 Я пожимаю плечами. Пытаюсь убедить себя, что мне уже всё равно. Я знаю, что я страж. И я знаю, что ночью снова вернусь на стену и буду сражаться.
 И так будет всегда. 
    
 
 


Рецензии
Здравствуйте!
Мы ознакомились с Вашими произведениями и хотели бы предложить Вам публикацию в нашем издании. Для этого требуется просто заполнить специальную форму: http://www.proza.ru/2016/02/15/1246 Вы можете отправить любое свое произведение, согласно правилам публикации.
Наши номера выходят каждый месяц 25 числа.

С уважением, редакция «Литературного интернет-издания PS»

Пост Скриптум Литжурнал   14.11.2016 16:01     Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.