Белые лилии

-- Мааам, я пойду в больницу, навещу отца, -- крикнул Мишка, выходя за двери дома.
-- Постой, сынок, -- взволнованно отозвалась мать, -- всю ночь шел ужасный ливень: речужка разлилась, и мостик через реку снесло -- ты не пройдёшь. Давай подождём день-другой, пока починят, и тогда уж сходим вместе?
Мишка нахмурился. Он знал: в их почти совсем уже вымершей деревеньке ждать, пока местные мужики собирутся и починят мост практически бесполезно. Пройдет, наверное недели две, пока они это сделают. А пока одна часть деревни оторвана от другой грязной, раззадоренной стихией, рекой. Вот дня через три вода спадёт и можно будет перейти вброд, но даже и три дня ожидания -- слишком долго, это время может стоить многого: его отец тяжело болен, и произойти с ним может всё что угодно в любую минуту. Мишка ужаснулся при мысли, что может больше никогда не увидеть своего папу.
-- Нет, мама, тогда я через Гадюкин Холм пойду, - отважно заявил он.
-- Так ведь заблудишься же, Мишенька, -- мать схватила его за край куртки, -- ты же знаешь, что никто не ходит через Гадюкин Холм уже много лет, да и столько людей там пропало, одумайся, сынок.
-- Я не пропаду! -- вспылил Мишка, -- и вообще, мне уже не десять лет!
Он выскочил из цепких рук матери и побежал на улицу прямо по направлению Гадюкиного Холма.
-- Вот еще, -- шел он, бормоча себе под нос, -- чего я там не видел в этих лесах! Подумаешь! Буду всё время держать курс на север да прямиком к больнице и выйду.
Так он шел по просёлочной дороге, меся под ногами грязь, и наконец, вышел из деревни, подойдя к Гадюкиному Холму, названному так когда-то давно, по всей вероятности, из-за большого скопления на нем змей. Сначала Мишка продрался через колючие заросли кустов боярышника, изрядно промокнув и разорвав себе куртку, и вышел на скалистую поверхность холма, ведущего вверх к лесам, в которых, как утверждала молва людская, много людей сгинуло.
Взобрался Мишка на вершину скалистого утёса, смотрит вниз: всю деревню видно, как на ладони -- красиво так.  "И чего это люди так чураются этого холма, столько красоты не видят", - подумал он и побежал к лесу.
Лес был древний, могучий. Складывалось впечатление, что молодые поросли не рождались здесь уже лет сто, все деревья были старыми, толстыми, с вывернутыми наружу корнями, словно каждое из них норовило подставить подножку путнику.
Мишка зашел под деревья. "Вот это здорово, -- решил он, -- травы совсем нет: только голая  земля с опавшими листьями и хвоей, а то я и так уже насквозь ноги промочил". В лесу было темно, прохладно и влажно, но совсем не мокро, словно дождь вообще не пробился сквозь густую крону великанов. Мишка шёл вперёд, слушая, как под ногами хрустит валежник и эхом раздается по чаще.
-- Лес, как лес, -- сказал он громко, надеясь себя приободрить. Эхо зазвенело, отпрыгивая от дерева к дереву, и только тут парня, наконец, осенило: кроме его собственного голоса в лесу не было никаких звуков: ни поющих птиц, ни жужжания насекомых, -- ни-че-го. "Ну, а что им петь да жужжать, -- успокаивающе подумал он, -- небось сидят все, на солнышке греются после дождя, а не в чаще прозябают". С этими оптимистичными мыслями он побрёл дальше, всё глубже и глубже уходя от мира в другой, неведомый ему мир леденящего душу спокойствия. Неба уже почти не было видно -- только густая листва над головой. Ни впереди, ни сзади никаких проблесков света. Невозможно было даже представить, что сейчас день на дворе, темнота сгущалась перед ним стремительно. Но Мишка шёл прямо на север, стараясь никуда не сворачивать, насвистывал себе под нос какую-то мелодию и думал о том, как он сейчас увидится с отцом. Вот только лес всё не кончался и не кончался. Мишка уже проголодался и очень устал, но всё равно шёл не останавливаясь ни на минуту. Наконец, ноги вывели его на небольшую полянку, где было видно голубое небо вверху. "Ладно здесь я немного отдохну, -- подумал он, -- и пойду дальше". Он лег под дерево, вытянув ноги в ту сторону, в которую ему предстояло идти после отдыха, и прикрыл глаза. Так и не заметил, как задремал.
Разбудил его женский крик. Он быстро вскочил, огляделся и заметил недалеко у пня девушку в белом платье, она терла рукой лодыжку, а другой утирала слёзы.
-- Эй, что ты здесь делаешь? -- закричал он ей.
Девушка вздрогнула, подняла голову и уставила на него свои огромные синие глаза.
-- Я-то живу здесь недалеко, а вот что тебя сюда принесло -- непонятно, -- дерзко-насмешливо ответила она.
-- Живёшь? Ты в лесу живёшь? Где? -- Мишка был крайне удивлен и взволнован, он думал, что стоит на пороге открытия тайны, куда пропали люди, ушедшие в этот лес.
-- Там, в землянках, -- она махнула рукой в сторону чащи, всё еще утирая недавние слёзы.
-- А почему ты плакала?
-- Змея.. Змея укусила, -- проговорила она, пряча под платьем больную ногу, -- но это не опасно, у  меня на этих тварей защита стоит, или, как там у вас говорится, давно иммунитет выработался, да только, когда они кусают -- всё равно больно.
Девушка всхлипнула.
-- Да ну! -- удивился Мишка, -- хотел бы и я такой иммунитет!
Девушка засмеялась:
-- Зачем тебе? Неужто тоже решишь у нас остаться, как и все, кто до тебя приходил?
-- Что? -- Мишкиному восторгу не было предела, -- так они все живы что ли?
Девушка засмеялась еще сильнее.
-- Пойдем, -- прощебетала она, -- познакомлю.
-- Постой, мне вообще-то идти нужно, я спешу, -- отозвался Мишка, -- мне к отцу пора.
Девушка ухмыльнулась.
-- Ты из лесу всё равно не выйдешь, заплутаешь да сгинешь, а у нас отдохнёшь, сил наберёшься, и я тебе путь обратный покажу.
Мишка прикинул, что это наиболее рациональное решение и согласился посмотреть, как живут пропавшие люди с местными дикарями.
Девушка сделала знак рукой, чтобы гость следовал за ней и скрылась за деревьями. Тот поспешил вслед. Незнакомка бежала, словно не касаясь ногами земли, и ни одна ветка не хлестнула ее по телу, ни один пень не возник под ногами, ни один корень не подставил подножку. Она летела, ловко виляя между деревьями, Мишка еле за ней поспевал.
-- Постой, -- орал он, -- а как тебя зовут-то хоть? -- пытался он завести разговор, надеясь, что она остановится.
-- Милана, -- крикнула она на бегу, не сбавляя темпа.
-- Странное имя, -- проорал он, -- красивое. А я -- Миша.
Девушка вдруг резко остановилась, повернулась к нему и захохотала.
-- Я и не сомневалась, -- лепетала она, задыхаясь от смеха, -- ты бежишь, как медведь!
Мишка нахмурился.
А мы уже пришли, -- продолжила она, прекратив смеяться, -- здесь мы живём.
Они вышли на большую поляну, которая буквально пестрела небольшими землянками, настроенными по всей местности ровными рядками. Землянки были низенькие, а крыши их привалены дёрном. Многие хозяева, видимо, украшали свои дома цветами: они росли прямо на крышах, отчего всё поселение казалось разноцветным.
-- Хах, миленько у вас здесь, -- сказал Мишка, а про себя подумал: "Ну и дикари!"
-- Это моя землянка, -- сказала Милана, подходя к бугорку с ярко-красными маками.
-- Ты что одна живёшь? -- удивился тот.
-- Конечно, мы все живём по одному, места-то в землянках мало.
-- Ну и ну, -- пробормотал Мишка, ему почему-то страшно захотелось домой.
-- Уйти хочешь? -- угадала его мысли девушка, -- погоди, сейчас баба Дуся придет, принесёт что-нибудь вкусненького.
Она уселась на крышу своей землянки, наклонившись спиной на дымовую трубу, одиноко торчащую из земли.
-- Присядь и ты, -- предложила она.
Мишка разнял руками цветы и прислонился спиной к трубе с противоположной стороны.
-- А маков ты сама тут насадила? -- спросил он.
-- Да нет же, это мои родственнички, -- печально ответила девушка, -- я и вовсе не люблю маки, я люблю лилии... И чтобы непременно белые. Мне никто никогда не дарил белых лилий...
Она замолчала. Он тоже молчал. Милана потирала укушенную ногу, а Мишка грыз сорванную травинку. Как вдруг перед ними возникла бабушка.
-- О, баба Дуся! -- воскликнула Милана, -- а у нас гость!
Бабушка пристально посмотрела на парня и расплылась в улыбке.
-- Очень хорошо, очень хорошо, -- обрадовалась она, -- веселей жить будет. Держите, ребятишки, яблочки да конфетки.
 Бабка открыла свою корзинку и протянула Мишке. Он достал оттуда большое красное яблоко и принялся его шоркать об штаны, чтобы стереть возможную грязь.
-- Спасибо, бабуля, я так проголодался! - сказал он.
-- А куда ты путь-то держишь, красавец? -- лукаво прищурилась баба Дуся.
-- К отцу иду, в больницу, -- отвечал тот.
Милана сидела, поджав ноги, и взад-вперед заплетала и расплетала свою длинную черную косу. Вид у нее был скучающим и совершенно отсутствующим.
-- У нас река разлилась, -- продолжал Мишка, -- никак не пройти, а у меня отец серьёзно болен, мне очень нужно его увидеть, боюсь я за него, потому и пошёл через леса.
Парень резко посмурнел и опустил руки, гладя пальцами яблоко. Милана тоже нахмурилась, а потом вдруг побледнела больше прежнего, тихонько ахнула, и стала тревожной, взбудораженной, и такая печаль в ее глазах появилась, что глядя на нее душа переворачивалась. Но никто этого не заметил: Мишка был занят своими мыслями, а баба Дуся Мишкой.
-- Ты ешь яблочко-то, молодчик, и всю грусть как рукой снимет, -- приговаривала бабуся.
Мишка посмотрел на нее, потом на яблоко, вздохнул и поднёс его было ко рту, как Милана вдруг подскочила, выхватила это яблоко прямо из Мишкиных рук и затараторила горячо и быстро.
-- Некогда нам тут пировать, смотрите как солнце жарит, надо бы цветочки на крышах полить, а не то все высохнут!
-- Ты в своём уме, Милана? -- вспылил парень, только что лишившись перекуса, -- вчера ведь вон какой ливень был, а ты говоришь -- высохнут!
-- Эх, ты! То вчера, а то сегодня! Смотри какое солнце, скоро ключ Заб... ну, ключ наш скоро бить начнёт!
Мишка посмотрел на небо -- солнце затянуто серой пеленой. Затем посмотрел на нее, как на ненормальную.
-- Да и что тебе, - ворчал он, -- сама сказала, что только белые лилии и любишь, что тебе за дело до других цветов? А?
 Баба Дуся повернулась и, крыхтя, пошла прочь, пробормотав:
-- Зря ты это, девка, он всё равно уже наш.
Как только бабка скрылась, Милана схватила Мишку за руку и начала повторять:
-- Слушай меня внимательно. Послушай, ты на меня не злись, от яблочка тебе бы и вправду стало легче, все печали бы позабылись, да и не захотел бы ты отсюда уходить. Бабка Дуся, да и все местные будут всеми силами стараться оставить тебя у нас насовсем. Я не хотела тебе помогать сначала, да только...
-- Что только?
-- Ничего. Понравился ты мне, может.
Мишка смутился.
-- Да ладно? -- говорит.
-- Слушай меня, -- не обращая внимания на его недоверие, продолжала Милана, -- в полдень солнце будет в зените и жечь станет неумолимо,  тогда посреди поляны начнет бить ключ Забвения, все выйдут из своих землянок, чтобы напиться, но ты не пей. Подойдёшь со всеми, сделаешь вид, что пьёшь, но не глотай. Проглотишь хотя бы каплю  -- навек позабудешь всю свою прошлую жизнь и останешься здесь навсегда.
-- Ну ты и сказочница, -- засмеялся Мишка, -- бабушкиных сказок наслушалась?
Милана ничуть не обиделась и даже не заметила его восклицания.
-- Пойдём, я покажу тебе, что можно поесть, -- сказала она и повела его снова в чащу. Мишка недовольно тащился за ней еле волоча ноги.
Вскоре они вышли к малиннику. Кусты буквально ломились от дикой ягоды.
-- Ешь, -- приказным тоном сказала девушка, -- ты еще три заката не сможешь домой вернуться.
-- Как это три заката? -- ужаснулся Мишка, -- ты ведь обещала показать мне дорогу, как только я отдохну у вас!
-- Какой ты непонятливый, я же говорила, что вовсе не собиралась тебе помогать. Съел бы яблочко, попил бы водички забвения и стал бы одним из нас, -- она перекинула свою тяжелую темную косу через плечо на спину, развернулась и надменно зашагала назад.
"Красивая она, -- подумал Мишка, запихивая в рот горсть малины, -- жалко только, что чокнутая".
-- Подожди, -- догнал ее он, -- давай не будем ждать три заката, пожалуйста, выведи меня из лесу прямо сейчас. Сможешь?
Милана вздохнула.
-- Не могу. Хотела бы, но не могу. Да ты не переживай, если согласишься выполнять мои наставления, всё хорошо будет, -- она ласково погладила его по плечу.
-- Некогда мне, у меня отец болен! Ничего ты не понимаешь! Я сам дорогу найду! -- рассердился парень.
Она сжала губы.
-- Не найдёшь. Никто не находит -- и ты не найдешь. Неужели ты еще не понял, что это не простой лес? Здесь миры соприкасаются друг с другом, и просто так ты не сможешь отсюда выйти. За отца не беспокойся: выздоровел он. Его уже выписали из больницы, все тебя ищут. И я помогу им тебя найти.
-- Чего им меня искать, ведь только полдня прошло, как меня нет!
-- Для кого полдня, а для кого и целая вечность. Здесь время совсем по-другому идёт. Мать-то твоя совсем извелась. И отец места себе не находит.
-- Что ты говоришь? Откуда тебе знать? Ты - сумасшедшая! 
Мишка бросился от нее прочь вглубь леса, даже не обернувшись. Он бежал и бежал, перепрыгивая через пни, ломая по пути ветви, спотыкался, падал и снова бежал, пока, наконец, не выбежал на поляну. Он запыхался, глаза застилал пот. Но оглядевшись, он увидел кругом крыши землянок с разноцветными цветами.
-- Чертовщина... -- с ужасом проговорил он и почувствовал, как сзади на плечо опустилась чья-то рука.
-- Смотри, начал бить ключ Забвения, -- сказал знакомый голос.
Перед его взором снова возникла эта синеглазая девушка в белом платье.
-- Милана? Как? -- Мишке казалось, что он в кошмарном сне.
-- Да никак, -- раздраженно ответила та, -- что толку тебе объяснять, сам всё и увидишь.
Перед глазами у него всё плыло, он видел, как множество людей вышли из землянок и принялись пить из родника, а когда все напились, ручей исчез. Мишка присел на траву.
-- Ни в коем случае не ночуй ни у кого в землянке, -- тем временем наставляла Милана, -- спроси у бабы Дуси литовку и накоси травы, в копне сена и будешь спать.
Мишка кивнул. Вскоре всё было сделано. Он забрался поглубже в скошенную траву и заснул, еще надеясь, что всё это кошмарный сон, и завтра он проснётся в своей кровати.
 Проспал он очень долго. Ему снилось, что он лежит где-то в кустах, а вокруг него бегают люди, суетятся и что-то говорят о том, что нужно срочно доставить его в больницу. Куст был очень колючий. Какая-то женщина... Кажется, это его мать склонилась над ним.
-- Миша, Миша, вставай! -- кричала она.
Мишка проснулся. Перед ним стояла Милана. Сено больно кололось. Вокруг бегали местные с корзинками, и каждый норовил уступить ему свой завтрак.
-- Вставай, Миша, -- сказала Милана, -- у меня хорошие новости.
Мишка поднялся, вежливо отказываясь от предлагаемых угощений лесных жителей, и поспешил за девушкой, которая скрывалась за деревьями, мелькая своим белым платьем.
Она снова привела его в малинник.
-- Так что за новости? -- спросил он, принимаясь за ягоду.
-- Сегодня тебя нашли и доставили в больницу, -- гордо заявила та, -- я им помогла найти тебя.
-- Что опять за глупости? Как это меня нашли, если я здесь?
Девушка махнула на него рукой и продолжила:
-- А завтра после заката ты сможешь вернуться, -- довольная собой она запрыгнула на ветку ближайшего дерева и стала по-птичьи щебетать, пока тот уплетал малину.
-- Ловко ты это, -- сказал Мишка, -- ну, щебечешь... Совсем как птичка!
-- Хочешь, я тебе еще кое-что покажу? -- обрадовалась Милана.
Она схватила его за руку и потащила через лес куда-то в гору, пока деревья не начали редеть, а мягкая почва под ногами не стала превращаться в скалы. Наконец, они забрались на вершину острой длинной скалы, которая, казалось, упиралась в небо.
-- Здесь можно за облака заглянуть, -- прошептала она тихо, -- иди посмотри.
Мишка выпрямился во весь рост и заглянул за плотную серую пелену, скрывающую небо. Там сияло солнце. Солнце было такое яркое и золотистое, что у парня захватило дыхание. Небо искрилось безупречной голубизной, по нему летали птицы и слышались их голоса, кристальные и чистые. Не было той мёртвой тишины, что царила в лесу и давила на барабанные перепонки. Мишка нырнул обратно под облака.
-- Это просто волшебно, -- выдохнул он восхищенно и взглянул на свою новую подругу.
Она завороженно смотрела на него, в его глазах плясали голубоватые искорки, совсем как то небо за облаками.
-- Я не могу туда смотреть, солнце сожжет меня, а я бы так хотела снова увидеть настоящее солнце без этой вечной пелены... -- грустно сказала Милана.
-- И давно ты не видела солнца? -- спросил Мишка.
-- Давно, -- отозвалась девушка, -- с тех пор, как живу здесь.
-- А где ты жила раньше?
-- В деревне. Так же, как и ты.
Она замолчала, а потом умоляюще взглянула на него.
-- Расскажи мне подробно, во всех красках, что там за облаками?
И целый день Мишка описывал эти несколько секунд, проведенные за серой пеленой. Милана радовалась, хлопала в ладоши и просила рассказать еще. И он снова и снова подбирал новые эпитеты и сравнения для описания той красоты и того восторга, что испытал. Ему хотелось, чтобы Милана ощутила себя там за облаками. Он подбирал слова всё точнее и точнее, всё ярче и красочнее, пока они, наконец, не заметили, что наступил второй закат.
-- До завтра, -- сказала Милана, мило улыбнувшись, -- иди в свою сенную постель, завтра ты вернешься домой.
И она исчезла в своей землянке.
Мишка тоже забрался в своё сено и оттуда видел, как красные маки колышутся от лёгкого ветерка на крыше домика его милейшей приятельницы.
На следующее утро он проснулся ни свет ни заря и почему-то больше не мог заснуть. Он выбрался из копны и побрел по поляне, рассматривая холмики, усыпанные цветами, сбоку которых торчали одинокие дымовые трубы. "Что-то мне это напоминает", -- думал Мишка, но так и не вспомнил что. Он подбежала к холмику с маками и постучал в дверцу.
-- Вставай, Милана!
Девушка вышла сонная и бледная, как никогда.
-- Зачем ты так рано встал? -- спросила она.
-- Нам пора выдвигаться, ты обещала, что сегодня дорогу покажешь, -- сказал Мишка.
-- Что ты, еще ведь третий закат не прошел, -- ответила та, -- потерпи до вечера.
-- Неужели мы пойдём в ночь? Путь ведь не близкий, -- всё удивлялся парень.
-- Не мы, а ты. Я никуда не пойду, только укажу путь. Не переживай, много времени это не займёт, нужна лишь твоя храбрость, -- она усмехнулась и уселась на крышу, закинув ногу на ногу.
-- Я не испугаюсь, -- заявил Мишка и сел рядом. Милана улыбнулась.
На небе еще сияли поздние звёзды, а за горой уже розовело.
-- Так непривычно, -- сказал Мишка, -- вроде бы раннее утро, лес, а птицы не поют.
-- Могу спеть, -- обрадовалась Милана и принялась щебетать по-птичьи.
Вскоре из землянок начали выходить люди.
-- Ну вот, начнут сейчас опять приставать со своими пряниками да конфетами! -- хмуро проговорила девушка.
Люди сегодня были чересчур назойливы. Впихивали парню всё, что у них было, уговаривали, упрашивали, угрожали. Явилась баба Дуся.
-- Ну что, соколик, еще держишься? -- говорит, -- скажи спасибо своей подружке, если бы не она -- давно бы уже жил нашей жизнью. И в кого только эта дура сердобольная, -- пробормотала бабка и ушла.
Пришел мужчина какой-то. Мишке показалось, что он его где-то видел. Кажется, это дядька Матвей, что лет семь тому назад в этих лесах пропал.
-- Здравствуй, юнец! -- сказал он, -- оставайся с нами, я тебе лопату дам, построишь себе землянку да будешь жить припеваючи. Если хочешь -- можешь рядом с домом Миланы выкопать. А уйдёшь -- не увидишь ее больше.
-- Не слушай, никого не слушай, -- шептала на ухо Милана Мишке.
Они пробролись через толпу и скрылись в малиннике ждать заката.
-- Ты по деревьям лазать умеешь? -- спросила девчушка.
-- Конечно! -- резво отозвался тот.
-- Тогда давай, кто вперед до верхушки этого дуба! -- протороторила Милана и молниеносно, словно белая белка с черной косой, взмыла по дереву до самого верха.
Мишка даже не успел опомниться.
-- Как ты это сделала? -- он подпрыгнул, ухватился за ветку, но та оказалась сухой, и парень с хрустом упал на землю.
Милана засмеялась, совсем как ребёнок. Она спустилась на нижний этаж, выбрав ветку наиболее низко к земле, и устроившись поудобнее, спросила:
-- Миша, а почему ты выбрал путь именно через это ужасное место, а не стал пытаться пробраться через реку? Лодку бы где раздобыл? Или воды боишься?
Мишка устроился полулежа под деревом.
-- Нет, просто решил, что леса я не боюсь больше.
-- А если отмотать время назад и сейчас бы ты стоял на распутье, что бы ты выбрал? Вода или лес?
-- Конечно лес! -- выкрикнул он, -- иначе я бы никогда тебя не встретил.
Милана как-то погрустнела и задумалась. Всё снова погрузилось в тишину. Казалось, всё замерло на веки в этом жутком оцепенении. Не было ни звуков, ни ветра. Невозможно было понять, сколько времени прошло в этом печальном безмолвии.
-- Милана, уже закат, -- тихо сказал Мишка.
Девушка вздрогнула.
-- Да, точно. Послушай, Миша, -- сказала она, -- сейчас очень важная часть твоего путешествия. Делай только то, что я скажу.
-- Хорошо. Я готов.
-- Миша, ты доверяешь мне?
-- Да.
Они вышли на поляну. На небе горел закат. Милана сказала Мишке встать к солнцу спиной, и долго что-то шептала в небо до тех пор, пока долину не наполнил невероятно громкий гул и рёв, словно от водопада.
-- Повернись к солнцу! -- сквозь шум прокричала девушка.
Мишка развернулся и увидел перед собой огромную черную воронку, словно гигантский водовород с жженой смолой, только в вертикальном расположении, похожий на длинный, черный, вращающийся тоннель.
-- Шагай туда, Миша!
Он повернулся. В его взгляде читалось недоверие.
-- Ты говорил, что доверяешь! Шагай! -- кричала Милана, -- Скорее!
Мишка зажмурился и шагнул в гудящую дыру.
Всё потемнело. Мир пропал. Воцарилась тишина. Парень долго не решался открыть глаза снова. Он не знал, где он, что с ним. Наконец, всё же решился. Вокруг были белые стены,   а на лице кислородная маска. "Я в больнице! -- понял он, -- Как и говорила Милана!"

Спустя пару недель сидели на улице две старушки и обсуждали деревенские сплетни.
-- А Миша-то, Степанов сын, -- говорила одна, -- только с больницы выписался сразу помчался к Зинке за цветами, купил огромный букет белых лилий. Зинка-то у него спрашивает, для кого, мол, цветочки? А он ей и говорит: для неземной девочки.
-- Влюбился что ли в кого? Неужто в Генкину внучку? -- закудахтала вторая старушка.
-- Да нет же, не перебивай меня, -- рассердилась первая, -- так вот, а Петька-то, сторож наш кладбищенский, видел, как Миша на кладбище пришёл и лилии эти на могилку Миланы Дворовской положил, помнишь может, девчонкой она померла-то лет тридцать тому назад? В реке потонула, помнишь? А родня её вечно на могилке у ней маки красные сажают, так вот эти белые лилии очень уж красиво на красном фоне смотрелись. Сторож даже залюбовался. А Миша долго так с ее могилкой беседовал.
-- Так ведь Дворовские ему не родня даже, он же Милану-то и знать не должен, она ведь померла, когда и родители пацана еще под стол ходили, -- сокрушалась вторая старушка.
-- Верно, совсем знать не должен. Вот только когда он в лесах-то пропал, нашли его, где? По эту сторону деревни, на кладбище, в кустах, недалеко от могилки Миланы. Видимо, из лесу-то выполз и перед тем как в кому-то свою впасть могилку-то ее и увидел.
-- Уж не знаю, как оно там было, Фрося, да только жуткую историю ты мне поведала.

А Мишке вскоре приснился сон, будто стоит он возле Миланиной землянки с красными маками и зовет ее. Выбежала она, счастливая, в руках букет белых лилий.
-- Спасибо, -- говорит, -- Мишенька, за цветочки, уж так я обрадовалась, когда ты мне их принёс!
Стоит, улыбается. В белом платье, волосы свои черные ниже плеч распустила, а глаза синие-синие.
-- Вижу, забыть ты меня не можешь, -- вздохнула она, -- посиди со мной до полудня, а я тебе пока свою историю поведаю. Давно-давно было мне шестнадцать лет, как и тебе сейчас, жила я в деревне, по ту же сторону реки, что и ты. И у меня тоже болел отец, в больнице лежал. А матушки-то у меня не было, мы вдвоём с папой жили, вместе всё по хозяйству и управлялись. Он меня очень любил, я у него единственная дочь была; и я папу любила безумно, после смерти мамы особенно. И разлилась река, дождь тогда шел, вода черная-черная сделалась. А я сижу в избе, и чует моё сердце что-то нехорошее, я уже вся извелась, места себе не находила, думаю, с папкой что-то. Я в сарае-то лодку нашу старую откопала и побежала к реке, переплыть хотела. А лодка совсем совсем уже никудышная стала, посреди реки раскололась и тонуть начала, а я, знаешь, плавать ведь совсем не умела. Так и утонула. Папа в этот же день умер в больнице -- не зря моё сердце чуяло. Хорошо хоть, что прежде о моей смерти не узнал. Ты когда пришел к нам, про себя рассказывать стал, я всё о себе и вспомнила. А до этого я ведь из ручья нашего пила, совсем почти позабыла уже жизнь прошлую, совсем бесчеловечной стала, хотела и тебя здесь изморить. Знаешь, мы ведь здесь застряли между мирами, все те, кто преждевременно или не своей смертью умер. И если бы ты умер тогда в лесу -- с нами бы остался. Хорошо, что память ко мне вернулась вовремя.
Она заулыбалась. Посреди поляны начал бить ключ. Милана схватила алюминиевую кружку, подбежала к ручью, налила воды Забвения и принесла Мишке.
-- На, выпей глоток, -- сказала она, -- тогда проснёшься и забудешь меня и всё, что с тобой тогда в лесу приключилось.
-- Но я не хочу! -- закричал Мишка, -- не хочу я тебя забывать!
Милана опустила глаза.
-- Я вижу, что тебе тяжело, не можешь ты с этими воспоминаниями жить, мучаешься. Выпей. Ты уже один раз доверился мне, доверься еще разок. Я знаю, так будет лучше. Ты будешь счастлив и проживёшь долгую, счастливую жизнь. Выпей, ради меня, -- она поднесла кружку к Мишкиным губам. Тот зажмурился и сделал глоток.
Всё случилось так, как пообещала Милана. Но почему-то каждый раз, когда Михаил Степанович видел белые лилии, ему становилось невыносимо тоскливо и что-то непонятно давящее в груди навевало мысли о смерти.