Ты родился, благодаря мне!

  « Ты родился, благодаря мне!»    Слова, с которыми я прошёл через всю свою жизнь.  И надо же было ей услышать в годика три от моей мамы , что после её рождения той захотелось второго ребёночка, лучше девочку, и вот в результате появился я - светлокудренький мальчик с ясными, мигающими глазками и … вечным долгом  благодарности. Кому ей? Моей двоюродной сестре, со взглядом стандартов – «Моё!» и «Хочу!» Первая её реакция, когда она увидела меня, забравшись на мою кроватку – « А что они мигают? Я их хочу!». И   её еле успели   от меня оттащить, иначе она была бы последним,  кого я видел в этой жизни.
  «Ты родился, благодаря мне! Помни это!» - повторяла сестра , глядя пристально в мои глаза, как на недоступные уже ценности. Мы росли в одном большом доме у поляны, поделённым на две родственные части, в прекрасном сосновом бору дачного Подмосковья. Она была на год старше, на голову выше и в полтора раза объёмнее. Обычно фраза о долге упоминалась перед тем, как нам должны были дать что-то вкусненькое и сладкое. Делёж всегда  происходил по принципу «пять на два делится». И вообще всё делилось не поровну, а по её честному. Неделима была, пожалуй, лишь пенка в  кружке  горячего молока. Не потому ли я так долго не набирал в весе?
  «Ты родился, благодаря мне!» За добротными воротами у ароматного куста шиповника была большая песочница без бортов, наше незабываемое времяпровождение. Пластмассовыми электровозиками разных цветов мы прокладывали замысловатые  и только нам понятные пути в ней и когда эти пути пересекались, сестра многозначительно смотрела опять на меня и мой  «товарный» поезд послушно уступал дорогу её «литерному».
  Детство неспешно катилось  на трёхколёсном велосипеде и на  санках с высокой железной ручкой за седушкой, на которые она имела так же первоочередные права. Во мне потихоньку накапливался внутренний протест. Взгляд  всё чаще падал на короткую детскую лопатку, которая так и мечтала стать сапёрной. Однажды лопатка дождалась своего превращения и на верхней губе у сестры появился небольшой шрам на всю жизнь. Мне был задан вселенский родственный нагоняй, а мой  долг вырос многократно. Единственное, что меня тешило, что раз она старше на год, значит и умрёт  соответственно раньше на целый год.
  «Ты родился, благодаря мне!»   Иногда она это уже не говорила, а, прищурившись,  показывала на свою губу.
  Стоит ли и дальше расписывать все  эти несправедливые случаи? Школы и города у нас потом были разные, нечастые встречи на каникулах  незабываемо тёплыми и светлыми. В более зрелом возрасте сестрёнка уже не напоминала мне о изначальной причине моего рождения. Так только, дотрагивалась до шрама и улыбалась : «Вот видишь! Вот видишь!».
  Жизнь всегда проходит быстрей, чем предполагалось в  её начале и лишь к концу достигаешь понимания, что самое ценное в ней – это твоё время. Именно – Время  собственной жизни на  этой Земле.
…   В свои неполные 90 лет я лежал на старой  фанерной кровати в небольшом домике и, как исторический абориген, смиренно заканчивал затянувшийся путь. Тело моего последнего друга-татарина пару лет назад по его завещанию было сожжено и прах развеян над морем. Теперь я внутренне был с ним полностью согласен и себе желал того же. Но не решался. Хотя на могилку всё равно некому было уже приходить. Жена и дети потерялись где-то по разошедшимся дорожкам  совместной жизни, родной брат умер раньше, а двоюродная сестра с мужем давно перебрались подальше от всех европейских  коллизий  ближе к Антарктиде, то ли в Австралию, то ли в Новую Зеландию.
  Я практически ничего уже не говорил. Может и потому, что всё в общем-то сказал. Глаза слабо что различали даже при ярком свете и мир стал мутно расплывчатым, а очки нелепо раздавлены в какой-то  солнечный день. Дни вообще уже не делились для меня на дни недели, а только на солнечные и пасмурные.
  По скрипу дверной петли я понял, что кто-то вошёл. Это была очень пожилая женщина в чём-то золотисто-кожаном.  Она проволокла табурет от стола к постели и неуклюже на него села, не ожидая, что он такой жёсткий. Она долго ничего не говорила, а потом знакомым мне жестом дотронулась в район лица. По этому жесту я узнал свою сестрицу после десятилетий разлуки. Она, моя любимая, приехала повидать меня последний раз через всю планету!  И тут я услышал довольно внятное для её возраста: « Ты помнишь, что родился, благодаря мне?!» Сладкие слова. Мне так хотелось ей что-то доброе сказать в ответ. Она добавила: «Значит и жил, благодаря мне…». Стоп!  А может она приехала за какой-то своей долей в моём никаком наследстве? Глаза-то мои навряд ли  теперь представляли для неё интерес.  Что я мог ей дать?! А как бы, впрочем, хотелось!  Я собрал все силы, напряг весь свой последний разум, даже успел осознать, что не всё ещё  сказал в этой жизни и, видно,  это жизнь  высказалась за меня самым неожиданным  ответом: « Так значит и умираю я, благодаря тебе!» . Ответ оказался настолько ошеломляющим не только для меня, что пауза стала вечностью, а вечность - паузой. Я даже понял, что  отдал ей что-то причитающееся, как при той делёжке. И вдруг я услышал громкое опрокидывание табурета и малослышное падение тела. Это падение только прогремело громовым раскатом для смерти, заскучавшей уже за неделю над фанерной кроватью и, видать, так напугавшейся, что я услышал лязганье её косы об пол.  И я понял, что  перестал умирать. Я перестал умирать! Доля, что я отдал своей сестре – это была доля моей смерти! Я  отдал ей  долю своей смерти и моя смерть отложилась! Не на положенный ли мне ещё год?
  Я благородно, по родственному и как должник  по жизни, поделился всем, что у меня было.  Объективно поровну и субъективно по-честному!  Как в детстве…