Биарманланд

Рано утром, собравшись в условленном месте, и спустившись к берегу, они поднялись на ожидавший их драккар, и разобравшись по вёслам, вышли в море, едва первые солнечные лучи коснулись вод фьорда. Агнар, привычно налегая на валёк весла, угрюмо посматривал на Ормара, стоящего за кормилом.
 
Как этот старый пьяница сумел подбить его, Агнара, да и остальных воинов, даже по большей части не воинов, а бондов, на участие в этом неверном деле? Ведь они даже не задобрили бога Нйорда, чтобы тот послал им в походе попутные ветры и ровную воду.

 А болтовне Ормара Агнар не очень-то и верил, с тех пор, как впервые взял в руки скрамасакс (однолезвийный меч).

Он помнил, как ещё мальчишкой слушал рассказы ещё не такого старого, как сейчас, викинга, о совершённых им подвигах в набегах на Западные Страны. Во все последующие годы, что он зимовал на земле дяди Агнара, ярла Ньёда, истории Ормара становились всё более кровавыми, а количество поверженных им врагов с каждым разом многократно увеличивалось. Даже полоумный столетний скальд Трани кряхтел, недоверчиво тряс остатками седых волос, и сплёвывал себе под ноги. Обводя присутствующих  взглядом мутных глаз, старик вопрошал: «Да остались ли ещё люди в краю туманов?». Потом, что происходило всё чаще, Ормар напивался, и засыпал на полуслове, так и не окончив повествование о своих героических победах. Дядя Ньёд принимал его, потому что помнил о прежних заслугах Ормара, и считал его хорошим викингом, но всё это было в прошлом.

Вспоминая события последних трёх дней, Агнар удивлялся, почему только сейчас ему показалось подозрительным, что Ормар появился у них на следущее утро после того, как дядя на двух кноррах, гружёных молодыми лошадьми ушёл в Исландию, как будто нарочно поджидал, когда корабли, пройдя узкий фьорд, окажутся в открытом море. В честь чего Ормар устроил пир, ведь он не вернулся из удачного набега и не было время какого-нибудь важного праздника? Его небольшой, старый, как и он сам драккар «Арнгунн» (Битва орла) не был отягощён грузом добычи, а его люди были усталы и невеселы. Зачем он подзадоривал молодых бондов, обещая им лёгкую добычу в селениях на юго-востоке от Халогалаланда? Да всё просто! У старого змея не хватало гребцов. Опасаясь, что Ньёд откажет ему, он подождал пока тот уйдёт… То-то один из людей Ормара показался Агнару знакомым. Он видел, как тот крутился у причала несколько дней назад.

Теперь-то Агнар всё понял. Хитрый Ормар подослал соглядатая, чтобы тот разузнал, не собирается ли ярл выйти в море. Узнав, что так оно и есть, он спрятался между островков у выхода из фьёрда, а когда кнорры дяди прошли мимо, Ормар был тут как тут. Устроив пир, и напоив бондов, он заручился их согласием участвовать в походе. Легковерная, подогретая мёдом и пивом молодёжь, поверив россказням старого пьянчуги, купилась на его посулы… И вот они на его драккаре, плывут неизвестно куда. Из четырнадцати пополнивших дружину Ормара человек, больше половины не бывали в набеге ни разу. Даже от оказавшихся среди них двух треллей, в схватке будет больше толку, судя по их повадкам и шрамам. Какую же они все совершили глупость! Агнар вдруг на мгновение всей кожей ощутил, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет.
 
Ормар, словно прочитал мысли Агнара. Поймав его взгляд, старый викинг презрительно усмехнулся.

Агнар почувствовал себя обманутым мальчишкой, да он и был ещё молод, этой весной ему исполнилось семнадцать лет, но то, что он являлся племянником ярла, делало его ответственным за людей из его фюлька.

Он осмотрелся. Люди Ормара сомнений не вызывали. Закалённые в походах воины, у большинства из них были мечи, что о многом говорило. Меч, это не топор, пусть даже и боевой, умение владеть мечом, это целая наука, которую постигали лучшие. Уж он-то хорошо это знал, у него тоже был меч. Самый опытный из воинов дяди Ньёда, Домар, с тринадцати лет обучал Агнара премудростям владения этим оружием. У всех остальных были топоры, короткие копья, круглые деревянные щиты, луки с колчанами стрел и ножи-саксы. У некоторых были кольчуги и стальные кетили. Только сейчас Агнар заметил, что среди них были Бильд и Бреки. Дядя оставил их охранять селение. О чём они-то думали! Ладно Бреки, он берсерк, у него с головой давно не лады, но другой-то… Ярл Ньёд суров с ослушниками.

Они много дней шли на вёслах на север, забирая к востоку вдоль скалистых берегов, отдыхали в шхерах, не встретив ни живой души, словно эти мрачные места предваряли дорогу в Йотунхейм, царство великанов.

Потом, повернув на юго-восток, они поймали ветер, и шли под парусом до самого поворота на юго-запад. Похоже, старый разбойник и вправду знал дорогу. Забрав южнее, пять дней драккар шёл по морю Гандвик до устья большой реки.

- Биарманланд. Здесь мы добудем меха, серебро и ценную кость из клыков древних чудовищ, - облизнул Ормар тонкие, с опущенными вниз уголками губы, направляя корабль вверх по течению.
 
Викинги на вёслах поднимались всё выше по реке Вине, так называл её Ормар. Агнар был поражён плоскостью берегов, покрытых густым лесом. Ни гор, ни даже невысоких холмов, словно море в тихую погоду, только верхушки деревьев до самого края Мидгарда.

В пути один из воинов Ормара всё время задирал странного, будто запершегося в себе, Бреки, не зная, что тот берсерк. Агнару, даже на правах племянника ярла, стоило многих усилий сдерживать гнев Бреки. Гест, так звали воина, видя, что Бреки не отвечает на его подначки, перешёл черту дозволенного, тут даже изворотливый и блудливый на слова бог огня Локи, не смог бы отговорить взбешённого берсёрка от поединка.

Когда драккар пристал к берегу на отдых, Бреки бросил Гесту вызов.
Викинги, заскучав в долгом плавании, повеселели, наконец-то хоть какое-то развлечение! Они принесли с корабля навес из старого паруса, под которым прятались во время дождя, и сложили из него покрывало шесть на шесть локтей. На нём должен был состоятся бой.
 
Ормар, как старший в походе, судил поединок. Викинги окружили место будущей схватки. Воины Ормара поддерживали Геста, а люди из фюлька Агнара, конечно же, Бреки.

По правилам, сошедшиеся в поединке противники должны были биться до первой крови. Раненый викинг, окрасив кровью покрывало, мог не потеряв лица признать своё поражение, и заплатить победителю выкуп серебром. Если кто-то из сражающихся заступал за край покрывала, он становится  nilhing, посмешищем. Если кто-то из противников погибал, то победившему доставалось всё его имущество. Одного этого было достаточно, чтобы воины бились насмерть, а в этом случае одному из них было нанесено оскорбление, тут о замирении и откупе и речи быть не могло. Люди с обеих сторон с нетерпением ждали начала поединка. Вот же повезло! Такое веселье.

Гест вступил на покрывало в кетиле, кольчуге, с скрамасаксом и простым круглым деревянным щитом.

Бреки вышел с голым торсом, с тяжёлым, окованным железными полосами молотом. Под покрытой рубцами кожей узлами бугрились мускулы, глаза берсерка горели безумным огнём.

Агнар посмотрел на Геста. Даже маска кетиля не скрывала его забегавший взгляд, такого поворота событий он явно не ожидал. Агнару даже стало немного жаль его. В том, что Бреки убьёт Геста, Агнар не на фингер не сомневался.
 
Ормар подал сигнал, и бой начался.

Зарычав, как рассерженный медведь, берсерк бросился на Геста, размахивая над головой своим огромным молотом. В этот момент он походил на самого Тора с его Мьйолльниром. Гест не смог остановить натиск Бреки, и прикрылся щитом. Берсерк в несколько мощных ударов превратил щит Геста в груду щепок, и отошёл к краю полотна. По правилам поединка, каждый его участник мог использовать три щита. Как только Гест взял новый щит, Бреки повторил атаку. Когда он разбил и третий щит, Гест, ухватившись за меч обеими руками, бросился на противника, рассчитывая нанести ему смертельный удар. Бреки легко уклонился от острия меча, просвистевшего у его лица. Не отвечая на удары, он только уворачивался от неуклюжих попыток Геста достать его. Несколько раз Бреки, тем самым унижая противника, поворачивался к нему спиной. Когда Гест, задыхаясь от усталости и бессильной злобы, занёс меч для очередного удара, берсерк посчитал, что достаточно наказал своего обидчика. Пригнувшись под сверкнувшим над его головой клинком, он скользящим движением ударил Геста по коленям ребром байка молота. Гест рухнул, как подкошенный.
 
Викинги, затаив дыхание, ждали развязки. Гест, покачиваясь, стоял на раздробленных коленях, опираясь на воткнутый в полотно меч. Бреки поднял молот над головой, и со звуком, который издают при колке дров, вогнал голову Геста в плечи, по самый оддкель (верхушка шлема).

Уважительным, негромким гулом, викинги оценили силу и точность удара берсерка и мужество, с которым принял его Гест.

«Вот и первая нить судьбы, которую юная Скульд оборвала с начала их пути. Сколько ещё нитей не суждено будет доплести вещим норнам?», - подумал Агнар, глядя, на то, как безжизненное тело Геста ничком повалилось на покрывало, медленно впитывающее растекающуюся пурпурную лужу.
 
Подобающего nabjargir, похоронного обряда, не получилось, Бреки не разрешил взять ничего из вещей и оружия Геста, которые считал своими по праву, он позволил оставить на теле убитого одежду, кетиль и кольчугу, зачем доспехи берсерку? У зароптавших было друзей покойного, он поинтересовался, не желает ли кто-нибудь из них добавить своё имущество к Гестову. Викинги ушли ни с чем, шёпотом проклиная Бреки, и призывая на его голову все мыслимые беды.
 
Они омыли Гесту руки и лицо, или то, что от него осталось, закрыли ему глаза и рот, по обычаю заклеили ноздри. В его могилу положили кое-что из своих вещей, которые смогли бы пригодиться Гесту по дороге в Валгаллу - сакс, копьё, флягу с пивом, кусок вяленого мяса, завёрнутый в холстину и немного серебра. Прикатив большой валун, викинги начертали на нём руны, рассказывающие о том, кто лежит под камнем, и водрузили его на место захоронения. На могиле друга викинги поклялись отомстить унизившему их берсерку.

Поднявшись вверх по реке, Ормар решил сделать остановку на несколько дней. Запасы еды подходили к концу, его людям предстояло добыть мяса, и наловить рыбы.

Ночью, а в этих краях они тоже были светлыми, как и на их родине, прошёл дождь. Утро встретило викингов бледными лучами катящегося к скорой осени солнца. Над парящей рекой повис разноцветный мост Биврёст, ведущий в страну богов Асгард. Викинги посчитали это за хороший знак.

Часть отряда, взяв на драккаре невод, занялась рыбной ловлей, несколько воинов осталось в охранении, а остальные отправились на охоту.

Не прошло и часа, как шестеро охотников вернулись с тушей оленя, которую несли на шесте двое из них, а трое других подталкивали, и волокли за кожаный ремень от ножен, стягивающий его запястья упирающегося человека. Один из воинов тащил на плечах не то раненого, не то убитого.

- Это не бьярм. Он похож на росов, которые живут в Гардарики. Когда-то мне довелось побывать в их главном городе Хольмгарде. Очень богатый город, - Ормар задумчиво рассматривал пленника, которого подвели к нему, и насильно опустили на колени, - неужели росы добрались до Биармаланда? Нужно его допросить. Узнать сколько их, где их селение… Как вы его поймали?

- Он убил Омунда, - воин, которого звали Тьёдрик, сильно ударил пленника ногой в бок.

- Как это случилось? – Ормар не сводил глаз со стоящего на коленях человека.

- Мы их заметили в лесу…

- Их? А где другие? – перебил Ормар Фастульва, начавшего рассказ.

- Их было двое. Тьёдрик убил второго, когда тот попытался бежать. Но тот был лицом и одеждой похож на саама. Этот же бросился с ножом на Омунда, и зарезал его, как свинью, Фальстульв отвесил пленному крепкий подзатыльник.

- Что они делали в лесу? Следили за нами? – Ормар наконец-то перестал разглядывать пленника, и поднял глаза на стоящих перед ним воинов, - их точно было двое?

- Больше мы никого не видели, а эти, - Тьёдрик кивком показал на роса, - собирались разделывать убитого ими оленя. Когда они нас заметили, саам побежал вглубь леса. Я бросил в него копьё, и убил. Омунд был к этому самым ближним из нас…, - Тьёдрик снова пнул пленника, - увидев, что я убил саама, он бросился на Омунда, и заколол его. - Викинг бросил к ногам Ормара нож с резной костяной рукояткой и лезвием длиной чуть больше квартера.

- Допросите его, - Ормар, кряхтя, наклонился, и поднял нож.

Пленник не понимал их языка. Его стали допрашивать на саамском, который неплохо знал Фальстульв.

- Где находится твоё селение? Покажи нам, - тряхнул он роса за плечи.

Тот молчал. Тьёдрик с размаху ударил его тыльной стороной ладони по лицу. Пленник сплюнул кровью на желтоватый речной песок, и вызывающе посмотрев на своего мучителя, выкрикнул на своём языке что-то явно оскорбительное. Воины повалили его на землю, и стали бить ногами.

Пленного пытали несколько часов. Даже знающие в этом толк викинги, так и  не смогли ничего от него добиться.

- Позволь, я принесу его в жертву, - попросил Тьёдрик у Ормара, - Омунд был моим побратимом. Я подарю  Одину «кровавого орла».

- Да, жертва нам сейчас не помешает, - разрешил Ормар.

Викинги бросили пленника грудью на выброшенный рекой ствол дерева, сорвали с него одежду.

Тьёдрик со знанием дела вскрыл спину хрипящей от мучительной боли жертве, и стал надрезать и обламывать рёбра у хребта, чтобы потом вывернуть их наружу наподобие крыльев, когда длинная стрела сбоку, по самое оперенье пробила ему шею. Три других, глубоко вонзились в спины держащих пленника за руки Фальстульва и викинга, с которым они привели пленённого роса.
 
Попали стрелы и в воинов, несших оленя и тело Омунда, и в пятерых из тех, кто должен был охранять лагерь, забыв о своих обязанностях, и наблюдавших за казнью.

Стремительно выбежавшие из леса вооружённые луками, топорами и копьями люди, безжалостно добили раненых, и в короткой схватке убили последнего из викингов, не готового к неожиданной атаке.

Сидевший в тени вытащенного на берег драккара Ормар вскочил на ноги, но успел только открыть рот, чтобы призвать своих людей к оружию, сразу три копья пригвоздили его к борту «Арнгунна».

Агнар, шедший по пояс в воде, и тянувший невод вместе с другими рыбаками против сильного течения, словно почувствовав что-то, оглянулся, и выпустил из вмиг ослабевших рук край сети. В их сторону бежали, навскидку, два десятка вооружённых людей. Агнар закричал, привлекая внимание товарищей.

Увидев бегущих в их сторону чужаков, безоружные викинги бросили невод, и что было сил, поплыли к противоположному берегу реки.

Агнар тоже собрался было броситься вслед за беглецами, но вовремя заметил целящегося в него из лука человека. Человек предупреждающе покачал головой из стороны в сторону.

Агнар кивнул в ответ. «Ну почему люди не прислушиваются к своим предчувствиям? Ведь когда они только выходили в море из родного фьорда, сама провидица, богиня Сага, коснулась его рукой, предупреждая о грядущей беде. Теперь поздно горевать. Вещие норны не расплетают нити судьбы вспять», - стучали в виски Агнара ненужные мысли, пока он медленно выходил из воды.

Ему связали руки сыромятным ремнём, и подтолкнули к взявшему его в полон человеку. Оглянувшись назад, Агнар увидел, как несколько лучников, умело посылая стрелы в навес, одного за другим, добивают его сородичей.

***
   
Гостята, задержавшись у лещины, отстал от Воислава и Негостая, которые прошли вперёд, чтобы разделать тушу убитого ими оленя. Услышав в той стороне неясный шум, он не прошёл и нескольких шагов, как ему навстречу выбежал Негостай…

Дальше, будто в морочном сне, не понимая сути происходящего, Гостята смотрел, как лопаря что-то резко толкнуло в спину, рубаха окрасилась красным,  а из груди вырос узкий стальной лепесток, по которому побежал алый ручеёк. Негостай беззвучно прокричал одно слово: «Беги!», и рухнул на землю, из его спины торчало чёрное короткое древко копья. Гостята, проглотив готовый сорваться в голос крик, не разбирая дороги, побежал прочь от невидимого, а потому ещё более страшного врага. Остановился он, когда в боку невыносимо закололо, словно его ударили ножом, а сердце только что не выпрыгивало из грудной клетки. Гостята отдышался, в ушах перестали отдаваться частые удары сердца, и он услышал невдалеке чьи-то голоса. Первый, безумный страх прошёл, скрываясь за деревьями, он, стараясь не шуметь, подобрался поближе. Чуть впереди виднелась небольшая полянка. Четверо чужаков в кожаных штанах и рубахах, громко разговаривали на резком, но не лишённом мелодичности, незнакомом языке. Гостяте показалось, что они ссорятся.

Один из них, в светлых волосах и бороде которого были заплетены тонкие косички, сжимал в руке небольшой топор. Двое стояли напротив, обнажив мечи, а третий, с готовым к броску копьём. Они, это было видно, боялись светловолосого.

Напряжение между противниками росло, казалось, даже воздух над поляной загустел. Ещё мгновение, и в светловолосого полетело копьё. Тот уклонился, и на лету поймав древко, перебросил его в ладони, и метнул в одного из нападавших. Бросок был такой силы, что копьё, насквозь пробив тело, заставило пролететь чужеземца пять локтей по воздуху, прежде чем он ударился о землю. Светловолосый издал звериный рык, и бросился на соперников, размахивая топором. Один из оставшихся с мечом сумел отбить пару выпадов, но третьим ударом светловолосый с хрустом вогнал ему лезвие топора в основание шеи. Тот, что неудачно бросил копьё, выхватил из висевших на поясе ножен длинный клинок, и ударил им в спину светловолосого. Выпустив рукоять топора, светловолосый резко, всем корпусом, развернулся, и вцепился руками в горло нападавшего. Даже смертельно раненый, он был сильнее противника, которого не отпускал до тех пор, пока не задушил. Оттолкнув безжизненное тело, светловолосый, неловко пытаясь дотянуться до торчащего из спины ножа, сделал несколько шагов в сторону зарослей, где прятался Гостята, и упал лицом в густую траву.

То, что схватка длилась очень недолго, Гостята понял, когда сделал выдох. Оказывается, он не дышал, пока наблюдал за боем.

Второй раз за день, и первый раз в жизни близко увидев смерть, убийство человека человеком, Гостята словно потерялся на какое-то время. Он сидел в своём укрытии, и тяжело, со всхлипами, дышал. Нет, он не красна девица, много раз бил зверя, бился до крови с молодыми парнями из деревни, но чтобы такое… Перед его глазами беспорядочно мелькали подробности недавней кровавой схватки чужаков, падающий ничком Негостай, беззвучно кричащий «Беги!»…

 «Беги… Да что ж я расселся-то?! – пришёл в себя Гостята, - Надо же в селение бежать, Нежату и остальных предупредить. Ну, как энти нагрянут? Ежели они между собой, как псы грызутся, то что с ними-то сотворить смогут?».
 
Гостята подскочил, и со всех ног припустил вглубь леса, уже осмысленно выбирая дорогу.

***

 
Нежата не торопясь, как и подобает степенному хозяину, обходил свои владения.

«Сколь много сделано за три последних года», - думал он, глядя на три десятка крепких, из вековой лиственницы жилых и хозяйственных построек, вкруг высокого, обширного дома, с крытыми тёсом переходами, расчищенное поле, за надёжным частоколом, - «А сколько ещё задумано… Да… нет худа без добра».

Нежата, крепкий, кряжистый, как столетний дуб, пережив сорок семь зим, многим молодым мог послабление дать и в силе, и в характере. Вот из-за последнего, он и оказался здесь, на краю земли. Вроде забудется, а нет-нет скребанёт когтём обида по казалось бы отболевшему.

На Новогороде  купец Нежата был не последним человеком, имел дом, торговлю, две морские ло;дьи. Хаживал по Варяжскому морю, торговал с франками, свеями, данами. Добирался и до Царьграда. Доводилось и от разбойников отбиваться, от сородичей тех же данов и свеев. Никого и ничего не боялся Нежата, в пояс никому не кланялся. Ему кланялись.
 
Вот тут и нашла коса на камень. Полуд, один из самых богатых и родовитых купцов в Новгороде, возжелал, чтобы Нежата ему честь оказывал, и за старшего почитал.

Ну, Нежата ему прилюдно всё и высказал. Мол в море не хаживал, с варягами за своё добро не бился, волоком свои ло;дьи не таскивал, а уважения требуешь? Мошной тугой кичишься. Всю правду так прямо и сказал.
 
Да не всё правдой и прямотой возьмёшь. Полуд то приветит кого, то сделку, какую не то выгодную кому предложит… Вода камень точит. Переманил таки, змей, купцов на свою сторону. Те же поначалу, в неохоту дела стали с Нежатой вести, а опосля и вовсе стали бороды воротить.

Чьи то козни, для Нежаты ясно, как белый день было. Зная свой норов, сколь разов он себя насилу сдерживал, а невмоготу стало, не стерпел, пришёл на двор к Полуду для разговора по совести. А уж как в ответ только хулительные речи услышал, так и вовсе трезвость растерял… прибил охальника. Не на смерть, конечно, но знатно отходил. Полуд отлежался, и на суд Нежату призвал.

К тому времени в Новгороде так супротив Нежаты торговый люд уже был настроен, что тот во всём городе едва сумел двух рассказчиков за себя найти.

Правды Нежаты не услышали, наезд (жалобу) Полуда признали справедливым, и присудили ему немалую виру.

Тут уж Нежата совсем в сердца ударился. Виру, конечно, заплатил, против сходбища не попрёшь, но обиду затаил на купцов новгородских крепкую. Он подбил верных людишек с семьями идти на Север, поближе к Студёному морю. Друг и помощник в делах, Прокша, нашёл восьмерых бессемейных ратников в дружину. Нежата продал дом, амбары с товаром, две справные ло;дьи, собрал обоз с малым скарбом, припасами на первое время, и ни с кем не попрощавшись, по лету тронулся в путь.

Первая зима тяжело далась. Пока до места дошли, пока лес под дома валили, подоспели холода. Первым делом времянки для скота и лошадей обустроили, сами в землянках зимовали. Кормились припасами и охотой, благо зверья немерено было, в реке из подольда рыбу брали.

У реки близко, на виду, строиться остереглись, схоронились поглубже в лесу.

Дома к весне срубили. Как снег сошёл, натаскали от реки камней, сложили каменки. Сладили кузню.Занялись расчисткой леса под огороды.
 
Была б охота - наладится и работа.

«Теперь бы вымол на реке поставить, да ло;дью построить, можно было бы и через Студёное море дорогу к торговым местам отыскать. Вона рухляди сколько накопилось. Сами сколько набили, да местные лопари за железо несут. Хорошо я кузнеца Завида привёл, чего хошь сковать может», - неторопко размышлял Нежата, - «И то. Каждый год в Ладогу обоз отправлять за всем необходимым, это почитай месяца два на круг выходит, а то и поболе. Да и торг там не тот, задаром продашь, втридорога купишь. А в Новгород всё одно ни ногой…».

За такими думами Нежата не сразу заметил, как всполошился люд, как в его сторону, размахивая руками, бежит, что-то выкрикивая Гостята, Завидов сын.

- Дядя Нежата! Дядя Нежата! Негостая убили! Чужие в лесу… - срывающимся голосом кричал Гостята.

- Да не голоси ты! Толком говори, - уже чуя беду, встряхнул парня за плечи Нежата.

- Мы с Воиславом и Негостаем на охоту пошли. Они в две стрелы оленя подстрелили… Я отстал, а потом… потом…

- Что потом? – нетерпеливо спросил Нежата.

- Потом из леса Негостай выбежал, копьём пробитый… успел крикнуть «беги», даже не крикнуть, а…

- Дальше, дальше!

- Я побежал…

- То есть, ты никого не видел?

- Я потом видел, - шмыгнул носом Гостята.

- Кого?

- На поляне, в лесу, четверо в кожаных рубахах и портах бились… Один троих убил, но и его самого успели ножом… Я сразу сюда, предупредить. Ну, как те, что Негостая убили, сюда придут? А что с Воиславом, я не знаю, - под уверенным, твёрдым взглядом Нежаты парень успокоился.

Нежата, сохраняя внешнее спокойствие, внутренне напрягся, мысли забились в голове, как птицы в силке: «Пришла беда не спросилась. Варяги это. В набег пришли… Сколько их, неизвестно. Даже на малой лодье, драккаре по ихнему, человек тридцать, не меньше… А если лодья не одна? У меня ратников-то осемь… теперь уже семь, Воислав навряд живой…».

Нежата отпустил парня, заметив, что продолжает держать того за плечи. Вокруг собрались селяне. Бабы уже готовились пуститься в крик.

- Тихо! – заранее осадил их Нежата, - всех работников сюда, кто поблизости!

«Хвала Сварогу, все воины были в деревне. Вместе с ним, Гостятой, и его старшим сыном Милятой, набралось девятнадцать человек.
 
"Ежели рассчитывать, что варягов было тридцать, а со слов Гостяты четверо друг друга извели, осталось двадцать шесть… Разведать, что к чему, неожиданно напасть, может и обойдётся, если варягов больше…», - об этом Нежате думать не хотелось. Какие варяги воины, он знал не понаслышке.

Вооружившись, дружина скоро побежала за Гостятой. На указанной им поляне, с примятой, залитой уже побуревшей кровью травой, вповалку лежали три чужака, четвёртый чуть в стороне.

- Соберите оружие, - приказал Нежата. При виде тел, робкая надежда на то, что парень что-то напутал с испугу, растаяла, как апрельская льдинка на солнце. - Теперь тихо.

Сыну шепнул:
 
- Меня держись.

Из леса, у берега, они увидели лодью, вытащенную на берег, с сидящим, прислонившись к её борту человеком, шестерых в воде, идущих с бреднем, сгрудившихся возле чего-то, ещё дюжину воинов.

- Цельтесь точнее, промахнётесь, второй раз они вам выстрелить не дадут, - тихо сказал Нежата своим людям. - По моему сигналу.
 
Прячась за деревьями, лучники выбрали цели. Нежата свиснул. Стрелы одновременно, прошуршав оперением, сорвались с тетив…

Ратники бросились вперёд. Добив раненых, и зарубив уцелевшего варяга,   трое одновременно метнули копья в попытавшегося поднять тревогу старика. Лучники уже бежали к реке. Ратники последовали за ними.
 
Нежата прицелился из лука в замешкавшегося паренька, не старше Гостяты, и покачал головой из стороны в сторону, когда заметил, что тот собирается плыть.

- Вяжите его, - Нежата подтолкнул парня к стоявшим рядом ратникам.

Лучники добивали стрелами пятерых плывущих по течению. Люди видели, что с Воиславом сделали варяги.

- Сколько вас пришло? – спросил парня на понятном тому языке Нежата, когда тот вышел из воды.
 
Мальчишка сжал губы в ниточку, и отвёл глаза.

Нежата ухватился за длинные, тёмные от грязи волосы, и повернув его голову, указал на тело Воислава, перекинутое через бревно:

- Я задал вопрос.

Даже под густым загаром было видно, как парень побледнел.

- Ну!

- Три десятка и ещё четыре воина, - пробормотал он.

Нежата обошёл место побоища: «Здесь четырнадцать… всё-таки Воислав достал одного. Хороший был воин. Пятеро в воде, четверо в лесу, один пленный… Всего двадцать четыре… Осталось десять. Всё одно много».
 
Нежата подошёл к пленному:

- Куда пошли остальные, ну?

- На охоту…

«Значит налегке. Ни мечей, ни шлемов, ни щитов… только копья, луки и ножи. А как же те, в лесу?», - размышлял Нежата, - «А те, надо думать,на другую дичь охотились».

- Всё ценное из лодьи на берег, а саму запалить, - приказал он старшему из ратников.

Прокша, на правах «правой руки» Нежаты, вставил своё слово:

- Нежата! Ты ж строить лодью собирался, чем тебе эта плоха?

- А тем, Прокша, что через недолго время, за нами много варягов охотиться будут, чтобы кишки из нас выпустить. Пали! – вздохнул Нежата.

Драккар, сняв покрытую затейливой резьбой голову дракона, подожгли.

Дружина спряталась в лесу, чуть в стороне от того места, откуда они пришли.
 
- Будьте наготове, - предупредил Нежата.

- А коли не прибегут? – спросил Милята.

- А если у тебя дом загорится, неужто не побежишь?

- Да я не о том. Если не заметят?
   
Нежата усмехнувшись, молча кивнул на густой черный столб дыма, поднимающийся в небо. Загорелся пропитанный жиром парус из овечьей шерсти.

Время потянулось, что мёд из сот, да только сладко не было. Люди устали от напряжения, всё чаще посматривая на Нежату.

Но вот, слева от них, затрещали ветки под чьими-то торопкими шагами. На берег, сторожко озираясь по сторонам, вышли трое, а следом ещё семеро.

Один, увидев поле боя, так и рухнул на колени в песок, бросив копьё, и закрыв лицо руками.

- Вот и прилетели, голуби… Бей их робя! – крикнул Нежата.

Викинги только начали поворачиваться на голос, как в них полетели стрелы.

Шестеро повалились на землю, а остальные, побросав оружие, кинулись в реку. Когда выбежали на берег, варяги были уже далеко вниз по течению.

- Не достать, - досадливо крякнул один из ратников, прикинув расстояние.

- Лопарям надо сказать, что Негостая «гости» приголубили, они их быстрёхонько повыловят, - зло прищурившись, сплюнул на песок Прокша.

- Верно говоришь, Прокша, отряди человека, предупредить лопарей о чужаках, пусть они их найдут, и приведут ко мне. Да чтоб волоса с их голов не упало!

Смастерив носилки, селяне бережно положили на них тела Воислава и Негостая.
Четверо понесли их, а остальные тяжело нагрузились добычей.

- Хорошая лодья была, - Нежата с сожалением посмотрел на догорающий драккар, напоминавший сейчас скелет диковинного зверя.

У оставшихся в селении, работа из рук валилась. Вернувшиеся от дел мужчины, места себе не находили, всё порывались вслед за дружиной идти.

Доброслава, жена Нежаты, статная высокая женщина, быстро их в ум привела:

- Конечно идите, пока по лесу гулять будете, могут и гости нежданные нас проведать. Вот им забава-то с бабами да детьми будет!

На скорую осень и ночь о себе напомнила, солнце, уже выбирая себе место для ночлега, клонилось к закату, когда ребятня, висевшая на засеках тына, загалдела:

- Наши! Наши идут!

Народ побежал к воротам, которые уже открывались навстречу возвращающейся дружине.
 
Отвечеряв, Нежата послал за пленником, до поры запертом в мовнице.

В просторной гриднице Нежатиного дома, где обычно трапезничали члены семьи самого хозяина и ратники, по случаю собирались и почти все жители поселения. Вот и сейчас был такой случай.
 
Разноголосый шум смолк, когда в помещение ввели совсем ещё молодого чужеземца.
 
- Кто ты? – спросил Нежата, - свей, дан?

- Фюльке (человек), - пожал плечами парень, затравленно озираясь по сторонам.

- Где твой дом? – попробовал задать вопрос иначе Нежата.

- Там, на севере, за Халогалаландом.

Люди в гриднице прислушивались к звукам незнакомой речи.

- Ты меня хорошо понимаешь? – продолжил разговор хозяин дома.

- Да, но это не мой родной язык, так говорят на юго-востоке от моего края.

- Зачем вы пришли сюда?

Парень замялся, и вместо ответа спросил сам:

- Ты конунг этих земель? – потом зачастил, опасаясь, что его прервут, - я не простой воин, мой дядя ярл Ньёд, он даст за меня богатый выкуп…

Нежата остановил его взмахом руки:

- Я задал тебе вопрос.

Парень опустил голову, и едва слышно попросил:

- Конунг, не казни меня, я не убивал твоих людей…

- Я знаю, и не собираюсь тебя казнить, или причинить тебе какой-нибудь вред. Я хочу узнать, кто вас сюда послал, и скоро ли мне ждать новых «гостей»?

- Нас никто не посылал, дядя даже не знает…

Мальчишка, поняв, что его не убьют, и даже не будут пытать, взахлёб пересказал свою историю.

- Посадите его за стол, и накормите,  у нас в гостях племянник вождя с севера, - улыбнулся Нежата.

Все находящиеся в гриднице не зло рассмеялись.
 
Когда все разошлись, Нежата, оставшись один на один с кърчагой мёда, надолго задумался: «Этого мальчишку послали, услышав мои молитвы, сами Перун и Даждьбог.
Молодой варяг, сам того не ведая, озвучил его сокровенные мечты «Ты конунг этих земель?», спросил он. Пока и да, и нет. Он позволил себе содержать, подобно князю, пусть и небольшую, но настоящую дружину, которая не работала, как остальные, и готова была выполнить любой его приказ. Он наладил мир и торговлю, с проживавшими в этих краях испокон веков племенами, живущими вниз по реке и по берегам Студёного моря. Его амбары ломились, от пушнины, моржовой кости, и клыков диковинных зверей, скелеты которых находили лопари.

За три года, со времени, что он привел сюда горстку людей, поселение разрослось втрое. Прослышав про его суровый, но справедливый нрав, под его руку приходили свободные люди с Ладоги, и даже из Новгорода.

Но сколько это будет продолжаться?  Новгород разрастается, глаза завидущие, руки загребущие… Потянутся сюда «полуды» со товарищи, и что? Опять будут заставлять им в ножки кланяться? А как противиться начнёшь, так и князя с дружиной позовут. А вот ежели у него в друзьях свой князь из варягов, только при виде лодей которого, у франков поджилки трясутся, будет, то Полуд мне не токмо кланяться станет, на коленях ползать!», - припомнилась Неждану давняя обида.

«Он-то думал, тех четверых, больше нельзя, опасно, оставшихся в живых варягов приголубить, одарить, да через них с тамошними князьями торговлишку, каку не то завести, да дружбой их заручиться, а тут вона! Сам племянник ярла, которому он заместо сына, как своих детей у него нет, ежели мальчишка с перепугу не наврал. Ну да споймают лопари варягов, от тех правду узнаю. Эх! Парня бы с Всемилой моей окрутить… Вот где ладно-то бы было!», - уж совсем загрезилось, - «Охолонись, мёд в голову ударил?», - приструнил себя Нежата, - «Всемила, хоть и услада его, на старость лет, а куда ей в ярловы невестки. Худющая, статности никакой, рыжая, что огонь в очаге, а уж характер… А что характер? Характер его. Слово поперёк не скажи, расшибётся, а на своём настоит… Вот, то-то и оно! Днём с огнём не сыщешь, на коня, да по лесам с луком да колчаном со стрелами. От ратных не отходит, как мёдом там намазано. То покажи ей как нож метать, то как меч держать. Тьфу! Оторва, а не девка. Вот и сегодня в гриднице её не видел. Однако души он в ней не чает, старшая бы взбрыкнула так, плетью за прялку усадил».

Слегка пошатываясь от мёда и сладких грёз, Нежата отправился спать.

Нежата человек деятельный. На полатях полёживать, да мечтаниями ублажаться, проку не выйдет.

Поутру он позвал Прокшу, наказал, чтобы троих ратных о конях к лопарям отправил, варягов ловить, да приглядеть, чтобы самоеды чего не напутали.
 
Озадачил хозяин и Климяту, место для постройки лодьи найти, да за дело приниматься. Лес-то давно заготовлен, всё руки не доходили, а тут самое время приспело, чтобы как лёд с реки сойдёт, лодья готова была.

Поговорил Нежата и молодым варягом, которого звали Агнар. Расспрашивал про ярла Ньёда, про его дружину, корабли, земли. Остался доволен. Объяснил парню, что до следующего года тому придётся погостить у него, а по лету, как построят лодью, он сам отвезёт Агнара и богатые дары дяде. Выделил парню для жилья клеть на хозяйской половине, приставил к нему толкового и расторопного ровесника Гостяту, чтоб не скучно было.

В огородах дозрел урожай. Набрали цве;та ели, полетела по ветру с севера, золотистая листва. С реки тянуло сыростью, и слышался стук топоров, Климята с работными закладывал лодью.
 
Осень, придерживая снега да морозы, давала людям время подготовиться к долгой зиме.

***

 
Агнар немного успокоился: «Убивать его никто не будет, относятся к нему, как важному гостю, вон в каком важном доме поселили! Полы дощатые, словно палуба на драккаре, чудно. В помещение дневной свет льётся сквозь что-то твёрдое, Агнар пальцем попробовал, и прозрачное, как первый тонкий лёд, забранный в деревянную решётку. В доме чисто, тепло и уютно.
 
Конечно, было обидно, что росы их провели, и отняли победу, но что поделать, счастье викинга переменчиво, как настроение бога Локи. Сегодня ты празднуешь победу над врагом на пиру, а завтра ты уже в Вальгалле, и тоже на пиру, так какая разница? Сородичей жалко, но они встретили достойного противника, это не робкие саамы, поэтому они заслужили место за столом Одина. Что о них печалится?

Конунг Нежата обещал отвести его домой, если он покажет ему дорогу, и даже не брать за него, Агнара, выкуп. Можно ли верить в такое, нет ли здесь какого подвоха? Нежата настоящий конунг, они даже чем-то похожи с дядей Ньёдом, но на одном корабле, который сейчас строят его трелли, хотя у росов нет треллей, в этом селении все свободны, он не сможет причинить их фюльку вреда».

Ангару было всё интересно у росов. Гостята, так звали роса его лет, которого к нему приставили, показал ему селение, сводил к отцу на кузню. Они вместе ходили на охоту и рыбалку… Было весело. Скорее бы выучить их язык! Они жестами договорились с Гостятой, что будут учить друг друга, и вот, наконец, что-то начало получатся.
 
Как-то раз, уже лежал снег, и дни становились всё короче,  Агнар, уже на языке росов, спросил Гостяту:

- Зачем ты учишь мой язык? Я-то живу среди вас, горько быть немой рыбой среди щебечущих птиц. А с кем, кроме меня, ты сможешь говорить на моём?

- А вот ты подзабудешь, а я тебе напомню, - засмеялся Гостята, а потом, уже серьёзно объяснил, - хочу земли заморские увидеть, а язык твой выучу, дядя Нежата меня обязательно с собой возьмёт. Вместе пойдём в твои края.

- Так учи лучше, ленивый тролль, чтобы не оплошать перед конунгом, - нарочито строго потребовал Агнар.

- Сам лучше учи, чурбак еловый! – Гостята ткнул его кулаком в бок.

Парни в шутку сцепились. Они успели подружиться за это время.

Но Агнар немного лукавил, викингу не нужно много слов, для того, чтобы разговаривать с мужчинами. Другое дело женщины. Нужно быть чуть-чуть скальдом, чтобы получить благосклонное внимание, а тут и языка-то толком не знаешь.

Он уже давно безнадёжно бросал тоскливые взгляды вслед рыжеволосой дочери конунга, Всемиле, но она не обращала на него внимания. Агнар не робел, нет, дома он уже знавал женщин, он тысячу раз мог бы подойти к ней, остановить, поймав за руку… и что дальше? Увлечь её  непонятной речью?
 
Ближе к весне, когда они с Гостятой похвалили друг друга, за владение языком, Агнар, выбрав случай, уверенно подошел к Всемиле, и посмотрев ей прямо в глаза, спросил:

- Почему молодая госпожа не снисходит до разговора со мной, хотя я нахожусь здесь уже довольно давно?

Всемила округлила глаза, и открыв от изумления рот на мгновенье превратилась в ледяную фигуру.

«Она смотрит на меня так, как будто не я, а сам Фрейр, добрый бог лета, за-говорил с ней среди зимней стужи», - подумал Агнар, любуясь её лицом.

- Ты... ты знаешь наш язык? – «оттаяла» Всемила.

- Я выучил его, чтобы заговорить с тобой, - просто сказал он.

 Она ещё раз вскинула на него глаза, колыхнув ресницами. Словно Гугин и Мумин, тяжело взлетели с плеч Одина. Агнару показалось, что он падает с вершины исполинского ясеня Иггдрасиля…

На следующий день Всемила сама подошла к нему, и пригласила на конную прогулку.
Они прошли на конюшню. Конюх вывел им двух осёдланных лошадей.

Агнар немного растерялся. Он неплохо управлялся с лошадью, но… то были фьорды (нордфьордхест), на локоть с лишним ниже этих чудовищ. О задумке похвастаться перед Всемилой своим умением вскакивать в седло, можно было забыть. Да он даже не представлял себе, как залезть на такого великана, не то, что запрыгнуть!

Выручил конюх. Он помог сесть в седло Всемиле, а заметив неуверенность Агнара, и ему.
Когда Агнар оказался в седле, он снова вспомнил об ясене Иггдрасиле.

Проехав какое-то расстояние, он почувствовал себя намного уверенней. Лошадь, она и есть лошадь.

Такие прогулки стали для них чем-то вроде ежедневного ритуала, если погода была подходящей.
 
Всемила расспрашивала Агнара о его крае, обычаях, людях, их богах, рассказывала о своих, отвечала на его встречные вопросы. Им было хорошо вдвоём, и Агнар стал за собой замечать, что скучает по Всемиле, не случись им встретиться три дня кряду.

В такие дни он ходил вялый, задумчивый, не отвечал на подначки Гостяты, пытавшегося его расшевелить.
 
Агнар даже сочинил в честь Всемилы вису, чего с ним отродясь не бывало, но перевести её на язык росов не получалось, чего-то терялось.

Так пригуби же напиток Регина,
Виновна ты в том, что не зная дороги,
Слепцом я на камни из слов натыкаюсь,
Неверной тропою Браги плутая.

Как к водопаду огня прикоснуться?
Но нет, не сгореть от прикосновенья,
Больше ведь жара в озёрах, что не прольют
По мне влаги, когда я путями китов зашагаю.

Наверное, старый Трани стал бы плевать на земляной пол, услышь он это, но Агнару было всё равно, ведь она не знала его языка.

Агнар чувствовал, что виса плоха, что будь здесь сейчас Трани, он бы за несколько серебряных монет сложил бы вису во сто крат лучше, но скальда здесь не было, серебра тоже.

Гостята, наблюдая за поведением друга, раньше самого Агнара понял, что с тем происходит: «И чего он в этой рыжей стерлядке нашёл? То ли дело Ждана, Прокшина дочка. Вот это девка – кровь с молоком! Ну, на то не моё дело, тем более, что дядя Нежата, как от масла лосниться, ярлову племяннику его дочь приглянулась».

Нежата и впрямь был доволен. Агнар был его последней надеждой. Не поспели ратные к лопарям, побили те варягов.

Солнце пошло на лето, зима на мороз. Строительство лодьи подходило к концу, амбары ломились от товара.

Обоз, с которым Нежата отправлял Прокшу с важным делом, вернулся. Обозные привезли ткани на парус, снасти, всё, что на месте нельзя было сделать.
 
Прокша доложился, что надежных людей в дружину для похода подобрал.

«Хвала Сварогу и сыновьям его! Неужто и мне счастья привалило?», хватался за дерево Нежата. Осталось только прихода Живы ждать, а там и в путь дорогу начинать собираться.

К этому времени ни Агнару, ни Всемиле, уже не надо было задумываться, что происходит с каждым из них по отдельности, а тем паче вместе. Им всё было ясно, и они были счастливы.

- А почему у вашего Одина один глаз, - спросила Всемила, когда они бок о бок шагом ехали вдоль берега реки, ещё не освободившейся ото льда.

- Он обменял его на мудрость, - ответил Агнар.

- Как?

Агнар поднял глаза кверху, не то вспоминая, не то думая, с чего начать, потом заговорил:

- Один был ещё молод, когда пришёл к великану Мимиру, который в Ётунхейме стережёт источник мудрости, и попросил напиться из него. Великан сказал, что мудрость, это дорогой товар, и спросил, чем Один сможет расплатиться за него. Тот ответил, что отдаст всё, что Мимир попросит. Великан потребовал правый глаз Одина…

- И он согласился? – перебила его Всемила.

- Да. Один сказал, что мудрый и одним глазом сможет увидеть больше, чем глупый двумя, - закончил свой рассказ Агнар.

- Наш Сварог лучше. Он тоже мудр, но у него оба глаза на месте, - Всемила звонко рассмеялась, и пустила своего коня с шага в галоп, обдав Агнара мокрым песком вперемешку со снегом.

Агнар пустился вдогонку.

Весна всё увереннее вступала в свои права, река сбросила с себя тяжкий гнёт льда, и понесла его осколки не своих могучих плечах к морю, грохотом ледохода возвещая всё живое, что Жива снова победила Морану, что пришло время просыпаться, распускаться и цвести. Радоваться жизни, теплу и свету.

И все и вся радовались, веселились. Только Всемила и Агнар становились всё печальнее день ото дня. Близилось время разлуки. На сколько? На год, два, пять… навсегда?

Вскоре, по одному и ватагами, в селение стали приходить сурового вида вооружённые люди, Нежата расселил их в своём доме.
 
На реке построили длинный широкий вымол, на толстых сваях, на берегу поставили амбар, куда из селения сносили рухлядь, моржовую кость, бочки с мёдом, солониной, ворванью, и прочие товары.
 
Совершив обряд, на воду спустили красавицу лодью. Гнутые, украшенные резьбой, и покрашенные киноварью штевни, крепкие, крутые борта. Постарался Климята на совесть. Опробовав лодью на ходу, её привязали к вымолу.
 
Поспешая не торопясь, Нежата успевал уследить за всем, что касалось предстоящего похода. Ничто не миновало его словно помолодевших глаз.

Встречаясь с ним, Агнар невесело спрашивал себя: «Так кому же больше не терпится отправиться в плавание, мне, или ему?».

Глядя, как мучают Всемилу мысли о предстоящем расставании, Агнар готов был остаться с ней, но не мог себе этого позволить. Он будет недостоин её, если не станет ярлом, как дядя Ньёд. И он им обязательно станет, и заберёт её в свой край, где они будут править своей землёй и людьми.

Товары перенесли на корабль. Нежата отдавал последние распоряжения. Поселение он оставлял на Доброславу, под защитой Прокши, с проверенными ратными людьми.

Пришло время прощаться.

Из жителей селения уходили в дальние края сам Нежата, с одним из опытных воинов Прокши, Климята за кормщика, и Гостята.

Принесли жертву Сварожичам Даждьбогу и Перуну, прося об удачном походе, попутных ветрах и ровной воде.

Агнар и Всемила молча стояли в стороне. Всё было уже много раз оговорено жаркими, короткими ночами. Всемила, не поднимая головы, бездумно теребила перевязь его меча. Агнар не видел её лица, но наверное знал, что она не проронит не слезинки, как бы тяжело не было расставание. Ему ни разу не удалось застать свою огненноволосую валькирию плачущей.

Когда дружина уже стала разбираться по вёслам, он крепко прижал её к себе, и шепнул:

- Обязательно дождись меня…

Потом он легонько оттолкнул её, опасаясь, что ещё мгновенье, и все двенадцать богов-Асов, не смогут разомкнуть его объятья.
 
Агнар бегом поднялся по сходням на корабль…

Стоя на корме лодьи, с каждым мощным ударом вёсел уносящей его всё дальше от приютившего его берега, Агнар не отрывал взгляда от мечущегося на ветру пятна рыжего пламени в толпе провожающих, ставшего для него самым дорогим на свете.