Антрацитовый мир. Вступление

В квартире собрались многие. Это была четырехкомнатная квартира на 3 этаже серого панельного девятиэтажного дома в одном из спальных районов миллионного города, так типичного для многих российских городов и ничем не выделявшегося в общем городском антураже. Большинство из пришедших были знакомы, а кто-то видел друг друга впервые, но всех их объединяла причина, по которой они в этот выходной мартовский день пришли в это место. Место, помнившее 40 лет семейной жизни, крики детей, слезы родителей, праздники, часы откровений и признаний, обид и ссор.

Четверо женщин очень весело «что-то» обсуждали на кухне. Трое мужчин курили на балконе, обсуждая «мужские дела». В 2 спальных комнатах было около 6-ти человек, разделившихся по возрастному критерию. А в зале на небольшом кожаном диване лежал один человек – Виктор Матвеев, являвшийся виновником столь редкого скопления людей разных возрастов и умов в этой квартире.

Причиной, сделавшей его виновником, - было его состояние. Он неподвижно лежал на спине с открытыми глазами, накрытый легким шерстяным пледом, и смотрел в белый натяжной потолок. Он тяжело болел. Болел неизлечимо. Он все понимал, - жизнь кончалась. Его лицо было спокойным и не выражало никаких эмоций, и порой казалось, что единственным признаком жизни в этом изрядно истощенном болезнью и голодом теле являются открытые, время от времени закрывающиеся глаза – красивые карие глаза, когда-то всегда так ярко горевшие, наполненные страстью и любовью, выражающие вечную готовность к борьбе, уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне. Но сейчас в них была пустота. Это были глаза умирающего человека.

Его нельзя было назвать молодым, впрочем, также, как и человеком средних лет. Через два месяца ему должно будет исполниться шестьдесят девять. Он уже 5 дней не вставал и ничего не мог есть. Единственным источником поддержания сил была вода, которую он нехотя втягивал через трубочку из стакана, находящегося в руках его дочери Марии. Во время этого ритуала она старалась не смотреть в глаза беспомощному отцу, а когда их взгляды все-таки находили друг друга – на ее бледных впалых щеках появлялись слезы. Порой она что-то говорила про новую операцию, и несла уже ставшую совсем безразличной его ушам чушь о том, что все будет хорошо и он поправится.

Он, еще будучи юным, здоровым и полным сил, часто думал о смерти. Все люди задумываются об этом, - разница лишь в глубине их суждений и в том, как часто такие мысли посещают их. В экзистенциальной психологии считается, что есть изначально некие базовые чувства в человеке, и одно из таких чувств – страх смерти. Всем людям данный страх присущ, но только одни приняли неизбежность смерти, а другие от себя этот вопрос отодвинули. Виктор был психотерапевтом, и прекрасно понимал всю важность и необходимость говорить с клиентами об этом, - ведь за многими психологическими проблемами, которые клиент заявляет, прячется именно страх смерти. Он может проявляться в самых разных вещах. Например, в том, что человеку страшно переходить дорогу или в клаустрофобии, или в боязни ездить в метро. Виктор естественно был из тех «разумных» людей, кто принял неизбежность смерти, и было бы даже несколько удивительно и нелепо, что психотерапевт, помогающий людям избавиться от различных фобий, - сам был бы подвержен боязни их главнейшего первоисточника.

Собственно, что такое страх смерти? Это ведь страх небытия, а небытие не может быть ничем. Страх смерти, следовательно, - это тревога перед ничто. Но «неразумные» люди не могут отделить страх смерти от других страхов.

Таким образом, смерти Виктор не боялся. Он уже давно смирился с тем, что этот момент настанет. К тому же, выкуривая по 2-3 пачки крепких сигарет в день, - он мог с уверенностью определить степень внезапности наступления одного из ее вариантов. Но было кое-что, чего он все-таки очень боялся, и из-за чего, особенно после получения известия о том, что у него рак, сильно переживал. И это не глупые страхи нестерпимой боли, и не боязнь того,что его бессмертная душа пройдет через 9 кругов ада и, быть может, один квадрат.  Причина была в его единственном сыне, которого он не видел уже больше трех лет.