Макариада. Глава IV. Войнушка

Войнушка разыгрывалась по нотам, написанным под диктовку взрослых, в частности кинорежиссеров. Попытки Макара привнести в войнушку элементы игры в солдатики сочувствия не находили. Красивая смерть никого не привлекала, вершителя судеб вроде Монаха никто не потерпел бы. Ребята рвались командовать. Командира отряда избирали, но решения зачастую принимались большинством голосов или самыми крикливыми. Безмерно уважались владельцы крупнокалиберного оружия, хотя оно, как увидим ниже, не влияло на исход сражения. Макар использовал алюминиевый револьвер с подвижным курком, пока Степан Усов не смастерил для него деревянный «Шмайсер» из трех брусков, обточенных, ошкуренных и выкрашенных в черный цвет. Привезенный из Мякинина автомат пробудил в горожанах зависть.

В городской войнушке участвовали полтора десятка мальчишек из окрестных домов в возрасте от восьми до двенадцати лет. Девочки в эту компанию не допускались, и вообще, начиная с третьего или четвертого класса, Макар почти не общался с ними. Массовых столкновений не было, а только походы, «лесные» засады и перестрелки. Густейший «лес» рос за хрущевской пятиэтажкой, где находилась квартира Красковых, и куда я впоследствии переехал. Бывшая за домом чаща давно вырублена работниками жилуправления, активно истреблявшими кустарник и раскидистые деревья. Теперь там не спрячешься даже летом, а когда-то, по словам Макара, листва кустиков образовывала укромные уголки, и разглядеть затаившегося внутри снайпера можно было, лишь подойдя к нему вплотную.

Несмотря на засилье чуждой ему режиссуры, Макар питал слабость к войнушке. Отдыхая от изощренной стратегии домашних войн, он наслаждался переполнявшими дворовые игры нелепостями. Устав от иронии мира солдатиков, внимал плоскому, но очаровательному детскому юмору, равно понятному и ему, и его сверстникам.

Их, к примеру, забавляли киношные фразы. Уничижительной считалась фраза «Такой молодой – а уже сволочь!» из фильма «Любовь и ярость». Ее произносили со вздохом, отражавшим безнадежность положения. Известное восклицание Чапаева вызывало смех у тех, кому был памятен связанный с ним эпизод. Когда спор о том, где устроить засаду, зашел в тупик, Саша Носов, не по годам толковый мальчик, авторитетно заявил:

– Тихо, граждане! Чапай думать будет!

«Граждане» ошеломленно притихли. Полминуты Саша размышлял, а потом дошкольник Рафик Погосян, не вынеся напряжения, издал неприличный звук. Возмущенный Саша приказал Макару отвести правонарушителя домой. По дороге туда огорченный немилостью командира Рафик разревелся. Мама плаксы, рассудив, что сына обидели или ударили, с восточной эмоциональностью возгласила:

– За что вы его, Макар?!

Макар ответил лаконичной фразой из «Белого солнца пустыни»:

– Бандит!..

Победитель в перестрелке выявлялся следующим образом. Боец, первым заметивший соперника, восклицал: «Такой-то (имя) убит!» или «Руки вверх!» Соперник выбывал из игры или сдавался в плен. Аргументы типа «Я его заметил раньше, но не закричал» не принимались. Проблему создавали ситуации, в которых один крик накладывался на другой, но, к счастью, они возникали редко. Брать врага на мушку дозволялось на расстоянии, не превышавшем 10–12 метров, а паникеры, горланившие заранее, никого не видя, легко вычислялись и наказывались.

Роль вооружения, которым так гордились перед началом игры, сводилась к минимуму. Зоркий глаз и молниеносность нападения компенсировали недостаток огневой мощи. Правда, обладателей холодного оружия поставили в тяжелые условия. От них требовалось бесшумно подкрасться к врагу. Но они без сожаления отказались от изогнутых сабель и разящих мечей, вооружившись наломанными, где попало, палками в качестве автоматов.

Особый колорит войнушке придавало участие семи- и восьмиклассников, которые пользовались уважением как ловкие и сообразительные бойцы, а не как руководители и судьи. Они не командовали малолетками, составляя обособленную группу, мощную и сплоченную, но далеко не всегда побеждавшую.

В доме Макара проживали четверо подростков – Сергей, Олег, Кирилл и Миша-Груша. Первые двое не комплексовали, возясь с малолетками, Кирилла смущали мальчишеские фантазии, а колченогого румяного Мишу – сами мальчишки, наделившие его кличкой из-за футляра с оркестровой трубой, напоминавшего по форме грушу, который он, прихрамывая, носил на музыкальные занятия. Тем не менее, эти четверо, объединившись, успешно противостояли десятку отборных воинов, возглавляемых Сашей Носовым.

Однажды отряд из пяти человек под командованием Макара застал врасплох Сергея, Олега и Кирилла. Окрыленные удачей они разоружили всю троицу и препроводили ее в свой штаб во дворе соседнего дома, где дежурил Саша. В штабе увешанные оружием бойцы допросили пленных, и Макар, ощутив небывалый прилив гордости, обратился к Сергею:

– Признай, на этот раз вы проиграли!

– Разве? – прищурился Сергей. – А ты вон туда глянь!

Пятеро бойцов обернулись. Из кустов выползал раскрасневшийся Миша со свежей веточкой в руках:

– Тра-та-та! Все убиты!

Ребята переглянулись, и Макар расхохотался. За ним прыснули бойцы, Саша и пленники. Один победоносный Миша недоуменно хлопал глазами.

В другой раз, замаскировавшись в кустах, Макар услышал приближающиеся голоса Олега и семиклассницы, в игре, естественно, не участвовавшей. Увлеченная беседой парочка остановилась рядом с тайником. Олег вертел в руке пистолет и полушепотом что-то доказывал девочке. Та лукаво на него посматривала и грызла травинку. Потом он расслабился и заулыбался, а подружка ласково взъерошила ему волосы. Макар не вытерпел и с криком «Сдавайся!» выпрыгнул из кустов. Девочка охнула. Реакция Олега была мгновенной – он поднял руки и уронил пистолет.

– Ты, че, больной?! – накинулась девочка на Макара.

– Свободна, дамочка! – запустил в нее Макар фразой из кинофильма.

– Сам свободен, придурок! Пойдем, Олег! – позвала она, но пленник сокрушенно вздохнул и поплелся в штаб. Следом двинулся конвоир. За это он и уважал Олега, никогда не прибегавшего к отговорке «Я сейчас не играю», подобно бойцам, исправлявшим свои ошибки самовольным выходом из игры.

Свято чтя военный закон, Макар заигрывался на воздухе допоздна, и дома ему попадало от матери. Не так уж много времени в сезоне отводилось войнушке – первые осенние и последние весенние месяцы. В апреле любители засад сетовали на отсутствие зелени. В ноябре рано темнело, а в темноте не отличишь своего от чужого.

Вдохновившись мультипликационной версией древнегреческого мифа, Макар изобрел вечернюю альтернативу войнушке – игру в минотавра. Хотя минотавр напоминал демонические образы, мальчик закрыл глаза на его уродство, ведь главным в игре, как и в критском лабиринте, был эффект неожиданности. Внезапно предстающее взору чудовище рождало ужас, чутко уловленный Макаром, набравшимся опыта встреч с демонами. Согласно простейшим правилам, водящий в роли минотавра хоронился в темном «лесу» за пятиэтажкой, а остальные должны были всего-навсего пересечь новоявленный лабиринт от одного угла дома до другого.

Вызвавшийся водить Коля Бычков начал рычать, но Макар велел ему помалкивать и не выдавать себя, дожидаясь жертву где-нибудь в кустах. Судьбу жертвы мальчики так и не решили, поскольку до развязки не дошло. Макар, что называется, переборщил с психикой. Подступившись к окраине «леса», ребята тут же разворачивались и убегали с воплями на освещенную фонарями улицу. Изобретатель рассчитал верно – зловещая тишина, повисшая над «лесом», отпугивала сильнее глупого Колиного рычания. По истечении двадцати минут бесплодных попыток зайти в «лес» оттуда показался удивленный Коля:

– Куда вы подевались? Мне надоело там сидеть!

С завистью глянув на пылавшие щеки товарищей, он все понял и попросил себя сменить, с восторгом предавшись всеобщей панике.

Игра не нашла логического завершения, но ребята не раз затевали ее беспросветными осенними вечерами, когда страх манил сладостью, а в сердцах билась надежда – авось да удастся его пересилить и миновать лабиринт! Никто, даже Макар, не догадывался, что успех положит конец не только игре, но и очередному фрагменту их детства, а мнимая победа над страхом, хотя и поможет возмужать, мудрости не прибавит.

Дачная жизнь по многим параметрам благоприятствовала войнушке – деревенский простор, летняя природа, свободные от учебы дни. Но, увы, не хватало личного состава. В 70-х годах, когда в душе маленького Макара зазвучали боевые трубы, в Мякинине проживало немало старших ребят обоего пола. Но они не играли в занимательные игры, а лишь косили под взрослых, нагнетая кровную вражду между улицами. Расположившись на бревнах, подростки подолгу болтали, хвастались и картинно смеялись, сочиняя пасквиль или рисуя карикатуру на своих недругов.

Отряд Фруктовой улицы, состоявший из четырех мальчиков и двух девочек, привлекал Макара для исполнения ряда поручений, в частности для передачи врагам с Центральной улицы стопок карикатур. Адресаты не трогали малолетку, но отвечали нецензурной бранью, которую парламентер плохо запоминал – матерщина ему не давалась. Враги являлись на переговоры сами, и Макара с его револьвером назначали часовым. Проникшись важностью своей миссии, он расхаживал взад-вперед по лужайке и с нетерпением ожидал начала военных действий. А война не начиналась – с бревен, где мальчики щеголяли остроумием перед девочками, долетали хохот и взвизгивания. Потом враги удалялись, не удостоив вниманием позабытого всеми часового. Тот салютовал револьвером и шел домой ужинать.

В бытность школьником Макар имел в Мякинине не больше пяти-шести партнеров по играм. С таким количеством бойцов войнушки не организуешь. Он пытался завербовать двух ровесников с Центральной улицы, но те оказались унылыми личностями. Даже после обильного ливня, когда в полях и придорожной траве звенели ручьи, а наспех сооруженные кораблики пускались в плавание, чреватое опасными водоворотами и таинственными заводями, эти двое предпочитали мерить лужи сапогами и ловить в канавах головастиков.

В течение трех лет на одном из полей, окружавших Фруктовую улицу, высаживали кормовую траву. К августу трава достигала значительной высоты, и Макар с друзьями приступали к прокладыванию дорожек, которые при определенных условиях могли бы превратиться в настоящий лабиринт. К сожалению, условия эти не сложились. Во-первых, дети уставали, катаясь по траве, – только так, а не пешим ходом получалась утрамбованная дорожка и площадка для отдыха. Во-вторых, мякининских ребят не прельщала атмосфера тайны. Уползавший от преследования Макар замирал от ужаса, чувствуя, как навстречу кто-то движется, и с упоением гадал, с кем столкнется за поворотом. Тогда как мальчишки, поползав чуток, вскакивали на ноги и, обозрев поле, вычисляли по шевелению травы местонахождение остальных ползунов. Макар, старавшийся не шелестеть травой, чтобы огорошить партнера сюрпризом, вдруг слышал разносящийся над полем крик: «Глядите, Макар ползет!» А порой, наплевав на игру, ребята собирались на травяной площадке и укрытые от родительских глаз обсуждали запретные темы, поругивались, резались в карты.

Потом родители запретили детям мять траву, хотя Макар знал, что колхозного сторожа заботили не ползуны, а запасливые дачники с бидонами, повадившиеся обрывать кустики смородины на соседнем поле. Петр Алексеевич не преминул сделать внуку внушение по поводу травы:

– Запомни, человеческий труд нужно уважать. Особенно труд колхозников, – дедушка воздел к небу палец. Внук пробурчал в знак согласия, но палец остался воздетым. За обедом Лидия Николаевна опустила дедушкину руку и, согнув палец, вложила в него ложку.

Знакомые думали, что из склонного к военным играм ребенка вырастет бравый служака. Но сам Макар не питал иллюзий относительно своих армейских дарований.

– Из всех воителей, – признавался он, – я воображал себя только рыцарем. Рыцарь не воюет, а играет в войну. Война создана для его развлечения, он причастен к ней с пеленок. А современная армия, где в командиры выбивается кто попало, где офицерские погоны заслуживают потом и кровью, где нравы офицеров не отличаются от нравов рядовых… нет, такая армия не для меня!

– Средневековый рыцарь тоже проходил боевую школу, – возражал я. – Он служил оруженосцем, обучался дисциплине.

Мой друг таинственно улыбался. Судя по намекам, у него имелись сведения о рыцарстве кроме почерпнутых из письменных хроник и трудов медиевистов. Об их источнике он не распространялся.

Столкнувшись с учебным вариантом войнушки, Макар стушевался. В школе имелся предмет, ныне упраздненный, под названием Начальная военная подготовка (НВП). Преподавали его отставные офицеры – военруки. В пору обучения Макара в младших классах функции военрука исполнял статный, гладко выбритый полковник с седой шевелюрой и раскатистым голосом. С этажной рекреации, где у старшеклассников проходили занятия по НВП, доносились строевые команды вперемешку с бранью. При встречах с военруком на лестнице и в коридоре Макар с дрожью представлял, что когда-нибудь дорастет до его уроков.

Но через два года шумного полковника сменил другой чин в отставке, полная противоположность первому – низенький, лысый и сладкоголосый. Он запомнился Макару по школьной игре «Зарница», на которую согнали седьмые классы со всей округи. Военрук распределил звания и должности, назначив Макара замполитом как самого начитанного. Этим роль военрука ограничилась. Он отправился с отрядом в сентябрьский лесопарк, но командовала в строю преподавательница по физкультуре, мужиковатая еврейка.

После ряда мероприятий – состязаний радистов, связистов, разведчиков – школьников привели на обширное поле с перелесками для совершения марш-броска под руководством военнослужащих, вооруженных автоматами с холостыми патронами. Здесь военрук покинул отряд, сославшись на недомогание, и заковылял по пыльной дороге к автобусу. Макар провожал взглядом его одинокую фигуру, пока не раздалась команда к забегу. Все побежали. Солдаты палили из автоматов, зверьки шарахались из-под ног, промелькнуло искаженное ужасом лицо грибника, накрытого крикливой толпой…

Когда уставший отряд возвращался с поля, замполит в компании товарищей проник на военную базу, где солдаты наполнили давно опустевшие фляги ребят холодной водой. Физкультурница заметила их отлучку и пригрозила наказанием. Оно не заставило себя ждать, причем в неожиданной форме. Через два дня Макара вызвала к доске учительница зоологии, по совместительству партийная работница. Едва заговорив, он стал объектом ее праведного гнева:

– Стыдно, Красков!

– В отличие от земноводных…

– Тебя выбрали замполитом…

– …пресмыкающиеся…

– …а ты оказался тряпкой!

– …могут обходиться без воды.

– Сядь на место!!!

Опозоренный Макар плюхнулся за парту под смущенными взглядами одноклассников. Раскрыв после урока классный журнал, он обнаружил по зоологии… двойку. А ведь вначале он полагал, что легко отделался своей должностью!

На следующий год военрук уволился по состоянию здоровья. Преподавателем Макара по НВП стал новый полковник – среднего роста, худощавый, узколицый, с седыми волосами и усиками. Величали его Глеб Палыч. Учителей мужеского пола в школе не было, кроме сменившего командиршу молодого физрука и воспитателя по труду. Женщины с восторгом отзывались о Глебе Палыче, интеллигентном доброжелательном человеке, талантливом певце и гитаристе. Известностью пользовался исполнявшийся им со школьной сцены романс Эмира Бундадзе «Часовой любви»:

Часовой любви на Арбате стоял,
Часовой любви любовь охранял.
Не дождавшись смены, часовой устал
И в подъезде дома сладко задремал.
Сквозь зиму коварнейший враг подступил,
Квартирные двери неслышно открыл.
Стучит пулемет, канонада гремит,
Великая армия с поля бежит…
Закончен поход, беспорядок в войсках,
Спасается маршал в семейных трусах,
Схватил часового: «Ты спал на часах?
За что же тебе заплатил я в рублях?!»
Часовой любви по Арбату идет
И ветер в карманах, как прежде, несет.
На посту боевом он не устоял,
Погубил любовь – мужа прозевал!

Военрук либеральничал, чуя перемену настроений в обществе. На одном из уроков НВП он выдал противогазы и отлучился. Старшеклассники слонялись по рекреации, а всеми признанный остряк напялил противогаз с целью заглянуть в кабинет по литературе.

– Не стоит, – посоветовал Макар. – Ты этим никого не удивишь.

Остряк презрительно хмыкнул. В классе Макара недолюбливали как прилежного ученика и нелюдима. Юноши-отличники не котировались, особенно те, кто дистанцировался от одноклассников без их согласия.

Действительно противогаз не шокировал ни детей, ни учительницу, а привел лишь к оглушительному падению со стены портрета Пушкина. Расстроенная учительница указала Глебу Палычу на учиненный его подопечным акт вандализма. Военрук усмехнулся в усы и дисциплинарных мер не принял.

Увы, отношения между снисходительным военруком и Макаром не наладились. Автомат Калашникова юноша собрать не мог, противогаз надевал криво и постоянно нарушал строй. Все чаще в адрес нерадивого ученика звучало отчетливое: «Оценка – два!» Двойками ознаменовались и выезды на природу с деревянными автоматами. Однажды они приехали в небольшой подмосковный городок. На станции Глеб Палыч обрисовал маршрут похода – через город, поле и лес к соседнему селу – и вручил Макару и его товарищу фанерный манекен на шесте, призванный изображать «неприятеля». Им приказали продвинуться вверх по улице и выбрать место для нападения вражеского отряда в составе двух человек и деревяшки. Остальным юношам («своим») надлежало рассредоточиться и дать отпор. В этом заключалась учебная цель маневра.

«Враги» поволокли за собой манекен. Военрук поторопил их. Они побежали, но на середине улицы запыхались и остановились. Товарищ предложил организовать нападение. Макар посмотрел на прохожих, вспомнил про грибника и отказался:

– Нет, слишком людно. Давай ближе к окраине…

Оживленная улица оборвалась, а они так и не нашли подходящего места. А в поле и спрятаться было негде. Вскоре их нагнали военрук и «свои». На сердитом лице Глеба Палыча читался приговор:

– Оценка – два!

Манекен отдали двум неисправимым двоечникам – двоечникам по другим, нормальным предметам, – и те мигом пересекли поле и скрылись в кустах. Засада поджидала отряд при входе в лес. Прислонив манекен к дереву, двоечники встретили преследователей традиционным «Тра-та-та!» Давясь от смеха, «свои» ликвидировали огневые точки «неприятеля». Глеб Палыч, воспринявший бой всерьез, сиял от удовольствия:

– Оценка – пять!

Неудачи Макар компенсировал познаниями в родах войск и в истории войн. Всего мучительнее ему давалась строевая подготовка. На репетиции майского парада, к которому привлекли девушек, весь класс маршировал по школьному плацу с песней «Не плачь, девчонка, пройдут дожди…» Одноклассники пели заливисто и бойко, юноши к умилению Глеба Палыча подсвистывали. Макар же вымучивал из себя что-то вроде: «Не плачь му-му-му-му прой-му му-му». Военрук безошибочно определил источник мычания:

– Красков, мы не стадо! Намычишь себе двойку в четверти!

Макар засопел вполголоса, а придя домой, слег от унижения. Навестивший ученика Глеб Палыч застал его в слезах. На вопрос о причине слез Макар пробурчал носом, что ему «шаль дефчонгу». Пораженный военрук разрешил носовещателю пропустить парад.

Родители пророчили сыну карьеру инженера и, окончив десятилетку, он по их настоянию поступил в Московский технико-конструкторский институт (МОТКИ), где когда-то читал лекции Сергей Владимирович. МОТКИ входил в число пяти вузов Москвы, имевших военную кафедру. Кафедра гарантировала не только отсрочку, но и полное освобождение от сезона дождей. Несуществующая девчонка по Макару не заплакала бы, но в армию его все равно не тянуло.

Практические занятия на кафедре сводились к построению взвода и перекличке, а основное время уделялось теории инженерных войск. Макар усваивал теорию не хуже прочих технических наук, то есть динамично, но с лязгом и скрежетом. На первом семинаре подполковник авиации Загряжский, курировавший их взвод, поинтересовался, не найдется ли желающих его возглавить. Аудитория погрузилась в тишину, предшествующую роковым событиям в жизни любого офицера. Загряжскому надоело прислушиваться, он отнял ладонь от уха, провел ею по воздуху, имитируя полет истребителя, и ткнул пальцем в журнал. Побелевший от натуги палец угодил в середину списка. Судьбоносный возглас слился со вздохом облегчения студентов:

– Красков Макар!

Вопреки опасениям должность командира взвода не потребовала от Макара ничего сверхъестественного, кроме сбора информации о фасоне нижнего белья вверенных его попечению солдат. Утренний доклад перед строем, полуденное чаепитие на вахте, триумфальный внос журнала в офицерскую комнату – этим обязанности командира исчерпывались. Однако белый палец Загряжского преследовал Макара до тех пор, пока он не запустил в подполковника снежком на институтской остановке автобуса.

Теплым зимним днем Макар дожидался транспорта в кругу однокурсников, когда на лестницу расположенного ниже перехода ступила знакомая шинель с синими погонами. В этот миг подъехал автобус. Решение созрело спонтанно. Макар скатал гигантский снежок и, сопроводив его запуск характерным завыванием, ударил в цель. Как не раз случалось во время забав, если в момент удара в душе озорника просыпалось нечто, похожее на угрызения совести, – именно похожее, ибо в саму совесть он не верил, – удар выходил на редкость точным. Перед прыжком в автобусные двери Макар успел засечь соприкосновение снаряда с фуражкой. По свидетельству пропустивших автобус студентов, Загряжский ругался по-черному. Вытряхнув из воротника снег и подобрав фуражку, он взлетел наверх, но подозрительных лиц не обнаружил и удалился в ярости, не прибегнув к расспросам.

Принятию офицерской присяги сопутствовали трехдневные сборы на подмосковной базе. В казармах, куда вселили три институтских взвода, порядок не соблюдался, и студенты, предоставленные самим себе, по ночам не спали. Просто потому, что не спалось. Ночь для Макара была чем-то священным еще с той поры, когда Они ворочали малыша в кроватке, навевая сладкие сны. Юноша не помнил об их источнике, но сны помогали прожить день с ясным сознанием, не замутненным бытовой суетой и плотскими недугами. Пренебречь сном, потратив ночь на веселье и болтовню, было сродни осквернению святыни.

Примостившись на верхней койке у окна казармы, оглашаемой криками жизнелюбивой молодежи, стыдившейся сна как чего-то… детского? старческого? – да Бог знает, чего они стыдились! – Макар вглядывался в льнущую к стеклу ночь. Безлунный мрак пронзали шесть тусклых пятнышек от фонарей на казарменном плацу. Ближайшее пятно пересекла фигура в плаще… здешний служащий?.. нет, не он… зачем ему плащ? Грох! Макар вздрагивал и таращился на гогочущих студентов, вырвавших его из блаженной яви, перетекавшей в сон.

А поутру на том самом плацу предстояло не маршировать, но – отлились Макару снежные ручьи с головы Загряжского! – отдавать команды. Громко и четко. Со дна памяти не выспавшегося командира медленно всплывали обрывки строевого лексикона. Стоило вымолвить «Напра…», – и ему, как красноармейцу Сухову, начинала мерещиться всякая галиматья – бабы в платочках, подполковники в фуражках, – и «…во!» вылетало в тембре комариного жужжания или протяжного старушечьего пука.

Макар нашел выход. В преддверии сборов командиру поручили назначить заместителя, и он, следуя внезапному порыву, избрал Дениса Трындина – лысоватого бугая в очках, знатока скабрезных анекдотов. Звонкий голос Дениса пришелся ко плацу – он докрикивал команды, и «…во!», «…гом!», «…стой!», «…мать!» были слышны всему взводу.

День, тянувшийся, словно армейский обоз, пестрил впечатлениями – музейные стенды в зале боевой славы, военная техника, стрельбище, где матерившаяся солдатня вгоняла в краску даже видавшего виды Дениса. Эти пресловутые «деды», а может, жертвы «дедов», выплескивавшие обиду на будущих офицеров запаса, Макара не смешили. Зато покатывался со смеху демон, черным силуэтом маячивший у мишеней, издевательски подпрыгивая и приплясывая. Стрелок разрядил в демона автоматную обойму, чем изверг у солдата-инструктора поток эпитетов, фрагментарно воспринятых адресатом: «Муд… еб… уй… шел отсюда!!!»

Потом была вторая бессонная ночь и хмурое утро с проливным дождем. Макару вновь повезло: строевую часть отменили, а церемонию зачитывания присяги перенесли в казарму.

По возвращении в МОТКИ на кафедре состоялись итоговые экзамены. Большинство экзаменов Макару зачли благодаря реферату «Капитуляция гитлеровской Германии под Москвой». В нем он доказывал, что в ноябре 1941 г. фюрер был захвачен советской агентурой и доставлен в ставку верховного главнокомандующего. Подписав акт о безоговорочной капитуляции, он отправился на Соловки. Однако заинтересованные в раздувании европейского конфликта американцы подменили Гитлера двойником. Между тем истинный вождь германской нации скоропостижно утонул в Белом море, унеся на дно доказательства капитуляции. Двойник не обладал полководческим даром и совершал ошибку за ошибкой, вынудив США вступить в войну для ликвидации следов подмены. В 1945 г. американцы тайно устроили своему протеже аутодафе в Берлине. Реферат произвел фурор и был выпущен отдельной институтской брошюрой тиражом в 50 экземпляров. Петра Алексеевича, несомненно, обрадовало бы это событие в жизни внука, но они с женой к тому времени упокоились на Даниловском кладбище.

Впоследствии я не обнаружил реферата Макара ни в библиотеке института, ни где бы то ни было. А жаль! Он предвосхитил современные исследования, согласно которым Гитлер сотрудничал с американской разведкой, скрывался во льдах от возмездия и готовился к капитуляции в связи с невосполнимыми потерями немецкой боевой техники под Москвой.

Последний экзамен принимал у взвода флегматичный майор, назвавшийся специалистом по базам данных. Макар топтался за дверью в ожидании окончательных результатов, когда к нему подошел Загряжский:

– Здравия желаю, Красков! Ну что, сдал?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Поздравляю!.. Понимаешь, Красков, майор не с кафедры, заезжий, а гляди-ка, сидит и трудится. Надо его отблагодарить.

– Огромное вам спасибо, товарищ майор, – обратился Макар к закрытой двери.

– Нет, надо скинуться и…

В этом «и» состояла загвоздка. Хотя Макару перевалило за двадцать (условно), он не потреблял спиртного и не имел опыта приобретения пол-литра. Тем не менее, он кивнул Загряжскому и, собрав деньги, прибег к испытанному средству – к услугам заместителя. Изучивший живоносные окрестности института Денис оперативно добыл запотевшую бутылку. Радея о конспирации, командир отворил дверь, приблизился к экзаменационному столу и прошептал:

– Товарищ майор, мы приготовили для вас… подарок. Когда лучше вручить?

Майор покосился на дарителя и указал рукой под стол. Макар тихими стопами вернулся к двери и впустил в аудиторию Дениса с бутылкой в кармане.

– Куда ее, к едреной матери? – шепнул заместитель.

– Поставь под стол!

Денис полез сбоку под стол. Аудитория удостоилась лицезрения его круглого зада. Зрелище было не из приятных. К тому же зад не думал исчезать. На сонном лице майора промелькнуло нечто вроде изумления, и Макар плюнул с досады. Денис явно застрял или зацепился за ножку. Его надрывное кряхтенье сменилось приглушенными возгласами: «Суки! Понаделали столов!» Изумление на лице майора уступило место беспокойству. Неизвестно, какая эмоция отразилась бы на нем следующей. Поднапрягшись, Денис дернулся, и обеспокоенное лицо майора накрыло столом.

Бутылка уцелела. Кувырнув стол, Денис продолжал сжимать ее в руке. Студенты извлекли экзаменатора из-под стола, и в знак примирения Макар пообещал ему второй подарок. За ним поплелся, злобно матерясь, освободившийся из плена заместитель. Этим казусом завершилась командирская деятельность Макара.

Занятия на военной кафедре дополнялись небезызвестным предметом под названием Гроб (Гражданская оборона), обязательным для всего курса, а не только для мужской половины. Бессодержательные семинары не отложились в памяти Макара, зато в нее врезалось посещение районного убежища. К сожалению, само убежище им в подробностях не показали. Спустившись под землю, они расселись за партами в кабинете и выслушали очередную лекцию о ядерных взрывах и защите населения. Но Макар чувствовал – там, за стенами, лежат вместительные отсеки, гулкие залы и запутанные галереи, отнюдь не пустующие в ожидании людей.

Сквозной ветерок донес до студентов жалобный крик. Они в замешательстве воззрились на лектора – худощавого дяденьку в потертом костюме, с мумифицированным личиком и тонкими пальчиками, поигрывавшими указкой. Крик оборвался на леденящей душу ноте. Лектор ощерил в ухмылке гнилые зубы и затараторил о типах и функциях убежищ. Из шушуканья однокурсников Макар понял, что те приписали крик случайному посетителю, заблудившемуся в подземных тоннелях, и огорченно вздохнул – теперь они не решатся осмотреть убежище, даже если сей дивный муж с указкой даст им согласие.

На пятом курсе распространились слухи о новом законе, согласно которому выпускников военной кафедры после института отправляли на год в действующую армию. Многие поостереглись идти в военкомат с институтской справкой, предназначенной для обмена на офицерский военный билет. Но Макар сходил, и ему без задержек выдали зеленую корочку младшего лейтенанта запаса. Он устроился работать на бывшее оборонное предприятие под крыло Сергея Владимировича. Через два года молодой инженер увяз в радиолокационной терминологии – по части компьютерных программ он «поплыл» еще в МОТКИ, – и задумался об уходе, как вдруг в Кузьминках зазвенел телефонный звонок. Снявший трубку Макар услышал голос, отрекомендовавшийся майором Коровенковым из военкомата:

– Макар Сергеевич Красков?

– Да, это я.

– Отдавать долг родине собираемся, Макар Сергеевич?

– То есть… чем отдавать?

– Службой в армии.

– Я запасной.

– Неважно. Полгода послужите рядовым, затем…, – в трубке зашелестели бумагами, – …лейтенантом. Официально вызывать вас не стану. Загляните в мой кабинет, побеседуем. Кстати, в компьютерах разбираетесь?

– Худо-бедно.

– У меня компьютер тормозит. Скорее всего, «маму» менять надо. Не поможете?

– Маму? Менять?! В доме престарелых, что ли?

– Ладно, юморист! Ты меня понял. Запиши название процессора. Вот так. И мой домашний номер. Найдешь «маму», позвони. Попробуем решить твою проблему…

Обескураженный Макар обратился за консультацией к родителям:

– Майор Здоровенков из военкомата требует нового папу.

– Папу? – всполошилась Дора Петровна. – Это ты – папа?!

– Уймись, мать, – постаревший Сергей Владимирович заимствовал «мать» из лексикона покойного тестя. – Повтори, Макар. Что хочет майор?

– Маму. Я перепутал. Компьютерную маму.

– А, материнскую плату! Тебе незнаком этот термин?

Макар пожал плечами. Знания, впитанные в институте, неудержимым потоком изливались из его головы под напором мистики и философии. Он протянул отцу листочек с буквами и цифрами. Сергей Владимирович нахмурился:

– Дорогая вещь! Купить ее непросто. Позвони-ка Здоровенкову и скажи, что помочь не сможешь. Он наверняка блефует. На худой конец сошлешься на занятость в оборонке.

Субботним вечером Макар набрал номер Коровенкова. И снова ему посчастливилось. Майор, по-видимому, не ждал звонка. Он был вдребезги пьян и понес околесицу о ребятах, которых «откосил от армии», с перечислением оказанных теми услуг. Когда юноша выразил сожаление по поводу «мамы», Коровенков принялся браниться и грозить повесткой. Макар с отвращением повесил трубку и доложил о разговоре отцу. Сергей Владимирович крякнул:

– Отлично! Теперь, помяни мое слово, он объявится нескоро.

Конструктор угадал. Наговорив лишнего, Коровенков предпочел не рисковать, и больше Макар не имел дел с военкоматом. На всякий случай он просидел годик на отцовском предприятии, раздражая программистов своей апатией, а потом навсегда распрощался с научно-техническим миром.

– Не приобщился я в полной мере к войнушке взрослых, – резюмировал Макар. – Не вырос настоящим российским мужиком. Остался никчемным барином!