Старик и Лагуна

    Вторая половина октября для рыбаков Ямала – мёртвый сезон: закончилась летняя рыбалка и ещё не стал надёжный лёд для зимней – подлёдной. На Обской губе это сезон штормов. Хотя губа – это ещё не море, но все же в самом узком месте ее ширина составляет не менее сорока километров, так что ветрам есть, где разгуляться. Волны при господствующем восточном ветре не уступают морским. На лагуне же поспокойнее, и если повезёт, то случается ухватить скатывающегося с озёр на зимовку пыжьяна – к осени жирного, икряного, мало чем уступающего прославленному муксуну. Вот и стараешься до последнего не снимать сети, чтобы потешиться ушицей из свежей рыбёхи. Ведь совсем не плохо же, ей Богу, под стопочку!

    В тот год губа штормила и сентябрь, и октябрь прямо-таки по-чёрному. Так что ряпушкой, увы, полакомиться не довелось. Вся надежда была на лагуну, где уже появились, правда, первые ледовые закраины, но, преодолев их, на чистую воду прорваться всё же ещё можно было. Прибрежные сети, конечно, пришлось снять, но фарватерные ещё баловали свежей рыбкой. Ледостава, однако, можно было ожидать со дня на день. Уже установилась устойчивая отрицательная температура, и только ветерок, покрывающий водную гладь зыбью, не позволял сковать её льдом.

    Но все же в один из дней середины октября с вечера вызвездило, ветерок ослаб, что предвещало скорый ледостав. Придя на берег лагуны спозаранку, старик убедился, что не ошибся в своих наихудших предположениях – вся её ширь от самого мыса до коренного берега отливала стеклом. Он осторожно ступил на лёд. Под ногами разбежалась паутинка трещин, лед еще какое-то время держал, а потом с хрустом провалился. Толщина его была не более сантиметра. «Однако – почесал он затылок, – до фарватера не менее километра». Предстояла серьёзная схватка и надо было обстоятельно подготовиться к ней.

    Старик обрядился в химзащитный костюм, погрузил в дюралевую "Казанку", помимо обычной оснастки, еще и лопату, молоток, топор и столкнул лодку на лёд, который затрещал под её тяжестью. Всем телом навалился на корму – и лёд в этом месте проломился. Носовая же часть лодки, задравшись, только царапала его. Вновь навалившись на корму и ломая лёд, стал продвигать лодку метр за метром вперёд. Так, уподобившись ледоколу, (благо, лагуна здесь мелководна), старик преодолел половину расстояния до фарватера. Но вот поглубело – пришлось залезть в лодку и сменить тактику продвижения. На вёсла надежды не было – им не под силу толщина льда.

    Пришёл черёд топору и лопате. Обкалывая ими лед по периметру лодки, старику удавалось медленно продвигаться вперёд. Лёгкий ветерок с берега помогал, избавив от необходимости отталкиваться ото дна. Продвижение, конечно, замедлилось, но с каждым ударом топора или лопаты ребром фарватер медленно, но всё же неуклонно приближался.

    К полудню старику удалось добраться до сетей, которые не только вмёрзли в лёд, но были сверху донизу забиты иглистой шугой. Та часть сети, которую удавалось втащить в лодку, превращалась в сплошной ледяной ком. Теперь в ход пошёл молоток. На эту каторжную возню с сетями ушёл не один час.

    Меж тем мороз крепчал, и, пока старик управлялся с сетями, пробитый им в ледяном поле ход где-то сомкнулся, где-то покрылся хотя и молодым, но уже достаточно-таки прочным льдом. Применить прежнюю тактику продвижения оказалось невозможным: при попытках оттолкнуться ото дна ветер с берега тут же отжимал лодку на прежнюю позицию. Продвижения никакого. Мышеловка захлопнулась...

    Со всей очевидностью старик осознал полную безысходность своего положения. Если, не приведи Господь, ветер усилится, его неизбежно вместе с ледяным полем через горловину вынесет в Губу, откуда возврата уже нет. И эта безрадостная перспектива дамокловым мечом нависла над его седой головой. Промокшая одежда на морозе одеревенела – и только интенсивная работа позволяла сохранять внутреннее тепло. Но его оставалось всё меньше и меньше.

    А события развивались как раз по худшему сценарию: ветер усилился и лодку вместе с ледовым полем стало сносить к горловине лагуны. За свою долгую, насыщенную драматическими событиями жизнь в каких только ситуация не доводилось побывать старику. Тонул в Чёрном и в Баренцевом морях, замерзал на Ямале и Новой Земле, под снегом пережидал пургу на острове Белом, горел в охотничьей избе на диком пустынном побережье; его накрывало радиацией после ядерных испытаний на Новой Земле, проваливался в трещины на Ледовом барьере в Антарктиде – и каждый раз находил выход, судьба до сих пор его хранила. Он безжалостно настёгивал разбегающиеся мысли: необходимо найти выход из этой безысходности.

    «В жизни можно сделать всё что угодно, если не надорвёшься…» – утверждал главный герой из «Последнего дюйма» Джеймса Олдриджа. Обещая перевернуть Землю, Архимед просил дать ему только точку опоры... Вот этой-то точки опоры сейчас как раз и не было – под днищем лодки – зыбкий лёд.

    Лихорадочно перебирая в голове варианты спасения, старик припомнил древний способ сталкивания судов с мели. Якоря заводили на глубокое место и лебёдками подтягивали к ним судно. Нечто подобное стал делать и он: забрасывал якорь максимально вперёд, и когда он цеплялся заострёнными лапами в пробитый ими лёд, одной рукой непрерывно обкалывая лёд у носовой части лодки, другой изо всех сил подтягивал лодку по освободившейся ото льда воде к якорю. Подтянувшись к якорю вплотную, он забрасывал по ходу движения концевой груз от сети, который представлял собой гусеничный трак, имеющий зацепы не хуже, чем у якоря, освобождал якорь и тем же способом подтягивался к траку. Жаль, что верёвки были коротковаты – чуть более трёх метров. Так старик включился в гонку с дрейфующим льдом, пядь за пядью отвоёвывая у него пространство. Тут уж не до отдыха..., ставка – жизнь.

    Быстро канул короткий осенний день. Всё вокруг погрузилось в беспросветный мрак. На небе вспыхнули мириады звёзд, которым до старика с его заботами и проблемами не было никакого дела. Да ещё вдоль горизонта высветились огоньки посёлка. И в каждом огоньке своя жизнь, уют, тепло домашнего очага, но и они, впрочем, столь же далеки, недосягаемы и безучастны к человеку в лодке, как и звёзды. В эту ночь он был один на один с закованной в ледяной панцирь лагуной.

    Мороз крепчал, пробивать лед становилось все труднее. Но нельзя было позволить себе ни минуты отдыха – безжалостный дрейф моментально поглотит отвоёванные метры. Ничего иного не оставалось, как без передышки рубить лёд. И больше ничего другого в мире не существовало, кроме этого ненавистного льда.

    С монотонностью робота поднимался и опускался топор. Миновала полночь, и постепенно дальние огоньки посёлка погасли один за другим, как бы побеждённые тьмой и холодом. Манящий ориентир исчез, и оставалось надеяться на негасимую Полярную звезду – верную помощницу странников, правда, и она, зависшая практически над головою, казалось, только посмеивалась ехидно. Правда, был ещё и ветер, что неизменно дул в лоб. Чтобы хоть немного передохнуть, старик попытался зацепиться якорем за дно, но напирающее ледяное поле вытаскивало его, делая все его попытки безрезультатными. Приходилось снова рубить и рубить лёд...

    Силы убывали, и старик с досадой начал осознавать, что проигрывает в борьбе со стихией льда. Хотя и удалось незадолго до рассвета уже настолько продвинуться к берегу, что уже доставал веслом до дна, но ветер усилился, и все его дальнейшие усилия сводил к нулю. Пришлось поменять тактику. Отталкиваясь изо всех оставшихся силёнок ото дна, пытался таким образом продвигать лодку... Но у стихии на этот случай были свои соображения: встречный ветер тут же разворачивал лодку боком к берегу и, похохатывая, возвращал её на прежнее место. Эх, если бы был напарник! Но, увы!

    Оставалось решиться на последний вариант: замерил веслом глубину – чуть выше, чем по грудь... Эх, была – не была! Или пан, или пропал – другого выхода просто нет! И спрыгнул за борт...

    Старику не раз приходилось купаться в ледяной воде в Карском море, но то бывало летом, и, хотя температура воды едва превышала нулевую, но зато воздух прогревался выше двадцати градусов.

    Припомнилось одно лето в пору его юности, когда целую неделю держалась, прямо-таки, запредельная для Арктики жара – чуть ли не под тридцать градусов. Тогда почитай почти всё «южное побережье Северного Ледовитого океана» близ Амдермы было усеяно купающимися. Сразу после работы все спешили к морю. В выходные же оставались на берегу с ночёвкой. Хотя «ночёвка» здесь – понятие относительное: ведь полярный день царил ещё вовсю...

    Среди купавшихся парней – полярных волков со стажем, какими они тогда себя считали, была и одна представительница прекрасного пола. Ее муж был настолько заядлым рыбаком, что даже ради редчайшей возможности искупаться в Карском море не в силах был пожертвовать рыбалкой. Отправляясь на выходные с рыбацким вездеходом на озёра, он просил: «Ребята, возьмите Иринку с собою за компанию на купание, а то она одна идти стесняется». Те, согласившись, даже не подозревали, на какую пытку себя обрекали...

    Девица она была – чисто красавица... Всё при ней... Купальных принадлежностей в Амдерме, естественно, ни у кого не было. Парни купались в сатиновых трусах по колено, она же надела своё лучшее нижнее гипюровое бельё телесного цвета.

    Ныряя со льдин, парни проплывали под водой насколько хватало дыхания и воли. Вода не ощущалась холодной – она просто обжигала. Синюшно покраснев, с «гусиной кожей», они пробкой выскакивали из воды и бегали по берегу, пока не удавалось согреться. А потом блаженно растягивались на прогретом галечнике, подставляя ласковому солнцу то один, то другой бок.

    Когда же из воды, словно Афродита, выходила Ирина с распущенными русалочьими волосами, как бы вся светящаяся насквозь... гипюр плотно облепливал каждую ее выпуклость, каждую впадинку и становился практически полностью прозрачным...

    Она ложилась рядом – и стойкие "полярные волки", как по команде, дружно переворачивались на живот. Лежали, не меняя позы. Она же, нежась, поворачивалась к солнцу то одной, то другой стороной, и удивлённо спрашивала: «Ребята, а почему вы загораете только на животе?» Бросая на неё косые взгляды, те в ответ несли какую-то нелепицу, и каждый думал про себя: "Нет, уж лучше бы я поехал на рыбалку".
                ***               
    Но тогда они ныряли всего лишь на несколько минут, да и было, хотя и полярное, но всё же лето. А теперь совсем иной расклад. Бытует проверенное на практике суждение, что в ледяной воде человек остаётся жив немногим более полу-часа, причём половину этого времени он находится в бессознательном состоянии. Теперь же старику предоставлялась возможность опровергнуть это суждение. Чтобы добраться до берега и часа не хватит.

    «Да, коротковатой оказалась кольчужка»... Химзащита не была рассчитана на такую глубину – и ледяные струйки зловещими змейками поползли за пазуху и за шиворот. Через несколько минут ледяная вода заполнила все полости костюма и сдавила безжалостными клещами – аж дух перехватило. Старик попытался навалиться на корму, чтобы проломить лёд, но он стал крепче, чем утром, да еще и лодку разворачивало встречным ветром. Тогда он навалился на борт, лодка стала черпать воду и он удержи-вал её, пока не затопил наполовину.

    Теперь и корма стала пониже – удобней наваливаться на неё, и отяжелевшую посудину не так мотал ветер, да и возросшая тяжесть лодки лучше продавливала лёд. Когда под ногами не зыбкий лёд, а земная твердь, стало проще бороться с ледяным дрейфом. Конечно же, он промок насквозь, но попавшая под химкостюм вода не циркулировала и потому была всё же несколько потеплей забортной, что и позволило ему продержаться те пару часов необходимых для того, чтобы добраться до берега.

    Временами раз за разом им овладевала шальная мысль – бросить лодку и прорубаться топором к берегу, но он отгонял её. Под конец старик настолько обессилел, что с трудом заставлял себя соскальзывать с кормы лодки в ледяную воду. Ему даже казалось, что он засыпал на несколько мгновений, упав грудью на корму, но всё вновь и вновь поднимался, как сомнамбула, повторяя механические движения, всё ближе и ближе пробиваясь к берегу – к спасению...

    Вот наконец и он – желанный берег! Ноги не держали... выполз на четвереньках.  Но это была победа! Это была победа человеческой воли и духа над стихией.
                ЭПИЛОГ
    Летний вечер баловал приятной после знойного дня прохладой. Старик любил в эти часы сидеть на скамейке под старой грушей, газета обычно оставалась недочитанной, так как мысли настойчиво листали страницы прежней жизни, которая была намного интересней, чем газетные "сенсации"...

    Из приоткрытого окна дома доносились звуки веселой песенки – внук смотрел мультики. Погруженный в воспоминания, старик не заметил, что песенка зазвучала совсем рядом – на крыльце в явно прекрасном расположении духа стоял внучок и горланил полюбившиеся строчки:
    – Никогда не теряй, не теряй своей мечты, твердо верь, твердо знай – все на свете сможешь ты!
    – А ведь правильные слова в твоей песне, верить в свои силы – великое дело, вера и упорство способны творить чудеса! – старик ласково пригладил ладонью непокорный русый чубчик ребенка.
    – Ну, что ты, деда, это же сказка, в жизни так не бывает! Жизнь – трудная штука, – с важной серьезностью произнес внук видимо услышанные где-то слова.
    – Не бывает? Еще как бывает, не то не сидел бы я сейчас вот тут с тобой.
Глаза мальчонки загорелись:
    – Расскажи, ну, деда!

    Старик на минутку прикрыл глаза... И, как тогда, много лет назад, ощутил сковывающий тело холод и неодолимое стремление выжить, и голос каждой клеточки своего организма: "Ты сможешь...Ты сможешь...Ты – СМОЖЕШЬ".
    – Ну, тогда слушай...

П-ов Ямал, Мыс Каменный, 2013г.