Искупление 22. Беда

http://www.proza.ru/2015/09/09/1179

Отошли новогодние праздники и начались будни. На людях Кира отвлекалась, но дома, сидя с вязанием у телевизора или с книгой, ловила себя на том, что давно не следит за событиями на экране, не вникает в сюжет – ею снова овладевали мысли о новогодней ночи. Глебов настолько вторгся в её размеренную жизнь, что теперь она не могла просто выбросить его из головы. Он вошёл в её мысли с той же наглостью, с какой появился в жизни, и уже невозможно сделать вид, что его нет. Если бы ещё не их встреча с Сергеем. До сих пор при воспоминании об этом её охватывает чувство мучительного стыда и возникает лицо Сергея – закаменевшее, враз облитое бледностью. Что он тогда подумал?

Странно, что Серёжка вернулся. Кира до сих пор не знает – почему. Просто, когда стояла и плакала, уткнувшись в пальто на вешалке, плакала от стыда и обиды, вдруг почувствовала на плечах чьи-то руки – обернулась испуганно и с облегчением уткнулась в его рубашку.

И всё. Ни Сергей, ни она не сказали о случившемся ни слова. Серёжка утешил её, уговаривал, как маленькую девочку, увёл в ванную, умыл. Потом стал подтрунивать над ней, шутить, пока она не рассмеялась сквозь слёзы. А потом в так и не запертую дверь снова ввалились друзья и предъявили ультиматум: им не интересно всю ночь сидеть в машине и если несносная парочка намерена уединиться, то они не против, только пусть сначала хоть выпьют с ними за Новый год. Сергей вопросительно посмотрел на Киру, и она махнула рукой – едем! Но и потом, в круговерти праздника, она так и не смогла отделаться от мыслей о Глебове.

И что ещё хуже, – он остался с Кирой и позже.

Она не хотела верить ни одному, сказанному им слову. «Он блефует, – уверяла себя Кира. – Это обыкновенная лапша для ушей наивных девочек». Но, несмотря на это, на улице она теперь чувствовала себя неуютно. Прежде в толпе людей Кира была почти как на необитаемом острове – никому нет до неё дела и ей ни до кого. Теперь же она несла ощущение, что её обшаривают чужие глаза. Кира даже старалась не очень смотреть по сторонам – боялась встретиться с его глазами, боялась, что страх её подтвердится…

Кира злилась, обзывала себя шизофреничкой. «У тебя скоро разовьётся мания преследования! – ругалась Кира, но переломить себя не могла – он поселил в ней иллюзию своего присутствия и это выбивало из её размеренных будней.»

Хотя внешне всё как раз было прекрасно. И Сергей, и друзья, невольно втянутые в историю с Глебовым, казалось, напрочь забыли о нём. А сама Кира даже Светлане ни слова не сказала о своих новогодних злоключениях, не говоря о маме.

Татьяна Ивановна прекрасно отдохнула в семье золовки, с которой у неё были отношения, как с родной сестрой. Смена обстановки, долгие разговоры с близким человеком, сама возможность выговориться подействовали на неё очень благотворно, и она вернулась другим человеком – оттаяла душой, ожила и уже не пугала Киру застывшим, отстранённым взглядом в пространство. Она снова, как прежде, стала живо интересоваться Кириными делами и друзьями, знала всех её коллег и любила, когда Кира рассказывала о работе. Татьяне Ивановне нравилось, когда к дочери заходили друзья. Тогда тихая квартира оживала, наполнялась негромкой музыкой, молодыми голосами, бесконечными разговорами, шутками и взрывами смеха. И Кира в такие минуты радовалась, думала, что время и вправду лечит – мама становится почти прежней: бесконечно доброй, заботливой, расположенной к людям. Скорбь по ушедшему раньше её мужу ушла вглубь, в тайники души. Но только Кира всё равно видела морщинки, которых раньше не было, и совершенно поседевшие волосы. В такие минуты сердце щемило от пронзительной нежности и жалости к милой, неумолимо стареющей маме. Приходило горькое сожаление. Кире казалось, что раньше она не достаточно любила её, была эгоистичной, чаще вперёд думала о себе. Они как будто поменялись ролями: мама стала слабой, стала нуждаться в заботе, в любви, во всём том, что совсем недавно отдавала дочери. Теперь то же самое делала для мамы взрослая, молодая и сильная дочь. Только Кира боялась не успеть отдать маме всё тепло своего сердца и нежность, которую теперь испытывала. Но в последние месяцы горькая печать беды начала стираться и одновременно уходила Кирина тревога.

Тем страшнее и неожиданнее был сердечный приступ, случившийся у Татьяны Ивановны в начале весны.

Они только что вышли из-за стола – ужинали, потом долго пили чай, оживлённо и весело болтали о чём-то. Татьяна Ивановна чувствовала себя прекрасно. Стали убирать посуду. Когда Кира услышала звон бьющихся тарелок и вбежала в кухню, Татьяна Ивановна оседала на пол, хватая ртом воздух.

Кира закричала, попыталась поднять её, но маленькая, худенькая мама вдруг стала страшно тяжёлой, вялое тело выскальзывало из рук. Кира бросилась к телефону, дрожащим пальцем набрала 03.

Татьяну Ивановну забрали в больницу. Кире поехать с ней не позволили, и она осталась одна в квартире, сделавшейся до ужаса пустой. Ночь чёрными проёмами окон-глазниц смотрела на неё – беспомощную перед свалившимся горем.

http://www.proza.ru/2015/09/09/1203