В жизни мужчины, если не считать детства, всего два возраста: молодость и старость. В молодости все еще впереди, и ты все можешь, а если что-то не успел, неважно, всегда есть время сделать, достичь, и любая из женщин, которая вдруг понравилась, может быть твоей. В старости ты только вспоминаешь, что мог в молодости, осознаешь, что так много времени потрачено зря, и уже не наверстать, и время утекает сквозь пальцы, и ощущение этой безвозвратной потери посещает все чаще и чаще, и вдруг понравившаяся женщина твоей уже не будет.
Старость пришла неожиданно, в день пятидесятидевятилетия.
Николай Михайлович приехал в филиал фирмы в конце мая накануне своего дня рождения. Приближалось пятьдесят девять, последний рубеж зрелости, а дальше, как ни молодись, все равно старость. Он легко согласился на эту командировку, хотя шеф, а также давний друг и однокашник оправдывался:
- Извини, Коля, но больше послать некого. А на эту молодежь в филиале я не надеюсь, уж будь добр, не откажи. Очень важный подряд, очень, упускать никак нельзя, но все досконально надо проверить на месте. Ты сможешь, а на них я не надеюсь…
Николай Михайлович не отказал, а если сказать честно, согласился с легким сердцем, не любил он в последние годы дней рождений, он стал ощущать время, и каждый новый день рождения был как верстовой столб: вот еще год прошел, жить осталось на год меньше. И не то, чтобы он хандрил постоянно, но вот накануне и в сам день рождения это приходило, поэтому он был рад отвлечься на новом месте. Хотя место было и не таким уж новым, в этом провинциальном городке, где обосновался филиал их строительной фирмы, он бывал уже несколько раз, то с элементарной проверкой фактического состояния дел, то с экспертной оценкой очередного подряда. Это же предстояло и теперь. Николай Михайлович позвонил в гостиницу, чтобы заказать номер, и сильно удивился ценам – за год с небольшим они выросли вдвое, впрочем, неважно, оплачивает фирма. В этот же день купил билет на поезд и вечером выехал. Ехать предстояло четырнадцать часов, прибытие около десяти утра. Николай Михайлович прекрасно выспался, поезд пришел по расписанию, и на перроне его встречали директор филиала и знакомый водитель.
Когда подъехали к гостинице, Николай понял, почему выросли цены – в гостинице прошел евроремонт. Знакомая по прошлому приезду администраторша тоже вспомнила его и беседовала как с желанным гостем, тому была причина – Николай Михайлович не курил, номер содержал в чистоте и расплачивался своевременно. Он снял номер на последнем, четвертом этаже, потому что на первом вечерами работал ресторан, и было шумно. Николай Михайлович договорился с директором филиала, что тот пришлет машину после обеда, и пошел устраиваться.
Интерьер номера тоже заметно изменился, кроме евроокон появилось мягкое ковровое покрытие на полу, стены были выровнены гипсокартоном, поменялась мебель: теперь в его одноместном были широкая кровать, журнальный столик, два мягких кресла, тумба и телевизор на ней, внутри тумбы – маленький холодильник. Все было довольно уютно, кроме запаха, запах был синтетический и весьма заметный, Николай Михайлович сразу открыл окно. Затем он распаковал сумку, разложил вещи, ополоснулся под душем, переоделся и отправился пообедать в знакомой столовой. После обеда за ним пришла машина, и он отправился в офис. Побеседовал с сотрудниками, посмотрел проект договора подряда, а ближе к концу рабочего дня поехал на стройплощадку ознакомиться с ситуацией на месте. В общем, первый день не пропал даром, в курс дела он вошел, теперь предстояло самое главное – проверка сметы, а это работы дней на десять.
На следующее утро он спустился в буфет-столовую, который вечером превращался в ресторан, на завтрак. Завтраки были бесплатными, вернее входили в стоимость проживания. Также было и прошлый раз, но и здесь ждал сюрприз, если раньше выдавали комплексный завтрак трех видов, на выбор, то теперь был организован шведский стол, выбирай, что хочешь, сам. Перед изобилием на длинном, плотно заставленном столе, Николай Михайлович растерялся, в конце-концов выбрал салат, бутерброд с сыром, булочку и кофе. С подносом направился к столу. Для завтраков служили четыре стола у левой стены зала, справа стояло еще шесть, но они предназначались для вечернего ресторана. Ближний столик был занят, второй – тоже, за третьим сидела одна женщина, четвертый был свободен. Он направился к последнему, но задержался, спросил у женщины:
- У вас свободно?
- Свободно, - беззаботным тоном ответила она и продолжила, - и я тоже свободна.
Заинтересованно взглянул на нее и увидел карие насмешливые глаза, невольно опустил взгляд и в вырезе блузки увидел ложбинку между двумя полными грудями. Потом, ставя на стол поднос и бросая на нее мимолетные взгляды, непроизвольно отметил: подбородок, пожалуй, тяжеловат; волосы хорошие, густые; еще понравилось, что на лице почти нет косметики, только губная помада, розовая, с блестками: маленькие аккуратные кисти рук без маникюра. Не то, чтобы она понравилась с первого взгляда, но вызывала интерес. Усевшись, наконец, за столом и взяв в руки вилку, подумал, что надо бы продолжить разговор, но ничего путного в голову не приходило. Это была его старая проблема, еще в молодости, пытаясь знакомиться с девушками, постоянно мучился, не знал, о чем говорить, боялся показаться то глупым, то бестактным, и то же самое ощущал сейчас. Взглянул на нее и увидел, она ждет, сказал первое, что пришло в голову:
- Надолго сюда?
- А как понравится, - прежним беззаботным голосом ответила она.
Посмотрел на безымянный палец правой руки: замужем – нет? На пальце было кольцо, кажется даже серебряное, без камня, но сложной ажурной формы. Не замужем – решил для себя, хотя в этом выводе что-то смущало, что-то было не так, но что, он пока не мог понять. И опять произнес банальнейшую фразу:
- Приехали вчера?
- Уже сегодня, за полночь…
- Не выспались, наверно?
- Ну, почему же, вполне. Никто не мешал…- и опять вслед за словами насмешливый взгляд.
Она уже допивала свой кофе и вот-вот должна была подняться. А он мучительно соображал, что же спросить еще, и не находил слов. Она допила кофе, поставила чашку:
- Ну?…
- Что, ну? – тупо переспросил он.
- Ну… вы должны спросить, что я делаю сегодня вечером…
Он наконец-то вышел из ступора:
- И что же вы делаете сегодня вечером?
- А вечером – ничего, но если вы что-то предложите, я на все согласна…
Он испытал странное чувство, с одной стороны, ему вдруг стало легко и непринужденно с ней, как с очень давней знакомой, но, с другой, ее бесцеремонность настораживала – он не любил слишком инициативных женщин. И тут бросил игривую фразу:
- На все?!
- Ну… не на все же сразу. Так что?
- Я возвращаюсь с работы после шести, - сказал он, - и предлагаю в семь встретиться здесь, в холле.
- Только не в холле…
- Почему?
- Слишком много глаз, не стоит светиться…
- А где же?
- Встретимся на улице…Я живу в тридцать втором, перед тем, как выйти, позвоните по внутреннему. Выйдите из гостиницы, идите по улице направо. Я догоню. Ну, пока, – она поднялась, еще раз одарила его благосклонным взглядом и вышла.
Оставшись один, сидел в полной растерянности, только сейчас начал соображать и вспоминать. Она повела его с первой фразы, и он покорно подчинился. Поняв это, разозлился. Во-первых, тетка далеко не красавица, во-вторых, откровенно напрашивается. Оглянулся – в зале он остался один, другие посетители давно поели и ушли. Возможно, весь их разговор происходил наедине, он этого не мог видеть, потому что сидел спиной к остальным, она же видела. Какая предусмотрительность. А фактически заставила назначить ей свидание.
В течение дня он совершенно забыл о ней, вспомнил лишь, когда вернулся в гостиницу. До семи оставался почти час, включил телевизор, потом заварил чай, выпил чашку с печеньем и ровно в семь, в начале программы «Вести» позвонил. Она долго не брала трубку, затем услыхал ее голос, какой-то сникший и даже недовольный:
- А… это вы… а я совсем не в форме, страшно разболелась голова… Мне право неловко, сама напросилась… как-нибудь в следующий раз… Извините.
Она замолчала, хотя трубку не положила. Он тоже не клал трубку и мучительно соображал, что же в такой ситуации ответить, то ли, что он очень огорчен, хотя на самом деле огорчения не испытывал, наконец, сообразил, составил фразу: «Ну, что вы, не стоит извинений», но когда собрался произнести ее, в трубке послышались гудки. Немного удивился, а потом подумал: « Вот чертовка! Ну, и ладно. Нет – и не надо, не больно-то и хотелось». Но теперь возникла проблема, чем занять вечер, сидеть перед телевизором – скучно, решил прогуляться на речку, посмотреть на местных рыболовов. Вода была его стихия.
Когда следующим утром пришел на завтрак, она сидела на прежнем месте, увидев его, улыбнулась, рукой позвала к себе. Но от мелькнувшей вначале улыбки не осталась и следа, не было и вчерашнего веселого нахальства, она была явно расстроена. Участливо спросил:
- Как ваша голова?
- До сих не могу в себя прийти, - заговорила она. – Козел этот мордастый, да еще свою сучку-юристку вызвал, а та: «Ваши претензии не обоснованы, согласно последней поправке в налоговому кодексу мы не обязаны этого делать», и последнюю газету с законодательными актами мне подсовывает, и наклеенным ноготком мне абзац показывает… Сижу как дура!
Она говорила что-то еще, сбивчиво, торопливо, хотя негромко, в полголоса, в зале кроме них завтракали еще трое жильцов. Он ничего не понимал, но видел, что женщине надо выговориться, что-то случилось, ей не с кем поделиться, поэтому она все вываливает на него - какой ни есть, все же знакомый. И ему, вдруг, стало жаль ее, ее одиночества, ее огорчения, и он совершенно непроизвольно накрыл кисть ее руки своею и спросил:
- Как вас зовут?
Она замолчала, посмотрела на его руку, но свою не убрала, растерянно улыбнулась:
- Валентина… А вас?
- А меня Николай, - он помедлил, - Михайлович…
Она опять улыбнулась:
- У меня тут неприятности, а поделиться не с кем, вот на вас все и валю.
Она так и не убрала руки, ему пришлось убрать свою, спросил:
- Так что у вас за неприятности?
Она улыбалась, ее карие глаза излучали вчерашнее лукавство:
- Да, ерунда, наверно… я уже перекипела.
- Так что же все-таки случилось? – настаивал он.
- Я налоговый инспектор, - ответила она, - проверяю здесь одну фирму, ну, и сразу накопала серьезное нарушение. А когда стала предъявлять, оказалось, что вышла новая поправка, ну, и я как в лужу. А откуда я могла знать, если поправка вышла за день до моего отъезда, да и поправку можно читать двояко, явно потом будут решения судов по прецедентам и комментарии, – она опять занервничала, речь ускорилась, и он опять накрыл ее кисть.
- Я думаю, - сказал он, - надо оставить этот спорный пункт, наверняка у вас еще много других вопросов, а это само по себе потом решится… А ровно в семь вечера я выйду из гостиницы и пойду направо по улице ма-а-а-аленькими шажочками… А сейчас давайте есть, ваша яичница совсем остыла, - и пожал ей руку.
Она улыбнулась, у нее была чудесная улыбка, на щеках обозначались чуть заметные ямочки.
- Вы просто психотерапевт какой-то. А я вчера кипела сама в себе, даже спала плохо. Надо было вас вчера к себе позвать… на сеанс. – В ее глазах опять сквозило ехидное лукавство. – Да…а в семь я выйду первой и сама позвоню вам. Моя очередь…
Он улыбнулся в ответ, эта женщина начинала ему нравиться. И в этот день на работе он часто вспоминал о ней и всякий раз непроизвольно улыбался.
Она позвонила чуть позже семи, но сказала:
- Я пока не собралась, не успела, позвоню чуть позже, минут через двадцать. Ждите.
«Ждите» было сказано тоном, не терпящим возражений. Он уселся перед телевизором, ждать, непроизвольно взглядывал на часы. Через двадцать минут она не позвонила, он стал нервничать, с одной стороны, вроде и спешить некуда, но время уходило, а звонка все не было. Решил, что это обычное женское кокетство, никуда не денешься. Звонок раздался черед тридцать пять минут, он специально отметил время, сказала:
- Все, я пошла, только вы не выходите следом, минут через пять, я далеко не уйду.
- К чему такая конспирация? – спросил он. – Вы же свободная женщина.
- Да, свободная, - ответила она, - но я еще и государственный чиновник, инспектор…
Он вышел ровно через пять минут и пошел направо, вглядываясь вперед, ее не было. Прибавил шагу, прошел квартал, но ее так и не увидел. Здесь улица становилась наподобие бульвара, между проезжей частью и тротуаром росли деревья – клены и вязы, справа, между тротуаром и домами тоже деревья и кустарник, здесь же справа вразбежку стояли скамьи. Он шел вперед все быстрее, удивляясь, как далеко она смогла уйти. Впереди видел одну явно старушку, двух мамаш с колясками и группу молодежи, потом, обогнав старушку и мамаш, заметил впереди полускрытую молодежной группой фигуру одинокой женщины и почти побежал, но справа сзади раздался оклик:
- Николай Михайлович, это куда вы так рванули?
Остановился, оглянулся, – она сидела на скамье, улыбалась ему. И в этот момент показалась очень красивой, потом он уже разглядел, что у нее накрашены ресницы, наложены тени и тщательно уложены волосы, но в тот первый миг даже удивился, почему раньше ее внешность казалась ему заурядной. Подошел, сел рядом, приподнял ее руку, поцеловал, потом приобнял за плечи и поцеловал в щеку, затем прижал к себе и попытался поцеловать в губы, но она отвернула лицо:
- Николай Михайлович, вы слишком резко начинаете, не надо…
Только тут сообразил, что для первого свидания он явно торопится, хотя сделал все совершенно неосознанно.
- Так что будем делать, куда пойдем? – напомнила она
- Что предложите, то и будем делать, – переадресовал ей инициативу.
- Экой, вы, однако, хитрый, - она поняла его ход. – Ну, ладно, я предлагаю посидеть в какой-нибудь кафэшке, только, где потише.
Такая кафэшка нашлась, посетителей немного, и музыка была негромкой. Официантка принесла два меню, Валентина принялась внимательно изучать, он же, развернув папку, понял, что в этом полумраке без очков, у него было плюс полтора, ничего не разглядит, закрыл папку и положил на стол.
- Вы почему ничего не выбираете? – спросила она.
- Полагаюсь на ваш вкус…
- Какое закажем вино? Я предлагаю белое полусладкое…
- Хорошо, пусть будет белое полусладкое, - согласился он, хотя предпочитал красное сухое, потом согласился и со всем остальным, только салат себе заказал овощной.
- Вы вегетарианец? – удивилась она.
- Нет, в принципе, я ем все, но у меня было трудное детство, к мясу не привык…
- Значит, вы мне расскажите про свое трудное детство, - заключила она.
Но до его детства так и не дошло, когда они выпили за знакомство, зазвонил ее сотовый.
- Да… Ну, и что?! – ответила она, - Меня такой ерундой не доставай, сам не маленький! – и после паузы. – Все, я сказала! – она нажала кнопку отбоя, потом вообще отключила телефон, сообщила. – Это мой, кобелиус примигениус.
- Какой примигениус? – не понял он
- Муж…
Николай растерялся, он считал, что она не замужем, но тут же вспомнил, что в самом начале в ее облике показалось странным – она была небрежна к своей внешности и нарядам, а это признак замужних женщин. Только сегодня она наложила макияж, прежде же обходилась только губной помадой. И одета была обыденно, сейчас в юбке до колен однотонного палевого цвета и джинсовой куртке, на ногах – босоножки, и все это простенько, без претензий. А она стала рассказывать о своем муже, который уже второй, а с первым она развелась три года назад, когда он совсем «скобелился», и даже домой притащил кое-что, что и ей пришлось лечиться. Ее откровенность для столь недавнего знакомства была шокирующей, но она вела свой рассказ обыденным голосом, даже будто извинялась, а он смотрел и видел светло-карие глаза, сейчас просто уставшие, без следов прежнего лукавства и озорства, понимал, что и со вторым мужем далеко не все ладно, ей хочется выговориться, и она избрала его, возможно, он внушает доверие, а может и нравится, хотя старше ее лет на двадцать, а может, и двадцать пять.
- Сколько вам лет? – напрямую спросил он.
- Тридцать девять. А что? – подняла удивленный взгляд и замолчала.
- Извините за бестактность, - ответил он, - просто мне ровно на двадцать лет больше.
- Наверно вам скучно слушать, что я рассказываю?
- Нет-нет, не скучно… Давай на «ты», - и продолжил. – Ты мне очень нравишься, и все про тебя мне интересно. – Взял ее руку, пожал, потом наклонился над столом, поцеловал пальцы. Затем подлил в бокалы вина. – Давай выпьем, за тебя, и я буду слушать весь вечер.
И она стала рассказывать о втором муже, который после развода с первым ей просто проходу не давал, и она, в конце-концов, согласилась выйти за него, так что холостой пробыла всего полгода. И дети к нему относятся, в общем, хорошо, и дочь и сын. Сын, он младший, правда, частенько дерзит, но видно возраст такой, тринадцать лет, да и отец на лето его забирает к себе, вернее, к своей матери, его бабушке. Он спросил о дочери, и она рассказала, что дочь – умница, уже на втором курсе мединститута, на бюджетном, и еще подрабатывает медсестрой в частной клинике. Денег с матери не тянет, но она все равно посылает ей в месяц две-три тысячи, а то и четыре, как получится.
- Так почему, все-таки, примигениус? – напомнил он.
- Да такой же кобель, как и первый, – стала рассказывать она. – Однажды из командировки приезжаю, мне в год раза три-четыре приходится выезжать на ревизии, чувствую что-то не то, запах чужой, потом еще пятна какие-то на наволочке, присмотрелась – по цвету помада, да еще в ванной на расческе чужой волос. Ну, все понятно, это он в мое отсутствие бабу приводил, и видимо, не раз, если запах въелся. В первый момент в шоке была, но одновременно и верить не хотелось, как-то цепляешься неизвестно за что – а может, ошиблась, а тут его сотовый пискнул, эсэмэска пришла. Я перехватила, открыла, а там послание, от нее, старые входящие посмотрела – то же самое, причем с такими деталями, что уши краснеют. «Ну, и скотина же ты, - говорю ему, - в мою квартиру, куда я тебя сдуру прописала, ты б-дей водишь!» Он сначала, мол не было ничего такого, но когда телефон показала, замолчал. Его вещички стала по квартире собирать и за дверь выкидывать, потом и его туда же. Ну, поревела, конечно, что не везет мне на мужиков, решила развестись. А утром выхожу, он в подъезде у стенки сидит, смотрит на меня как побитая собака и молчит. Потом на колени встал и ноги мне целует. Ну, в общем, простила. Только отношения уже, конечно не те…
- И ты решила ему мстить, - вставил он.
- А я еще ничего не решила, - ответила она, и в глазах промелькнуло прежнее лукавство.
В кафе они просидели до половины одиннадцатого, потом медленно возвращались в гостиницу, и он целовал ее то в щеку, то в шею, но губы она отворачивала. Когда до гостиницы осталась сотня метров, сказала:
- Здесь мы расстанемся, а вы войдете не раньше, чем через пять минут, а лучше через десять…
Они стояли лицом к лицу, он обнял ее и наконец-то дотянулся до ее губ и почувствовал, как она сама потянулась к нему, но потом сказала:
- Так не надо, слишком рано…
Он проводил ее взглядом до двери гостиницы и повернул в обратную сторону. Он был счастлив, улыбался. В гостиницу вернулся не через десять минут, а через полчаса, когда открывал дверь номера, услыхал, что звонит телефон. Это была она, спросила:
- Вы где так долго пропадали, я уже волноваться начала, третий раз звоню.
- Просто гулял…
- Ну, ладно, спокойной ночи…
Но ночь для него получилась неспокойной, долго не мог уснуть. Он хотел эту женщину, и сознание того, что она рядом, этажом ниже, пробуждало самые авантюрные мысли, хотя умом понимал, нельзя быть слишком навязчивым, всему свое время.
Утром, идя на завтрак, радовался, что увидит ее, заранее придумывал комплименты, но ее в зале не было. Сначала он даже не ел и ждал ее, потом ел, но очень медленно, но она так и не появилась. У него оставалось мало времени, в половине девятого за ним должна была подойти машина, а еще надо было переодеться. В конце-концов он начал злиться. Вернувшись в номер, сразу позвонил, но трубку никто не поднимал. Он перезвонил из опасения, что набрал не тот номер, она не отвечала. Раздосадованный, даже растерянный, уехал на работу, но и там ощущение растерянности не покидало его. С нетерпением ждал вечера, чтобы, наконец, увидеть ее. Когда позвонил по возвращении в гостиницу, она сразу подняла трубку.
- Добрый вечер. Где ты была утром, на завтраке тебя не было, на звонок не отвечала?
- А я пораньше ушла на работу, - голос был невеселым
- Без завтрака?
- При моей фигуре это не повредит…
- У вас, - он спохватился, - у тебя прекрасная фигура.
- Спасибо…
- Я хочу тебя видеть…
Она не отвечала, но и трубку не клала.
- Можно к тебе зайти?
- Нет! – испуганно, но решительно.
- Что-то случилось?
Она опять молчала.
- Ну, ладно, - наконец сказа он. – Я сейчас приведу себя в порядок и ровно через пятнадцать минут выйду на улицу и потихоньку пойду в том же направлении, что и вчера. Буду ждать тебя. Не придешь, буду страдать в одиночестве.
Он выполнил все в точности. Выйдя на улицу, стал всматриваться вперед, в надежде, что она уже вышла, но нет. Медленно дошел до бульвара, назад не оборачивался в суеверном страхе спугнуть надежду. Потом, видимо, задумался, и вздрогнул, когда она взяла его под руку. Волна счастья накрыла его, он наверно глупо улыбался, попытался, как и вчера, поцеловать, но она увернулась и тихо попросила:
- Не надо, пожалуйста, не надо…
Он растерялся – вчерашняя и сегодняшняя Валентины были совершенно разными, не знал, о чем говорить, потом предложил:
- Поищем еще кафе, где потише, или пойдем в то же?
- Нет, в кафе не пойдем, просто посидим здесь где-нибудь.
Они нашли скамью, полускрытую кустарником, к тому же повернутую от тротуара. Когда сели, она сама придвинулась к нему, положила голову на плечо. Он приобнял ее за талию. Понимал, что-либо еще сейчас делать нельзя.
- Хорошо, так и посидим, - тихо сказала она, потом добавила. – Ты знаешь, какие самые лучшие отношения между мужчиной и женщиной?
- Какие?
- Конфетно-букетные…
- Это как?
- А вот так: конфеты, букеты, комплименты, невинные поцелуйчики, все пристойно, и при этом никто никому ничего не должен. Помнишь песню: « что наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше чем любовь».
- Мне этот куплет всегда казался фальшивым…
- Нет, в нем великая мудрость…Тем более, что оба давно уж несвободны… ты ведь тоже женат?
- Нет, уже семь лет, как разведен.
Она отстранилась, внимательно посмотрела ему в глаза:
- Не похож ты на одинокого. Подруга же есть у тебя?
- Есть.
- Постоянная, вместе живете?
- Вместе, два дня в неделю.
- Почему так?
- У нее на даче, в выходные, она с ранней весны до поздней осени живет на даче.
- Не работает?
- Второй год на пенсии.
- Так вы почти ровесники?
- Да, она всего на два года младше.
- И как познакомились?
- Познакомились мы с ней очень давно, еще до моей свадьбы.
- Ничего не понимаю. Так ты на ней был женат, потом развелись, но живете вместе?
- Нет, женат я был на другой. Просто мы все время были рядом, работали в последнее время в одной конторе, да и жили поблизости.
- Вот видишь, и у тебя перед ней, и у меня перед мужем обязательства… Мы в ответе за тех, кого приручили…
- Но ты же свободна, – напомнил он ей.
Она промолчала.
- Ты сегодня какая-то не такая. Случилось что-нибудь? Скажи, я пойму.
- Случилось…поняла, что привыкаю к тебе… слишком быстро…
- И что в этом плохого?
- Отвыкать будет тяжело.
Он понял, что легкий роман, который придумал себе, легким не будет. Но его тянуло к этой женщине, чувствовал, что подпадает под ее власть, и эта подчиненность его вполне устраивает. Молчал. Она опять боком прижалась к нему, тихо сказала:
- Хорошо, вот так бы и сидеть всю жизнь, тихо, спокойно, пристойно… и никто, никому, ничего, не должен…
Видимо ему передалось ее состояние, потому что стало как-то тепло на душе, суетность мыслей отступила, оставались она рядом с ним, ненавязчивый шум улицы и ветки кустарника перед глазами. Эти ветви, вначале четкие, с отдельными листочками, потом слились в одно светло-зеленое пятно, а потом и вовсе пропали. Пропало и ощущение времени, и мысли совсем замедлились. Осталось ощущение того, что она рядом, и ее теплая мягкая ладонь в его руке. Как-то медленно оформилась мысль: хорошо, наверно она права, вот так бы всю жизнь…всю жизнь рядом… и больше ничего не надо. Эта мысль не повторялась в голове, а как-то странно растянулась, до бесконечности. Потом сошла на нет, и мыслей не стало вообще. Пропало ощущение собственного тела, время остановилось. Ничего. Нирвана. Он потерялся, исчез, оставалось лишь смутное осознание счастья. Миг растянулся в вечность, и вечность свернулась в миг.
Очнулся от ее шепота:
- Поцелуй меня… только не жадничай…
Легонько коснулся ее губ, а она зубами прихватила его нижнюю губу и не отпускала. Его первоначальное удивление вдруг сменилось неистовым желанием, с силой, даже грубо, притянул ее к себе, но она испуганно зашептала:
- Пусти-пусти, не надо, ты все испортил…
- Я безумно тебя хочу, - прошептал он в ответ.
Она высвободилась, отстранилась:
- Значит, я все испортила… А ничего другого ты не почувствовал?
- Почувствовал… перед этим …
- Что?
- Сам не знаю, счастье, наверно. Только такое… тихое, полный покой… нирвану… А как ты это сделала? Ты ведьма. Где этому научилась?
- Я всего лишь женщина, а этому нельзя научиться, это или есть, или этого нет…
Она поднялась со скамьи:
- Все, вставай. Ангел улетел.
И он сразу ощутил жесткость скамьи, развязно-веселые голоса молодежи поблизости, бензиновую гарь с проезжей части. Она взяла его под руку:
- Еще немного погуляем, и по домам…
Когда подходили к гостинице, он приостановился:
- Порознь… для конспирации?
- Ерунда, войдем вместе, - опять взяла его под руку.
Вошли вместе, одновременно забрали ключи от номеров и вместе пошли по лестнице наверх. На своем третьем этаже она остановилась, подняла лицо, он легонько поцеловал ее, но опять неистовство овладело им, прижал к себе, зашептал на ухо:
- Пойдем ко мне, умоляю… я так больше не могу…
Она не отстранилась, но ответила сквозь слезы:
- Ну не надо, прошу тебя… Ну, не готова я еще… ну, пожалуйста.
Почувствовал, что если настоит, она покорится, но еще понял, что будет плакать, и до, и после, и всю ночь. Отпустил ее:
- Извини, я понимаю, – взял ее руку, поцеловал пальцы, - Спокойной ночи.
Ушел, не оглядываясь, но, придя к себе, спохватился – завтра же суббота, выходной. Набрал ее номер:
- Извини, опять я, завтра же выходной, что будем делать?
- У меня – нет, - ответила она, - а ты отдыхай…
- Мне скучно будет без тебя… А вечером?
- До вечера еще дожить надо… Пока, спокойной ночи.
Спать совершенно не хотелось, хотя был уже двенадцатый час ночи. Лежал, думал, вспоминал. Ее последняя просьба со слезами в голосе, неистовое желание, когда она прикусила ему губу, но потом мысли остановились на тихом покойном всеобъемлющем счастье, которое было рядом с нею, когда пропали мысли, и не было желаний, никаких, потому что все уже было, в нем самом, просто рядом с ней. Подумал, если буддисты стремятся именно к такой нирване, наверно, они правы. Но если научиться волей достигать такого состояния, то жизнь прекратится, потому что есть все, и ничего не надо достигать. Просто ощущать счастье и с ним тихо умирать. Потом вспомнил, что подобное ощутил однажды во сне, но там была любовь. Нежная, светлая, всеобъемлющая любовь. Проснулся с этим чувством, начал целовать жену, она должна была почувствовать, он не сомневался. Чувство не было плотским, просто хотелось, чтобы она почувствовала, что и он, и ответила, касанием, улыбкой, голосом. Но она, проснувшись, раздраженно оттолкнула его, ругалась, а потом, забрав одеяло, ушла на диван. Это давнее воспоминание было неуместным, он заворочался, пытаясь заглушить старую обиду, чтобы вернуться в недавнее счастье, но Ангел улетел. Осталась непонятная Валентина этажом ниже, с мыслью о ней уснул.
Проснулся рано, от птичьего гвалта, он спал с открытым окном, потому что послеобеденное солнце изрядно нагревало комнату. Потом уснул опять, и на завтрак пришел к самому концу срока, без десяти девять. День решил провести на речке, покупаться и позагорать, прогноз обещал солнечный день.
Речка протекала по окраине городка, за ней начинались дачные участки. Шириной она была около тридцати метров, берега крутые, заросшие ивняком и порядком замусоренные. Он долго шел по прибрежным тропинкам вверх по течению, пока нашел более-менее приличное место. Здесь была уже сухая после недавнего половодья песчаная коса, вполне можно расположиться. Когда разделся, сразу полез в воду проверить глубину. Глубина была не ахти, ему чуть выше пояса, но зато ровное песчаное дно – можно и плавать, и даже нырять с песчаного обрывчика, если умеешь. Минут пять он плавал, потом вылез и улегся загорать. Полежал минут двадцать и пожалел, что ничего не взял почитать, было скучно. Пару раз прыгнул с обрывчика, выгибаясь уже в воде, чтобы не воткнуться в дно, но и эта забава не развеселила. Ах, если бы рядом была Валентина, можно было бы повыпендриваться чисто по-мальчишески!
После одиннадцати появились еще желающие позагорать, вначале двое парней с пакетом, где лежали пластиковые бутылки с пивом. Парни сняли футболки и открыли пиво. Следом появились три девушки, тоже с пивом. Парни весело приветствовали девушек, те также весело ответили и устроились рядом с парнями. Потом появилась супружеская чета с ребенком, пляж заполнялся. Последней пришла женщина неопределенного возраста, в модных темных очках, плотной дугой закрывающих глаза. Она выбрала место метрах в десяти от Николая, брезгливо босой ногой откинула в сторону окурки, которых на песке было множество, постелила тент. Не снимая очков, через голову стянула платье, обнажив хорошей сохранности фигуру в купальнике, и улеглась загорать. Парни к этому времени начали сталкивать девушек в воду, берег огласился визгами. Жизнь вокруг Николая ликовала, а он окончательно заскучал. С разбега прыгнул в воду, смыл с тела песок, на берегу вытерся полотенцем, оделся и пошел обратно.
После обеда залег читать, но уснул. Проснулся от жары, с трех часов солнце начинало светить в окна номера, в комнате становилось душно. Открыл окно, включил вентилятор, потом ополоснулся в душе холодной водой, смыл сонную одурь. Опять принялся читать, но скоро оставил книгу, понял, что ждет Валентину. Около пяти позвонил по внутреннему, она не отвечала, видимо, еще не вернулась. Пожалел, что не взял свой сотовый. Он не любил это изобретение, хотя по работе вынужден был им пользоваться, но в командировку не взял, чтобы не доставали.
Она позвонила без двадцати шесть:
- Ты знаешь, где театр?
- Да…
- Я взяла билеты, сегодня закрытие сезона. В твоем распоряжении двадцать минут. Жду на крыльце театра. Возьми такси. – И все это тоном, не допускающим возражений.
Он быстро оделся, скатился по лестнице, бросил ключ на столик дежурной и выскочил на улицу. Такси поблизости не было, но до театра как раз двадцать минут хода, и он прибавил шагу. Когда подходил к театру, увидел Валентину, она стояла на верхней ступеньке, смотрела на него. Через ступеньку проскочил наверх, она схватила его за руку, потянула ко входу:
- Молодец, хорошо бегаешь. Почему не взял такси?
Он порядком запыхался, поэтому ответил, когда они уже заняли места:
- Не было такси… но я же успел…
Начался спектакль, и хотя Николай любил театр, потому что это живое действо несравнимо ни с каким кино, тем более телевидением, но происходящее на сцене мало его сейчас занимало. Он постоянно оборачивался к Валентине, ее присутствие рядом значило для него больше чем спектакль. Она заметила, наклонилась к нему, на ухо сказала:
- Как тебе та актриса, которая играет дочь?
Он понял, что это мелкая женская провокация, на сцену не оглянулся, а поцеловал Валентину в щеку, которая была рядом.
- Веди себя прилично, - сказала Валентина и пожала его руку.
Только после этого он стал смотреть на сцену. Спектакль шел ровно, труппа была хорошо сыграна, только дочь явно переигрывала, ее слишком громкие реплики и нервно-показные перемещения по сцене сбивали общую гармонию.
Спектакль закончился около девяти, на улице стало прохладнее, они пошли пешком. Когда вышли на бульвар, он предложил:
- Давай посидим на той скамье…
- Нет, он пугливый, вряд ли вернется…
- Но рано еще возвращаться в гостиницу. Может, в кафэшке посидим?
- В кафэшке посидим, - согласилась она, - я сегодня не ужинала. А возьмем, знаешь чего? Пива и чипсов, ну, и еще чего-нибудь к пиву. Согласен?
- Ты любишь пиво?
- Да, я пивной алкоголик…
Обнял ее за плечо и поцеловал, в ухо, потому что лицо она отвернула.
Пиво было местного цеха, мутноватое, но свежее и достаточно вкусное. Кроме чипсов они взяли несколько пакетиков с мелкими вялеными рыбешками – дарами Приморья и рыбную нарезку. Первую кружку она пила маленькими, но жадными глотками, на верхней губе оставалась пена, она ее облизывала. После первой кружки заказала вторую, хотя Николай за это время выпил только половину первой. Вторую кружку она пила медленно и даже нехотя. Попросила:
- Ты так и не рассказал мне о своем тяжелом детстве.
- Да что там особенно рассказывать, - он задумался. – Жил без отца, с отчимом. Отчим был пьющим, сильно, меня он не переваривал, особенно, когда напивался… Давай, не будем о грустном…
- Бил тебя? – допытывалась она.
- Да не то, чтобы сильно бил, но держал в постоянном страхе, на окрике, на угрозе…
- А мать?
- А что мать? Защищала меня конечно, но не всегда. У меня сложилось чувство, что она меня предала…
- Мать?! Ты понимаешь, что говоришь?
Он промолчал, вспомнилось детство, воспоминания были невеселыми.
- А она жива? – опять спросила Валентина.
- Кто, мать? Нет, умерла четыре года назад. Ты забываешь, что мне уже пятьдесят девять лет… Давай, не будем о грустном…
- Ладно… Только ты еще расскажешь, почему развелся с женой, и больше не будем.
- Может, не стоит?
- Стоит-стоит, я про себя все выложила, а ты скрытничаешь, давай, колись!
- Это не я с ней развелся, - вздохнул Николай, - а она со мной.
Валентина отставила кружку и внимательно на него посмотрела:
- Ты что, пил? Бил ее?
- Ну, разве я похож на человека, который пьет и бьет свою жену?… Все было иначе. Когда пришел рынок, она занялась коммерцией, зарабатывать стала больше чем я, меня туда же тянула, а у меня ни призвания, но желания… Потом молодого себе нашла, на одиннадцать лет моложе, тоже коммерсанта… Вот так…
- И как ты все это пережил?
- Поначалу плохо, больше из самолюбия, а потом как-то притерпелось, даже полегчало. Последний год не жили, а мучились…
- А дети у вас есть?
- Да, сын, и внук уже есть, семь лет пацану…
- С сыном и внуком видишься?
- Постоянно, мы же в одном городе, и живем поблизости.
- А с женой?
- Тоже пересекаемся, иногда…
- И как? Не щемит?
- Нет…
- А с подругой своей как живешь?
- Я же говорил, два дня в неделю, по выходным, на ее даче, а неделю один… Жить-то хочется, а жить не с кем, вот и живешь… по выходным, - сострил он.
Валентина шутку не приняла, замолчала, даже помрачнела.
- Я что-то не то сказал? Извини…
- Нет-нет, все то, - ответила она. – Я отлучусь, попудрить носик. А ты смотри, чтобы официантка не утащила мою кружку.
Он взглянул на ее кружку, там оставалась половина, на свою – почти пуста. Сказал:
- Я ее допью, чтобы не выдыхалась.
- Конечно, рационально мыслишь. Ну, пока, не скучай, - в ее глазах опять искрилось веселье.
Оставшись один, стал осматривать зал и посетителей. В основном – молодежь, девушек больше, парней меньше, и почти все курят, и парни, и девушки. Неподалеку двое потертых ухарей, обоим под сорок, а может, и больше. Изредка наклоняются друг к другу, шепчутся, потом оба разом оглядываются на соседний столик, где сидят четыре девушки.
Вернулась Валентина, сходу спросила:
- Почему не допил, обещал же?
- Да что-то не хочется…
- А я еще хочу одну заказать.
Пришлось и ему брать кружку, просто за компанию. Спросил:
- А хоть завтра ты не работаешь?
- Завтра нет.
- А что запланировала?
- Во-первых, до обеда спать…
- А после обеда, - вставил он, - предлагаю пойти на речку позагорать и купаться. Я нашел сегодня вполне приличный пляж, до обеда там загорал.
Она промолчала и уставилась на него немигающим напряженным взглядом. Он смутился, и это было не первый раз.
- Ну что ты меня испепеляешь? Я что-то неприличное предлагаю?
А она все так же смотрела и молчала.
- Скажешь, что у тебя нет купальника?
Она улыбнулась:
- Все, заметано, завтра идем на пляж. Только ты раньше двенадцати не звони.
Когда возвращались в гостиницу, он понял, что зря не сходил тоже попудрить нос. Сказать ей об этом, было как-то неудобно, и он терпел. Когда остановились на лестничной площадке, где она уходила к себе, на этот раз не торопилась, будто чего-то ждала. Обнял ее за плечо, чмокнул в щеку и рванул вверх без объяснений. Она засмеялась вослед, поняла.
Когда, наконец, открыл струю над унитазом, вспомнил фрейдовское: человек естественен лишь при исполнении необходимых физиологических действий.
Она позвонила сама, в одиннадцать двадцать:
- Привет, как спалось, завтрак не проспал?
- Не проспал…
- Какой ты правильный. А я вот проспала. Ладно, через двадцать минут я буду готова, спускайся в холл.
- Ты же не хотела светиться, - напомнил он.
- Наплевать…
В холле он прождал ее минут пять. Когда спустилась и сдала ключ, дежурная проводила ее понимающим взглядом и также посмотрела на Николая. Когда вышли, он сказал:
- По-моему, они нас уже поженили.
- Пусть их, зато мы знаем, что невинны как ангелы.
По дороге они зашли в магазин, купили колбасы, хлеба, два огурца, копченую спинку горбуши и две полуторалитровые бутылки пива. Пакет получился увесистым, и пока шли по прибрежной тропинке, Николаю пришлось несколько раз перекладывать его из руки в руку. Против вчерашнего на пляже было людно, человек тридцать, из них половина – дети. Было шумно от детских визгов и частых окриков родителей, озабоченных поведением своих чад. Николай с Валентиной прошли немного дальше и устроились с краю. Чтобы надеть плавки, Николаю пришлось уйти в заросли ивняка, пока переодевал, его покусали комары. Когда вернулся, Валентина уже была в купальнике, видимо, надела еще в гостинице, и сидела на песке, опираясь на отставленные назад руки. У нее было аккуратное, плотное, чуточку полноватое тело, он остановился и смотрел на нее.
- А тренье глаз о тела себе подобных рождает грязь… - вдруг сказала она.
- Никакой грязи, - ответил он, - я восхищаюсь тобой эстетически и платонически… у тебя прекрасная фигура, – опустился на колени, потом лег рядом с ней на песок и стал водить губами по ее бедру.
- Ну вот, опять ты за свое, - вдохнула она, - люди же кругом, - положила руку на его спину, погладила. – Почему ты такой худой?
- Да вот такой, какой есть. Не нравлюсь?
Она вздохнула и промолчала, потом сказала:
- Я заметила, ты мало ешь, и на завтраках в гостинице, и в кафе тогда. У тебя желудок не болит?
- Желудок-то у меня как раз и не болит, и ни поджелудочная, ни что другое. Спина иногда болит…
- Значит, плохо тебя твоя подруга кормит…
- Ничего не плохо: огурцы прямо из парника, помидоры из теплицы, редиска с грядки все лето, с августа ягоды…
- Да, цинга тебе не грозит… - опять провела ладонью по спине, слегка ущипнула. – А кожа, как бумага. Я бы тебя… - и осеклась.
- Что, ты бы меня?
- Ничего, - она поднялась и пошла в воду.
Поплыла, высоко держа голову, стараясь не замочить волосы. Плыла медленно, и течение сносило ее вниз, в сторону детского гвалта. Тогда она вставала на ноги и шла по дну. Глубина для нее была намного выше пояса, по грудь. И ее грудь то чуть скрывалась под водой, то приподнималась. Он разбежался и прыгнул с берегового обрывчика, с таким расчетом, чтобы вынырнуть прямо перед ней. Это удалось, обхватил ее за талию, зубами стянул лифчик вверх и прижался лицом к голой груди. Почувствовал, что она отталкивает голову, услыхал:
¬- Идиот! Нашел время и место! Сейчас оденусь и уйду, купайся тут один. Она говорила негромко, чтобы не привлекать внимания, но ее недовольство чуть-чуть не доходило до ярости. Отпустил ее, она тут же вышла на берег. Испугался, что она сейчас точно оденется и уйдет, не знал, что предпринять, и оставался на месте, в воде. Она взяла полотенце и начала вытираться. Вышел из воды, приблизился к ней, она, продолжая вытираться, повернулась спиной. Он стоял как провинившийся школьник, тихо сказал:
- Ну, прости, пожалуйста, больше не буду, только не уходи.
Не оборачиваясь и не отвечая, она постелила полотенце на песок и легла лицом вниз, положив подбородок на сомкнутые кисти. Николай с облегчением вздохнул, лег рядом, но теперь боялся к ней прикоснуться. Потом все-таки коснулся губами выставленного локтя:
- Спасибо…
- У тебя командировка до какого числа? – вдруг спросила она.
- По плану до конца недели… А что?
Она не ответила, тогда он спросил сам:
- А у тебя?
- Тоже…
- Значит, у нас впереди почти неделя…
Она не поддержала темы, молчала. Он опять поцеловал ее локоть, потом подполз поближе, потерся щекой, поцеловал в плечо. Она шевельнулась, приподнялась, легла на спину. С улыбкой глядя на него спросила:
- А кто обещал, что не будет?
Он огорченно поджал губы:
- А что можно?
- Ничего не можно…
- А можно так? – тоже перевернулся на спину, но голову положил на ее живот.
Она не ответила, но не двигалась, он понял – можно. Смотрел в небо, по нему плыли белые облака, солнце изрядно грело кожу, и он подумал, что запросто можно обгореть, но солнце закрывалось облаком, наступала уютная прохлада, решил, может, и обойдется. Повернул голову, щекой потерся о ее живот, хотел дотянуться губами, но для этого пришлось бы поворачиваться всем телом. Она в это время повернула его голову обратно, сказала:
- Мы же загорать пришли, вот и загорай. Ведешь себя как мальчишка.
Руку она оставила и стала пальцами гладить его волосы. Он как-то сразу успокоился, подумал: «а волос-то осталось…». Услыхал, что под головой тихонько заурчало, спохватился, но вовремя удержался. Немного погодя сказал:
- Слушай, а время-то обеденное, я есть хочу, а ты даже не завтракала…
- Молодец, что напомнил, я тоже хочу.
Достали снедь, Валентина взялась готовить бутерброды: ломоть хлеба, пластик огурца, два кусочка колбасы. Пиво успело нагреться, и, когда Николай свинтил пробку, полезла пена, пришлось долго наливать в одноразовые стаканы, ожидая, пока осядет. Они ели бутерброды и запивали пивом. Светило солнце, изредка налетал ветерок, и за спиной шуршанием отзывались ивовые ветви, с реки доносились детские голоса, в мире стоял покой. Николаю вдруг как-то явственно представилось, что Валентина его жена, и уже давным-давно, и что в речке шумят их дети, даже нет, внуки, трое, а может, и пятеро. Потом они их выгонят из воды, помогут одеться, и всей гурьбой пойдут домой, где их дети разберут своих чад. Он забыл о еде и смотрел на Валентину. Она заметила, спросила:
- Что, уже наелся?
- Нет… подумал…
- О чем?
- Жаль, что не наши внуки барахтаются вон там, в реке…
Она не донесла до рта бутерброд, отложила, уставилась на него тем самым немигающим взглядом, который его смущал и даже пугал. Потом опустила глаза, отвернулась, о чем-то задумалась. Наконец, недовольно произнесла:
- Рано мне в бабушки, мне еще и сорока нет, - продолжила есть, но мелькнувшая перед этим задумчивость не покидала лица.
- Я что-то опять не то сморозил? – спросил он.
- Да-нет, это я про свое… А ты ешь-ешь.
Есть ему уже не хотелось, он, как и Валентина, съел два бутерброда, но их было пять, сказал:
- Давай этот напополам…
- Я больше не хочу, – ответила она. – А ты мужик, или не мужик? Три бутерброда съесть не можешь.
Чтобы не обижать ее труда, начал опять жевать, она же в это время пила пиво и заедала копченой рыбой, от которой отрывала узенькие полоски. Наконец, удовлетворенно произнесла:
- Уф-фф, все, - опять легла на свое полотенце, заявила. – На мой живот голову не класть. Все! Не можно!
- Мудрые китайцы говорят: лучше прогуляться после обеда, чем заводить домашнюю аптеку. Пойдем, прогуляемся.
- Куда?
- Ну, хотя бы на тот берег…
Она поднялась:
- Наверно правы твои китайцы, пойдем…
Они перешли на ту сторону, немного побродили по траве, потом сидели на травянистом берегу и болтали ногами в воде, пока их присутствие не обнаружили комары. На обратном пути немного поплавали и вернулись на прежнее место.
- Теперь моя очередь, - сказала она. – Ложись! – устроилась головой на его животе, недовольно сказала. – Мог бы быть и помягче.
Немного покрутила головой, устраивая ее поудобнее, пространство между тазовой костью и ребрами было невелико. Он нашел ее ладонь, переплел пальцы, она ответила легким пожатием. И опять над миром воцарился покой. Пролетела крачка, часто махая крыльями, задержалась на месте, потом упала вниз. Перед глазами остались небо и облака. Прикрыл глаза, остались ее рука и тяжесть ее волос. В руке почудился ритм. Пульс. Чей, ее или мой? Но и это ощущение пропало, осталось счастье.
- Эх, устроились голубки, аж завидно…
Николай очнулся, приподнял голову. Буквально в трех метрах от них устроились два мужика. Ближний – толстый, в шортах, голый по пояс, с шаром свисающего живота, второй, наоборот, худой и щуплый, в майке. Перед ними стоял пакет с бутылками, они явно намеревались расположиться здесь. Толстяк подмигнул Николаю уже заметно окосевшими глазками, в них читалось доброжелательное хамство. Николай приподнялся, отпустил руку Валентины, она тоже поднялась. Николай сделал два шага к мужикам, встал на колени, чтобы быть вровень с ними сидящими, с нажимом, глядя в глаза толстяка сказал:
- Встали и ушли подальше…
- Тебе чо, мужик, приключений захотелось? – ответил толстяк, прищуриваясь.
- Встали и ушли, - повторил Николай.
- Да иди ты… к своей лярве…
Николай ударил, толстяк успел чуть отклониться назад и удар пришелся не по скуле, а по горлу, по кадыку. Толстяк свалился и зашелся в хриплом кашле. Худой растерялся:
- Ты чо, мужик?! Чо сразу махаться? По-человечески же можно.
Николай подвинулся к худому:
- Встали и ушли…
Толстяк поднялся на четвереньки, пытался что-то сказать, но только сипел. Николай опять надвинулся на него:
- Добавить?…
В это время худой стал тянуть приятеля за руку:
- Пойдем, Миша, не связывайся, он в авторитете, я его знаю…
Все трое встали на ноги, Николай не отпускал взгляда толстяка, тот отвернулся, он дышал с хрипом. Приятели, звякнув бутылками в пакете, двинулись по берегу в сторону основной массы отдыхающих, но ушли еще дальше, скрылись за кустами. На пляже стало тихо, даже дети не шумели, и почти все смотрели в сторону Николая. Николай вернулся на место, сел. Дрожали руки, потом затряслось все тело, и он никак не мог унять эту дрожь. Валентина сзади обняла его:
- Успокойся, они ушли, ты победил, успокойся…
Он прижал к груди ее руки, дрожь стихала. С досадой сказал:
- Скотина пузатая!
Валентина все так же прижималась к его спине:
- Зря ты это, можно было и без драки, - потом потянула к себе, положила его голову на свои колени. – А ты, оказывается буйный. Ты, правда, ни разу жену не бил?
- Один раз, и то не бил, а просто ударил, довела…
- Сложно с тобой… Все-таки не пойму, почему ты сразу в драку полез?
- Эта пузатая скотина оскорбила тебя… а перед этим спугнула ангела.
- А он был?
- Да, был…
- Значит, я проспала… Знаешь, давай собираться. Настроение уже не вернуть. И еще, кажется, я обгорела, - и провела ладонями по своим заметно покрасневшим бедрам.
- Давай, только сначала искупаемся…
Они зашли в воду, она плавала также, медленным брасом, высоко держа голову, Николай наоборот – кролем, полностью погружая в воду лицо. Он легко обгонял течение. Она попросила, чтобы Николай подержал за руку, чтобы течение не сносило назад. Потом, выйдя на мелководье, Валентина стала осматривать и оглажывать тело, сказала:
- Какой песок нехороший, мелкий и липкий, просто так водой не смывается.
Николай посмотрел на себя и увидел: точно, не смывается, остался на икрах, сзади на предплечьях и наверняка на спине. Попросил, чтобы Валентина посмотрела. Она начала ладонью смывать песок с его спины, и от этих мягких касаний у него защемило значительно ниже солнечного сплетения, пришлось уйти поглубже, чтобы поостыть.
Наконец, они оделись и покинули пляж. Из взятой с собой снеди остались бутылка пива и половина спинки копченной горбуши. На обратном пути Валентина попросила зайти в магазин, чтобы купить водки - смазать обгоревшие ноги и плечи. Он купил четвертушку, но заплатить она ему не позволила:
- Ты и так потратился на пикник, а это чисто мои проблемы.
На лестничной площадке, откуда они расходились по своим номерам, он задержал ее за руку:
- Слушай, а ведь еще целый вечер впереди, сходим куда-нибудь…
- Нет, на сегодня достаточно, а мне еще и поработать надо, с документами, подготовиться к завтрашнему дню…
Но не хотелось отпускать ее, придумал:
- Может, я помогу тебе растереться, самой же неудобно.
- Какой ты хитрый, просто змей-искуситель. Не сегодня, подожди чуть-чуть.
От неожиданности выпустил ее руку. Она быстро подошла к двери, открыла, но прежде чем войти, губами послала поцелуй. Дверь закрылась, а он все стоял, растерянный и счастливый – она согласна, но не сейчас. А во вторник у него день рождения, исполняется пятьдесят девять, пусть это будет в день рождения. Когда, наконец, сдвинулся с места, вспомнил, что у него остался пакет с пивом и рыбой.
В номере, как обычно, включил телевизор, пробежался по каналам, оставил «Культуру», шел старый советский фильм. С полчаса смотрел фильм, потом переключился на первый, посмотрел новости. Заняться было нечем, решил все-таки позвонить Валентине. Услыхал ее «да», голос был недовольным, почти раздраженным. Он растерялся, потом сбивчиво напомнил об оставшемся пиве, она выслушала, в ответ сказала:
- Поставь в холодильник, ничего с ним не сделается, и, пожалуйста, не отвлекай меня, я работаю, - голос уже не был раздраженным, даже виноватым, но все же сказано это было так, что продолжать разговор не имело смысла, ответил:
- Ладно, извини…
Настроение испортилось, подумал: «Неужели это из-за драки, хотя нет, было бы заметно сразу. Что еще могло случиться? Кается, что опрометчиво дала обещание? Скорее всего». Оделся и пошел на улицу, просто погулять, оставаться в одиночестве не хотелось.
Когда увиделись на завтраке, на ее лице не было обычной приветливой улыбки, хмурая озабоченность. Спросил:
- Как вчерашний загар, обошлось?
- Да, ничего страшного, - по сути - вежливо, по интонации – отвяжись.
Спросил напрямую:
- Что-нибудь случилось?
- Домой звонила…
- Примигениусу?
- Мужу! – бросила с раздражением, потом перешла на более нормальный тон. – Он мне все и выложил, что я только его обвиняю, а сама не лучше, еще хуже, отключаю телефон, чтобы не мешали бл…-вом заниматься. Наговорил мне кучу гадостей. Самое банальное, что он прав…
- В чем прав? Ничего же еще и не было, чтобы тебя обвинять.
- Ты имеешь в виду, что у нас до постели не дошло? А это не так уж и важно…Господи, совсем я запуталась, - она взялась руками за голову.
Тронул ее руку, она отдернула «не надо!». После этого ели молча, и разошлись тоже молча.
В этот день в чувствах Николая перемешались растерянность, обида, досада и даже злость. Вчерашняя идиллия сегодня обернулась ссорой. При этом он не чувствовал за собой вины. Да, муж наговорил гадостей, но он-то тут причем? А притом, что он и есть причина этих гадостей, и для мужа, хоть он и знать о Николае не может, и для нее. А завтра день рождения, когда он решил, что они станут близки, потому что вчера она дала опрометчивое обещание. А сегодня она не желает с ним разговаривать, она запуталась, и он в этом главный виновник. А может, тетка крутит элементарное «динамо», а он раскис как мальчишка. К концу дня основным чувством была злость, решил, что не будет искать с ней встреч, ни сегодня, ни завтра, никогда. В конце-концов, не мальчик, чтобы позволять собой манипулировать.
После работы сразу переоделся и ушел. Поужинал в пельменной, а потом отправился бродить по городу, просто так, лишь бы не возвращаться в номер, не видеть перед глазами телефона, не думать о том, что она рядом. Вернулся уже по темноте, ополоснулся под душем и лег спать. Но не спалось, не хотел даже себе в этом признаваться, но ждал ее звонка, хотя и понимал, что в столь позднее время она вряд ли позвонит.
Уснул за полночь, и проснулся рано. Побаливала голова – не выспался, день рождения начинался с головной боли. Открыл окно, начал делать гимнастику. Делал дольше обычного, почти полчаса. Физические усилия укрепили прежнее намерение, решил даже не ходить на завтрак, чтобы не встретиться с ней. Чай приготовил в номере, потом стоял у окна и ждал машины. Когда она подъехала, быстро спустился вниз.
В филиале о его дне рождения не знали, поэтому обошлось без поздравлений, чему он был рад – настроение не то. Только после обеда позвонил шеф и его давний друг, поздравил, спросил, как его чествуют «дочерники». Николай ответил, что не чествуют, потому что он обязательного торта не выставлял, настроения нет. Шеф и давний друг сказал, что в филиале он может и не отмечать, но по возвращении не отвертится. Николай ответил, что само-собой, традицию он не нарушит.
Когда после работы вернулся в номер, сразу зазвонил телефон, понял – она, и поначалу не хотел брать трубку, но взял.
- Вы на меня обиделись? – был ее вопрос. Она сказала «вы», он не ожидал такого и молчал. – Не надо обижаться, я женщина слабая, нервная, извините меня…
- А почему на «вы»? – наконец спросил он.
- Потому, что я чувствую себя виновной… Скучно мне и одиноко, может, прогуляемся… вместе?
- А можно мне на «ты»? – он стал приходить в себя. Все его обиды и желание больше не видеть ее показались такими нелепыми, он опять был счастлив.
- Конечно, я буду рада.
- Тогда другая идея, встретимся в нашем ресторане, что при гостинице.
- А что, есть повод?
- Да… на месте объясню. Так я жду?
- Хорошо, буду готова через полчаса… я позвоню.
Надел белую рубашку, подумал даже надеть галстук, понял – лишнее, да и жарко. Она позвонила ровно через полчаса, быстро спустился, она ждала на своем этаже. На ней был светло-лиловый брючной костюм, легкий, летний. На лице – макияж, как тогда, на их первом свидании. Приобнял за талию, попытался поцеловать – подставила щеку:
- Ты мне всю красоту смажешь раньше времени…
Вместе спустились и зашли в ресторан, в тот самый зал, где по утрам завтракали. Но теперь зал выглядел по-другому: на столах скатерти, пирамидки салфеток, бокалы, фужеры, рюмки. На маленькой эстраде, где по утрам стояла сдвинутая в угол аппаратура, теперь эта аппаратура была расставлена, и над нею колдовал молодой человек в белой рубашке при бабочке – ди-джей. В зале уже были посетители, из десяти столиков четыре заняты. Ди-джей еще не запустил свою аппаратуру, но в приглушенном шуме разговоров уже витал дух праздника. На входе задержались, она подняла к нему лицо:
- Куда сядем? За наш обычный столик?
- Нет, за другой, пусть сегодня все будет по-другому.
Когда сели, спросила:
- А почему вас… тебя утром не было на завтраке?
- Проспал, - соврал он, - даже машину задержал.
- Так какой же повод? – наконец, спросила она.
- У меня сегодня день рождения, ровно пятьдесят девять лет назад я появился… на этом свете.
- Поздравляю… А я без подарка… даже неловко… предупредил бы.
- Ты сама – лучший подарок, - он посмотрел ей в глаза, и в этом взгляде было напоминание.
Она поняла, и ее светло-карие глаза как будто потемнели. Он ответил грустной улыбкой, и она опустила взгляд – знак согласия. Вновь подняла глаза, и теперь они смотрели друг на друга уже по-другому, и обоим было неловко. Дотронулся до ее руки, пожал:
- Но ведь это естественно, по-другому и не бывает…
Она не ответила, только грустно улыбнулась.
- А букетно-конфетные для совсем уже стариков…- продолжил он.
Она опять не ответила, только та же грустная улыбка проступила на губах.
Подошла официантка, они принялись изучать меню, официантка постояла немного и, сказав: «выберете – позовете», отошла.
- Так что желает именинник? – спросила Валентина.
- Имениннику все равно. Выбирай ты. Только выпивку я хочу заказать сам, – среди напитков он нашел коньяк «Хенеси» по цене тысячу восемьсот пятьдесят рублей за бутылку. Когда-то ему повезло попробовать настоящий «Хенеси», может и этот будет не хуже. – Ты пьешь коньяк? Хочу заказать «Хенеси».
- «Хенеси»? Слыхала, но не пробовала. Заказывай. – Она полистала меню, увидела цену. – Так дорого. Денег не жалко?
Он улыбнулся, махнул рукой:
- Гулять – так гулять…
Они подозвали официантку и сделали заказ. Потом ждали, изредка взглядывая друг на друга, разговор не клеился. Он мучительно соображал и не находил темы. Она нашлась первой.
- Глупо как-то получилось, мне муж наговорил гадостей, а я нагрубила тебе… Замена объекта, так, кажется, называется в психологии… Потом самой еще тошнее стало…
- Не надо об этом, - он пожал ее руку, - забыли, проехали. Пусть сегодня будет… только праздник.
Ему показалось, что после этого вернется прежняя непринужденность, которая еще совсем недавно была в их отношениях, но не получилось, она опять молчала, и он не знал, о чем говорить. Наконец, официантка принесла заказ, стала расставлять, открыла бутылку, налила в пузатые коньячные рюмки. Николай поднял рюмку и смотрел на Валентину, она тоже подняла, но молчала.
- Тост за тобой, - напомнил он.
- За тебя, – просто сказала она.
Пригубил из рюмки, коньяк, в принципе, был неплохой, но не «Хенеси», не тот «Хенеси», купаж не тот. Своего вывода Валентине решил не сообщать. Она долго держала рюмку у рта, делала маленькие глотки, шевелила губами, наконец, поставила, сказала:
- Вкусно… А ты, оказывается, гурман.
- Любить – так королеву, - ответил он.
Ее глаза застыли, остановились на нем, Он смутился, понял – было сказано слово, и хотя оно продолжение избитой фразы, но сказано. Взглянул на нее, виновато улыбнулся, ее взгляд смягчился, и такая же виноватая улыбка коснулась губ.
- Ты знаешь, - вдруг сказала она, - как-то все не так стало. Было лучше…
Он понял, она права, но отступать было поздно, сказал:
- Это вернется, и будет еще лучше, и будет проще…
- А тебе это очень нужно? – напрямую спросила она, и глаза ее опять потемнели.
- Очень, - через стол взял ее руку, сжал ладонь, - ну, не мучай ты меня. Если сожалеешь, скажи, я пойму, и расстанемся на букетно-конфетном уровне.
- Нет, теперь уже на букетно-конфетно-коньячном, - со смехом возразила она, и на миг вернулось то прежнее ощущение непринужденности и счастья. Еще раз сжал и отпустил ее руку.
- Давай еще выпьем, - предложила она.
- Теперь за тебя, - подсказал он.
- Нет, выпьем мы… за нашего ангела. Ведь посетил же он нас один раз. И дано это далеко не всем.
- Два раза, - напомнил он, - только второй раз ты проспала.
Она выпила всю рюмку до конца, ему пришлось сделать то же. После этого она разговорилась, о своей работе, где надо быть строгой, хотя, по натуре она человек и мягкий, и добрый, но если постоянно прощать огрехи, то господа перестанут уважать государство, платить налоги вообще перестанут, казна опустеет, пенсионеры умрут с голода и все разрушится, и во всем этом будет виновата она Валентина Петрова, налоговый инспектор. Он с улыбкой слушал ее, и на время пришло ощущение прежней непринужденности, пока она не замолчала. Чтобы чем-то заполнить паузу, он не нашел ничего лучшего, как опять наполнить рюмки. Поднял свою:
- А теперь за тебя…
- Хочешь меня напоить?
- Нет, не переношу пьяных женщин.
- А если я напьюсь? – в ее глазах засветилось ехидное лукавство.
Он не сразу сообразил, как ответить, растерялся, а она, заметив это, поднесла рюмку к губам. Он, наконец, нашелся:
- Тебя перенесу в любом виде…
- Ладно, пусть будет за меня… - отпила совсем немного, поставила рюмку. Он сделал то же самое, она возразила. – За меня ты должен до дна.
- А если я напьюсь, на другое буду не годен, - ответил он.
- А на что, на другое?
- На то самое…
Они еще долго перебрасывались фразами, она с ехидством, он с намеками, а в зале становилось все шумнее, начались танцы. Распорядитель – ди-джей, через микрофон объявлял очередной танец, колонки извергали децибеллы, которые изрядно били по ушам, посетители танцевали. Организовались две группы, первая из пяти женщин, которые, судя по всему, проводили корпоративную вечеринку и танцевали своим кружком. Им явно не хватало мужчин, но свободных партнеров в зале не было. Вторая группа состояла то из двух, то из трех пар. Валентина предложила:
- Потанцуем?…
- Ты знаешь, - ответил он, - Эти танцы на танцы не похожи. А ты умеешь вальс?
- Да… но только в одну сторону.
- Тогда я закажу.
Когда закончился очередной грохот, он подошел к ди-джею и попросил вальс «Под небом Парижа». Заказ стоил сто рублей, распорядитель принял плату, но нужного вальса найти не мог, вальсов в дискотеке вообще не было. С трудом отыскался «Юности нашей вальсок» Френкеля, оставшийся, видимо, с какого-то выпускного.
- От кого объявить? - спросил ди-джей.
- Не надо, - ответил Николай, - пусть будет просто музыка.
Когда зазвучал вальс, он церемонно поклонился Валентине, и они вышли на площадку. Два-три па они приспосабливались друг к другу, и, наконец, закружились. Площадка была небольшой, и Николай опасался, что выйдет еще кто-нибудь, и тогда придется следить и увертываться, но никто не помешал, видимо, для остальных посетителей вальс был безнадежно забыт. После четвертого круга она сказала:
- Больше не могу, голова кружится…
- Я удержу, - успокоил он, - а ты просто закрой глаза.
Когда вальс кончился, они даже заслужили овацию посетителей. Николай церемонно проводил партнершу к столу и поцеловал ей руку. Когда сели за стол, колонки опять загрохотали современные ритмы.
- За наш успех, - поднял Николай свою рюмку.
Она пригубила чуть-чуть, поставила, смотрела на него, молчала.
- Ты еще не оглохла, может, пойдем?
- В бутылке осталось еще рублей на восемьсот, - напомнила она. – Не жалко?
- Не пропадет, официантки допьют…
- И куда же мы пойдем?
- Ко мне…
Она не ответила, только смотрела на него опять потемневшими немигающими глазами. Он смутился, опустил взгляд и увидел ту самую ложбинку в разрезе блузки.
- А что потом? – спросила она.
- Потом будет проще… и лучше… даже лучше, чем раньше…
Она опустила глаза, даже чуточку отвернулась, и на ее губах появилась грустная полуулыбка.
- Пойдем? – опять спросил он, и она, не поворачивая головы, чуть заметно кивнула.
Подозвал официантку и расплатился. Когда поднимались по лестнице, он заранее зашел с правой стороны, чтобы удержать ее, если раздумает. Она заметила это, усмехнулась. Когда вошли в его номер, она сразу села в кресло. Сел рядом, начал целовать, она не противилась, но и не отвечала. Было неудобно, потому что ему приходилось сидеть на подлокотнике, ее лицо далеко внизу. Эти неудобные ласки затягивались, и он сказал:
- Пойдем в постель…
- Не-а, - она отрицательно качнула головой.
- Ну что ты меня мучаешь?
- Ты сам себя мучаешь…
Он все ластился, зарываясь лицом то в волосы, то касаясь губами той самой ложбинки между грудями, а в голове крутилась совершенно дурацкая фраза: «каждый мужчина должен пытаться, а каждая женщина – сопротивляться». Изловчившись, поднял ее на руки и отнес на кровать. Но и тут она осталась сидеть, низко наклонившись вперед, и пришлось буквально дожимать ее, как борца на ковре, чтобы она легла. Потом началась борьба, когда стал раздевать, она перехватывала его руки, мешала, хотя и улыбалась. С трудом стянул лифчик, и, наконец, увидел грудь. У нее были красивые полные груди, и даже освобожденные они не разъехались в стороны, смотрели вперед, только ложбинка между ними опала.
- Какая прелесть, - сказал он, и стал поочередно целовать эти груди, а потом покусывать соски. Она молчала.
Потом началась возня с брюками и трусиками, наконец, удалось снять и это. Рывками сдернул свою одежду, и лег на ее голое тело, но она как-то хитро подвернула ногу, и даже теперь оставалась закрытой.
- Ну что, насиловать мне тебя, что ли? – с тоской спросил он.
- А ты сможешь?
Он отрицательно покачал головой. Она куснула его за губу, расслабилась и открылась. Он с облегчением надвинулся на нее, и вдруг понял, что дальше ничего не может. Вначале мог, и это даже смущало преждевременностью, но то ли затянувшаяся игра в раздевание отняла силы, то ли еще что, но вот сейчас, когда она ждала его, он не мог. Попытался усилием воли возбудить отказавший орган, но вспомнил почему-то дурацкий анекдот про самое легкое и самое тяжелое. Между тем неуместная пауза затягивалась, а в душе росла паника. Он представил, как она сейчас вывернется из-под него, начнет суматошно одеваться и поносить его последними словами.
- Что с тобой? – спросила она.
- Не знаю…
- Давно не было женщины?
- Да не так уж давно…
- И все было нормально?
- Вполне…
Чтобы как-то сгладить неестественность ситуации, сполз вниз, стал целовать ее живот, бедра, а она опять спросила:
- А твоя подруга к знахарке не ходила, не присушила тебя?
- Не думаю, да и не верю я в это… Подожди… я очень тебя хочу… просто растерялся, наверно. Сейчас успокоюсь, соберусь.
Но успокоиться не получалось, паника нет-нет да и вспыхивала в сознании, и тело, вернее, нужная сейчас часть тела ему не подчинялась. Он все так же лежал лицом на ее животе, и странное дело, этого было вполне достаточно, просто чувствовать щекой ее мягкий живот, гладить бедра, ощущать их гладкую выпуклость, чувствовать ее руку на своей голове, и большего было не нужно. Подумал: «Неужели опять ангел прилетел? Как не вовремя. Лучше бы помог. Хотя ты вряд ли помощник в плотских делах, у тебя другие сферы». Наконец, что-то сдвинулось, почувствовал, что может, опять надвинулся на нее, и она с готовностью попыталась принять его… и опять ничего не получилось.
- Ну, помоги хоть чуть-чуть, - взмолился он.
Она попыталась, и в какой-то момент они соединились, но стоило ему шевельнуться, чтобы начать банальнейшие, но неизбежные движения, все нарушилось, распалось, и он понял, что больше ничего и не получится. Лег рядом, набок, лицом к ней:
- Прости, что-то не то… ничего не понимаю.
Она натянула на себя покрывало, сказала:
- Ничего, бывает… - В голосе явная разочарованность, и еще досада.
Запустил руку под покрывало, стал гладить ее тело, целовать плечо, которое оставалось открытым, но теперь это было неуместным, он понял, и просто оставил неподвижную руку. Так они пролежали довольно долго, молча, и неподвижно. Наконец, она сказала:
- Я пойду…
Откинула покрывало, высвободилась от его руки, поднялась. Совершенно не стесняясь наготы, встала перед ним боком и стала одеваться: сначала трусики, лифчик, потом брюки, блузка и, наконец, жакет. Он же, наоборот, стеснялся наготы и закрылся по пояс. Она потрогала рукой спутанные волосы, взяла расческу, села на кровать спиной к нему, стала расчесывать. Потом поднялась, повернулась к нему, сказала: «Ну, пока, спокойной ночи», и ушла.
За все это время он не проронил ни слова, просто смотрел на нее. Когда остался один, так и продолжал сидеть, закутанный по пояс, оглушенный и растерянный. День рождения – грустный праздник, особенно, если это день рождения старости.
Поднялся, направился в душ, включил холодную воду. Когда стало невмоготу, и застучали зубы, растерся полотенцем и вернулся в постель. К растерянности добавился стыд, он представил, что завтра опять увидится с ней, и как быть. Как себя вести? Как смотреть ей в глаза? Но замерзшее тело отвлекало мысли, постепенно согреваясь, уснул.
Проснулся рано, только-только начинало светать. Спросонья почему-то представилось, что она рядом, даже стал шарить рукой, где она лежала, и, наконец, проснулся окончательно. И чуть не взвыл от горечи и досады, потому что сейчас он все мог, но ее не было рядом. Появилась мысль позвонить ей, или даже пойти и тихонько стучаться в дверь ее комнаты, наверняка все соседи спят, время слишком раннее, самое сонное. Но тут вспомнил разочарованность в ее голосе и мгновенно остыл, вдруг представил, что все может повториться, как и вчера вечером. Он разуверился в себе. Неведомо откуда то ли вспомнилась, то ли сама родилась дурацкая мысль: «не уверен – не раздевай». Она как головная боль беспрерывно крутилась в мозгу, и избавиться от нее было невозможно.
Когда рассвело, открыл окно, решил, как обычно, делать зарядку, но сделал только несколько наклонов, а потом пошел под холодный душ. Вода чуть-чуть освежила, но голова все равно была тяжелой, и мучила единственная мысль – как ей смотреть в глаза, избегать – глупо, а впереди еще три дня. На завтрак пошел позже обычного в надежде, что ее не будет, но ошибся, она была одна, и она ждала его. Тарелка перед ней была пуста, и кофе тоже выпит. Направился к ней, после обычных приветствий, когда сел, сразу сказала:
- А я сегодня уезжаю…
Он промолчал.
- Утром позвонили из дома, мужа положили в больницу – аппендицит, уже операцию сделали. Я – на вечернем поезде. Проводишь меня?
- Да, конечно, - он сказал это автоматически, а потом подумал: «Зачем ей это нужно? Жалеет что ли?»
А она продолжила:
- Ты плохо выглядишь… не переживай, бывает, не мальчик же. Поторопились мы, однако.
Он усмехнулся:
- Это я поторопился, вернее, переоценил… себя. Прости меня, старого дурака…
Она погладила его руку:
- Не казнись… ты еще не старый, а это бывает. Больше бы было вопросов, откуда такая прыть. А это – нормально… не переживай… Ну, мне пора, я пойду… Поезд в шесть сорок, в шесть спустись в холл… пока.
Поднявшись из-за стола, наклонилась и чмокнула его в щеку. Она ушла, он сидел за столом и думал: «Жалеет… С чего бы? Знакомство недавнее, вчерашний вечер ей, наверняка, тоже в тягость. Перспектив в будущем, в общем, никаких. Странно». Но сейчас ему стало все-таки легче.
Зашла официантка и сказала, что ждет машина. Спохватился, взглянул на часы, он задерживал водителя уже двадцать минут, если тот не опоздал. Быстро проглотил бутерброд, выпил кофе и пошел к машине.
До обеда он как-то работал, а вот после разболелась голова, причем так, что малейшее движение отдавалось в ней тупой, но какой-то всеобъемлющей болью. Кое-как дотерпел до трех часов, а затем попросил отвезти себя в гостиницу. В номере сразу лег на кровать и попытался хоть чуть-чуть вздремнуть. Стал прогонять кровь по большому кругу: правая кисть расслаблена, теплая – удар пульса, теплота идет по предплечью – еще удар пульса, голова легкая – пульс и тупая боль, левое предплечье теплое – пульс… так он проследил более пяти кругов и стал впадать в желанную дрему. Но тут вспомнил, что вот совсем недавно здесь, на постели, была она, доступная и ждущая, и опять накатила тоска, раскаяние, стыд, а с ними вернулась головная боль. Потом он все-таки, видимо, задремал, потому что когда взглянул на часы, было пять минут шестого. Боль утихла, но одолевала сонная одурь, но не та, от которой человек засыпает, наоборот, которая держит, но и уснуть не дает. Опять пошел под холодный душ, и к шести кое-как пришел в норму.
Ровно в шесть спустился в холл. Она уже была здесь, стояла у стойки администратора, получала документы, рядом с ней чемодан на колесиках с выдвинутой ручкой. Подошел и взялся за эту ручку, Валентина обернулась, улыбнулась ему. Он подумал, что со стороны все очень мило, и администраторша посмотрела на него понимающим взглядом. Уже подъехало такси, и молодой водитель нетерпеливо поглядывал в их сторону. Наконец, она получила документы, и они все втроем направились к машине: впереди нетерпеливый таксист, она с сумочкой в руках, последним он с ее чемоданом. Видел собранные на затылке волосы, скрепленные заколкой, открытую шею, мочки ушей, слегка просвечивающие, когда вышли на улицу, и она оказалась против солнца. И его будто окутала нежность к этой женщине, но перемешанная с его горечью, стыдом и тоской.
Когда вышли на перрон, поезд уже стоял, но до отправления оставалось пятнадцать минут. В купе, где ей предстояло ехать, уже сидели двое попутчиков, муж с женой. Валентине досталась верхняя полка, и ему пришлось укладывать ее чемодан в верхний багажный отсек. Потом они вышли на перрон. Она что-то говорила, но он не слушал и даже смотрел в сторону. Мучило ощущение ненужности происходящего, там, в гостинице, это имело смысл, здесь – нет, здесь их никто не знал. Наконец, стали доходить ее слова:
- … надо выспаться, а то на тебя смотреть больно. Не переживай… Телефон мой у тебя есть, потом созвонимся… Долгие проводы – лишние слезы… Ты иди…
Она подставила щеку, он поцеловал, с облегчением собрался уходить и увидел ее глаза, участливые и грустные, и чуть приоткрытые губы в бледно-розовой помаде с блестками. Он потянулся к этим губам с прощальной жадностью несбывшегося, но она упредила, удержала его:
- Не надо, люди же кругом…
- Да-да, конечно, извини. Пока…
- Пока…
Уходил, сдерживая шаг, потому что хотелось побежать.
Последние дни командировки прошли тяжело. Рассчитывал, что с ее отъездом станет легче, но легче не стало, к бессоннице и общей подавленности прибавилась пустота. Часто ловил себя на том, что тупо смотрит на телефон, подсознательно чего-то ждет, ждет ее звонка, хотя понимал, это невозможно. Он хотел все забыть, но здесь это не получалось, слишком мало прошло времени и слишком много напоминало о ней. Постарался скорее закончить работу и уехать, но раньше уехать не удалось, последние дни работал медленно, часто ошибался, приходилось перепроверять самого себя. В итоге, вместо субботы, как рассчитывал, уехал только в понедельник.
Накануне отъезда коллеги устроили небольшой банкет, Николай изображал веселость и много пил, хорошо, что коллеги проводили на поезд и посадили в вагон. Проводница смотрела на него с осуждением, но поскольку он молчал и из купе не выходил, претензий не предъявила. Как только поезд тронулся, Николай, как смог, постелил, и лег. Проснулся с головной болью и промучился до самого приезда.
Поезд прибывал в двенадцать двадцать, Николай сразу отправился домой. Его однокомнатная встретила знакомым запахом и привычным порядком расставленных и разложенных вещей. Разобрал сумку и все разложил по своим местам. Спустился в магазин, который был в этом же доме на первом этаже, купил пачку вареников с творогом и бутылку пива. Пока готовились вареники, ополоснулся в душе. Когда пообедал и убрал посуду, опять подкралась пустота, он не знал, чем заняться. Ехать на работу не имело смысла, слово «ехать» подсказало, и он отправился в гараж. Гараж был рядом, во дворе. Занялся своими старенькими «жигулями». Машине было уже более десяти лет, и на спидометре под двести тысяч, но поскольку он хорошо следил за ней, и выглядела, и работала она вполне сносно. Можно было купить новую, деньги были, но он все никак не мог выбрать, к тому же не хотелось расставаться со старой, потому что знал все ее немногие болячки, и ни разу она его не подвела, да и привык он к ней. Николай выкатил машину из гаража, помыл, вытряхнул коврики, выхлопал чехлы, потом открыл капот. С машиной провозился до ужина, а после ужина при включенном телевизоре лежал и смотрел в потолок.
Уснул за полночь, а проснулся опять ни свет – ни заря, без двадцати четыре, только-только начинало светать. Попытался снова уснуть – ничего не получилось, взялся читать, но скоро понял, что сознание будто раздвоилось: он видел буквы и складывал их в слова, но они проходили мимо, он думал о Валентине, потом о своем позоре, и постоянно всплывало, как рекламная вывеска: не уверен – не раздевай. Промучился до половины шестого, потом решил, как обычно, идти на зарядку, намотал на пояс полотенце, надел шорты, футболку. На зарядку он бегал в городской парк, тот был рядом, в одном квартале. По парку он делал два-три круга, напоследок выбегал к пруду, здесь раздевался и плавал. На все мероприятие уходило минут тридцать-тридцать пять. В этот раз с трудом одолел круг и полез в воду. Вода чуть-чуть освежила, но голова все равно оставалась тяжелой, а тело вялым. За завтраком приготовил кофе покрепче, но от этого только участился пульс, а бодрости не прибавилось.
На работе вначале сдал авансовый отчет, а перед обедом пошел к шефу докладывать о результатах командировки. По итогам проверки получалось, что объект брать надо, но большой прибыли на нем не сделаешь. Они побеседовали с полчаса, вместе просмотрели смету, а в конце шеф напомнил:
- Коля, а за тобой банкет, не забыл? Подарок куплен, коллеги ждут.
Банкет решили провести сегодня же, в конце рабочего дня.
В обеденный перерыв Николай сходил в магазин и прикупил все необходимое для банкета, а после обеда почувствовал ужасную головную боль, как тогда, там, после той ночи. Пришлось принять цитрамон, сразу две таблетки. К концу рабочего дня головная боль утихла, но чувствовал он себя, все равно, скверно.
Собрались, как обычно, впятером, старая гвардия. Немного выпили, немного поговорили, поругали москвичей, которые за дармовые деньги, поднимают цены строительных подрядов, в то время как им в провинции такой номер не проходит. Послушали диск Митяева, посетовали на жизнь, все как всегда. В подарок Николай получил телескопическое удилище и безинерционную катушку, когда-то он сам заикнулся, что пора уже и внуку делать удочку, друзья не забыли. А в конце, когда уже собрались расходиться, шеф наедине сказал:
- Твоя звонила, сегодня утром, но только спросила, приехал ты или нет. А я потом забыл тебе сказать. А сейчас вот думаю, чего это она секретарше звонит?
Слово «твоя» обожгло, Николай сразу подумал о Валентине, но тут же вспомнил, что у нее не может быть его служебного телефона, а «твоя» - это Давняя подруга, которой он обычно сразу звонил после командировок.
- Да звонил я ей, - соврал Николай, - дозвониться не мог, а сегодня просто забыл, засуетился.
Домой его подвез шеф на своей служебной, хотя Николай предпочел бы прогуляться, но после подобных посиделок шеф всегда развозил подчиненных по домам и передавал на руки женам. Дома Николай оказался около девяти вечера, решил, все-таки, позвонить Давней подруге. Вызов шел долго, пока автомат не сообщил, что абонент не отвечает, Николай понял, она увидела его номер и не захотела разговаривать, обиделась. Ну, обиделась, да обиделась – Николай ощутил даже некое облегчение. Включил телевизор, заняться было нечем, вернее ничего не хотелось делать, недавняя бодрость от алкоголя прошла, голова была тяжелой. Ни на одном из каналов ничего интересного не нашел, выключил телевизор, взялся за книгу, но с трудом одолел страницу. Решил ложиться спать, хотя знал, что в столь раннее время не уснет. Подруга позвонила около одиннадцати, когда он только-только начал проваливаться в желанную дрему. Увидев на дисплее ее имя, испытал раздражение, у подруги была удивительная способность делать все не вовремя.
- Ты че звонил-то? – спросила она. – А у меня телефон в доме лежал, не слышала, а потом увидела непринятые звонки…
- Да, просто, сказать, что приехал…
Он замолчал, молчала и она, понимал – ждет, но никак не мог сообразить, что же еще говорить. Наконец вышел из ступора:
- Ну, как дела?
- Да так…
- Ну, ладно, до выходных…
Она не ответила, дала отбой.
Сон отступил. Разговор с Давней подругой получился нервным, он чувствовал ее обиду, а она чувствовала перемену в нем. У нее была просто телепатическая способность чувствовать его состояние, но при этом она все делала наоборот. Хотя, это ее «наоборот» возможно и было тем, чем она удерживала его. Впервые это случилось более тридцати лет назад, когда он учился еще на первом курсе. Она училась на третьем, но была младше него – он поступил в институт уже после службы в армии и года работы. Познакомились на студенческой вечеринке, при этом вся инициатива шла от нее, он открыто не отталкивал ее, но и развивать знакомство не стремился, потому что был влюблен в будущую жену.
А с будущей женой отношения складывались трудно. Она была красива, знала это, была избалована вниманием, и мечтала о красивой жизни. Каждые выходные ему приходилось подрабатывать грузчиком то на железной дороге, то на заводе РТИ, чтобы иметь хоть какие-то свободные деньги для кафе, театра и прочих развлечений. Однажды она даже заявила ему:
- Послушай, ты же симпатичный парень, а одеваешься как босяк. Мне с тобою иногда просто неловко.
Он тогда молча проглотил обиду, но больше свиданий не назначал. Мучился, но держался. И тут же рядом появилась подруга, предложила сходить в театр, у нее оказался лишний билет. А после театра предложила зайти к ней в комнату, попить чаю, потому что, вчера ей передали посылку из дома, а девочек в комнате никого нет, а одной ей скучно. А потом намекнула, что неплохо бы и вина выпить. В итоге они оказались в постели. И для него это было в первый раз, а был ли он первым для нее, он так и не понял. В воспоминаниях о той ночи остались неудобная скрипучая панцирная кровать, запах дешевого вина, его неумелость и ее раздраженность. И получилось далеко не сразу, и она, хотя и не скрывала недовольства, но не отпускала его. А когда наконец-то все получилось, испытал единственно облегчение, и еще угрызение совести, потому что не любил ее. После этого она как будто стала избегать его, но при этом постоянно попадалась на глаза. Он же, заметив ее, терялся, и не знал, как подступиться. Потом увидел на улице, она шла впереди, догнал, крепко взял за локоть и не отпускал. Извинялся, путался в словах, нес какую-то ахинею, которая сводилась к тому, что ему очень жаль, но он готов искупить вину, как любой порядочный человек. Она слушала, отвернувшись в сторону, и недовольно поджав губы, а потом сказала:
- Не надо мне твоей милостыни, не любишь – вижу. Но учти, никуда ты от меня не денешься…
Он не вник тогда в ее слова, во многом оказавшимися пророческими. Сказал:
- Нет, правда, давай поженимся.
- Нет, правда, не стоит, - ответила она.
На этом они и расстались.
А несколько дней спустя его остановила будущая теща. Он не сразу узнал ее, потому что видел всего раза два и то мельком, официально они не были знакомы. Она взяла его за руку, отвела немного в сторону:
- Николай, я должна с вами поговорить…
Он смотрел на моложавую красивую даму, а когда узнал, подумал: «Если жена через двадцать лет будет так же шикарно выглядеть, чего еще желать».
- Я не знаю, что там между вами произошло, - продолжала она, - но девочка последнее время места себе не находит, и мне как матери это просто больно видеть. Говорит, что обидела вас, но вы же мужчина, должны уметь прощать. Ну, найдите способ помириться…
- А что я могу сделать? – растерянно ответил он.
- Господи, ну позвоните ей! Или забыли номер нашего телефона?
- Хорошо, я позвоню…
- Я надеюсь на вас, Николай. Только не проболтайтесь, что видели меня, - она заговорчески улыбнулась, - пусть это будет наш маленький секрет. Знаете, я была очень рада, когда вы подружились, такой симпатичный положительный молодой человек. Не стоит ссориться по мелочам.
Он позвонил в тот же день, и в тот же день вечером они встретились. И хотя будущая жена изображала обиду, он терпеливо потакал ей, вспоминая про маленький секрет.
С этого времени он старательно избегал подругу. Впрочем, скоро в этом отпала необходимость, она уехала на производственную практику. А будущая жена через месяц официально познакомила его с родителями, а еще через месяц они поженились.
Канун свадьбы пришелся на летние каникулы, Николай даже не поехал домой к матери, а сразу нанялся рабочим на стройку, при этом и в выходные продолжал подрабатывать на товарной станции. До свадьбы сумел немного приодеться и даже собрал небольшую сумму на свадебные расходы, по крайней мере, обручальные кольца покупал он и свадебную машину заказывал тоже на свои.
С подругой столкнулся полгода спустя, до этого даже мельком не видел ее. В тот раз они столкнулись лицом к лицу в пустом коридоре учебного корпуса, потом он понял, что она подстроила эту «случайную» встречу.
- Привет, - очень бодро сказала она.
- Привет…
- Слыхала, ты женился…
- Да…
- Я тоже вышла замуж, - и она показала обручальное кольцо на пальце, - так что мы квиты.
Он никак не мог сообразить, при чем тут «квиты», потом спохватился и пожелал ей счастья.
- И тебе того же, - наиграно бодро ответила она, но при этом не уходила.
И тут увидел ее глаза, в них была жгучая обида и какая-то мольба, и она чего-то ждала от него. В нем проснулась жалость, потом раздражение, потом угрызения совести.
- Ты прости, - сказал он, - глупо тогда все получилось. Но встречаться нам не стоит…
- Больно надо! – фыркнула она, и ушла.
С тех пор они встречались изредка и совершенно случайно, если сталкивались вплотную, просто здоровались.
Уснул Николай за полночь, а проснулся опять, едва начинало светать. Попытался уснуть, но только измучался, ворочаясь с боку на бок. Думал о Валентине, прогнать, или заменить эти мысли чем-то другим не получалось. Опять ни свет – ни заря пошел в парк на зарядку. Болела голова, он даже не сделал ни одного круга, а сразу пошел купаться. Вода чуть–чуть взбодрила, но этого хватило ненадолго. На работе опять пришлось принять цитрамон, но это не избавило от сонливой вялости. Хорошо, что после обеда пришлось ехать на объект, а оттуда за два часа до окончания рабочего дня он уехал домой. Дома удалось уснуть, но проспал не более часа, зато потом долго не мог уснуть вечером. А на следующее утро проснулся опять в пятом часу, и все повторилось. Жизнь превращалась в пытку, он не мог нормально спать, и не мог избавиться от мыслей о Валентине.
Была пятница, в пятницу он обычно с вечера отправлялся на дачу к Давней подруге, а оттуда возвращался или вечером в воскресенье к себе, или утром в понедельник сразу на работу. В этот раз поехал на машине, а перед этим позвонил ей и спросил, что купить из продуктов. Обычно она перечисляла целый список, но на этот раз ответила, что у нее все есть, а что ему надо, пусть решает сам. Она была недовольна и не скрывала этого. После разговора мелькнула мысль вообще не ехать к ней, но и дома заняться было абсолютно нечем. Заехал в магазин, купил буханку хлеба, бутылку подсолнечного масла, две шоколадки и бутылку красного сухого вина.
Когда зашел на участок, ее не увидел, хотя наверняка она слышала, что подъехала машина, но встретить не вышла. Нашел за домом, около парника. Она была в шортах и короткой футболке. Футболка не скрывала вислого бюста и рыхлого живота. Обычно при встрече целовал ее, поэтому приобнял свободной рукой, в другой был пакет с продуктами, увидел ее улыбку и вислую кожу подбородка, когда она приподняла голову. Поцеловал в губы, по традиции, по привычке. Она почувствовала его состояние, и в глазах отразилось недоумение, потом обида. Он же в этот момент понял, что не сможет остаться с ней, поэтому сразу сказал:
- Я только на вечер, завтра с внуком на рыбалку поедем, раным-рано.
Она отвернулась и не ответила. Он занес продукты на веранду, вспомнил, что она прошлый раз просила поправить теплицу, взял инструменты.
С теплицей провозился почти два часа, пришлось менять одну стойку целиком, а для этого снимать стекла с двух проемов. Когда закончил, нашел ее в дому, сказал:
- Ну, я поеду, теплицу я поправил…
- Даже ужинать не будешь? – спросила с нескрываемой злостью.
- Так никто не приглашал…
Она подскочила к нему, буквально втолкнула на кухню за стол:
- Ну, чего ты кобенишься?! Что, надоела тебе?! Молодую нашел?! Так и скажи сразу!
Видел, она на пределе, еще немного и начнется истерика со слезами, а может и матерными словами, водилось за ней и такое, поэтому сам перешел на повышенные тона:
- Ты-то чего заводишься?! Или сама молодого нашла?! Так давай разбираться…
Она мгновенно остыла, всхлипнула, вышла, вернулась с бутылкой вина, откупорила, налила бокал, когда начала наливать во второй, он напомнил:
- А я за рулем…
- Тогда зачем брал?
- Тебе, может, подруги зайдут…
Она выпила бокал, села, смотрела вниз. Он тоже сел, перед ним на столе была тарелка со свежим порезанным огурцом, начал есть. Смотрел на ее склоненную голову, от корней видел много седых волос. В душе смешались жалость и досада, и еще страх, что попросит остаться. Закончив с ужином, поднялся, сказал:
- Если успею, завтра вечером заеду, может, свежей рыбы привезу.
- Заедешь, не приедешь? – переспросила она.
- Ну, приеду! Что ты к словам придираешься?!
- Не надо…
- Что, не надо?
- Ни заезжать, ни приезжать…
- Опять заводишься. Ну, не нужно этих бессмысленных ссор, прошу тебя… Ну, я поеду. Пока…
Она не ответила. Подошел, поцеловал куда-то в ухо, ощутил ее сжатость.
Внук готов был ехать на рыбалку в любое время, и когда Николай на следующее утро сообщил об этом по телефону, в ответ услыхал радостный визг. Внуку было семь лет, но в школу его отправили с шести, сейчас у него были каникулы, а на рыбалку с дедом он ездил уже с пяти лет. Рыбак был азартный, в отличие от сына, который тоже в детстве рыбачил с отцом, но не пристрастился. Поэтому они чаще всего ездили вдвоем. В этот раз Николай решил ехать с ночевкой, когда при встрече сообщил это внуку, радости того не было предела. Но тут вмешалась невестка, сначала не соглашалась отпускать сына на ночь, потом согласилась, но со сборами задержала почти на час, поэтому выехали уже перед обедом. На рыбалку ездили в два места: на озеро и на реку, озеро было ближе, в тридцати километрах от города, река значительно дальше, более семидесяти. В этот раз Николай решил ехать на озеро, на карасей, хотя самый пик карасиного клева прошел неделю назад, но, по крайней мере, не июль, когда карась совсем не клюет. До озера добрались за полчаса и еще полчаса ездили по берегу, выбирая тихое незанятое место. Когда нашли, прежде всего развели костер и приготовили обед, а после обеда, когда суматоха со сборами и ездой улеглась, Николая потянуло в сон. Утром проснулся опять рано, хотя после встречи с Подругой уснул поздно. Решил немного вздремнуть, тем более что до вечера клева все равно не будет. Но прежде Николай разбросал приманку, потом собрал внуку удочку, помог нанизать червя, устроил удочку на рогульки и попросил внука с часок не мешать деду, дед хочет поспать.
В палатке было душно, потому Николай немного приподнял одну полу, но и после этого уснуть никак не удавалось. Думал о Валентине, как хорошо бы было, если сейчас она оказалась рядом. Интересно, как бы отнеслась к внуку. Потом мысли вернулись к их пикнику на речке, потом ко дню его рождения. Сон не шел, а в душе росло раздражение на эту его беспомощность. Стал прогонять кровь по большому кругу – не помогло, потом сосредоточился на световом пятне при закрытых глазах и стал раскачивать это пятно в такт дыханию. Видимо, все-таки задремал, потому что очнулся от детского плача. Внук сидел рядом, размазывал слезы:
- Деда, мою удочку украли…
Николай не сразу сообразил, потом посоветовал внуку не реветь, украли – так украли, ничего не поделаешь, купим новую. Потом, когда проснулся окончательно, спросил:
- Как украли? Ты куда-то уходил? - внук молчал. – Или тоже уснул?
Внук, так же не поднимая головы, покивал. Николай вылез из палатки, ополоснул лицо, стал осматривать остальное имущество. Все было на месте, а удочки не было. Николай задумался, а потом посмотрел на воду и увидел в прибрежной траве полоску, потом вдоль полоски метрах в двадцати от берега в камышах заметил, как ему показалось, конец удилища. Стал приглядываться, но четко разглядеть не мог, попросил внука присмотреться повнимательнее. Тот вначале не мог уяснить где, а потом запрыгал от радости:
- Это она, дедуля, она, удочка!
Пришлось раздеваться и лезть в воду. Леска была запутана в камышах, когда распутал, крючок оказался разогнутым. Они проспали крупную рыбу. В озере кроме карасей, плотвы и окуней водились еще и карпы. Поймать карпа считалось великой удачей. Внуку о карпе решил не говорить – слез не оберешься, сказал, просто рыба, наверно крупный карась.
На спасение утащенной удочки ушло где-то с полчаса, и это время Николай был счастлив, потому что не болела голова, потому что удочка не пропала и потому что была надежда на хороший вечерний клев. И он совсем забыл о Валентине. Но когда вспомнил, в первый миг испытал горечь, и сразу вернулась прежняя тоска. Он понял, что от этой тоски скоро не избавится, а может, уже не избавится никогда. Но надо было жить, заботиться о внуке, поправлять снасти, ловить рыбу, а потом готовить ночлег.
Первый карась клюнул у Николая, совсем маленький, таких, обычно, отпускали, но поскольку он был первым, решили оставить в садке, а отпустить потом, когда попадутся рыбы покрупнее. Второй тоже у Николая, и крупнее, с ладонь. У внука на глазах выступили слезы, поэтому Николай не стал нанизывать червя на свой крючок, забросил без наживки, а внуку посоветовал перебросить удочку поближе к своей. У внука поклевка случилась минут через десять, и Николай все удерживал его от преждевременной подсечки, наконец, когда поплавок плавно пошел в сторону, сказал «давай». И внук «дал», дернул так, что удочка загнулась дугой. К счастью концевик удилища смягчил рывок, губа у карася не порвалась, и рыба была поймана. Николай долго отчитывал внука, но тот, похоже, не слушал, восторженно переживал первую удачу. На второй поклевке Николай решил не вмешиваться, но внук запомнил наставления и подсечку сделал мягче, а потом никак не мог поднять рыбу – карась попался солидный. Николай уже хотел перехватить удилище, но удержался и только советовал, чтобы внук тянул не вверх, а в сторону. В итоге карася вытащили волоком. Карась был хорош, граммов на триста. Внук плясал и целовал карася, пока тот не вырвался и не запрыгал к воде. После этого карася поместили в садок, а первого маленького выпустили.
Клев радовал, до заката они поймали не меньше двух десятков карасей, и даже по темноте, когда Николай уже не видел поплавка, внук сумел подсечь еще парочку. После ужина легли спать, но внук уснул не сразу, надоедал всякими вопросами, строил планы на завтрашний утренний клев. Потом как-то резко, на полуслове, умолк и засопел. Николай уснул далеко за полночь.
Проснулся рано, только-только начинало светать. Привычно болела голова. Растер в ладонях и побросал остатки приманки, потом пошел подальше по берегу, чтобы искупаться. Когда вернулся, было уже достаточно светло, забросил удочку. Внука решил будить после первой поклевки. Поверхность воды была идеально гладкой. Стояла тишина, изредка нарушаемая одинокой птицей. Вот-вот должно было взойти солнце. Вспомнил, как плавала Валентина: медленно, высоко держа голову, чтобы не замочить волосы. Потер пальцами лоб и виски. Когда поднял взгляд, увидел: поплавок чуть приподнялся и лег плашмя, потом опустился и замер, снова чуть задрожал, опять приподнялся и, наконец, плавно пошел вниз и исчез. Николай не сразу сообразил, потому что мыслями был там, на речке. Поплавок вынырнул, но теперь плавно пошел в сторону, Николай поддернул удилище и ощутил на крючке рыбу, настоящую рыбу – карпа. Удилище загнулось, карп мощно тянул в глубину, Николай то чуть приопускал, то тянул сильнее и, наконец, сумел поднять голову рыбы на поверхность, дал глотнуть воздуха. Карп сделал свечку и опять потянул вниз, но теперь уже не с той силой, что вначале, Николай опять приподнял его на поверхность и подтянул поближе. На третьем потяге рыба ослабла и легла плашмя, Николай уже спокойно вытащил ее на берег. Карп лежал в траве, зевал и бил хвостом. Килограмма на полтора – оценил Николай. Зашел в воду, отвязал садок от палки, приподнял – караси дружно вскипели. Вынес садок на берег, положил в него карпа, и только после этого опустил садок в воду и привязал. Николай был почти счастлив, если бы не память.
Пора было будить внука, но теперь возникла проблема, как сказать о пойманном карпе, чтобы не расстроить пацана. Мелькнула даже мысль вытащить карпа из садка, подсадить на удочку внука и дать вытащить самому. Но раздумал, риск был слишком велик. Впрочем, мог клюнуть и еще один карп. Времени было уже половина шестого, внук поднялся сразу, сел, но, похоже, сидя опять уснул, пришлось тормошить и заставить умыться. Наконец, внук проснулся окончательно. Николай попросил его следить за обеими удочками, а сам занялся костром. Еще один карп не клюнул, но пока кипятился чай, внук успел вытащить трех приличных карасей. Когда позвал его завтракать, внук только отмахнулся, Николай решил не настаивать, но сам поел, внук же за это время поймал еще четырех. Каждую пойманную внуком рыбу Николаю самому приходилось опускать в садок, потому что надо было заходить в воду, внуку же по утренней прохладе он разуться не позволил.
Клев продолжался часов до десяти, за это время вдвоем они поймали еще десятка три карасей, садок был полон, килограммов десять, не меньше. Только когда клев уже совсем затих, внук согласился позавтракать, для Николая это уже был второй завтрак. После еды внук опять засел с удочкой, но за полчаса не случилось ни одной поклевки, и он согласился, что пора собираться домой. На сборы ушло с полчаса, когда Николай поднимал садок, карп среди карасей оказался незаметен, и вопросов не возникло. Перед тем, как ехать домой, они заехали на песчаный пляж, искупались и даже немного позагорали. Внук держался на воде уверенно, но Николай все же старался не упускать его из вида.
На обратном пути внук уснул в машине, Николай решил заехать к Давней подруге и, пока внук спит, отдать ей карпа. Так он и поступил, крюк получался небольшой, около десяти километров. Подруги на участке не оказалось, как сказала соседка, она уехала в город за продуктами, для Николая это было как нельзя кстати, избавляло от лишних объяснений. Через соседку же передал, что оставил для подруги рыбу. Карп был жив, как и большинство карасей, Николай запустил его в поливную емкость. Так он обычно и поступал, когда привозил карасей с озера. Карп сначала усиленно работал жабрами, лежа на боку, но потом перевернулся и ушел на дно.
Домой к внуку прибыли около четырех. Невестка, увидев полный садок карасей, не обрадовалась, но Николай успокоил, сказал, что поможет чистить. Сразу выбрал уснувших рыб, а живых поместил в холодильник. Сына дома не было, чисткой занялись вдвоем с невесткой. Летела чешуя, под ногами вертелся и мяукал кот, внук хвастался перед матерью, Николай поддакивал. И в этот момент опять подумал, что был бы сейчас абсолютно счастлив, если бы не память. Сын вернулся к восьми, как раз к ужину. Ужинали жареными карасями. Внук опять хвастался, теперь уже перед отцом, и Николай опять поддакивал, потому что внук то и дело обращался к нему: «правда же, деда».
Домой Николай вернулся уже в десятом часу, хотелось спать. Лег рано, сразу после телевизионных новостей, уснул быстро, но и проснулся около четырех утра. Голова была ясной, но мучило сознание того, что еще можно было бы спокойно спать часа два, а значит, не вспоминать. С полчаса еще пытался уснуть, но уже в пять побежал в парк на зарядку. До обеда чувствовал себя вполне сносно, а вот после, часов с двух, одолевала сонная одурь. С работы вернулся с больной головой, с полчаса лежал на диване, пытаясь задремать – не вышло, поднялся и занялся приготовлением ужина. На ужин жарил карасей, вчера невестка завернула ему десяток чищеных.
После ужина отправился в гараж, выгнал машину, перебрал всякий хлам, который в гараже накапливался постоянно, потом подмел. Больше делать было нечего, но и домой возвращаться не хотелось, потому что в одиночестве одолевали привычные мысли о Валентине и вгоняли в тоску. Посидел на лавочке рядом с доминошниками, хотя сам никогда не играл, понаблюдал кипение страстей. Домой вернулся около одиннадцати, сразу лег спать. Когда уже засыпал, пискнул телефон, пришла эсэмэска. Понял, что от подруги, когда открыл сообщение, прочел «забери свою дохлую рыбу». Сначала разозлился, а потом даже испытал облегчение – подруга явно затевала ссору, а значит, можно было обидеться и на следующие выходные к ней не ехать.
Проснулся в пятом часу – бессонница входила в режим. Еще три дня он мучился послеобеденной сонной одурью и головной болью, а потом решил обратиться к врачу.
Терапевт, светленькая, пухленькая женщина лет сорока, выслушала его жалобы, перелистала учетную карточку, потом померила кровяное давление и задала вопрос:
- И давно у вас эта бессонница?
- Да уже третью неделю…
- А раньше бессонницей не страдали?
- Да вроде бы нет…
- А перед этим ничего не случилось, может быть, какая-нибудь стрессовая ситуация?
При этом она смотрела в его карточку, и Николай видел пробор светлых волос, а в отвороте халата ложбинку между близкими грудями, и у него вдруг появилось желание рассказать этой женщине с добрым лицом, что с ним случилось три недели назад, но раздумал – она просто терапевт, не психолог. С ответом замешкался, потом сказал:
- Да-нет, вроде ничего такого…
Она подняла на него участливые глаза и, вдруг, спросила:
- А вы женаты?
Николай понял, что она его раскусила, и невольно улыбнулся:
- Нет, не женат…
- И живете один?
- Да как сказать… в общем, один.
В выражении ее лица что-то промелькнуло, но она опять опустила взгляд в карточку, сказала:
- Хорошо, я вам выпишу успокоительные средства, попробуйте… И еще, все-таки у вас возраст, и вы, как сами сказали, живете один, а это уже психологическая проблема, я вам рекомендую обратиться к специалисту, - она, наконец, подняла на него сочувствующий взгляд. – Если хотите, я вам дам телефон. Правда, он платный психолог, и за прием берет, кажется… пятьсот рублей… Не пугает вас такая сумма, записать телефон?
Николай ответил, что не пугает, и получил рецепт и телефон.
На следующие выходные был дождь, и поездка на рыбалку не состоялась. Николай измаялся от безделья и воспоминаний, которые возвращали к одному и тому же. Вообще, с того дня, как они расстались на вокзале, Валентина присутствовала в нем постоянно, даже когда он работал, с кем-то разговаривал, читал, смотрел телевизор, она постоянно занимала часть его сознания. Когда же он оставался наедине со своими мыслями, эти мысли были только о ней. В воскресенье после обеда не вынес одиночества и поехал к сыну, точнее к внуку. С сыном отношения после развода с женой были не то чтобы натянутые, но какие-то уж слишком родственно-официальные, даже с невесткой Николай чувствовал себя свободнее. Правда, с внуком они были закадычные друзья. По причине плохой погоды все семейство было в сборе. Николай выпил предложенную чашку чаю, а потом засел с внуком за компьютер. В десятом часу вернулся домой, в тоскливое одиночество.
Прошло более месяца, привычными стали ранние пробуждения и сонная одурь с головной болью в послеобеденное время. Подруга не звонила, и он был рад этому, потому что встречаться с ней не хотелось. Все так же постоянно думал о Валентине, и как ни старался избавиться от этих мыслей, ничего не получалось, она постоянно была в нем. Много раз приходила мысль позвонить ей, но сразу возникал непонятный страх, он хотел и одновременно боялся услыхать ее голос. Однажды решился, долго набирал номер, сбивался, начинал снова. Когда, наконец, набрал и нажал кнопку вызова, почувствовал не то жар, не то озноб, рука тряслась. А когда чужой голос сообщил, что абонент выключен или находится вне зоны действия сети, ощутил даже какое-то облегчение. Но потом звонил в течение недели по несколько раз в день – результат был тот же. Означать это могло только одно – она не хотела, чтобы он звонил ей, и сменила сим-карту. Но оставалась еще надежда: может, она уехала в командировку, или в отпуск, и случайно забыла телефон, поэтому через две недели позвонил снова, и опять ответил чужой безразличный голос.
На работу Николай ходил пешком, расстояние до конторы было около трех километров, тратил он на это не более получаса. Маршрут выбирал подальше от главных улиц, чтобы не дышать выхлопными газами. Однажды утром по дороге на работу заметил идущую навстречу женщину. Что-то в ее облике напоминало Валентину, он внутренне сжался, появилось желание уйти в сторону, приостановился, а потом пошел, внимательно всматриваясь. Скоро понял, что не Валентина, приближавшаяся женщина была явно моложе, около тридцати, или чуть старше. Она была в легком летнем платье, в вырезе этого платья увидел ложбинку между сближенными грудями. Он смотрел на эту ложбинку, а в последний момент, когда они должны были разойтись, посмотрел ей в лицо, успел отметить снисходительную улыбку. На следующее утро они опять встретились, и на следующее тоже, видимо, она по этой же дороге ходила на свою работу. Он заинтересованно приглядывался к ней, и она не могла этого не заметить. Она была довольно симпатична, и когда вдалеке появлялась ее фигура, Николай радовался и в этот момент даже забывал о Валентине, но потом все возвращалось, и никуда от воспоминаний было не деться.
При пятой или шестой встрече он сказал ей «с добрым утром», она удивленно вскинула брови и возможно от растерянности бросила «здрасьте». В этот момент они разошлись, и Николай обернулся: в ее походке проявилось что-то недовольное, плечи чуть приподнялись, а спина выпрямилась. Николай про себя усмехнулся. На следующее утро он опять поздоровался с ней, и в этот раз она ответила «здрасьте» и, как ему показалось, даже приветливо. Потом эти приветствия вошли в ритуал, и каждое утро по дороге на работу Николай отвлекался от своей тоски и радовался, завидев вдалеке фигуру своей знакомой незнакомки. Так продолжалось недели две, а в очередной раз увидел, что она идет не одна, с подругой. Подруга была моложе и буквально пялилась на Николая. Он как обычно сказал «с добрым утром», женщина ответила чуточку высокомерно, а когда разошлись, услыхал за своей спиной смех. Николай обернулся, смеялась ее подруга, она даже оглянулась и ничуть не смутилась, встретившись глазами с Николаем. Николай понял: его незнакомка специально показала его подруге, а перед этим видимо рассказала ей, что какой-то старый хрыч здоровается с ней уже полмесяца и все никак не решится познакомиться. Поначалу Николай не придал происшествию никакого значения, хотя испытал досаду, но потом в течение дня его начала давить тоска. «Поздно ты, дорогой, вздумал обращать внимание на женщин, - думал он, - твой праздник закончился, над тобой уже смеются. Да и какой смысл обращать на них внимание, если ты уже не можешь». Последняя мысль вызвала душевную панику: неужели все? неужели ничего нового уже не будет? пришла старость, и осталось просто дожить отпущенные годы, дотянуть до неизбежного конца. Неужели все?!
День прошел в каком-то кошмаре, он никак не мог сосредоточиться на работе, в голове постоянно крутилась паническая мысль, что жизнь-то прожита, и надеяться уже не на что, и не на кого. Остались воспоминания, но последнее воспоминание тоже было мучительным, и опять в голове крутилась дурацкая фраза: «не уверен – не раздевай». Ночь он почти не спал, какими-то урывками проваливался в небытие, но тут же сознание возвращалось и начинало давить. Подумал, наверное, так же чувствуют себя приговоренные к смерти, наверняка так, просто его приговор будет приведен в исполнение не завтра, а сколько-то лет спустя. Лишь только рассвело, надел тренировочный костюм, взял полотенце и направился в парк, просто пешком, бежать он бы просто не смог. Плавал и просто стоял в воде минут двадцать, пока не ощутил озноб, после этого вернулся домой. До выхода на работу была уйма времени, он не знал, чем заняться, и еще возник вопрос: как идти на работу, по той же дороге, или по другой, чтобы не встретиться с незнакомкой. Вначале решил сменить маршрут, но в последний момент передумал, свернул в старый проулок. Но ее не было, хотя прежде по времени она была точна. Прошел этот отрезок пути даже медленнее обычного, но она так и не появилась. Испытал небольшое облегчение, может быть, ей совестно за свою вчерашнюю выходку и за свою подругу, поэтому сама пошла другой улицей.
После обеда так разболелась голова, что таблетки не помогли, сказал коллегам, что пойдет домой, к шефу решил не заходить, тот бы в любом случае позволил, не хотелось лишний раз просить. Дома сразу лег в постель, но сон все равно не приходил, мучила сонная одурь. Подумал, что если бы смог с кем-то поделиться, было бы легче. Но с кем? Очень близкого друга у него не было. С Давней подругой? Вряд ли она посочувствует, скорее позлорадствует, да и вообще душевным теплом она не отличалась. Потом вспомнил о телефонном номере платного психолога, решил, что стоит посетить, иначе точно разовьется психоз. После этого задремал, а когда очнулся, голова стала свежее, хотя сонная одурь так и не отпустила.
На следующий день позвонил. Ответил бодрый девичий голос: «клиника доктора Шмерковича слушает вас». Даже целая клиника? - удивился он, и одновременно представил обладательницу бодрого голоса: молодая, полненькая, улыбчивая, наверняка у нее есть хороший надежный друг, она всем довольна и хочет, чтобы все окружающие были счастливы. Записала его на следующий день, на вторую половину, как он попросил, на пятнадцать часов.
Клиника оказалась всего-навсего двухкомнатной квартирой на первом этаже, переведенной в нежилой фонд. Вход со стороны улицы по невысокой пристроенной лестнице, над входом вывеска «психологическая помощь» и время работы: с десяти до двадцати часов. Первая маленькая комната была приемной, и за столом сидела примерно такая девушка, какую он вчера представил: полненькая, улыбчивая и очень доброжелательная. Она переписала его данные, попросила подождать и ушла во вторую комнату, видимо, кабинет самого доктора. Там пробыла минуты две, потом пригласила его: «проходите, пожалуйста, Виктор Исаевич ждет вас», при этом она улыбалась, но как бы про себя, и поправила ворот халата. Проходя, Николай не мог не заметить толстую массивную дверь кабинета, в целях звукоизоляции, понял он.
Виктор Исаевич оказался молодым еще, явно не старше сорока, с обильной темно-русой шевелюрой, серыми, близкопосаженными глазами и брюзгливыми полными губами. Правда, эти губы сейчас изображали улыбку, но все равно доктор произвел на Николая не лучшее впечатление. На правой руке доктора было обручальное кольцо, Николай тут же вспомнил, что у девушки-секретарши обручального кольца нет. Неприязнь к доктору усилилась, причину этой неприязни Николай пока не осознал, но чувствовал, что быть откровенным с этим доктором ему не хочется. Доктор приподнялся, показал рукой на ближнее к нему мягкое кресло, сказал:
- Проходите, присаживайтесь…
Николай сел, попытался откинуться назад, но спинка была далеко, и он сел прямо. Доктор наблюдал за ним и молчал. Молчание затянулось, и Николай понял, доктор ждет его жалоб и молчит умышленно. Эта мысль еще более настроила его против доктора, Николай ответил тем же, и тоже молчал. Доктор вначале нахмурился, но потом опять изобразил улыбку и спросил:
- Так что же вас, Николай Михайлович ко мне привело? Какая-такая проблема?
Николай ответил, что бессонница, но сначала с этой проблемой он обращался к терапевту, а та, узнав, что он не женат, посоветовала обратиться к психологу и дала номер телефона.
- Она вам выписала какие-нибудь препараты? – спросил доктор.
- Да, «новопассит».
- И что, совсем не помогает?
Николай пожал плечами:
- Да что-то незаметно…
- А кроме «новопассита» никаких снотворных она вам не выписывала?
- Нет…
- Теперь деликатный вопрос, - продолжил доктор. – У вас есть подруга, в смысле партнерша, по сексу?
- Есть, - ответил Николай, представив про себя Давнюю подругу.
- Вы с ней живете вместе, или встречаетесь периодически?
- Периодически…
- И сколь часто?
- Ну, минимум, раз в неделю…
- А можете подробней рассказать о ваших отношениях?
Николай рассказал о Давней подруге, как давно они знакомы, и что секс у них был регулярный, минимум, раз в неделю, по выходным.
Такая беседа вокруг-да-около тянулась минут пять, наконец, доктор сказал:
- Для того, чтобы я мог помочь вам, нужна ваша откровенность, а вот этой самой откровенности я от вас не чувствую… Почему?
Николай просто пожал плечами, сказал:
- Я честно отвечаю на ваши вопросы…
- Ну, хорошо, - сказал доктор, - давайте тогда по-другому, расскажите обо всем, не исключая мелкие происшествия, что произошло в течение месяца до вашей бессонницы.
Николай честно рассказал о майских праздниках, потом о командировке, о возвращении и ссоре со своей Давней подругой. Все, кроме одного, он ни словом не упомянул о Валентине.
- А вы пытались помириться? – спросил доктор.
- Да. На другой день, после рыбалки, я завез ей рыбу, правда, ее тогда не было дома.
- И что?
- Она прислала эсэмэску, чтобы я забрал свою дохлую рыбу.
- А что, рыба была несвежей?
- Когда я оставлял, она была еще живой.
- А больше попыток примириться вы не делали?
- Нет…
- А до вас не доходили слухи, что может быть у нее новый любовник?
Николай внутренне усмехнулся и молча пожал плечами.
- А если бы такое случилось, чтобы вы сделали?
Николай опять пожал плечами:
- Да ничего бы наверно. Она свободная женщина, я же не муж…
- То есть, вам это абсолютно безразлично?
Николай опять пожал плечами:
- Не совсем… но что тут поделаешь… Видите ли, доктор, семь лет назад от меня ушла жена, к молодому любовнику, тогда это была трагедия. А теперь… Наверно с той поры у меня иммунитет…
- То есть вы уверены, что ссора с вашей… партнершей не является причиной бессонницы?
- Я ни в чем не уверен, доктор, поэтому и пришел к вам.
Доктор молчал и смотрел на Николая, с минуту, не меньше, потом спросил:
- А у вас, вообще-то, есть желание с ней помириться, или она в последнее время перестала удовлетворять вас как партнерша?
Николай опять пожал плечами:
- Да как сказать… видите ли, она…как бы точнее выразиться, очень импульсивна, не в постели, в простом общении. Иногда совершенно по ничтожным причинам раздражается, затевает скандалы… меня это, естественно, напрягает. Вот этого я опасаюсь…
- То есть, это у вас не первая ссора… И сколь часто такие ссоры случались?
Николай задумался, ссоры случались, правда, быстро заканчивались, он жалел Подругу, уступал, первым пытался примириться. А вот теперь был даже рад ссоре. Ответил:
- Не так уж чтоб часто…
- А в период развода с женой у вас тоже была бессонница? – неожиданно спросил доктор.
Николай растерялся и в недоумении смотрел на психолога, тот же внимательно глядел на него и будто поторапливал с ответом. Николай сказал:
- Нет, не помню, если и была, то недолго…
- А в командировке у вас не было какого-нибудь нового знакомства?
Теперь Николай не просто растерялся, испугался, и доктор не мог не заметить этого, потому что внимательно следил за его реакцией. Николай же подумал: «Чертов профессионал, все-таки докопался! Ну, ничего, посмотрим еще, кто кого», ответил совершенно безразличным голосом:
- Было…
- С женщиной?
- Да, с женщиной.
Доктор молчал, но внимательно смотрел на пациента. Николай понял, тянет паузу, ждет, чтобы пациент разговорился сам, без вопросов, поэтому молчал и даже улыбнулся доктору. Тот тоже улыбнулся в ответ, сказал:
- То есть ничего серьезно, просто знакомство…
Николай пожал плечами:
- Это смотря что понимать под серьезным.
- Сейчас не общаетесь?
- Это невозможно, она из другого города.
- А по телефону, или письмами?
- Нет, - Николай говорил правду и поэтому чувствовал себя уверенно.
- То есть, и она тоже не может быть причиной вашей бессонницы?… - доктор не то спросил, не то как бы утвердил.
Николай промолчал и опять пожал плечами. Доктор начал что-то писать, минуты через две, не глядя на Николая, заговорил:
- Хоть вы и не самый удобный пациент, полной откровенности я от вас так и не добился, но думаю, что ваша ситуация и причина бессонницы мне понятна. Рекомендации будут такими: во-первых, постарайтесь помириться с вашей подругой и продолжайте ваш еженедельный секс. Для вашего возраста это более чем достаточно. Если же прежние сексуальные отношения восстановить не удастся, это уже не ко мне, а к сексопатологу. И еще, попросите вашего терапевта, чтобы выписала снотворное, но только на первое время, принимайте месяц, не более, - он замолчал, но при этом продолжил что-то писать.
Николай ждал, было непонятно, все ли доктор сказал, или нет, но тот также продолжал что-то писать и молчал. Николай же испытывал какое-то удовольствие от своей, как ему казалось, победы. Снисходительно спросил:
- А во-вторых?…
- А во-вторых, - доктор поднял на него взгляд – пора понять одну весьма простую вещь: всему свое время. Время смеяться – и время горевать, время собирать - и время разбрасывать камни, время обнимать – и время уклоняться от объятий… - он замолчал, но смотрел на Николая недовольным, даже осуждающим взглядом.
- Вы забыли главный стих, доктор: время рождаться – и время умирать, - добавил Николай, он ощущал себя победителем.
Осуждение в глазах доктора сменилось заинтересованностью:
- А вы читали Библию?
- Да, доктор, Экклезиаст-муж бысть мудр…
На лице доктора обозначилась улыбка:
- Ну что ж, теперь я за вас совершенно спокоен, вы не утратили чувства юмора, а ирония – это тоже юмор, значит, со всем справитесь сами. – Он посмотрел на часы, продолжил. - На первый прием я назначаю сорок минут, еще есть немного времени, а поскольку уверен, больше вы ко мне не обратитесь, могу рассказать одну любопытную историю. Хотите?
Николай снисходительно кивнул.
- Так вот, - начал доктор, - был у меня один пациент. В шестьдесят один год он овдовел, и через полгода после похорон жены раз пять записывался на прием ко мне, ныл, как ему одиноко, что посещают мысли о самоубийстве, ну и прочее. Я, естественно, предложил ему жениться, но он ответил, что уже давно пытается через газетные объявления, но хочет женщину не старше сорока. Но эти, которые моложе сорока, при первом же свидании дают ему полный отворот, а которые старше ему самому не нужны. Мужчина, кстати, внешне весьма неказистый, и вряд ли бы заинтересовал молодую женщину. Тогда я и предложил ему для успокоения души и тела снимать проституток, они уж не откажут. После этого он у меня не появлялся. А потом, где-то через год встретил его с детской коляской. Он рассказал мне, что женился на молодой, у них дочка, вот вышел с ней на свежий воздух. Был очень доволен, я бы сказал, счастлив.
- И что же, доктор, вы предлагаете мне жениться на молодой проститутке? – Николай откровенно веселился.
- Да ни боже упаси! – доктор упреждающе поднял ладони. - Просто есть в моей практике такой любопытный случай, а все жизненные ситуации, в общем-то, стандартны, и их не так уж много. Так, что случай весьма любопытный, но уверен, далеко не единственный. – Доктор улыбался весьма дружелюбно.
«Один – один, - подумал Николай, - ничья». На этом они расстались. В приемной Николай расплатился, доброжелательная девушка выдала ему чек и сообщила, что вторичный прием стоит триста рублей, а постоянные клиенты - это после третьего сеанса, платят всего по двести пятьдесят. Николай поблагодарил и сказал, если что, ни к кому другому он не обратится.
После приема у психолога настроение было приподнятым, несмотря на не стихающую головную боль от бессонной ночи. Николай понял, что никому и никогда не расскажет о своей беде, надо справляться самому. И жизнь еще не кончилась, доктор прав, всему свое время. Даже серьезно подумал, что надо помириться с Давней подругой, ведь она не виновата, что стареет, и что Валентина моложе ее на восемнадцать лет. И Валентина не виновата, во всем виноват он сам. А раз виноват, то и справляться надо самому. Он решительно достал телефон и послал вызов Давней подруге. Она не ответила, Николай разозлился. Недавняя приподнятость настроения и добавленная злость требовали действия, и он вначале растерялся, но потом вспомнил рекомендацию психолога получить рецепт на снотворное и решил сделать это немедленно. Если терапевт принимает после обеда, вполне можно успеть.
Ему повезло, и хотя в регистратуре ему не выдали талончик, в самом конце приема он зашел в кабинет и объяснил ситуацию. Врач не забыла его и выписала рецепт. Домой он вернулся с двумя упаковками таблеток. Прочитал инструкцию, при его весе в семьдесят килограммов надо было принимать по три таблетки на ночь. Времени было уже десятый час, решил принимать сразу, но потом раздумал, врач посоветовала даже с таблетками перед сном все же погулять минут пятнадцать-двадцать, и он направился в парк. После прогулки посмотрел телевизионные новости и после этого проглотил и запил свою надежду на сон. Но сон не шел, только сонная одурь стала еще тяжелее, взял книгу, принялся читать.
Проснулся от боли в щеке, что-то углом давило в лицо. С трудом разлепил глаза, книга лежала рядом, и угол обложки вдавился в щеку, горел свет. Глянул на часы – третий час ночи. Приподнялся, выключил свет и опять провалился в небытие. Во второй раз проснулся уже без двадцати восемь, он опаздывал на работу. Вначале засуетился, но подумал, что имеет право иногда и опоздать, ничего от этого не случится, и решил не торопиться. Ополоснулся под душем, заварил чай. Состояние было непривычное, будто с похмелья, но без тошноты. После завтрака это ощущение прошло, он чувствовал себя нормально. Проблема бессонницы, оказывается, решалась несложно, с помощью таблеток. Посмотрел сотовый телефон, непринятых звонков не было, и он опять разозлился, но сам же себя успокоил – Подруга не виновата, и злиться на нее он права не имеет. На работу опоздал почти на час, решил, что сегодня примет только две таблетки.
День получился суматошный, только он просмотрел документацию, как его вызвал шеф. Близился профессиональный праздник, День строителя, о чем Николай за своей хандрой и бессонницей совершенно забыл. Шеф сразу попросил:
- Коля, ты у нас, можно сказать, штатный составитель речей, нужна традиционная поздравительная минут на десять-пятнадцать. Ну, ты знаешь какая, чтобы и итоговые цифры были и передовики, и чтобы народ не начал зевать. Как ты, не утратил таланта?
Николай согласился, это была его неофициальная обязанность, еще с давних времен молодости, когда он по партийной линии возглавлял выпуск стенной газеты «Строитель».
- И еще, Коля, личная просьба, в субботу с утра – на базу, чтобы все под контролем, чтобы не получилось как прошлый год, праздник еще не начался, а половина народа на рогах. Я распорядился, чтобы спиртное на склад завезли только вечером в субботу, ключи от склада заберешь.
Николай согласился и на это, хотя вспомнил о Подруге, но потом решил, что успеется. Они еще немного побеседовали на отвлеченные темы, и Николай отправился в свой кабинет составлять речь.
Их СМУ после приватизации и превращения в ОАО сумело выжить, даже дефолт девяносто восьмого года не сильно на них отразился. Благодаря расторопности и деловой хватке шефа они сохранили и производственную базу, и коллектив, и даже старые советские традиции. После общего учредительного собрания акционеров, на котором большинство ничего не поняло, шеф собрал ближайших ИТР и объяснил ситуацию. Главная задача заключалась в том, чтобы не позволить рабочим продать свои акции на сторону, и в течение двух лет они, главные руководители, сидели практически без зарплаты, хотя остальному персоналу выплачивали при любой возможности, и еще скупали акции. Только два года спустя, когда контрольный пакет был обеспечен, смогли вздохнуть свободнее. Но и тут шеф убедил всех умерить аппетиты и не злоупотреблять правом акционеров, в зарплатах ИТР сохранили старую советскую сетку, и выплату по дивидентам назначали скромную. Работяги хоть и роптали на новых хозяев, но нутром понимали, что начальство печется не только о себе, но и о коллективе в целом. В общем, квалифицированный состав коллектива они сохранили. Остались у них и передовики, и доска почета. Зарплата рабочих была средней, но платили регулярно, и еще не стали освобождаться от социалки: детский сад, профилакторий и базу отдыха сохранили за собой.
Профессиональный праздник традиционно отмечали на базе отдыха. База находилась на берегу озера в пятнадцати километрах от города. Здесь были летние домики, общая столовая, на берегу своя лодочная станция с лодками и катамаранами, и даже трехметровая вышка для ныряния. Все лето сюда выдавались путевки, для своих работников льготные. Николай тоже частенько наведывался сюда с внуком, купаться, загорать и кататься на лодке. Одно было плохо – в озере не было рыбы, вернее, рыба была, но только гольяны, мальчишки ловили их целыми связками, но для взрослых рыбаков это не улов. На время праздника на территории базы ставились более двух десятков палаток, потому что домики не могли вместить и половины участников. Съезжались на праздник в субботу, в воскресенье в одиннадцать утра начиналась официальная часть с речами, поздравлениями и вручением премий, затем общий обед опять с поздравлениями и тостами, а затем всевозможные соревнования, включая даже плавание. Проведение соревнований на воде было самым ответственным делом, поэтому всегда нанимались двое-трое спасателей, за трезвостью которых тоже надо было присматривать. В конце дня всех участников отвозили по домам специально нанятые автобусы.
Николай приехал на базу утром. К нему сразу пристала заведующая столовой с проблемой нехватки продуктов, пришлось созваниваться с конторой. Потом он следил за рабочими, которые ставили палаточный городок. Поздним вечером прибыл фургон с напитками и недостающими продуктами, и Николаю пришлось физически отстранять добровольных грузчиков, которых объявилось слишком много. Наконец, разгрузка закончилась, Николай закрыл склад и забрал ключи. Ночевал в приватном домике, который всегда держали свободным, для начальства. Спал плохо, потому что забыл таблетки дома, проснулся опять ни свет – ни заря. Сразу пошел купаться, купание приободрило, и очень кстати, еще предстояли хлопоты, расслабиться он мог только после официальной части, когда ответственность переходила на остальное прибывшее начальство.
Мероприятие шло по плану, без эксцессов. Около часу дня сели за общий стол. За обедом Николай выпил два бокала вина и его стало клонить в сон, он даже решил после обеда уединиться и вздремнуть, но не вышло, общественность привлекла его к соревнованиям в составе команды ветеранов, потому что из всех старых сотрудников только он еще мог плавать. В заплыве из пяти человек он пришел третьим, но с учетом возрастного коэффициента ему присудили первое место. Молодежь не возражала. После соревнований старые друзья увлекли его обмыть приз. На этот раз пришлось пить коньяк, и в какой-то момент Николай отключился. В памяти остались их тесная компания на прибрежном песке, пять или шесть бутылок коньяка, которые лежали в воде – на поверхности только горлышки, потом он с кем-то боролся на руках, лежа на песке, потом две женщины за руки тянули его на берег из воды, потому что он собирался куда-то плыть. В последнем воспоминании Подруга толкала его на разложенный диван.
Он очнулся в полутьме, страшно хотелось пить. Не сразу сообразил, где находится, потом, приглядевшись, понял, и вспомнил. Подруга лежала рядом, с краю, спиной к нему, и укрыта своим одеялом. Он был без брюк и носков, но в рубашке, понял: Подруга стянула с него, что смогла. Тихонько поднялся, но, встав на ноги, почувствовал себя совсем дурно, снова сел. Но все равно надо было вставать, через силу заставил себя, дошел до кухни, открыл холодильник. Здесь в литровой банке был отцеженный квас, выпил почти весь, и вначале испытал облегчение, но чуть погодя резко затошнило, и он выскочил на улицу. После рвоты чуточку полегчало, но хотелось лечь. Сел на ступеньку крыльца, возвращаться на диван не решился. Было раннее утро, часов около шести. Пытался вспомнить, как он здесь оказался, но в памяти был провал. Минут через пять ощутил озноб, потому что было довольно прохладно. Понял, чтобы согреться и вообще прийти в норму, надо двигаться. Поднялся и пошел вокруг дома, увидев поливную емкость, решил ополоснуться, снял рубашку и майку и, оставшись в трусах, вылил на себя два ведра воды. Подняв голову, увидел в окне встревоженное лицо Подруги, но она тут же задернула занавеску. Зашел в баню, там всегда были сухие полотенца, вытерся и отжал трусы. Снова захотелось пить, набрал полковша воды из бака, но вовремя спохватился и сделал всего три глотка. Вновь вернулся на крыльцо, голова посвежела, и вспомнились кое-какие вчерашние детали. Водитель шефа держал его за локоть и разговаривал с Подругой, вспомнились слова «присмотри за ним». Потом он повернулся и попытался уйти, но Подруга тянула его за руку, потом толкала в спину, ругалась: «Нажрался как свинья! Куда ты, идиот?! Иди в дом!» Потом он сидел на стуле и бормотал извинения, а она раскладывала диван. Снова ощутил озноб.
- Ну, чего трясешься?! Иди ложись, - Подруга стояла в двери, придерживая рукой ворот халата.
Он покорно поднялся, зашел в дом, услыхал ее вопрос в спину:
- Пиво будешь?
- Нет, лучше рассол, огуречный…
Она ушла на кухню, он хотел лечь, но вспомнил про влажные после обливания трусы и остался стоять. Она принесла рассол, он выпил, поблагодарил. Она повернулась, но прежде чем уйти, напомнила:
- Ложись, только мокрое сними…
Он сделал, как она сказала, лег, укрылся. Она вернулась через минуту, села на диван, спиной к нему, спросила:
- Ты чего нажрался-то так? Первый раз тебя таким видела…
- Да, как-то не уследил… Ты извини…
- Да ладно, чего уж там.
Она вдруг легла поверх одеяла, вытянулась. Повернул лицо в ее сторону, шторы были задернуты, и в полумраке видел только контур профиля. Лег на бок, правой рукой расстегнул пуговицы халата, погладил ее голое тело. Она молчала и не двигалась, но в этой молчаливой неподвижности ощущалось просто электрическое напряжение. Ощутил жалость к этой близкой женщине, на миг испугался, что не получится, но все прошло как и раньше, по привычке, по памяти тела. Потом лежал, уткнувшись в ее волосы, со смешанным чувством благодарности, облегчения и одновременно раздраженной злости. Нет, жизнь еще не кончилась, как самец, как мужчина он был вполне в норме, органы функционировали, что-то накапливалось, и это что-то требовало выхода, и находило. Но почему тогда, два месяца назад, он потерпел позорную неудачу? Он страстно хотел Валентину, долго добивался ее, а в постели оказался несостоятельным. Почему? Мелькнула мысль все рассказать Подруге, может это избавит от воспоминаний, которые стали для него проклятием. Но молчал, никак не мог решиться. Она заговорила первой:
- Что, не ладится у тебя с твоей молодой? Изголодался?
- С какой молодой? Что ты несешь?!
- Тебе лучше знать, с какой, я ее не видела.
Он молчал, чтобы не унижаться лживыми оправданиями, а она продолжила:
- Бабу на этот счет не обманешь, чувствую я… Да… не удержала я тебя, ни тогда по молодости, ни сейчас…
- Все проще, радость моя, стареем, и я и ты, - наконец нашелся он. – Да и ты сама виновата, посмотри, во что превратилась: живот висит, бока висят. Ну не старуха же еще, чтобы так себя запускать.
После этих слов он всем телом ощутил волну отчаяния, которая пошла от неё, и понял, что сейчас произойдет, поэтому навалился на нее, а руками вцепился в раму дивана. Она забилась всем телом, зарычала, пыталась кусаться, но он удерживал, знал, скоро это кончится. Она, наконец, обмякла, затихла, и он отпустил ее. Повернулась спиной, захлюпала носом, потом тихонько заскулила. Он сначала гладил ее плечо, потом прижал к себе, успокаивал, как мог:
- Ну, прости, не подумавши ляпнул, успокойся…
По разговорам знакомых впервые такое с ней случилось лет десять назад, когда муж, ныне покойный, вздумал ее побить. После этого она избитая и окровавленная оказалась сначала в травмпунке, а потом в психиатрической лечебнице. А муж, исцарапанный и тоже окровавленный, оказался в милиции. Когда ее через два месяца выписали из лечебницы, выпустили и мужа, потому что заявление на него она не подала. После этого они жили порознь, хотя официально не разводились. А потом муж погиб в автомобильной аварии, говорили даже, что он специально направил машину под обрыв, хотя по данным экспертизы алкоголя в крови покойного было более чем достаточно. Все это происходило на глазах у Николая, потому что работали они в одном управлении, он – главным инженером, она – в плановом отделе. Но Николаю тогда было не до нее, хотя часть вины, он знал, лежит и на нем.
Его семейная жизнь в то время тоже катилась под уклон, дело шло к разводу. Жена постоянно устраивала скандалы, при этом начинала их обязательно в присутствии сына. И хотя все истерики и вопли исходили от жены, а Николай больше молчал и лишь изредка огрызался, сын почему-то принимал сторону матери. Перед самым разводом Николай узнал, что у жены есть любовник, моложе ее на одиннадцать лет. Первым чувством, которое он тогда испытал, было удивление, потом оно превратилось в злость, и захотелось найти этого самого любовника и убить. Он даже предпринял первые шаги для этого, но то ли любовник оказался хитрым, то ли ангел хранил Николая, встретиться им тогда не пришлось. Испытывал ли Николай ревность? Наверно, да, но главным все же была не ревность, а оскорбленное мужское самолюбие. После развода и размена квартиры, когда он, наконец, избавился от истерик жены, оставшись один, испытал огромное облегчение. Он обустроил квартиру, именно так, как хотел, с женой на их общей квартире по этому поводу были постоянные стычки, она не давала ему завести даже свой угол, постоянно лезла в его вещи, и для него постоянной проблемой было найти нужную. Теперь же он обрел личный угол, где все было сделано, как он хотел, и каждая вещь лежала на том месте, куда он ее клал. Тогда Николай впервые почувствовал, что означает: «мой дом – моя крепость». А через год состоялась свадьба сына, тогда Николай впервые и увидел нового мужа своей бывшей жены. Полногубый, чернявый, видимо с долей кавказской крови, и похоже бабник, он тогда не вызвал ни злости, ни чувства ревности. Николай только недоумевал, зачем она его привела, им, как родителям жениха, хотя и разведенным, за столом полагалось быть рядом. Впрочем, новый муж оказался понятливым, он присутствовал на церемонии, а потом незаметно исчез. Тогда на свадьбе, сидя рядом со своей бывшей женой, Николай почувствовал, что от прежней любви, которой он мучился почти двадцать лет, не осталось и следа. Он даже пожалел бывшую супругу, потому что выглядела она не ахти. А он к тому времени сошелся с давней Подругой, хотя их совместная жизнь была совместной лишь наполовину. Подруга жила в своей квартире с дочерью, зятем и внуками, а он в своей, но летом они жили вместе на ее даче, а зимой она часто ночевала у него. О том, чтобы официально зарегистрироваться, она заикнулась лишь раз и больше речи об этом не заводила, и Николай был благодарен за это. Хотя понимал, ждет, чтобы он предложил сам. Изредка его посещало чувство вины, причем, вина его была троекратной. Первая вина – это когда он в молодости на ней не женился, вторая случилась, когда они оба были женаты, а третья была теперь.
Второй раз он провинился перед Подругой еще до своего развода и где-то за год, до того как она попала в лечебницу. В то лето у них был затяжной молчаливый скандал с женой, по какой причине, он уже и не помнил, впрочем, поводы всегда были мелкими. Жена по обыкновению перестала с ним разговаривать и отказала в постели. Раньше такие скандалы оканчивались тем, что он унижался и просил прощения неведомо за что. Оправдание своему малодушию находил во французской пословице: «Если женщина виновата – извинись перед ней». Но в тот раз что-то удерживало от привычного покаяния. Мучился, но терпел, отвечал тем же – молчал. Ситуация усугублялась еще и тем, что жена с сыном должны были уехать по путевке в санаторий, Николаю же пришлось отпуск отложить до сентября, а может и дольше: управление сдавало объект и присутствие главных специалистов было обязательным. До отъезда они так и не примирились.
Всю следующую неделю Николай метался между своим кабинетом и объектом, что-то выпрашивал у снабженцев треста, что-то поправлял на объекте, ругался по телефону и отвечал на ежедневные запросы сверху. Время поджимало, а недоделок на объекте была уйма. Николай не просто уставал, а буквально выматывался. На выходные взял путевку на базу отдыха, чтобы хоть на время сменить обстановку. В это же время там отдыхала и Подруга. Вечером они встретились на берегу. Она сидела на скамье у лодочной станции и смотрела на воду, он прогуливался у воды и отмахивался от комаров. Заметил, что комары ей не досаждают, понял, у нее есть средство, попросил. Ответила, что есть, но в домике, надо сходить, до домика было метров двести. Уже хотел отказаться и уйти, чтобы не обременять ее, но она поднялась и они пошли вдвоем. Вместе вошли в домик, она опустилась на корточки перед своей тумбочкой, как бы между делом сказала, что этот реппелент ее соседки по домику, но соседка сегодня уехала, и она осталась одна. Он стоял у порога, она поднялась и с флаконом в руке приближалась к нему, успел отметить, что несмотря на свои далеко за сорок у нее сохранилась прежняя девичья фигура, только лицо не то чтобы постарело, а как бы огрубело. А дальше все происходило помимо его воли. Она протянула флакон, но он взял ее за руку и притянул к себе. Она уткнулась лицом ему в шею, а свободной рукой дотянулась до выключателя, который был за его спиной, и выключила свет.
Всю ночь они не спали, хотя разговаривали мало, неистово насыщались друг-другом. В свой домик он ушел около пяти часов, только-только начинало светать, и сразу уснул. Завтрак проспал, а когда зашел в столовую на обед, сразу увидел ее, она улыбалась и молча приглашала сесть рядом. А он испугался, казалось, что все в столовой смотрят только на них, просто кивнул и сел за другой стол. Выражение лица у него было, наверно, дурацкое, а может и хуже, успел заметить, как после его кивка потухло и зачерствело ее лицо. Вечером он уехал, и в тот день больше не подходил к ней. После этого старался избегать ее, хотя, работая в одной организации, даже в одном здании, совсем не сталкиваться было невозможно, и всякий раз, когда они случайно встречались, он видел взгляд побитой, но все же верной собаки.
Она притихла, но лежала так же, спиной к нему. В комнате посветлело – взошло солнце. Он посмотрел на часы, было без двадцати семь, сказал:
- Пора мне, а то на работу опоздаю…
Она вздохнула, поднялась, накинула халат, спросила:
- Есть будешь?…
- Нет… не знаю… немного, чего-нибудь кисленького.
Когда надевал брюки, в кармане обнаружил конверт, это были деньги, которые фирма в день профессионального праздника в виде материальной помощи выделяла своим прежним работникам. Фирма, кроме того, на празднование дня рассылала и приглашения, но Подруга ни в прошлый год, ни в этот не поехала, и в прошлый раз деньги привозил он. Зашел на кухню, подал конверт:
- Это тебе, от конторы…
Она обернулась, но конверт не взяла, сказала «положи», и следом «ну, садись». Сел за стол, перед ним были чашка чаю, ломоть батона, на тарелке порезанный малосольный огурец.
- Может еще чего? - спросила она.
- Нет, вполне достаточно…
Она вышла, вернулась в комнату. Он поел, поднялся, зашел к ней:
- Ну, пока… пора мне…
Она сидела на уже прибранном и сложенном диване. Подошел, поцеловал ее, собрался уходить, но чувствовал, что вот так, больше ничего не сказав, уходить нельзя. И неожиданно для самого себя сказал:
- На следующие выходные мы с внуком собрались на рыбалку, на реку, с ночевкой. Поедешь с нами?
- Нет, – она отрицательно качнула головой. И потом, когда он уже поворачивался, чтобы уйти, сказала. – Ты это… не насилуй себя…
- Ну, вот, - он задержался, - опять – двадцать пять. Ну, перестань ты, ради Бога… Ладно, пока.
Ее последняя реплика вызвала раздражение, даже мелькнула мысль: «Не уж-то они все так одинаковы?». Вспомнил стервозное упрямство жены, хотя нет, Подругу нельзя было назвать стервой, тем более, что фактически она была права. В ней была уязвленная гордость. Вспомнил, что во время реорганизации управления, когда пригласили маркетинговых специалистов, ей предложили перейти в архив, она как раз накануне оформила пенсию. При этом в зарплате она теряла не так уж и много, но она отказалась, просто на следующий день не вышла на работу, и с тех пор с прежними сослуживцами не общалась. Николай тогда долго пытался убедить, чтобы она согласилась: работа спокойная, коллектив прежний, но она ответила:
- Да не переживай ты, Коля, я сама понимаю. Просто думаю, может оно и к лучшему, буду теперь работать у себя, на даче, для души.
С тех пор и жила на даче, с конца апреля по конец сентября.
На автобусной остановке было столпотворение, большинство, приезжавших на выходные, уезжали в понедельник утром. В автобус Николай не попал, решил ждать следующего, потом, трясясь в стареньком «пазике», размышлял, почему в последний момент сказал подруге, что в следующие выходные собрался с внуком на рыбалку, конкретно такого разговора не было. Вывод был прост – ему не хотелось встречаться с Подругой, по крайней мере, столь же часто, как прежде. Еще подумал, почему тогда, после развода с женой, когда он сошелся с Давней подругой и был вполне доволен жизнью, не решился узаконить их отношения? Видимо, чего-то ждал, кого-то, и дождался, на старости лет, встретил Валентину. Но оказалось, что встретил слишком поздно. Хотя почему? Ведь с Подругой никаких проблем нет, а вот с Валентиной проблема возникла в самый неподходящий момент. А может, Подруга и есть его судьба, с кем доживать последние годы? И сколько их еще осталось, этих последних? И опять навалилась прежняя тоска. Хотя нет, не совсем прежняя, жизнь, он понял, еще продолжалась, но ничего нового в этой жизни уже не предвиделось.
В пятницу вечером, когда заехал за внуком, чтобы ехать на рыбалку, встретился с бывшей женой. Невестка собирала и наставляла внука, и они с женой остались наедине. Последний раз они вот так же виделись более полугода назад, и Николаю показалось, что жена за это время сильно сдала. Ее лицо все так же оставалось красивым, но приобрело какую-то мужскую угловатость, он подумал «красивое мужское лицо». Еще, похоже, она похудела, и на пальцах рук резче обозначились суставы. Она заметила его оценку и со злостью сказала:
- Злорадствуешь!? Не думай, ты тоже не помолодел!
- С чего ты взяла, что злорадствую?
- Да, смотришь так, - а потом без всякого перехода спросила. – А, правда, говорят, ты молодую любовницу завел?
- Спроси у тех, кто говорит, может, они лучше знают…
Николай понял, слухи пошли из конторы, после того, как он вернулся из командировки, и подруга звонила секретарю узнать, приехал ли он. Такая информация у женщин на первом месте.
- Нет, правда?… - опять спросила жена.
- Да какая тебе разница!
Жена надулась и замолчала, это было в ее стиле. Николай даже пожалел, что допустил грубость. Вот встретились двое когда-то близких людей, проживших вместе более двадцати лет, у них общий сын, общий внук, о них бы и поговорить, а вместо этого, как и прежде, обиды по малейшим пустякам. Интересно, как с ней живет новый молодой муж. По слухам, он гуляет налево вовсю, но она терпит, хотя он в ее полной зависимости, магазин ее, а он лишь наемный работник. Видимо, любит. И тут Николай понял, что его она не любила, никогда. Он любил, первые годы безумно, а она лишь позволяла любить себя. И на ребенка согласилась далеко не сразу, а на второго уже нет. Интересно, зачем вообще выходила за него замуж? Похоже, по совету матери, теща всегда относилась к Николаю очень доброжелательно, даже при их размолвках не спешила поддерживать дочь, мягко и ненавязчиво просила зятя уступить. И он уступал. А жена, порой совершенно неожиданно, совершала поступки, граничащие с предательством. Вспомнил один случай, было это на восьмом или девятом году их совместной жизни. Несколько семей, и они в том числе, организовали пикник, с шашлыками, волейболом, купанием и прочими летними развлечениями. Почти все приехали с детьми, некоторые семьи на своих машинах, а они вместе с прочими «безлошадными» - на автобусе, на машину они тогда только начали копить. Когда началось застолье, жены автовладельцев стали придерживать своих мужей-водителей от лишних рюмок, то же самое вздумала делать и бывшая жена.
- Я же не за рулем… - возразил он тогда.
- Ну и что?! Думаешь, мне приятно на твою пьяную рожу смотреть? – ответила она, причем так громко, что повисла общая тишина.
Затем кто-то пошутил в том смысле, что жена лучший гаишник, потому что замечания делает, а штрафов не берет, сразу всю зарплату и так забирает. Компания шутку поддержала, и инцидент как будто был замят, но настроение у Николая было испорчено. Он знал ее пакостную особенность делать ему замечания при посторонних, но то, что она вот так совершенно беспричинно унизит его, не ожидал. Пил Николай весьма умеренно и только по объективным обстоятельствам, как, например, этот пикник, а если иногда и перебирал, то потом сильно болел, и это не забывалось. Но в тот раз одним оскорблением не обошлось. После застолья компания разделилась, мужчины сначала пошли играть в волейбол, потом купались на приглуби, а женщины с детьми остались на песчаном мелководье. Николай раза два оставлял мужскую компанию, возвращался к своим, брал сына, учил его плавать, сыну было тогда лет пять. Она и по этому поводу пыталась возражать, но сын рвался в воду, и она уступала. Сама плавать не умела, а на предложения Николая научить и ее, отвечала презрительным молчанием. К концу дня стали разъезжаться, первыми, конечно, автовладельцы. Остальные ждали автобуса, который должен был подойти к намеченному времени. Когда до прибытия автобуса осталось полчаса, Николай не смог найти жены и сына. Начал спрашивать, и ему ответили, что она уехала на легковой с кем-то из знакомых, с кем конкретно, он так и не узнал. Когда приехал домой, жены с сыном не оказалось. Начал звонить по адресам автомобилистов, и единственно узнал, с кем она уехала. Но по этому адресу телефон не отвечал, а до эры сотовых телефонов оставалось еще лет двадцать пять. Через полчаса Николай позвонил снова, и опять – молчание. Между тем уже начинало темнеть, и Николай занервничал, одолевали панические мысли. После того, как в очередной раз не дождался ответа от знакомого, позвонил в милицию, спросил, не было ли аварии с легковой машиной. Дежурный не понял, и сам спросил, где произошла авария, кто пострадал. Николай опять начал объяснять, милиционер, наконец-то понял, очень невежливо посоветовал ему следить за женой и сыном и положил трубку. Николай сделал вывод, что сведений об аварии не поступало, но просто сидеть и ждать уже не мог, отправился по адресу автовладельца. Когда зашел во двор, тот как раз подкатил к подъезду. Николай бегом бросился к машине, жены и сына там не было. Водитель, выйдя из машины, и увидев Николая, удивленно спросил:
- Коля, а ты чего тут? А мы твоих только сейчас домой завезли…
У Николая отлегло от сердца, но при этом одновременно вспотела спина. Стараясь не выдать волнения, спросил:
- А вы что так долго ехали?
- А мы на дачу заезжали, - ответил тот. – А разве твоя не сказала тебе?
Николай отрицательно покачал головой.
- А я думал, сказала, - продолжил водитель, потом добавил, - может тебя подбросить?
- Нет, спасибо, прогуляюсь, не так уж и далеко… - он повернулся и вышел со двора.
Николай чувствовал, что дрожит, не от холода, это было последствие пережитой паники. Тогда он впервые испытал ненависть к жене, если бы она в тот момент оказалась рядом, ударил бы.
Когда подходил к дому, заметил, что в окнах квартиры горит свет. Но когда зашел во двор, подниматься домой расхотелось, сел на скамью, надо было успокоиться и собраться с мыслями. Просидел минут пятнадцать, пока не начал мерзнуть. Зашел в подъезд, дверь стал открывать своим ключом, с женой решил пока вообще не разговаривать, чтобы улеглось. Но замок оказался на внутренней защелке, пришлось позвонить. Жена подошла к двери только после третьего звонка, и сразу, увидев его, зашипела:
- Где шляешься, не нагулялся еще?! Тише, ребенка разбудишь!
- Ты почему меня не предупредила? – начал он, но она, сразу озлобившись, вместо ответа сказала совсем другое:
- Все люди как люди, и машины купили, и дачи обустроили, а я все как нищая должна знакомых просить, чтобы подвезли.
Он растерялся, он не понял ее тогда, но поскольку заранее решил не скандалить, промолчал.
Он понял это сейчас. Он не оправдал ее надежд на красивую жизнь, и ее все время мучила зависть, зависть к тем, кто сумел раньше купить машину, кто доставал дефицит, кто был одет моднее. И сейчас, глядя на заострившийся профиль бывшей жены, опять испытал жалость. Она же вдруг, ни с того ни с сего, спросила:
- Ты когда свою колымагу менять будешь? Или денег не хватает? Могу подбросить, по старой дружбе…
Он понял, что это глупая мелкая месть, и в тон ей ответил:
- А была ли она, дружба-то?…
- А что, забыл, как на коленях передо мной ползал, умолял?…
- В том-то и дело, если бы была эта самая дружба, не унижала бы меня…
- Ты смотри какой, – фыркнула жена, а потом, изобразив интимную доверительность, добавила. – Слушай, а может, попробуем все сначала? Я уж, сказать честно, жалею, что связалась с этим… - она так и не решила, как назвать «этого», и просто добавила. - А?…
Что-то далекое, забытое шевельнулось в душе Николая, он помедлил, а она, заметив это, тут же сказала:
- Не напрягайся… Шутка, - и, оставив за собой последнее слово, вышла из комнаты.
Посмотрев вослед, Николай заметил, что ее когда-то великолепные икры, на которые заглядывались мужчины, как-то усохли, а под коленями обозначились синеватые венозные узлы. И мелькнула дурацкая мысль: если бы излишки веса, которые появились у Подруги, передать жене, обеим бы пошло на пользу.
По дороге на реку, куда они в этот раз поехали с внуком на рыбалку, Николай вспоминал недавний разговор с женой. Несмотря на то, что уже более семи лет они разведены, что-то осталось в душе Николая, только прежняя любовь превратилась в жалость. Еще подумал, а если бы она всерьез захотела вновь сойтись с ним, как бы он себя повел. Следом вспомнил Подругу, а затем Валентину, и вернулась прежняя боль.
На место прибыли уже в сумерках, быстро поставили палатку и насобирали дров для костра. Затем внук вызвался развести костер, а Николай, уже впотьмах, разматывал, забрасывал и ставил на колышки закидушки на ночной самолов. Спать легли после одиннадцати, а уже в половине пятого, еще даже не начинало светать, Николай проснулся. За ночь поймался один налим, причем так заглотал крючок, что пришлось обрезать поводок. Утренний клев тоже не порадовал, поклевок было всего три, но поймали только одну рыбу, правда, вполне приличного килограмма на полтора судака. После завтрака Николай стал готовить приманки на леща, а внук увлекся ловлей пескарей на поплавочную удочку. Николай попросил выбирать самых маленьких, чтобы использовать их в качестве живцов. Через час две закидушки с живцами были поставлены на судаков, а три с червями – на лещей. Но время шло, а сторожки стояли неподвижно, и колокольчики на них молчали. Внук занялся строительством песчаной крепости, а Николай со спиннингом пошел вдоль берега. На блесну поклевок тоже не было, а когда Николай удалился метров на триста, услыхал вопль внука:
- Деда, есть! Деда!…
Николай припустил бегом, когда приблизился, внук вытягивал закидушку, причем по натяжению лески было видно, что на крючке сидит очень крупная рыба. Это была закидушка с живцами, значит – хищник. Увидев подбежавшего деда, внук предупредил:
- Я сам! Я сам…
Николай стал рядом, готовясь помочь вытащить рыбу на берег. Наконец показалась рыба, это был судак, причем крупнее пойманного утром. Уже на самой кромке берега судак трепыхнулся, внук, вместо того, чтобы дать слабину, наоборот, дернул, и крючок вылетел из пасти рыбы. Николай попытался руками схватить рыбу, но она выскользнула, тогда Николай попытался придавить ее и упал всем телом, но только укололся. Внук, поняв, что рыба ушла, ударился в рев. Николай принялся утешать, но внук только распалялся:
- Какой здоровый был… килограмм на пять… а-а-а…
Николай немного переждал и плеснул на внука водой, тот сразу замолчал и испуганно уставился на деда.
- Что ты орешь?! Вопишь как маленький! Ты же мужчина! Ну?!
- Жалко… такой здоровый был… килограмм на пять.
- Ну, не на пять, а максимум на два, а раз ушел, значит не наш, не судьба… Что теперь делать надо?!
Внук недоуменно смотрел на деда.
- Насаживать малька и ставить закидушку, - продолжил Николай, - и в следующий раз не дергать леску, когда рыба уже рядом. Понял?!
Внук утвердительно кивнул, и уже больше не ревел. Николай поставил закидушку, внук сел рядом. Николай понял, теперь не отойдет от снасти минимум полчаса.
Но поклевки начались только к вечеру, и до темноты они поймали одного судака и трех лещей. Порадовал и утренний клев – два судака и еще три леща. Когда после подсечки Николай чувствовал, что рыба сидит прочно, передавал леску внуку, и тот, пыхтя и сопя, старался выполнить все поучения деда, и ни одна рыба, которую он вытягивал, уже не сорвалась. После десяти утра, когда клев прекратился, Николай решил возвращаться.
На подъезде к городу решил завернуть на дачу к Подруге, угостить рыбой. Она была на месте, вручил ей килограммового судака. Показалось, что она выглядит больной, очень бледная и вялая. Спросил, не заболела ли. Ответила, что нет, при этом усмехнулась.
- Я приеду, внука отвезу и приеду, - сказал неожиданно для самого себя.
Она промолчала, только пожала плечами и опять чуть заметно усмехнулась.
Он вернулся через час, при этом привез с собой четырех лещей, чтобы завялить, ни у сына, ни дома для этого не было условий. Когда объяснил, она пошла за кастрюлей, в которой можно будет засолить рыбу. Опять обратил внимание, что движется она медленно и как-то неуверенно, но спрашивать опять о здоровье не решился. Причину перемены в ней понял, когда подала ужин, уху из того самого судака. Принесла только одну тарелку, а когда спросил, почему сама не ест, ответила, что не хочет. Он понял, спросил:
- Села на диету, или вообще голодаешь?
Она опять не ответила, только утвердительно кивнула и вышла из кухни. Он вдруг испытал нежность, или жалость к этой близкой женщине, которая ради него решилась на ограничение близкое к самоистязанию. Пошел следом, догнал, повернул к себе, обнял и ощутил исходящий от нее слабый аммиачный запах. А она, вдруг, стала провисать на его руках. Удержал с трудом, подвел к дивану, усадил. Она была совсем бледной и безвольно, чуть наклонившись вбок, полулежала на диване. Сел рядом, погладил вялую руку, спросил:
- Ты хоть у врача проконсультировалась? У тебя сейчас натуральный голодный обморок…
- Это не от голода…- ответила чуть слышно.
- А от чего же?
- Три дня не пью воды…
Он растерялся, знал, что есть способ сухой голодовки для сжигания жиров, и вот теперь видел воочию насколько это тяжело. Сказал:
- Так это еще опаснее… Может лучше все-таки попить? Я принесу…
- Нет, - она отрицательно качнула головой, - завтра… Только ты останься, до утра…
- Конечно-конечно, о чем разговор… - он остался сидеть рядом и все так же держал ее за руку.
Минут через пять, она пришла в себя, виновато улыбнулась, сказала:
- А ты иди, ешь, все уже остыло наверно, - и поднялась с дивана.
Он проснулся затемно, подруга лежала на спине и всхрапывала, а потом будто постанывала. Осторожно взял за руку, она притихла. Вглядывался в полумраке в ее лицо, расслабленное, слегка оплывшее, представил на ее месте и в такой же ситуации Валентину, и стиснул зубы. Ну, когда же это кончится?! Подруга очнулась, открыла глаза, чуть погодя спросила:
- Сколько времени?
- Не знаю, темно еще, не больше пяти…
- А почему не спишь?
- Тоже не знаю…
- Спи… - сказала чуть слышно и положила руку к нему на живот.
И он уснул опять, чего одному никак не удавалось, и проснулся уже по будильнику. Подруги рядом не было. Поднялся и увидел ее на кухне, она сидела боком к столу, на столе наполовину пустой стакан. Увидев его, улыбнулась и сразу заявила:
- Ты знаешь, какой это кайф пить просто воду.
Он подошел, увидел красноватую жидкость, спросил:
- Что это у тебя?
- Отвар шиповника… Хочешь?
- Нет… Это твоя утренняя порция?
- Не обязательно, теперь могу пить, сколько захочется.
- Может и мне попробовать сухую голодовку, чтобы этот кайф ощутить?
- Не вздумай, тебе сжигать нечего.
Видел, что теперь она чувствует себя вполне бодро, спросил:
- И завтракать сегодня будешь?
- Нет, еще неделя…
- Я приеду сегодня вечером…
- Что, накопилось? – она усмехнулась.
- Да просто боюсь тебя в такое время одну оставлять. Вдруг, опять обморок.
- Не волнуйся, я в день пять контрольных звонков дочери посылаю, она в курсе.
- Все равно… Не прогонишь?
Она не ответила.
По дороге на работу он улыбался и почти забыл о Валентине.
С этого дня жизнь стала возвращаться на прежнюю колею, из которой его выбила встреча с Валентиной. При этом он, как и прежде, постоянно помнил о ней, но боль притупилась, он одновременно мог думать и о Подруге, и о текущих делах, которые опять обрели для него и смысл, и интерес. В норму вошли даже ранние пробуждения, он заметил, что после пяти часов сна, начинали одолевать сновидения, они его и будили. В снах не было Валентины, была всякая несуразица, но ее не было. Он пытался понять, почему, если в сознании она присутствовала постоянно, почему ни разу не приснилась. Он помнил ее лицо, и тело, по крайней мере, плечи и грудь, которые подробно разглядел в тот злополучный вечер своего пятидесятидевятилетия. Пришел к выводу, что именно потому и не снится, что все закончилось ничем, даже хуже, и подсознание сопротивляется тогда пережитому стрессу. Вспомнил о молодой женщине, с которой встречался по пути на работу, и решил проверить, не ходит ли она теперь другой дорогой. Так оно и оказалось, встретил ее на параллельной улице. Заметив впереди знакомый силуэт, даже вздрогнул, но быстро успокоился. Когда сошлись, она отвернула лицо, но он успел разглядеть растерянность. Улыбнулся про себя, и решил больше ее не тревожить.
Подруга стойко вынесла десятидневную голодовку и похудела килограммов на пять. А после этого села на строгую диету, из холодильника исчезли колбаса, сливочное масло, копчености, которые она раньше любила, остались овощи со своего огорода, растительное масло, хлеб с отрубями и финики. На завтрак она съедала пять фиников и запивала их стаканом зеленого чая, и все. Николаю же сказала:
- Ты со мной совсем оголодаешь, поэтому привози с собой, все, что хочешь, я приготовлю.
Впрочем, ее рацион Николая вполне устраивал, единственное он привозил сливочное масло и еще просил ее ставить кислое тесто для лепешек.
Как и прежде он проводил на ее даче выходные, если не ездил с внуком на рыбалку. Возня на огороде, парная баня по субботам, расслабленный отдых в деревянном доме, все его устраивало, и все чаще приходила мысль, что это тоже надо ценить, покой в старости – великое благо. Все стало как прежде, до командировки, почти все. Но, просыпаясь в темноте рядом с Подругой, слыша ее негромкие всхрапы, он, вдруг, испытывал почти ненависть, потому что она могла спокойно спать, а он – нет. Покоя в душе не было, как ни старался на него настроиться. И еще она стала совершенно равнодушна в постели, если раньше он чувствовал ответы ее тела, то теперь относилась к этому как к физиопроцедуре, потому что это нужно ему, а она просто терпит. Как-то сказал ей об этом, а она ответила:
- Это не я, Коля, это ты. Не чувствую я тебя, ты даже на мне лежишь, а сам где-то… Чужой ты стал… совсем…
- Опять ты за свое? – вздумал оправдываться он.
- Только не надо… Я же не отказываю тебе… а то опять разругаемся…
Понял, она права: об этом не надо.
По утрам все так же бегал в парк на зарядку, но день становился короче, светало позже, и, проснувшись в пять, а то и в четыре утра, лежал, и ждал когда посветлеет. Вода в пруду стала холодной и темной, на поверхности плавала листва, и часто, обтираясь после короткого купанья, снимал с тела приставшие листья. Одно было хорошо, холодная осенняя вода взбадривала на целый день. Народа в парке по утрам не было, поэтому он выбегал на мостки, раздевался догола и, морально настроившись, нырял в темную воду. Проплывал десяток метров, поворачивал, взбирался на мостки и обтирался махровым полотенцем. За время обратной пробежки до дома согревался. Со второй декады октября стали замерзать лужи, а вода в пруду обжигала. Прежде чем нырнуть Николай делал несколько глубоких вдохов и лишь потом отталкивался от мостков. Однажды, выбежав на мостки, было еще темно, ощутил на поверхности пруда какую-то перемену. Догадался и, опустив на поверхность воды ногу, ощутил лед. Ледок был совсем тонким и не сплошным, приглядевшись, Николай увидел окна воды с иглами льда на них, а метрах в десяти от берега льда не было. Николай испытал растерянность, он прибежал с намерением искупаться, как всегда, но лед мешал. Уже подумал ограничиться пробежкой, но опять опустил ногу и пяткой ударил по льду. Лед пробился легко, он был не толще сантиметра. И тут пришла авантюрная мысль, вспомнил лесковского резака, как один холоп развлекал своего помещика, прыгая с кручи в воду, покрытую свежим льдом. При этом у Николая мелькнула почти детская мысль, если он сможет это, что-то изменится, он избавится от своей тоски. И он прыгнул, стараясь войти в воду под более крутым углом. Он не испытал боли, обычный холодный ожог. Но когда выныривал на поверхность, ледяная игла уколола в закрытый глаз, он даже не сразу ощутил боль, а лишь когда вынырнул и открыл глаза, при этом видел все смутно. Николай испугался, прикрыл левый глаз и посмотрел больным правым, глаз видел, но плохо. Поплыл к мосткам, чем ближе, тем толще становился лед, приходилось разбивать руками. Наконец, выбрался на мостки, когда стал вытираться, заметил на полотенце темные пятна, светлым участком полотенца специально коснулся глаза, кровь была из него. В этот момент пришла паника, а следом утешительная мысль: «да и ладно, доживу и с одним». Кое-как вытерся, оделся и сначала по привычке побежал, но потом перешел на шаг. Дома в зеркало разглядел, что глаз кровоточит, кровоточит порезанное нижнее веко, и глазное яблоко из-под нижнего века. И видел этот глаз смутно.
В состоянии какого-то безразличия Николай перебинтовал глаз и пошел в травмпункт. Из травмпункта его направили в хирургическое глазное отделение, и лишь в десять часов он оказался на приеме у врача. Врач, пожилая рыхлая женщина, осмотрев его травму спросила:
- Это как же вас так угораздило?
Николай соврал, что утром на пробежке поскользнулся и упал лицом в замерзшую лужу, и видимо льдинкой повредил глаз. Рассказывать о том, что он нырял в пруд, не стал, чтобы не вызвать лишних вопросов. Врач поверила и потом, осматривая рану, говорила:
- Да, повезло вам, только коньюктиву порвали, если бы повыше, повредили бы зрачок, тогда серьезная операция, а это мы зашьем.
На глазах у Николая она достала кривую иглу и вдела в нее короткую белесую нить. Сделала три стяжки, при этом обрезала конец нити ножницами у самого глазного яблока. Когда закончила, сказала:
- Повязку не снимайте, по крайней мере, сутки. Через три дня зайдете, уберу нитки. Больничный выписывать?
От больничного Николай отказался, но спросил:
- А как глаз, потеря зрения будет?
- Не думаю, - успокоила женщина, - муть от крови, очистится глаз, и будете видеть, как и раньше.
Врач оказалась права, уже вечером, сняв повязку, Николай видел правым глазом вполне четко, только не проходило неприятное ощущение ниток под веком.
Следующим утром он на всякий случай отказался от зарядки и днем пожалел об этом, уже с утра одолевала вялость и сонливость, а проснулся он, как обычно, около пяти. На следующий день утром просто прогулялся по парку, а потом ополоснулся под душем холодной водой. Через день, когда врач убрала из глаза нитки, он продолжил утренние пробежки, а перед этим выливал на себя тазик воды, который выставлял специально на балкон, чтобы вода максимально остыла. Когда в конце октября лег снег, он проложил лыжню вдоль изгороди парка, круг получился километра в полтора. Теперь по утрам он делал круг на лыжах, а то и два, если было желание, а потом под холодным душем смывал пот. Футболка после лыжной пробежки была натурально мокрой, и он сушил ее на батарее. Когда Подруга в пятницу пришла в гости, поводив носом, сказала:
- У тебя квартира пропахла потом. Ты что, не моешься? – тут же лицом ткнулась к нему, пожала плечами. – Хотя нет… грязного белья что ли накопил?
Он понял, в чем дело, объяснил. Она посоветовала:
- Так заведи два, или лучше три комплекта белья, и после зарядки не суши, а замачивай… С тобой что ли начать бегать?
Вопрос был риторическим, она жила далеко от парка. Но это был намек. Первый подобный разговор у них состоялся где-то через год, после того как сошлись. Подруга тогда напрямую сказала:
- Коля, может, распишемся, а то ни два, ни полтора?
Николай тогда растерялся, но быстро нашелся, как оправдаться:
- Ну, не будешь же ты свою трехкомнатную разменивать с дочерью, а в однокомнатной, боюсь, нам будет тесно.
На этом разговор тогда закончился, и хотя после этого он ощутил заметное охлаждение с ее стороны, но потом как-то все само собой улеглось и забылось. Забыл он, но она не забыла, и вот опять возникла та же тема. И опять, как много лет назад, он растерялся. Немного подумав, ответил:
- Конечно, приноси спортивный костюм, лыжи, будем бегать… по выходным.
Она качнула головой, усмехнулась – поняла.
В следующую пятницу она не приехала, в субботу Николай позвонил ей спросил, почему.
- А что, очень нужно? – спросила она.
- Да как-то скучно, привык…
Она долго молчала, а потом сказала:
- Привычка свыше нам дана, замена счастию она… Ну, если хорошо попросишь, может и приеду…
Он замешкался, вдруг подумал, а что им сейчас вместе делать. Обычно она приезжала в пятницу, в субботу он не бегал в парк, и они часов до десяти проводили в постели, потом завтракали, затем она уезжала домой и возвращалась вечером, а в воскресенье в послеобеденное время опять уезжала. Она поняла его замешательство, с ехидством добавила:
- Так что? Если очень надо, прям сейчас и прикачу…
- Давай, жду, аж дрожу, - сострил он.
Она не приехала, ни днем, ни вечером. Николай понял, вопрос их совместной жизни ставится ребром.
В воскресенье он проснулся, как обычно, около пяти утра. Сначала просто лежал, потом читал. В половине восьмого, когда рассвело, оделся, взял лыжи и побежал в парк. Было морозно, градусов двадцать, и поначалу мерзли руки. После второго круга разогрелся, и руки уже не мерзли. На четвертом кругу ощутил усталость, но продолжал упорно бежать, с силой отталкиваясь палками. В какой-то момент почувствовал, что сил почти нет, сердце бухало где-то в горле, а морозный воздух обжигал легкие. Перешел на шаг, скользил потихоньку, отдыхал на ходу. Какой это круг, он уже не помнил, седьмой-восьмой. После поворота, где лыжня шла неподалеку от аллеи его окликнула женщина, гулявшая с собакой:
- Мужчина! Вы щеку обморозили, вся белая!
Собака не поняла намерений хозяйки, рванулась на поводке, залаяла на Николая. Он остановился, снял перчатку, рукой стал отогревать щеку, понял что обморозил не только щеку, но и нос. Женщина сдерживала и ругала собаку. Николай обернулся, поблагодарил:
- Спасибо, вовремя вы заметили.
- Надо смазывать лицо гусиным жиром, или специальным кремом, - сказала женщина и улыбнулась.
Между ними было метров десять, он внимательнее посмотрел на нее: она была немолода и некрасива. Ему стало грустно.
- Ничего, до свадьбы заживет, - ответил он, - еще раз спасибо. После этого поднял круговой воротник свитера, натянул его по самые глаза и направился к выходу.
Сначала шел пешком, но стал мерзнуть, белье было мокрым, и даже на поверхности ветровки отложилась изморозь, побежал с лыжами в руках. Дома в первую очередь посмотрел в зеркало на лицо. Правая щека и нос были красными, нос даже как будто припух, обмороженные места жгло. К счастью, в холодильнике было облепиховое масло, его готовила Подруга и дала баночку ему, на всякий случай. Он вспомнил о ней, но почему-то представил, как бы сейчас около него суетилась Валентина. Наверняка тревожилась бы, спрашивала, не больно ли, участливо смотрела в глаза.
После облепихового масла боль утихла. Он разделся и встал под теплый душ, и тут понял, что обморозил не только щеку и нос, но кое-что посерьезнее. И это кое-что, попав под теплую воду, отозвалось дикой болью. К счастью, боль быстро утихла.
После душа он замочил мокрое склизлое белье, влажноватые свитер, ветровку и шаровары повесил на батареи, а сам улегся на диван. Было покойно и грустно, и немного смешно.
Подруга не звонила и не приезжала на выходные. Месяц Николай прожил спокойно, тем более что дважды они с внуком ездили на зимнюю рыбалку, на перволедок. А потом наступил декабрь, близился Новый год, год, когда ему должно было исполниться шестьдесят. Тридцатого декабря будет традиционный банкет в конторе, а вот что делать тридцать первого, он не знал: ехать к сыну – у них своя молодежная компания, он явно оказался бы лишним, напроситься к кому-то из старых друзей - но у них все по-семейному. А потом еще долгие никчемные рождественские каникулы, Николай затосковал. В это время произошел непонятный случай, которому он не придал вначале значения: пришел звонок по сотовому от неизвестного номера. Николай ответил: «да, слушаю», на той стороне молчали. «Слушаю, говорите», - повторил он, но абонент молчал, хотя и не отключался. Николай отключился сам.
Накануне Нового года он позвонил Подруге. Потому, как быстро она ответила, понял, что давно ждет его звонка. Сказал заранее заготовленную фразу:
- Совсем меня забыла, даже обманула, говорила, что приедешь…
Она помедлила с ответом, а потом очень четким спокойным голосом произнесла:
- А ты так и не попросил…
- Ну, как не попросил, - возразил он, - очень даже попросил.
- Да… - и она замолчала, хотя связь не отключила.
Разговор явно не клеился, Николай вначале растерялся, а потом решил говорить напрямую:
- Новый год скоро, что, так и будем порознь? Давай, как и прошлый год, встретим вдвоем на даче.
- А там дров почти не осталось, - после долгого раздумья ответила она.
- Ничего, я еще летом в соседнем лесочке приметил хорошую сушину, привезем ее, хватит на все каникулы.
- Как привезем?
- На саночках, там рядом, метров триста, не больше.
Она опять умолкла и молчала долго, Николай не вытерпел:
- Ну, пожалуйста, ну, как тебя еще упрашивать?
- Ладно, давай на даче, - наконец вымолвила она.
Он обрадовался, но поспешил упредить:
- Только знаешь, давай поедем на автобусе, а то помнишь, как прошлый год машину заводили?
С машиной тогда вышла большая проблема, стояли тридцатиградусные рождественские морозы, и когда они третьего января собрались вернуться по домам, машина не завелась, хотя Николай снимал аккумулятор и держал его в доме, в тепле. После этого он набрал из печки углей и в тазике прожег их под картером, но и это не помогло – аккумулятор уже был разряжен. Пришлось возвращаться домой за зарядным устройством, в итоге они выехали только на следующий день.
Подруга не забыла и согласилась поехать на автобусе.
Тридцать первого декабря, утром, они приехали на дачу. С полчаса ушло на расчистку дорожек от снега, потом остатками дров растопили баню и отправились в ближний лесок за сушиной. Засохшая осина, замеченная Николаем летом, оказалась сантиметров сорок в комле, и чтобы уронить ее, они потратили минут двадцать – работать двуручной пилой, стоя на коленях, было неудобно. Потом, когда распиливали упавший ствол на чурки, дело пошло быстрее, но все равно они потратили на распиловку часа полтора и порядком вымотались. Было холодно, и их одежда на спинах заиндевела. Когда закончили пилить, Николай увязал комлевую чурку на санки, а подруга взяла в руки небольшую чурку от вершины, и с первой добычей они пошли к дому. Снег вроде и не был глубоким, значительно ниже колена, но тащить санки было тяжело, они постоянно норовили перевернуться. Когда пришли, Николай первым делом принялся колоть привезенные чурки, а Подруга вынуждена была снова растапливать печь в бане, потому что дрова успели прогореть. Обедали в бане, дом еще предстояло натопить и нагреть.
После обеда Николай принялся возить и колоть чурки. Возил по две, толстую, от комля, увязывал на санки, а потоньше, от вершины, нес к руках. Сделать пришлось девять ходок, когда закончил, почти стемнело, но дров получилось не так уж и много, дней на пять.
Потом парились и мылись в бане. Когда Николай выскочил из парной, Подруга выбежала следом, и они с полминуты барахтались в чистом снегу. Когда увидел под собой ее голое парящее тело, его вдруг охватило желание, и он даже вздумал сделать это, прямо сейчас в снегу, но она испугалась:
- Ты что, ошалел? Я не хочу воспаления легких…давай уж в бане.
Но когда вернулись в парную, и он в электрическом свете увидел ее вислые груди, после диеты порядком усохшие, желание пропало, и даже хуже, вспомнилась Валентина. Подруга ждала на полке, и он поспешил оправдаться:
- Прости, не могу я в этой жаре.
- Когда-то мог, - недовольным голосом ответила она.
- Старею, мать, старею, - шутливо ответил он. Надо было спасать положение, он понимал, что теперь все зависит от него, обижать ее не хотелось. – Давай уж нормально, в постели. После двух месяцев разлуки гарантирую испанскую страсть.
- Правда, гарантируешь, как настоящий мачо? – она уже сидела на полке, при этом закрывала груди скрещенными руками.
- Постараюсь… Только не хочется мне быть мачом, «мачо» в дословном переводе с испанского означает «дикий осел». Ни ослом не хочу быть, ни диким.
- Откуда узнал?
- Не помню, то ли у Майн Рида, то ли у Брет Гарта.
После бани ужинали, уже в доме. После ужина Николая неимоверно потянуло в сон, да и Подруга еле держалась на ногах, хотя не жаловалась, и ждала. Он поднял на руки ее похудевшее тело и отнес на постель. И опять вспомнил Валентину. Это было невыносимо. Она почувствовала перемену в нем, спросила:
- Что, страсть потухла?
- Нет, страсть кипит, а вот сил после этих дров почти нет…
Выключил свет, впотьмах было проще. Постель была холодной, и они минут пять просто жались друг к другу, чтобы согреться. И страсть как будто получилась. Потом она спросила:
- А мы Новый год не проспим?
- Да не хотелось бы.
Приход Нового года они проспали. Николай очнулся в темноте, в окошке маячил тонкий серпик месяца, подруга спала, повернувшись спиной. Голова была свежей, поэтому он решил, что проспал долго, и скоро наступит утро. Не хотелось будить Подругу, но утренняя потребность заставила подняться. Подруга тоже очнулась, повернулась, спросила:
- Что, проспали?
- Кажется, да.
- Времени сколько?
Он поднялся, включил свет, было половина шестого. Сразу прикинул, что проспал почти восемь часов, давно так не спал. Ответил сколько времени. Она зевнула, спросила:
- Ну и что будем делать?
- Подожди, сейчас вернусь…
Вышел на улицу, накинув на тело только пуховик. Было холодно, и мороз сразу охватил голые ноги. Но он все же задержался, задрал голову, посмотрел на колючие звезды. Ему было хорошо: свежая голова, свежее, чистое, отдохнувшее тело, а вокруг чистый морозный воздух, и тишина. Стоял, пока не начался озноб. Вернувшись в дом, поспешил к Подруге под одеяло, но она оттолкнула его ладонями:
- Ты что, к струе примерз? Холодный, как ледышка.
- Ну, - обиделся он, – опошлила всю романтику. Я дышал морозом и слушал тишину.
Она извинилась и подалась к нему, но тут же отодвинулась:
- Нет, так я сама околею… Как же быть-то?
- Предлагаю тебе тоже прогуляться, а потом будем согревать друг-друга и утолять страсть.
- Что, еще не кончилась?
- Наоборот, прибавилась.
Из постели они вылезли около дести утра, когда поднялось солнце. Дом за ночь порядком выстыл, пришлось сразу затапливать печь. Новый год встречали с опозданием почти в полсуток. Подруга была счастлива, и он радовался за нее, единственно боялся, что она опять поднимет тему их будущей совместной жизни. Но она как будто забыла причину последней размолвки, а может, и сама не хотела рисковать. После обильного завтрака, который перешел в обед, отправились погулять. Кроме них на дачах встречали Новый год еще две компании, в одной были знакомые, которые тоже вышли на улицу и, увидев их, пригласили к себе. Пришлось согласиться. От них ушли ближе к вечеру и гуляли уже по темноте. Когда вернулись в дом, сразу затопили печь. Дверцу не закрыли и сидели перед огнем. Говорили мало, больше молчали. Он не был особенно говорливым, Подруга тоже. Телевизора в доме не было, оставляя дачу на зиму, Подруга его увозила. Прошлый год, когда приезжали сюда на машине, Николай привез и телевизор, теперь же телевизора не было, и оказалось, что заняться особенно нечем Николай заскучал. Вспомнил, что Валентина всегда находила темы разговоров, а если он молчал, постоянно теребила его, спрашивала, и их разговоры были для него интересны. Вспомнил, что у Подруги на даче есть подшивки журналов, спросил, где они.
- Что, страсть закончилась? - спросила Подруга.
- Причем тут страсть, радость моя. Время-время. И праздниками календарь уже не трогает души…
После ужина лежали в постели и читали журналы, каждый свой. На следующий день пополудни, когда потеплело, отправились на автобус и разъехались по домам.
Впереди была еще целая неделя каникул. На следующий день по возвращении с дачи Николай съездил в гости к сыну. После обеда они с внуком сходили в парк, где были устроены ледовые горки. Вечером Николай вернулся домой. На следующий день возникла проблема, чем заняться. Работать на улице или в гараже было невозможно – слишком холодно, домашних рукодельный увлечений у Николая не было. Он смотрел телевизор, читал и мучился бездельем. Думал даже позвонить Подруге, но отложил звонок на последние дни. От нечего делать перебирал рыболовные снасти, ехать на рыбалку не имело смысла – мертвый сезон. Потом занялся генеральной уборкой и стиркой. По утрам регулярно делал лыжные пробежки, но подолгу не задерживался, было слишком холодно, на восходе постоянно ниже тридцати.
В предпоследний день каникул после обеда позвонил Подруге, и она обещала вечером приехать. А перед обедом снова получил звонок от неизвестного абонента. Когда ответил, звонивший, как и прошлый раз, промолчал, а потом отключился. Номер был тот же, что и накануне Нового года, у Николая закралось подозрение, и он занервничал. Долго вспоминал, не давал ли он номер своего сотового Валентине. Получалось, что нет, не давал, телефон с собой он тогда не брал, а номер не помнил, да и не старался запомнить. Хотя номер Валентины помнил до сих пор. Минут через десять он сам позвонил на недавний непонятный номер, но безразличный голос оператора ответил, что телефон абонента отключен или находится вне зоны действия сети. Потом позвонил по номеру Валентины, ответ был тем же: абонент недоступен.
Вечером приехала Подруга. Николай организовал праздничный ужин, но она ела совсем немного, посетовала, что за эти рождественские праздники совсем не придерживается диеты, и набрала уже два килограмма. Николай подсказал, что эти два килограмма как раз то, что нужно, и выглядит она превосходно. Но Подруга на это не купилась. После ужина она захотела помыть посуду и прибраться на кухне, но он не позволил. Когда вернулся из кухни в комнату, она перебирала его одежду, сказала:
- Почему ты после стирки не гладишь рубашки? Пока влажноватые, это сделать легче.
На что он ответил:
- А зачем? Сейчас зимой от рубашки под пиджаком и пуловером видны только воротничок да концы манжет, их я и проглажываю…
- Ну, ты – рационализатор, - усмехнулась она.
До двух часов ночи, уже лежа в постели, смотрели повтор праздничной программы, а на следующий день провалялись до десяти. Но проснулся Николай уже в половине шестого, лежал, ворочался. Подруга тоже проснулась, спросила, почему не спит. Пожаловался на бессонницу.
- А что покоя не дает? Какие-такие мысли тебя мучают? – опять спросила Подруга.
- Да никакие особенные не мучают. А ты спи, только я лампу включу на своей стороне, почитаю. Не помешает тебе?
Она вздохнула, помолчала и предложила:
- Нет уж, давай-ка я попробую тебя усыпить.
Придвинулась к нему, начала гладить, прижиматься, пока он не почувствовал, что хочет ее. Засмеялась:
- Ну вот, потрудись и уснешь…
И около семи часов он уснул опять.
После обеда, когда Подруга собралась домой, и, прежде чем выйти, позвонила дочери, потом, пряча телефон, как бы мимоходом сказала:
- Звонки непонятные достают, уже раза три. Позвонят – и молчат. У тебя такого не бывает?
На ее вопросе Николай запнулся, он сразу подумал о Валентине, но еще ощутил какое-то напряжение в голосе Подруги. Пожав плечами, ответил:
- Да было что-то, но я внимания на такие вещи не обращаю.
- Молодец ты, всех-то проблем у тебя – одна бессонница. Хотя, как с ней справиться, надеюсь, понял. Не стесняйся, звони, всегда буду рада помочь…
Она улыбалась, и голос у нее был счастливый.
Началась размеренная трудовая жизнь. Утром после зарядки – на работу, после работы - домой. Дома, когда надоедало сидеть перед телевизором или читать, делал разминку на перекладине, что была установлена в дверном проеме, и занимался гирей. Поздним вечером, уже перед сном, иногда выходил прогуляться по улице. Весь январь стояли морозы, кроме него на улице других гуляющих не было. В пятницу с утра напоминал о себе Подруге, и вечером она приезжала.
Незаметно подошел март, заметно удлинились дни, неистово ярилось солнце. Снег просел и потемнел. На лыжне, которую он проложил в парке, утрамбованный лыжами снег лежал уже не в углублении, а наоборот, выделился бугорками, от лыжных пробежек пришлось отказаться. Теперь по утрам он просто бегал по дорожкам парка.
Началась весенняя рыбалка, и почти каждые выходные они ездили с внуком на озеро ловить окуней. Уловы были небольшими, но даже просто сидеть над лункой в теплый солнечный день было большим удовольствием. После второй рыбалки, когда день был особенно солнечным, у них загорели лица, причем так, что и у внука, и у деда облезли носы.
В середине апреля Подруга переехала на дачу, и теперь выходные Николай проводил у нее. Участок был небольшой, девять соток, но земля постоянно требовала рук. Он чистил парники, переносил перегной на грядки, менял сгнившие доски на грядках, а негодные доски пилил на дрова. Вечером в субботу они топили баню, Подруга параллельно затевала стирку, и в бане они проводили часа по два, а то и больше. После физической работы Николай спал дольше, чем обычно дома в течение недели, да и способ, предложенный Подругой, против его бессонницы тоже помогал. Можно сказать, на даче у Подруги Николай отсыпался за всю неделю. И еще здесь, на даче, он почти забывал о Валентине.
В это же время, когда на пруду растаял лед, Николай продолжил утренние купания. В первый раз он не решился прыгать с мостков, а просто вошел в воду с пологого берега. Как ни странно, в первый момент он не ощутил холода и в размашку поплыл на середину пруда, но метров через десять почувствовал как заломило голени. Было ощущение, что ноги промерзли до костей. Спешно повернул назад и на берегу долго растирался полотенцем, но озноб не проходил. Он натянул футболку, свитер, но снять плавки и надеть шаровары не мог, потому что ноги были грязными. Пришлось заходить на мостки, мыть ноги, и все это время он стучал зубами. Озноб не прошел даже после пробежки из парка до дома, и Николай испугался, как бы не простыть, но обошлось. Хотя и на работе, до самого обеда, озноб периодически возвращался.
В середине мая опять пришел вызов с неизвестного номера. Николай послушал молчание звонившего и отключил связь. Но опять, как и прежде, он заволновался и через пару минут позвонил по этому номеру сам. На этот раз вызов прошел, но абонент молчал, хотя и не отключался. Николай занервничал еще больше и спросил:
- Валя, ты?
Абонент сразу же отключился. Николай примерно догадался, кто звонил. Хотя могла и жена, просто ради любопытства. Когда в пятницу вечером приехал к Подруге на дачу, понял, что первая догадка оказалась верной, звонила она. И хотя вела она себя обыденно, стараясь скрыть свою уловку, Николай ощущал волну напряжения, которая от нее исходила. Он поначалу тоже вел себя обыденно, как будто ничего не произошло, но потом спросил:
- Ты специально новую сим-карту купила?
Тут и она не выдержала, прорвались и обида, и злость:
- Что еще за стерву ты себе завел?! Кто она такая, эта Валя?! Она молодая?
Подруга, сразу подурневшая от злости, смотрела на него с вызовом, ждала ответа. Николай с ответом медлил, он боялся, что с ней опять случится агрессивная истерика, и приготовился упредить в самом начале. Но Подруга сложила руки на груди, а это поза самоконтроля, Николай немного успокоился, тихо сказал:
- Зря ты это сделала… А она не стерва…
- Ну, конечно, не стерва! Только на тебя смотрю, усох совсем. Что у тебя за манера связываться со стервами, которые из тебя кровь пьют. Что бывшая благоверная твоя, что эта… Кто она такая? Где ты ее подцепил?
Николай молчал. У Подруги дрожал подбородок, она еле сдерживалась, чтобы не разреветься. Николай ощутил жалость, захотелось обнять и успокоить Подругу, даже покаяться. Уже подался к ней, но остановился, будто налетел на невидимую стену, вспомнил Валентину и почему-то ту молодую женщину, которую встречал по дороге на работу, и вдруг понял, что если сейчас обнимет Подругу, то уже навсегда, на всю оставшуюся жизнь. И вместе с этой мыслью пришла гнетущая тоска. Она заметила его порыв и интуитивно поняла, что его остановило, усмехнулась:
- Молчишь, все надеешься на великую любовь? А какая любовь, Коля? Жить-то осталось… Мало тебя бывшая жена наказала? Еще хочешь? Кстати, я очень сомневаюсь, что сын твой…
Николай дернулся, она применила запрещенный прием, это было подло с ее стороны. Но тут же вспомнил, как тогда на базе смалодушничал и не подсел к ней за стол, и это после их бурной ночи. Понял, это плата за его тогдашнюю трусость. Все возвращается, рано или поздно. Но жалость ушла, осталась тоска.
- Зря ты это сделала, - опять тихо сказал он, повернулся, вышел и уехал.
Вернувшись домой, улегся, не раздеваясь, на диван, смотрел в потолок, думал. В словах подруги была одна очень верная мысль – жить-то осталось немного. Через месяц ему шестьдесят, он уже пережил средний возраст смертности российских мужиков, который согласно последней переписи составляет пятьдесят девять лет. Пережить-то пережил, только вот как раз в пятьдесят девять с ним и случилось такое, что мучит и не отпускает уже почти год. Хотя, вроде и на здоровье жаловаться грех, и во всем остальном тоже порядок, а то, что случилось, всего лишь заурядное недоразумение, и все-таки, это недоразумение давит и давит его постоянно. Хотя, с другой стороны, что собственно произошло? Ну, оплошал немолодой мужик в постели с женщиной, с кем не бывает, наплевать и забыть. А вот забыть не получается. И никуда не деться от мыслей о Валентине. Почему она дала ему номер своего телефона, но дозвониться до нее он не может? Потеряла телефон, или украли? Все возможно. Надо увидеть ее, обязательно надо увидеть, чтобы не мучиться неопределенностью. Но как увидеть? Поехать в ее город и разыскать налоговую инспекцию? Или обратиться в справочное бюро? Но он не знает ее отчества, не знает имен ее детей, не удосужился спросить. А может, он ей просто-напросто не нужен? Иначе бы она попросила и его номер телефона. Хотя он тогда свой телефон не брал, а номера не помнил. Но до последнего момента, до их прощания на перроне, она не отталкивала его, даже утешала. Только от последнего объятия уклонилась, а он тогда поспешил поскорее уйти, надеялся, что со временем все забудется. Но вот уже почти год, а ничего не забывается, и все как будто вчера. Только Подруга отвлекала его мысли, но своим желанием до всего дознаться, и особенно сегодняшним разговором все испортила. Как писал классик, «она разбудила спящую собаку».
Потом он подумал, что легче всего найти адрес Валентины в гостинице, данные обо всех жильцах записываются в базу данных и хранятся не менее трех лет. Да, в гостинице проще всего. А следом пришла мысль, что она тоже должна вернуться в гостиницу, даже не мысль, а уверенность. Разумом понимал, что это больше его желание, чем реальная возможность, но от этого внутренняя уверенность не исчезала. Он понял, что ровно год спустя должен быть в той гостинице, в провинциальном городке, где находится филиал их строительной фирмы. Он так решил.
В эту ночь уснул очень поздно, почти под утро, и спал не более двух часов. Но утром на пробежке вялости не ощущал, поддерживало вчерашнее возбуждение. Только вечером, придя домой, понял, что буквально валится с ног. Не раздеваясь, прилег на диван и неожиданно для самого себя уснул. Проснулся в девять вечера, как раз начало темнеть. Сон на закате не освежил, голова была тяжелой. Потом долго не мог уснуть, хотя и одолевала сонная одурь, до двух ночи смотрел телевизор.
С этого дня у него сменился режим, час-полтора он спал вечером после работы, потом засыпал уже под утро, часа в три, а то и в четыре, просыпался около семи и бежал в парк на зарядку. До обеда он чувствовал себя вполне сносно, но к концу рабочего дня одолевала слабость. При этом он как будто и не хотел спать, но мысли текли вялые, он не мог сосредоточиться, и не хотелось шевелиться, хорошо, что к концу дня производственная суматоха кончалась, и он в одиночестве сидел в кабинете, разложив перед собой для вида какие-нибудь бумаги. Иногда стал изменять своей привычке возвращаться с работы пешком, ехал на маршрутке. Так проходил май. Подруга не звонила, он ей тоже, все его мысли, весь настрой был на то, что он скоро поедет туда, к ней, к Валентине.
В конце мая, когда до юбилея оставалось две недели, Николай зашел к шефу и положил на стол заявление на десять дней отпуска. Шеф поднял удивленные глаза:
- Коля, ты что удумал? У тебя же юбилей на носу! Коллектив уже программу готовит… А ты что, ехать куда-то собрался?
- Собрался… нужно мне…
Шеф вздохнул, отвернулся, смотрел в окно, молчал, потом со вздохом спросил:.
- Туда поедешь?
- Куда туда? – Николай занервничал, он не ожидал, что старый друг начнет выяснять причину.
- Ты извини, конечно, Коля. Что? Женщина?
- Ну не мужчина же! – Николай начал раздражаться. – Что тебя удивляет? Имею полное право на часть отпуска.
- Да-да, конечно… Давай я лучше тебе командировку сделаю, посмотришь, как там дела по прошлогоднему подряду. А отпуск тебе, думаю, еще пригодится. Идет?
Николай молча кивнул, шеф опять спросил:
- Когда ехать хочешь?
- Вечером в воскресенье…
- Лады… сейчас же сделаю приказ, завтра с утра оформляй. А юбилей как, передвинем немного?
Николай пожал плечами, шеф вздохнул:
- Да, дела…
Они еще немного посидели молча, шеф смотрел в окно. Николай понимал, что он хочет о многом спросить, но в столь пикантной ситуации не может решить, уместны ли будут вопросы, поэтому просто ждет, что Николай сам скажет. Но Николай тоже молчал. Шеф заговорил снова:
- Да, сейчас у баб такие пересуды начнутся… Моя тоже донимает, все спрашивает, какая у тебя новая женщина появилась, думает, я знаю.
Они еще немного помолчали, и, наконец, шеф сказал:
- Ну ладно, даже не знаю, что в такой ситуации пожелать. Когда приедешь, расскажешь, или, может, даже покажешь?
Николай усмехнулся и снова пожал плечами. На этом и расстались.
Два дня до отъезда Николай жил в непривычном возбуждении, спал все так же мало, но вялость прошла, даже наоборот, он был бодр и энергичен, хотя и бодрость, и энергичность были неестественными, будто наркотическими. Только когда уже сел в поезд, ощутил прежнюю усталость, сидел, опираясь локтями о стол, отрешенно смотрел в окно. В купе он был пока один. Еще засветло застелил постель и лег, и неожиданно для самого себя очень скоро уснул. Проснулся около полуночи, когда на очередной остановке подсели попутчики, мужчина и женщина. Женщина заняла соседнюю нижнюю полку, мужчина лег на верхнюю. Когда поезд тронулся, и суматоха улеглась, Николай вновь уснул. Среди ночи он просыпался еще раза два во время остановок, потом засыпал снова. Окончательно проснулся в пятом часу, только-только начинало светать. С полчаса просто лежал, потом тихонько, чтобы не разбудить попутчиков, оделся и вышел в коридор. Здесь около часа простоял, опираясь на перила и глядя в окно. Вагон спал, никого не было, только на очередной остановке в проходе мелькнула проводница. Около шести опять подступила сонливость, Николай вернулся в купе и, не раздеваясь, лег поверх одеяла, и опять задремал. Окончательно проснулся уже в восьмом часу, когда поднялась соседка, да и вагон проснулся и зашевелился.
Он пребывал в странном состоянии, было какое-то предчувствие, но не встречи с Валентиной, та неожиданная уверенность, которая у него тогда мелькнула, теперь представлялась наивной, но что-то должно было произойти, и это что-то сидело в нем самом. Это чувство еще более усилилось, когда он сошел на перроне, и его встречали директор филиала и знакомый водитель. Все было, как и прошлый год, только он стал на год старше, и не просто старше, он на год постарел. Когда подъехали к гостинице, Николай сказал директору, что сегодня в контору не поедет, устал с дороги, попросил машину на следующее утро, как обычно в половине девятого.
За стойкой администратора была одна из дежурных, знакомая по прошлому году, она тоже узнала его, улыбнулась как старому знакомому, спросила: «У вас паспортные данные не изменились?», при этом на лице отразился жгучий интерес. Он не понял подтекста, машинально ответил «нет». Она пощелкала на клавиатуре, переспросила его фамилию-имя-отчество, назвала номер, куда его поселяют. Николай расплатился за трое суток вперед, а в конце как бы ненароком спросил:
- А Валентина Петрова не приехала?
На лице дежурной опять проступило жгучее любопытство, но ответила манерно-безразличным голосом:
- А кто такая Валентина Петрова?
- Женщина, которая одновременно со мной жила в прошлом году, вы же должны помнить.
- А что, она обещала, вы созванивались?
- Нет, не созванивались.
В лице дежурной промелькнуло удивление, но ответила опять же безразличным тоном: «Сейчас посмотрю», и снова застучала по клавиатуре. Она приостанавливалась, вглядывалась в экран, и снова начинала стучать. Длилось это минут пять, и Николай понял, она зачем-то тянет время. Но зачем? Наконец, повернулась к нему, попыталась изобразить огорчение, но интонация получилась даже радостной:
- Нет, не проживает, не приехала.
Ответ вверг Николая в уныние, он все-таки надеялся, хотя и понимал, надежда мизерная. И она не сбылась. Стараясь придать голосу безразличие, спросил:
- А вы не дадите ее адрес?
- И как же я вам его дам? – спросила она, изобразив на лице строгую ответственность.
- Но у вас же есть в базе данных, как и мой…
А это информация конфиденциальная, не подлежащая разглашению, - и на лице женщины отразилось такое ликующее злорадство, что он даже позавидовал: какой малости так сильно может радоваться человек, зло радоваться.
Изобразил улыбку и сказал:
- А может, мы договоримся?…
Отметил, что злорадство сменилось заинтересованностью, уже потянулся за бумажником и остановился, его вдруг осенило: не надо узнавать адрес Валентины, незачем. В какие-то секунды он понял всю психологическую подоплеку прошлогодней истории. Он не нужен Валентине, он сделал все, что она от него хотела. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.
Ей нужна была жилетка, чтобы поплакаться, посторонний мужчина, потому что женщина, даже ближайшая подруга, при искреннем сочувствии, потом испытает некое злорадство, что не ей одной бывает плохо, другим тоже. И этим чувством она непременно поделится с другими. Валентина, может, и не осознавала это, но выбрала мужчину, его. Она поехала в командировку с памятью о том, что прошлый раз муж изменил ей, и решила пофлиртовать, чтобы не мучиться ущербностью и новыми подозрениями. Ей хотелось поделиться с кем-то, поплакаться, а он был первым, кто встретился, и она остановилась на нем. На первом же свидании, в кафе, она ему все и выложила, а он тогда удивлялся ее чрезмерной откровенности. А на втором свидании заговорила о букетно-конфетных отношениях, прямо давая понять, на что он может рассчитывать. Женщины, в общем, прямолинейны, это отвергнутые мужчины мучаются напрасными надеждами на взаимность, думают, что она кокетничает, просто пытается позлить, разогреть его, нет, если женщины выказывает недовольство, тем более, раздраженность, она искренна. А женское кокетство тоже, в общем, прямолинейно. Но появилась симпатия, к нему, а этого она испугалась, оттого и перепады ее настроений. А после пляжа, когда импульсивно дала ему надежду, испугалась еще сильнее, поняла, что симпатия перерастает во влюбленность, а это ни к чему, и на следующее утро устроила ссору. Но через день, поняв, что на этой ссоре все может и кончиться, позвонила ему, как раз в день рождения. И в тот вечер решила плыть по течению, передав всю инициативу ему. Но в глубине души, в подсознании, противилась, не хотела близости, потому что интимная близость может сильно привязать, а этого она боялась более всего. Может быть, это ее скрытое нежелание и сыграло с ним злую шутку, привело к позорной неудаче. А для нее это был оптимальный выход, поэтому она тогда побыстрее и ушла от него. А на следующий день решила уехать, придумала историю про операцию мужа. Она пощадила его самолюбие, успокоила, как могла, и дала номер своего сотового. Но она прощалась, чего он тогда не понял. Она получила все, что хотела: выговорилась, выплакалась в его жилетку, ощутила себя желанной, немного увлеклась сама, большего она не хотела и большего боялась. Она прощалась. Мавр сделал свое дело, мавр больше не был нужен, и она сменила сим-карту. Вот и все.
Из прошлого его вернул голос дежурной:
- Вы что-то хотели?
Он очнулся, опустил руку:
- Нет. Dura lex, zed lex.
Она вначале растерялась, потому что из всего сказанного поняла только «дура», потом нахмурилась, напала на него:
- Вы что мне хамите?! Кто вам дал право хамить и обзываться?! Я сейчас охрану позову и милицию вызову, вылетите отсюда как…
Она не могла сообразить «как», а он поспешил извиниться:
- Простите, вы не поняли, это латынь, в переводе означает: «закон суров, но таков закон», в данном случае: «если таков порядок, его никто не имеет право нарушать». Еще раз извините.
Она поняла, гнев с лица сошел, осталась раздраженность, досада, что не удалось подзаработать на халяву, и ненависть. Николай понял, что в лице этой дежурной нажил смертельного врага.
Он опять поселился на четвертом этаже, правда, в другом номере, но и здесь был тот же стандартный набор мебели, и запах тот же, синтетический, хотя слегка ослабевший за прошедший год. Открыл окно, разобрал сумку, разложил вещи, принял душ. Вернувшись в номер, сел в кресло, состояние было странное, давно забытое, нечто подобное он ощущал в молодости: светлая грусть на грани какого-то мазохистского наслаждения. Он понял, зачем сюда приехал, проститься с молодостью. Все, жизнь пошла под уклон, время летит все быстрее, острота ощущений угасла, только вот и осталась тоска, хорошо, что сейчас она хоть чуть-чуть напоминает молодость. Он понял, что будет делать здесь: вспоминать прошлогодний роман, так нелепо и стыдно закончившийся, будет наслаждаться своей одинокой тоской и мириться с наступившей старостью, будет вспоминать Валентину, и прощаться с ней, год спустя после того, как она простилась с ним.
Вечером он пошел на бульвар и нашел ту скамью, на которой их посетил ангел. Скамья была занята молодой парочкой. Николай вначале огорчился, но потом подумал, что так и должно быть, его время ушло, и прав на эту скамью он уже не имеет, она для других, для молодых, у которых все еще впереди. Он мысленно пожелал, чтобы эту парочку тоже посетил ангел, и направился в кафе. В кафе, как и прошлый раз, было тихо и малолюдно. Он узнал официантку, и как ни странно, она тоже узнала его. Очки он не взял, и опять в полумраке не мог прочесть меню. Сказал:
- Я без очков не вижу, может, вспомните, что было прошлый год.
- А ваша подруга попозже придет? – спросила официантка.
Николай отрицательно покачал головой, официантка нахмурилась, сказала:
- Может, вы сами вспомните, я же не упомню всех.
- Было полусладкое белое вино, овощной салат и рыбная нарезка.
- Хорошо, - официантка записала заказ и ушла.
Пока она отсутствовала, Николай размышлял, почему эта девочка запомнила их. Решил: кажется, он целовал Валентине руку, и вряд ли кто это делал здесь после него. Когда заказ был подан, Николай налил полный бокал вина, и только тут спохватился, что не любит полусладкое, предпочитает сухое красное. Подумал даже, поменять заказ, и взять не бутылку, а поменьше, потому что назавтра не избежать головной боли, но решил, пусть будет, как есть, и как было тогда.
Николай маленькими глотками отпивал вино, ел свой овощной салат и чувствовал, что зря все это затеял, нельзя в одну реку войти дважды, все прошло, и даже иллюзии прошлогоднего настроения не вернуть. Появилось даже желание встать и уйти, хотя… вначале надо расплатится. И он сидел, отпивал маленькими глотками вино и пытался свою тоску перевести в лирическое русло. Это удалось лишь в самом конце, когда бутылка опустела. Подозвал официантку, расплатился и вышел на улицу. Почти стемнело, он медленно шел в сторону гостиницы, по тому переулку, где они тогда проходили с Валентиной, но вместо лирической ностальгии в голове бултыхалась вдруг вспомнившаяся дурацкая фраза «не уверен – не раздевай». Настроение мгновенно испортилось, даже появилось желание, завтра же купить билет и возвращаться домой, во всем покаяться перед Подругой, расписаться с ней, и вместе доживать остаток жизни. В номер вернулся ближе к полуночи, чувствовал, что захмелел, и очень хотелось спать. Сразу разделся и лег, даже не ополоснулся в душе, хотя вначале хотел.
Проснулся в начале седьмого утра, болела голова, и ощущение во рту было пакостное. Сразу ушел в душевую, долго стоял под холодной водой, без конца полоскал рот. Потом делал зарядку, хотя резкие наклоны вперед сразу отзывались головной болью, но терпел и заставлял себя. На завтрак пришел раньше обычного. Заходя в зал, испытал забытое волнение, нет-нет, да и мелькала наивная надежда увидеть Валентину. В зале было всего двое посетителей, ее, конечно, не было. Со «шведского» стола на завтрак он выбрал творог, кефир и чашку кофе. Сел за третий стол, за которым тогда с ней познакомился, но на ее место, чтобы видеть зал. Ел, не спеша, потом сходил за второй чашкой кофе, и к концу завтрака ощутил, что последствия хмеля ушли, он чувствовал себя вполне бодро. По дороге в офис филиала испытал даже радостное возбуждение, хотелось поскорее приняться за работу, вчерашнее желание, все бросить и возвращаться домой, представилось малодушным, работа – есть работа.
Весь день он был занят, дважды ездил на объект, сличал акты выполненных работ с фактурой, еще раз просматривал смету. К концу дня стало ясно, что работы для него на неделю, не меньше. Юбилей у него выпадал на среду следующей недели, Николай решил сам день рождения отметить здесь, в ресторане гостиницы, а собственно юбилей уже дома, в субботу, в любом случае, даже если бы он не уезжал, юбилей пришлось бы отмечать именно в этот день – дни рождений и юбилеи раньше срока не отмечаются. Об этом он вечером сообщил шефу, когда позвонил ему домой на квартиру. Шеф обрадовался, говорил «слава Богу», а то коллектив в растерянности, но теперь он всем объяснит, и слухи поулягутся. А в самом конце разговора шеф спросил:
- А как у тебя, Коля, на личном, не на производственном фронте, порядок?
- Вполне, - со смешком ответил Николай, - на личном фронте все отлично, прощаюсь с молодостью. Ну, пока, – и Николай отключился, давая понять, что на эту тему больше распространяться не намерен.
Всю неделю Николай напряженно работал, а в пятницу директор филиала спросил у него:
- Михалыч, может на субботу вызвать нужных людей, ты вроде торопишься?
Вопрос поставил Николая в тупик:
- С чего ты взял?
- Да мне показалось, что ты хочешь пораньше уехать.
- Нет, поеду в конце следующей недели, пусть люди в выходные отдыхают, нечего их дергать.
Тогда директор пригласил его в субботу на свою дачу на шашлыки. Но и на это Николай отказался, ответив, что на выходные у него культурная программа намечена. Директор понимающе улыбнулся, и Николай понял, что слухи дошли и до филиала.
В субботу с утра Николай направился на пляж, вышел рано, сразу после завтрака. По дороге зашел в магазин, купил пиво и пакетик вяленой корюшки. На речке все было, как и прошлый год, вот только мусора в ивняковых зарослях, как показалось Николаю, стало больше. На песчаной косе пока никого не было, слишком рано. Николай расположился примерно там, где они прошлый год были с Валентиной. Разделся, искупался, речка, как показалось, стала чуть глубже. Николай постелил полотенце, лег загорать. В этот раз, чтобы не было скучно, он прихватил с собой книгу. С десяти часов заметно стало припекать солнце, и сразу появились отдыхающие. К полудню на песчаной косе народа было, наверно, не меньше, чем на Сочинском пляже в разгар сезона, в основном, молодежь, прошлый год такого количества людей не было. Николай вначале удивился, а потом вспомнил плакат «Привет участникам соревнований», видимо, все участники сюда и собрались. Стоял гвалт, молодежь отдыхать тихо не умела. Шум раздражал, и у Николая мелькнула мысль, что зря не согласился на предложение директора поработать в субботу, уже завтра можно было бы уехать. Решил выпить пива, но лишь чуть приоткрыл пробку, полезла пена, и он завинтил пробку снова. Им овладело раздражение, очередная попытка лирического прощания с молодостью не удалась. Молодость шумела и резвилась вокруг него, а он со своей ностальгией был абсолютно лишним. Николай напоследок искупался, собрался и отправился в гостиницу.
В гостинице он первым делом затолкал бутылку с пивом в морозилку, а потом стал думать, чем же занять завтрашний день, пляж отпадал. Почувствовал, что проголодался, и собрался сходить в ближайшую столовую, но решил шикануть, заказал обед в ресторане гостиницы, хотя он был втрое дороже. Во время обеда, просматривая рекламный проспект гостиницы, нашел объявление об экскурсионных поездках на местное заповедное озеро. Фотографии озера и его окрестностей были весьма живописны. Он позвонил по указанному телефону, но телефон молчал. Тогда он спустился вниз к дежурной и спросил об экскурсии на озеро. Дежурная подсказала, что автобус отходит от автовокзала, а путевку можно купить у экскурсовода, места наверняка будут. Проблема завтрашнего дня была решена.
К девяти часам утра он был на автовокзале. Экскурсионный автобус уже стоял, Николай обратился к кондуктору, она заметно оживилась и сразу предложила ему билет, еще сказала, что он не пожалеет. Кондуктор была одновременно и экскурсионным гидом. Билет, он же экскурсионная путевка, стоил сто пятьдесят рублей. Николай спросил, почему так дешево, и какие услуги предоставляются на эту сумму. Женщина ответила, что это оплата поездки туда и обратно, а все услуги на месте и за дополнительную плату. Автобус был большой, на пятьдесят с лишним мест, но экскурсантов набралось человек пятнадцать, не больше. Автобус отошел с десятиминутным опозданием, перед отправкой подсело семейство из пяти человек, родители с тремя детьми, возможно, их и ждали. Родители были изрядно нагружены сумками, да и дети были с рюкзачками. Тут же Николай обратил внимание, что и остальные пассажиры с изрядным багажом, их сумки и рюкзаки были свалены на последние свободные сиденья автобуса, и только Николай с небольшой сумкой, где у него были полотенце, книга и плавки.
Экскурсанты были настроены очень весело, в автобусе было шумно, женщина гид разговаривала с водителем и внимания экскурсантов не отвлекала. Николай подсел к ней и попросил рассказать о достопримечательностях озера, поскольку он здесь человек новый, но женщина отмахнулась: что там рассказывать - приедете, сами все увидите. До озера было тридцать с небольшим километров, через двадцать километров сменился рельеф, начались предгорья - пологие холмы с округлыми гранитными скалами. Скалы были разной высоты и формы, но все сложены из гигантских закругленных по краям плит. Да, фотографии не обманули, окрестности были весьма живописны. Появилось ощущение далеких забытых времен, казалось, что из-за очередной скалы может выскочить отряд косоглазых конников с кривыми саблями, и с гиканьей и воплями поскакать вслед за автобусом.
Автобус перевалил возвышенность, и перед глазами предстало озеро, оно лежало в котловине, окруженное невысокими горами с теми же слоистыми скалами. Озеро было почти идеально круглым, диаметром не меньше трех километров. Пыля по извилистой грунтовке, автобус спустился вниз и въехал на территорию турбазы. Здесь были пара ларьков, длинный стол под навесом, два ряда маленьких летних домиков, детская площадка с качелями и каруселью, на берегу лодочная станция, и по всему берегу пологий песчаный пляж. Пассажиры с веселым шумом покинули автобус и почти все направились на пляж. Николай понял, что никакой экскурсии не будет, водитель с кондуктором подрабатывали на подвозе отдыхающих. Кондуктор подсказала, где находится щит с прейскурантом дополнительных платных услуг, и напомнила, что обратный рейс в семь вечера. Автобус тут же развернулся и уехал. Николай направился изучать прейскурант.
Суточная аренда домика стоила пятьсот рублей, аренда лодки на час – сто рублей, на день – триста, кроме того были цены за пользование аттракционами детской площадки, по двадцать рублей с ребенка, и загадочный «полет» - пятьдесят рублей за «полет». Николай решил взять лодку на день и в ларьке прикупить продуктов. Купил батон, сыру и полторашку пива, больше в ларьке покупать было нечего, брать консервы в жестяных банках не хотелось. Когда пришел за лодкой, от него потребовали в залог паспорт, паспорт Николай с собой не носил, был у него только гостевой билет, он же пропуск в гостиницу. Лодочник вначале заартачился, но, поняв, что может потерять клиента, согласился взять в залог билет. Николай расписался в журнале, что прошел инструктаж по пользованию весельным плавсредством и даже сдал какой-то минимум, получил пару весел и спасательный круг. На причал его провожала женщина, помощница лодочника. Открывая замок на цепи, которой была закреплена лодка, она сказала:
- Не забывайте, что обед с часу до двух, опоздаете – ничего не получите.
- Какой обед? – спросил Николай.
- Обед, он входит в стоимость путевки. А если не хотите обедать, можете взять сухим пайком.
Николай сообразил, что полторы сотни рублей только за проезд – дороговато, а если еще и оплаченный обед, то как раз по местным ценам. Он отправился в столовую за сухим пайком. На кухне ему выдали бутерброд с колбасой, два вареных яйца, ватрушку, пачку «роллтона», пакетик одноразового чая и маленькую шоколадку. С тем батоном и сыром, которые он купил сам, Николай понял, что с голоду уж точно не умрет.
Наконец он сел в лодку, лодка была стеклопластиковая, легкая и неустойчивая, но когда взялся за весла, понял, что у лодки были и хорошие качества – быстроходность и неверткость - устойчивость по курсу. Николай с удовольствием налегал на весла и видел, как быстро удаляется берег. Минут через двадцать он уже был на середине озера. Отпустил весла и стал осматривать берега. База, с который он вышел, располагалась в седловине, которая широким покатым склоном спускалась к берегу, позади, за спиной, на противоположном берегу находилась такая же седловина и тоже со строениями. Справа и слева были гористые крутые берега, особенно правый, он представлял собой сплошную скальную гряду, Николай решил, что к этому крутому берегу надо обязательно подплыть и осмотреть его вблизи. Погода стояла безветренная, лишь изредка поднимался слабый ветерок, но он даже не поднимал ряби, поверхность воды была зеркальной. По небу плыли редкие белые облака, солнце пекло вовсю, Николай решил искупаться. Лодок поблизости не было, и он решил поплавать нагишом. Вода была теплой, Николай сделал два круга возле лодки, потом решил проверить, какова глубина озера, нырнул и пошел вниз. На глубине метров трех, или чуть больше он вошел в слой холодной, просто ледяной воды, от неожиданности даже напугался и быстро повернул наверх. На поверхности отдышался, поплавал еще немного и решил залезть обратно в лодку, но когда подтянулся на борт, легкая лодка так накренилась, что чуть не зачерпнула воды. Пришлось залезать с кормы, но при этом очень высоко задрался нос. Подумал, что вдвоем в этой лодке было бы безопаснее, и сразу вспомнил Валентину. Вместе с воспоминанием кольнула забытая горечь. Сидя в лодке, Николай надел плавки и рубашку и направил лодку к скалистому берегу.
Вблизи скальный берег оказался не таким уж крутым, Николай завел лодку в небольшую бухточку и вытащил ее на галечный пляж. Надел кроссовки и полез по скале наверх. Скала состояла из тех же закругленных по краям пластов и была шершавой, подошвы по камню не скользили. Скоро он оказался на промежуточной вершине, это была почти круглая площадка шириной метров пять, от продолжавшегося далее склона она отделялась неглубокой ложбинкой. В ложбинке на почти голом камне зацепилась трава и даже один кустик. Николай сел на краю площадки и стал смотреть на озеро. Эллипс гладкой воды, окруженный холмами и скалами, завораживал. Вид портили только беспорядочные строения в седловинах, но скоро Николай перестал их замечать. Пришло ощущение безвременья, он представил, сколько поколений людей бывали на этих берегах, наверняка здесь жили и первобытные охотники, потом средневековые скотоводы, позже пришли люди с машинами, а озеро так и лежало среди скал, и вся эта суета на его берегах ничуть не меняла незыблемости воды и камня. На берегах кипели человеческие страсти, а озеро покорно принимало их, лишь непременно возвращая наверх распухших утопленников, которые в нем появлялись. Озеро отражало солнце и звезды, когда не было ветра, и морщилось волнами, когда ветер тревожил его. Зимой оно покрывалось льдом и засыпало до весны. А весной, когда оттаивали забереги, в прибрежной траве нерестились щуки, торопясь вырастить потомство до появления мальков прочей рыбьей мелочи. К осени в прибрежном мелководье выше человеческого роста поднимались камыши, и шуршали и гнулись под порывами ветра. И вот сейчас в самом начале лета озеро медленно прогревало свои воды сверху вниз, давая суетливым двуногим возможность купаться на мелководье песчаных пляжей. Николай подумал, что и он такой же суетливый двуногий со своими проблемами, и для озера значит ничуть не больше, чем какой-нибудь здешний рачок, или рыбешка. Даже меньше, потому что и рачок, и рыбешка живут в озере, а Николай лишь перемешает поверхность воды веслами, да смоет в воду со своей кожи часть грязных солей, сегодня, а завтра его уже здесь не будет. Ему, вдруг, стало стыдно перед озером и он мысленно попросил у него прощения. И стало стыдно за свои суетливые мысли, и на какой-то миг пришло понимание всей мелочности его терзаний. Надо быть спокойным, вялым и мудрым, как это озеро. И мысли потекли медленнее, он чувствовал, что срастается с тем камнем, на котором сидит, и с той водой, которая внизу, и это слияние было счастьем, он забыл о своей беде, он просто был, и его бытие было счастьем.
Очнулся от жара, сверху палило солнце, и нагретый им камень тоже источал жар. Николай понял, если немедленно не спустится к воде, его хватит тепловой удар. Голова казалась огромной и горячей, он спускался по камням, старясь не наклонить голову, боялся, что потом не сможет ее поднять. Добравшись вниз, не снимая рубашки, зашел и лег в воду, на поверхности оставил лишь лицо, чтобы дышать. Жар постепенно отступил, следом пришел голод, и жажда. Повернулся и стал пить воду прямо из озера. Недавнее опасное приключение ничуть не испугало, ощущение счастья все еще оставалось в нем. Николай достал из сумки часы, получалось, что он пробыл на скале почти два часа.
Принялся за еду, съел бутерброд, одно яйцо и еще кусочек хлеба с сыром. Все это запил теплым пивом. Пока ел, рубашка на нем высохла. До отправки автобуса оставалось еще четыре часа, Николай решил объехать озеро вдоль берега. Шел вдоль скального берега в сторону противоположной ложбины, оглядывал прибрежные скалы, очень жалел, что нет с собою фотоаппарата. Веслами шевелил еле-еле, но уже через полчаса оказался поблизости от ложбины, противоположной той, где была его база. Здесь было, примерно, как и там: домики, навесы и масса людей на пляже. На границе пляжа с довольно высокой прибрежной скалы раздавались женские визги. Николай пригляделся и понял, что такое «полет». С вершины скалы в сторону пляжа был спущен натянутый трос, по тросу в специальных подвешенных седлах скатывались люди, внизу их страховали устроители аттракциона. Высота подвески троса на скале была метров двадцать, длина троса метров сто, скорость спуска была весьма приличной, мужчины радостно хохотали, женщины визжали. У Николая даже мелькнуло желание испытать этот самый «полет», но вспомнил, что такой же есть и на их базе, решил – успеется. Поблизости от пляжа по воде медленно плыли несколько катамаранов, лодок не было, хотя на местном причале Николай видел с десяток лодок, в точности таких же, как и у него, видимо, лодки спросом не пользовались.
Когда проплыл мимо пляжа, услыхал отдаленный раскат, обернулся и увидел над седловиной потемневшую часть неба. Вначале не придал этому значения и продолжал неторопливо грести вдоль берега, но минут черед пять налетел первый порыв ветра, он дул в сторону его базы. Николай опять обернулся в сторону грозы, туча приближалась стремительно, понял – надо поторапливаться, иначе вымокнешь. Развернул лодку и направил ее к своему берегу. Попутный ветер дул в лицо, Николай прикинул, если приналечь, минут через пятнадцать можно добраться до берега, и поначалу казалось, что все будет, как рассчитал, но еще через пять минут налетел шквал. Сразу поднялась волна, и хотя была невысокой, но лодка сразу начала раскачиваться с кормы на нос, грести стало трудно, кроме того, ветер срывал гребни волн, и над поверхностью озера летели брызги и водяная пыль. Николай уже не видел противоположного берега, да и своего тоже. Еще через пару минут пошел дождь. Волнение нарастало, корму подбрасывало так, что появилось опасение, как бы не перевернуло лодку. Николай понял, что просчитался, надо было держаться вблизи берега, а не гнать лодку через середину озера, к тому же сейчас он оказался с наветренной стороны, где волна набирает силу. Очередная волна так подбросила лодку, что она непременно бы перевернулась, но Николай инстинктивно кинулся телом на корму и удержал. Схватился за весла и быстро развернул лодку носом на волну, килевая качка ослабла, но каждая волна через нос забрасывала воду, и ее в лодке было уже по щиколотку. Николай не испытывал страха, даже наоборот, какой-то восторг, хотя и понимал, что ситуация критическая, если лодку перевернет, удержаться на воде при такой волне – трудно, непременно нахлебаешься, а потом может не хватить сил. Он слабо работал веслами, единственно удерживая лодку носом против волны. Всматривался вперед, знал, что ветер и волны несут лодку к берегу, но берег все еще не просматривался. Наконец, берег проступил, причем совсем близко, метрах в ста. Здесь на мелководье волны заворачивались бурунами, и лодку норовило развернуть бортом. Николай пока еще удерживал, но под самым берегом ее все-таки развернуло, и очередная волна выбросила лодку на пляж. Лодка хрустнула, но выдержала. Николай выскочил на берег и попытался оттащить лодку подальше, но не смог, в лодке было с полтонны воды. Тогда он воспользовался очередной волной и, когда та ударила в борт, навалился и перевернул лодку днищем вверх. Увидел, что вода потянула за собой его брюки и сумку, схватил свои вещи и отбросил подальше, потом еще раз перевернул лодку и оттащил от прибоя. Только теперь ощутил, как он зверски устал, сел на мокрый песок лицом к ветру и дождю.
Дождь заметно ослаб, но еще падал отдельными крупными каплями, над головой изредка громыхало. Подбежал лодочник, тряс его за плечо и ругал матом. Николай не понимал. Тут же рядом оказалась помощница лодочника, которая выдавала ему лодку, она взялась за другое его плечо. Николай понял, его хотят поднять на ноги, и встал. Его куда-то повели, поддерживая с двух сторон. Он вспомнил про свои вещи, высвободился и повернул назад. Женщина поняла первой и подобрала его сумку и брюки. Николай пошел с лодочником, который поддерживал его за локоть, лодочник все так же матерился. В домике, куда его завели, женщина стала стягивать с него мокрую рубаху, Николай помог, оттянув руки назад, потом на него надели сухой ватник. Лодочник что-то сказал помощнице, и она вышла. Вернулась через пару минут, принесла бутылку водки. Лодочник взял бутылку, открыл, налил с полстакана, протянул Николаю. Руки у лодочника сильно дрожали. Николай выпил водку тремя глотками, водка была дешевая, противная, надо было чем-то заесть. Лодочник опять наливал в стакан водку, закуски на столе не было. Николай дотянулся до сумки, достал размокший хлеб и сыр, начал жевать. Лодочник тоже выпил и отломил кусок размокшего батона, прожевал и снова заговорил:
- Ну ты, мужик, даешь! Ты за что расписывался?! Я тебе сразу говорил, дальше ста метров от берега не отходить, а тебя черт понес на середину озера! Сам бы утоп, меня бы под статью подвел. Жить что ли надоело? Тебе сколько лет-то?
- Шестьдесят…
- Да не загибай! Если и постарше меня, то на чуть-чуть, а мне сорок девять…
Николай не стал возражать, лодочник опять налил в стакан и протянул Николаю:
- Давай, за твое спасение.. Это надо же!
Николай отказался, лодочник нахмурился:
- А что так?
- Да не хочу больше…
- А ты через «не хочу».
- А зачем?
Лодочник опять помрачнел, видимо, не оправдывалась его надежда на душевный разговор. Он вдруг поднялся, почти со злобой сказал:
- Пойду лодку проверю. Если что, будет тебе счет на возмещение ущерба.
Николай не ответил, обижать мужика не хотелось, но и потакать ему тоже. Когда лодочник вышел, женщина сказала:
- Да выпили бы с ним, все ему меньше. Его уже по этому делу уволить хотели, но обещал… А тут такой случай, пришлось мне бутылку в ларьке просить, ему бы не дали.
Николай посмотрел на нее: среднего роста, худощавая, лет сорока, миловидное, но изможденное лицо, и выражение покорной печали. Ему стало жаль женщину, спросил:
- Муж?
- Да, гражданский. Тут вот живем, и зимой и летом. У меня квартира в городе есть, но там дочка со своим мужем, неохота им мешать.
- А давайте так, - предложил Николай, - я заплачу за бутылку и остатки заберу с собой. Сколько она стоит?
Женщина смутилась:
- Да уж чего там? Тут случай такой. А стоит она пятьдесят, самопальная, у ларька лицензии нету, втихаря торгуют, самокаткой.
Сказав это, женщина смутилась и даже испугалась, что наговорила много лишнего незнакомому человеку. Николай достал из сумки намокший кошелек и протянул полусотенную купюру. Женщина смущенно взяла деньги, сказала: «пойду отдам, я же в долг взяла», и тут же вышла. Николай остался в домике один. Заметил свои мокрые рубашку и брюки, затем выглянул в окно. Дождь кончился, небо светлело, вот-вот должно было показаться солнце. Увидел возвращающегося с веслами лодочника, как вести себя дальше, Николай уже знал. Когда лодочник зашел, Николай с усмешкой спросил:
- Ну, как, не пострадало судно? – потом без паузы добавил. – Короче так, за бутылку я заплатил, не резон вам на меня тратиться. Давай по маленькой за ваш прочный флот, а остатки я с собой заберу, мне перед сном как раз пригодится.
Налил в стакан граммов пятьдесят и столько же плеснул в кружку, кружку взял себе. Лодочник в растерянности молчал, но стакан поднял, они чокнулись и выпили.
- А это я заберу, - Николай взял бутылку, в ней оставалось еще граммов двести, прочнее закрутил пробку и опустил бутылку в сумку. – Ну, пора мне. Спасибо за приют. Пойду, сушиться.
Николай снял ватник, взял свои рубашку и брюки, сумку, направился к выходу. В двери столкнулся с женщиной.
- Да куда же вы?! – воскликнула та удивленно. - Свежо еще, ватник-то возьмите.
Тут же вынесла ватник, Николай не стал возражать, надел. В ватнике на голое тело, в плавках и босиком направился к ближайшей невысокой скальной гряде. Вершина уже просохла, здесь было ветрено и знобко. Николай разложил на камне брюки, рубашку, носки, поставил кроссовки. Потом вытащил оставшиеся продукты, и даже положил на камень раскрытый кошелек. С озера тянул ветерок, изредка усиливаясь порывами, небо почти очистилось от туч, гроза ушла далеко на юго-восток, под солнечными лучами разложенная одежда парила. До прихода автобуса оставалось еще два с половиной часа, за это время одежда должна была просохнуть. Николай уселся на камень и стал смотреть на озеро.
Хотя ветер стих, по озеру шла пологая остаточная волна, которая на мелководье закручивалась бурунами. В эту волну с визгом полезли дети, а потом и взрослые. Отдыхающие, до этого прятавшиеся в помещении столовой и домиках, вышли на пляж. Скоро заработал и «полет», который располагался на соседней вершине.
Через час рубашка и носки совершенно просохли, брюки оставались слегка влажноватыми, но их уже можно было надевать, Николай решил до прихода автобуса еще искупаться и позагорать на пляже. Спустившись со скалы, он, прежде всего, вернул ватник, а потом пошел на пляж. О его приключении знали, поглядывали с любопытством, но никто с расспросами не полез. Вода, когда Николай зашел в нее, показалась намного прохладнее, видимо, шквал перемешал глубинные холодные слои с верхними прогретыми.
Автобус пришел минут за пятнадцать до срока возвращения, отдыхающие стали собираться и занимать места, людей стало намного больше, набрался почти полный автобус, видимо за время отсутствия Николая, прибыли новые экскурсанты. На обратном пути под мерное раскачивание автобуса и монотонный говор пассажиров Николай задремал, очнулся, когда автобус высадил первых пассажиров при въезде в город.
В номере Николай еще раз перебрал подмокшие продукты и решил съесть их на ужин, не пропадать же добру. Потом смотрел телевизор и к десяти вечера начал зевать, день получился насыщенным и утомительным. Когда лег, мысли вернулись к приключению во время шквала, а потом к его созерцательному кайфу на вершине скалы, когда он потерялся во времени. Подумал, что ностальгия по золотому веку, наверно, и есть подсознательная тоска по тому детскому времени человечества, когда оно еще не отделило себя от природы стенами и машинами, трубами и проводами, а жило среди полей и лесов, рек и озер. Оно было беззащитно перед стихиями и голодом, но оно было частью природы и было счастливо единственно своим существованием. Уснул быстро, потому что устал и еще потому, что был спокойно счастлив.
Последующие два дня ощущение спокойной удовлетворенности не покидало его, он неторопливо работал, вспоминая Валентину, уже не впадал в тоску, воспоминания были светлыми. Вечерами прогуливался по городу в том же доброжелательно умиротворенном состоянии. Укладываясь спать, быстро засыпал и спал не менее шести часов, по утрам долго делал гимнастику, потом ополаскивался холодной водой. Во вторник он закончил работу, директор сразу же спросил, не заказать ли билет на вечерний поезд. Николай отказался, пояснил, что завтра подобьет кое-какие мелочи и еще съездит разок на объект. В принципе, можно было бы и уехать, но он решил свой день рождения отметить все-таки здесь, в одиночестве, был уверен, что, исполнив задуманное, обретет желанный покой на всю оставшуюся жизнь.
Он уже засыпал, когда услыхал за стеной голоса, невнятный низкий мужской и более высокий женский. Женщина кокетничала и часто смеялась. Потом как будто все стихло, и Николай опять начал проваливаться в сон, но очнулся от стонов, вздохов и вскриков. За стеной рядом с ним занимались любовью, неистово и страстно, полностью отдавшись ее естеству. Сон пропал, и мгновенно навалилась тоска, как будто бы притупившаяся за год в один момент она вернулась со всей своей безысходностью, как и год назад. Им не овладели похоть или зависть, просто понял, что у него такого уже не будет никогда, он старый, и с каждым годом будет все старее и старее. Щелкнул пультом, включил телевизор и прибавил звук, чтобы не слышать. И он уже не слышал, только телевизор, но от этого не стало легче, во всех мельчайших деталях вспомнилась прошлогодняя ночь, Валентина, лежавшая рядом, и его беспомощность, и паника, и стыд, и страх. Так он пролежал несколько минут, потом поднялся и пошел в душ под холодную воду. Стоял долго, пока не застучали зубы. Лег в постель, укрылся, но озноб еще долго не проходил. Мерцал экран, голос обещал белоснежные зубы, потом снежную свежесть белья, а он боялся услышать тех двоих за стеной, чтобы окончательно не свихнуться. Поднялся с постели, сел в кресло, чтобы быть подальше от стены. Потом решил вообще одеться и уйти на улицу, но время было за полночь, а значит, предстоят объяснения с дежурной, а дежурила как раз та, что была в день приезда. Щелкал пультом, искал программу, на которую можно было бы отвлечься, но отвлечься не мог. Наконец, ощутил стыд перед самим собой. Вернулся в постель и выключил телевизор. За стеной было тихо. Хотелось спать, но сон не приходил, только нарастало нервное раздражение от беспомощности. Вспомнил про оставшуюся водку, достал бутылку из холодильника, выпил весь остаток. Только после этого уснул.
Проснулся с головной болью и тошнотой. Опять стоял под холодным душем, приводил себя в порядок. После кефира и кофе за завтраком тошнота прошла, и голова была свежей. Вчерашняя паника, вернее, уже сегодняшняя ночная, показалась смешной, но тоска осталась. Все повторилось, как и год назад, правда, на день раньше, только теперь он был один, а она в воспоминаниях, которые так резко и неожиданно пробудили те двое счастливых любовников в соседнем номере. В который раз подумал, что зря приехал, не надо было поддаваться на иллюзорную надежду встречи с Валентиной. Тот умиротворенный покой, в котором он прожил два последних дня, исчез, вернулась прежняя, как ему в эти последние дни показалось, уже забытая, тоска. И еще ему сегодня исполнилось шестьдесят лет.
В офисе филиала ожидал сюрприз, когда зашел в здание, оказался между двумя шеренгами работников, мужчины – справа, женщины слева, которые спели ему «Happy berth day to you» и вручили подарок – кожаную папку для бумаг и писчих принадлежностей. Николай понял, придется выставлять торт, даже два торта, и кое-что покрепче. Застолье устроили в обеденный перерыв, оказалось что «дочерники» купили не только подарок, но много чего для стола, мероприятие растянулось на два часа. Среди шумных молодых коллег Николай немного отвлекся, но после третьей рюмки, почувствовал, что может уснуть за столом. Попросил директора, чтобы его отвезли в гостиницу. Директор тут же спросил, не купить ли билет на вечерний поезд, но Николай, не раздумывая, ответил, что поедет завтра. Через двадцать минут он уже был в своем номере, и только тут подумал, почему отказался ехать. Видимо где-то в подсознании оставалось его первоначальное намерение, отметить свой юбилей здесь, как и прошлый год. Еще подумал, что опять, как и год назад, повторяется головная боль после бессонной ночи, поэтому разделся и лег в постель. Скоро задремал и очнулся уже в шестом часу вечера.
Вставать не хотелось, но и лежать тоже не хотелось. Заставил себя подняться и ополоснуться под холодным душем. Потом просто сидел в кресле, даже не включал телевизор, состояние было апатичное. С удовольствием подумал, что через час-полтора можно идти в ресторан и выпить. Следом пришла мысль, что если он так и дальше будет снимать стрессы и повышать себе настроение, запросто можно спиться. Но мысль была скорее смешной, чем опасной, вряд ли можно спиться после шестидесяти, если до этого не спился. Решил немного взбодрить себя гимнастикой, но тут же раздумал. Посидел еще немного, потом поднялся, не спеша оделся и пошел на улицу. Вяло брел по бульвару и оказался перед той самой скамьей, на которой они тогда сидели с Валентиной в их второе свидание. Скамья была пуста. Сел, повернулся в ту сторону, где тогда сидела она, подумал: если бы усилием воли, телекинезом или другими параномальными способностями можно было вернуть тот момент. Но нет у него никаких таких способностей, и вообще мистика хороша для искусства, а в обыденной жизни ее нет, и никаких чудес не происходит, а все, что случается, имеет свои причины, и все чудесное, в конце-концов, можно объяснить. И его теперешнее состояние тоже можно объяснить, и его постыдную прошлогоднюю неудачу – тоже. Все имеет свои причины, все объяснимо, «не уверен – не раздевай». С такими вялыми усталыми мыслями он просидел, наверное, час, пока по бульвару не начала фланировать молодежь. Опять, шаркая ногами, побрел обратно, и вдруг понял, что его теперешняя тоска приятна ему, даже больше, он испытывал почти мазохистское наслаждение от своего одиночества, несбывшейся надежды, своей беспомощности что-либо изменить. Попытался закрепить это в сознании, но кто-то со стороны, сидящий в нем, подсказал, что он раскис и ему должно быть стыдно за свою намеренную слабость, человек – есть воля, без воли человек – слабое животное. Тут же ощутил, что шаг его стал тверже, а походка быстрее. Подумал, что если уж давно наметил, надо эту программу завершать, идти в ресторан, отметить прощание с молодостью, а потом браться за ум и решать, как жить дальше. Впрочем, на ближайшие дни что делать определено обстоятельствами: возвращаться домой и заказывать банкет, и еще постараться уговорить Подругу прийти на юбилей. Вспомнив Подругу, вздохнул, она тоже объективное обстоятельство его дальнейшей жизни.
В девятом часу спустился в ресторан. В этот раз посетителей было значительно меньше, двое деловых мужчин, что-то неторопливо обсуждающих, двое парней с девушками за одним столом и еще трое женщин, тоже за одним столом. Не было и ди-джея на эстраде, просто был включен дисковый проигрыватель, негромко звучали современные песни, правда, появился экран светомузыки, и цветастая картина ломаных линий, шаров и всевозможных загогулин менялась на нем в ритме мелодий. Николай подумал, что все одно к одному, обстановка как раз самая прощальная. Стол, где они тогда сидели с Валентиной, был свободен, и он сел за него, правда, на противоположную сторону, чтобы видеть зал. Меню было то же самое, по крайней мере, он изменений не заметил. Очки, конечно, не взял, и пришлось вчитываться, отодвигая текст подальше и поворачивая его к свету. Заказал ту же бутылку коньяка «Хенеси», цена коньяка за год подросла до тысячи девятисот пятидесяти рублей и вплотную приблизилась к психологическому барьеру в две тысячи. «Интересно, - подумал Николай, - та же партия, или закупили следующую». Также заказал овощной салат, антрекот и фрукты, все это довольно скоро, минут через десять, стояло перед ним. Официантка была новая, в прошлом году ее не было, она только открыла бутылку, но наливать не стала, пожелала приятного аппетита и пошла в сторону раздачи. Николай проводил ее взглядом, и в дверях заметил еще двух официанток, знакомых по прошлому году, которые глядели в его сторону, выходило, что его юбилей был под любопытным вниманием работников гостиницы. Выпил первую рюмку, закусил долькой апельсина. Коньяк, похоже, был из старой партии, по крайней мере, вкус – тот же. «Что ж, - подумал Николай, - тем лучше, попробуем в одну реку войти дважды». Хотя, теперь он был один, и повторить прошлый год можно было только воспоминаниями, а воспоминания неизменно возвращали его к тому, что и вспоминать бы не хотелось, но и забыть было невозможно.
Бутылка была уже наполовину пуста, и он порядком захмелел, но настроение только ухудшалось, вернулась прежняя забытая тоска, которая угнетала его все прошлое лето. Подумал, что зря пьет, но наполнил очередную рюмку.
- Угостите даму сигаретой…- голос слева, над самым ухом.
Повернулся и наткнулся взглядом в ложбинку между грудями. В первый момент почудилось, что это Валентина, его будто парализовало, и он боялся поднять взгляд. Но голос был чужой, понял, что тешится напрасными иллюзиями, и поднял голову. Молодое округлое лицо, светлые зеленоватые глаза, светлые жидкие короткие волосы, и взгляд, неуверенный и даже испуганный. Этот взгляд немного удивил, кто она, он понял по международному паролю, который она произнесла, но у девиц этой профессии обычно хамоватый уверенный прищур, но отнюдь не испуг. Он изредка сталкивался с такими предложениями, в основном, в Москве, куда раньше, в советский период, летал довольно часто по служебной надобности. Вначале эти девицы его раздражали, но после перестройки, с приходом рынка, стал терпимее, отвечать старался неоскорбительно, но никогда их услугами не пользовался. Уже хотел произнести банальное «не курю», но взгляд опять остановился на ложбинке, она все и решила. Предложил:
- Присядьте, скрасьте мое одиночество…
Она села немного боком, поставила на колени свою сумочку, при этом отвела взгляд в сторону и куда-то вверх.
- А я вот юбилей отмечаю… в одиночестве… - продолжил он.
Как бы мельком взглянула на него, спросила:
- А почему один? Разве ни родни, ни друзей нет?
- Есть, но не здесь, я приезжий, в командировке…
- И сколько же вам исполнилось, если не секрет?
- Не секрет, шестьдесят.
- Я бы столько не дала, от силы пятьдесят пять.
- Да, молодые мне не дают, в смысле бесплатно, - сострил он.
Она хмыкнула для приличия, хотя было ясно, что шутку не одобряет, а на лице опять мелькнуло то самое испуганное выражение, которое удивило вначале. Он рассматривал ее. Чуточку полноватое тело, даже прикинул, что весит она килограммов шестьдесят, косметики на лице в меру, и губы накрашены неярко, пальцы рук неспокойные, постоянно шевелятся, хотя руки лежат на замке сумочки; ногти выпуклые, длинные, жесткие, но коротко остриженные, в перламутровом лаке. У Валентины были слабовыпуклые ногти, отчего руки казались мягкими. Понял, что сравнивает их. Фигуры очень похожи, но у Валентины лицо было удлиненное, а у этой почти круглое, и маленький подбородок. Безвольный, подумал он, что не вязалось с жесткими, и как вначале решил, хищными кистями рук. Спохватился, налил в ее рюмку, поднял свою:
- Ну, что, за знакомство? Как вас зовут?
Она задержалась с ответом:
- Оксана…
Понял, что врет, но сам назвался:
- А меня Николай Михайлович. Ну, что, Оксана, за знакомство.
Он выпил свою рюмку, взял кусочек яблока. Она лишь пригубила, и посмотрела на него с неодобрением. Сидела все так же боком, и ему показалось, что хочет уйти, поэтому задал прямой вопрос:
- Сколько ты берешь?
Опять заметил испуганное выражение, а пальцы на сумочке сжались. Ответила тихо, почти не шевеля губами:
- Если на ночь, полторы… штуки…
«Совсем дешево, - подумал он, - захудалая провинция». Сказал:
- Конечно, на ночь, и на всю. - Еще налил свою рюмку. – Ну, что, за любовь?
Но она неожиданно заявила:
- Ты больше не пей, иначе я с тобой не пойду…Знаешь, почему я к тебе подошла? У тебя лицо было такое: допьешь свою бутылку, а потом пойдешь и повесишься…
Он с удивлением уставился на нее, а она опять отвела глаза в сторону и немного вверх.
- Ты мне нравишься, ты молодец, - сказал он, глядя в ее зеленоватые глаза, -пожалела дяденьку. А дяденька напился, и дяденьке впору как раз повеситься. Все правильно, пить больше не надо.
И тут он ощутил голод, потому что весь вечер закусывал только фруктами.
- А я есть хочу, - сообщил ей, следом спросил. – Заказать тебе что-нибудь?
- Салат…
Он подозвал официантку, заказал салат и попросил, чтобы разогрели его антрекот, к которому он так и не прикасался. Пока ждал заказа, рассматривал свою предстоящую партнершу. Она все так же сидела немного боком, увидел ее круглые колени и крепкие икры, вообще вся ее фигура производила впечатление упругого крепкого овала. Валентина была примерно такого же сложения, но казалась мягче, опять понял, что сравнивает. Только вот сидела она, чуть наклонившись вперед, как будто настороже, и выражение лица было неуверенное. Подумал, что пожалеть-то она его пожалела, но теперь, возможно, раскаивается. Спросил:
- Скажи честно, я тебе неприятен?
Не оборачиваясь к нему, чуть пожала плечами, потом сказала:
- Нет… только ты, пожалуйста, больше не пей.
- Не буду…
Принесли заказ, он ел и смотрел, как ест она. Было заметно, что голодна, ела быстро. Когда ее тарелка опустела, спросил:
- Может, еще чего-нибудь?
- Нет, только кофе и пирожное.
Пока ждали кофе, подумал, что она закурит, но не курила. Предложил:
- Может, заказать сигареты, у меня нет…
- Если себе, а я не курю.
Это ему тоже понравилось, и он невольно улыбнулся. Она не заметила, потому что постоянно смотрела в сторону, а на него лишь изредка вскидывала взгляд. Понял, смущается его пристального разглядывания. Это было неприлично, он понимал, хотя женщина и продает себя, но разглядывать ее как товар все равно неприлично, но он сравнивал, и не мог от этого избавиться. Еще подумал, что продает себя она совсем недавно, поэтому не привыкла, нервничает, и, возможно, мучается. Хотя, кто их знает, опыта общения с такими дамами он не имел, покупал первый раз, и делал это от безысходности. А она напоминала Валентину, и она ему нравилась.
Когда кофе был выпит, спросил:
- Пойдем?…
Она кивнула и поднялась. Он поднялся следом и покачнулся, хотя голова была абсолютно свежей, и хмель, как ему казалось, прошел, но в теле, в ногах, еще остался – коварное свойство коньяка. Пройдя несколько шагов, выровнялся, успокоился. Когда поднимались по лестнице, и он шел чуть позади, возникло странное чувство, что вот она обернется и превратится в Валентину. Даже закрыл глаза и потряс головой.
Когда зашли в номер, она сразу заняла душ, а он сидел в кресле, ждал. Потом долго стоял под холодной водой, прогоняя остатки хмеля, чистил зубы, полоскал рот. Когда вышел из душевой, она уже лежала в постели, завернув правую руку за голову. В первый момент посмотрела на него все с тем же испуганным выражением, но быстро успокоилась. Лег рядом, повернулся к ней, отбросил покрывало. У нее было красивое тело, и хотя грудь явно кормившей женщины, но не вислая, само тело полноватое, отчего пупок представлял заметное углубление, аккуратно постриженный лобок. Желание проснулось в нем, и в первую очередь захотелось целовать это молодое тело, но лишь коснулся губами ее груди, как тут же представил множество рук, которые уже гладили и тискали это тело, и целовать расхотелось. Она открылась и ждала его, одной рукой гладила спину, другой обнимала за шею. Когда оставалось лишь соединиться, произошло то же самое, что и год назад. Он не мог, хотел, и не мог. Отвалился на бок, сказал:
- Извини, у меня первый раз с новой женщиной проблемы, хочу и не могу. Уже не первый раз. – И сам удивился, с какой легкостью признался в том, что мучило целый год, и чем не решился поделиться ни с кем. Хотя, теперь ситуация была та же самая.
Она вздохнула:
- И что будем делать?
- А ничего. Просто полежим, а я погреюсь у твоего молодого тела.
- А ты заплатишь, как договаривались?
- Не беспокойся, свое ты получишь, я же плачу за ночь…
Они лежали рядом, касаясь друг друга. Он тоже завернул руку за голову и смотрел в потолок.
- Странный ты какой-то, - сказала она.
- Я не странный, я – старый, мне сегодня исполнилось шестьдесят лет, я говорил. Были у тебя такие клиенты?
- Был один, ему даже на два года было больше чем тебе. Упитанный такой дядечка, и веселый…
- И что?
- А ничего, все нормально было. Я же добросовестная…. Правда, потом пришлось ему нитроглицерин давать, но ничего, обошлось.
Он невольно скривился, она заметила это:
- А что ты хочешь? Я же путана, проститутка… А у тебя давно эти проблемы?
- Ровно год…
- Как это, ровно год?
- Ровно год назад я уложил в постель женщину… и … не смог.
- Просто женщину, не путану?
- Просто женщину. Мы тогда одновременно жили в этой гостинице.
- Вот оно что… И ты подумал, что через год она будет здесь же?
- Да…
- А я на нее, наверно, похожа… А сколько ей было лет?
- Было тридцать девять… А тебе?
- Мне двадцать шесть… А ты все еще любишь ее?
Он не ответил, спросил сам:
- У тебя грудь кормившей женщины, у тебя есть ребенок?
- Да, дочка, пять лет скоро.
Он промолчал, поэтому чуть погодя она заговорила снова:
- Был муж, гражданский, почти два года прожили, а как Машка родилась, засобирался на заработки. Говорил, завербуюсь на север, деньги приличные будут. И вот почти пять лет, ни его, ни денег.
- Заявление на алименты, на розыск подавала?
- Нет. Зачем? Волокита одна, мы же не регистрировались.
Он промолчал, и она тоже молчала. Это тянулось долго, и, наконец, она сказала:
- Спать хочется, утром с суток сменилась, и днем путем поспать не удалось…
- Спи, - он накинул на нее покрывало, чуточку отдвинулся.
- Ладно… буди, если что, - повернулась спиной.
Он лежал, не шевелясь, чтобы не мешать ей заснуть. Очень скоро она засопела, понял – спит. Потом уже во сне повернулась, положила руку к нему на грудь и задышала в шею. И он опять не шевелился, чтобы не тревожить ее сон.
Времени было уже второй час ночи, на улице все стихло, только изредка слышался шум одинокой проезжающей машины. Он смотрел в потолок и думал. О чем он думал. О том, что прожил очень тяжелый год, как-то прожил. Та зыбкая надежда, которая жила в нем, рухнула после неудачных попыток созвониться с Валентиной, но потом зародилась вновь, может, она потеряла телефон, или еще что. Год спустя он приехал сюда с той же зыбкой надеждой, и только тут понял, что обманывал самого себя. Но чтобы реабилитироваться, опять же перед самим собой, он снял проститутку, но и с ней ничего не получается. А может и не нужно все это? Пора привыкать к старости. По крайней мере, с Давней подругой проблем нет, хотя не то что любви, но и секса нет, какая-то физиопроцедура, скучная, но пока неизбежная. Но с другой стороны, то, что он лежит рядом с молодой женщиной, пусть и купленной им всего на ночь, приятно ему, даже как-то успокаивает, и он заботится, чтобы не тревожить ее сон. Наверно, это уже совсем старость, осталось любить глазами. Хотя нет, хотел же он ее в самом начале, но вспомнил, кто она, и желание угасло. Но вот сейчас он ощущает рядом ее тело, и это теплое чувство. Тихонько погладил ее руку, она шевельнулась во сне, плотнее прижалась к нему, и он улыбнулся. Темнота и тишина, и только ее теплое дыхание, ему в шею.
Видимо, он задремал, потому что когда очнулся, ночная темнота за окном сменилась предутренней белесостью. Проступил квадрат окна, внутри обозначились стены и потолок. Она спала все в той же позе на боку, прислонившись к нему. Тихонько отдвинулся и повернулся к ней. Рот ее был чуточку приоткрыт и на подушку по детски стекла капелька слюны. И тут он почувствовал, что очень хочет ее, и ничто уже не может этому помешать. Стал касаться губами ее щеки, потом плеча, груди. Она очнулась, спросонья вскинулась, с удивлением и испугом посмотрела на него, вспомнила и покорно легла на спину. И приняла его, и ему уже не мешали никакие комплексы. Она начала заученно стонать, и он сквозь остатки сознания попросил: «Не надо, помолчи…», и она умолкла. И только в момент, когда он истек сладкой болью, услыхал ее вздох и ощутил пальцы на спине.
Он лежал опустошенный и счастливый, а она гладила его спину, потом спросила шепотом:
- Ну, что, полегчало?
А его вдруг стали давить слезы. Скопившиеся за год, они требовали выхода, но было стыдно, и он сдерживался, как мог. Кажется, она чувствовала его состояние, потому что прижимала к себе и гладила его голову. И он понял, что сдерживаться не надо, пусть уйдет все, что мучило и не отпускало целый год. Поняв, что он плачет, стала гладить поспешнее, зашептала:
- Успокойся, все же хорошо, ты совсем не старый, ты еще можешь, еще все можешь… успокойся.
И тут почувствовал, что она тоже плачет, приподнялся, посмотрел в глаза. А она всхлипывала, не скрываясь, а заметив, что он смотрит на нее, заговорила быстро, сбивчиво:
- Ты не думай, я не от развратности этим занимаюсь – жить просто не на что. Ты прикинь, хозяйка платит с выручки, больше пяти тысяч не выходит, а то и всего три в месяц получается, ну, там детское пособие семьсот рублей, а за квартиру две двести отдай, за садик девятьсот тоже каждый месяц, и остается тысяча – полторы. Проживешь на полторы тысячи?! А я ведь молодая, и самой одеться хочется, и Машку приодеть понаряднее. Вот и хожу сюда, на заработки.
Она вдруг затряслась и заревела в голос, и все это очень громко. Теперь он начал утешать ее, тоже прижимать к себе и гладить по волосам.
- Я не думаю, не думаю, я понимаю, успокойся…
Она притихла, еще немного всхлипнула, потом притихла совсем. Он лежал на боку, лицом к ее лицу, продолжал гладить по волосам. Она вдруг улыбнулась, сказала:
- Ну, вот, поплакались, и будя… А ты женат?
- Разведен, уже восемь лет.
- И что, восемь лет совсем один?
- Нет, не один, не совсем один...
- И много баб за это время перебрал?
- Нет, немного, всего одну.
- С ней и живешь?
- С ней, хотя живу-то один, просто в выходные ночую у нее на даче.
- И с ней не стало получаться?
- Да как сказать, охоты не стало.
- А та женщина, год назад?
- Что?.
- Красивая?
- Не знаю, нет, скорее, обыкновенная. Тут другое, мне очень легко было с ней, до самого последнего момента. Пока в постель не уложил. А потом, когда не смог, начался ад, бессонница, ничего не хотелось, жить не хотелось. Это как приговор. Будто стоишь перед виселицей, скоро тебя поставят на табуретку, накинут на шею петлю, потом табуретку выбьют. При этом тебя не торопят, даже вежливы, готовы исполнить любое желание. Но ты уже ничего не хочешь, потому что знаешь – все равно петля.
- Ты что-то страшное говоришь, не надо… А она злилась, смеялась над тобой?
- Нет, даже сочувствовала, говорила, ничего страшного, бывает.
- Любишь ее?
Растерялся от этого простого вопроса, поэтому ответил тоже вопросом:
- А ты что мне за допрос учинила?
- Нет, я просто так, не хочешь – не отвечай.
Она замолчала. А ему, вдруг, стало жаль, что она больше не спрашивает, потому что разговор был естественным, а наступившее молчание тяготило. Поспешно сказал:
- Нет-нет, ты спрашивай, все уж заодно, и выговориться тоже, потому что больше некому.
- А твоя женщина, с дачей которая…
- Да, она вряд ли посочувствует… сама понимаешь…
- После развода с ней познакомился?
- Нет, еще до свадьбы, она была у меня первая.
- А почему не поженились?
- Да как-то так вышло. Я как раз за будущей женой ухаживал…
- Да… сложно как все, как в кино. А еще у тебя были женщины?
Он будто запнулся, потому что ее любопытство было уж слишком узким. Он только что, благодаря ей, избавился от тяжелейшего груза мужской несостоятельности, а ее интересовали только его бывшие женщины. Пауза затягивалась, и она заговорила сама:
- Ты извини, если я слишком назойливая. Нам же бабам что интересно: кто с кем, когда и сколько, и как. Да и тебя понять хочу, странный ты все-таки.
- Больше не было, только Давняя подруга и жена, все.
- Значит, я всего третья. Хотя, я не в счет… Да ты святой, тебя это… канонизировать надо.
- Чего-чего?
- Канонизировать… причислить… это… к лику святых. Во!
Он хмыкнул на ее слова, она тоже засмеялась, а потом они буквально захохотали. Сквозь смех он сказал:
- Тебя тоже, как Марию Магдалину…
Но эта шутка не прошла, она сразу замолчала, замкнулась. Он еще смеялся, но почувствовал, что смех неуместен, что-то случилось. Спросил:
- Ты знаешь, кто такая Мария Магдалина?
- А ты что, совсем меня за дуру держишь?
- Извини. Я не хотел тебя обидеть.
Она молчала. Повернулся к ней: она покусывала губы, чувствовалось, что вот-вот заплачет, поспешил упредить:
- Извини, не подумал… - поцеловал ее в плечо, потом в шею, в губы. – Не обижайся. Так, без всяких намеков, по глупости.
Ее лицо расслабилось, губы сложились в улыбку:
- Ласковый ты, как котенок… Дура твоя жена, был бы у меня такой муж, держалась бы и руками и ногами.
Между тем рассвело, на деревьях сразу загомонили птицы, слышнее всех воробьи, но среди их гвалта слышались и более приятные звуки. Он приподнялся, чтобы открыть окно и впустить в комнату утреннюю свежесть. Потянул на себя покрывало, она – на себя. Попросил:
- Ну дай, я встать хочу.
- А я?
- А тебе так лучше.
Она нехотя выпустила покрывало, он завернулся, подошел к окну, открыл. Птичий гвалт как взорвался, евроокно сильно заглушало его. Повернулся, она лежала, закинув одну руку за голову и скрестив ноги. Он восхитился красотой ее тела, и тут же вспомнил Валентину, но воспоминание не обожгло, не укололо как прежде, та боль ушла. И опять проснулось желание к этой, купленной на ночь женщине. Но после недавних слез и откровений плотское желание показалось неуместным, он попытался заглушить его, получилось плохо, она заметила это, усмехнулась. Вернулся в постель, стал целовать ее тело, будто извиняясь, сказал:
- Опять тебя хочу…
Она спокойно и мягко приняла его, и в этот раз все было хорошо, без тревоги и жадности. Он уже привык к ее телу и ласкал осторожно, приноравливаясь к ее ответам, и длилось это долго. Он чувствовал, что и ей хорошо, и был рад этому. Когда они потные разъединились, в окно влетел прохладный порыв, и он спешно укрыл ее и укрылся сам.
- Не верю я, что год назад ты не смог, - сказала она, уж больно ты умелый. И баб у тебя было наверно ой-ей. Правда же? Скажи.
- И на груди у тебя плакался так, для вида?
- Да, наверно, ты прав. Так не сфальшивишь. Ладно, проехали… А мне, знаешь, собираться пора.
- Так рано? Всего шестой час.
- Лучше пораньше, пока все бабы там не собрались.
- Какие бабы?
- Горничная, кастелянша, официантки… А так пока одна дежурная спросонья, да охранник. Я в душ пойду?
- А можно, я с тобой?
- Нет, не стоит, извини…
Она поднялась, пошла мимо него, при этом прикрыла груди ладонями. Но это не мешало видеть фигуру, и он опять восхитился красоте ее тела. Минут десять была слышна вода, потом она вышла, завернутая в полотенце, забрала с кресла одежду и опять скрылась. Еще минут через десять появилась одетая с сумочкой в руках:
- Ну что, мне пора, - при этом в голосе была отчужденность и скрытая досада. Он понял: ночь кончилась и оплаченное время тоже, а ему пора расплачиваться, о чем он совершенно забыл. Попросил ее отвернуться, надел брюки. Подошел к шкафу, вытащил бумажник, посмотрел наличность, себе оставил на обратный путь. Вручил ей пять тысяч тысячными купюрами. Она развернула их веером, спросила:
- Ты не ошибся? И давай помельче, у меня сдачи нет, – протянула ему обратно четыре купюры.
Отвел ее руку:
- Возьми-возьми, я не обеднею. А ты чего-нибудь дочке купишь, или себе, да и отдохнешь немного…
Она вдруг опустилась в кресло и подняла на него зеленоватые глаза, и были в этих глазах и испуг, и какое-то отчаяние, и слезы, готовые вот-вот политься. Бросила деньги на столик, стремительно поднялась, вцепилась в его предплечья, заговорила быстро, взахлеб:
- Увези меня отсюда. Я же нравлюсь тебе, я вижу. А я тебе натурально буду ноги мыть и воду пить. Верной тебе буду, клянусь, ребенка рожу, если хочешь. Учиться пойду, на заочный, я в школе хорошо училась, тебе не стыдно за меня будет. Ты не думай, я тут не со всеми подряд, только все равно, меченая я здесь, не будет мне жизни. Забери с собой, а?!
Он не ожидал, он растерялся, и ответила его растерянность:
- Какого ребенка? Мне шестьдесят лет, тебе опять одной его растить придется…
Она мгновенно потускнела, отпустила его, опять села в кресло, закрыла лицо руками и тихонько не заплакала – завыла.
Он пожалел о сказанном, вдруг понял: она давала шанс и ему. Сел на подлокотник кресла, прижал ее к себе и с чувством отчаянной решимости, с каким тогда в октябре нырял в замерзающий пруд, сказал:
- Заберу-заберу, и тебя, и твою дочку, и кошку… И ноги мне мыть не надо, я сам тебе буду мыть. Ну, все?!
Она притихла, и несколько минут они просидели в молчании, потом она спросила:
- Какую еще кошку?
- Ну, у вас же наверно есть кошка?
- Нет, кошки нету. Ты прости, блажь какая-то нашла. Пойду я…
- Ты что, не веришь мне?
- Верю… Но тебе шестьдесят, это много… А я не пропаду… А это так, минутная слабость. Проехали.
- Я провожу тебя.
По улице они шли молча, изредка касаясь друг-друга плечами. Когда он попытался взять ее под руку, она взяла его под руку сама. Улица была пустынна, за все время им попалась лишь одна дворничиха. Он высвободил руку, обнял спутницу за плечо, спросил:
- Оксан, а дочка твоя сейчас где?
- Ты прости, Светлана я, Света, а дочку Маша зовут, она сейчас у сменщицы, у нее тоже дочка. А тебя как?
- Николай, я же говорил.
- А я соврала и твое забыла. А по отчеству?
- Михайлович.
- А кем ты, Николай Михайлович, работаешь?
- Инженером, по новомодному, топ-менеджером, сижу в конторе, да езжу по командировкам. Строитель я.
- Сколько платят?
- Двадцать где-то на руки, а когда с премиями, то и двадцать пять выходит.
- Неплохо… если бы у меня хоть половина была…- она будто запнулась, и он почувствовал как напряглась ее рука. Потом резко остановилась, и Николай по инерции дернул ее, тоже приостановился, повернулся. Она смотрела вниз, потом подняла глаза, с вызовом и даже ненавистью. Он понял и поспешил успокоить:
- Не думай об этом, ничего не было, были только твой гражданский муж, да вот теперь я.
Она опустила взгляд, но стояла так же, не двигаясь.
- Никого и ничего, я тебе тоже клянусь, - сказал он.
- Правда, клянешься? – она подняла глаза и как-то криво, на одну сторону лица усмехнулась.
- Правда…
Она, вдруг, ткнулась лицом ему в плечо, задержалась ненадолго, отстранилась, и, отвернув лицо в сторону, пошла вперед. Пошел следом и опять обнял за плечо. Какое-то время шли молча, потом она спросила:
- С этого года на пенсию пойдешь?
- Да-нет, пока не собираюсь, – ответил, не думая, потом понял, что спросила неспроста, но и без умысла, на подсознании, улыбнувшись, сказал. – И на этот счет не волнуйся, у меня больше десяти процентов акций нашей компании, на жизнь хватит.
Она поняла, смутилась, виновато прижалась к нему лицом, потом чуть слышно произнесла: «извини». Он опять приобнял ее, дважды похлопал но плечу.
Ее дом был неподалеку, в нескольких кварталах от гостиницы, они дошли минут за двадцать.
- Ну, вот, я пришла, - она вздохнула, опустила взгляд, - спасибо, что проводил…
- Я хочу зайти к тебе. Пригласишь?
- Не надо, у меня не прибрано, – повернулась, вошла в подъезд.
Он пошел следом, взял ее за руку, она попыталась освободиться, он взялся крепче. Перед дверью квартиры, которая была на третьем этаже, вынужден был отпустить. Когда открыла дверь, зашел следом. Первое, что бросилось в глаза: вешалка для одежды, не с крючками, а деревянными штырьками, такие были в школе, в его детстве. Эта вешалка, наверняка, была старше хозяйки. В комнате, куда прошли, стояли раскладной диван-кровать, шкаф, на тумбочке – телевизор «Шарп», старый, громоздкий. Выцветшие обои и выцветшие же занавески на окне.
- Вот так я живу, - сказала она, - это матери квартира, на меня переписала, а сама сейчас уехала ухаживать за старшей сестрой, та болеет.
- Чаем угостишь? – спросил он.
- Да, конечно… только к чаю ничего нет.
Кухонька, как во всех «хрущовках» была маленькая, два с половиной на два, а может, и меньше. Здесь стоял холодильник, оклеенный обоями под дерево, столик, стул и табурет. Ему предложила стул, сама села на табурет. Когда чайник вскипел, разлила чай, из настенного шкафчика достала початую пачку печенья:
- Больше ничего нет… Хватит?
- Вполне… Сядь ко мне, - и показал на свои колени.
- Не надо… - отрицательно покачала головой.
Смотрел на ее округлое лицо, маленький рот, маленькие уши, зеленоватые глаза, которые она отводила, и ощущал в душе умиротворенный покой. И еще ему хотелось спать.
- Тебе на работу надо? ко скольки? – спросила она.
- К половине девятого… но я не пойду, позвоню, спать хочу, я за ночь если час вздремнул, не больше. А тебе?
- Мне надо за Машкой сходить, к сменщице, и в садик отвести, и свою, и ее дочку. А ей к девяти на сутки в киоск.
- Ты там же работаешь?
- Да, завтра заступаю.
- Сутки через трое?
- Нет, через двое…
- Это же нарушение законодательства.
- Возможно, но у нас так.
Когда закончили пить чай, и она поднялась первой, он сказал:
- Можно, я у тебя прилягу? Боюсь, до гостиницы не дойду, на улице где-нибудь усну…
Она замерла и, не мигая, уставилась на него, он смутился.
- Нет, правда. Я усну где-нибудь на скамейке, меня милиция заберет… а виновата будешь ты…
- Ладно, постелю тебе… чтобы милиция не забрала.
Она достала из шкафа простынь, подушку и покрывало, постелила, не раскладывая дивана.
- Вот, ложись. Я где-то через час вернусь, - она направилась к двери, он задержал:
- Подожди, минут пять у тебя еще есть?
- А что?
- Посиди рядом.
Он разделся, лег, а когда она присела рядом, обнял, прижался лицом к ее бедру, и начал проваливаться в сон. Последнее, что запомнил, она поцеловала его в щеку и сказала:
- Ну, спи… утомленный сексом…
Он спал сном праведника, как мог спать только в молодости. Что-то снилось, но не тревожило и тут же забывалось. Но сквозь сон запомнились голоса: детский и ее.
- Это папа?
- Нет, дядя.
- А почему он у нас спит?
- Он устал.
- А он хороший?
- Хороший…
Июнь 2009
День рождения старости
© Copyright: Борис Крылов, 2015
Свидетельство о публикации №215090901409
Свидетельство о публикации №215090901409
Рецензии
Хорошая повесть, Борис.
И сюжет интригующий, и изложение - с пониманием мужской "возрастной" психологии.
Единственное замечание.
После первого утреннего знакомства в гостиничном ресторане Героя с Валентиной,
когда она пошла, а он остался сидеть за столиком,
я ожидал хотя-бы краткого "взгляда" Героя на уходящую женщину.
Фигура, ноги, походка...
Это-же так естественно с мужской точки зрения - посмотреть вслед уходящей понравившейся женщины...
)))
С благодарностью за интересную историю,
Сергей Васильевич Королёв 25.12.2020 11:32 • Заявить о нарушении
И сюжет интригующий, и изложение - с пониманием мужской "возрастной" психологии.
Единственное замечание.
После первого утреннего знакомства в гостиничном ресторане Героя с Валентиной,
когда она пошла, а он остался сидеть за столиком,
я ожидал хотя-бы краткого "взгляда" Героя на уходящую женщину.
Фигура, ноги, походка...
Это-же так естественно с мужской точки зрения - посмотреть вслед уходящей понравившейся женщины...
)))
С благодарностью за интересную историю,
Сергей Васильевич Королёв 25.12.2020 11:32 • Заявить о нарушении
Да, пожалуй, но возможно, она еще не заинтересовала, а скорее озадачила, поэтому в первый день он просто забыл о ней.
С уважением
Борис Крылов 25.12.2020 15:07 Заявить о нарушении
С уважением
Борис Крылов 25.12.2020 15:07 Заявить о нарушении