Разговор

  - Ну, налей еще рюмку. Если тебе о моей жизни рассказать, ты сможешь такой роман написать!
               -  Так расскажи!
              - А я могу со всеми именами, фамилиями. Но это надо сосредоточиться. Я ведь умирала совсем, кожа шелушилась, как луковой шелухой покрывалась на нервной почве.
             С Геннадием мы хорошо жили.  «Прогресс» у нас  был с двумя моторами, машина.  К Людочке он как у родной относился, он ведь с Людочкой меня взял. Но мы жили с моей матерью  Зоей в доме напротив церкви. Знаешь этот дом с мансардой на углу?
           - Там рядом друзья отца жили.
           - Моя мать Геннадия ненавидела. И Людочку не любила. Ленку Валину любила, а Люду нет.  У нее как-то шесть рублей пропало, так она Людочку в этом обвинила, ножом ее по рукам била. А у нее там пальчики-то!
           Галя вытирает навернувшиеся слезы.
         - Налей мне еще! Мать Геннадия три тысячи Хрусталевой отдала, чтобы она квартиры Геннадию и его сестре сделала. Представляешь, сколько это было в те времена! Нет, он не обманывала. Если бы человек  хотел обмануть,  стал бы он свой адрес, место работы говорить? Она все сказала. Другим она делала квартиры. А тут это дело громкое, ты слышала, наверно. Ее же посадили потом. Сын у нее был Юра Хрусталев. И вот мы с ним… Людочку у меня другая бабушка забрала, Саша в Саратове был. А Дима давно меня любил, но они с Геной друзья. Он говорил: «Все могу простить, но только не предательство». Целовались мы с ним на скамейке… Соседка еще идет: «Чего это вы целуетесь!» Я уехала, не знала ничего, а он вечером того же дня повесился.

А Саша у меня военное училище окончил, на Дальнем Востоке служил. Он и не собирался жениться. Я ногу сломала, лежу с аппаратом Елизарова, а тут от Саши телеграмма : «Мама, я женюсь».
- Так ты и не была на свадьбе сына?
- Сынок, - говорю, - ты же не собирался!
- Она уже беременна.
Ни хрена она не была беременна! Специально ему сказала. А потом у них уже двое детей было, а она девчонку то ли со второго, то ли с третьего этажа выкинула. Девчонка к Саше по делу пришла, а Наташка приревновала. Ему сказали: «Увольняйся из армии, чтобы духу твоей Наташки здесь не было, или тебя в тюрьму посадят». Он Наташку с детьми ко мне сюда прислал, Лидия Ивановна их встречала. Им из поезда выходить надо, а ребятишки голые совсем, поезд-то две минуты стоит.
- А она что же делала?
- Она пьяная, не помнит ничего. И здесь она гуляла. Представляешь, мне рассказывает: «Витя так е…ся, твоему Саше далеко до него!» А уезжала, у меня свидетель есть, Кудрявцев может подтвердить, в сумках и куры были, и другая еда, она не взяла ничего. Саша их встречает, а Ярик ему на руки падает, сознание теряет, и Соня худая, еле живая.
- Почему?
- Она их не кормила, а туда неделю ехать! Саше сказала, что мать у него такая сволочь. Он уволился и уехал с ней. Я три года о нем ничего не знала, никто мне не отвечал. Есть не могла и шелухой стала покрываться. Мне на работе взялись помогать. В его воинскую часть запрос посылали, родителям Наташки писали. Отвечают, что он уволился, уехал, и никто не сообщает где он. Они в передачу «Жди меня» обратились, через неделю передача по телевизору должна была быть, и тут Саша звонит: «Мама, можно мы приедем?»  В Душанбе они жили.  А здесь я помогла ему в училище восстановиться, работал он, квартиру трехкомнатную получил, но им на Камчатку захотелось уехать. Она ему там с начальником политотдела изменяла. Он из армии без пенсии, без ничего уволился.
Ну, налей мне последнюю. А эти котлеты я с собой заберу, Саша на работу возьмет.
- Бери, конечно.

Саша у нее крепкий, порывистый, заводится «с пол-оборота». Ярик, его сын, красивый, черноглазый мальчишка, живет с ними. Все теснятся в однокомнатной квартире Гали, квартиру Саши сдают квартирантам. Приехала в гости дочка Саши Соня, ей приходится спать на надувном матрасе. Соне уже восемнадцать лет, она учится на дневном отделении, но собирается переводиться на заочное. Наташа вышла замуж, у нее еще один ребенок.

- Я ни одного хрена не любила так, чтобы жить без него не могла! Это значит я только себя люблю?
- Ты Сашу своего любишь.
- В Саше вся моя любовь сосредоточилась. Люду я тоже люблю, но не так. У нее все благополучно, а у Саши вон какая жизнь.
Первый раз я в восемнадцать лет замуж выходила. Ничего делать не умела! Простыни постирала, повесила, может быть и не прополоскала. Свекровь говорит: «Ты молодец, Галочка, но давай мы с тобой вместе еще раз их постираем». Они у меня серые получились! И еще несколько раз так.
- Хорошая у тебя была свекровь, тактичная. Другая бы орала и старалась развести.

Получается, эта самая свекровь Людочку, дочку Гали, растила. Людочке там было хорошо, но обида на мать, которая ее вроде бы бросила, все равно осталась.

- А я тебя в первый раз у Нины увидела, ты мне такой недоступной показалась! Прямо фу ты, ну ты!
- На козе не подъедешь?
- Ну да, такая занятая, в обед забежала, ни на кого не смотрит.
Идти мне уже надо. Саше позвонить? Нет, на автобусе доеду, двигаться все равно надо.

Галя подхватывает свою палочку, прихрамывая, идет к двери. Нужно оперировать сустав, но она все откладывает операцию, боится. Невысокая, все еще стройная фигура. На постаревшем, но по-прежнему приятном лице выделяются яркие, «бл…ские», как она сама говорит со смехом, зеленоватые глаза.