Достойные жизни

Юджин Дайгон      Достойные жизни.
Вспышка голубого света. Ослепительная молния, протянувшая изломанные щупальца в тумане. Одно из них, как бич, щелкает в полете и бьет по обнаженному, лишенному защиты мозгу.
-Кто я?
Нити, тянущиеся от всего тела, от рук и от ног в безликий туман. Они полые. По ним вытекает, высасывается…
-Кто я?!
Лязг – и никакого тумана. Белая, абсолютно стерильная комната – микробу негде спрятаться. Белая койка в центре. Белая пижама. Худые пальцы, обтянутые бесцветной, морщащейся в складки и тонкой, как целлофан, кожей. На сером шланге болтается круглое зеркальце. Кто-то забыл убрать его, вот оно и свисает с потолка.
-Кто я?
Какое-то эхо, отставшее от сна. Он умчался, грохоча и рыча, пугать других – тех, кто еще не проснулся.
За зеркальцем объективы и датчики. Все честно. Ты видишь то же, что и другие. И поскольку смотреть больше не на кого, ты смотришь на свое лицо, давая крупный план.
-Кто..?
Может быть, ответить этому отставшему эху? Иначе оно не отвяжется.
-Я Юн, донор жизни. Я избран, чтобы продлить плодотворную деятельность моего партнера еще лет на сорок-пятьдесят. Он доказал, что он незаменим, и общество никак не сможет обойтись без его знаний и без его опыта. Безусловно, он достоин жизни и признается таковым в третий или четвертый раз. Нет, он и не думал стареть – никто не позволит ему постареть – слишком велика его ценность. Стареем за него мы, доноры жизни.
Сейчас он находится в одном из пансионатов, под заботливым уходом. Для связи все равно, как далеко он от меня. Передача скоро завершится. Мне обеспечены роскошные похороны, и он, по традиции, скажет речь над моим гробом. О том, как он благодарен мне и моим родителям. Они станут получать хорошую пенсию. После этого он возвратится в свой пансионат, и ему уже не надо будет воздерживаться от особого ухода со стороны сиделок – моих календарных ровесниц. Еще бы, он получит всю мою страсть, так и не реализованную из-за того, что меня избрали в доноры жизни профессора астрологии. Иначе связь стала бы невозможной. Несомненно, ему предстояли плодотворные сорок-пятьдесят лет.
Самое смешное – это то, что я все делаю добровольно. Иначе связь стала бы невозможной. Меня обрабатывали с самого моего рождения. Первым, кого я увидел, появившись на свет, стал тот, кому меня предназначили. А потом уже я увидел свою мать.
Пока я рос, он часто приходил в нашу семью, дарил мне подарки по праздникам, рассказывал, как справедливо устроено наше общество, и как нужны в нем опытные, мудрые люди. Так они сформировали во мне чувство долга. С семи лет меня забрали в академию доноров жизни и всячески развивали меня – физически и интеллектуально. И опять его я видел чаще, чем родителей. В академии меня познакомили с другими донорами – игры наших партнеров, желающих после обновления установить хорошие отношения с нужными им людьми.
Так меня познакомили и с Лиз. И я стал жалеть о том, что я донор. Даже если что-то и будет между нашими партнерами, после того, как нас перельют в них, это будем уже не мы.
Я вспоминаю, каким я был еще месяц назад, но мне уже все равно. Но когда я вспоминаю, какой была Лиз, когда мы впервые встретились и какой она стала сейчас… Совсем недавно, за двадцать дней до сегодня, я видел ее в последний раз – усталую, постаревшую, бледную. Все равно, что высохшее яблоко, бывшее спелым до того, как его сорвали. С этим невозможно примириться.
Каждую секунду нас выжимают по капле. Мы превращаемся в то, чем должны быть они, они делаются такими, какими суждено было быть нам.
Даже если бы я хотел, я бы не смог прервать эту связь. Никому еще это не удавалось.
Мы больны старостью, а старость – неизлечимая болезнь.
Люди достигли Плутона – и космонавты вернулись живыми, но на каждого похоронили по десятку доноров жизни – для связи нет преград и расстояний, но там, где слишком далеко от Земли, достойным жизни нужно подзаряжаться каждые пять-шесть лет. Скоро полетят к звездам – сколько гробов даст такая экспедиция? Несколько сотен тысяч, город средних размеров.
Специальные подразделения, политики, ученые, деятели искусства обходятся в столько же жизней ежегодно.
А профессиональные спортсмены? А летчики-испытатели? Диспетчеры полетов и хакеры? Даже если они живут календарную норму, то доноров на них уходит немало. Их редко делают долгожителями – они сильно изнашиваются.
Какое-то тугое и стремительное колесо вертится в моей груди. Я постараюсь замедлить его, но оно гораздо мощнее моей воли. Уже и спицы его слились в круг. Я боюсь, что оно разорвет меня раньше времени. А впрочем, какая теперь разница? Что этот мэр – мой родной отец. Только для отца я согласился бы на это. Но он не захочет. Я бы тоже отказался взять жизнь своего сына.
Треск. Я опять провалился в туман. Но теперь я вполне отделим от него. Я больше не облако. Опять эти нити. Я рву их. Это очень легко – достаточно только пошевелиться.
Чья-то тень. Это он. Ну, сейчас я покажу ему – за все. За лунные ночи, которых у меня не было с Лиз. За то, что с ней стало. За похороны, на которых он утешит моих стариков. За себя…
Колесо в моей груди уже скребет по подмышкам. Оно разогналось, как трансатлантический экспресс. И. подчиняясь ему, мелькают мои ноги и руки, сжимаясь, словно тугие пружины, тянутся к приближающейся шее. Тень уменьшается, а я наливаюсь силой. И когда я настигаю ее, она исчезает.
А я оказываюсь в той же комнате. Перед носом раскачивается разбитое зеркальце. И руки, мои загорелые волосатые руки, по которым можно изучать анатомию. В осколках зеркальца видны мои волосы – уже не седые, а темные.
Я снова молод! Я по-прежнему здоров! И колесо по инерции ползет последние обороты.
Мне удалось разорвать связь.
Скрип открываемой двери. Испуганный врач.
-Мистер Юн, ваш партнер только что скончался от инфаркта. В течении клинической смерти он постарел на пятьдесят биологических лет.
Он растерян. Еще бы. Такого еще не было.
-Перегорел предохранитель и аппаратура вышла из строя… Вы, наверное, свободны, но мы просим вас задержаться на пару дней – нам необходимо обследовать вас.
А что еще он может со мной сделать? Никому другому я не подойду – связь начинает устанавливаться с рождения донора, и только в конце ее усиливают машинами.
Я договорился, что повидаюсь с родителями и через день приеду для подробного обследования. Несмотря на то, что меня обмерили на скорую руку, все равно налепили датчиков – на дорожку.
Проходя по коридору, я увидел каталку. На ней лежала мертвая старуха. Как бы они не изуродовали ее, я все равно не ошибусь. Это была Лиз.
Вот этого я им не прощу. Хотел бы я посмотреть на ту суку, что явится на ее похороны.
Ничего, мы еще поборемся. Почему-то мне кажется, что перелитое в этих гадов от доноров – и есть сами доноры. Надо только разбудить их. Они без труда одержат верх. Я надеюсь на это, но мне остается только молиться. Интересно, кому? Может быть, тому колесу? Я надеюсь, что Лиз достанется красивое тело.