От Я до А
О творческой жизни я уже писал: о живописи Шишкина и поэзии Пушкина, вообще о музыке. Тяжкая это жизнь, тем более, если любишь. Сегодня любить ее еще тяжелее. Раньше все было как-то проще. Пушкин сидел себе в своем Михайловском, ему в постель чаи подавали. Потом он гулял, ходил к соседкам на пироги с грибами. В общем, с Музами жил он дружно и потому не скучал ни в Санкт-Петербурге, ни в Молдавии, ни на Кавказе. И царь ему не мешал, даже деньжат подкидывал, на погашение картежных долгов.
И при генсеках жизнь , в том числе и творческая, продолжалась – поэты писали и печатались. Были, конечно, жалобы, что не печатают: даже «Крокодил» иногда отказывал. Но он был один-единственный на весь Советский Союз! Зато процветали тысячи стенгазет и многотиражек, в которых рождались и зрели творческие таланты. А Пушкин с чего начинал? С рукописного журнала! Такие кадры ценились во все времена и у всех народов!
Вместо жалоб на «Крокодил», можно было стать даже спецкором вполне уважаемой в районе газеты. Выдавать репортажи из молочно-товарных и свиноферм о трудовых достижениях свинарок и доярок:
«Уже с раннего утра полусонные доярки, дребезжа пустыми подойными ведрами, редкой цепочкой тянулись к МТФ, где их с нетерпением ждали соскучившиеся буренки. Среди них особой статью выделялась спортсменка и комсомолка, молодая доярка Иннесса Расщупкина. Годовой ее надой составляет, в среднем свыше шести тысяч литров, а жирность молока доярки достигла почти шесть процентов!»
Вот такие были тогда доярки и репортажи о них! Одна такая доярочка так припечатала однажды меня своим бюстом к дверному косяку входной двери! Я чуть было не задохнулся от нахлынувших чувств. Бюст был не мраморным и холодным. Это были настоящие упругие молочные железы… Они, пылающие, обожгли меня! Я чуть не потерял сознание. Оказалось, что я занизил жирность молока ее буренушек. И захотела она пришить меня к позорному столбу, но увидев меня, пока ограничилась дверным косяком. Так я был тогда наказан – не попал не только в Молдавию или на Кавказ, но и на сельскую дискотеку.
Сейчас можно писать кому угодно, как угодно и о чем угодно. Даже о любви. В порыве творческого экстаза иной поэт готов объять нечто незримое и необъятное:
«Обниму тебя я, с ног до головы!»
У моей доярочки он замер бы на бюсте, начав все же с головы. Заглянув в очи черные, распечатав губки алые. До ног обнимать сил бы уже вряд ли хватило. Видимо ему попалась цапля, и он, подобно кролику, взбирался на нее, обнимая ее длинные ноги.
В этом шедевре, в котором ноги поставлены впереди головы, я вижу весьма неудачное подражание нашим классикам. Трудно, чрезвычайно трудно сегодня претендовать на певца любви, не дружа с Музой, а только с долларом или рублем, ради которого он вместо ножек, поет о ногах… Подобный певец, как английский лорд не приемлет моих «доярочек» и, как американский Word, предлагает заменить их «дурочками» или «ярочками», пугая красной волнистой чертой. Неужели кроме дурочек нет подходящей замены? Может поэтому певцы все чаще поют на английском, держа наших девочек за дурочек, у которых не ножки, а ноги.
Александр Сергеевич писал о том же, но о ножках:
«Ах, ножки, ножки, где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?»
И при этом поэт, ясно видя проблему «стройности» милых ножек, был очень печален: «Но только вряд, найдете вы в России целой, хоть пару стройных женских ног!»
Я же в своем одноименном романе набрался смелости утверждать обратное:
«Шагают нынче по России
Шеренги стройных женских ног»
Девушки уже маршируют у нас на парадах в коротких юбочках и изящных туфельках. Мы любуемся ими. Кто-то с ног до головы, а кто-то с головы до каблучков. Но головы и ноги не должны лежать, как субпродукты в мясной лавке, в которой ищет пищу поэт для своего вдохновения. Образ любимой это все же нечто цельное, возвышенное и ценное. Ноги цапли и любимой ножки – это полнейшие антиподы! Полный абсурд! Заведомый обман и даже преступление перед публикой, достойной нечто большего подобных объятий.
От них, жадных и корыстных, не только задохнуться можно…
Свидетельство о публикации №215091001015