Достаточно, чтобы вернуться

   Я крепче прижала к груди плюшевого медвежонка - он смотрел на меня умными глазами и говорил одуматься. Холодный ветер трепетал грязные каштановые волосы, пузырил бледно-желтую ночнушку, в ушах отдавались хлопки ткани и крыльев летучих мышей. Они здесь повсюду, успокоились после моего нежданного вторжения, высовывают из укрытий любопытные мордочки, смотрят умными глазами, говорят одуматься.
   Где-то внизу мой дом, в моем доме мой муж и ребенок, и они орут один громче другого, один бессмысленней другого, один гаже другого. И крыса, гадкая жирная крыса, сейчас должно быть ползет по дырявому одеяльцу в кроватке, замерла у тонкой шейки, хищно шевелит усами, болтает хвостом, что как червяк могильный, который поглотит мое мертвое тело уже совсем скоро - осталось сделать пару шагов.
   Медведь покачал головой, сказал голосом матери:
   - Ты сама себе жизнь испоганила. Я же говорила, столько раз я тебе повторяла, что ты еще совсем девчонка, что тебе только в куклы играть, дура ты бестолковая! Что аборт нужно было сделать! А она - люблю, справлюсь. Вижу я, как ты со своим муженьком-алкоголиком и выродком вашим справляешься. Не смей приходить больше - и дальше сама справляйся.
   Ага, ага, кивала я, справлюсь - и вспоминаю, как лежу избитая под столом на кухне, а там таракан ползет, большой, рыже-бурый как мой медвежонок, смотрит на меня. Я сама словно этот таракан, бесполезная паразитка. Сильнее чуть ступить на меня, надавить парой трудностей, и останется лишь грязно-желтое пятно.
   Я скрутилась на карнизе старого собора, высоко-высоко над землей, не шевельнусь. Я слышу счастливый предрассветный шум ярмарки, ее яркие огни, ее сладкие песни, мясо и глинтвейн.
   Летучие мыши порхают вокруг, проносятся тенями и ядовито шепчут украдкой:
   - Вы только посмотрите на нее - словно из помойки выползла. Дочь таких уважаемых родителей, а такой муж, такая жизнь.
   - Она за ребенком своим совсем не следит, она, говорят, его только мучает из ненависти - голодом морит и связывает - слышите, он кричит все время.
   - Плачем все время заливается...
   - А муж отвратителен, неудачник. Пропойца. На работе и недели задерживается. Живут в нищете, стыдно кому сказать, дочь таких уважаемых родителей.
   Я заплакала, распугала всех мышей и отбросила дурацкую игрушку. Я совсем сходила с ума, не помнила, как забралась сюда, безумным призраком пробравшись сквозь спящий город, сквозь вечно незапертые двери, показанные когда-то мечтательным священником. Не помнила как давно оставила малышку, мое маленькое счастье, мое величайшее несчастье... хотя какая разница как давно, если навсегда. Я ведь решила - хватит мучений. Ребенка пусть в приют забирают, я все равно мать никудышная, ужасная. Совершенно чудовищная...
   - Понятное дело, чудовищная, раз только и умеешь, что страдать - сказало чудовище - горгулья, уродливая словно демон, несчастная, прикованная к собору каменными цепями. Она и ее сестры не порождение моего измученного разума, не голоса вины и унижений, что вечно преследуют меня, а самые настоящие живые горгульи, старые подруги. Когда-то в детстве - Боже мой, это ведь было так недавно - я приходила сюда и отпускала их на волю. Они бескрылые, но жилистые и ловкие, и хвост у них такой же сильный как крысиный. Я их отпускала, и горгульи неловко срывались с постаментов, скатывались со своих шаров-насестов. Но не злились, и вздыхали свободно и счастливо. Разминали застывшие члены и разевали клыкастую, жуткую-жуткую, пасть, а потом возвращались на место, туда, где стояли веками, сторожа покой, изгоняя демонов, извергая дождевую воду из ртов.
   Я приходила сюда давным-давно, тысячу лет назад, когда еще ребенок во мне был крошечным зародышем, когда я еще любила до безумия, не слушала никого. Я приходила сюда как сегодня с его подарком, глупым плюшевым медвежонком. Счастливая-счастливая-счастливая, я пускала мыльные пузыри как маленькая девочка, и горгульи, что скалились доброжелательно и снисходительно не сдерживались, прыгали следом за радужными шарами, протягивали перепончатые лапы, разрушали все оковы.
   И я так хочу - шаг, за мыльным пузырем, которым оказалась моя великая любовь, мое лелеемое счастье, что лопнуло - хлоп.
   Шаг - свободна.
   - Ну ты и сука... - вздохнула каменная тварь, и взмахнула своим хвостом, который как крысиный.
   Поймать бы ту чертову крысу. Я и сама могу это сделать. Иначе она действительно однажды убьет мою девочку. Да просто укусит, заразит, и она умрет.
   - Почему вы всегда возвращаетесь? - мой голос хриплый и визгливый одновременно разрезал утреннюю тишину, раскромсал тяжёлый воздух, сдавливающий плотным коконом, на лоскутки, и я вздохнула полной грудью, и вдруг поняла, что не все так страшно, больно, безнадежно.
   - А ты почему? - осклабился в зубастой усмешке, дернул заостренными ушами - уродливый и забавный монстр. Я подошла и обняла его старое каменное тело, пористое, шершавое, я посмотрела вниз, на распростёртый город, на красные крыши, на зеленые пятна деревьев, на горящие огни магазинчиков на первых этажах вековых домов. На случайного прохожего, что видел меня и вертел пальцем у виска. Я посмотрела куда-то вниз, где был мой дом, грязный и запущенный, где спал мой ребенок после тяжелой ночи плача, где спал мой глупый муж, после тяжелой ночи скандалов.
   Почему нельзя просто все оставить бедной-бедной избалованной девочке, которой только в куклы играть, а не с настоящим ребенком нянчиться, которая всю семью опозорила, выгнана из дома, пария несчастная, благодатная тема для сплетен за ужином...
   Горгулья клацнула пастью, и я, пискнув, отскочила прочь.
   - Все будет хорошо, - сказала она, уверенно, как и положено каменной глыбе.
   И этого было так достаточно, чтобы вернуться.