Ермолка рассказы 5

                5


Дед Ермолка прикорнул, сидя возле дома. Как старый мерин умудряется уснуть прямо в борозде, точно так же и он.  Когда деда тронули за плечо, он сделал вид, что задумался, глаза сразу открывать не стал. Когда он медленно поднял голову и посмотрел на подошедших к нему людей, то чуть было не матюгнулся.
– Здравствуйте, дедушка, – сказала одна из двух  женщин.
Вместе с ними был и партийный секретарь колхоза Николай Николаевич.
– Секретаря я знаю, – медленно проговорил Ермолка,  набираясь достоинства, – а вы, вроде, не наши, не деревенские. Своих я всех знаю.
– Мы из центральной усадьбы нашего колхоза, приехали, вот, с комиссией. Из правления колхоза.
– Точно! – вдруг воскликнул старик, – это вас ещё полгода назад ждали! Долго же вы добирались.
– Нет. Нам только вчера сказали, вот мы и приехали, – отвечала бойкая женщина.
– Ну, значит, в тот раз не вас ждали. А, вы по какому, интересно, вопросу?
– Вышло постановление об ужесточении борьбы с самогоноварением, – вступил в разговор секретарь, – мы приехали, чтобы прекратить эти безобразия.
Николай Николаевич говорил так жестко и уверенно, что ему хотелось верить.
– А на центральной усадьбе уже справились с этой бедой, – спросил старик.
– Да! – как отрезал, ответил партиец.
– Тогда, что ж, тогда зачинайте и здесь войну, – согласился дед.
– А вы не подскажите, кто на данный момент занимается этим самым самогоноварением? – спросила женщина.
Говорила она одна, другая только помалкивала, прижимая к груди папку с бумагами.
– На данный момент? – переспросил Ермолка.
– Да, – кивнул секретарь, чтобы нам зря не ходить по домам.
– Это надо подумать, – Ермолка поудобней сел на своём месте и начал рассуждать, – самогон у нас гонят трёх сортов. Пашаничный, с дрожжами и сахаром, я ещё знаю, гонят из муки с хмелем.  Самый лучший – это пашаничный, крепкий и мягко пьётся, но долго выстаивать. На дрожжах быстрее, тоже крепкий, но припахивает сивухой. А из муки и слабый, и вонючий,  и мутный, зато его получается много. Вас какой интересует?
– Дед, нас интересует не, как его делают, а кто его гонит? – уточнил Николай Николаевич.
– Только я думаю, что из муки сейчас и не гонят, это раньше делали, когда сахара не было, значит, остаётся два. Опять же, пока из пашаницы брага выстоится, её и так выпьют, и гнать уже нечего. Будем считать, что гонют только из сахара и дрожжей.  И делов-то остаётся – узнать, кто дрожжи покупал, вот вам и злодеи.
– Я сейчас в магазин сбегаю, узнаю, кто дрожжи покупал, – вдруг отозвалась молчавшая до сих пор молодая женщина с папкой в руках.
Она уже отошла на несколько шагов, как её остановил Ермолка:
– Не ходи. Зря только пробегаешь. Бабы дрожжи берут и для стряпни разной, и хлеб каждая свой замешивает, – размышлял старик, – хотя, хлеб из опары ставят, без дрожжей.
– Ну, вот, – обрадовался, было, секретарь.
– Да и дрожжи у нас не продают в магазине, бабы их из города заказывают, – вслух раздумывал Ермолка.
– Так, что тогда, – совсем растерялся секретарь.
– А ничего. Придётся тогда рассуждать по-другому, – вам-то всё одно, с чего-то надо начинать. А здесь дело верное.
– Ну? – спросила женщина.
– С чего бы самогон не зачинали, а конец у этого дела – один, – начал Ермолка.
– Конечно один, – согласился Николай Николаевич, – выпьют его и всё.
– До выпьют, ты ещё погоди. Для начала брагу надо нагреть и пропустить через змеевик, ты, что в школе не учился? У нас все школьники знают, как самогон добывают. А где его нагревать? Не будешь же летом печку дома топить, значит, где?
– Где? – враз спросила комиссия.
– В бане! – сказал дед, – а теперь поглядите, никто бани не топит, значит…
Вдруг все увидели, что из бани бабки Нюрки идёт дымок. Не сказать, чтобы сильно, но заметно.
– Наверное, Никита Иваныч мыться пошёл, – предположил на всякий случай Ермолка. – Это мужик Нюркин.
Только комиссию это не остановило. Они все трое рванули с места и в галоп. Это ж надо счастье такое выпало, поймать на месте преступления самогонщиков. Нюрка попыталась грудью встать против комиссии, но Николай Николаевич, ничего не объясняя, аккуратно отодвинул её решительной рукой, освобождая проход для других.
Никита Иванович летом баню старался топить два раза в неделю. Летом на коже появлялись какие-то красные пятна и очень зудились, когда приходилось хоть немного вспотеть. Тогда бабка запаривала ему в ванну чистотел, вот Никита и принимал лечебные ванны. Ходил в последнее время в баню с внуком, двенадцатилетним подростком. Было дело, что оступился старик и упал, так едва беда не приключилась, хорошо внук увидел да позвал взрослых. Ничего, обошлось ушибами. Только с тех пор бабка Нюрка посылала деда в баню с внуком.
Едва Никита Иванович собрался залазить в ванну, как дверь вдруг распахнулась, и в баню ввалились посетители. Все оторопели. На лице у женщины с папкой расплылась добрая улыбка. Другая женщина прикрыла рукой рот, а Николай Николаевич зыркал глазами по бане, искал самогонный аппарат. Внук спрятался за дедом.  Первым заговорил Никита Иванович:
– Это, что ещё за собачья свадьба? А ну-ка пошли отсель! – он схватил пустое ведро и совершенно голый решительно направился на посетителей.
Гости выскочили ещё быстрей, чем зашли. Едва не сбив с ног бабку Нюрку, они выбежали со двора. Пробегая мимо деда Ермолки, даже не посмотрели в его сторону.
– Ну, споймали самогонщиков? Протокол написали или нет? Чегой-то вы резво проверили.
Никто Ермолке не ответил.
– Аникита Иванович? Аникита Иванович, – звала бабка Нюрка под дверью, – вы там живые?
Она звала мужа по имени отчеству.
– А чего мне изделается? – сказал старик, – только я ничего не понял, чего они хотели? Смотрины, никак, устроили? Боюсь, внука не сглазили бы.
– Они от Ермолки пошли к нам, я схожу, разузнаю.
– Сходи.
После бани она рассказывала мужу, что это была комиссия из правления, искали, кто самогон варит.
– Небось, Ермолка и отправил их к нам.
– Говорит, что, как только они увидели, что баня топится, так сразу и побежали.
– Врёт. Я Ермолку не знаю, что ли. Тот сбрешет и не улыбнётся. Это ж надо придумать такое, две бабы и мужик в баню ввалились. Ай  да, Ермолка, – Никита Иванович рассмеялся.
Он никогда не обижался на проделки Ермолки, наоборот, всё удивлялся, откуда только у него чего берётся.
Утром Ермолка пошёл в магазин. Надо было прикупить бидончик постного масла и махорки. Без масла ещё терпимо, а без махорки совсем тоскливо. Ермолка складывал в рюкзак покупки: пачки махорки, кулёк мягких пряников,  конфеты подушечки. Пока он собирал рюкзак Манька Спирина, говорила с продавщицей:
– В городе была на прошлой неделе, смотрю очередь в магазине огромная. Стала спрашивать, что дают, так люди стоят, ничего не говорят. Едва разузнала, что продают самовары.
– А зачем тебе самовар? – спросила продавщица, – с ним столько мороки.
– В том-то и дело, что никакой мороки. Электрический самовар. Воды налил, к розетке подключил и через полчаса швыркай чай. Хошь один, а хошь всей компанией. Только краник поворачивай.
– Ну его, только зря электричество переводить, на печке чайник быстрее вскипит.
– Это зимой, а летом – в самый раз. А зимой  накидочку кружевную на него набрось и любуйся.
– И дорогой?
– Дорогой. Больше пяти рублей стоит. Только мне всё равно не хватило, разобрали.
– А мне вчера такой самовар предлагали здесь в деревне, но я отказался, – сказал между делом дед Ермолка.
– Кто? – спросили женщины.
– А вы не знаете? – загадочно сказал Ермолка, – вчера комиссия из правления была, с самогонщиками у них война. Говорят, что  если добровольно отдать самогонный аппарат, то взамен получишь самовар электрический. Я не поверил, что электрические самовары бывают, отказался. А теперь думаю, что зря, – Ермолка закинул за плечи рюкзак, взял бидончик с маслом и направился к двери.
– А не врёшь? – засомневалась Манька.
– Ты же видела людей из правления, – обратился Ермолка к продавщице.
– Были какие-то.
– Ну, вот они и были, трое. Две бабы и секретарь.
– Да, трое, – согласилась продавщица, – верно, видела.
– А у меня есть  старый аппарат, может его сдать? – спросила Манька.
– Теперь тебе самой на центральную усадьбу его везти придётся, – решил дед, – только кто ж тебя повезёт.
Старик хлопнул дверью и направился домой.
– Врёт Ермолка, наверное, – засомневалась продавщица.
– А, как не врёт? – сказала Манька и решительно направилась к своей усадьбе.
Вечером Ермолка сидел вместе с Никитой Иванычем. Старики смеялись над промашкой вчерашней комиссии.
Манька подбежала к дому Ермолки, как загулявшая корова глаза навыкат, хвост трубой.  В руках палка, лицо красное от злости.
– Ты гад! Гад! Гад! – она даже затоптала ногами, – дурак старый! Тьфу на тебя! Тьфу! Тьфу! Это же надо такое наврать!
– Тебе, что самоваров не хватило? – спокойно спросил старик.
– Какие самовары?  Какие самовары? Не было там никаких самоваров! Оштрафовали меня за аппарат на пятёрку.
– Значит, самовары закончились, остались одни штрафы, – сделал заключение старик, тебе ещё повезло, тебе хватило пятирублёвых штрафов, а другие-то штрафы по пятьдесят рубликов. Дурак! – передразнил Ермолка, – дурак, может, и я, а оштрафовали тебя.  Зря ругаешься. Можно сказать, счастье тебе привалило, а ты лаяться.
– Какое счастье? – удивилась старуха.
– Ну, дак, пять рублей – это тебе не пятьдесят. Ещё на мешок сахара сэкономила.
– Точно по пятьдесят рублей? – растерялась Манька.
– А хошь,  вон у Никиты спроси, – Ермолка кивнул на соседа.
– Верно, что ли? – спросила она Никиту Ивановича.
– Тот ничего не понял в разговоре, но соседу поддакнул.
– И, вправду, подвезло, – пробормотала Манька и молча пошла домой.
– Чего это она? – спросил Никита Иванович.
– Утром в магазине я ей сказал, что если кто сам добровольно сдаст самогонный аппарат, то в правлении колхоза за это дают электрический самовар.
– И, что?
– Видишь, возила аппарат, оштрафовали её там на пятёрку.
– Нет, Ермолка, не помрёшь ты своей смертью, – сказал Никита Иванович.
Два старика, словно пацаны - подростки весело захохотали.