Черный голубь на завтрак

«Нет ни одного человека, который бы все познал,
но к этому надо стремиться»

Казанова

Стремление все познать – свойство авантюриста…

Снились всякие ужасы, хотя он не пил накануне. Он вообще не пил, осуждая это презренное занятие… Вот, уже противоречие. Но он соткан из них. И кто такой «он»?

Кровать у окна, где стоит уже тысячу лет. Он - в одежде, поверх одеяла, на которое упал поздно ночью, когда вернулся.

Их было десять, кто были в команде. И сейчас девять лежали на крыше, рассредоточившись по периметру, как было задумано. А он еще внизу ощутил, что не его это. Какая-то сила тянула за джинсы, за икры, не давая шевелить ногами. И тяжесть в пляжном зонтике, где лежало «это», казалась неимоверной.

Он ушел, смешавшись с толпой, когда другие занялись тем, что и как было задумано.

Мусорной щепкой выплыл под аркой боковых ворот в потоке безымянных сограждан под темным полушарием видеокамеры. И невзрачным муравьем заторопился прочь.

Это оказалось так легко и было так необходимо. Поступал верно, спасая себя и что-то большее. Одумался. Возможно, Всевышний остановил. Но шлейф судьбы уже клубился сзади.

Мысли, как обычно, клеились в несуразные фразы.

Сначала сгоряча блуждал по городу, потом запрятал «это» в надежном месте.
И только с наступлением темноты пробрался в дом, стараясь не звенеть ключами. Мама спала.

Ночью вздрагивал от диких бессвязных сновидений. Майка намокла от пота. Но когда забрезжило утро, не хотел открывать глаза. Его могли забрать в любой момент, и лучше, если он будет по крайней мере себя контролировать.

Тихо. Бред, подумал он, размыкая веки. Не может быть! Неужели реальность хуже, чем кошмар? Неужели то, что было, ему не приснилось?

Черный голубь с шумом залетел в окно, гербом распластавшись в белом проеме. Пронесся вдоль дипломов и памятных фото на стене, взгромоздился на шкаф. Зловещий, как ворон. Откуда взялась эта тварь?

В коридоре услышал шаги. Это мама встала, прошла на кухню. Что-то рано?! Бессонница.

Но отлепилась дверь холодильника, щелкнул тумблер электрочайника. По плите заерзала сковорода.

Зачем он полез в это дело, чего ему не хватало? Он не околевал с голоду, и можно привести еще тысячу причин, по которым ему следовало просто жить, скромно и незаметно наслаждаясь каждый днем. Но он захотел большего. И, как ни отвратительно осознавать, дал себя оболванить, поверив в идею. 

Паническое раскаяние.

Что теперь?! Перед глазами шершавые в темных потеках бетонные стены, убегающие вниз, на дно колодца, куда бросит его судьба, и где ему предстоит провести много лет. Где не будет ни завтрака, приготовленного заботливой материнской рукой, ни самой матери. Не будет, скорее всего, никогда. А будет лишь одиночество в неведомо страшном мире, где он будет страдать и терпеть. И откуда выйдет согбенным стариком.

Безжалостная судьба.

Сейчас позвонят, постучат, ворвутся.

Грубо возьмут, повлекут, дыша больными внутренностями и держа за предплечья.

Потом, спустя много дней мать передаст никчемные на воле, но нужные в заточении вещи. А ему самым ценным будет казаться именно воля, которой он не дорожил. Но ведь он сознательно пошел на это, отдал себя в руки манипуляторов, которые сами ничем не рискуют. Готов был пожертвовать всем – нет, не всем, а самым главным?!

Жизнь, светлая жизнь его обрывается прямо сейчас, очень скоро. Безвозвратно в прошлом будет картина его уютной комнаты, с обоями теплых тонов и пестрым ковром на полу, с хрустальными вазочками и сувенирами, которые, как на витрине, выстроились на стеклянных полках шкафа. Никогда он не перейдет свободно из этой комнаты в другую, не сядет небрежно за стол, где у него будет вилка и нож, и вкусный завтрак. И те приятные звуки, которые сейчас доносятся из кухни, будут ему только сниться.

Все это сменит цементный холод, решетки на окнах и мысли о том, как постирать грязные вещи, которых до сих пор, но чистых, было у него в избытке. И серые бетонные стены, которые отсекут его от жизни и свободы.

Безысходность давила со всех сторон, он разделся, спрятался под одеяло, свернулся в клубок, как… кот.  И домашнего кота, тощего и равнодушного, никогда больше не увидит. А тот даже не заметит его исчезновения.

Но его бил озноб. Он презрительно усмехнулся: что, надеешься зарыться в одеяло так, чтоб никто не нашел?   Скоро, скоро придут те, кто потащит из кровати, а он будет раздет и беспомощен! 

Нет, ни за что…

Он вскочил и поспешно оделся.

Вышел в коридор. От аромата поджаренных тостов делалось грустно до тошноты. Но ноги медленно и обреченно, как на эшафот, несли туда, откуда он доносился.

- Немного подгорели, - сказала мама расстроенно. Она недавно взяла моду поджаривать хлеб.

- Ничего, - он проглотил комок в горле, стараясь придать голосу беспечность. 

- Как ты себя чувствуешь? – встревожилась она. – Плохо спал?

От ее взгляда ничего не скроешь.

- Да, не очень, - выдавил он.

Вот-вот раздастся тяжелый топот на лестнице, пронзительный звонок в дверь. Почему у него нет крыльев, как у того голубя?

«Ее сердце будет разбито, если… она переживет», - подумал он, опустившись боком на стул и украдкой глядя на ту, что накрывала на стол, ни о чем не подозревая, но уже с озабоченным выражением лица.

Мелкие морщинки словно сетка вуали. Еще не седые волосы, а может, седые, но крашеные. Женщины начинают краситься еще девушками.

Тосты, овсянка, кефир. Сам он забыл, когда был в магазине. Теперь она все будет делать одна.

Сознание подсказывало: она не дождется его или будет совсем немощной и старой, когда он вернется.

Через десять лет. Или больше?

Она села рядом, взяв его руку и глядя в глаза. Своими – добрыми, усталыми, в красных прожилках.

Мягко сжала, сказав:

- Перестань, успокойся. Все хорошо. Ты здесь, и мы живы.

Ее рука - как рука альпиниста, не дающая второму, кто в связке, сорваться в пропасть. От ее пальца, прижатого к запястью на пульсирующей вене, исходило тепло. Оно возвращало к реальности. Неужели?!

Он думал, что выдержит максимум два года, а провел там десять…

-Знаешь, - она улыбнулась, вставая, - наш кот поймал голубя, черного. Но я не дала ему съесть его и выпустила через балкон…

***