Тихо вокруг...

«И что за ночь такая муторная?  Как несвежее пиво. Мысли всякие пеной лезут, воспоминания отрыжкой… Мне всего 23, а я сижу  у телевизора, потягиваю пивко, поднимаю себе настроение какой- то древней юморной программой. Винокур старается, куплеты поёт. Знакомый мотив! Ну да, вальс «На сопках Маньчжурии». Смешно. «Тихо вокруг, только не спит барсук»… Ха, Лёшка Барсуков точно не спит. У Барсука сегодня свадьба. Все одноклассники там»…

Пётр тяжело вздохнул, окинул мутным взором батарею боевого пивного запаса, перевел взгляд на лежащую перед ним фотографию школьного выпуска, усмехнулся: «За каждое лицо, как за отдельного «иуду», отдельной банкой – пли!» Резко, как чеку гранаты, сорвал кольцо с новой банки.

«А моё-то прозвище с детства было Селезень. От фамилии  Селезнёв. Логично. Но противно. Что-то липко слюнявое, тягуче склизкое, мерзко зелёное. Мне всегда казалось, что все, кто её произносит, брезгливо морщатся. Селезень – Слизень. Фу! И ещё вспоминают непутёвого отца, бросившего мать с тремя малолетними детьми ради городской вертихвостки. Распетушил, мол, Селезень  хвост, завидев однажды заезжую смазливую кралю на берегу озера, повёлся на частнособственнический интерес и буржуазное благополучие без особо трудных телодвижений. Сам-то упорхнул, самец камышовый, а фамилию оставил. Разумеется, я, законный  носитель папашиного «погонялова», в глубине души всегда боялся, что унаследую все пороки селезнёвской породы. А вот вам дудки! Я никогда не ощущал себя таким. Потому перед тем, как получить паспорт, решил изменить свою дальнейшую жизнь одним росчерком пера. В прямом смысле этого слова».

И Пётр тепло улыбнулся, вспоминая разговор с матерью накануне этого знаменательного для него события. Она гладила  накрахмаленную рубаху, а он, будущий «гражданин», стоял рядом, в одних трусах, и рассматривал острые как лезвие стрелки на брюках.
- Ма. А твоя девичья фамилия какая?
- Горлова. Когда маленькой была и вправду горластенькой росла. А девицей стала – Горлинкой звали.
- Горлинка. Красиво. Женюсь на моей Павле – Горлинкой звать буду.
- А ты чего удумал? Где это видано, фамилию отца вычеркивать?
- Он нас из своей жизни вычеркнул, не поморщился. И что страшнее?
- А знаешь, ты прав, сын. Пошли вместе. Я и девчонок перепишу на свою фамилию.

С тех пор  Пётр Горлов словно распрямился, выше стал и достойнее. Появилось  другое настроение жить. Всё как-то получалось само собой. И вот на тебе, новая «заковыка».

 Пётр бережно обвёл на фото контур девичьего лица.
«Эх, Павла, Павла. И зачем только тебя так бабушка назвала? Ну, родились мы в день святых Петра и Павла. И что? Меня, ясно дело, назвали  Петром. А тебя- то зачем Павлой?  Словно одной пуповиной повязали, и всё твердили, что наша судьба на небесах прописана.  Я смеялся сначала: пока росли, Павла даже не смотрела в мою сторону. Серьезная. Правильная. У неё и уменьшительного имени-то не было. Павлинка – смешно и не серьёзно. Пашка – так ведь не пацан. Павла и всё.  А меня немного стеснялась, особенно когда родственники называли на все лады Петенькой, Петюнчиком, Петушком. И только мама звала Петрушей. Павла  окликала всегда по-взрослому – Петром и не иначе.  А потом - таки  сдружилась со мной. Я не дурак. Понимал почему. Да чтобы отвязались другие.  К ней подкатывали многие. Лёшка Барсуков – в первых рядах. Ещё бы! Статная краса с  косой до пояса.  Ни у кого из девчонок таких красивых волос  не было. Тоже от бабушки достались. Та в гроб ложиться собралась, руками косы сплела на груди, словно заколдовала. Вот и Павла, если заплетёт одну косу, вечно перекидывает туда-сюда. Если две, то разложит на грудях, а концы в ладонь. Привычка подергивать косы у неё с детства. Будто подстёгивает себя, силу в кулаки собирает. А мне что? Быть рыцарем такой девчонки… Я уже был счастлив».

- Петруша, у тебя всё в порядке? – Мать осторожно заглянула в комнату. Увидев хмурого сына и одинокое пивное застолье, покачала головой: - Зря ты так убиваешься. Вот увидишь, всё образуется…
- О чём ты говоришь, мама? Всё уже случилось. Печать в паспорте. Павла – чужая жена. Понимаешь? Уже ничего не изменишь. Иди спать.
- Как знаешь. Помню, однажды тебе ничего не помешало поменять паспорт. А тут какая-то печать…Спокойной ночи, сынок.

Мать мягко улыбнулась и закрыла дверь.

«Эх, мама, мама. Сравнила! Тогда я сам всё решил. А тут Павла решала. Вот я и хочу разобраться. Почему Барсуков? Или принцессы за рыцарей замуж не выходят? Думай, рыцарь печального образа, вспоминай…
А что вспоминать? После школы автомехаником работал и ни на миг не упускал из виду Павлу. Заочно в институт поступил. Чтобы соответствовать. Она – на юридический. Я – на экономический. Подумал – раз своё дело открывать, надо в цифрах соображать. Встречались после института. Привет-привет. Потрепались – разошлись. Летом  на Стрелку ходили, лодку на прокат брали, в затоне лилии собирали, закатом любовались. Вот так четыре года и пролетели.   
И вдруг на тебе! Выходит замуж. И за кого? За Лёшку Барсукова! Он вообще после школы куда-то пропал. Одни говорили, что  на севере, на заработках, другие – что в тюрьму угодил, срок тянет. А потом оказалось, что парикмахерские, массажные салоны, пивные бары каким – то образом прилипли к Барсуку. Наш город, хоть и областной центр, больших надежд просто так в карманы не раскладывает и конкуренцию не отменяет. А этот хмырь ни с того, ни с сего вдруг приличные «бабки» настриг, наскрёб, напенил»…

Пётр отставил банку в сторону, поднёс кукиш к фото Барсукова. «Нет уж. За тебя, урод, пить не стану».  Взял авторучку и превратил  улыбку одноклассника в долларовую купюру. Подумал и округлил наглые глаза в  огромные пятаки, а уши наградил серьгами – копейками. Полегчало…

«Вот с чего ты меж нами  нарисовался, гнилой пень – чёлка набекрень? Как так? Я столько лет девчонку обхаживал, берёг, как свою «ласточку» - иномарку. И отдать? От сердца оторвать?»

Авторучка,  медленно соединявшая два юных лица Петра и Павлы одним сердцем, остановилась. Петру контур показался тонким, неуверенным. И в руках  появился красный фломастер.  «Сердце»  на фото моментально вспыхнуло ярким пламенем, да так, что и в самом Петре разогрело, распалило  ревнивое чувство обиды.

«Замуж предлагал. Отказалась. И что смешно,  я ведь тоже не дерьмо в проруби. Классный автомеханик, свой автосервис открыл. Второй собрался приобрести. Деньги почти собрал. Дом в деревне, что достался от деда, продавать начал. И за эти две недели моего отсутствия»…

Фломастер вернулся к собственному фото, и над ёжиком русых волос появился жирный знак вопроса.

«Нет, я-то чем не по нраву? Как там, в песне? «Не косой и не рябой, а такой, как надо». Спортивный малый. Если по делу, кому угодно  «репу начищу», не спасую. И что девчонке надо? Принца на белом коне? Так я знаю, Павла не такая, не охотница за олигархами. Но и не «синий чулок». Просто шибко правильная. За то и уважаю. А может, я просто её не знаю?»

И он ближе придвинул к себе девичье лицо. Но никакой загадки не обнаружил. Честное, открытое лицо. Наивные, доверчивые глаза. И всё же фломастер занудливо сплёл упругие косы тугим узлом - вопросом.
«Кто ты? Проезжая дорога?
Иль заповедной тропки сны?
Улыбка праведная Бога?
Или ухмылка Сатаны?»

Петр со стоном отвернулся от фото.  «Чпок!» - порадовалась  очередная банка.
«Тихо вокруг, только не спит барсук» ... Продолжал упрямо утверждать с экрана безмятежный  Винокур.

«Как же, тихо… Там, в лучшем баре города сейчас гремит свадьба. Ого-го – го  какая! По нынешней моде - с крутыми прибамбасами и приколами, типа «мордой в торт», «шампанское – в ширинку». Что там ещё? «Шарики с секретом»? Представляю картинку: под громовую песню Тома Джонса «Секс-бомб» невеста прокалывает кучу надутых шаров с презервативами внутри.  Подружки  со смехом собирают «резинки», прячут в букет невесты…с намеком о будущем бешеном сексе, а та потом бросает букет в толпу. Сколько «резинок» выпало на лету – столько детей будет… Господи, какая пошлость! Вот она, «ухмылка Сатаны»! Ничего святого! Даже в ЗАГС идти побрезговали. Прямо в ресторане брачуются.  И это всё сейчас происходит с ней, моей Горлинкой»…

Петр скривился, скомкал пустую банку и с силой бросил в угол.  Тут же «чпокнул» следующую, с каждым новым глотком закидывая в себя новые вопросы.

«Интересно, чем он её околдовал? Ярким опереньем модного гардероба? Ценником с пятью нулями на безупречном деловом костюме? Офисным галстуком с бриллиантовой заколкой?  Выбритым пробором?  Слащавой улыбкой, приклеенной  к сытой морде?»

Банка с остатками пива зависла в воздухе. «А я-то что сижу, сопли  жую, на кулак мотаю? Сейчас пойду и хотя бы начищу эту сытую, наглую …» Пётр вскочил и ринулся во двор, к машине. Через десять минут он уже был на месте. Яркая иллюминация во дворе бара молча кричала о роскошной свадьбе.  И Пётр сразу не решился выйти на этот праздник света, скрылся в тени высокого кустарника.

На широком крыльце курили два охранника, перекидываясь ленивыми фразами. Горлов прислушался.
- Жалко девчонку…Хозяин поиграется в медовый  месяц и сдаст её Рябому, в общий гарем.
- И зачем тогда свадьба? Такие деньжищи псу под хвост.
- Не смеши меня, Сопатый. Лешак столько бабла в день гребёт, на десять свадеб хватит и ещё останется. А девчонку жалко. Чистая она. И не про него. Образованная, скромная. Таких сейчас не делают…
- А чо пошла? На «бабки запала?
- Да у неё дома какая-то фигня.  Кому-то срочно нужна операция за бугром. А Барсук – не фраер. Тему просёк и заточкой под ребро ультиматум: мол, бабки отвалит, если замуж за него пойдет. Она в отказ. А через день сама прибежала, вся в слезах и вся согласная. Ну, вот он и устроил это стрип-шоу. Шоумен хренов! Как пить дать, Рябому сбросит барышню. Лешак обид не прощает.

Пётр стоял в кустах, не шелохнувшись, обхватив голову руками.
«Барсук! Бар сук! Лёша! Лешак! Владелец ночного борделя. Ах ты, мразь!»

Горлов не удержался, зарычал и вмиг взлетел по ступенькам ярко освещённого вертепа. Угрюмые «шрэки», видимо предупреждённые о нежеланном визитёре, молча переглянулись и дружно сделали шаг вперёд. Пётр остановился, мгновенно осознав, что напролом не получится. Шутливо поднял руки и улыбнулся:
- Пардон, служивые. Ухожу. Всё в порядке...

Прыгая по ступенькам вниз, он беззаботно поиграл ключами и, насвистывая в такт цыганистой мелодии, рвущейся из бара, ещё раз обернулся и послал хмурым  амбалам  громкий воздушный поцелуй. Те грубо хохотнули и отвернулись. И в этот момент Пётр  резко свернул вправо, в кустарниковые джунгли, решив обогнуть здание с другой стороны. Однако  завершил  прыжок удивлённым протяжным свистом. Перед ним, в центре яркой цветочной клумбы, словно беломраморная статуя нимфы, возникла фигура невесты. Она одной рукой сжимала мятую грязную фату, другой - чёрные тугие косы, напоминавшие верёвочную петлю. Ещё две тонкие чёрные полоски стекали с мокрых ресниц…
- Я… Я сбежала. Мне страшно. Не могу я так… Петруша, родной, спаси.

Они осторожно выбрались на аллею и бегом пустились к парковке, но им навстречу из кустов неожиданно вывалился пьяный свадебный гость. Он, видимо, только что избавился от избытка еды и алкоголя и на ходу вытирал слюнявые губы. Увидев бегущую пару, «страдалец»  радостно встрепенулся и захлопал в ладоши.
- О! Уже невесту крадут! А возьмите меня…

Остолбеневшие на миг беглецы приставили палец к губам и рванули дальше. А гость, довольный прикосновением к тайне, вслед им участливо ответил:

- Тс-с-с… Молчу, молчу. Никому. Традиция есть традиция.

 Дверь бара открылась, и  вместе с музыкой выплеснула наружу самого  жениха с двумя размалёванными девицами. Обслужив дам огоньком, Барсуков  достал себе сигару и с видимым равнодушием обратился к охранникам:
- Ну, что? Появлялся?
- Был. Но мы – стена в натуре. Слинял, петух общипанный…
- Да всё тихо, босс.

Барсуков довольно хмыкнул, глубоко затянулся ароматной сигарой и с удовольствием выпустил дым колечками. Первое колечко, ровное, правильное – улетевшая в прошлое светлая юность. Второе, рваное, ломанное -  зона по глупости, за уличную драку. Третье. .. - огромная чёрная дыра бизнеса в прозрачно-призрачном ореоле вопроса. И он позволил себе окунуться в эту черноту…

…На перекате тысячелетий, когда вся страна стала быстро делиться на богатеющих и беднеющих, он сразу понял, к какой части населения хочет примкнуть. И ещё усвоил, что легальным  бизнесом миллионы не заработаешь. Вот тогда-то его прозвище Барсук вдруг тоже резко разделилось на две части: «бар сук». Он  быстро и ловко обзавелся нелегальным гаремом «ночных бабочек». Одних наловил зелено долларовым сачком на обочинах уже известных придорожных «точек».  Других – в болотного цвета коридорах нищих  студенческих общежитий. Третьих – в виртуальной и беспросветной мгле интернета. Просеяв весь улов через жесткое сито идеальных параметров девиц и разнообразие вкусов будущих клиентов, он поставил над гаремом бывшего другана по зоне Рябого, а сам остался в тени. И зашуршала «зелень» в карманах, зазвенели нолики на счетах, зашкалил авторитет среди прочих городских авторитетов.
Так и крутился: днём – приветливый и угодливый «Фигаро», ночью – замкнутый и лютый Барсук – пашА. Спрашивается, а как же совесть? Как говорят классики, совесть была в доле…
Барсуков ещё раз затянулся и выпустил два ровных колечка. «О! Свадебные! Вершина желаний - Павла!».

Приплясывая и прихлопывая, на крыльцо, наконец, взобрался почти протрезвевший гость. Барсуков любезно приоткрыл ему двери, и тот, проходя мимо жениха, заговорщицки прошептал:
- Ой, выкуп готовь, женишок! Невесту-то украли…
- Уж как водится. – Мило улыбнулся в ответ Барсуков и перевёл гневный взгляд на охранников. Те вытянулись в струнку.
- Не выходила, Алексей Григорьевич. Мамой клянусь.– Отрапортовал старший.- Каждые пять минут весь белый периметр на связи.
- Идиоты! «Черный квадрат» вам на каждый глаз!  Живо в погоню! – Вырвал из рук охранника  радио мобильник, набрал в лёгкие воздуха, но вдруг закрыл глаза и застонал: – Отбо-ой! 
Мобильник полетел в кусты, а несостоявшийся жених пожал плечами и рассмеялся: – Это я идиот! Арлекин твою «в шашечку»!  Любовь такой Мальвины ни за какие деньги не купишь. Не судьба…

…. Пётр и Павла вот уже второй час сидели рядом в лодке, что стала их пристанищем на Стрелке под гостеприимным звёздным куполом. Уютный ресторанчик «Поплавок», убаюканный тихим плеском речных волн,  светился одноглазым ночным фонарем и мирно дремал напротив беглецов.
- Петруша, я ведь Лёшкины деньги не взяла. Грязные они… Что теперь с мамой будет?
- Не печалься, Горлинка моя.  Есть деньги. Я дом деда продал, ферму, землю. Прорвёмся.
- Спасибо тебе. Так спокойно стало.  А…
- А о нём не думай. Он уже в прошлом. Ничего не было.
- А ничего и не было, Петруша. Ты у меня первый…
Пётр нежно прижал к себе Павлу и негромко, почти шёпотом, запел:
Тихо вокруг. Только не спит Барсук.
Свадьба накрылась, как тазом утюг.
Вот и не спит Барсук…

Звонкий девичий смех коснулся легкой волны и… потонул в звуках оркестра. На открытой веранде ресторана  вспыхнула яркая иллюминация, и грянули аплодисменты гостей. Вперёд вышел … Барсуков, собственной персоной, и поднял руку.

- Дамы и господа! Прошу прощения за розыгрыш и спешу представить вам настоящих виновников торжества. Жених – Пётр Горлов. Невеста – Павла Ильинская. Встречаем, господа!

Реакция «молодоженов» была неожиданной. По крайней мере, для гостей. Испуг  в глазах Павлы красноречиво предостерегал Петра от очередной «пакости» Барсука. И они, крепко  взявшись за руки, побежали в обратную от реки сторону, к лестнице, ведущей  вверх, на набережную. Но Барсуков предусмотрел всё. Им навстречу, в окружении телохранителей  бизнесмена, спускались по лестнице… мать Петра и отец Павлы. Счастливые улыбки, подвенечное платье  невесты и парадный костюм жениха в руках родителей не оставляли никаких сомнений в том, что всё происходит по правде.

А Барсуков, не моргнув глазом, продолжал  дружеским тоном тамады:
- Господа! Пока молодожены и работники ЗАГСа готовятся к регистрации, позволим себе по бокалу шампанского. Шампанское – в студию!

Для Петра и Павлы всё дальнейшее происходило как в тумане:  торжественная регистрация прямо в «Поплавке», кольца, цветы, крики «Горько!», вальс Мендельсона, подарки гостей…
Очнулись, когда Барсуков снова поднял руку, требуя тишины, и сказал:

- А теперь подарок от меня.- И сделал знак охраннику. Торжественно,  под звуки оркестрового туша, робот-качок вынес блестящий кейс и с каменным выражением лица поставил перед молодожёнами. Барсуков, заметив недоумение на их лицах, прокомментировал: - Здесь два миллиона. Это вам на первое время…

- Нет!-  Разом выдохнули новобрачные. А Павла тихо добавила:- Мы не возьмём эти деньги, Лёша…

Тишина в зале наступила такая, что слышен был ленивый плеск волн за открытыми настежь створками веранды. Барсуков усмехнулся, характерно пожал плечами: - Мне они тоже не нужны. - Развёл руками и снова дал знак охраннику. Тот невозмутимо забрал кейс, вышел на веранду и со всего маху забросил его в глубокие, такие же невозмутимые речные воды. Оторопь гостей перешла в решающую фазу. Несколько мужчин ринулись на веранду. Кто-то спешно начал раздеваться, кто-то сразу бросился за борт и поплыл к месту падения кейса. Остальные, ахая, охая, перешептываясь и переживая, столпились у бортиков простыми зрителями.

- А я-то думал, что  утопил все человеческие пороки… – Барсуков присел на перила рядом с Петром и Павлой. Показывая закуренной сигарой на ныряльщиков, уныло спросил. - Как вы думаете, бабло победит зло?

- Такое бабло и есть зло.- Отвернулся Пётр, не желая видеть унизительную картину на реке, где охранники вылавливали и выносили на берег разочарованных гостей. Кейс никто так и не обнаружил.

- Не переживай. – Барсуков тоже развернулся и точным броском послал потухшую сигару в урну. - В том кейсе вообще не деньги. «Куклы». Простая резаная бумага. Настоящие я перевел в благотворительный фонд, который оплатит операцию матери Павлы. А вот эти …. ваши. Они чистые. – И он снова щёлкнул перстами, подзывая, возможно в последний раз, своих верных псов, стоявших в дверях с большой спортивной сумкой в руках…

Взрывался, хлопал, раскатисто шипел и тонул в ночном небе финальный аккорд свадьбы – цветисто развесистый фейерверк.  Он весёлыми отблесками отражался на лицах потрясённых зрелищем гостей. Но не тамады. Пётр заметил грустную тень  в глазах Алексея, почувствовал себя неуютно, будто без вины виноватый, и дружески обнял его:
- Спасибо тебе. Я понимаю, через что пришлось тебе переступить. Прости, что не верили.
- Да ладно, квиты. Я тоже не верил в вас. И вообще, считайте, это у меня такая форма протеста: спрыгнуть вовремя с поезда, идущего в ад.
- А как же ты теперь, Лёша? – Участливо заглянула ему в глаза Павла.
- Уеду. На заработки честного имени. Помнится, Никита Михалков хорошо сказал: «Первую половину жизни человек работает на имя, вторую половину – имя работает на человека». Так что у меня ещё уйма времени. А знаете, что я сделаю перед отъездом?
- Что? – В один голос спросили молодожёны.
- Поменяю фамилию в паспорте…