3

- Это был такой красивый дождь, что люди от него даже не прятались.
- Так не бывает.
- Бывает. Ты просто не видела красивых дождей.
От этой первой любви многие не уцелели. Тем лучше для них. Слабачки. И катетеры воткнуты в розовые вены внутри исхудавших рук, и гонят коктейли магнезии по соточкам миллиграмм. Оставим их. Играем дальше, мой смелый мальчик. И краем глаза наблюдаем за тем, что твориться вокруг нас. И происходит вот что – как часовой механизм работают люди, идущие по своим делам и машины, которыми управляют они, также передвигаются по сложным геометрическим фигурам, но предсказуемо и от того страшно и неприятно тебе и мне. Куда же вся вакханалия движется в каком-то танце индейцев, и солнце, как бубен у бога-шамана в руках. Вот мы и повзрослели в свои девятнадцать лет. Начинаем учиться думать за себя и за того кто рядом – родной, тёплый, красивый, сильной, свой.
Сегодня такое майское утро, что в рюкзаки покидали пожитки – зубную пасту, зубную щётку, скраб для тела, шампунь, двое трусов и маек, смартфоны, mp3 плееры, док-станцию, четыре usb’и провода для четырёх разных, твоих и моих девайса. Всё. Пересмотрели ещё раз. Мы готовы выйти в массивную рыжую дубовую дверь в коридор, обнимать этот майский и – уже день.
Свалили из всех мест, где обитали мы. Съёмная квартира, университеты – учились, ну надо же, библиотеки, квартирники, кафе, социальные сети. Взяли билеты в куда-нибудь там. Отчаяная, красивая, стройная девчонка. Мягкий, очкастый, романтичный мальчишка. Господи, ну куда мы лезем? Не в петлю ли?
Вокзал похож на серпантинную дорогу: не останавливается никогда. Поезд пришёл такой длинный красно-синий, стекольный. Привёз с собой будущее из тех мест, куда мы отправимся через пятнадцать минут. Вода. Жареные ножки курицы, той старушке, которая торговала при входе на вокзал. Держит за руку – как вовремя, даже страшно. А готова ли я высокая, девятнадцатилетняя девушка вверить ему: девятнадцатилетнему парню с перспективами и протекциями свою судьбу и жизнь? Не хочу отвечать себе на этот дурацкий, философский, взрослый вопрос.
Город отрывается от взгляда пары, как лейкопластырь трёхдневный от кожи. А, ведь, даже, не думали уезжать в такой прекрасный, маленький, морской, высокий город – Азов. А ведь решились – разбили копилки, сняли все деньги. И что удивительное – оказалось, что можно полететь в Египет. Но Египет, это слишком по-обычному, обычному, от слова обычай. Обычай есть такой, летом улетать в Египет, Турцию, Сочи, Анапу. Обычай это не плохо, но не в девятнадцать лет, когда в ушах играет музыкальная группа «The chemical romance», и думаешь, о сексе каждые пятнадцать минут; и чувствуешь, как подошва твоих старых серых высоких кед нащупывает Путь. Именно Путь с большой, заглавной буквы, а не путь с маленькой, строчной.
Тебя зовут Макс.
Меня зовут Лиза.
Вот и познакомились сегодня, так же как и каждый день, я знакомлюсь, Макс, с тобою заново в течение двух лет и чуть-чуть больше, чем два года. И влюбляюсь в тебя по новой. Обрастаю словами к тебе из словаря, которого ещё нет в печати, не написали. Да и слов-то, таких не придумали.
Поезд начал движение в сторону северо-запада. Надо же, мы взяли спальный вагон на двоих. Не посмотрели в билеты. Спальный номер большой с двумя кроватями, на которых застелена бежевая, в красный рисунок постель. И всё это накрыто кремовым пледо. Красный стол посередине кстати пришёл. Что ж, копилки разбиты, и весь кэш в наших рюкзаках. Вперемешку. Говорим о том, что это безумно весело. Если учесть, что мне завтра на пару к Сергею Михайловичу. Нашему неизменному профессору русского языка. Тебе идити на работу к девяти часам в "Музторг". Это, как сказала бы наша подруга Даша – мы сломали гештальт. Даша умная. Даша – психолог, которая работает надзирателем в женской колонии строгого режима. В свои двадцать лет надзирателем. И по возможности всегда улыбается. Вот кто её просил там работать, да и за руку никто не приводил, и не держат её там. Говорит, платят там прилично и много времени остаётся после.
Вот так мы все – я, Макс, да и Даша, верно, тоже, живём – после. Всегда после чего-то. Не выспавшейся ночи. Работы. Возвращений в транспорте в дом. Макса колотит, он этого не замечает. Я краем глаза наблюдаю, как у него расширяются зрачки, он седьмой раз закусывает верхнюю губу, и гладит шею раз пятнадцатый.
Еда лучше после секса… как некстати пришла мысль из журнала «Elle»
Он говорит одно слово – Лиза. Тянется ко мне укрыться, такой сильный парень с огромными ручищами, вдруг, забоялся ехать. Обнимаю его, левой рукой запираю дверь. Смотрю напрямик в его карие глаза и говорю серьёзно так, и, сильно – успокойся, я с тобой, успокойся. Мнём такое красивое и чистое, и яркое постельноебельё. Плед сползает на чёрный пол. Стук колёс. И я кричу и вгрызаюсь ногтями в бесцветном лаке тебе в большую спину. Мы первый раз занялись любовью в спальном вагоне. Едем, смело, в Азов, ещё день и мы там. Но впереди, между Волгоградом и Азовом - мы, и сутки, и поезд, и за стёклами его Россия. В такие моменты тянет вспоминать, найти у себя в памяти события, которые яркие и поворотные в жизни. Помнишь, как ты подарил мне огромный букет ромашек. А я сказала тебе, что не люблю цветы. И ты мне больше никогда не подарил ни одного цветочка? Дурак. А помнишь, как в апреле третьего числа мы убегали днём от метрдотеля на жилом комплексе «Парус». После бессонной, а после и после сонной ночи. Которую мы провели на чёрной крыше. Фотографировали панораму города, его птичий вид, грызли орехи, пили колу. Похолодало, и грелись: ты взял пуховый, огромный, серый платок и тёплое, не менее огромное, шерстяное одеяло. И укутавшись, вместе, мы смотрели на звёзды, и ни капельки не было холодно, а лежали мы на сыром бетоне, покрытым толстым одеялом и укрылись платком – это чудесно. И помнишь…. О, сколько этих помнишь. И всё надёжно спрятано в дневнике, ведь если спрятать чувство в сердце, то это так не надёжно, сердце может остановиться и всё растеряется. А бумага сохранит.
Никто у меня не заберёт тебя (странное чувство неотпускания от себя тебя).