Антрацитовый мир. Глава 2

Серый снег хрустел под ногами. В этом городе настолько много смога, пыли и прочей грязи, -  что какая-либо чистая белая материя уже давно казалась чем-то из ряда вон выходящим и необычайно удивительным. Леня и Горацио не спеша приближались к серой пятиэтажной панельной хрущевке.
 
Леня, вот уже как 4 месяца, пришел из армии, и все это время жил у своей девушки Кати. А свою однокомнатную квартиру на 4 этаже дома, к которому они подходили, - сдавал в аренду с того самого момента, как начал отдавать долг своей родине. Данная квартира досталась ему от бабушки, которую он очень сильно любил. Живя с родителями в другом городе, находящемся в 2 тысячах километрах, – он каждые каникулы приезжал к ней. Не приехать – было бы самым великим преступлением. Именно Мария Николаевна, будучи доктором исторических наук привила ему любовь к истории, что и привело к его поступлению на соответствующий факультет в педагогический вуз, в котором и преподавала бабушка, естественно на бюджет. А сейчас он работал учителем истории и обществознания в школе № 4, планируя на лето поступление в магистратуру в тот же вуз, где уже учился.

История смысла не имеет. Эти слова, сказанные некогда Карлом Раймундом Поппером, и часто цитируемые бабушкой, Лене особо нравились. Ведь это ставило историю в один ряд с такими понятиями как жизнь, любовь... То есть со всем тем, в чем смысла искать не нужно, и даже несколько нелепо, - оно само придает смысл всему остальному. А людей, которые все-таки пытались это делать, Леня называл «гнилыми философами», занимающимися никому не нужным разглагольствованием о всем и так давно понятных и очевидных вещах. История просто учит нас не повторять допущенных в прошлом ошибок. От ее знания и правильного понимания зависит наше будущее, а это самое главное, – ведь прошлым жить нельзя, а настоящее через пару минут уже прошлое. Минуло уже 4 года как не стало Марии Николаевны, но Леня по-прежнему хранил в телефоне ее номер, в трудные минуты его набирая, в бессмысленном ожидании ответа или хотя бы гудков. И ему становилось легче…

Первый этаж, второй, третий…Леня поднимался по ступенькам аккуратно и медленно, касаясь их лишь передними частями ступней, облаченных в тяжелые ботинки, оставляя свисающими пятки. Он настолько часто так поднимался по лестнице, из соображений полезности нагрузки для ног, которая никогда не бывает лишней, что это вошло в привычку, и сейчас он не обращал на это никакого внимания. Ноги сами шли подобным образом.

Четвертый этаж. Леонид замешкался, совсем позабыв в какой именно из карманов он сунул ключи. Пришлось потревожить Горацио, опять задремавшего, и, наверное, больше всего сейчас мечтавшего – наконец-то уже расслабиться лежа на большой кровати, накрытой огромным махровым одеялом, уткнувшись в ноги своему хозяину. Нашел. Но Горацио от этого, уже окончательно проснувшийся, еще больше засуетился в предвкушении выполнения хозяином миссии швейцара. Леня отвлекся на кота, и одно неловкое движение и… Ключи полетели вниз...

Третий этаж, второй, первый… Леня, оставив Горацио возле двери, теперь уже словно норвежский лыжник на последней в своей жизни олимпиаде, бежавший за уехавшими вперед него лыжами,- мчался вниз. Взяв ключи, он также, как и в первый раз, аккуратно и медленно, стал повторять прошлое свое восхождение.

Первый этаж, второй, третий…Внезапно дверь однокомнатной квартиры резко открылась, да так, что хлопнула Лене по лбу.

 – Жеванный крот! – воскликнул с явно недовольной интонацией Леонид.

 – Ой какое недоразумение. Вы уж простите, что сразу вас не убила и вы еще на ногах. Вы опять в подъезде курите? – прозвучал голос, источник которого был еще скрыт за фейерверком из звезд и искр в Лениных глазах.

Вновь обретя зрение, он увидел перед собой низкое, морщинистое, худенькое, седое, облаченное в зеленый халат, существо. Слегка прищурив левый глаз, он определил его как одинокую, вечно недовольную тем, что другие все еще живут, а не существуют как она, бабушку 75-лет. Это была Надежда Васильевна. Без нее и без Ольги Николаевны, проживающей ниже, подъезд уже давно бы превратился в помойку, в которой бы непременно ночевали бомжи, а наркоманы организовали здесь притон. По крайней мере, так считали они. Отчасти с этим был и согласен Леня, к тому же в свое время они ему настолько успели надоесть, что он их, в каком-то смысле, даже полюбил и представить без них подъезд уже попросту не мог. 

– Надежда Васильевна, это я Леня… Леня Матвеев. Вы меня не узнаете?

– Ах… Леня. – прищурив правый глаз, будто зеркально передразнивая Леонида, промолвила бабуля. – Скажи своим ужасным жильцам, что бы больше не курили в подъезде, иначе я вызову участкового.

– Я бы с превеликой радостью, но боюсь, что ничего не выйдет. Они съехали недели две назад, так, что ждите новых. – Леня ехидно улыбнулся. – Надеюсь, они будут лучше прежних.

Дверь перед ним захлопнулась, так же неожиданно, как и открылась. Явно будет шишка, – констатировал в своих мыслях он.

– Могли бы и извиниться, – сказал, уже одной только двери, Леня.

Леонид, трезво решив, что опасность уже миновала, а в большей степени из вредности, достал голубую пачку сигарет с желтым верблюдом на фоне пирамид, коробок спичек с кукурузником, и закурил. Он всегда прикуривал только от спичек и терпеть не мог зажигалки, считая, что вкус сигареты тогда совсем другой, более насыщенный и живой. К тому же газом после них не пахнет.

Докурив сигарету и выбросив бычок в мусоропровод, он вернулся к своей квартире, взял заскучавшего кота под мышку и открыл дверь. Кинув Горацио вместе с курткой и шарфом на кровать, сбросив ботинки, включив чайник, Леня стал жадно перебирать книги, оставленные жившими здесь двумя молодыми людьми, называвшими себя славянистами и спавшими вместе в одной постели. Но для него они были просто Хиппи, так как были просто, всего на всего, очень похожи на тех еще самых настоящих представителей этой субкультуры из шестидесятых. К тому же у одного из них на руке все время была бело-зеленая фенечка. А занимаются ли они с друг другом войной или же любовью, следуя лозунгу Хиппи, его не волновало. Да и вообще к гомосексуалистам он относился спокойно, и считал ниже мужского достоинства опускаться до насмехательств и измывательств над геями и лесбиянками. Настоящий мужчина никогда не будет делать таких вещей, также, как и открывать дверь с ноги. Так, что, хотя у него и были сомнения в правильности их ориентации, но больших эмоций, чем легкая добрая улыбка, - они никогда у него не вызывали.

Майн Рид - любовь советских школьников, Достоевский, Толстой – вечная классика, Фридрих Ницше – красивая чушь в которую вникать не хочется, иначе не уснешь. Наконец среди найденных им книг он обнаружил «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи.

 – Ну и какие же вы к черту славянисты, я же говорил, что Хиппи. Так и знал, голубые Хиппи. Меня не проведешь. – сказал Леня, свободно и легко засмеялся, радуясь словно ребенок, узнавший в один момент ответы на все свои вопросы, заданные взрослым.

Звонкий смех заставил проснуться Горацио, а также снова вдохнул жизнь в эту пустующую уже половину месяца квартиру.

Проведя книжную ревизию, Леонид прошел на кухню и открыв холодильник, как и ожидал, обнаружил его абсолютно пустым. Нужно было идти в магазин. Он неохотно накинул куртку, покрутил за усы Горацио, и уселся в коридорчике на пуфик, готовя свои ноги к походу. И тут заиграла песня This is the End американской панк рок-группы Anti-Flag. Это был телефонный звонок. Леня сначала предположил, что звонит потерявшая его Катя, но, достав из переднего кармана штанов телефон, сильно удивился, увидев звонок от его сестры Марии. С ней он очень редко общался, настолько редко, что в последние годы их общение сводилось к поздравлению друг друга с днем рождения и новым годом.

Он сидел неподвижно ровно 10 секунд, потом придя в себя и не дождавшись припева, ответил.

  – Да, Маша.

  – Леня, привет. Твой отец хочет тебя видеть…

  – Я не хочу его видеть, и мы уже давно это обсудили. Это было его решение. – Леня, чуть помедлил, а потом с прежней твердостью продолжил. – Он сам выбрал.

  – Лень послушай, он любит тебя, всегда любил, он не хотел того, что случилось. Он не думал, что все так…

  – Если это все, что ты хотела сказать, то думаю, -  разговор окончен.

  – Лень, он умирает, приезжай, успеешь к похоронам, – холодно сказала Мария, закончив диалог.

Леня сидел в полном оцепенении минут 20, пока к нему не подошел Горацио. Это заставило его встать и увидеть, что все это время сидел на книге, избежавшей ревизии. Он медленно протянул к ней свои длинные жилистые руки, и взяв, - спокойно перевернул. «Каждый умирает в одиночку». Ганс Фаллада.