Сыны Всевышнего. Глава 37

Глава 37. Руди и Киса


Роман сидел на диване в гостиной и под уютный шум дождя перебирал старые фотографии времён студенческой юности отца. Воспользовавшись отсутствием босса, он решил постараться раскопать какую-нибудь информацию о его злосчастном приятеле, добровольно отказавшемся от своей силы.

Ага. Вот он – Руднев. Трудно не узнать этот презрительный взгляд. Гладкие чёрные волосы блестят на солнце. Роман умилился: даже в простой светлой рубашке босс умудрялся выглядеть зловеще. Лет двадцать ему здесь, наверное: какой-то он непривычно тонкий, хрупкий. С кем же он тогда мог дружить? Роман скользил взглядом по лицам отцовских однокурсников и не видел ни одной прочной связи. Руднев со всеми этими людьми имел только поверхностные контакты.

– Узнаёшь? – рядом на диван сел отец (ловушка сработала). – Это дядя Витя, – он указал мизинцем на паренька рядом с собой. – Эх, надо будет позвонить ему. Что-то я совсем закрутился. Даже не помню, когда мы в последний раз встречались…  А это Руднев, кстати.

– Андрей Константинович? Похож, – Роман изобразил на своём лице интерес. – А что это он как будто не рад вашей компании?

– Да у него, вроде как, своя компания была. Точнее, приятель у него был. Не из наших. Постой-ка, я тебе его сейчас покажу!

Что – вот так сразу?! Сердце Романа пропустило пару ударов, пока отец искал нужный снимок.

– Вот он. Гляди.

На колени Роману легла выцветшая любительская фотография. Снимали очевидно на чьей-то квартире. Какая-то студенческая вечеринка. На переднем плане отец, приветственно поднимающий бокал. Жест явно был адресован тому, кто снимал. А на заднем плане Руднев поглощённый беседой с взъерошенным мальчишкой, который выглядел лет на семнадцать, не больше.

– Они, вроде как, на этом дне рождения и познакомились. То ли этот парень просто с кем-то пришёл, то ли он чей-то родственник… – пальцы отца продолжали выуживать остальные фотографии, относящиеся к тому же вечеру. – Как же его звали?.. Точно – Женя! В отличие от Руднева, весёлый был такой парень! Правда, пил здорово. Но на ногах, тем не менее, держался. Я помню, когда он уже порядочно набрался, фокусы стал нам показывать. Свечку перед собой поставил, щёлкнул пальцами – она загорелась, ещё щёлкнул – погасла. Я до сих пор не понимаю, как он это делал. Все ахают, а он смеётся, как сумасшедший и всё к бутылке прикладывается.

Потом что-то ещё выделывал невообразимое… А, вспомнил! Будильник взял с комода – ну, знаешь, раньше такие были механические, огромные – рукой над ним поводил. Тот как начал трезвонить – все уши позатыкали. Стрелки вертятся, как пропеллер. Потом – дзынь – что-то там оторвалось, он хрюкнул и замолк. Отобрали у него будильник. Он ещё облака разгонял. Да-да! Без дураков! На балконе – как будто мел со школьной доски стирал… Потом какие-то фокусы с картами показывал. Долго его не отпускали, всем хотелось попробовать его подловить, но – не вышло. В конце хозяин принёс бутылку шампанского – из холодильника, между прочим, так что рвануть сама она не могла – так этот Женя просто поглядел на неё, руками взмахнул, сказал «пуфф» и – пробка в потолок. Но самое интересное: рядом стояла бутылка вина, уже открытая, так она ни с того ни с сего взорвалась и осколки по всей комнате разлетелись. Ты знаешь, мне только сейчас в голову пришло, что на фокусы это как-то совсем не похоже…

На это замечание Роман только усмехнулся и с интересом покосился на отца: «А за столько лет неужели не возникло никаких сомнений? Боже мой, до чего же люди боятся всего, что выходит за рамки обыденности! Они готовы проглотить какие угодно неправдоподобные объяснения, лишь бы только спокойно жить дальше!».

Перебирая снимки, Роман с восторгом выудил тот, на котором загадочный Женя глядел прямо в объектив: скуластое лицо, очень выразительный резкий восточный разрез глаз, взъерошенные волосы, демонстрирующие полное пренебрежение к внешности. С удивлением Роман осознал, что с Рудневым они практически ровесники. Просто этот Женя вёл себя, скорее, как трудный подросток, чем как взрослый человек. Потому и выглядел несолидно. Да и роста он был небольшого.

Взгляд у рудневского приятеля был очень тяжёлый. Но не потому, что он намеренно фокусировал в нём свою силу, а потому, что в его глазах плескался безумный внутренний хаос. Его взгляд подавлял и завораживал, как зрелище разбушевавшейся стихии. Видно было, что этого паренька терзают совершенно нечеловеческие страсти, которые делают его неуправляемым маргиналом.

Перед глазами почти сразу поплыли картины: тот самый будильник, жалобно звякнувший перед тем, как окончательно умереть. Брызги стекла от рванувшей вдруг бутылки и выплёскивающееся на скатерть красное вино: по белой ткани стремительно расползается пятно вишнёвого цвета…

А вот и Руднев, который ужасно злится, выволакивая нового знакомого из квартиры. Ни слова не говоря, босс мрачно тащит его за собой по улице, не обращая внимания, что ноги у парня заплетаются, и он спотыкается на каждом шагу. Руднев внезапно останавливается и, приперев своего нового знакомого к стенке, проводит рукой перед его лицом, как будто снимает невидимое покрывало. Тот сразу трезвеет. Ощущение не из приятных. Парень чувствует, как на него наваливается жуткая тоска и отвращение ко всему на свете. А Руднев вдруг начинает на него орать.

– Аплодисментов захотелось?!! Скучно тебе, урод?!! В цирк работать иди!!! Ненавижу таких самовлюблённых кретинов! Шут гороховый! Если ты не можешь элементарно не высовываться, нечего тогда и ныть! «Ах, я так больше не могу. Не знаю, зачем мне всё это. Бессмысленность моего существования сводит меня с ума…». Если бесценные трактаты использовать для того, чтоб ножки стола ими подпирать, тогда конечно – нелепость бытия прёт изо всех щелей! Ты ничего не сделал, чтобы в твоей жизни появился смысл! Тебе нравиться жалеть себя, напиваться, как свинья, и зевак потешать!..

Внезапно отрезвевший Женечка долго не может понять, кто он, где он, и что, вообще, происходит. Но заметно, что смотреть на Руднева ему приятно. И слушать интересно. А, главное (Роман остро почувствовал это вместе с Женей) рудневское общество дарит ему стойкое ощущение внезапно обретённого душевного равновесия, завершённости, целостности и полноты бытия. Поэтому уйти Рудневу будущий доктор не дал, увязался за ним, и до утра бродили они по спящему городу, увлечённые беседой, полной захватывающих открытий.

До слуха доносится голос отца, продолжающего свой рассказ:

– В общем, прикипели они друг к другу. Я потом часто видел их вместе. Честно говоря, до сих пор не могу понять, что же их связывало. Руднев – такой педант, сдержанный, ужасно скрытный и помешан на своей внешности. А Женя этот был просто какой-то псих. Он мог вытворить, что угодно, например: искупаться в фонтане прямо в одежде, отдать все свои деньги первому встречному, который об этом попросит, или сказать в лоб какую-нибудь гадость. А уж на то, как он выглядит, ему было откровенно наплевать. Руднев его, вроде как, опекал и сдерживал. Понятия не имею, где он учился. Может, и в нашем институте, только на другом факультете? Не знаю. Ну а после института я их обоих из виду потерял…


***
Когда отцу, наконец, наскучило перебирать воспоминания о своих студенческих годах, Роман, незаметно прихватив наиболее удачные снимки, закрылся в своей комнате.

Созерцая жутковатое мерцание в глазах рудневского подопечного, он, в отличие от отца, прекрасно понимал, что этих двоих между собой связывало. Он чётко увидел это, когда наблюдал их перепалку в тёмном переулке. Они просто узнали друг друга. Ничего рассудочного, никаких соображений вроде «мы с тобой одной крови, значит должны держаться вместе». Поглядели и поняли, что знают друг друга уже тысячу лет.

Итак, Руднев этого психопата опекал. Очень на босса похоже. Любит он кому-нибудь покровительствовать. Нет сомнений, что Андрей Константинович и в двадцать лет был разумен и осторожен. Здесь Роман был полностью на стороне босса. Вон отец до сих пор не подозревает, что в его однокурснике есть что-то необычное. Что-нибудь, что можно было бы расценить, как ненормальное. А этот парень настойчиво подставлялся, демонстрируя свои таланты первым встречным. Напивался и вот так вот запросто зажигал пальцем свечки. Ему повезло, что никто ничего не понял. Что он не нарвался на кого-нибудь, кто захотел бы его использовать. Поэтому Руднев на него и наорал. И правильно сделал.

Внезапно Роман так разволновался, что аж во рту пересохло: сейчас он узнает, что там на самом деле случилось с этим парнем! Не то, чтобы он не доверял рассказу шефа… Нет, он отлично понял, что Женя был именно таким: придурком, который может выйти на Красную площадь и крикнуть во весь голос, что хочет быть сирым и убогим, как все, и с безумным блеском в глазах наблюдать потом, как магия вытекает из него по капле и растворяется в воздухе. Но всё же отчаянно хотелось узнать причину столь неадекватного поступка. Интуиция подсказывала Роману, что если бы столь нелепая просьба была высказана Женечкой, к примеру, по пьяни, её бы никто не услышал.

Роман погладил пальцем фотографию, с облегчением ощущая идущий от неё жар: значит, этот психопат жив. Очень хочется посмотреть, где он, и что с ним сейчас. Но это подождёт. Сначала самое важное.

Роман позволил своему сознанию скользнуть глубже, в прошлое. Он с удивлением узнал, что Женя учился в медицинском институте. И неплохо учился… Надо ли говорить, что у него были ярко выраженные целительские способности?

Вот городская больница, куда его отправили работать после учёбы – унылое заведение, обшарпанное изнутри и снаружи. Тоска. Периодически возникает Руднев, внешне ведущий жизнь скромного инженера – ему необходимо отработать три года по специальности. Но Руднев при этом весь опутан какими-то таинственными контактами, нагружен отпечатанными на машинке затёртыми рукописями, занят посещением загадочных мероприятий.

– Держи. – Руднев весело щурится и выгружает на стол невероятно потрёпанную рукопись. Пижонская чёлка падает ему на глаза, и он небрежно встряхивает головой, отводя волосы рукой. Конечно же он в костюме, который сидит на нём идеально, и, разумеется, под пиджаком безукоризненно белая рубашка и аккуратно повязанный галстук.

– Что это? – уныло вздыхает Женечка. Белый врачебный халат делает его взрослее и ответственнее и очень ему идёт.

– Какие-то аюрведические трактаты. На три дня выпросил. Специально для тебя.

– Руди, ты спятил? Как я за три дня с этим разберусь?

– Ты же на дежурстве! Значит, спать тебе всё равно не полагается…

Женечка, пробежав глазами пару строк, настолько погружается в чтение, что под утро Рудневу приходится отбирать у него машинописные листки силой, чтобы заставить приятеля поесть.

А вот набитый людьми школьный спортзал. На столе (чтобы всем было видно) мужчина с обнажённым торсом – роскошная шевелюра с проседью, фигура греческого бога – показывает йоговские асаны.

– Мне нужен доброволец, – он внимательно оглядывает зал, и взгляд его останавливается, как ни странно, на рудневском приятеле, которого в такой толпе и заметить-то трудно из-за его невысокого роста…

– Вам, Женя, нужно научиться контролировать свои энергии, пока они не разорвали Вас на части, – серьёзно говорит Комаровский и внимательно смотрит на молодого доктора. Все уже разошлись. Женя и йогин беседуют вдвоём в пустом зале. Причём Женя с лёгкостью копирует позу лотоса, в которой непринуждённо сидит Комаровский. Он вообще оказался очень гибким, а его сомнамбулическое сознание словно создано для медитаций. Комаровский всё это прекрасно видит и старается донести до Женечки мысль, что йога ему жизненно необходима.

Краем сознания Роман улавливает, что Руднев всё это время ждёт приятеля на школьном крыльце. Подняв воротник плаща, он поёживается от холода и морщится от стылых брызг осеннего дождя, которые долетают до него, несмотря на то, что он прячется под бетонным козырьком почти у самой стены…

Через некоторое время можно заметить, как сильно этот Женя изменился. Отрастил свои волнистые волосы и собирает их в хвост. Движется он теперь очень грациозно и уверенно, как хищная кошка. И малиновый пиджак сидит на нём отлично. Правда Руднева этот цвет выводит из себя, и он безмолвно страдает, когда приходится выгуливать сей безвкусный прикид.

Женя с самого начала зовёт Руднева «Руди» и тот послушно откликается. Руднев, в свою очередь, называет  приятеля… «Кисой».

Здесь Роман не удержался и долго, жизнерадостно хохотал.

«Киса, оставь свои бандитские замашки! Ты же давал клятву Гиппократа!», – раздражённо цедит Руднев, когда Женечка направляет на него дуло пистолета. Доктор прищуривается, нехорошо усмехаясь, и сдвинув прицел немного в сторону, нажимает на курок. «Придурок!» – орёт белый, как полотно, Руднев, отнимая у него пистолет. – «Я тебя когда-нибудь в Кащенко сдам!!!».

М-да, весёлая у шефа была жизнь. И приятель – весёлый такой…

Тут Романа ощутимо тряхануло: он увидел, как Женечка читает Евангелие. Вот она – точка отсчёта. Что там Андрей Константинович говорил про слюнтяйство?

В комнате полумрак – только светильник на стене над диваном освещает тонкие страницы из рисовой бумаги. Длинные тёмные волосы свешиваются на лицо, но Женечка не удосуживается их убрать. Он подавлен. Он в отчаянии. Ему страшно.

Услышав шаги в коридоре, Женечка поспешно прячет маленький томик под подушку.

– Киса, хватит хандрить, – брезгливо морщится Руднев, заходя в комнату. Он делает шаг вперёд, но внезапно останавливается, поднося руку ко рту, как будто пытаясь сдержать тошноту. – Я же просил, – сдавленно произносит он, с ненавистью глядя на приятеля.

– Дыши глубже, – спокойно советует ему доктор. Он поднимается с дивана, подходит поближе. Скрестив руки на груди, он смотрит на Руднева бесстрастным взглядом, впрочем, с лёгким оттенком жалости. – Тебя это не настораживает? – неприязненно интересуется он.

– Меня настораживает твоё прогрессирующее слабоумие, – отрывисто выдыхает побледневший босс.

– Не в твоей компетенции ставить мне диагноз, – прохладно отвечает Женечка. – Давай, дыши: вдох-выдох, вдох-выдох… – Он поднимает руку и в такт своим словам взмахивает ладонью: вверх-вниз, вверх-вниз.

Руднев безотрывно глядит ему прямо в глаза и почти засыпает стоя. Доктор берёт его за руку и подводит к дивану.

– Тебя могут от этого избавить. Нужно только попросить, – мягко убеждает приятеля Женечка, помогая ему сесть. – Тихо-тихо, – он придерживает за плечи встрепенувшегося на мгновение Руднева и садится рядом. – Поверь, лучше лишиться такого сомнительного дара, чем позволить ему распоряжаться своей жизнью. Тебе не обидно чувствовать себя марионеткой? – Руднев молча закрывает глаза и откидывается на спинку дивана. Женечка вздыхает и качает головой. – Руди, мне тошно даже просто находится рядом с тобой. Почему ты не хочешь признать очевидного? То, что ты чувствуешь – это не твои ощущения. И они красноречиво свидетельствуют, что за сущность в тебе обитает. – Он старается сдержать короткий смешок. – Или ты серьёзно думаешь, что, избавившись от подселения, ты сразу лишишься всех своих способностей? Я тебя уверяю, твои тонкие тела сформированы и частично просветлены. И твои способности – лишь следствие твоего духовного развития. Так сказать, сопутствующий фактор. Они никуда не могут деться. В этом вся соль. Духовное развитие – закономерный процесс, просто духовные законы не всем очевидны.

В комнате воцаряется тишина. Руднев то ли спит, то ли всё ещё пребывает в трансе.

– Моя бабка была ведьмой, – не открывая глаз, бесцветно роняет он. – Пока она не передала мне свои способности, я ничего не мог.

– Сколько тебе было лет?

– Восемь.

– Чушь. В восемь лет я тоже ничего не мог. Точнее, просто не подозревал, что могу. Твоя бабка сдала тебя в аренду тем нехорошим сущностям, которые мучают тебя до сих пор. Их вторжение в твоё сознание пробудило тебя от спячки. Только и всего. Конечно, она могла ещё насильно открыть какие-то центры, но это ничего не меняет.

– Я устал, – еле слышно произносит Руднев.

Женечка, обречённо покосившись на него, вздыхает и поднимается на ноги. Руднев прямо в ботинках вытягивается на диване. Но едва его голова касается подушки, его подбрасывает, словно он дотронулся до оголённых проводов. Доктор, закусив губу, быстро разворачивается и уходит.

Роман какое-то время бездумно глядит перед собой. В голове хаос. Руднев намеренно всё переврал или история ещё не окончена? Он взял со стола фотографию, всматриваясь в упрямое лицо будущего доктора. В этот момент как будто весь воздух внезапно выбили у него из лёгких. Роман согнулся, обхватив себя руками. Резкая боль в животе обожгла внутренности.

О, Боже! Руднев, разумеется, почувствовал, что Роман копается в его прошлом, и он в ярости!

Облегчения эта мысль ему не принесла. Вспышки боли сплелись в раскалённый стальной канат, который скрутил его так, что Роман малодушно пожелал умереть. Он безвольно стёк на пол и отключился. Перед тем, как потерять сознание, он успел увидеть, как над ним склоняется Аверин: красиво очерченные губы скорбно изогнуты, а в мудрых серых глазах такая печаль…