Двустишия - 1

1
Немногословность нам мила,
То мудрости редчайшие слова.


2
Себя мы любим, в этом нет сомненья,
Но в жизни нет от этого везенья.


3
Беспечно день один лишь проведёшь —
Потом хлопот своих не оберёшь.





    

7
Не везло Смакову с того самого дня, когда он приставил дуло пистолета к виску. Однако после того рокового момента он начал более стойко выдерживать неприятности, умело отмахиваясь от них, как от надоедливых мух, не унывал и перестал бояться самого худшего: потерять работу. «Ну и пусть, – думал он, – надоело тянуться из последних сил, ходить по струнке и все время бояться высказать свое мнение. Даже если случится, можно заложить дом, купить маленькую квартирку, найти любую другую работу, ну, хотя бы, возвращать роботов в строй. Он сможет это делать. Обычный ремонт. Ничего сложного»
Как-то за ужином, он высказал свои соображения по этому поводу, и Лира согласилась с ним. Вяло жуя ананас, она тихо сказала: «Конечно, дорогой, главное здоровье. Проживем как-нибудь. Да и Марк уже, можно сказать, вырос.»  И Виктор Арнольдович на некоторое время успокоился, думая: «Как все же хороши иметь верную, любящую спутницу жизни – это самое большое счастье. Вот и Марк в последнее время изменился в лучшую сторону. Заходит по вечерам сказать спокойной ночи, рассказывает о делах в колледже. Надо бы мне найти время и поговорить с ним. Может быть у него возникли проблемы. Да нет. Какие могут быть проблемы в таком возрасте? Разве что влюбился. Вот это проблема. Первая любовь переживается в юном возрасте остро и как бы сын не получил психологическую травму. Мало ли чего.»

Мысль о том, что его сын влюбился, странным образом взволновала Виктора Арнольдовича, живо напомнив ему первую любовь и связанные с ней чувства. И вот в один из вечеров Смаков окликнул вернувшегося домой Марка, сказав, что им надо поговорить. На что Марк согласно кивнул и последовал за ним в кабинет, а следом за Марком и Чарли, радостно виляя хвостом. 
Виктор Арнольдович потрепал любимца за ухом и тот довольный вытянулся у двери. Отец с сыном уселись на кожаный диван.
После небольшой паузы, в которую Чарли успел переместиться от двери и улечься у ног хозяев, положив большую голову на передние лапы, Виктор Арнольдович начал говорить, подбирая слова:

– Давай потолкуем, как мужчина с мужчиной. Ты уже стал, совсем взрослым, хотя я продолжаю видеть тебя маленьким мальчиком и мне, как и раньше, хочется тебя оберегать. В последнее время ты сильно изменился. Занимаешься фитнесом, начал бегать, меньше проводишь времени за компьютером, куда-то надолго исчезаешь. Все говорит за то… как бы это сказать? Извини, но не влюбился ли ты? Нет, нет! Можешь не отвечать. Прости, я не хотел тебя поставить в неловкое положение. Я, между прочим, в твоем возрасте тоже влюбился и довольно сильно переживал. Даже очень. Это был жуткий период. Ну ты понимаешь… бессонные ночи, слежка, постоянное сомнение: любит не любит. В таком возрасте чувства обострены. Находишься на грани срыва. Да… вот так вот, сын. Но, как ты догадываешься, она не стала моей женой и твоей матерью. Первая любовь редко, крайне редко заканчивается благополучно. Ты собрался жениться?

– Я об этом как-то не думал, – покраснел Марк.
–   И хорошо. И хорошо. Думать надо прежде, чем решиться на такой ответственный шаг.

На самом деле Смаков не ожидал слишком легкого разговора. Мальчик не повторяет его. Он более рассудителен, выдержан, сдержан. Приободрившись, Виктор Арнольдович задал вопрос напрямую:

– А кто она? Конечно ты можешь не говорить. И все же… Она учится с тобой?
  – Как ты угадал? Она самая красивая, самая веселая, самая умная, – Марк преобразился. Глаза его излучали тепло и нежность, плечи расправились, весь он вытянулся, улыбка расползлась по его лицу и не собиралась исчезать.

– Я рад, рад за тебя. Только не сильно переживай, когда это кончится, – растрогался Виктор Арнольдович. 

– Что кончится? – нахмурился Марк.

– Не переживай, когда вы расстанетесь по какой-то причине. 

– О чем ты? Мы никогда не расстанемся.

– Не говори этого слова – никогда. Я тоже когда-то так думал и страстно верил в это. Но, как видишь… – Смаков поджал губы и многозначительно закивал головой, выражая тем самым сомнение и, в то же время, сожаление.

– Я уверен. Мне больше повезет, – холодно проговорил Марк, вставая.

– Нет, нет. Подожди, не уходи, я тоже думаю так. Тебе обязательно больше повезет. Мне, опираясь на личный опыт, хотелось тебя предупредить: надо быть готовым ко всему, тогда не так больно будет.

– С нами ничего такого не произойдёт. И не надо об этом говорить. – крепко сжатые губы говорили о желании скрыть нахлынувшие чувства, не дать им вылиться наружу и тем самым ненароком обидеть отца. Я не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь, – прочел Смаков в его глазах. Он было хотел погладить сына по голове, но не сделал этого, предвидя реакцию Марка. Возникшая пауза росла и росла, заполняя пространство комнаты.

– Погуляем с собакой. – Предложил неожиданно Виктор Арнольдович.

– С удовольствием, – согласно кивнул Марк.

Чарли тут же вскочила, завиляла хвостом и, взвизгивая, начала совать влажную морду в руки то сыну, то отцу.
Прихватив зонтики, они вышли из дома. Чарли, хорошо выдрессированная, шла рядом. Воздух наливался душным маревом. В ожидании грозы, тучи быстро темнели. Шли молча. Привыкшие к поверхностному общению, оба чувствовали некоторую неловкость, так как дистанция между ними не успела сократиться настолько быстро, чтобы стать дружбой. В этом не крылась причина разницы возрастной. По всей видимости, был упущен момент установки доверительных отношений и Смаков это понял слишком поздно, скорее всего сейчас, когда у него начало болеть сердце за будущее сына. Проглядел, проспал, прошляпил из-за своей всегдашней занятости работой, заботой, волнениями по службе, борьбой с подсиживанием и только теперь, освободившись от своего извечного страха перед будущим, Смаков обратив внимание на произошедшие изменения в Марке – влюбленного, взрослого, сформировавшегося человека, представшего перед ним иным, в некотором роде, посторонним, имеющим знакомую внешность, но с абсолютно другим, недоступным и непонятным внутренним миром. 

Порывы ветра быстро усиливались, сметая песок и мелкий мусор с тротуара, швыряя в лицо. Слетели листья и сухие ветки с деревьев. Марк поднял воротник куртки, пригнул голову. По асфальту застучали первые крупные капли. Раскрыли зонты, продолжая идти. Совсем рядом загремел гром и тут же блеснула молния.

– Гроза. Сейчас хлынет, – крикнул отец.
– Возвращаемся. А то промокнем, – отозвался Марк.
–Быстрее! – скомандовал Смаков.

Они повернулись и быстро пошли обратно. На углу при повороте к дому откуда-то взявшийся листок, кинулся, как щенок под ноги Марку и прилепился к его штанине. Он нагнулся, отлепил, встав спиной к ветру, развернул. На него смотрел молодой человек с голубыми глазами и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой.

– Что это? – спросил Смаков.

– Да так. Чей-то портрет. Развесили по всему городу, а тут прямо под ноги.

– А, этот, – хмыкнул Смаков и побежал к дому. За ним – Чарли с громким лаем. Марк последовал их примеру, предварительно аккуратно сложив плакат и сунув его в карман. Подбегая к дому, они все же успели попасть под ливень и изрядно вымокнуть.

– Спасибо за прогулку, – улыбнулся Марк, складывая зонт и вешая мокрую куртку.

Сверху спустилась встревоженная Лира.
– Тебя не затруднит, дорогая, приготовить нам чай, – обратился к ней муж.
– В такую погоду собаку из дома не выгоняют, а вы вздумали прогуляться. Не простудились бы. Скорее переодевайтесь в сухое, а я пойду чайник поставлю, – встревожилась Лира, направляясь в кухню.
– Когда мы вышли, было ещё ничего. Все равно Чарли надо было выгулять, – оправдывался Смаков, спеша следом за женой.

Марк поднялся к себе и первым делом достал влажное и помятое изображение молодого человека, расправил и клейкой лентой прилепил над своим столом. Глаза, улыбка… наваждение какое-то. Ему казалось, что он не только встречался, но хорошо знает этого человека. Но откуда он может его знать? Неужели этот портрет настолько намозолил ему глаза? Да нет, нет! Не может быть. Марк чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Это же брат Сью. Сюзанна – любимая подруга Ханы смотрела на него с портрета, улыбаясь необыкновенно притягательной, запоминающейся улыбкой. Могут ли быть настолько похожи люди, если их одиннадцать с лишним миллиардов? Его сестра? Они близнецы? Да. Они близнецы, – решил он для себя.  Но почему Сью ни слова не сказала о том, что её брата разыскивают?  Не доверяет? Боится за брата? Боится оказаться кончиком ниточки, за которую можно потянуть и размотать весть моток? А что Хана? Знает ли она об этом? Не может же она не придавать значения портретам, мелькающим повсюду. Неужели она не обратила внимания на поразительное сходство? А почему бы и нет. Ведь и он не обращал никакого внимания, пока этот портрет не прилепился к его брюкам. Маку захотелось тут же встретиться с Ханой и задать ей мучащие его вопросы. Нет, нет, не сейчас. Надо самому разобраться. Хане не понравится, если он навалит на неё свою головную боль. Марк взял себя в руки и со спокойным лицом спустился к родителям, которые сидели за столом, пили чай с клубничным вареньем, мёдом и овсяным печеньем.

На улице продолжало громыхать. Отец встал, подошёл к окну и констатировал: «Ну и льёт. Вы только посмотрите. Такого я давненько не видел. Как из ведра.»

Молнии разрезали небо ослеплявшими вспышками, освещая на мгновения панораму за окном, тянувшимся от стены до стены. Чарли лежала под столом и при каждом раскате грома, вздрагивала слегка поскуливая. Непогода ярким контрастом подчеркивала тепло и уютную обстановку. Это ощутили все трое и даже собака, с благодарной преданностью смотревшая на хозяев. Марк присел на корточки, погладил собаку по мокрой шерсти. В этот момент он вдруг ощутил общность кровных связей, единство троих и впервые от него отхлынуло постоянно сосущее чувство одиночества, затерянности в огромном непонятном, враждебном мире, наполнявшее его страхом. Как он мог подпустить к своей душе это изматывающее чувство, когда его отец и мать с ним рядом и частица каждого в нем, а он, в то же время, не одно и то же, что они, даже вместе взятые, а – другое, новое, но объединённое с ними на уровне молекул, генов, и всего комплекса таинства зарождения жизни. Родители опекали, баловали, иногда журили, сердились, выговаривали, мучали молчанием, осыпали подарками. Но ему казалось, что он существует отдельно от них, представляет из себя нечто ценное и они, благодаря этой ценности, которую так же осознают, как и он сам, возятся с ним, оберегают, проживают за него, а он воспринимает это само собой разумеющимся, приписывая своим необычайным свойствам, своей уникальности. «Боже мой! Да я же по сравнению с ними ничего не значу. Обычный оболтус воспринимающий родительскую любовь в аспекте повышения своей значимости. Родители меня вырастили, выкормили и только и даже за это заслуживают большого уважения, не говоря уже влиянии и
Формировании моего мировоззрения. Им я обязан появлением на свет, счастливым детством, путешествиями. Даже собакой. Для меня была куплена собака по первой моей просьбе. У родителей все более-менее определено. А каким образом сложится мое будущее? Не думаю, что им было легче. Нам только кажется, что мы можем воздействовать на обстоятельства. Напротив, обстоятельства складываясь, заставляют нас действовать тем, или иным образом. Оказываясь в ловушке, нам приходится принимать решение, от которого будет зависеть очень много в будущем.  И тут новые обстоятельства уже поджидают, захватывая в свои цепкие и душные объятия. Вот сейчас: он связан стечением обстоятельств через Хану с её подругой Сью.»

– Марк, Марк, – ласково склонилась над ним мать. – Ты что заснул? Налить тебе ещё чаю?

– Да, спасибо, – очнулся Марк от размышлений и повернувшись к отцу.  – Пап, ты не знаешь что-нибудь о человеке, которого разыскивают?
Отец отодвинул чашку и с любопытством посмотрел на сына.

– Там внизу, под фотографией написано.

– Да, я читал. И вознаграждение. За него предлагают слишком большие деньги.

– Ты что, хочешь заработать? 

– А почему бы и нет, – неожиданно для себя произнёс Марк.

– Так шансы твои равны нулю, можешь очень-то не беспокоиться.

– Да нет, пап. Я серьёзно. Мне интересно.

– Ну если серьёзно, то, как ты понимаешь, только для тебя одного и без права передачи третьим лицам. Этот молодой человек, сбежал при выполнении задания, вернее сдачи последнего экзамена.

– Только и всего.  А причина?

– Причина? Я думаю из-за неадекватной реакции при обследовании важного объекта. Нервы подкачали.


– Сбежал после провала экзамена. Очень странно. Но почему?

– Я же тебе сказал: у него нервы не выдержали. В результате возникла неадекватная реакция. Больше я тебе ничего не могу сказать. Не имею права.

– Ну сбежал. Ну ищут. Он что так уж опасен? – Продолжал недоумевать Марк.

– Не опасен бы был, не искали, – отец нервно забарабанил пальцами по столу.

– Неужели тебе так интересен какой-то там преступник, – подняла удивлённо Лира брови.

– У него лицо – располагающее… улыбка необыкновенная, – задумчиво произнёс Марк, представив перед собой Сью.   

–Улыбка, не скрою, восхитительная. Но ведь и очаровательные женщины могут быть преступницами, – пожала плечами мать, – Не заморачивай себе голову. У нас своих проблем хватает.

– Да какие там у нас проблемы. Вымышленные. Мы одеты, обуты, сыты, в своем доме, никто нас не разыскивает.

– Марк, – внушительно проговорил Смаков, – не нарушай спокойствия мамы. Не расстраивай её. Ты же знаешь: она эмоциональна, очень чувствительна. Не перечь матери. Понимаешь: на самом деле, у каждого человека свои проблемы, или ему так кажется, но это неважно, все проблемы в голове, будь они вымышленными или действительно носят объективный характер. Можно и незначительную проблему раздуть до глобальных масштабов. И что тогда получится?  Всё дело в том, насколько серьёзно мы относимся к проблеме, – продолжал развивать тему Виктор Арнольдович больше для жены, в порядке психотерапии, – нам ошибочно кажется: наши проблемы самые важные, насущные, забывая о том, что такие же проблемы испытывают люди, живущие с нами в одно время и будут иметь люди, которым суждено жить после нас. Одна из самых трепещущих на сегодня проблем – стремительное развитее робототехники. Тысячи и тысячи людей ежедневно теряют работу, садятся на пособие и не знают, что их ждёт завтра. Если это представить себе в красках, то твоя проблема покажется тебе до смешного мизерной, если не ничтожной. И вот с этой-то точки зрения к ней и надо подходить.

Лира, восхищённая красноречием мужа, улыбалась, согласно кивая головой. Марк же сидел нахохлившись, словно воробей на ветке во время дождя и хмурился. Ему было не по душе подобное обобщение: сравнение его проблемы с проблемами других людей до которых ему не было дела. Ведь сколько не думай: у других ещё хуже, легче самому не становится.

– Меня одно удивляет, – не успокаивался Марк, – почему его не могут найти? Ведь чипы пока никто не отменял.

– Ты прав, сынок. Но специалистам такого ранга чип ставится наружно. В определённых условиях, им требуется быстро скрыться из поля зрения. Так же таким лицам запрещено вводить нано частицы. Их данные не вносятся в единую информационную систему. Они – люди невидимки. Мы с тобой тоже не имеем ни чипов, ни нано частиц в нашем организме, но только благодаря моему служебному положению.

– Тогда понятно. Самое трудное для этого парня было принять решение. Когда сомневаешься, делается невозможным быстро действовать.

– Сомневаешься? Это хорошо. Намного хуже, когда наперёд всё ясно. Сомневаешься, значит – боишься наломать дров, заботишься о последствиях, анализируешь, то есть прибегаешь к помощи ума. – Смаков почувствовал сосание под ложечкой. Он-то знал: когда тебе приказывают, нужно выполнять, отбросив все сомнения, не размышляя и, как можно быстрее. – Исключение составляет, если ты получаешь приказ. Тут не до сомнений, – со вздохом закончил он.

– В этом случае, раз ты выполняешь чужую волю, с тебя и взятки гладки. Правильно? 

– В некотором роде, в некотором роде, – задумчиво произнёс Виктор Арнольдович, не желая дискутировать на эту тему.

Тем временем Лира начала убирать посуду со стола, бесшумно ставя чашечки на поднос. Неожиданно, как из-под земли, появилась весьма приятной женщины с голубыми глазами лет двадцати пяти, одетая в голубое ниже колен платье. Белоснежный с кружевами фартук и такой же белоснежный головной убор с расписными розами красного цвета прекрасно дополняли ансамбль, внося в него неотразимую привлекательность.  Женщина тихим мелодичным голосом с почтительным поклоном произнесла: «Разрешите, пожалуйста, помочь Вам и, осторожно приняв поднос из рук Лиры, спокойно пошла на кухню.

– Это ещё откуда? – Опешил Виктор Арнольдович. Чарли неохотно поднялся, приблизился к Вике. Та нагнулась и потрепала собаку за ухом. Чарли для порядка тявкнул и с равнодушным видом удалился, давая понять, мол, и не такое видали.

– Я думаю, дорогой, ты не будешь очень огорчен, узнав почему я взяла напрокат эту прелестную помощницу буквально на недели две, пока я не почувствую себя несколько лучше. Это оказалось совсем недорого. Если нам понравится модель, будет большая скидка. Её имя – Вика. Она отлично может общаться и помогать по хозяйству. Она снабжена эмоциональной сферой, поэтому ею нельзя командовать, давать нелепые задания, грубо общаться и т.п. Вика тут же выйдет из строя, а починка обойдется в копеечку. Прошу относиться к ней с должным уважением и быть предельно вежливыми. Противопоказано не только кричать, но и повышать голос в её присутствии. Дорогой, не смотри на меня такими глазами. Всего на две недели.

Бесшумно вошла Вика и обведя присутствующих своими голубыми глазами, обратилась к Лире:

– Лира, что мне следует сделать в первую очередь. Посуду я составила в моечную машину.

– Вика, сначала приготовьте, пожалуйста, постель для сна в нашей спальне. Ты же не будешь сегодня всю ночь работать? – тёплым, полным нежности голосом спросила Лира мужа.

Смаков замешкался с ответом, поражённый неожиданным новшеством, а больше всего женой, которая впервые приняла решение, не поставив его в известность.

– Виктор Арнольдович, – посмотрела на хозяина Вика умоляюще, – мне очень понравилась ваша семья и ваш замечательный дом. Разрешите, пожалуйста, остаться и разгрузить Вас и вашу семью от излишних хлопот по дому. Ваша жена в последнее время стала очень уставать и ей нужен длительный полноценный отдых. 

– Длительный? – только и успел пробормотать шокированный Смаков.

– Пока на две недели, Виктор Арнольдович. Всего да две недели. Лира, разрешите мне выполнить Вашу просьбу. Потом, как я понимаю, мне нужно приготовить постель для Марка. Всего доброго. Извините, я вынуждена вас оставить для выполнения моих служебных обязанностей, – и домработница удалилась с чувством собственного достоинства, оставив хозяев в размышлениях, противоречивших чувствам и оттого полных сомнениями.

Разговор оказался излишним и Марк, пожелав доброй ночи родителям, поднялся к себе. Прежде чем уснуть, он смотрел и смотрел на портрет, видя перед собой Сью. «Двойняшки они что ли?» – думал он засыпая.

Смаков далеко за полночь оставался сидеть в своем кабинете. Сердце его грызла ранее неведомая  за Марка. Он и в эту ночь остался спать на своем диване рядом со своей счастливой собакой, замиравшей в чуткой, преданной дреме.

Лира одиноко спала на огромной кровати, время от времени всхлипывая во сне.




8
Родители Ханы, обеспокоенные частыми отсутствиями и поздними возвращениями, начали расспрашивать где и с кем она проводит время, и она объяснила, что у неё появилась новая подруга Сью и ей с ней ужасно интересно. Николай, отец Ханы банковский служащий и мать Клара, руководитель компании «Новый стиль». Занимающейся выпуском аксессуаров для женщин, находились в состоянии хронического переутомления, однако при шли к согласованному мнению, что им не мешало бы познакомиться и посмотреть на эту Сью, для определения качества и степени её влияния на дочь. И Клара передала приглашение Сью на воскресный обед. Хана разволновалась не на шутку. В назначенный день, она поднялась ни свет, ни заря и решила воспользоваться аэромашину, имеющую разрешение двигаться, как по земле, так и воздушном пространстве, но в строго отведенное время, когда движение было минимальным. Воскресное утро и ранний час этому отлично соответствовали.

Хумова она застала совершенно спокойным, чисто выбритым, в отличном расположении духа. Хана взялась активно готовить его к визиту. Она заставила его переодеваться бесконечное количество раз, пока не остановила свой выбор на оранжевом костюме, блестящей желтой кофточке с глухим воротом, отделанным рюшечной окантовкой. Желтые сапожки на среднем каблучке, мягкий замшевый пояс цвета спелого каштана с узорчатой пряжкой, перламутровые пуговицы, огромные клипсы, закрывающие чуть ли не все ухо, удачно гармонировали друг с другом, демонстрируя хороший вкус и чувство стиля. В довершении ко всему, Хана водрузила на голову ярко зеленый парик с прядями, окрашенными в белый, розовый и ярко желтый цвет, последний писк моды, наклеила ресницы, подвела глаза, сделала отменный макияж и осталась довольна своей работой, внимательным, придирчивым взглядом, окинув Сью. Даже самый наблюдательный глаз, вряд ли бы заподозрил в долговязой молодой девушке мужские признаки, и, если бы даже очень захотел это сделать, то поневоле списал долговязость, несколько широкие плечи на усиленные тренировки в спортзале.  Маленькая сумочка в виде сердца, пронзенного стрелой, удачно завершала ансамбль.

– Сью, ты так мила, супермодна, что я перед тобой испытываю комплекс, как бы это сказать, Замарашки, что ли.

–   О, не стоит, дорогая! Ты самая красивая, самая необыкновенная, самая чудесная девушка на свете из всех, кого я знаю. Боюсь только, как отреагируют твои родители.

– Не беспокойся, Сью. Мои родители тебе понравятся. Они славные, простые и добрые, хотя и с заморочками: слишком серьезно относятся к работе и от этого, как мне кажется много упускают в жизни.

– Но только не свою дочь, – заметила Сью.

– Насчет меня, им надо успокоиться и все. Ты должна произвести на моих родителей хорошее впечатление.
  Как же? Как же? – забеспокоилась Сью, – я не знаю каким образом я должна это сделать. Как себя вести? О чем говорить?

– Меньше говори и больше улыбайся.

– Только и всего?

– Только и всего. Дай возможность им поговорить. И запомни: папу зовут Николай, а маму – Клара. Папу интересуют акции, путешествия. Он отличный фотограф. В молодости был. Даже в конкурсах участвовал. Маму – искусство. Отдает предпочтение импрессионистам: Сера, Ренуар, Клод Моне, Эдгар Дега и, конечно, эпоха Возрождения.

– У тебя не возникла мысль пригласить Марка?

– Зачем? – удивилась Хана.

– Рассредоточить внимание.

– Да нет же. Поздно уже, – отмахнулась Хана.

– Нет. Лучше в этот раз. Его присутствие исключит возможность слишком престольного рассмотрения моей особы.

– Боишься разоблачения? – Хана поднялась и нервно зашагала по комнате.

– Хочу хоть как-то прикрыть ложь, на которую мы сознательно идем. Тем более мои портреты всем примелькались.

– Да, ты права. Как я не раньше не подумала, - и Хана тут же связалась с мамой и попросила разрешения пригласить еще и Марка, объяснив, что они часто проводят время втроем, затем связалась с Марком. Таким образом, к обеду они явились втроем, что значительно улучшило положение Сью, не склонной к фальсификации по природе своей правдивости, умноженной на воспитание лучших качеств человека.   

– Вы учитесь в одном колледже? – спросила Клара, протягивая Сью охлажденные креветки.
Едва Сью открыла рот, соображая с ответом, как Хана, не задумываясь, выпалила:

– Сью закончила один из престижных колледжей и сейчас готовится к поступлению в университет.

– Это хорошо. А что вас интересует. Какое направление вы хотите избрать?

– Сначала она хочет присмотреться, прослушать общий кур, а потом решить. Её интересует философия, математика. физика, – затараторила Хана.

Отец удивленно поднял брови, посмотрел на жену.

– Думаю, правильно. Если есть сомнения, а они всегда есть при выборе профессии, – нерешительно произнесла Клара, после паузы добавив с мягкой улыбкой. – Значит, вы пока не определились?

– По правде говоря, не совсем, – Сью опустила глаза.

– Я вот тоже пока не решил. Самое трудное понять, чем хочется заниматься целыми днями и даже после работы. – Пришел на выручку Марк. – Вот вы довольны своим выбором, – обратился он к Николаю.

– Я?.. Как вам сказать? В некотором роде, не жалею. Достаточно надежно, банки пока никто не собирается отменять, относительно престижно. Мм… В общем, да.

– Вы сумели сделать правильный выбор. А я до сих пор маюсь, думая, чем бы заняться, чтобы не умереть от скуки.

– Ну, скука, молодой человек, дело преходящее. Она в той же мере посещает людей, увлеченных своим делом, как и охладевших к нему.  Как говорится, до скуки, как до седин доживешь. Только не стоит так уж её пугаться. Она, как дождь, приходит, уходит и снова возвращается.

– Понимаю, но мне бы все равно хотелось бы заниматься таким делом, которое бы меня полностью захватывало. По крайней мере, чтобы не винить себя позже, – не унимался Марк.

– Молодости свойственен максимализм. Жизнь, однако в больше степени состоит из нюансов, – вмешалась в разговор Клара, – Об этом прекрасно говорит живопись. Посмотрите, к примеру, на произведения импрессионистов. Какие там переливы цвета, какое изобилие полутонов, яркость и, в то же время, нежность, мягкость, частное подчинено целому и все плывет, перетекает, плавится. Ощущается знойное дрожание воздуха полуденного солнца. Так и в жизни: чем больше красок, тем насыщеннее, разнообразнее жизнь. Дело важно, но все же не стоит за ним терять аромат и колорит своего проживания, отдаваясь с максимальным пылом своей работе. Извините, пожалуйста, за столь длинное высказывание, – улыбнулась Клара, играя серебряной ложечкой холеными, тонкими пальцами, – Мы имеем разные интересы, – кивнула она в сторону мужа, – но это не мешает нам жить дружно, понимая и разделяя увлечения друг друга. 

– Из последних моделей аэромобилей, я отдаю предпочтение фирме «Ждек». Компактная, весьма удобная машина с прекрасной отделкой в салоне. Компьютеризованное управление. Взлёт мягкий, почти бесшумный, плавный набор скорости и такое же плавное, точное снижение, заканчивающееся посадкой без единого толчка. Притом, замете, летит по самому верхнему уровню. Защищена автоматически разрывающимся парашютом, аварийными подвесками, выдвижным тамбуром и жалюзи при посадке на воду, в случае необходимости. Высший класс! Вот моё хобби.

– Я передам отцу, чтобы он обратил внимание на эту модель, – вежливо улыбаясь, произнес Марк.

– Могу отправить рекламный проспект, – охотно отозвался Николай, – Ваш отец не пожалеет о своей покупке.

– Я скажу отцу. Думаю, ему будет интересно, – кивнул головой Марк с почтительной улыбкой.   

Обед подошел к концу. Гости поблагодарили хозяйку и Хана отвела их в свою комнату, предложив посмотреть фильм, снятый ею. Марк и Сью сели на мягкие пуфики по разным концам комнаты, приготовившись к просмотру. Хана прикоснулась к экрану компьютера, переводя изображение на центр комнаты.

– Больше, меньше, – оглянулась она на друзей.

– Так хорошо, – в один голос согласились гости.

На экране появилось смеющееся лицо Ханы.

– Это я, Хана. Мне сегодня исполнилось двенадцать. Много? Мало? По-моему, достаточно. Пора начать, что к чему и зачем я появилась в этом странном, непростом, заманчивом мире. Если честно, мне совсем не хотелось здесь появляться. Я об этом подумала в первый раз, когда сильно заболела и мне стало очень плохо ночью. Как я теперь понимаю, это был кризис. Я открыла глаза. Мое тело горело огнем. Во рту пересохло. Мне не хотелось тревожить маму. У нее в это время возникли проблемы с поясницей и она, приняв лекарство, крепко спала. Неожиданно я увидела себя со стороны. Не понятно чьими глазами, Мое сознание, отделяясь, поплыло медленно вверх. Оно, по всей видимости, раздвоилось, одновременно наблюдая: в теле – за удаляющейся частью, а удаляющаяся часть – за телом. Это был мой первый опыт понимания: тело и мое сознание не одно и тоже. Сознание может обходиться без тела. Вопрос только насколько долго. 
               
Хана приостановила видео и, извинилась, сказав, что ей надо спуститься вниз и помочь маме, вышла из комнаты, бросив на ходу: «Развлекайтесь. Я скоро вернусь», – вышла из комнаты.
Марк, недолго думая, приблизился к Сью и стянул парик с ее головы. Сью замерла, посмотрела в глаза Марку и тихо, без раздражения произнесла:

– Я предполагал, что ты рано или поздно сделаешь это, но лучше бы не здесь и не сейчас.

– Хана знает про тебя? – глухо проговорил Марк, протягивая парик.

– Да. С самого начала.
Хумов взял парик из руки Марка, повертел в руках, словно раздумывая нужен ли он, затем подкинул вверх и, поймав, нахлобучил на голову.

– Не считаю себя преступником, проговорил он, в упор глядя в глаза Марку. Тот не выдержав взгляда, отвел глаза.

– Мне тоже не совсем понятно, – не отводя взгляд от окна, задумчиво проговорил Марк.

– Как ты догадался?

– Совсем случайно. Два дня назад. Твой портрет сорвало ветром. Я принес его домой, повесил над столом в моей комнате и неожиданно обнаружил сходство, но я подумал – ты его сестра, а сегодня за столом засомневался и решил проверить.

– Положено солидное вознаграждение, – скупо улыбнулся Хумов.

Марк встал, потер руки, провел ими по волосам, снова сел. Произнес не своим голосом:

– Да как ты такое могла подумать. Извини, мог?

– Констатировал факт. Не думаю, что между нами все может оставаться по-прежнему. Сегодня ночью, я должен исчезнуть. Позаботься, пожалуйста, о Хане. Ей будет тяжело перенести нашу дружбу при моем неожиданном исчезновении. 

– А зачем тебе, собственно исчезать? Ты боишься чего-то?

– Нет. Вовсе нет… но если ты меня рассекретил, где гарантия? Другой тоже сможет это сделать. За вознаграждение. Затея с переодеванием перестает работать.

  – не стоит волноваться. У меня это произошло совершенно случайно и только потому. что мы достаточно долго общались.

– Понимаю, понимаю. И все же не стоит испытывать судьбу. Не будем посвящать Хану о твоем разоблачении. Идея с переодевание принадлежит ей. Не стоит ее огорчать в неудаче замысла.

– А ты, я думаю, прав. Я же говорю – пусть все останется по-старому.

– Хорошо, – согласился Хумов, – пусть пока все останется по-старому. Надо осторожно подготовить Хану, пока есть время. И все же, прости меня Марк, мне придется в скором времени исчезнуть и, боюсь, навсегда.

– Что ты собираешься делать?

– Пока ума не приложу. Чувствую одно: время отдыха и приятного время провождения на исходе.

Когда Хана вернулась, она ничего, кроме некоторого, едва заметного отчуждения между друзьями не заметила, но это показалось ей естественным, так как лишний раз показывало их отношение к ней. Она хорошо понимала: она и только она является скрепляющим стержнем их любви и дружбы.



9
Молчание. Надо отдать должную дань этому замечательному, мудрому свойству, которому следует обучаться всю свою жизнь. Молчание гасит вспышку внезапного раздражения, гнева позволяя говорящему выплеснуть накопившийся отрицательный заряд энергии, не давая возможности затаить обиду по причине потухшего костра, в который не подбрасывают поленья. 

Антонина Михайловна набрала номер Милы. На экране появилось несколько растерянное, милое лицо.

– Здравствуйте, Мила. Вы меня помните? Извините за беспокойство. Я обещала помочь Вашей подруге…

– А…это вы. Я, уже перестала ждать. Нине чуть лучше и все же я за нее продолжаю беспокоиться. Вы, как в воду глядели. Сегодня как раз собираюсь ее навестить. Рассказала ей про наш разговор. Она горит нетерпением встретиться с вами.   

– Отлично! И я сегодня свободна. Вернее, у меня продолжительный отпуск. Мне бы хотелось его провести где-нибудь в достаточно тихом месте.

– Княжеское и есть то самое тихое место.

– Тогда собираю сумку и в путь?

– Я за вами заеду. Куда прикажете?

– Стеллу напротив главного вокзала знаете? Ой, что это я? Кто ее не знает. Во сколько вы можете там быть?

– Через три часа устроит?

– Вполне. До встречи, Мила!

– До встречи. Антонина Михайловна.

– Договорились. Буду ждать. И зовите меня просто Антонина.

– Ах, да. Вы же просили об этом. Хорошо. Антонина, постарайтесь не опаздывать.

– Что вы, дорогая, ни в коем случае.

После этого разговора, Антонина Михайловна одела шляпку, взяла за ручку большую сумку, даже слишком большую и вышла из квартиры, закрыв пластиковой картой замокю Спустившись на лифте вниз, она подошла к консьержке, передала ей пластиковую карту и два конверта, сказав, что один следует передать хозяйке Мэри, а другой девушке по имени Хана.

– Вы съезжаете? – безразличным тоном проговорила женщина, не отрывая от компьютера глаз.
– Да. Но возможно еще вернусь. В конверте для Мэри оплаченные счета.

– Счастливого пути. – оторвала, наконец, женщина глаза от компьютера и Антонина увидела на ее лице вежливую, профессиональную улыбку, а в карих глазах мелькнул веселый огонек, но тут же пропал. Глаза с темной радужной оболочкой снова стали холодными, невидящими, погруженными в свой мир, мир иллюзий очередной игры? Скорее всего. Так особо срочных дел не предполагалось.

Антонина подошла к стеле. Неподалёку стоял совсем юный парнишка, прячущий за спиной скромный букет, нервно вертя головой в разные стороны. Та, которой предназначались цветы видно изрядно опаздывала. Заметив взгляд Антонины, парнишка вяло улыбнулся, для порядка с минуту переминался с ноги на ногу, затем тяжело вздохнув, медленно пошел в другую сторону от вокзала. Антонина, услышав сигнал, поднесла к уху видеофон. Мила просила ее подойти к машине, которая припаркована на десятом уровне, секции № 1557, извиняющим голосом добавила. Что в это время запрещено останавливаться вокруг стелы. Антонина поблагодарила и сказала, что она уже идет к машине.  Перейдя улицу, Антонина снова обратила внимание на мальчишку. Тот запихивал букет в мусорный бак, предварительно обрывая головки с некоторым остервенением. Из его глаз капали слезы. «Слабый пошел человек. Нервный, нетерпеливый, но и умеющий», – подумал Хумов, почему-то испытывая жалость к этому подросткового вида пареньку. Ему и себя захотелось пожалеть. Решив срочно уехать, Хумов понимал насколько тяжело ему будет без Ханы. На сердце впервые было неспокойно, несмотря на применение методики по переключению сознания на новый вид деятельности, направленной на помощь подруге Милы. Слово надо сдерживать.

Антонина, запретив себе думать о Хане, поднималась на десятый уровень огромной платной стоянки. Определив направление номеров, она пошла мимо стоящих ровными рядами машин разного цвета, разной стоимости, разного размера. Мила уже махала ей рукой, крикнув: «Антонина! Сюда, сюда!» Антонина еще издали заметила произошедшие перемены в ней. Сегодня это была совсем молоденькая девочка, почти подросток, без грамма косметики. Распущенные волосы бело-синими прядями, волной ложились на хрупкие плечики. Голубая юбка чуть ниже колен и белая кофточка очень ей шли. На ногах были мягкие тапочки голубого цвета с белой отделкой. Мила, радостно поприветствовав, предложила занять место рядом с ней, на что Антонина мягко отказалась, сославшись на желание немного расслабиться перед встречей с Ниной. Между тем машина покидала гараж и механический голос пожелал им доброго пути. Путь их лежал за город. Послеобеденное время благоприятствовало быстрому передвижению по односторонней полосе. Прохожих на улицах было мало. Попадались редкие велосипедисты в красочной и яркой экипировке. День разгулялся и обещал голубое небо, солнце и легкий ветерок продлить до заката. Мила, едва они выехали на хайвэй, переключила машину на автоматическое движение и, повернувшись к Антонине, желая поболтать, с удивлением обнаружила ее спящей. Несколько разочаровавшись в невозможности скоротать время в беседе, ей ничего не оставалось делать, как прибегнуть к простому, часто употребляемому способу само развлечься: использовать наушники и поискать занятное видео, время от времени поглядывая в зеркало в ожидании пробуждения пассажирки.

Антонина не спала. Ей необходимо было время для накопления энергии, медитации и размышления о резко изменившейся ситуации, которую несомненно вызвал он, Хумов, ставший на время Антониной. Этот маскарад ему начал надоедать. Его бессознательное «Я» уже не первый раз выталкивало в сознание зыбкую гибельность его кажущегося устойчивым, хотя бы на некоторое время, положении, которое его сознательное «Я» хотело продлить на сколько возможно длительный срок, чем он и занимался последнее время. Марк вычислил его и признался в этом. Мог бы просто донести, получить деньги, но он почему-то осуществил проверку, сдернув парик с его головы. Теперь убедившись в своих домыслах, ничего не стоит выдать его, тем более, что он влюблен в Хану, а теперь, когда у него появился соперник в лице Антонины – Хумова, полагаться на его душевные качества было бы по меньшей мере глупо. Свои чувства по отношению к Хане следует закрыть на замок и спрятать глубоко в подсознание, а из прямо скажем, тупикового положения, выбираться самому и полагаться единственно – на себя. Ханы бы его никогда не предала. Он в этом уверен на все сто процентов, чего нельзя сказать о Марке, ставшим отличным помощником, можно сказать даже искренним, преданным другом, если бы… Нами играет случай. Раньше называли – проведение, сейчас другой подход: мы сами играем своей судьбой и судьбами других, нас окружающих, а там по цепочке другими людьми. Каждый встроен в игру, или ему приходится встраиваться поневоле, одновременно участвуя в сои играх. Он встроился в игру Ханы. Она дала ему номер для связи, она смеялась, говорила чепуху, а за эти м он прочитал ее посыл призыва к дружбе, любви. Он тоже захотел любви. С этого начался провал. Не будь этой роковой встречи, сейчас он подлетал бы к Марсу и все пошло бы таким образом, каким и должно было пойти. Он с детства себя готовил к трудной опасной профессии, профессии спасателя. Благородная профессия, благородные мысли, благородные, реальные действия: помогать, спасать людей, приходить на помощь в трудную минуту.  У Ханы наступят трудные дни. Он это предвидел и поэтому согласился на визиты Марка, заранее зная, чем это может кончиться. Поэтому-то всеми силами старался привлечь ее внимание к Марку, стараясь влюбить в него Хану, страдая при этом. Ведь она стала для него дороже жизни. Дороже жизни. Дороже жизни. Да Это так. иначе бы он не ехал сейчас, вернее не убегал бы, с одной целью отвести от Ханы малейшее подозрение на сообщество, отвести от нее, связанные с ним серьезные неприятности. Надо было сразу отказаться от возможности любых отношений с этой девушкой. Он бы нашел способ выпутаться и не мучился бы сейчас угрызениями совести тревогой за Хану. За Хану, не за себя.

– Вот мы и прибыли, – улыбаясь, открыла дверцу Мила.

– Уже? – сделала удивленные глаза Антонина, выбираясь из машины.

– Нина ждет нас. Я с ней связывалась по дороге. Она живет одна, после несчастья с мужем. Это она так говорит. На самом деле, его завербовали, ну, это, как сказать?  Уговорили, нет, скорее воздействовали внушением, а может и гипнозом, лететь на Марс. И вот от него ни слуху, ни духу уже более пяти лет. Она все ждет, надеется. Главное – вестей нет. Куда делся человек, никому не известно. Посредническая фирма, это сотворившая, исчезла бесследно. Запросы на Марс ни к чему не привели, кроме как такой человек не значится. Почему я вам это говорю, понимаете? Для Нины это болезненная тема и лучше ее не затрагивать при разговоре.

– Спасибо. Мила. Я понимаю. – проговорила Антонина, устремляя взгляд на дом, к которому они неторопливо подходили. Дом оказался двухэтажным, окрашенным в розовый цвет. Вокруг него по кроям дорожки высились две ели, стоящие подобно охранным великанам. Под окнами красовались кусты роз, цветущие красными, розовыми, желтыми и белыми цветами. Антураж вместе с домом странным образом производил кукольное впечатление, если представить вид сверху, но и без этого представления картина вызывала ощущение детской незащищенности. Остановившись перед дверьми, Мила произнесла, устремив взгляд в видеокамеру: – Рол, мы пришли навестить хозяйку.

– Приветствую вас. Нина вас ждет в спортивном зале. Проходите, пожалуйся.

– Спасибо! – любезно поблагодарила Мила, и они вошли в небольшую прихожею освещаемую большим окном, расположенным над входной дверью. На стенке слева была изображена планета Марс и летящей к ней космический корабль под названием «Смелый». Изображение было забрызгано красящим веществом, вызывая ассоциацию детских боев, пулявших водяной краской. Мила улыбнулась, глядя на Антонину и, махнув рукой. Пригласила, следовать за ней. Они спустились по пластиковым ступенькам в полуподвальное помещение, где располагался спортивный зал и увидели Нину, которая тут же отошла от тренажера и поспешила к ним. В легкой розовой кофточке и коротких белых шортах. С распущенными до плеч белокурыми волосами, голубыми глазами, серьезными с тенью трагичности и туманной глубины, она казалась девочкой неожиданно быстро повзрослевшей и от этого несоответствия детскости и взрослости, вызывала, если не жалость, то щемящее сердце сочувствия у человека, обладающего эмпатией.

– Спасибо, Мила! Рада видеть. Я вас ждала.

– Это Антонина Михайловна, – представила Мила гостью.

– Очень приятно. Нина. – Голос у нее оказался грудным, неожиданно по-женски мягким, глубоким.

Нина пригласила гостей отобедать, и они прошли в просторное помещение с белыми стенками, полом, потолком, мебелью. В центре на круглом столе стояла приготовленная еда. Робот придирчиво осматривающий сервировку, приветливо поздоровался, пригласил занять места. Перед Антониной оказалась пиала со слегка желтоватой маслянистой жидкостью, в которой плавали мелкие кусочки овощей. Нина подняла удивленные глаза на Верону. Та невозмутимо сообщила о вкусовых предпочтениях гостьи, о которых узнала, обратившись за советом к большому компьютеру Ролу, обслуживающему дом. Ничего не поделаешь. Искусственный интеллект работал согласно заложенной программе.  Девушки предпочли не вдаваться в подробности разъясняющие столь странное пристрастие к еде, сочтя подобные расспросы выходящими за рамки хорошего тона. Антонина, в свою очередь, тоже не стала ничего объяснять, ограничившись лишь коротким замечанием о своем желании подготовиться к полету на Марс, и она начала, пусть это не покажется странным, с самого сложного на ее взгляд: переходу к другому виду питания. Девушкам был подан легкий фруктовый суп с зеленью и лосось, запечённый с овощами в сметанном соусе.  Ели молча. Скорее всего по причине резко испортившегося настроения хозяйки при упоминании о Марсе. После поданного десерта, состоявшего из фрукта манго и двух совсем крошечных кусочков шоколадного торта, от которого Антонина заранее отказалась, настроение Нины несколько улучшилось. Она промокнула бумажной салфеткой влажные глаза и с улыбкой, явно стоящей ей не малых усилий, предложила пройти в оранжерею. Все трое любезно улыбаясь друг другу, стараясь своей предусмотрительностью, как можно больше сделать приятного друг другу, спустились по той же лестнице и, пройдя нижней галереей, вышли в небольшой садик часть которого находилась под затемненным навесом, в то время, как вторая половина была предоставлена открытому пространству. Небольшой фонтанчик, выполненный в традиции эпохи Возрождения с милыми амурчиками, обнаженными богинями, успокаивающе журчал прозрачными водами, стекающими в маленький пруд с золотыми игривыми рыбками. Розы разных сортов и разного цвета, благоухая, радовали глаз, восхищая и одновременно успокаивая, умиротворяя, настраивая на созерцательное размышление. Усевшись за круглым столиком, они некоторое время молча отдавались отдыху, наслаждаясь тишиной, ароматом роз, бабочками, порхающими над цветами. Антонина, прервав молчание заговорила о своем желании снять комнату в этом милом местечке. На что Нина тут же предложила сделать это у нее, сказав, что ей нужно будет вскоре уехать на недельку навестить своих родителей, которые живут в пяти часах езды отсюда и что ей бы не хотелось оставлять дом пустым. Антонина тут же с радостью согласилась, спросив о цене. На что Нина ответила, что не стоит беспокоиться. Она никаких денег не собирается брать, вот если бы Антонина смогла за время ее отсутствия позаботиться о Тони, она была бы безмерно благодарна.

– Кто такой Тони? – несколько озадаченно спросила Антонина.

– О не подумайте ничего такого. Тони всего лишь собака, карликовый бульдог. Его Майкл приобрел перед отъездом… отлетом. – Нина замолчала, перевела взгляд на кружащую над ней бабочку.

– Какая красавица! Это Kallima Paralekta ,–  воскликнула Мила, широко улыбаясь.

– По поверьям – бабочка сообщает о исполнении желания, – Наблюдая за порхающей бабочкой, проговорила Антонина.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Нина и, откинувшись на спинку кресла, добавила тихо и, как показалось со стороны, несколько умоляюще, – так вы согласны? Согласны остаться с Тони?

– С детства люблю собак. Но ведь я решила воспользоваться вашим любезным предложением не только из-за моего предпочтения и особой симпатии к карликовому бульдогу, но, скорее всего потому, что по просьбе Милы, обещала помочь вам справиться с депрессией, посетившей вас с некоторого времени и сильно досаждавшей вам.

– Да, Мила мне про вас рассказывала. Мне не очень понятно, каким образом можно это сделать и все же я склонна попробовать. Мне терять нечего.

– Должна вас предупредить о необходимости полного доверия и возможно большей информации с вашей стороны о проблемах, жизненной позиции, целях и тому подобное. Мне придется узнать о вас как можно больше, если это возможно, хотя и претит вашей внутренней установке оставаться закрытой от взгляда другого, становясь как бы вещью в себе, выражаясь старым философским языком, уместным в данном случае для обоснования замкнутости и нежелания, чтобы кто-либо внедрялся в ваше сознание даже, по его утверждению, с благой целью.

Наступила напряженная тишина, в которой даже шелест листьев от лёгких порывов теплого ветерка, казался помехой и вызывал, по крайней мере, у Нины раздражение. Мила под столиком незаметно приблизила туфельку своей левой ноги и надавила на туфлю Антонины. Та понимающе кивнула. По лицу Нины потекли крупные слезы. Она достала из кармана носовой платок, вытерла их и отсморкалась. Вопрос оставался открытым. Нерешительный голос Милы несколько разрядил обстановку, снял ощущение неловкости.

– Правильно ли я поняла вас, Антонина? – начала она, скрестив пальцы рук,–  это что-то вроде психоанализа, практикуемого еще в двадцатом веке Зигмундом Фрейдом? Мне кажется, Нина в него перестала верить.

– Методика Зигмунда Фрейда позволяет в кротчайшее время установить связь, если хотите, душевную, духовную, нащупать болевые точки, определиться с последующей программой воздействия, – уверенном голосом, не дающим повода для сомнения, проговорила Антонина, глядя куда-то в даль, всем своим видом выражая полную уверенность в своей возможности избавить кого угодно от изматывающей депрессии.

– А где вы учились? – неожиданно бодрым голосом задала вопрос Нина.

– Как вам сказать? В колледже широкого профиля со свободным выбором интересующих предметов. Меня с детства интересовали, как медицина, так и психология, не исключая, конечно философию. Так же я занималась различными восточными практиками и боевыми искусствами.

– Очень интересно, – глаза Милы округлились.

– Ничего особенного. Училась понемногу и чему-нибудь, как и большинство из нас, – Засмеялась Антонина. Мила поддержала ее своим звонким смехом. Нина тоже невольно издала соответствующие звуки, скорее искусственного происхождения, после чего сообщила:

– Хорошо. Я согласна. Считайте меня своей ученицей. А теперь, когда мы обо всем договорились, пойдемте, я покажу вашу комнату. Мила, ты ведь тоже хотела остаться на пару дней? Я этому очень рада. Одиночество не всегда доставляет удовольствие, хотя и дает возможность познакомиться с собой поближе. Однако человек остается существом социальным и, даже уединяясь для решения своих задач, стремится к общению, вопреки сформированному стереотипу в последнее десятилетие, гласящему об энергетической целостности субъекта, пребывающего в одиночестве, целостности его тонких тел. А вы как на это смотрите, Антонина?

– В этом есть своя доля, как говорится, сермяжной правды. Но только доля. Взаимообмен энергиями необходим для полноты жизненных процессов, в случае же с чистыми энергиями, незаменим для поддержания тонуса организма. В противном случае, люди перестали бы просто понимать друг друга, не говоря о совместной работе.

– Согласна. И все же побыть в одиночестве полезно.

– В особенности, когда занимаешься серьезными практиками. Мне придется оставаться в уединении довольно продолжительное время, для решения накопившихся и представляющих для меня особую важность вопросов, – улыбнулась Антонина.

В это время они подошли к комнате на втором этаже, перед дверью которой на мягком коврике лежал карликовый бульдог черного цвета. Бульдог сразу поднялся, показывая белую полоску на груди, приветственно заскулил.

– Это и есть Тони. Верона заботится о нем, кормит два раза в день, меняет воду и даже выводит гулять, когда я расклеиваюсь. Так что у вас с ним не будет никаких хлопот. Его почти невозможно уговорить поехать, например, к моим родителям. После того, как Майкл улетел, он лежит у его комнаты, ждет и ужасно тоскует.

Тони поприветствовав, хозяйку, уткнулся мордой в подставленную Милой ладошку и уставился вопросительно на Антонину, не решаясь к ней приблизиться. Та наклонилась, потрепала собаку за ухом, проговорив: «Мы с тобой, Тони, подружимся, не правда ли?»
Тони заскулил, подпрыгнул и, желая лизнуть, больно ударил тупой мордой по нижней губе Антонины. Из маленькой ранки выступила кровь. Антонина на стала ее вытирать, тут же подав команду: «Сидеть». Тони послушно уселся, не сводя с нее своих круглых глаз. Нина удивленно перевела взгляд на Антонину. По глазам ее было видно: встреча произошла на высоте. Тони улегся на коврик и тяжело задышал.      

– Мой дом в вашем распоряжении настолько долго, насколько пожелаете, – продолжила Нина, открывая комнату. – Комната полностью изолирована. Душевая, туалет, балкон. Вот Возьмите ключ. Здесь вам будет хорошо и спокойно. Ужин в семь часов. Ждем вас.

Каблучки девушек застучали по лестнице. Антонина шагнула в комнату.


10
Антонина бросила сумку справа от двери и собралась ее закрыть, как неожиданно Тони с достоинством прошел в комнату, не взглянув на нее и улегся рядом с кроватью положив тяжелую голову на передние лапы. Антонина попыталась выставить собаку за дверь, но та смотрела на нее слишком грустными, почти человечьими глазами и она сдалась. Вернее, он, Хумов, сдался, решив подружиться с Тони. Что-то в этой собаке было особенное, отличное от других и ему захотелось понять, что же это и не подвела ли его интуиция, подсказавшая внимательнее присмотреться к бульдожке. Так про себя он начал думать о собаке, вызвавшей сразу необычную симпатию.

Хумов начал осматривать свое новое жилище. Слева от входа стояла кровать, покрытая пледам в синюю с белым клетку, Жалюзи на окне были приспущены. Напротив кровати стоял, прижавшись к стенке, письменный стол, имеющий по четыре ящичка с каждой стороны и отливающую глянцем утолщённою столешницу, выполненную из непонятного материала. Над ним находились дверцы встроенного в стенку шкафчика. Рядом стоял небольшой круглый столик со столешницей ровно такой, как у письменного, только что осмотренного, стола. Дальше шел встроенный шкафчик для одежды. Хумов его открыл. Шкафчик был пуст, если не считать белого халата для душа. Хумов забросил в шкаф свою сумку и прошел в ванную. Там оказалось то, что он и ожидал увидеть: душевая кабинка, раковина, туалет, зеркало над раковиной. Все как положено и все сияло белизной, чистотой и радовало глаз. Осмотрев свое временное жилище, Хумов вернулся назад.

До ужина оставалось чуть меньше часа. Он подошел к письменному столу, внимательно начал рассматривать. Его лицо отразилось, как в зеркале, в гладкой поверхности. Увидев себя в образе Антонины, он присвистнул, покачал головой. По нему было видно: маскарад начал ему надоедать и, что самое нежелательное в его ситуации, раздражать. Неожиданно заметив проступающие линии, точки, надписи, он наклонился и прикоснулся пальцем к одной из линий, пытаясь разобраться в схеме, как столешница осветилась изнутри приглушенным светом. Линии окрасились в разные цвета, зазвучал кодовый сигнал, и он услышал мужской голос: «Приветствую Вас спасатель № 232 Хумов. Я ждал Вас. Не пугайтесь. Постепенно Вы все поймете. Вам не грозит никакая опасность. Продолжайте вести себя таким образом, как и планировали».

Хумов отдёрнул палец. Свет погас Голос замолчал. Что это?  Его мысли крутились с невероятной скоростью, опережая одна другую. Как могло случиться такое? Он сам себе не верил. Ведь это невероятно. Невероятно до такой степени, при которой легко может съехать крыша. Он, скрывающийся от преследования, меняющий маски, переодевшийся в женщину, попадает в дом, где его какой-то компьютер легко распознает, обращаясь по имени и даже называя его номерной знак спасателя. Как ему на это реагировать? Что делать? Куда бежать? Возвращаться к Хане? Невозможно даже подумать об этом. Улететь в Африку? Аляску? Курильские острова? Блуждать по тайге? Не выход. Он спасатель. Его предназначение спасать людей. Это его смысл жизни, его призвание. Он должен найти выход. Распутать загадку, связанную с его опознаванием обыкновенным домашним компьютером.

Размышления Хумова прервал голос Вероны, сообщивший о начале ужина через пятнадцать минут. Хумов быстро привел себя в порядок. Сменил белую блузку на голубую. Посмотрел в зеркало, улыбнулся. Выглядел он неплохо, только глаза наполняла тревожность. Подруги не заподозрили его. Он отлично вошел в роль. А вдруг они знают про него? Компьютер им сообщил, но не признаются и подыгрывают. От этой мысли ему стало нехорошо, и он ее решительно отогнал и, поправив парик, пошел к двери. Тони, наблюдавший за ним, тут же поднялся и выскользнул вслед за ним. Выйдя из комнаты, Хумов сразу перевоплотился в Антонину.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль они с Тони появились в столовой, где их ждали подруги. Верона поставила перед Антониной пиалу с марсианской едой и двумя хрустящими хлебцами на отдельной тарелочке. Нина очень удивилась присутствию Тони. Ведь его с трудом можно было уговорить выйти погулять. Карликовый бульдог, попив воды и съев свой ужин, поданный ему Вероной из пластмассовой миски, предусмотрительно поставленной на подставку, для удобства и соответствующей расстоянию от пола до его морды, включая миску с едой, засеменил к Антонине и, лизнув ее в щиколотку, устроился у ног, довольно посапывая, время от времени приподнимая морду, проверить не грозит ли его новой хозяйке, опасность. Нина в тайне души обиделась на собаку, приревновав ее к гостье, но поразмыслив, решила не выказывать чувств. После ужина, она пригласила Антонину и Милу в гостиную поболтать. На сей раз завязался живой разговор. Антонина была в угаре. Она демонстрировала фокусы с нахождением спрятанных предметов. Происходило это так: Антонина выходила из гостиной под присмотром Вероны. За ней увязывался Тони, не желающий ни на минуту оставаться без нее. Нина с Милой прятали какую-нибудь вещь, звали Антонину, та появлялась вместе с Тони и Вероной и через минуту вещь была найдена. И так повторялось несколько раз подряд с неизменным успехом. Дедушки возбужденно аплодировали, Тони крутился между ног, повизгивая, стараясь каждый раз оказываться поближе к Антонине. Верона стояла в сторонке в ожидании новых приказов.  Но больше всего поразило подруг умение Антонины рассказывать о прошлом, взяв за запястье руку и глядя в глаза. Миле она поведала, как та в детстве упала с велосипеда и сильно ушибла ногу. При падении под ее коленку попал камешек. Из углубления полилась кровь. Мама была сильно напугана и тут же повезла дочь к врачу. Тот обработал рану и наложил шов. С тех пор никакие силы не могли заставить девочку сесть на велосипед. Мила смотрела расширенными глазами, кивала головой, соглашаясь с каждым словом и даже продемонстрировала свою коленку с белым пятном под ней, оставшимся с того злопамятного дня.

Дошла очередь до Нины, сидевшей с горящими глазами, полностью забывшей о своей депрессии. Антонина взяла ее левую руку. Нежно сжала запястье и, стала смотреть в ее глаза. Та сжалась, затаила дыхание, напряглась всем телом.

Рассказ оказался длинным. Время от времени, Нина выпрямлялась, дыхание ее производило беззвучные всхлипы, по лицу шли красные пятна.

С Майклом они дружили с детства. Дома родителей стояли рядом. Дети появились на свет в один день и даже ближайшие родственники сочли это за знак судьбы, пророча брак.
Их называли братом и сестрой. Росли, играли, вместе пошли в школу, потом в один колледж. Они так привыкли друг к другу и так понимали друг друга, что обоим не очень-то нужны были друзья. Отделять их стало сильное увлечение Майкла программными разработками. Сначала это было его хобби, но со временем он понял: в будущем это его профессия. Ничем другим он бы не хотел заниматься. На него обратил свое внимание профессор, друг отца, Оскольский Николай Тимофеевич и взял его в свою лабораторию, где Майкл начал делать одно открытие за другим. С Ниной они виделись все реже и реже, и она решила проявить инициативу. В одну из встреч, предложив Майклу оформить их отношения. Тот сразу согласился. Нина была счастлива. Майкл к бракосочетанию взялся за строительство их будущего дома по своим чертежам и сделанному им программному обеспечению, как самого дома, так и персонального робота. Денег у него было достаточно, а он увлеченный новой идеей, с вдохновением воплощал в жизнь свой задуманный план. Дом был готов к их свадьбе. Уникальный дом, Майкл дал ему имя Рол, оказался комфортным, а робот Верона полностью освободил молодоженов от бытовых проблем. Медовый месяц они провели в своем уникальном доме и были безмерно счастливы. Их согревала дружба, переросшая в любовь, любовь, как тогда казалась Нине, незыблемую, вечную. Известие об удивительном доме быстро распространилось и у Майкла появились крупные заказчики, предлагающие любые деньги для реализации их мечты о новом доме, оборудованном компьютерной техникой и программным обеспечением, выполненным гениальным Майклом. Слава Майкла росла с каждым днем. Ему пришлось набирать программистов, связываться со строительными фирмами, компаниями по производству блоков для внедрения мироустройства и многое, многое другое. Компания Майкла быстро разрасталась и вскоре начала приносить миллиардные доходы. Через год неожиданно Майкл отошел от дел, передав управление фирмой «Уни-дом» своему помощнику, а сам засел за свои никому неизвестные новые проекты. Нина ждала ребенка и сначала была очень рада постоянному присутствию мужа дома. Тогда-то и появился в их доме карликовый бульдог, который сразу не понравился Нине, понявший, что собака еще больше отдалит ее от мужа. Майкл спускался к завтраку, обеду и ужину, находясь в очень странном состоянии. Глаза его выглядели отсутствующими, он улыбался, кивал головой на рассказы Нины о новостях, на ее вопросы отвечал невпопад. Складывалось впечатление, что он полностью сосредоточен на какой-то идее и все окружающее стало для него неинтересным, не существенным, мешающим решить жизненно важную проблему. Вскоре Майкл совсем перестал выходить из своей комнаты, вернее одноконной квартиры. Верона приносила ему и Тони еду, выводила собаку сделать свои собачьи дела в отведенном для этого месте. Почти каждый день в дом доставлялись заказы, сделанные Майклом. Потом появились двое парней, помогающих ему производить какие-то работы вне дома. Нина все чаще и чаще уезжала к своим родителям. Ей необходимо было общение и моральная поддержка. Она не могла привыкнуть к одиночеству, оставаясь по сути дела, при муже и без него, хотя и понимала его желание и необходимость отдаться полностью своей работе. Понимала и чувствовала: в голове Майкла рождается новая гениальная идея и пока он ее не воплотит, он так и будет сидеть в своей комнате. Бывали и проблески в их однообразной жизни. Неожиданно Майкл утром выходил к завтраку веселый и сообщал об отпуске на целую неделю Билеты на самолет им были заказаны и на следующее утро они оказывались у берега океана в самом дорогом отеле. Майкл словно снова становился ребенком. Бегал с Тони по пляжу, смеялся, рассказывал интересные истории, все время обнимал и целовал Нину, носил ее на руках в полном смысле этого слова. Нина необыкновенно была счастлива и ей хотелось поделиться своей любовью и своим счастьем со всем миром. Потом Майкл начал уезжать на несколько часов, сообщая, что решил поработать над усовершенствованием космических кораблей и сейчас один из таких кораблей строится с учетом его программного обеспечения и по его чертежам, обеспечивающим более комфортные условия для полета на Марс.

И вот однажды утором, Верона передала запечатанный конверт без обратного адреса. Нина сразу ощутила тревогу. В письме Марк писал о своей любви, любви на всю жизнь. Умолял его понять, просил прощение и в конце сообщал о своем полете на Марс, объясняя это желанием самолично испытать созданный им корабль, так как не желает брать на себя ответственность, если испытывать будет кто-то другой. Слезы застилали глаза, и она не могла читать дальше. В висках стучало, сердце гулко колотилось, готовясь выпрыгнуть наружу. Неожиданно возникла тянущая боль внизу живота, она почувствовала резкую слабость во всем теле, ноги подкосились, в глазах потемнело, прервалась связь с окружающим миром. Очнувшись через несколько часов, Нина поняла: она – в госпитале, ребенка в ней больше нет. С этого времени у нее началось нервное расстройство, постепенно переросшее в депрессию.

Рассказ Антонины настолько потряс Нину, что она не могла вымолвить ни слова, сидела истуканом. Мила, низко наклонив голову, утирала слезы, шмыгала носом. Вечер грозил своим тяжелым окончанием, перейти в бессонную ночь, чего не хотелось Антонине. Она пыталась шутками развеселить подруг, говорила о простоте подобной техники видения прошлого и даже будущего, что, правда, значительно сложнее и не рекомендовано по причине изменения предписанной судьбы; принималась тут же обучать. Минут через двадцать ей удалось привести в более-менее нормальное состояние дам. Расходились далеко за полночь, любезно пожелав друг другу спокойной ночи. Оказалась ли спокойной эта ночь для подруг? «Увы, покой нам только снится» – думала Антонина, открывая дверь, отведенного ей помещения. Тони, выгулянный к тому времени Вероной, с уверенным спокойствием первым прошел в комнату и занял свое охранное место в ногах кровати.


10
Консьержка протянула Хане конверт. В ее темных глазах скользнуло удивление при виде навернувшихся слез, но тут же погасло. Хана поблагодарила, подошла к Марку, что-то сказала ему. Они вышли на улицу. Шли молча, погруженные в свои мысли. Хана положила письмо в боковой карман голубого рюкзака. Ей не хотелось читать при Марке. Она знала заранее о содержании письма. Оно было прощальным. Слезы все еще продолжали катиться по ее щекам, застилали глаза. Марк, чувствуя состояние Ханы, не решался с ней заговорить, не решался успокаивать, понимая невозможность словами изменить состояние, охватившее девушку.  Не сговариваясь, они свернули в скверик. Мимо прошла молодая женщина в длинной черной юбке с девочкой лет двух на руках, одетой в ярко бирюзовое платьице с оранжевой отделкой. Девочка походила на красочный экзотический цветок. рядом шла девочка лет десяти, ростом чуть пониже матери. Хана подумала, что скоро девочка перерастёт свою маму. Интересно, как будут стоится их взаимоотношения? Дочь на две головы выше, смотрящая сверху вниз, давящая массой на маленькую, хрупкую фигурку. Присев на скамейку, Хана вытерла бумажной салфеткой глаза. Марк стоял возле, переминаясь с ноги на ногу. Она повернула к нему заплаканное лицо, кивком предложила сесть, высморкалась, спрятав лицо в ладошки, спросила:

– Как ты думаешь почему она так сделала?

– Не знаю. Сам не могу понять. Когда консьержка сказала, я был очень удивлен. Не ожидал. И почему не предупредила нас о своем желании сменить место жительство? Нет… – запнулся Марк, – до сих пор не могу поверить. Твоя лучшая подруга и… Не расстраивайся. Уверен – она скоро даст о себе знать. Вот увидишь. Позвонит, напишет сообщение, появится на своем сайте.

– А если нет? – задала Хана вопрос, все еще пряча лицо.

– Ну такого не может быть. От кого ей скрываться? От нас? Для чего? Какая цель?

– Ни для чего. Она любит резкие перемены. Любит начинать жить заново, с чистого листа, как говорится. Она смелая, решительная, ненавидит рутину. Она любит путешествовать, знакомиться с новыми людьми. Быть независимой. И ещё… она не хочет ни к кому привязываться и не желает привязывать к себе. Её девиз – свобода.

– Тогда я понимаю. Так птица вырывается из клетки, не помня о хозяине ее любившем.

– Вот, вот. Хорошее сравнение. Антонина разорвала путы отношений, ради свободы, своей свободы, не заботясь о тех страданиях, которые доставит другим.

– Понятно. Только при таком поведении можно обрести свободу. Разве нет? Отрубить разом! – Марк резким движением руки продемонстрировал свое высказывание. Хана посмотрела на него, пожала плечами. 

– Сложно. Для меня это сложно. Я могу поставить себя на ее место и тем самым оправдать. Боль, боль разлуки. Как залечить рану? Как избавиться от навязчивых мыслей? Для меня это удар, хотя я всегда знала: рано или поздно, этому суждено случиться. – и она от волнения стала обмахивать рукой лицо.

– Ты же сильная. У тебя есть воля. И потом не все потеряно. Я уверен на сто процентов, она даст о себе знать. Вот увидишь.

– Марк, ты стал моим другом, – глаза Ханы снова увлажнились, – спасибо. Спасибо тебе! Моя задача: быстрее подготовиться к полету на Марс. Думаю, там мы с Антониной сможем встретиться.

– Не знаю, не знаю. Марс – не прогулка, скажем, до Луны, ставшая привычным развлечением.  – Марк отвел в сторону глаза.

Хане показалось: он что-то скрывает от нее, а вот что? Над этим стоит подумать. Вроде бы она не замечала его особых чувств к Антонине. Скорее всего, он старательно изображал дружелюбие к ней, конечно, не подозревая кто кроется за маской, искусно выполненной ею. А если догадался? Такое тоже могло случиться. И тогда… Хану бросило в жар. Она прямо посмотрела в глаза Майклу. Тот, на этот раз, не отвел свой взгляд.  Хана поднялась со скамейки и предложила пойти куда-нибудь перекусить. Майкл сразу согласился. Пройдя через сквер, они свернули налево. Улица не была людной по причине своей древности. Невысокие дома, окрашенные в разные гармонирующие друг с другом цвета, булыжная мостовая, пешеходная зона, спокойный, неторопливый поток гуляющих людей, заходящих то в кафе, то ресторан, то магазинчик с гостеприимно открытыми дверями. Хана любила эту улочку, сохраненную памятником девятнадцатого века. 

– Может зайдем в китайский ресторан «Желтая жемчужина?»? – Предложил Марк. У китайцев, как тебе известно, кухня с традицией приготовления пищи, испытанная тысячелетиями.

– А ты там раньше был?

– Нет. Я редко питаюсь вне дома.

– И я тоже, но после стресса необходимо плотно поесть, говорит мой дедушка. Мозг получает питание, поднимается настроение, стресс – отступает. Нельзя находиться длительное время под стрессом. Наживешь тысячу болезней. Переключение на другой вид – также отличный способ. – Хна несколько оживилась, решив следовать рекомендациям любимого дедушки.

– Тогда пошли. Здесь совсем близко. Поэтому я предложил тебе этот вариант. Сейчас свернем, немного пройдем и выйдем к China Town. Ты же заходила туда?

– Нет. Ни разу. Две остановки от нашего дома есть китайская еда. Достаточно вкусно и сравнительно дешево. Там недалеко и китайский магазин. Мы покупаем в нем зеленый чай. Моя мама его очень любит. А как ты думаешь, когда Антонина даст о себе знать?

– Не беспокойся об этом. Ты же сама сказала: надо переключиться.

– Да. И все же? Человек живет верой и надеждой. Любовью, верой и надеждой, – поспешила поправить себя Хана. Любовь в этой триаде – основное. 

– Сначала хорошенько поедим, подкрепим уставшие силы, а потом вернемся к этой теме. Согласна?

– Как я могу быть не согласной, если дедушка вложил это в мою голову, внушил, можно сказать, с детства?

– Ну, не все дети послушны. Скорее наоборот.

– Наоборот, потому как не могут отличить хорошее от дурного.

– Это точно. Прямо про меня.  Кто, кто, а я совсем не могу отличать. Особенно после попытки разобраться немного в философских учениях. Мне раньше хотелось поступить на философский.

– А сейчас? Ты изменил свое решение?

– Изменил в противоположную, совсем противоположную сторону.

– Это в какую же? – почти игривым тоном произнесла Хана.

– В такую в какую и ты.

– Неужели? – глаза Ханы сверкнули антрацитовым блеском.

– А что нельзя? Я, между прочим, тоже не прочь побывать на Марсе.

– Отлично! Вот там мы и встретимся с Антониной, – захлопала в ладоши Хана, не умеющая находиться долго в подавленном состоянии.

С разговорами они не заметили, как оказались в China Town, начинавшимся высокими воротами, украшенными драконами. Сверху на разной высоте располагались четыре прямоугольные чаши с задранными вверх концами со скульптурными символами. Красный и желтый цвет создавали праздничную атмосферу. Навстречу попадались, по большей части, люди китайского происхождения. По обеим сторонам возвышались дома, в соответствии с китайскими архитектурными предпочтениями. Создавалось полное впечатления неожиданного перенесения в Китай, настолько умело была создана атмосфера любимой страны. Марк спрашивал, как пройти к «Желтой жемчужине», его не пронимали, отвечая на китайском. Пришлось применить английский. Результат оказался более приемлемым и все же недостаточным для объяснений. Тогда Марк прибегнул к интернету, вызвав по Google и, пользуясь схемой, сопровождаемой приятным голосовым сопровождением, быстро нашел искомое место.

Ресторанчик выглядел маленьким, совсем непрезентабельным. Правда, просматривалось три ниши, закрываемые в нужное время с двух сторон шторами, сейчас же за ненадобностью раскрытыми. Молодые люди уселись за столик при входе. К ним тут же подошел официант, подал электронное меню. Ха остановила свой выбор на яичном супе с лапшой и креветках в чесночном соусе. Марк заказал то же самое, не желая своим выбором отличиться от ее предпочтений. Официант принес большую пиалу супа и две маленьких пиалы. Суп оказался очень горячим и вкусным. Хана раза три подливала себе и Марку из большой пиалы и вскоре почувствовала себя сытой.

– Мне бы хватило одного супа, – бросив взгляд по сторонам, сказала она. 

Кроме них никого из посетителей не было.

– Ресторанчик, однако, не пользуется успехом, – спокойно прокомментировал Марк, согласно кивнув головой.

В это время появились три китайца. Пройдя в центральную нишу, они уселись напротив входа. Тот, что сидел в центре, по-хозяйски махнул рукой, громко сказав что-то по-китайски. Официант вырос, как из-под земли, согнувшись, учтиво протянул меню торопливо заговорил. Было понятно по его подобострастному виду – пришел важный человек.  Хане не понравилась обстановка и она сказала об этом Майклу. Тот, увлеченный поеданием креветок под чесночным соусом с рисом, усердно используя пластиковые палочки, не обратил внимания на ее слова, тем более, он не мог видеть трех молодых парней, сидя к ним левым боком. В то время китаец, сидящий в центре с раздражением несколько раз показал рукой в их сторону, продолжая говорить уже на слишком повышенных тонах, явно заводя себя для активных действий. Хана снова сказала, что им пора уходить, показав глазами в сторону китайцев. Марк повернулся, встретился взглядом и замер, осознав их положение. Сказать он ничего не успел. Главарь, отодвинув официанта, вернее, почти отбросив в сторону, решительно направился к их столику. Хозяин за стойкой попытался его утихомирить, быстро заговорив, но безуспешно. Главарь стоял рядом с их столиком. Двое других – на шаг сзади по бокам. Марк поднялся, заговорил на английском, потом на немецком, итальянском, русском и еще каких-то неведомых языках. Его никто не понял. Китаец оказался на две головы ниже ростом, но его коренастая фигура, накаченные бицепсы, широкое, крепкое перекошенное злостью лицо говорили не в пользу хлипкого интеллектуала. Общего языка найти было невозможно. Главарь ждал униженных, извиняющихся жестов, сопровождающихся наклонами ниже пояса, заискивающей улыбки. Ему страстно хотелось повысить свою самооценку, показать своему окружению силу, запугать и подчинить еще больше. Если бы Марк понял его психологию, подыграл ему, возможно, на том дело и кончилось. Хана это поняла, а также то, что никаким образом не способна оказать ни помощь Марку, ни сопротивление китайцам. В груди у нее клокотало. Она пыталась вступить в разговор, но главарь даже не посмотрел в ее сторону. Марк, выдав запасы своих познаний иностранных языков, замолчал. Главарь, нагло улыбаясь, глумился, показывая своим видом: ну и это все, на что ты способен? Марк еле сдерживал себя. Ему хотелось дать обидчику по его наглому лицу. Пальцы невольно сжались в кулаки, губы дрожали, он тяжело дышал. Главарь подставил свою щеку, хохоча, явно провоцируя первый удар для еще большего разогрева. Марк спрятал руки за спину. Показал Хане глазами на выход. Хана послушно попятилась к двери. Не успел Марк повернуться, как получил мощный удар в скулу, не сумел удержаться на ногах, упал, больно ударившись головой. Двое пособников подхватили Марка, поставили на ноги. На щеке ссадина начала кровоточить, Марк приложил ладонь, посмотрел, неуклюже ударил обидчика кулаком в живот. Тат даже не ойкнул. Последовал второй, еще более сильный удар. «Не смейте! Какое вы имеете право? Он же вам ничего не сделал!» – закричала Хана. В эту минуту неожиданно, как в хорошей, доброй сказке, появилась Антонина с карликовым бульдогом на руках. Оценив ситуацию, она без разговоров молниеносным движением вырубила главаря, после чего и его сподвижников. Те даже глазом не успели моргнуть. Затем, помогла Марку подняться с пола, ободряюще улыбнувшись, сказала: Пошли быстро отсюда». Все трое спокойно вышли на улицу. За ними на своих кривых лапах и карликовый бульдог, успевший каждого из лежащих противников тяпнуть за некоторые мягкие места.

На улице солнце ярко блеснула по глазам. Оказавшись в людном месте, пошли быстро, не оборачиваясь. 
Хана не могла поверить своим глазам. Она с обожанием смотрела на Антонину, не находя слов для выражения своих чувств. Марк находился в подобном же состоянии.

– Это чудо! Чудо! – наконец, опомнившись заговорила Хана.

– Как это ты их? – запинаясь проговорил Марк.

– Сейчас не время для разглагольствований. У них наверняка есть сообщники. Надо быстрее уходить, пока они не пришли в себя. Недалеко отсюда, я оставила машину. С удовольствием вывезу вас отсюда, куда скажете. А пока, пожалуйста, больше ни слова. Не хватало еще и на улице устроить драку, – не сбавляя быстрого шага, быстро говорила Антонина, увлекая за собой друзей. Машина находилась на верхней стоянке, где парковались новейшие образцы
моделей, снабженных устройством передвигаться не только по земле, но и по воздуху. Машина впечатлила Марка. Он даже несколько успокоился после недавнего инцидента и, когда они взлетели, издал радостный клич, победно помахав рукой, удаляющемся постройкам китайского образца. Через четверть часа Антонина высадила друзей в безопасном месте, вблизи от дома Ханы и, сказав, что очень торопится, взмыла в небо, оставив их в изумленном состоянии, растерянных и счастливых.
      


11
Она вернулась точно к обеду, припарковавшись на площадке справа от дома. Нина с Милой встретили ее радостными улыбками. Хозяйка поинтересовалась, понравилась ли ей в действии новая машина.

– О, конечно! Машина замечательная. Спасибо за разрешение пользоваться ею, – поблагодарила Антонина с очаровательной улыбкой. – Мне также нравится ваш дом и ваше удивительное гостеприимство. Когда я подлетала, дом, как мне показалось, изменил свой цвет на ярко оранжевый. Что бы это могло значить?

– Дом полюбил вас, только и всего. Поэтому я могу вас оставлять надолго без опасений какого-либо характера. Тони также признал вас.  Это меня очень радует.

– Я вижу и в вашем настроении произошли заметные изменения. Практики, рекомендованные мною, начали приносить результат, хотя прошло чуть больше одной недели. Процесс преобразования достаточно медленный. Не торопитесь. Практикуйте ежедневно, не делая перерывов.

– Спасибо, Антонина! Вы меня возвращаете к жизни, в буквальном смысле этого слова. – Нина отпила глоток фруктового сока, с благодарностью посмотрела на Милу. Та улыбнулась ей в ответ. Тони, с аппетитом покончив со своей порцией сухого корма, занял место у ног Антонины. Верона попросила разрешения убрать посуду и, получив, начала складывать на поднос тарелки.

– Мы с Милой хотим ненадолго уехать. Возможно, к ужину не успеем вернуться. Хотим немного поразвлечься. Надеюсь, вас не очень обременит одиночество. Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя вполне независимо, наслаждались полной свободой, были, как дома. Это так необходимо для полноценного отдыха, ради которого вы приехали в нашу глухомань. Ой, простите Не желаете ли поехать с нами? Мне рекомендовали недавно открывшейся ночной клуб «Крик ястреба». Название, правда не очень. Сразу вспоминается Иосиф Бродский с его знаменитым стихом «Последний крик ястреба». Выбирая название, учредители вряд ли предполагали о значении поэзии в наше время и возникновении возможной ассоциации, – продолжила Нина, вставая из-за стола.   

– Благодарю за приглашение. Как-нибудь в другой раз. Право, я пока не готова к проведению времени в столь оглушающих, если не сказать, отупляющий местах, дающих, в то –же время возможность сбросить накопившееся напряжение.  Завтра, с вашего позволения, я продемонстрирую новые упражнения для глубокого внутреннего расслабления. Вы правы, мне хотелось найти место отдыха с минимальным кругом общения. В нашем мире с его грандиозным информационным потоком, необходимо уметь полностью отключаться, освобождать мозг от навязчивых повторений, а еще того лучше – от любых мыслей. В этом может оказать неоценимую помощь медитативная практика. Вы, конечно, слышали о ней. Я же собираюсь открыть вам несколько секретов, помогающих быстрому овладению выхода из тела. Вам не потребуется добиваться этого феноменального состояния годами упорных тренировок.

– Отлично! Но без вас мы с Милой не в состоянии добиться мало-мальски значительного продвижения.

– Это и понятно. Как говорится: учитель приходит, когда ученик готов. А у меня появилось две ученицы. Сразу две. Передавать знания – святая необходимость. Я счастлива исполнить свой долг.

– А мы, – Нина посмотрела на подругу, желая ее приобщить к своим словам, – счастливы стать вашими послушными ученицами. 

Обменявшись еще столь же приятными любезностями, подруги, изобразив бурное сожаление по поводу отказа Антонины разделить с ними увлекательную поездку, попрощавшись и пожелав ей доброго вечера, удалились.

Антонина, помахав им рукой, отдала приказ Вероне не беспокоить ее, ужин оставить возле дверей комнаты и поднялась к себе. Едва переступив порог, она прошла в ванную разделась сняла маску, аккуратно уложила ее в полиэтиленовый мешочек и встала под струи душа.  «Наконец я могу стать самим собой», – думал Хумов, отдаваясь крепким струям воды, смывающим образ женщины. Неделю и три дня он мучительно думал о случае, занесшим его в дом гениального программиста Майкла, понимая волшебную закономерность встреч с людьми для развития интуитивных способностей для умения развязывать узел судьбы, дарующей опыт принятия единственно правильного решения в той или иной ситуации, с тем, дабы не терять в хаосе событий своего пути.

Сегодня после завтрака Нина показала ему недавно приобретенную машину «Селена-33», передав ее в пользование гостье в любое время дня и ночи, после чего он, пошел выгуливать Тони. При возвращении у него неожиданно возникло непреодолимое желание опробовать новую модель. Он посмотрел вопросительно на Тони и, получив согласное урчание совместно с радостным подскоком, решительно пошел к машине. Тони, как и следовало, ожидать, не заставил себя долго ждать и первым забрался на переднее сидение. Хумов пристегнул пса ремнем, нажал на ручку управления, а услышав голос, спрашивающий о направлении следования неожиданно сказал: в China Town и машина взмыла в небо.

Вскоре они уже пролетали над китайским городом. Селена-33, запросив место для парковки, пошла на снижение. Хумов, взяв Тони на руки, спустился по внутреннему лифту и зашагал по улице. Он шел, скорее по интуиции, чем из желания познакомиться с китайскими обычаями, атмосферой, архитектурой. Вдруг Хумов начал испытывать странное беспокойство и пошел очень быстро, а вскоре – побежал. Тони, едва успевал за ним, семеня своими кривыми лапами. Люди останавливались, улыбались, уступали дорогу. Некоторые смотрели с любопытством вслед, другие – качали головами, переговаривались, махали рукой.

У ресторана под названием «Желтая жемчужина» он остановился, не переводя дух, вошел. Так вот почему он так спешил! Опасность угрожала Хане, и он это почувствовал задолго до того, как это могло случиться. Что ж, можно себя поздравить: у него открылась новая способность. Но зачем он нужен Майклу?

Хумов подошел к письменному столу, сел на удобное, легкое кресло, в который раз изучая странную схему, похожую на карту, хотя в его мозгу она давно отпечаталась, как доски у мастера по шахматам, мастера, дающего сеанс одновременной игры на двадцати досках. При надобности, Хумов в этом не сомневался, он бы запомнил все ходы и на большем количестве досок. А с этими разноцветными линиями, у него почему-то не складывалось. Красные, синие, зеленые, белые, желтые, оранжевые линии переплеталась, разбегались в стороны, снова соединялись. Понять закономерность, найти код для раскрытия загадки, не представлялось возможным. Для какого послания, кому и зачем гениальный программист Майкл придумал и воплотил свою мысль, поместив ее в столешнице для расшифровки? Наверняка – это очень важная информация. Но как ее извлечь? «Сезам, открой дверь, – невольно прошептал он, ощутив теплый бок Тони, ласкающийся у его правой ноги. – Что, друг? Скучаешь? Ну иди ко мне. – Он поднял бульдога, усадил на колени. Тот начал радостно тыкать мордой в шею, лизать подбородок, щеки, норовя попасть в губы. В приливе собачьей нежности, Тони по руке взобрался на стол, загородив обзор, повизгивая, подрагивая тельцем. Хомов передвинул пса на край стола. Тони тут же бросился к нему. Столешница под лапами собаки засветилась. Хумов, схватив в охапку карликового бульдога и, посадив его снова на колени, замер от удивления. На него смотрели умные проницательные глаза Майкла. Что это был Майкл, он не сомневался. Майкл смотрел на него проницательным, живым взглядом и ничего не говорил. Ттогда заговорил Хумов:

– Майкл! Я знаю – это ты. Знаю, что ты меня ждал. Меня или кого другого, умеющего понять тебя, равного тебе по интеллекту. Я не очень хороший программист. На уровне выпускника рядового колледжа. Увы! Поэтому не могу тягаться с тобой и заранее склоняю голову перед твоей гениальностью. И все же я буду стараться разгадать твое послание, чего бы мне это не стоило, так как чувствую: тебе нужна помощь. Чувствую всем своим нутром. Нутром профессионального спасателя, натренированного с раннего детства для спасения человека в земных и вне земных условий существования. И, без ложной скромности, скажу тебе, что волей судьбы, обстоятельств и моих титанических усилий, я стал лучшим, вернее самым лучшим специалистом, когда-либо выпущенным из учебного заведения на земле. Меня готовили для работы на Марсе. Для тебя это покажется странным, невероятным, зачеркивающим мое предыдущее «бахвальство», но я с позором провалил последний экзамен. С позором для моих товарищей по учебе, но не для себя. Я отказался говорить таким образом, каким от меня требовалось. Это произошло неожиданно, под влиянием девушки. Ее зовут Хана. Она – самая замечательная девушка во всем мире. И все же я, благодаря моим установкам, ежедневным тренировкам смог избавить себя, но, прежде всего ее от опасности общения со мной. Майкл! Ты слышишь меня? Я не менее одинок, чем ты, отдавший всего себя на сотворение умных машин, превосходящих человека в тысячи и тысячи раз. Для этого надо иметь сильную волю, равную уму, иметь гениальное мышление. Кстати, о гениальности мышления. Ты знаешь насколько важно правильно мыслить. Не по шаблонам, навязываемым нам социумом, домашним и не домашним воспитанием, всей это тухлятиной, от которой тошнит. Стоит каждый раз огромного труда очищать свой мозг, от навязчивых стереотипов – усреднённой модели поведения в обществе, отупляющей, лишающей думать. Да! Правильно думать и правильно оценивать ситуацию. Думать вообще-то тяжело и даже очень. Пребывать в расслабленно-спокойном состоянии, ловя, как говорится, кайф, самое простое и легкое занятие. Вернее, это состояние даже нельзя назвать занятием. Оно подобно отдыхающей кошке, собаке, змее, наконец. К чему это я? Хотя тебе понятно. Нас, отдающих себя познанию, нас, желающих превзойти саму человеческую природу, вступив с ней в схватку ни на жизнь, а на смерть, остается все меньше и меньше. Люди, привыкшие к комфорту, к тому, что машины за них решают проблемы, избавляют от физического и умственного труда, постепенно превращаются, в некотором воде, в недоразвившихся детей, как это не печально слышать, престают решать насущные задачи, прогнозировать будущее, заботиться о сохранности земли. И в этих условиях, спасатели обязаны всеми силами предохранять их от гибели. Мне иногда кажется, что цивилизация стоит на пороге самоуничтожения. В эти минуты я думаю о вреде гениев одиночек, делающих открытия, будь то открытие атомной энергии, теории относительности, генетических манипуляций, нано- технологий, всеобщей компьютеризации и т. д. Мои мысли приходят в противоречие с законами развития. Но есть же высший суд. Вселенная рождается и умирает, вновь рождается и снова умирает, если этому верить на все сто процентов. Нас же учили не верить на все сто процентов. Я и сейчас нахожусь в поиске. Время от времени на меня накатывает тоска, знаешь, такая невыносимая тоска и все краски меркнут. И мне тогда кажется жизнь мелкой, глупой шуткой. Понимаю твое удивление и вижу твою улыбку. Ты скажешь, что это проблема роста. Хм. Читал об этом. Люди так много говорят и так много пишут, с ума сойти! Найти нужное для состояния, понимания своей проблемы в интернете практически невозможно. Иногда набредешь и легче становится. Вот послушай:

Смысл жизни, по уверению философов в том, чтобы духовно возвыситься, воспарить над самим собой. Существуют различные практики для достижения этой цели. Наполняемость Любовью – одна из них. Конкретизация из общего в единичное, наделяемое своими представлениями о божественности, иными словами, обожествляя объект; фактически перенося свойства своих достоинств и своих представлений об оных на предмет вызывающий Любовь, мы возносимся, вознося другого, стирая грани различения, оставляя
захватывающее чувство единения себя с другим, преодолевая таким образом не только чувство заброшенности в мир материи, но и находя взаимный выход развоплощения в любовных токах надмирности, освежая и напитывая свое высшее «Я» силами для выполнения предназначения.

Ты знаешь, что такое испытывать душевную пустоту? Конечно знаешь. Раскрывается бездна. Бездна под ногами. Пока ты над ней. Пока тебя держит невидимый поток воздуха. Пока. Зацепиться же не за что. Ни одна мысль не дает опоры. Ты, словно, проваливаешься, падаешь, скатываешься в хаос неразберихи. Такое случается от перенапряжения, сильнейшей усталости после изнурительных тренировок. С тобой такое должно тоже происходить. Уверен. Ты будешь удивлен, узнав: я тебя хорошо знаю. Даже лучше понимаю, чем себя. Удивлен? Мне Нина о тебе много рассказала. Я смотрел в ее , держал ее за левое запястье и постепенно все четче и четче начинал ощущать твое присутствие. Тогда я понял, почувствовал нашу близость, близость наших душ. Если бы у меня был брат, то он должен был быть таким, как ты. Родство душ бывает и не по крови. Даже чаще не по крови.  Я уверен: мои слова до тебя обязательно дойдут, избавят тебя от тотального одиночества, в которое ты погрузил себя сознательно, стремясь построить из себя сверх человека. Я не оговорился. Именно построить. Ницше этого не понял. Ему хотелось превзойти себя, превзойти человеческие слабости. Думая о себе таким образом, он становился увереннее, сильнее. Ему не удалось победить своих чувств, победить свое тело, не желающее подчиняться своему перегруженному знаниями, размышлениями, уму. Чувства и разум хотели не одного и того же, жили каждый по своим законам. Скорее тело – вместилище чувств, жило по своим законам, отказываясь подчиняться уму – вместилищу словесного самовыражения, рабу словесных конструкций. Вопрос стоит в том, насколько правдиво, истинно словесное выражение чувств и желаний, представлений о правде, и лжи, о добре и зле, о совести, морали, о своём предназначении, угаданным или внушенным, вере в высшие силы или неверие в них. Само мышление вызывает почтение, удивление, восхищение. Каким образом наш мозг сотворят мысли? Древние философы задавались подобными вопросами, и многому мы продолжаем у них учиться. И все же функции нашего мозга остаются не понятным и по сей день, хотя компьютерные программы стремятся техническим путем воспроизвести работу мозга.  Тебе это известно, как никому другому. Человек настолько силен, настолько и слаб. Прости, вспомнилось моё первое детское стихотворение:

Человек – мал,
Человек – велик.
Жизнь его – миг,
Вселенной – лик.

Знаешь, мне уже тогда казалось: я – мал, но я велик, как сама Вселенная. Не знаю почему. Уверен – с тобой тоже такое было. Ты рано почувствовал связь всего со всем. Такое не у каждого бывает? Мне всегда казалось – над этим каждый человек рано или поздно задумывается. Майкл, ты молчишь? Знаю, уверен: мой разговор с тобой ни в одну сторону. Ты мне ответишь! Рано или поздно до тебя дойдут мои слова.  Сейчас, находясь за миллионы километров, ты слышишь меня. Начала работать твоя уникальная программа. Мне так легко тебе говорить о себе. Ни перед кем за всю свою жизнь, я не открывался, чувствовал себя человеком в футляре. Помнишь у Чехова? Когда читал рассказ, улыбался, думал – про
меня написано. Нам предписано держать себя, словно, в броне: чувства – на завязочку, тело – не чувствует боли. Нас специально тренировали на устойчивость к болевым ощущениям, учили перевоплощаться, развивая одновременно такое чувство, как сочувствие, обучали перенесению эмоционального состояния другого на себя, тем самым становясь другим, начиная мыслить с позиции другого.

Видишь сколько сложных и разных вещей мне пришлось освоить пред тем, как волей случая, судьбой мне было предписано встретиться с твоей проблемой. Ты даже Тони, любимую собаку с собой не взял, отправился в одиночестве в космическое путешествие. Почему? Испытать себя? В тиши длительного полета совершить новые открытия? Зачем? Человечеству эти открытия не нужны. Оно прекрасно обходится и без них и обошлось бы, оставаясь жить в пещерах. Было бы лучше для природы и будущих поколений.  Ты не согласен? Не лучше? Ты прав. Не лучше. Да и о чем говорить, когда всегда находились и будут находиться те, кто движет прогресс не из корытных побуждений, не из желания от хватить лакомый кусок, а из-за огромной потребности делать открытия, ибо его мышление, его мозг жаждет этого, по причине самоудовлетворения своей деятельностью от которой зависит его счастье, счастье человека, обладающего подобным сокровищем: развитым, охочим до учебы, до познания мозгом, алчущим открывать неизведанное. Таких не много. Вернее, жалкие единицы. Они всегда были гонимы, не поняты, имели тяжелые судьбы, если не сказать – трагические.

Майкл, ты меня восхищаешь! Решиться на такое мог только сильный человек, я бы даже сказал – сверхчеловек, или человек утративший чувство реальности, чего я не могу даже на мгновение предположить по отношению к тебе.

В детстве мне очень хотелось встретить такого человека, как ты. Может потому, что я ничего не знаю о своих родителях, никогда не видел отца. Мне всегда хотелось иметь настоящего друга. Ты скажешь, что в наше время, время тотальной индивидуализации, замкнутости на личное «Я», мое желание можно отнести к не мысленной роскоши. Пусть будет так. Однако, поверь мне на слово. Для тебя я смог бы стать твоим вторым «Я». Не пугайся. Ты бы даже не смог догадываться об этом. Знаю, как тяготит чувство невозможности ответить тем же в силу нехватки энергии, постоянно расходуемой на сложнейшие мыслительные процессы. Мне и самому, возможно, приходилось бы испытывать дефицит энергии, но это не означало бы моего отказа от дружбы. Ты знаешь, если бы не Хана, то я в данное время, получив распределение, находился бы в межпланетном полете. Мне этого так хотелось с детства, с тех пор, когда нам начали показывать фильмы про освоение космоса. Ещё тогда я страстно загорелся желанием отправиться в космический полет. Мы с ребятами только об этом и говорили. Зацепив нас на этой мечте, нас начали готовить по специальности – спасатель... Тренировки оказались изнуряющими. Использовались отработанные, новейшие методики. Развитие предполагало быть разностороннем. Я старался как никто, боясь оказаться непригодным. И вот из-за девушки с небесного цвета глазами, золотистыми волосами цвета спелой ржи, моя мечта оказалась невыполнимой и, как это не покажется странным, я нисколько не жалею об этом. Единственное отягчающее душу обстоятельство – это мое беспокойство за нее. Мне необходимо защищать Хану от опасностей. Не подумай, чего, Майкл. Чувство ответственности нам прививали с детства. Мне хочется оберегать эту девушку от возможных неприятностей, хочется сохранить ее чистую, светлую душу. И я не могу этого делать. Контакт со мной принесет для нее много проблем, от которых я не в силах буду ее оградить. Вот почему я оказался в твоем доме, в твоей комнате, вернее однокомнатном блоке удачно спланированным тобой. Меня ищут, Майкл. Хана сделала мне несколько масок. И теперь я предстаю перед твоей женой в образе Антонины, обучаю ее и ее подругу Милу технике овладения чувствами. Нина после твоего отлета заболела. Она всю себя сконцентрировала на любви, любви к тебе, Майкл. Ты же знаешь насколько тяжело перенести разлуку с любимым человеком. Твоя жена очень страдает. Я попытаюсь ей помочь. Она ждет тебя. Ждет, как Пенелопа Одиссея.

Майкл! Слышишь меня? Откликнись! Ты нуждаешься в помощи. Поверь: никто кроме меня тебе не сможет помочь. Никто так не подготовлен, никто так не желает тебе помочь, как я. Ты нужен здесь, на Земле. Твоя гениальность необходима землянам. Я смогу помочь тебе. Ты же понимаешь: не могу я выразить словами неуловимое, относящееся к сущему. Мои слова – жалкий оттиск мыслей, дающих возможность хоть каким-то образом упорядочить отношение моего сознания к моменту в каковом оно пребывает. А это отношение теснейшим образом связано с объемом знаний, полученных от мыслительных восприятий с оценочной чувственной наклонностью к тому предмету, который наиболее востребован в данный момент времени. Мысли-чувственная сфера неустойчива, стирается, видоизменяется постоянно и неуклонно, не давая предметно оформиться, стать знаком, символом. Впрочем, символы нам достались даром, и мы ими так и научены пользоваться в должной мере. Наша же тяга познания – есть ни что иное, как стремление узреть истину, дорасти до нее, предполагая: истина и есть сущее, его некоторая проявленность в бытии. Через эту проявленность нам хочется приобщиться к предполагаемой сокрытой тайне. Для компьютера любой сложности не возникнет подобной потребности, хотя я не исключаю возможности нахождения в умной машине друга по качественности не менее преданного, чем собака.    

И долго еще, до пяти часов утра Хумов продолжал разговаривать с Майклом в надежде получить ответ. Ответа так и не последовало.



12

В ожидании приема к своему непосредственному начальнику Галунову Александру Евгеньевичу, Виктор Арнольдович бездумно читал выплывающие тексты, скользя глазами по строчкам, перескакивая с одного абзаца на другой в произвольном порядке: 

Эхо космических глубин из сердцевины знания зазвучало тремором женского начала в проявленной и избранной судьбе, проникнутой дальностью начал и, возгоревшейся звездой ярчайшей наперекор немому постоянству – НИЧТО.

Отринут всякий путь, как память о возврате и внутренний кристалл, в алмаз не превращен, и снова в этот мир – гранить отвагой опыт, чтоб превратить в алмаз пылающий кристалл.


Выше восторга – покой понимания обреченности полной и все же – творение нового, равного духу прозрения для умаленья земного в осознании нужности слово творения в зыбкости маревой – след оставляя для радостной пользы прочтенья другим в пространстве далеких времен.

Приемная представляла собой небольшую комнату без единого окна. Совершенно пустые стены мерцали приглушенным светом. Вокруг располагались мягкие кресла. Используя на подлокотниках кнопки, при желании, ожидающий мог принять более удобную позу, а то и вытянуться во весь рост и отдохнуть, слушая расслабляющую музыку. Мерцающие стенки могли служить экранами для просмотра видеозаписей, прямого обращения начальника, последние новости и многое другое, необходимое для той или иной ситуации.
Виктор Арнольдович приехал за пол часа и теперь нервничал в ожидании, как он предполагал, неприятного разговора. Время от времени, он сжимал пальцы рук до отлива крови. Пальцы становились совсем белыми. Легкое покалывание предупреждало
о недостаточном поступлении крови. Тогда Смаков начинал потирать руки, не отрывая глаз от экрана, на котором продолжали мелькать строки:

В минуты безрадостного настроения, когда посещает мысль о смерти, в эти тягостные минуты наползает пустота, поглощая тайну бытия, вызывая чувство одиночества. Такие минуты, часы, дни случаются у каждого. Надо всегда помнить: не одинок – ты в каждый миг в единстве с целым – Богом данным. Вспоминайте строки: Кто мы? Откуда ветер? Откуда звон колоколов? Зов вечности, возможно, вечен. Его понять можно без слов.

Виктор Арнольдович, усмехнулся, пролистал дальше, стараясь сосредоточиться на тексте:

1. Когда человек теряет доверие с другу, что-то с ним не в порядке, даже если вокруг слишком много непорядочных людей.
2. Если друг оставляет тебя в болезни, беде или, когда тебе нужна срочная помощь, ты напрасно думал, что у тебя есть друг.
3. Настоящий друг никогда не поставит свои интересы выше твоих.
4. Для каждого в жизни наступает момент проверить дружбу на прочность.
5. В спорной ситуации, мы готовы быстрее винить друга, чем себя.
6. Потерять друга все равно, что потерять часть своего сердца.
7. Потеря друга ввергает в одиночество, из которого уже не выбраться.
8. Приятелей – много, но друг – один.
9. Не на пустом месте зарождается недоверие к другу, но в голове твоей.
10. Один друг всегда более зависит от другого, ибо более ценит дружбу. 
11. Совместный бизнес часто разрушает самую крепкую дружбу.
12. Настоящая дружба с годами только крепнет.

         
       
Вошел Малкин, молча кивнул, сел поодаль, уставился в свое электронное устройство. По тому, как тот время от времени двигал ногами, Виктор Арнольдович определил: нервничает и ему стало несколько спокойнее.

Ровно в назначенное время включилась видео связь. На противоположной стенке появился начальник.  Смаков с Малкиным вскочили, вытянулись по стойке смирно. Некоторое время он переводил взгляд с одного подчиненного на другого, затем кивком предложил сесть, после чего начал длинный монолог.  Сначала Александр Евгеньевич их долго распекал за неумение оперативно действовать, наконец, перешел к делу, заговорив жестким тоном:

– В то время, когда численность населения растет в прогрессивном темпе и нам необходимо транспортировать большое количество людей на Марс, осваивать другие планеты, здесь на родной земле теряется лучший спасатель и вы не можете его обнаружить, а ведь это выглядит ни больше, ни меньше – сознательным уклонением от своих прямых обязанностей. Я внимательно рассмотрел ваши докладные и нашел, что вы недостаточно серьезно подошли к делу. Есть ли у вас какие-то новые сведения о спасателе № 232? – задал, глядя в упор вопрос Галунов.

Малкин растеряно посмотрел на Виктора Арнольдовича. Оба, вскочив, отрицательно покачали головами.

– Сидите, сидите, – подтвердил жестом руки приказ начальник. – Не удалось ли найти того героя, который обезвредил двух террористов и скрылся в неизвестном направлении?

Смаков с Малкиным снова вскочили и снова отрицательно замотали головами. Не давая им произнести ни слова, Александр Евгеньевич продолжал:

– Мы потеряли самого лучшего выпускника Хумова Анатолия Борисовича. Не кажется ли вам возможным перевоплощение Хумова в девушку, спасшую от взрыва Международный комплекс науки, искусства, здоровья? 

     – Вполне возможно, – кашлянув, с хрипотцой в голосе пробормотал      Малкин. 

       – Да, да, конечно. Я уже отдал приказ о задержании этой девушки.
Но пока этого сделать не удалось, – вскочив, отрапортовал Смаков.

        – Разрешаю привлечь для поиска экстрасенсов, можно из группы, в которой обучался Хумов Анатолий Борисович. Он нужен и немедленно. Живым. Слышите? Живым! Это приказ. Вы свободны.

Экран погас. Смаков только сейчас обратил внимание на струйки пота, стекающие по его спине и передернув плечами, бросив на ходу Малкину до свидания, почти, выбежал из приемной.



13

      
    

               
               

               

   
            
   


      


    
         



      



    

   
            

 



          



   





          


               




               

 


               
   


   
          

          

       

   

    

               




               

          



      
            
            

 


 

 
    



 

      
   
         
    
      

      
      

 
   
        



         
               
      
               
               
 
          
   
       
      
    
             





   

   







   
ГОРИЗОНТЫ НОВОГО

                Книга вторая



                Не допускать себя до мнительности и подозрительности есть
                основное правило нравственной и душевной гигиены.
                Н. Бердяев

1.
Ночи напролёт Марк сидел за компьютером, гуляя по интернету. Лавина информации, обрушивающаяся на молодой, пытливый ум, проскальзывала и, как ему казалось, не оставляла следа. Но это меньше всего его беспокоило. Он считал: если всё стараться запомнить, а это всё равно невозможно, то никогда не научишься самостоятельно мыслить, пока не постараешься выбросить из головы то, что когда-то заучил, что тоже весьма и весьма проблематично. Это рассуждение, он также где-то вычитал и запомнил, не очень вдаваясь в его смысл, Марк, тем не менее, охотно следовал сему руководству, не требовавшему особых усилий. Интуиция его не обманула. Девяносто процентов из почерпнутой информации оказывалось ненужной, засоряющей голову хламом, но Марк продолжал рыскать по интернету, как голодный волк в поисках ему необходимых истин, откровений, умных назиданий, желая быстрее разобраться в механизмах общественных и личностных отношениях, продолжая, в буквальном смысле, тонуть в огромных объёмах различных знаний, не умея выявить, отобрать для себя, своей натуры, своей индивидуальности спасательный круг, на котором он мог бы уверенно держаться. Вернее, ему нужно было построить плот, фундамент, чтобы потом отбирать для себя только необходимые знания, не замусоривая голову чем попало.

Итогом его бесплодных попыток: обнаружить достойные для своего ума ориентиры, явилась повышенная нервозность, усугубляющаяся недостатком сна, готовая в ближайшем будущем перерасти в невроз, а также полнейшая растерянность, непонимание смыла своей жизни и удивление перед этим миром, который, думал он, или настолько глуп, что не понимает куда он катится, или настолько эгоистичен, что ему ни до чего и ни до кого нет дела, что подразумевает: пропади всё пропадом.

Нет, не надо себя обманывать. Его стремления сводились лишь к одному: желанию блеснуть перед Ханой умом, эрудицией, суметь высказать в её присутствии нечто оригинальное, обратить на себя её внимание. Хана, являясь предметом его неотступных мыслей, придавала его существованию некий смысл, желание становиться лучше, стать достойным её.

Три месяца он сочинял к ней письмо. Всё приходящее ему в голову, казалось ему недостойной чепухой, если не обычной глупостью, банальностью и он, вычеркивая, оставлял: Хана, давай с тобой дружить.

Не мог же он написать ей, как каждый раз тайком провожает её до дома, да так ловко, что она ни разу не заподозрила его в этом, ни разу не оглянулась, не встревожилась. Он даже готов был устроить постоянную слежку по причине непреодолимого желания знать о ней как можно больше. Нет! Знать о ней всё!

Нередко он приходил к её дому и, скрываясь в кустарнике, терпеливо ждал её появления, чаще всего безрезультатно: Хана редко выходила погулять. Но однажды он видел, как она вышла из своего дома с несколько угловатой девушкой, которая несла большую сумку и они, улыбаясь и оживлённо разговаривая, пошли по направлению к метро. Но ни разу он не видел её рядом с лицом мужского пола, что вселяло в него некоторую надежду. 

Марк стал тщательно следить за своей внешностью, подолгу заниматься в спортивном зале и с ожесточением бороться с юношеской прыщеватостью, используя дорогие средства, навязываемые вездесущей рекламой. Если бы он мог найти в себе смелость и подойти к ней, он бы мог хоть изредка находиться рядом и, вполне возможно, смог бы как-то заинтересовать её.

Наконец, неожиданно для себя, он решился заговорить с ней. Она торопливо вышла из колледжа, и он её окликнул. Она обернулась и с удивлением посмотрела на него. А он не нашелся, что сказать, а только замер, как вкопанный, потрясенный своим поступком.

– Тебе что-то надо? – спросила она, не делая шага назад.

– Хорошая погода, – пробормотал он.

– Но я тороплюсь. – Она смотрела прямо ему в глаза.

– Да, да, конечно, – хриплым голосом произнёс он.

– Будь здоров, – помахала Хана ему рукой.

– До завтра, – неуверенно бросил он ей вдогонку.

Она не ответила, лёгкой походкой удаляясь от него. А он стоял и смотрел ей вслед, пока она не смешалась с шумной толпой расходившихся студентов.

Этот короткий разговор всё же, как ему хотелось думать, чуточку изменил её отношение к нему. Она как-то чаще стала смотреть в его сторону.  И тогда Марк решился послать ей короткое письмо по электронной почте: Хана, я чувствую, что у нас есть нечто общее. Для меня твой тайный, далёкий мир, так же заманчив, как путешествие к другим планетам. Я думаю о тебе.

И она ответила: Я не думаю о тебе, но почему бы нам не узнать друг друга поближе? Это может стать хорошим опытом для обоих. Но нам придётся быть предельно искренними. Ненавижу фальшь.

Переписка завязалась. Постепенно и незаметно друг для друга, они начали сближаться.

Случалось – они болтали по нескольку часов, ведя переписку по интернету, но при встрече смотрели друг на друга несколько отчужденно, особенно Хана, а Марк по-прежнему вел себя настолько скованно, что разговор в реалии никак не клеился хотя накануне они и вели доверительную беседу.

Так бывает с любовниками, встречающимися после горячей ночи. Они, вследствие сильной влюблённости и глубокого отчуждающего уважения, начинают исподволь и как бы заново вести любовную игру, приспосабливаясь друг к другу, как бы проверяя не охладели ли чувства партнёра. Вот и Марк с Ханой разделяли духовное сближение с физическим. Но они знали: рано или поздно эта грань растворится. Они смогут общаться, не только перебрасываясь электронными письмами. И вскоре такой день наступил.

После занятий, Марк пошёл к Хане и, не сговариваясь, они пошли сами не зная куда. Прости пошли, куда придётся. День оказался солнечным, не душным. Небо радовало своей прозрачной голубизной, не оттеняемой ни единым облачком. Они гуляли по улицам, заходили в кафе, смотрели объёмные фильмы, отдыхали в роскошном, изобилующим всеми возможными цветами, саду под высоким прозрачным куполом, смотрели на дрессированных дельфинов и, когда, прощаясь Хана сказала:

– Спасибо, Марк. Мне было хорошо. Мы отлично провели день, как с моей подругой.

– Как с той долговязой девушкой? – ревниво спросил Марк.

– С какой? – растерянно переспросила Хана, выигрывая время для обдумывания ответа.

– С твоей подругой. Я тебя с ней случайно видел. Она шла с дорожной сумкой. У неё обалденная улыбка.

– И ты сделал вывод, что мы подруги.
– Между вами был явный контакт, – взяв себя в руки, спокойно произнёс Марк, зная о плохом отношении к ревнивцам и о том, что это чувство отнюдь не облагораживает, а делает мужчину собственником.

– Да… Мы с ней иногда встречаемся. Вернее, в последнее время, довольно часто. У меня не одна подруга. И, как тебе это сказать… С тобой – другое. Ты мне друг. Мне с тобой интересно. А сегодня к тому же, я не хотела оставаться одна.

– Не подумай, я увидел вас случайно. – Марку хотелось изменить тему разговора, но он засмущался от своей лжи, в которой не мог, не хотел признаваться.

Ему показалось, что у Ханы есть свои, недоступные для него, тайные мысли, о которых он никогда не узнает, сколько не следи; ведь и у него есть такое, в чем бы он не хотел бы рассказать никому, так чего он от неё хочет?

Вместо слов, он взял её руку, положил на свою ладонь, нежно накрыл своей.
Если бы он смог вот так, как эту маленькую руку спрятать, сохранить Хану от превратностей жизни, от ударов судьбы и просто от мелких неприятностей; сохранить с её такой чистой душой, душой, открытой миру, смотрящей на этот мир с любовью, с детским любопытством, с радостью и надеждой… Если бы он мог… 

Марк открыто посмотрел в её глаза. Впервые, не смущаясь, как смотрит собака, преданно, с желанием выполнить любой приказ хозяина. Он уловил в её взгляде некоторую тревогу, даже трагичность, указывающую на предощущение роковых событий, и он слегка прижал её ладонь, в желании забрать на себя грядущие неприятности или, по возможности, отогнать их от неё; но он не знал каким образом он может это сделать, а потому дрогнувшим голосом произнёс:

– Ты не должна ничего бояться.      
 
– А я и не боюсь ничего. С чего ты взял? – удивилась она.

– Не знаю. Так… Показалось?

– Нет, скажи мне. Почему ты это сказал? Мы же договорились быть максимально искренними.   

– Договорились.

– Тогда объясни.

– В глазах у тебя промелькнуло.
– Ты умеешь читать в газах? – Хана улыбнулась, тряхнула головой и её волосы в свете фонаря на мгновение засветились. Она осторожно высвободила свою ладонь из-под его все ещё бережно держащих рук.

Тревога в её глазах рассеялась, но не тревога любящего сердца Марка, терзаемого с этой минутой тяжёлым предчувствием и постоянным страхом за неё.

Они продолжали переписку и начинали всё лучше и лучше понимать друг друга.

Марк, чувствующий всегда и везде свою обособленность, из-за своей увлечённости компьютером, который один и только один был путеводителем по жизни, который полностью завладев им, отняв у него одного за другим немногочисленных друзей; компьютер, ставший его другом номер один, начал неуклонно сдавать свои позиции перед Ханой постепенно отодвигаясь на задний план, без претензий и ненужных обид, даже не понимая про себя ничего, хотя пользователь и считал прекрасное техническое устройство почти одушевлённым предметом  Марк все чаще и чаще находился в глубокой задумчивости, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями, нежели «заправлять» голову чужими, пусть и умными изречениями. И он бы мог бесконечно благодарить Хану, если бы понял: она помогла ему начать познавать себя, открывать свое глубоко запрятанное «Я», разбираться в своих чувствах, самому формулировать свои мысли и даже записывать их.   

И всё же у него возникало много вопросов, на которые он не мог найти адекватных ответов и тогда он спускался к отцу, тихонечко, как в детстве, скребся в дверь его кабинета и, услышав тихое: входи, входил, молча оставался стоять у двери, не совсем понимая зачем он, собственно, пришёл и что он хочет услышать от отца, внутренне безоговорочно веря, что ни отец, ни кто другой, даже самый, что ни на есть знаменитый философ, не в состоянии ему ответить на вопросы, а если и попытаются что-то выразить, то это обязательно будет вокруг да около и будет их взглядом, являющимся плодом их пытливых размышлений, но ни его, Марка, и ему самому придется отвечать на свои вопросы, а не переваривать чужую жвачку, которая, к тому же, не может быть усвоена, а только присвоена и которая впоследствии будет выдана за свою без угрызения совести. Сколько немыслимых раз он наблюдал подобное: соберутся три, четыре умника и пережевывают официально сложившееся мнение, о чем бы то ни было, восторженно, перерывая друг друга высказывают давно сказанное другими.
Завидев Марка поздно в дверях своего кабинета, отец на него растерянными, утомлёнными глазами и Марк читал в них душераздирающую задавленность, пойманного в клетку зверя и некую, присущую только взгляду человека, безысходность, но, может быть это только казалось Марку после его продолжительных блужданий по интернету и то, что было в нём, отражалось в отце? Отец делал улыбку на своём тоскливо насупленном лице и повторял свою неизменную фразу: «Присаживайся. Ну… что там у тебя?». Марку не хотелось присаживаться и смотреть в глаза отцу вблизи, боясь причитать в них ещё более ужасающее и он, переминаясь с ноги на ногу, бубнил: «Да нет. Всё нормально, па. Я так. Сам не знаю.

– Ну, ну… бывает, – согласно кивал головой отец. – Но ты, если чего надо – не стесняйся.
– Да не… па, ты не волнуйся.
– Я-то не волнуюсь. Ты, вижу, чем-то озабочен.
– Да ты знаешь… Лезет в голову всякое. Разберусь… Я так, – поворачивался Марк уйти.
– Спокойной ночи! Не сиди всю ночь за компьютером. Приду проверить, – бросал ему отец вслед. – Ты должен спать не меньше шести часов. Марк неторопливо разворачивался от дверей.
– Я постараюсь, па, – и стоял некоторое время в надежде на тот вопрос, спасительный для него вопрос, от которого откроется его сердце и они, возможно, ночь напролёт будут говорить с отцом на равных, а не как с маленьким, каким его и считает, не замечая его взросления и Марк задаст отцу наболевшие вопросы и отец на них ответит. Даже не ответы были важны для Марка, а разговор по душам, избавляющий его от одиночества, от пустоты, не заполняемой обилием компьютерной информации. Но толи отец не мог задать тот вопрос, толи не хотел, боясь лавины проблем могущей на него обрушиться и потому молчал и Марк, выждав время, уходил к себе наверх по пути заглядывая в спальню к матери, которая, если не спала, с тревогой спрашивала: «Ты здоров?». «Здоров» – отвечал Марк. – «Спокойной ночи, ма».  «Спокойной ночи, сынок». 

Но сон не приходил к Марку, и он снова нырял в интернет за всё новой и новой информацией.

Хана с Марком в последнее время сильно сдружилась. Он каждый день ждал её, и они после занятий гуляли. Хана даже начала позволять провожать её до дома. Но ни разу она не предложила погулять вместе с её долговязой подругой. Она не знала точно, но догадывалась о чувствах Марка.

Марк мог часами ходить взад-вперёд по улице, иногда присаживаясь на ступеньки или скамейку рядом с урной, дожидаясь её, в надежде продолжить прогулку. Проголодавшись, он быстро забегал в кафе напротив и, взяв бумажный стаканчик с обжигающим напитком и ватрушку по-датски, выскакивал наружу, присаживался на скамейку и, не ощущая вкуса проглатывал свежую сдобу, запивая чёрным кофе, а когда она выходила из своего дома, радостно бежал ей навстречу. Первая время Хана удивлялась, спрашивала как он здесь оказался. Марк каждый раз что-нибудь придумывал, а потом признался, что ему необходимо её видеть и она привыкла к его дежурствам у своего дома.

Это происходило во время отсутствия Антонины. Марк ревновал Хану к подруге. Ему казалось, что она плохо влияет на Хану и втайне радовался её отсутствию. Замечая в глазах Ханы, не свойственную раньше тоску, он утверждался в своем предположении.    
   


2.
Хана и Антон стояли, взявшись за руки. Двери за их спиной так же бесшумно задвинулись. Помещение казалось утопало в зыбком свете зеленовато-голубых тонов. Хана посмотрела на Антона.  Тот, прочитав в её глазах вопрос, пожал плечами. «Что-то мне захотелось домой», – произнесла Хана и села, скрестив ноги по-турецки. Антон тоже сел рядом и тоже скрестил ноги по-турецки. «Мне хочется пить», – жалобно прошептала Хана. – «И ещё есть». И тут же, как бы из ниоткуда, появился столик с двумя бутылками воды, двумя яблоками и с двумя булочками. «Чудеса в решете», – с нескрываемым удивлением посмотрела Хана на Антона и, вдохнув, добавила, – да и только.

– Почему в решете? – Спросил Антон, так как не слышал раньше подобного выражения.

– Сама не знаю. Это, как англичане говорят, идиома. Правда в английском мне не приходилось встречать нечто подобное.

– Ты хорошо знаешь английский? – Антон спросил, желая сделать ей комплимент и тем самым отвлечь Хану от грустных мыслей, начавших одолевать её.

– Так себе. Надо больше заниматься, не ограничиваясь тем, что дают в колледже. А чудеса в решете потому, что не могут вывалиться из него. Может так? Но это моя трактовка.

– Может чудеса в решете потому, что их оттуда не достать, не рассмотреть потому они и чудесами кажутся. Но при …

– Тоже верно, – перебила Хана и тут же извинилась.

– Нормально. У меня больше не возникает мыслей по этому поводу.

– И правильно. Идиома, как правило, имеет одно значение. С английского переводить слово за словом, – ничего не поймёшь. Надо заучить… Чудеса чудесами, но мне как-то не себе.

Хана с тоской посмотрела по сторонам. Помещение несколько изменилось. Стены приобрели более чёткие очертания. Видимо из-за густого синего цвета, значительно сузившего габариты комнаты, имеющей круглую форму, как в планетарии, или приёмном зале дворца.

Словно ответ на жалобу Ханы, на стене появилась мигающая надпись: Для транзитных пассажиров, а под ней обозначился длинный стол, сделанный из белого пластика. За столом сидело странное существо, вертящееся, как на шарнирах, то появляющееся над столом, снимающее длинную зелёного цвета шляпу в приветствии, то исчезающее.

Хана решительно двинулась к этому существу, бросив на ходу Антону: «Пошли. Поговорим». Антон покорно последовал за ней, поддерживая правильность её действий. В их положении ничего другого не оставалось. Когда они подошли и встали напротив, плохо понимая кто, собственно находится перед ними, существо заговорило казенным, машинным голосом:

– Слушаю вас. Что желаете? – приветственно приподняв шляпу с вытянутой головы и продемонстрировав ярко рыжие волосы, торчащие в разные стороны, как у заправского клоуна.

Антон молчал. Он решил не вмешиваться до тех пор, пока на то не возникнет острая необходимость. Хана некоторое время смотрела на странное существо, которое несколько раз успело исчезнуть, появиться, потянуть руку за чем-то невидимым, сложиться, словно подзорная труба и снова выпрямится. Хана хотела сказать, что хочет вернуться обратно на Землю и как можно скорее, но неожиданно для себя спросила: «А что вы можете предложить?».

«Всё, что вы сможете пожелать», – произнесло существо сильно увеличившись в размерах и приобретя большую плавность движений, добавило не без гордости: «Всё, что вы изволите захотеть».

Хана задумалась. Когда тебе предлагают всё чего бы ты не захотел, сразу становится невероятно сложно что-либо выбрать. Антон, в свою очередь, тоже молчал, так как решил во всём соглашаться с Ханой. Ведь это он подверг её такому невероятному и не лишенному опасности путешествию. И, когда Хана посмотрела на него, ища ответа, он сказал, что согласен заранее на любое её решение. «Даже не знаю…», – растерялась Хана. 
Существо на насколько секунд исчезло и, появившись в форме стюарда, вежливо сообщило:

– Может быть вы пожелаете вернуться на Землю?

– Это похоже на сон, – в изумлении, раскрыв широко глаза, произнесла Хана.

– Это и будет сном. – Существо предстало в форме одного из служителей порядка, совсем недавно подошедшего к ним перед их невероятным перемещением на МКС.

– В каком смысле? Это похоже на сон, но совсем даже не сон. Я могу отличить сон от не сна.

– О, что мы можем знать о сне? Сон и реальность меняются местами, как жизнь и смерть и ангелы частенько путают одно с другим. Таким образом выразил мысль волшебный поэт Рильке: Ангелы часто не знают, блуждают ли они среди живых или мёртвых. Вечный поток увлекает с собой обе области всех возрастов, в них обеих все голоса заглушая.

Перевод Вячеслава Куприянова, – существо вовремя монолога представило себя в виде седовласого профессора, в пенсне, с аккуратно подстриженной бородкой, чёрном костюме с бабочкой под белоснежным воротником рубашки.

– И всё же сон менее реален, хотя и приближается к реальности настолько близко, что кажется ею, – продолжала упрямиться Хана.

– О, вы умная, начитанная девочка. Не решаюсь с вами спорить. У нас несколько иные понятия.

– Какие же?

– У нас так быстро все меняется. Вот сейчас снова поменялось. Сон не есть реальность и наоборот.

– Чудеса! Мне бы не хотелось оказаться на месте Алисы в её Стране Чудес, хотя её сон, действительно, – сон и весьма забавен.

– Вот-вот… И я о том же: весьма забавен. Второй Алисы быть не может. Есть только первая. Алиса создана английским математиком, поэтом и писателем Чарльзом Лютвиджом Доджеоном, издана под псевдонимом Льюис Кэрролл в 1865 году и застыла в форме своего сна в книге-сказке под названием «Алиса в стране чудес», закончив дальнейшее развитие, так как сон застыл в ней.

– Что значит застыла, закончив дальнейшее развитие? Вы считаете, если мысль изречена, она становится застывшим шаблоном, тем самым теряет пластичность развития?

– Ну да. Что-то в этом роде. В контексте данного высказывания. Развитие мысли, или простой перифраз её возможен в следующих контекстах, но тогда этот принцип можно с уверенностью назвать некоторым заимствованием. Не правда ли, Гераклитом прекрасно сказано: «В одну реку нельзя войти дважды». В этом мы не можем сомневаться: река изменилась и входящий соответственно тоже и тогда, – существо неожиданно вытянулось и, приняв облик древнегреческого философа, продолжило: такое изречение можно назвать, вернее оно становится формулой, переживая века.

– Значит, пустые, житейские разговоры не застывают? - Спросила Хана, увлекшись интересным разговором.

– Правильно заметили. Не застывают, а засоряют пространственно-смысловое поле и этот словесный мусор чрезвычайно трудно убирать, но приходится, иначе в нем утонуть можно, как в вашем интернете.

– Научились бы люди молчать. Из глубин свою мысль извлекать. 

– Да, Хана. Хорошо бы.

– Спасибо за урок. Было очень интересно. А теперь нам пора возвращаться, если это возможно.

– На нашей станции ничего невозможного нет – и существо мгновенно преобразилось в космического диспетчера.

        – Что нам для этого нужно сделать?

        – Вы можете вернуться, использовав тот же способ перемещения.

        – Ты готов вернуться, Антон? – спохватилась Хана.

        – Конечно, если ты этого желаешь.

        – Антон! Мне ужасно хочется попутешествовать. Но пойми. Меня, наверно, уже ищут и ужасно волнуются. Ну не могу я из-за своего эгоистического желания подвергать бабушку, дедушку, родителей, друзей такому стрессу.

        – И я так же думаю.

        – Вы приняли решение? Но мне придётся стереть из вашей памяти этот визит, – и существо приняло свой первоначальный вид. 

         – Почему? – удивилась Хана.

         – Так положено. Если вы не отправляетесь на другие планеты, а решаете вернуться назад, необходимо стереть пребывание на МКС из вашей памяти, во избежание непредвиденных последствий.   

         – А можно оставить воспоминание, как будто мы увидели сон?

         – Сейчас посмотрю инструкцию, – существо исчезло на несколько мгновений и, появившись, объявило: можно.

          – Отлично! – развеселилась Хана. – Сон можно рассказывать. Всё равно никто не поверит. Разве только дедушка.

         – А сейчас вам предстоит выбрать место вашего приземления. Смотрите сюда.
Хана и Антон увидели, как на огромном расширяющемся экране возникла Солнечная Система. Это было грандиозное, захватывающее зрелище. Перед их взорами замелькали звезды, Млечный Путь с его сотнями миллиардов планет, затем Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Марс и, наконец, Земля, которая начала быстро приближаться, поражая своей изумительной красотой. И вот на экране появились крыши домов огромного мегаполиса. Замелькали улицы, парки, серебристой лентой извивающаяся река, привокзальная площадь, сквер, скамейка. Около неё никого не было.
– Мы готовы. Вперед! – прокричал Антон крепко схватив Хану за руку одновременно подбрасывая шарик вверх и ловко его ловя, не давая проскользнуть мимо…



3,
«Удивительно, просто удивительно. Мне приснился удивительный сон», – проговорила Хана, оглядываясь по сторонам. Высоко в небе продолжала мелькать реклама. Вместо втюхивания чуда-крема, появилась картинка  семейного аэроплана на четырёх пассажиров. Молодой мужчина с улыбкой весело уговаривал немедленно приобрести необходимую покупку, расхваливая на все лады новую супермодель.

– Мне кажется, я тоже уснула, но совершенно не помню своего сна, – вертя шарик меду пальцами, задумчиво сказала Антонина. 

– Нам пора. Начало темнеть, а мне предстоит ещё вернуться домой. Ты забыла зачем мы здесь?

– Нисколечко. Да, Хана. Мы слишком задержались. Пора. Не будем терять ни минуты.

– Я думаю, нам надо будет назваться по-другому. Пошли. По дороге подумай о своём новом имени, – Хана решительно поднялась и с нежность в голосе, закончила, – Антониной ты останешься исключительно для меня.

Через пол часа девушки беседовали с хозяйкой, договариваясь о цене. Та, что была повыше повыше представилась Сюзанной. «Можно просто Сью, – обворожительно улыбаясь, сказала она. Другая девушка назвалась Яной. Хозяйка, несколько потрёпанная, но скрывающая это искусно сделанным макияжем, крашенная под блондинку, внимательно осматривала новых жильцов, наметанным глазам определяя их наклонности и, скучающим тоном, без интонации выговаривала: «Дом у нас образцового содержания. Проживающие ведут тихую, спокойную жизнь. Происшествия нам ни к чему. Дороже всего в нашем бизнесе репутация. Стиральная и сушильная машины на первом этаже. Бассейн – между вторым и третьем этажом, комната для гостей – на третьем. Первый взнос – оплата за месяц – это возмещение за возможные поломку, и другие непредвиденные ущербы, плюс вперед за месяц проживания. В договоре это указано. Электроэнергия, вода другие счета оплачивать помимо и без задолженностей.

– Не беспокойтесь, – улыбнулась Сью. – Мы девушки тихие.

  – Все так говорят. – Дама откашлялась и продолжала, – Извините. Друзей можно приглашать, но без шума. В особенности после двадцати двух.

– Простите. Как вас зовут? Вы забыли представиться. – Яна улыбнулась как можно любезнее.

– Мэри. Неужели я забыла? Странно. Вот моя визитка. Мало ли. Возникнут проблемы, звоните. А это ваши ключи. Два экземпляра. Это ключ от квартиры, этот – от парадной. У нас, как вы заметили, кодовый замок. Ваша квартира на двадцать первом этаже. Номер указан на ключе. Две спальни, гостиная, кухня. Меблировка полностью. Плата за аренду мебели указана в пункте восемь, один, два. Дополнительные услуги: Уборщица, горничная, няня. Если еще что-то будет нужно, звоните, приходите, обеспечим.

– Спасибо, Мэри! – поблагодарила Яна.

– Спасибо, Мэри! Мы немного устали и нам бы хотелось поскорее добраться до нашей квартиры, – извиняющим тоном проговорила Сюзанна.

– Если вас всё устраивает, тогда всего хорошего. – Лицо Мэри скрасилось приязненной улыбкой. Девушки ей понравились.

Квартирка оказалась маленькой, но очень уютной. Хана пожурила Антонину за то, что та водила её за нос, собираясь снять комнату. Антонина отшучивалась. Оставив вещи, они вышли на улицу и быстрым шагом пошли к подземке. Через сорок минут девушки были у подъезда дома и Хана стала прощаться, договариваясь о завтрашней встрече. Она радостно заявила о возможности приглашать друзей в только что снятую квартирку для общения и обсуждения актуальных тем. Антонина не возражала. Ей хотелось поближе узнать настроения и увлечения молодёжи. Хана поблагодарила подругу и поторопилась уйти. Завтра ей рано вставать. Занятия в колледже никто не отменил, и к тому же она по договоренности с дедушкой должна будет присутствовать на показательной операции. Дедушка не забыл о её желании стать врачом. Антонина попрощалась, помахав на прощание рукой, а Хана, войдя в дом, первым делом пошла на кухню. Родители спокойно спали, как ей показалось. Однако, стоило ей открыть холодильник и, достав сыр, масло, сесть за стол, как вошла мама и тихим голосом сказала, что ей лучше не бутербродом закусить, а поесть горяченького. «Хорошо, мамочка. Не волнуйся. Иди спать. Я разогрею суп», – и Хана снова открыла холодильник. Мама поинтересовалась была ли она у бабушки. На что Хана ответила отрицательно, и сказала, что задержалась по причине переезда её подруги на новую квартиру. Пожелав спокойной ночи, мама покинула кухню.
Приняв душ и лёжа в постели, Хана старалась вспомнить со всеми подробностями сон, приснившейся ей сегодня неожиданно задремавшей на скамейке рядом с Антониной. Нет Сюзанной. Антонина и Сюзанна слились для неё в одно лицо, и она увидела Хумова. Он широко улыбался и говорил о её сне во сне: «Это был не сон, это был не сон, это был не сон», – и вертел между пальцев шариком. А Хана улыбалась и кивала согласно головой, как китайский божок, которого она недавно видела в витрине магазинчика в Китайском городе, не понимая спит она, или всё ещё вспоминает странный сон очень похожий на реальность.


4.
– В мир этот мы приходим, имея задание, попросившись на Землю сами, по-своему своеволию, своенравию, желанию получить опыт для поднятия вверх по эволюционной лестнице. Иногда стимулом является чьё-то возвращение и рассказ о чудесах, красоте и новых ощущениях. Это завораживает некоторые души, и те начинают отпрашиваться для очередного воплощения. Это так… фантазии на сон грядущий.

– Задачей каждого человека является выполнить своё предназначение, но для этого необходимо много работать над осознанием себя и у зрением своего «Я», что только и может помочь встать на верный путь, – Хумов отпил глоточек и продолжал объяснять сидевшей напротив Хане, приехавшую назавтра в его недавно снятую квартирку, –  выработав свой взгляд, если его можно назвать своим, ибо знание зиждется на усвоенном материале прослушанного, прочитанного, приобретённого путем некоторых осознанных размышлений, в дискуссиях, спорах и, если повезёт, путем прямой передачи от учителя к ученику. Помнишь, Сократ говорил: Я повторю: единственное, что у нас есть – это наша Душа. Человек есть душа, – Хумов на слове Душа несколько повысил голос, акцентируя внимание и продолжал: – Для нас важнее ничего быть не может, как научиться понимать свою Душу, слышать её, следовать ей. Это совсем не просто. Для этого даётся определенное время, срок, в который человек учится понимать себя, открывать в себе «царство небесное», постигать космическое начало. Для этого нужна определенная обстановка: мирная и спокойная и, я бы добавил, благожелательная, что означает: взаимопонимание, взаимопомощь и, как идеал – Любовь, Любовь, связывающая всех и присущая человеку изначально от Творца, чем и отличает его – человека, от остального растительного и животного мира. Но в человеке также заложены инстинкты, не отличающие нас от животных. Инстинкты помогают нам выживать в самых, казалось бы, невероятно жутких условиях. Мы, люди, в некотором роде, раздвоены. Наш разум, душа, дух, если угодно, живут своей жизнью, стремясь постичь непостижимое, узреть Бога. Наше стремление к трансцендентному, обусловлено грехопадением. Адам и Ева, будучи выгнаны из рая после познания добра и зла, обрели возможность размышлять, сопоставлять, сверять со своей совестью поведение, поступки, мысли. Отдаляясь от Бога, люди, переставая Его ощущать, пока ещё не утрачивали чувства Его присутствия в окружающем мире, а потом…

– Понимаю, понимаю. В наше время всё труднее и труднее думать об этом. Жизненный ритм, лавина информации… – Хана тряхнула головой и её волосы ярко загорелись от солнечных лучей заходящего солнца.

– Для того, чтобы не терять связь с иерархами Света, необходимо много и ежедневно работать, прилагая недюженные  силы, для попытки выйти на контакт, получить откровение. Для этого нужно время, а его так мало человеку отпущено. Мы не имеем права рисковать собой.

– Вот, вот. Не имеем. Правильно! Полностью поддерживаю. Тебе тоже нельзя рисковать. Нужно беречь себя. А ты… – Глаза у Ханы наполнились влагой, и она опустила голову.

– Пойми. Я – ликвидатор! В группе мы называли сокращенно: лик. Нашей задачей является найти и ликвидировать последствия любых аварий, а ещё лучше – предотвратить их. После короткой проверки здесь, нас должны будут отправить на межпланетные станции, где в экстремальных условиях мы будем обязаны обеспечивать безопасность и жизнедеятельность людей, ведущих научные и другие работы. Мой зелёный мигающий значок – пропуск везде и всюду. И вот я, сдавая последний экзамен, обнаружил радиоактивную зону. Смотри сюда. Вот это место, – Хумов ткнул в компьютерную карту тоненькой указкой. Я эту зону обнаружил и обозначил как радиоактивную. Следующим моим действием было срочно доложить об опасности, что я и сделал. И я до сих пор не могу понять где я промахнулся. Что не так? Я слышал, как меня приказали взять и отправить на перепрограммирование. Я знаю, что это такое, но я не робот и не хочу подвергаться никаким воздействиям на мозг, даже во благо спасения людей. Я достаточно подготовлен и спасти человека мой долг. Я им не робот. Я обычный человек. Ты вот как считаешь? Человек я?

– Человек. Конечно человек. И никакой ты не робот, – Хана от возмущения снова тряхнула головой, но на этот раз волосы не загорелись золотистым светом. Солнце соскользнуло на другие окна, готовясь опуститься за горизонт.

– Вот видишь. А они на программирование. А питаться брикетами нас приучали с детства. Это для длительного пребывания вне земных условий. И жили мы в совсем маленьких кубриках с единственным окном-иллюминатором над головой. Для меня это необычно много, – кивнул он на комнату, – тем более два окна. Ты мне веришь?

– Да. Иначе бы меня здесь не было.

– Спасибо за помощь. Не ожидал. Наша случайная встреча, как провидение свыше. Не представляю, что бы я делал без тебя.

– Твои портреты везде по городу. Будь предельно осторожен. Даже в этом виде не выходи. Твоя улыбка тебя может выдать.

– А я не буду улыбаться. Это ты здорово придумала с переодеванием. И маски мне очень нравятся. – Хумов несколько жеманно провел по волосам, поджал губы, делая смешное выражение лица.

– Сью, ты всегда меня смешишь, – расхохоталась Хана, – до слёз, просто до слёз.

– Но я должен, извини, должна исследовать ещё две зоны. Я хорошо запомнила их местонахождение. Случайно увидев карты моих сокурсников.

– Ни в коем случае! Это опасно! – Хана перестала смеяться и смотрела такими умоляющими глазами, что Хумову стало не по себе. Он отвел взгляд в сторону и продолжал:

– Да это опасно. Я знаю, но для ликвидатора никакая опасность не может стать препятствием для выполнения своего долга.  А долг в нашем понимании равнозначен предназаначению.


– Зачем тебе это? Ведь твои сообщения о радиоактивной зоне опровергнуты и продолжают опровергаться по каналам массовой информации, – пожала плечами Хана, встала, прошлась по комнате, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу.

– На земле большое количество опасных зон для здоровья и жизни людей, популяция которых неуклонно растет и необходимо, чтобы эти участки были обезврежены, чтобы люди знали о них и случайным образом не оказывались в этих местах. Пока не заметные отклонения, вернее изменения на генетическом уровне, позже – могут превратить людей в существ, от которых неизвестно чего ожидать.

Хана отошла от окна, села на диван и с улыбкой, но чуть дрогнувшим голосом спросила:

– Чего? Чего можно ожидать?

– Чего? Чего? Всего чего угодно. Мы этого даже предположить не в состоянии. Я не склонна наводить на тебя страх, –  Хумов снова начал говорить от лица Сью/, но то, о чем я тебе говорю, дело серьезное. Уж поверь мне на слово, – и с улыбкой добавила: – курс первый, лекция четвертая.

– Тогда почему те, кто вас готовили этого не понимают?

– Понимают, я думаю, понимают не меньше, а больше, гораздо больше, а вот почему, не могу знать, – задумчиво проговорила Сью, делая сильное ударение на слове – почему.

– Я думаю, чтобы не наделать паники. – Хана слабо улыбнулась и отпила глоточек воды, бесшумно поставив стакан на поверхность из прозрачного пластика внутри которого плавали океанские рыбки чудной окраски, шевелились водоросли, близ коралловых рифоф.

– Да нет. Скорее всего из-за огромных затрат на работы по ликвидации. Сейчас, когда все свободные средства бросаются на освоение космоса, не до того, не до заботы о земле. Те, кто хотят долго жить и сохранить здоровое потомство, давно проживают вне земли в межпланетных городах и на Марсе.

– Да ну! – Глаза Ханы округлились, и она снова встала и подошла к окну.

  – Вот тебе и ну, – развела руками Сью.

   – Откуда ты можешь знать?

– Кому как не мне знать.

– А мой дедушка? Он знаменитый на весь мир, а живет здесь.

– Там места ограничены. Притом, он нужен на земле.

– Да. Согласна. Он и сам не хочет. Это я знаю точно. Неужели, неужели? Я потрясена. Что же это со всеми нами будет? Что будет? – Хана, схватилась за голову, упала в мягкие подушки дивана.

– Успокойся. Выпей воды, – заботливо произнесла Сью и, налив воды в стакан, подала его Хане. Подождав пака, та выпьет, продолжила. – Ничего не будет. Не бойся. Вернее, будет, но не так скоро. Хотя медицина работает над продолжительностью жизни, но нам не грозит увидеть последствия непростительных ошибок сегодняшнего дня. Ты еще успеешь выйти замуж, нарожать детей и дождаться внуков.

– Ни за что! Ни за что! – топая ногой, заявила Хана, – никаких детей после того, что я узнала. Никаких детей!

– Человек запрограммирован на то, чтобы иметь детей, воспроизвести, так сказать, себя, остаться в потомках. Люди не задумываются над тем, как будут жить их дети, внуки, правнуки. Будут ли они счастливы, будут ли благодарны за свое рождение. История наша ничем так не гордится, как своими завоеваниями. Люди от появления до наших дней только и делают, что убивают, уничтожают разными способами друг друга. Я не обобщаю, но сама подумай.

– Люди устали, не хотят слышать и думать о трагедиях, не хотят говорить о тяжелом, страшном, ужасном. – Хана подняла голову. По ей лицу пошли красные пятна, глаза блестели лихорадочным блеском, пальцы рук слегка дрожали.

– Ещё бы! Компьютерные игры построены на погонях, убийствах, бесконечной стрельбе, а TV показывает бесконечные сериалы о самых ужасных преступлениях. Говоришь, устали? И, тем не менее, я буду информировать людей о грозящей опасности.

– Но почему? Ты что один должен за всех делать опасную работу? – Хана снова взяла стакан с водой. – Почему другие ликвидаторы молчат, те, которые одновременно с тобой сдавали экзамен. Их ведь тоже посылали определять опасные зоны.

– На это, я бессильна что-либо ответить. Ребята отличные.

– И они все сдали экзамен?

– Надеюсь… скорее всего…

– Никого, кроме тебя, не ищут. Только твои портреты красуются. – Хана встала, долила воды в стакан, внимательным взглядом окинула Сью, сделала глоток. – А тебе идет быть девушкой. Ты симпатичнее многих наших девчонок. А улыбка… Нет слов. У робота в принципе не может быть такой улыбки. Все же постарайся не улыбаться в местах скопления.

– Ты все-таки сомневаешься? – Сью поправила удачно сидевший парик и, продолжая улыбаться, подошла к Хане, – потрогай меня. Посмотри внимательно в мои глаза. Дай твою руку. Чувствуешь? Слышишь, как бьётся мое сердце?  Стучит? Стучит, как у тебя? Я видел последние модели роботов. У них сердца нет. Их сердце никогда не будет биться. Правда некоторых роботов выпустили на улицы, и они разгуливают удачно, маскируясь под людей, но при внимательном рассмотрении, отличить их не стоит никакого труда.

– Да нет. Ты неправильно поняла. Извини, Сью! Про улыбку я сказала, как раз подтвердить, что ты не робот, а совсем не наоборот. – Хана смущенно опустила глаза, но совсем не торопилась убирать свою руку из руки Сью. Та, заметив её смущение, сама выпустила её.

– Хотя, – Сью снава заняла своё место напротив, – в некоторые моменты мне и самому, то есть самой кажется, что я робот. Жесткие условия воспитания с раннего детства, удаленность от людей, каждодневные изматывающие тренировки, четкое расписание буквально по минутам, строжайшая дисциплина. Ну чем не робот? Утром вскакиваешь и, как заведенный, целый день.

– Да нет же! Нет. Ты человек со сложной судьбой. А для меня так просто – герой. Твоя жизнь – подвиг! Ты призван спасать людей.

– Только без громких слов. Это моя работа. У каждого своя работа. И каждый должен свою работу выполнять с максимальной отдачей.  Должен уметь восстанавливать силы, когда они на исходе и снова – в бой! «Покой нам только снится».  Работа – это долг. Долг – это то, что реально может выполнить каждый здесь и сейчас, в каждую единицу проживания своего физического присутствия на земле. Коль уж так случилось, приходится нести свой крест, тоже громко сказано, выполнять свое предназначение. – Сью подошла к окну. – Посмотри какой закат. Червонным золотом горит и окнам раздаёт горящие карты. Маяковский так же увидел и отразил в знаменитом стихе в свое время.

Они стояли у окна и с восхищением смотрели на панораму заходящего солнца и Хана взволнованно говорила: «Я бы тоже хотела. Хотела так же, как ты: работа, долг и никакого компромисса. Ни на капельку! Отдавать свои знания, всю себя полностью во благо людей, человека, человечества… Возможно, я стану врачом, пока не решила окончательно. Дедушка хочет.  Врачом – это хорошо. Помогать людям, спасать их, как мой дедушка. Я начала посещать открытые операции, когда их проводит дедушка. Привыкаю понемногу. Надо пересилить себя и тогда пойдет боязнь навредить, ну… случайно сделать не то, человек, как и всё живое, так хрупок, нежен, так беззащитен перед болезнями и перед другим человеком более сильным, наглым, самоуверенным и. самое страшное, позволяющий себе совершать насилие над другим человеком. Хотя государство, наконец, взяло всерьёз под контроль защиту граждан от своих же граждан-преступников разного рода, слишком много пока остается нерешенных вопросов, недоделанных обещаний и жить от этого не просто, совсем не просто. Интернет взрывается от несправедливостей разного рода. Просто врывается.
Знаешь скольких людей мой дедушка спас от смерти?  Я горжусь им.

Они ещё долго болтали, не касаясь уже серьёзных тем. Хана поняла: бессмысленно уговаривать Хумова-Сью не подвергать себя опасности. Он будет поступать так, как велит ему чувство долга, но её доброе, открытое для любви ко всему сердце, болезненно сжималось при мысли, какой чудовищной опасности подвергает себя Хумов –Сью, ставший за короткое время близким и самым дорогим человеком.


5.
Дни пролетали в насыщенной до краев жизни, держа нервы в сильном напряжении. Хана приходила к Хумову-Сью каждый день и надолго оставалась, а бедному Марку приходилось испытывать свое терпение, дожидаясь её на улице. Как-то, улучшив момент, Хана попросила позволения иногда приходить со своим однокурсником Марком, но получив от Сью твердый и обоснованный отказ, больше не возобновляла свою просьбу.

Она, в обязательном порядке, приносила ту или иную еду внимательно, наблюдая с каким видом Хумов-Сью употребляет ее, стараясь понять, что ему больше по вкусу. Но, похоже, ему ничего не нравилось. И Хана подумывала как бы ему достать привычные брикеты, однако, ни в одном продуктовом магазине, о них слухом не слыхивали. Взамен же – предлагали различные бульонные кубики, которые, впрочем, больше нравились Хумову, чем всё остальное.

Иногда, они решались побродить по городу, выбирая ненастные дни – в такие дни меньше встречалось людей. Хана водила Сью по музеям, паркам, кафе и на новые супермодные фильмы, обеспечивающие наибольший эффект присутствия зрителей в изображаемых действиях.  Хумов неизменно появлялся в образе Сью. На них никто не обращал внимания, и они все больше и больше смелели. 

Люди были углублены в себя, свои проблемы и их интерес заканчивался беглым взглядом и дружеским приветствием. Такая манера общения сложилась из-за явной ежедневной перегрузки потоком информации, лавиной обрушивающейся со всех сторон. Психика людей находилась в состоянии напряжения и потому инстинктивно оберегала себя от всего, что требовало лишних эмоциональных затрат. Поэтому, встречаясь, прохожие вежливо улыбнувшись и поприветствовав, едва сделав шаг, тут же забывали друг о друге. На портреты Хумова, разбросанные в разных местах, казалось, никто не обращал внимания, хотя и обещалось крупное вознаграждение.

Хумов же, не теряя зря времени, отправлял ежедневно информацию о зоне радиоактивного поражения, используя для этого многочисленные сайты и добился, наконец, ответов от читателей предлагавших свою помощь, задававших вопрос: что нужно делать?

Но чаще поступали письма с угрозами, требованиями прекратить рассылать информацию, не подтвержденную официальными органами. Хана, читая подобные письма, отчаивалась, но Хумов её подбадривал, вселял надежду, объясняя всю сложность поставленной задачи.


– Капля камень точит, – не раз говорил он, улыбаясь своей неотразимой улыбкой. – Мне назад хода нет. Я пойду до конца, но я не хочу вмешивать тебя в это дело.

– Ты и не вмешиваешь. Мне самой интересно. Я тебе поверила. Мы не далее, как сегодня говорили об этом с Марком. Он тоже обеспокоен, прочитав твое сообщение на сайте: «Сохраним нашу землю». Он сказал, что готов вступить в борьбу с рутиной серости безликой. Я призналась, что моя подруга Сью тоже хочет оказать помощь, например, рассылкой этой информации.

– У тебя достойный друг. Это меня радует, – улыбнулся Хумов, – и если со мной что-то случится…

– Нет! – вскрикнула Хана, – ничего с тобой не случится! С тобой ничего не может случиться. Не говори так. Даже не думай!

– И все же… Марк бы мог передавать мои сообщения. Дай мне, пожалуйста, его электронную почту. Я ему напишу. 

После этого разговора, Хана ещё больше стала тревожится за Сью. Она искренне привязалась и полюбила несколько нескладную, умную, весёлую подругу, а сознание того, что это она создала такой прелестный образ, выступив в роли Пигмалиона, усиливало эту любовь.

Сью не раз говорила ей: «Я хочу, чтобы у тебя ничего не изменилось, и ты оставалась такой же, как в нашу первую встречу. Когда наступит время, и мы не сможем больше видится с тобой, для меня очень важно будет знать: ты счастлива и продолжаешь жить, согласно своему предназначению. Ты мне сама ни раз говорила о своих планах на будущее. Выполнить своё предназначение и есть наша главная задача. С которой мы приходим в этот мир. Пойми, жизнь состоит не из одних праздников. Всё может случиться. Надо быть готовыми ко всему, как бы это не звучало банально. Я давно поняла: жизнь трагична. Приходится принимать несовершенства мира, стараясь хоть чуточку внести доброго и светлого».

Хане совсем не нравились подобные разговоры, и она начинала отчаянно возражать, говоря: надо воспитывать в себе чувство оптимизма и не мыслить ничего плохого. Настроение у неё портилось, она уходила в свои мысли и Сью приходилось потратить не мало сил, чтобы к Хане вернулось её привычное, спокойное состояние духа.

Однако Хана всё снова и снова возвращалась к разговору о безопасности, давала всяческие советы и, когда её любимая Сью возражала, начинала плакать, уверяя со свойственной ей страстность, действовать так, как она считает нужным в её положении, то есть: сидеть дома, а она будет её обеспечивать всем необходимым.

Сью протестовала против домашнего ареста, заявляя, что такое поведение не соответствует статусу спасателя. Хана продолжала яростно возражать: «не говори, не говори мне такое! Не хочу слышать. Ты сейчас не других, а себя обязан спасти! Ведь никто тебе не сможет помочь. Никто.»

Тогда Сью-Хумов изменил свою тактику. При встрече с ней, он выражал скуку на своём лице, не вникал в её слова и старался побыстрее выпроводить её за дверь. 

Хана уходя, тихонько плакала. Потом долго в слабо освещённом коридоре приводила себя в порядок и выходила к ожидавшему её Марку, улыбающаяся, красивая, без следов слёз на лице.

Она улавливала продуманную игру Хумова, её нарочитость и даже понимала причину, но ничего не могла с собой поделать, продолжая расстраиваться, думая: «Ну зачем он так? Я же его друг. Единственный друг. Не мог же он так резко изменить своё отношение ко мне? Нет! Он сознательно причиняет мне боль, в надежде оттолкнуть от себя. А я страдаю, страдаю. Неужели он не может этого понять?»

В один из своих приходов после очередного обидного слова, она не выдержала и, не попрощавшись, быстро пошла к двери, не в силах сдержать слёз. Сью-Хумов бросился к ней, загородил дорогу, взял её руку, пытаясь заглянуть в глаза. Хана опустила низко голову и сделала попытку вырвать руку. Другой рукой она вытирала щёки, крепко зажмурившись и приказывая себе прекратить плакать. «Что с тобой? Ты плачешь? Я не могу видеть твои слёзы. Я расстроила тебя? Ну прости, прости меня. Сама не знаю зачем я это делаю?» – беспомощно лепетала Сью.

– Пусти, пусти меня! – Повторяла Хана, желая, как можно скорее юркнуть в полутёмный коридор и там дать волю своим слезам.

– Нет, нет! Я не могу тебя отпустить в таком виде. Не могу, пока ты не успокоишься и не простишь меня. Прости. Я не догадывалась, что причиняю тебе такие страдания. Сядь. Успокойся. Из-за деликатности? Ты молчала из деликатности? Ведь так? Ты поняла, разгадала мой план и тебе стало ещё обиднее?  Но я больше не буду так вести себя. Ты ведь не окончательно меня возненавидела? Я тебе причинила столько страданий. Я была глупа. Глупая и тупая, ничего не соображающая. Да. Да. Самая что ни на есть идиотка. Потерять тебя навсегда? Как я могла об этом подумать даже. Ты – самое дорогое, что у меня есть на этом свете. У меня никого кроме тебя не было, нет и не будет. Ты мне веришь? Вот… можешь ударить меня. Смелее. Тебе станет легче. Бей. Я плохая. Бей, бей. Ну… пожалуйста. – И она начала бить её рукой по своей щеке. Хана улыбнулась сквозь слёзы и, оказывая сопротивление рукой, не желающей давать пощёчину, пробормотала:

– Не надо, не хочу. Не хочу тебя бить, – и, через паузу, давясь слезами, жалостливо, в растяжку – сиротинушка ты моя.   

Хумов и сам был готов разрыдаться и только его тренированная воля, и умение посмотреть на ситуацию со стороны, помогли ему сдержаться и, не выходя из роли, продолжить успокаивать Хану:

– Понимаешь. Я хочу видеть тебя счастливой. Счастливой, даже после разлуки. Ведь ты не будешь тосковать и портить себе кровь, ломать свою судьбу, когда мы, по тем или иным причинам, не сможем больше видеться?

– А можно я тебя поцелую? – неожиданно произнесла Хана.

– Конечно, раз тебе хочется, – растерянно проговорил Хумов, испытывая странное напряжение во всём теле. Хана потянулась по-детски припухлыми губами, приподнялась на носочки и крепко обхватив его руками за шею, поцеловала в щёку. После чего, отстранившись и облегчённо выдохнув, закрыв лицо руками, быстро пробормотала:

– Вот. Как дедушку. Я так дедушку целую при встрече.

– И после этого прячешь лицо в ладошки? – Говоря эти слова, Хумов нежно взял руки и отстранил от раскрасневшегося лица.

– Нет. От дедушки не прячу, – и снова опустила глаза.

– Значит, мы договорились. Вот и хорошо.

– Я постараюсь. Постараюсь за тебя не беспокоиться, если смогу.

На этот раз она вышла к ожидающему её Марку весёлая, и объявила о желании Сью познакомиться с ним, чему тот был рад из-за возможности не торчать часами на улице, а быть рядом с Ханой всё это время.



6.            
Хумов, давая согласие на личное знакомство с Марком, понимал о дополнительной опасности для себя, ведь Марк может при близком общении догадаться кто скрывается под маской Сью. Он
пошёл на риск исключительно ради Ханы и заранее предупредил: он для Марка – её подружка Сью, а про борца за экологию, ставшего для Марка героем, она знает не больше, чем сам Марк и Сью вместе взятые.



На следующий день Хана представила Марка.  Сью одарив гостя своей очаровательной улыбкой, произнесла:

– Мы с Ханой подруги, и я буду рада, если ты, Марк, сможешь настолько же понимать и любить её, как и я.

– И даже больше, – нашёлся с ответом, тот, заметно покраснев и все трое рассмеялись. 


В последующих довольно частых встречах, Сью-Хумов тратил не мало энергии, ума, энтузиазма, на разжигание взаимной любви между Ханой и Марком и это вскоре начало давать свои плоды.

Сью-Хумов умело выделял достоинства обоих, то и дело восхищаясь незаурядным умом Марка или необыкновенной интуицией и поэтическим даром Ханы, которая, купаясь в обильных флюидах двухсторонней любви, расцветала на глазах, светилась счастьем.

Им было хорошо вместе. Очарованные друг другом, они радовались общению, шутили, придумывали всевозможные игры и забавы, демонстрировали исключительное доверие и приязнь.

Казалось, трое молодых людей обрели ту степень счастливого состояния, определяющегося взаимной любовью, после которого никакое иное дружеское общение не может конкурировать, не имеет даже права на конкуренцию. Это было время их расцвета, вершина их эмоционально-чувственного переживания, наполненного одной из самых животворящих ипостасей – любовью!

Ни тени превосходства, что частенько омрачает дружбу, не мелькало между ними. Они целиком и полностью приняли друг друга такими, какие они есть. Не то что слово, взгляд, вздох, движение воспринимался каждым восторженно, поощрительно, радостно. Если и можно было представить себе выражение: не разлей вода, так это глядя на них, когда они находились вместе. Каждый хотел другому доставить как можно больше приятных минут, проявляя внимание и поистине великосветскую предупредительность.

Если же кто-то из троих отсутствовал, нарушалась некая невидимая гармония, как будто вынималась важная часть из целого.

Так могло показаться со стороны. Таким образом желали поддерживать свои отношения все трое, в равной степени заинтересованные друг в друге по разным причинам, о которых они вполне догадывались, но не хотели серьёзно задумываться над ними.   

Однако, всё чаще и чаще Хана стала замечать: Сью, то прихрамывает, то слегка морщится при резком повороте шеи или руки, но она не решалась задавать вопросы, понимая откуда ветер дует, заранее предполагая некоторое недовольство со стороны подруги.

Среди проблем, волновавших их, едва ли не на первом месте, стояла проблема экологии и выживания человечества в усложняющихся условиях жизни вследствие ускоряющегося научно-технического прогресса, влекущего за собой соответствующие последствия, с которыми было уже невозможно справляться, дабы не навлечь ещё более непредсказуемые последствия. 

– Мы сами себя погубим. Я имею ввиду цивилизацию землян, – задумчиво смотря в какую-то одной ей доступную даль, часто говорила Хана.

– Не стоит так грустно. Не одни же мы обеспокоены такими проблемами, как глобальное потепление, космический мусор, озоновые дыры, экологическое загрязнение, бионика, искусственный разум, инопланетная жизнь и т.п.

Мне так же интересны, например, понятия: время, Вечность. Это нечто захватывающее меня целиком, когда я думаю об этом. Представьте только себе – вечность. Нам с нашими жалкими, мизерными проблемами, с жизнью, заканчивающейся настолько быстро, что не успеваем ничего понять и… вечность. – Марк взволнованно заходил по комнате, остановился, окинул друзей горящими глазами, продолжил:

Помните у Бродского: «Взгляд во Время – это взгляд вверх, вглубь Вселенной, в смерть. Время есть мясо немой Вселенной.» Время есть мясо. Не кажется ли вам, что звучит достаточно странновато.

– Он выразил не менее глубокую мысль и при том в поэтической форме:

«Время больше пространства.
  Пространство – вещь.
  Время же в сущности, мысль о вещи.
  Жизнь- форма вещи…». – Получается: время – мысль о пространстве. – Вступила в диалог Сью.

– Ну да! Конечно. Человек задумался об изменениях, происходящих вокруг него и с ним и назвал – это временем. Благодаря времени и происходят изменения, а наблюдать эти изменения возможно только в пространстве, т. е. мысля о пространстве, – подхватила рассуждения Сью Хана.

– Опять же, наши рассуждения – суть наших прежних занятий философией.

– А высказывание Эйнштейна меня просто убило, продолжила Хана: «Для нас, убеждённых физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим, не более, чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая.», – это означает, не более и не менее того, что всё существует всегда и одномоментно. Выходит, всё уже есть, ничего нельзя изменить. Это как ледяная глыба, образно говоря?

– Да уж… Мозги выворачивает наизнанку. Я тоже над этим думал. Надо быть Эйнштейном, чтобы такое выразить. Я, девочки, теряюсь, просто теряюсь. Это даёт право считать возможным путешествовать во времени.

– А мы успели совершить путешествие. Или это было не во времени. А, Сью?

– Совсем не понимаю о чём ты, Хана говоришь.

– Но как же? Разве не помнишь?

– Нет.

– Меня больше волнуют опасения Стивена Хокинга, заявившего в начале ХХ1 века о том, что человечество неминуемо ожидает гибель в результате ядерной войны, глобального потепления или генетически спроектированных вирусов, – и Сью вывив с компьютера на экран информацию, представила картины удручающего будущего, вызванного заявлением Хокинга.

– Ну да. Я знаю. Хокинг заявил в начале двадцать первого века о необходимости переселения на другие планеты, иначе цивилизация землян прекратит своё существование. 

– Миром движет жажда наживы, – кивал согласно Марк, – ни супермощные пылесосы-уборщики, шныряющие по улицам городов и, якобы, очищающие воздух от сверх допустимых вредоносных примесей, ни ежегодные высаживания лесных плантаций, ни запрет на пользование химическими удобрениями, заменяя их натуральными, не в состоянии спаси положение вещей…

– Да, да! Мы это знаем. Растёт число людей с нервно-психическими заболеваниями. Моего дедушку очень это беспокоит, – нахмурила брови Хана.   

– Да уж. Растёт… Дальше некуда, а также число уродов от употребления наркотиков, – авторитетно заявил Марк, продолжая ходить, размахивая рукой в так слов, как бы подчеркивая весомость высказывания.  – Я не призываю обратно к сохе, я говорю: пора нам опомниться и серьёзно задуматься к чему наша цивилизация движется. Но люди не хотят думать о своем будущем, будущем детей, внуков. Он раскраснелся, глаза его оживленно блестели, и он был красив красотою юности, энергией, истекающей из его тела. Уму нравилось внимание двух очаровательных девушек, нравилось, что он может блеснуть перед ними знаниями, почерпнутыми в результате неустанных ночных бдений за компьютером.   

– Но созданы ведь партии, например, «береги природу», «Слеза воды» и другие, – страстно вступила в разговор Хана. Не все люди утратили бойцовые качества, перестали протестовать против загрязнения окружающей среды.

– Да нет! Никак нет. Инициативы партий по оздоровления природы проводятся и находят поддержку, но остаются каплей в океане. Представь себе цивилизацию, как огромную машину. И вот – эта махина разогналась и её ничем не остановить. Шарики, винтики, колесики выскакивают, открываются многочисленные дверцы – огромные и совсем малюсенькие, вылетают стекла, она гремит, пыхтит, тарахтит, но продолжает двигаться, так как пущена по наклонной плоскости. – Марк покраснел от удовольствия произнесенной речи и победоносно взглянул на слушательниц.

– По наклонной? – неуверенно протянула Хана.

– Ну хорошо. Представь, что махина поднимается со скрипом, грохотом скрежетом в гору в то время у неё все время что-то ломается и на ходу идет активный ремонт и делается все возможное и не возможное для продвижения вверх этой махины, а она норовит скатиться вниз и скатывается время от времени и так далее. Выходит, как в Античных мифах – Сизифов труд.

– Меня не устраивает ни первая, ни вторая картинка. Цивилизация не бездушная машина, а сообщество мыслящих, талантливых, развивающихся людей. –

– Чем богаты, – развел Марк руками.

Сью, как правило не вступала в подобные разговоры, а только улыбалась, изредка кивая головой, в знак согласия. 

– Ничего не поделаешь. Ни место. Ни время мы не в силах выбирать. Нам ничего иного не остается, как принимать действительность такой, какая она есть и, по мере сил стремиться хоть на чуточку её улучшить.
Если каждый будет так думать – улучшить. Не сломать, разбить, уничтожить, а сделать лучше. Вырастить дерево, цветок, украсить вокруг, очистить и так далее, чтоб было тепло и уютно жить.

– Марк, но ведь ты только что сказал, что махина, то есть цивилизация, запущена, движется и её уже невозможно остановить. – Произнесла недовольным тоном Хана. Её вовсе не воодушевляла перспектива движущейся к неизбежному концу цивилизации и ей хотелось всеми силами добиться от Марка опровержения его концепции.

– Да, к сожалению, остановить невозможно. Все эти бесчисленные и успешно налаженные связи, как в экономическом, так и в политическом плане, не дают тем не менее возможности уверенно смотреть в завтрашний день. Я думаю, все началось очень и очень давно и началось из-за денег, соблазна деньгами, что стала мощным порабощением человека человеком. Созданная инфраструктура, в широком смысле, является средой обитания, удовлетворяющей все возрастающие потребности человека, причем, эти самые потребности навязываются человеку с помощью известных средств массового воздействия и, скрытых, невидимых, проникающих в подсознание. Манипуляция сознанием приобрела невидимые формы, так бы я выразился. Поневоле начинаешь всерьез верить в Высший Разум, или Бога. Только не понятно какой замысел у этих Высших сил?

– Как бы человек не стремился постичь Бога, ему невозможно это сделать, ибо процесс восхождения происходит настолько замедленно, что уловить изменения за одну жизнь пока никому не удавалось. Веди мы не можем понять даже собаку, кошку, цветок, минерал, воду, камень. Землю. А есть еще много чего. Ну там вирус, микроб, бизон, наконец. Конечно же многообразие и бездонность окружающего мира бесконечно изумляет. Про Вселенную и говорить не приходится. Развитие науки и техники нельзя затормозить. А ты, Марк, как мне кажется, усугубляешь положение нашей цивилизации, сводя все к денежному потоку.

– Тормозить или затормозить, – перебил рассуждения Ханы, Мак.

– Не цепляйся, пожалуйста, к словам. Ты отлично понимаешь о чём я говорю. Вследствие развития науки и техники человечество победило многие болезни, тем самым продевая жизнь, научилось латать озоновые дыры, осуществляет полёты и переселение на Марс робототехника стала доступна каждому желающими, наши машины и средства воздушного передвижения, используют экологически чистую энергию, увеличивается продление жизни человека.

– Всё, всё. Это всем известно. Но ты подумай: сначала человечество создает проблему, потом с огромным трудом её пытается решить. Я уже не говорю какими денежными средствами не наше же поколение эти проблемы создало.

– Не волнуйся, наше поколение сумеет создать не меньше проблем для последующего поколения. Скажи мне – остался ли хоть один квадратный километр, куда не ступала нога человека?  Изрыли, загрязнили, извели все, можно. Земля стонет, предостерегает, ждет от человека разумного поведения.

– Согласна, совершенно согласна с Ханой, – неожиданно вступила в разговор Сью.

– Подождите, подождите, девочки. Вы чересчур эмоциональны. Я не высказываю своего, так сказать, мнения в чистом виде. Информацию я получил из проблемных статей, только и всего. Об этом пишут, эти проблемы вызывают беспокойство многих, но каким образом их решать, не имея средств? Получается звон пустой.

– Но почему? Рано или поздно можно же достучаться до сильных мира сего.

– Спасибо, Марк. Твой горячий отклик на насущные проблемы возвышает тебя в моих глазах и, думаю, в глазах Ханы тоже. Ведь правда?  – Сью переглянулась с погрустневшей девушкой, и та улыбнулась. – Не стоит Хана портить нервы и расстраиваться из-за того, что ты не в силах изменить в данный момент. И потом, не кажется ли вам, что с годами мы все меньше и меньше времени будем уделять проблемам, не касающимися в данное время нас? Мы с ними примиримся, как, впрочем, и со многими другими.

Теперь Марк с Ханой переглянулись, выражая удивление сказанному Сью.

– Возможно. Возможно, – смущенно пробормотал Марк, – но мне бы очень не хотелось, чтобы со мной такое произошло. Ия, в некотором роде, попытаюсь этому сопротивляться. Возможно у меня будет меньше времени, энергии, но желание, я думаю, должно сохраниться как-то помочь, что-то сделать полезное. В общем, думать об этом буду и постараюсь каким-то образом действовать. Ну, хотя бы писать о возникающих проблемах. Нет. Желание сохранится. Желание сделать вклад в улучшение экологии окружающей среды

– И у меня тоже. И я буду стараться в этом направление действовать. Пока не знаю каким образом, но обязательно буду.  – Тихим, торжественным голосом проговорила Хана, словно давая клятву себе и своим друзьям. И Сью, уловив тон Ханы, предложила всем троим пообещать друг другу, что они на всю жизнь запомнят этот разговор и будут в дальнейшем помогать людям и природе выживать в усложняющихся условиях. Они, словно в романе Дюма «Три мушкетёра», соединили руки и произнесли слова клятвы вслед за Сью,
Обещали содействовать жизни на земле и внести свой вклад в её сохранение.

С этого дня все трое начали активно собирать информацию о экологически неблагоприятных условиях и отмечать эти районы на карте. Они были поражены быстроте появления отметок и увеличению перечня условных обозначений.   

Марк, желая получить одобрение Ханы, часами просиживал за компьютером, вылавливая тревожную информацию. Трое друзей всё глубже погружались в проблему. Хана вызвалась полученную информацию анализировать и тоже часами не отрывалась от интернета. Сью всё чаще и чаще исчезала по своим таинственным делам. Общее дело ещё больше привязало их друг к другу и теперь уже, как им начало казаться, на всю жизнь.

    

7
Не везло Смакову с того самого дня, когда он приставил дуло пистолета к виску. Однако после того рокового момента он начал более стойко выдерживать неприятности, умело отмахиваясь от них, как от надоедливых мух, не унывал и перестал бояться самого худшего: потерять работу. «Ну и пусть, – думал он, – надоело тянуться из последних сил, ходить по струнке и все время бояться высказать свое мнение. Даже если случится, можно заложить дом, купить маленькую квартирку, найти любую другую работу, ну, хотя бы, возвращать роботов в строй. Он сможет это делать. Обычный ремонт. Ничего сложного»
Как-то за ужином, он высказал свои соображения по этому поводу, и Лира согласилась с ним. Вяло жуя ананас, она тихо сказала: «Конечно, дорогой, главное здоровье. Проживем как-нибудь. Да и Марк уже, можно сказать, вырос.»  И Виктор Арнольдович на некоторое время успокоился, думая: «Как все же хороши иметь верную, любящую спутницу жизни – это самое большое счастье. Вот и Марк в последнее время изменился в лучшую сторону. Заходит по вечерам сказать спокойной ночи, рассказывает о делах в колледже. Надо бы мне найти время и поговорить с ним. Может быть у него возникли проблемы. Да нет. Какие могут быть проблемы в таком возрасте? Разве что влюбился. Вот это проблема. Первая любовь переживается в юном возрасте остро и как бы сын не получил психологическую травму. Мало ли чего.»

Мысль о том, что его сын влюбился, странным образом взволновала Виктора Арнольдовича, живо напомнив ему первую любовь и связанные с ней чувства. И вот в один из вечеров Смаков окликнул вернувшегося домой Марка, сказав, что им надо поговорить. На что Марк согласно кивнул и последовал за ним в кабинет, а следом за Марком и Чарли, радостно виляя хвостом. 
Виктор Арнольдович потрепал любимца за ухом и тот довольный вытянулся у двери. Отец с сыном уселись на кожаный диван.
После небольшой паузы, в которую Чарли успел переместиться от двери и улечься у ног хозяев, положив большую голову на передние лапы, Виктор Арнольдович начал говорить, подбирая слова:

– Давай потолкуем, как мужчина с мужчиной. Ты уже стал, совсем взрослым, хотя я продолжаю видеть тебя маленьким мальчиком и мне, как и раньше, хочется тебя оберегать. В последнее время ты сильно изменился. Занимаешься фитнесом, начал бегать, меньше проводишь времени за компьютером, куда-то надолго исчезаешь. Все говорит за то… как бы это сказать? Извини, но не влюбился ли ты? Нет, нет! Можешь не отвечать. Прости, я не хотел тебя поставить в неловкое положение. Я, между прочим, в твоем возрасте тоже влюбился и довольно сильно переживал. Даже очень. Это был жуткий период. Ну ты понимаешь… бессонные ночи, слежка, постоянное сомнение: любит не любит. В таком возрасте чувства обострены. Находишься на грани срыва. Да… вот так вот, сын. Но, как ты догадываешься, она не стала моей женой и твоей матерью. Первая любовь редко, крайне редко заканчивается благополучно. Ты собрался жениться?

– Я об этом как-то не думал, – покраснел Марк.
–   И хорошо. И хорошо. Думать надо прежде, чем решиться на такой ответственный шаг.

На самом деле Смаков не ожидал слишком легкого разговора. Мальчик не повторяет его. Он более рассудителен, выдержан, сдержан. Приободрившись, Виктор Арнольдович задал вопрос напрямую:

– А кто она? Конечно ты можешь не говорить. И все же… Она учится с тобой?
  – Как ты угадал? Она самая красивая, самая веселая, самая умная, – Марк преобразился. Глаза его излучали тепло и нежность, плечи расправились, весь он вытянулся, улыбка расползлась по его лицу и не собиралась исчезать.

– Я рад, рад за тебя. Только не сильно переживай, когда это кончится, – растрогался Виктор Арнольдович. 

– Что кончится? – нахмурился Марк.

– Не переживай, когда вы расстанетесь по какой-то причине. 

– О чем ты? Мы никогда не расстанемся.

– Не говори этого слова – никогда. Я тоже когда-то так думал и страстно верил в это. Но, как видишь… – Смаков поджал губы и многозначительно закивал головой, выражая тем самым сомнение и, в то же время, сожаление.

– Я уверен. Мне больше повезет, – холодно проговорил Марк, вставая.

– Нет, нет. Подожди, не уходи, я тоже думаю так. Тебе обязательно больше повезет. Мне, опираясь на личный опыт, хотелось тебя предупредить: надо быть готовым ко всему, тогда не так больно будет.

– С нами ничего такого не произойдёт. И не надо об этом говорить. – крепко сжатые губы говорили о желании скрыть нахлынувшие чувства, не дать им вылиться наружу и тем самым ненароком обидеть отца. Я не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь, – прочел Смаков в его глазах. Он было хотел погладить сына по голове, но не сделал этого, предвидя реакцию Марка. Возникшая пауза росла и росла, заполняя пространство комнаты.

– Погуляем с собакой. – Предложил неожиданно Виктор Арнольдович.

– С удовольствием, – согласно кивнул Марк.

Чарли тут же вскочила, завиляла хвостом и, взвизгивая, начала совать влажную морду в руки то сыну, то отцу.
Прихватив зонтики, они вышли из дома. Чарли, хорошо выдрессированная, шла рядом. Воздух наливался душным маревом. В ожидании грозы, тучи быстро темнели. Шли молча. Привыкшие к поверхностному общению, оба чувствовали некоторую неловкость, так как дистанция между ними не успела сократиться настолько быстро, чтобы стать дружбой. В этом не крылась причина разницы возрастной. По всей видимости, был упущен момент установки доверительных отношений и Смаков это понял слишком поздно, скорее всего сейчас, когда у него начало болеть сердце за будущее сына. Проглядел, проспал, прошляпил из-за своей всегдашней занятости работой, заботой, волнениями по службе, борьбой с подсиживанием и только теперь, освободившись от своего извечного страха перед будущим, Смаков обратив внимание на произошедшие изменения в Марке – влюбленного, взрослого, сформировавшегося человека, представшего перед ним иным, в некотором роде, посторонним, имеющим знакомую внешность, но с абсолютно другим, недоступным и непонятным внутренним миром. 

Порывы ветра быстро усиливались, сметая песок и мелкий мусор с тротуара, швыряя в лицо. Слетели листья и сухие ветки с деревьев. Марк поднял воротник куртки, пригнул голову. По асфальту застучали первые крупные капли. Раскрыли зонты, продолжая идти. Совсем рядом загремел гром и тут же блеснула молния.

– Гроза. Сейчас хлынет, – крикнул отец.
– Возвращаемся. А то промокнем, – отозвался Марк.
–Быстрее! – скомандовал Смаков.

Они повернулись и быстро пошли обратно. На углу при повороте к дому откуда-то взявшийся листок, кинулся, как щенок под ноги Марку и прилепился к его штанине. Он нагнулся, отлепил, встав спиной к ветру, развернул. На него смотрел молодой человек с голубыми глазами и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой.

– Что это? – спросил Смаков.

– Да так. Чей-то портрет. Развесили по всему городу, а тут прямо под ноги.

– А, этот, – хмыкнул Смаков и побежал к дому. За ним – Чарли с громким лаем. Марк последовал их примеру, предварительно аккуратно сложив плакат и сунув его в карман. Подбегая к дому, они все же успели попасть под ливень и изрядно вымокнуть.

– Спасибо за прогулку, – улыбнулся Марк, складывая зонт и вешая мокрую куртку.

Сверху спустилась встревоженная Лира.
– Тебя не затруднит, дорогая, приготовить нам чай, – обратился к ней муж.
– В такую погоду собаку из дома не выгоняют, а вы вздумали прогуляться. Не простудились бы. Скорее переодевайтесь в сухое, а я пойду чайник поставлю, – встревожилась Лира, направляясь в кухню.
– Когда мы вышли, было ещё ничего. Все равно Чарли надо было выгулять, – оправдывался Смаков, спеша следом за женой.

Марк поднялся к себе и первым делом достал влажное и помятое изображение молодого человека, расправил и клейкой лентой прилепил над своим столом. Глаза, улыбка… наваждение какое-то. Ему казалось, что он не только встречался, но хорошо знает этого человека. Но откуда он может его знать? Неужели этот портрет настолько намозолил ему глаза? Да нет, нет! Не может быть. Марк чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Это же брат Сью. Сюзанна – любимая подруга Ханы смотрела на него с портрета, улыбаясь необыкновенно притягательной, запоминающейся улыбкой. Могут ли быть настолько похожи люди, если их одиннадцать с лишним миллиардов? Его сестра? Они близнецы? Да. Они близнецы, – решил он для себя.  Но почему Сью ни слова не сказала о том, что её брата разыскивают?  Не доверяет? Боится за брата? Боится оказаться кончиком ниточки, за которую можно потянуть и размотать весть моток? А что Хана? Знает ли она об этом? Не может же она не придавать значения портретам, мелькающим повсюду. Неужели она не обратила внимания на поразительное сходство? А почему бы и нет. Ведь и он не обращал никакого внимания, пока этот портрет не прилепился к его брюкам. Маку захотелось тут же встретиться с Ханой и задать ей мучащие его вопросы. Нет, нет, не сейчас. Надо самому разобраться. Хане не понравится, если он навалит на неё свою головную боль. Марк взял себя в руки и со спокойным лицом спустился к родителям, которые сидели за столом, пили чай с клубничным вареньем, мёдом и овсяным печеньем.

На улице продолжало громыхать. Отец встал, подошёл к окну и констатировал: «Ну и льёт. Вы только посмотрите. Такого я давненько не видел. Как из ведра.»

Молнии разрезали небо ослеплявшими вспышками, освещая на мгновения панораму за окном, тянувшимся от стены до стены. Чарли лежала под столом и при каждом раскате грома, вздрагивала слегка поскуливая. Непогода ярким контрастом подчеркивала тепло и уютную обстановку. Это ощутили все трое и даже собака, с благодарной преданностью смотревшая на хозяев. Марк присел на корточки, погладил собаку по мокрой шерсти. В этот момент он вдруг ощутил общность кровных связей, единство троих и впервые от него отхлынуло постоянно сосущее чувство одиночества, затерянности в огромном непонятном, враждебном мире, наполнявшее его страхом. Как он мог подпустить к своей душе это изматывающее чувство, когда его отец и мать с ним рядом и частица каждого в нем, а он, в то же время, не одно и то же, что они, даже вместе взятые, а – другое, новое, но объединённое с ними на уровне молекул, генов, и всего комплекса таинства зарождения жизни. Родители опекали, баловали, иногда журили, сердились, выговаривали, мучали молчанием, осыпали подарками. Но ему казалось, что он существует отдельно от них, представляет из себя нечто ценное и они, благодаря этой ценности, которую так же осознают, как и он сам, возятся с ним, оберегают, проживают за него, а он воспринимает это само собой разумеющимся, приписывая своим необычайным свойствам, своей уникальности. «Боже мой! Да я же по сравнению с ними ничего не значу. Обычный оболтус воспринимающий родительскую любовь в аспекте повышения своей значимости. Родители меня вырастили, выкормили и только и даже за это заслуживают большого уважения, не говоря уже влиянии и
Формировании моего мировоззрения. Им я обязан появлением на свет, счастливым детством, путешествиями. Даже собакой. Для меня была куплена собака по первой моей просьбе. У родителей все более-менее определено. А каким образом сложится мое будущее? Не думаю, что им было легче. Нам только кажется, что мы можем воздействовать на обстоятельства. Напротив, обстоятельства складываясь, заставляют нас действовать тем, или иным образом. Оказываясь в ловушке, нам приходится принимать решение, от которого будет зависеть очень много в будущем.  И тут новые обстоятельства уже поджидают, захватывая в свои цепкие и душные объятия. Вот сейчас: он связан стечением обстоятельств через Хану с её подругой Сью.»

– Марк, Марк, – ласково склонилась над ним мать. – Ты что заснул? Налить тебе ещё чаю?

– Да, спасибо, – очнулся Марк от размышлений и повернувшись к отцу.  – Пап, ты не знаешь что-нибудь о человеке, которого разыскивают?
Отец отодвинул чашку и с любопытством посмотрел на сына.

– Там внизу, под фотографией написано.

– Да, я читал. И вознаграждение. За него предлагают слишком большие деньги.

– Ты что, хочешь заработать? 

– А почему бы и нет, – неожиданно для себя произнёс Марк.

– Так шансы твои равны нулю, можешь очень-то не беспокоиться.

– Да нет, пап. Я серьёзно. Мне интересно.

– Ну если серьёзно, то, как ты понимаешь, только для тебя одного и без права передачи третьим лицам. Этот молодой человек, сбежал при выполнении задания, вернее сдачи последнего экзамена.

– Только и всего.  А причина?

– Причина? Я думаю из-за неадекватной реакции при обследовании важного объекта. Нервы подкачали.


– Сбежал после провала экзамена. Очень странно. Но почему?

– Я же тебе сказал: у него нервы не выдержали. В результате возникла неадекватная реакция. Больше я тебе ничего не могу сказать. Не имею права.

– Ну сбежал. Ну ищут. Он что так уж опасен? – Продолжал недоумевать Марк.

– Не опасен бы был, не искали, – отец нервно забарабанил пальцами по столу.

– Неужели тебе так интересен какой-то там преступник, – подняла удивлённо Лира брови.

– У него лицо – располагающее… улыбка необыкновенная, – задумчиво произнёс Марк, представив перед собой Сью.   

–Улыбка, не скрою, восхитительная. Но ведь и очаровательные женщины могут быть преступницами, – пожала плечами мать, – Не заморачивай себе голову. У нас своих проблем хватает.

– Да какие там у нас проблемы. Вымышленные. Мы одеты, обуты, сыты, в своем доме, никто нас не разыскивает.

– Марк, – внушительно проговорил Смаков, – не нарушай спокойствия мамы. Не расстраивай её. Ты же знаешь: она эмоциональна, очень чувствительна. Не перечь матери. Понимаешь: на самом деле, у каждого человека свои проблемы, или ему так кажется, но это неважно, все проблемы в голове, будь они вымышленными или действительно носят объективный характер. Можно и незначительную проблему раздуть до глобальных масштабов. И что тогда получится?  Всё дело в том, насколько серьёзно мы относимся к проблеме, – продолжал развивать тему Виктор Арнольдович больше для жены, в порядке психотерапии, – нам ошибочно кажется: наши проблемы самые важные, насущные, забывая о том, что такие же проблемы испытывают люди, живущие с нами в одно время и будут иметь люди, которым суждено жить после нас. Одна из самых трепещущих на сегодня проблем – стремительное развитее робототехники. Тысячи и тысячи людей ежедневно теряют работу, садятся на пособие и не знают, что их ждёт завтра. Если это представить себе в красках, то твоя проблема покажется тебе до смешного мизерной, если не ничтожной. И вот с этой-то точки зрения к ней и надо подходить.

Лира, восхищённая красноречием мужа, улыбалась, согласно кивая головой. Марк же сидел нахохлившись, словно воробей на ветке во время дождя и хмурился. Ему было не по душе подобное обобщение: сравнение его проблемы с проблемами других людей до которых ему не было дела. Ведь сколько не думай: у других ещё хуже, легче самому не становится.

– Меня одно удивляет, – не успокаивался Марк, – почему его не могут найти? Ведь чипы пока никто не отменял.

– Ты прав, сынок. Но специалистам такого ранга чип ставится наружно. В определённых условиях, им требуется быстро скрыться из поля зрения. Так же таким лицам запрещено вводить нано частицы. Их данные не вносятся в единую информационную систему. Они – люди невидимки. Мы с тобой тоже не имеем ни чипов, ни нано частиц в нашем организме, но только благодаря моему служебному положению.

– Тогда понятно. Самое трудное для этого парня было принять решение. Когда сомневаешься, делается невозможным быстро действовать.

– Сомневаешься? Это хорошо. Намного хуже, когда наперёд всё ясно. Сомневаешься, значит – боишься наломать дров, заботишься о последствиях, анализируешь, то есть прибегаешь к помощи ума. – Смаков почувствовал сосание под ложечкой. Он-то знал: когда тебе приказывают, нужно выполнять, отбросив все сомнения, не размышляя и, как можно быстрее. – Исключение составляет, если ты получаешь приказ. Тут не до сомнений, – со вздохом закончил он.

– В этом случае, раз ты выполняешь чужую волю, с тебя и взятки гладки. Правильно? 

– В некотором роде, в некотором роде, – задумчиво произнёс Виктор Арнольдович, не желая дискутировать на эту тему.

Тем временем Лира начала убирать посуду со стола, бесшумно ставя чашечки на поднос. Неожиданно, как из-под земли, появилась весьма приятной женщины с голубыми глазами лет двадцати пяти, одетая в голубое ниже колен платье. Белоснежный с кружевами фартук и такой же белоснежный головной убор с расписными розами красного цвета прекрасно дополняли ансамбль, внося в него неотразимую привлекательность.  Женщина тихим мелодичным голосом с почтительным поклоном произнесла: «Разрешите, пожалуйста, помочь Вам и, осторожно приняв поднос из рук Лиры, спокойно пошла на кухню.

– Это ещё откуда? – Опешил Виктор Арнольдович. Чарли неохотно поднялся, приблизился к Вике. Та нагнулась и потрепала собаку за ухом. Чарли для порядка тявкнул и с равнодушным видом удалился, давая понять, мол, и не такое видали.

– Я думаю, дорогой, ты не будешь очень огорчен, узнав почему я взяла напрокат эту прелестную помощницу буквально на недели две, пока я не почувствую себя несколько лучше. Это оказалось совсем недорого. Если нам понравится модель, будет большая скидка. Её имя – Вика. Она отлично может общаться и помогать по хозяйству. Она снабжена эмоциональной сферой, поэтому ею нельзя командовать, давать нелепые задания, грубо общаться и т.п. Вика тут же выйдет из строя, а починка обойдется в копеечку. Прошу относиться к ней с должным уважением и быть предельно вежливыми. Противопоказано не только кричать, но и повышать голос в её присутствии. Дорогой, не смотри на меня такими глазами. Всего на две недели.

Бесшумно вошла Вика и обведя присутствующих своими голубыми глазами, обратилась к Лире:

– Лира, что мне следует сделать в первую очередь. Посуду я составила в моечную машину.

– Вика, сначала приготовьте, пожалуйста, постель для сна в нашей спальне. Ты же не будешь сегодня всю ночь работать? – тёплым, полным нежности голосом спросила Лира мужа.

Смаков замешкался с ответом, поражённый неожиданным новшеством, а больше всего женой, которая впервые приняла решение, не поставив его в известность.

– Виктор Арнольдович, – посмотрела на хозяина Вика умоляюще, – мне очень понравилась ваша семья и ваш замечательный дом. Разрешите, пожалуйста, остаться и разгрузить Вас и вашу семью от излишних хлопот по дому. Ваша жена в последнее время стала очень уставать и ей нужен длительный полноценный отдых. 

– Длительный? – только и успел пробормотать шокированный Смаков.

– Пока на две недели, Виктор Арнольдович. Всего да две недели. Лира, разрешите мне выполнить Вашу просьбу. Потом, как я понимаю, мне нужно приготовить постель для Марка. Всего доброго. Извините, я вынуждена вас оставить для выполнения моих служебных обязанностей, – и домработница удалилась с чувством собственного достоинства, оставив хозяев в размышлениях, противоречивших чувствам и оттого полных сомнениями.

Разговор оказался излишним и Марк, пожелав доброй ночи родителям, поднялся к себе. Прежде чем уснуть, он смотрел и смотрел на портрет, видя перед собой Сью. «Двойняшки они что ли?» – думал он засыпая.

Смаков далеко за полночь оставался сидеть в своем кабинете. Сердце его грызла ранее неведомая  за Марка. Он и в эту ночь остался спать на своем диване рядом со своей счастливой собакой, замиравшей в чуткой, преданной дреме.

Лира одиноко спала на огромной кровати, время от времени всхлипывая во сне.




8
Родители Ханы, обеспокоенные частыми отсутствиями и поздними возвращениями, начали расспрашивать где и с кем она проводит время, и она объяснила, что у неё появилась новая подруга Сью и ей с ней ужасно интересно. Николай, отец Ханы банковский служащий и мать Клара, руководитель компании «Новый стиль». Занимающейся выпуском аксессуаров для женщин, находились в состоянии хронического переутомления, однако при шли к согласованному мнению, что им не мешало бы познакомиться и посмотреть на эту Сью, для определения качества и степени её влияния на дочь. И Клара передала приглашение Сью на воскресный обед. Хана разволновалась не на шутку. В назначенный день, она поднялась ни свет, ни заря и решила воспользоваться аэромашину, имеющую разрешение двигаться, как по земле, так и воздушном пространстве, но в строго отведенное время, когда движение было минимальным. Воскресное утро и ранний час этому отлично соответствовали.

Хумова она застала совершенно спокойным, чисто выбритым, в отличном расположении духа. Хана взялась активно готовить его к визиту. Она заставила его переодеваться бесконечное количество раз, пока не остановила свой выбор на оранжевом костюме, блестящей желтой кофточке с глухим воротом, отделанным рюшечной окантовкой. Желтые сапожки на среднем каблучке, мягкий замшевый пояс цвета спелого каштана с узорчатой пряжкой, перламутровые пуговицы, огромные клипсы, закрывающие чуть ли не все ухо, удачно гармонировали друг с другом, демонстрируя хороший вкус и чувство стиля. В довершении ко всему, Хана водрузила на голову ярко зеленый парик с прядями, окрашенными в белый, розовый и ярко желтый цвет, последний писк моды, наклеила ресницы, подвела глаза, сделала отменный макияж и осталась довольна своей работой, внимательным, придирчивым взглядом, окинув Сью. Даже самый наблюдательный глаз, вряд ли бы заподозрил в долговязой молодой девушке мужские признаки, и, если бы даже очень захотел это сделать, то поневоле списал долговязость, несколько широкие плечи на усиленные тренировки в спортзале.  Маленькая сумочка в виде сердца, пронзенного стрелой, удачно завершала ансамбль.

– Сью, ты так мила, супермодна, что я перед тобой испытываю комплекс, как бы это сказать, Замарашки, что ли.

–   О, не стоит, дорогая! Ты самая красивая, самая необыкновенная, самая чудесная девушка на свете из всех, кого я знаю. Боюсь только, как отреагируют твои родители.

– Не беспокойся, Сью. Мои родители тебе понравятся. Они славные, простые и добрые, хотя и с заморочками: слишком серьезно относятся к работе и от этого, как мне кажется много упускают в жизни.

– Но только не свою дочь, – заметила Сью.

– Насчет меня, им надо успокоиться и все. Ты должна произвести на моих родителей хорошее впечатление.
  Как же? Как же? – забеспокоилась Сью, – я не знаю каким образом я должна это сделать. Как себя вести? О чем говорить?

– Меньше говори и больше улыбайся.

– Только и всего?

– Только и всего. Дай возможность им поговорить. И запомни: папу зовут Николай, а маму – Клара. Папу интересуют акции, путешествия. Он отличный фотограф. В молодости был. Даже в конкурсах участвовал. Маму – искусство. Отдает предпочтение импрессионистам: Сера, Ренуар, Клод Моне, Эдгар Дега и, конечно, эпоха Возрождения.

– У тебя не возникла мысль пригласить Марка?

– Зачем? – удивилась Хана.

– Рассредоточить внимание.

– Да нет же. Поздно уже, – отмахнулась Хана.

– Нет. Лучше в этот раз. Его присутствие исключит возможность слишком престольного рассмотрения моей особы.

– Боишься разоблачения? – Хана поднялась и нервно зашагала по комнате.

– Хочу хоть как-то прикрыть ложь, на которую мы сознательно идем. Тем более мои портреты всем примелькались.

– Да, ты права. Как я не раньше не подумала, - и Хана тут же связалась с мамой и попросила разрешения пригласить еще и Марка, объяснив, что они часто проводят время втроем, затем связалась с Марком. Таким образом, к обеду они явились втроем, что значительно улучшило положение Сью, не склонной к фальсификации по природе своей правдивости, умноженной на воспитание лучших качеств человека.   

– Вы учитесь в одном колледже? – спросила Клара, протягивая Сью охлажденные креветки.
Едва Сью открыла рот, соображая с ответом, как Хана, не задумываясь, выпалила:

– Сью закончила один из престижных колледжей и сейчас готовится к поступлению в университет.

– Это хорошо. А что вас интересует. Какое направление вы хотите избрать?

– Сначала она хочет присмотреться, прослушать общий кур, а потом решить. Её интересует философия, математика. физика, – затараторила Хана.

Отец удивленно поднял брови, посмотрел на жену.

– Думаю, правильно. Если есть сомнения, а они всегда есть при выборе профессии, – нерешительно произнесла Клара, после паузы добавив с мягкой улыбкой. – Значит, вы пока не определились?

– По правде говоря, не совсем, – Сью опустила глаза.

– Я вот тоже пока не решил. Самое трудное понять, чем хочется заниматься целыми днями и даже после работы. – Пришел на выручку Марк. – Вот вы довольны своим выбором, – обратился он к Николаю.

– Я?.. Как вам сказать? В некотором роде, не жалею. Достаточно надежно, банки пока никто не собирается отменять, относительно престижно. Мм… В общем, да.

– Вы сумели сделать правильный выбор. А я до сих пор маюсь, думая, чем бы заняться, чтобы не умереть от скуки.

– Ну, скука, молодой человек, дело преходящее. Она в той же мере посещает людей, увлеченных своим делом, как и охладевших к нему.  Как говорится, до скуки, как до седин доживешь. Только не стоит так уж её пугаться. Она, как дождь, приходит, уходит и снова возвращается.

– Понимаю, но мне бы все равно хотелось бы заниматься таким делом, которое бы меня полностью захватывало. По крайней мере, чтобы не винить себя позже, – не унимался Марк.

– Молодости свойственен максимализм. Жизнь, однако в больше степени состоит из нюансов, – вмешалась в разговор Клара, – Об этом прекрасно говорит живопись. Посмотрите, к примеру, на произведения импрессионистов. Какие там переливы цвета, какое изобилие полутонов, яркость и, в то же время, нежность, мягкость, частное подчинено целому и все плывет, перетекает, плавится. Ощущается знойное дрожание воздуха полуденного солнца. Так и в жизни: чем больше красок, тем насыщеннее, разнообразнее жизнь. Дело важно, но все же не стоит за ним терять аромат и колорит своего проживания, отдаваясь с максимальным пылом своей работе. Извините, пожалуйста, за столь длинное высказывание, – улыбнулась Клара, играя серебряной ложечкой холеными, тонкими пальцами, – Мы имеем разные интересы, – кивнула она в сторону мужа, – но это не мешает нам жить дружно, понимая и разделяя увлечения друг друга. 

– Из последних моделей аэромобилей, я отдаю предпочтение фирме «Ждек». Компактная, весьма удобная машина с прекрасной отделкой в салоне. Компьютеризованное управление. Взлёт мягкий, почти бесшумный, плавный набор скорости и такое же плавное, точное снижение, заканчивающееся посадкой без единого толчка. Притом, замете, летит по самому верхнему уровню. Защищена автоматически разрывающимся парашютом, аварийными подвесками, выдвижным тамбуром и жалюзи при посадке на воду, в случае необходимости. Высший класс! Вот моё хобби.

– Я передам отцу, чтобы он обратил внимание на эту модель, – вежливо улыбаясь, произнес Марк.

– Могу отправить рекламный проспект, – охотно отозвался Николай, – Ваш отец не пожалеет о своей покупке.

– Я скажу отцу. Думаю, ему будет интересно, – кивнул головой Марк с почтительной улыбкой.   

Обед подошел к концу. Гости поблагодарили хозяйку и Хана отвела их в свою комнату, предложив посмотреть фильм, снятый ею. Марк и Сью сели на мягкие пуфики по разным концам комнаты, приготовившись к просмотру. Хана прикоснулась к экрану компьютера, переводя изображение на центр комнаты.

– Больше, меньше, – оглянулась она на друзей.

– Так хорошо, – в один голос согласились гости.

На экране появилось смеющееся лицо Ханы.

– Это я, Хана. Мне сегодня исполнилось двенадцать. Много? Мало? По-моему, достаточно. Пора начать, что к чему и зачем я появилась в этом странном, непростом, заманчивом мире. Если честно, мне совсем не хотелось здесь появляться. Я об этом подумала в первый раз, когда сильно заболела и мне стало очень плохо ночью. Как я теперь понимаю, это был кризис. Я открыла глаза. Мое тело горело огнем. Во рту пересохло. Мне не хотелось тревожить маму. У нее в это время возникли проблемы с поясницей и она, приняв лекарство, крепко спала. Неожиданно я увидела себя со стороны. Не понятно чьими глазами, Мое сознание, отделяясь, поплыло медленно вверх. Оно, по всей видимости, раздвоилось, одновременно наблюдая: в теле – за удаляющейся частью, а удаляющаяся часть – за телом. Это был мой первый опыт понимания: тело и мое сознание не одно и тоже. Сознание может обходиться без тела. Вопрос только насколько долго. 
               
Хана приостановила видео и, извинилась, сказав, что ей надо спуститься вниз и помочь маме, вышла из комнаты, бросив на ходу: «Развлекайтесь. Я скоро вернусь», – вышла из комнаты.
Марк, недолго думая, приблизился к Сью и стянул парик с ее головы. Сью замерла, посмотрела в глаза Марку и тихо, без раздражения произнесла:

– Я предполагал, что ты рано или поздно сделаешь это, но лучше бы не здесь и не сейчас.

– Хана знает про тебя? – глухо проговорил Марк, протягивая парик.

– Да. С самого начала.
Хумов взял парик из руки Марка, повертел в руках, словно раздумывая нужен ли он, затем подкинул вверх и, поймав, нахлобучил на голову.

– Не считаю себя преступником, проговорил он, в упор глядя в глаза Марку. Тот не выдержав взгляда, отвел глаза.

– Мне тоже не совсем понятно, – не отводя взгляд от окна, задумчиво проговорил Марк.

– Как ты догадался?

– Совсем случайно. Два дня назад. Твой портрет сорвало ветром. Я принес его домой, повесил над столом в моей комнате и неожиданно обнаружил сходство, но я подумал – ты его сестра, а сегодня за столом засомневался и решил проверить.

– Положено солидное вознаграждение, – скупо улыбнулся Хумов.

Марк встал, потер руки, провел ими по волосам, снова сел. Произнес не своим голосом:

– Да как ты такое могла подумать. Извини, мог?

– Констатировал факт. Не думаю, что между нами все может оставаться по-прежнему. Сегодня ночью, я должен исчезнуть. Позаботься, пожалуйста, о Хане. Ей будет тяжело перенести нашу дружбу при моем неожиданном исчезновении. 

– А зачем тебе, собственно исчезать? Ты боишься чего-то?

– Нет. Вовсе нет… но если ты меня рассекретил, где гарантия? Другой тоже сможет это сделать. За вознаграждение. Затея с переодеванием перестает работать.

  – не стоит волноваться. У меня это произошло совершенно случайно и только потому. что мы достаточно долго общались.

– Понимаю, понимаю. И все же не стоит испытывать судьбу. Не будем посвящать Хану о твоем разоблачении. Идея с переодевание принадлежит ей. Не стоит ее огорчать в неудаче замысла.

– А ты, я думаю, прав. Я же говорю – пусть все останется по-старому.

– Хорошо, – согласился Хумов, – пусть пока все останется по-старому. Надо осторожно подготовить Хану, пока есть время. И все же, прости меня Марк, мне придется в скором времени исчезнуть и, боюсь, навсегда.

– Что ты собираешься делать?

– Пока ума не приложу. Чувствую одно: время отдыха и приятного время провождения на исходе.

Когда Хана вернулась, она ничего, кроме некоторого, едва заметного отчуждения между друзьями не заметила, но это показалось ей естественным, так как лишний раз показывало их отношение к ней. Она хорошо понимала: она и только она является скрепляющим стержнем их любви и дружбы.



9
Молчание. Надо отдать должную дань этому замечательному, мудрому свойству, которому следует обучаться всю свою жизнь. Молчание гасит вспышку внезапного раздражения, гнева позволяя говорящему выплеснуть накопившийся отрицательный заряд энергии, не давая возможности затаить обиду по причине потухшего костра, в который не подбрасывают поленья. 

Антонина Михайловна набрала номер Милы. На экране появилось несколько растерянное, милое лицо.

– Здравствуйте, Мила. Вы меня помните? Извините за беспокойство. Я обещала помочь Вашей подруге…

– А…это вы. Я, уже перестала ждать. Нине чуть лучше и все же я за нее продолжаю беспокоиться. Вы, как в воду глядели. Сегодня как раз собираюсь ее навестить. Рассказала ей про наш разговор. Она горит нетерпением встретиться с вами.   

– Отлично! И я сегодня свободна. Вернее, у меня продолжительный отпуск. Мне бы хотелось его провести где-нибудь в достаточно тихом месте.

– Княжеское и есть то самое тихое место.

– Тогда собираю сумку и в путь?

– Я за вами заеду. Куда прикажете?

– Стеллу напротив главного вокзала знаете? Ой, что это я? Кто ее не знает. Во сколько вы можете там быть?

– Через три часа устроит?

– Вполне. До встречи, Мила!

– До встречи. Антонина Михайловна.

– Договорились. Буду ждать. И зовите меня просто Антонина.

– Ах, да. Вы же просили об этом. Хорошо. Антонина, постарайтесь не опаздывать.

– Что вы, дорогая, ни в коем случае.

После этого разговора, Антонина Михайловна одела шляпку, взяла за ручку большую сумку, даже слишком большую и вышла из квартиры, закрыв пластиковой картой замокю Спустившись на лифте вниз, она подошла к консьержке, передала ей пластиковую карту и два конверта, сказав, что один следует передать хозяйке Мэри, а другой девушке по имени Хана.

– Вы съезжаете? – безразличным тоном проговорила женщина, не отрывая от компьютера глаз.
– Да. Но возможно еще вернусь. В конверте для Мэри оплаченные счета.

– Счастливого пути. – оторвала, наконец, женщина глаза от компьютера и Антонина увидела на ее лице вежливую, профессиональную улыбку, а в карих глазах мелькнул веселый огонек, но тут же пропал. Глаза с темной радужной оболочкой снова стали холодными, невидящими, погруженными в свой мир, мир иллюзий очередной игры? Скорее всего. Так особо срочных дел не предполагалось.

Антонина подошла к стеле. Неподалёку стоял совсем юный парнишка, прячущий за спиной скромный букет, нервно вертя головой в разные стороны. Та, которой предназначались цветы видно изрядно опаздывала. Заметив взгляд Антонины, парнишка вяло улыбнулся, для порядка с минуту переминался с ноги на ногу, затем тяжело вздохнув, медленно пошел в другую сторону от вокзала. Антонина, услышав сигнал, поднесла к уху видеофон. Мила просила ее подойти к машине, которая припаркована на десятом уровне, секции № 1557, извиняющим голосом добавила. Что в это время запрещено останавливаться вокруг стелы. Антонина поблагодарила и сказала, что она уже идет к машине.  Перейдя улицу, Антонина снова обратила внимание на мальчишку. Тот запихивал букет в мусорный бак, предварительно обрывая головки с некоторым остервенением. Из его глаз капали слезы. «Слабый пошел человек. Нервный, нетерпеливый, но и умеющий», – подумал Хумов, почему-то испытывая жалость к этому подросткового вида пареньку. Ему и себя захотелось пожалеть. Решив срочно уехать, Хумов понимал насколько тяжело ему будет без Ханы. На сердце впервые было неспокойно, несмотря на применение методики по переключению сознания на новый вид деятельности, направленной на помощь подруге Милы. Слово надо сдерживать.

Антонина, запретив себе думать о Хане, поднималась на десятый уровень огромной платной стоянки. Определив направление номеров, она пошла мимо стоящих ровными рядами машин разного цвета, разной стоимости, разного размера. Мила уже махала ей рукой, крикнув: «Антонина! Сюда, сюда!» Антонина еще издали заметила произошедшие перемены в ней. Сегодня это была совсем молоденькая девочка, почти подросток, без грамма косметики. Распущенные волосы бело-синими прядями, волной ложились на хрупкие плечики. Голубая юбка чуть ниже колен и белая кофточка очень ей шли. На ногах были мягкие тапочки голубого цвета с белой отделкой. Мила, радостно поприветствовав, предложила занять место рядом с ней, на что Антонина мягко отказалась, сославшись на желание немного расслабиться перед встречей с Ниной. Между тем машина покидала гараж и механический голос пожелал им доброго пути. Путь их лежал за город. Послеобеденное время благоприятствовало быстрому передвижению по односторонней полосе. Прохожих на улицах было мало. Попадались редкие велосипедисты в красочной и яркой экипировке. День разгулялся и обещал голубое небо, солнце и легкий ветерок продлить до заката. Мила, едва они выехали на хайвэй, переключила машину на автоматическое движение и, повернувшись к Антонине, желая поболтать, с удивлением обнаружила ее спящей. Несколько разочаровавшись в невозможности скоротать время в беседе, ей ничего не оставалось делать, как прибегнуть к простому, часто употребляемому способу само развлечься: использовать наушники и поискать занятное видео, время от времени поглядывая в зеркало в ожидании пробуждения пассажирки.

Антонина не спала. Ей необходимо было время для накопления энергии, медитации и размышления о резко изменившейся ситуации, которую несомненно вызвал он, Хумов, ставший на время Антониной. Этот маскарад ему начал надоедать. Его бессознательное «Я» уже не первый раз выталкивало в сознание зыбкую гибельность его кажущегося устойчивым, хотя бы на некоторое время, положении, которое его сознательное «Я» хотело продлить на сколько возможно длительный срок, чем он и занимался последнее время. Марк вычислил его и признался в этом. Мог бы просто донести, получить деньги, но он почему-то осуществил проверку, сдернув парик с его головы. Теперь убедившись в своих домыслах, ничего не стоит выдать его, тем более, что он влюблен в Хану, а теперь, когда у него появился соперник в лице Антонины – Хумова, полагаться на его душевные качества было бы по меньшей мере глупо. Свои чувства по отношению к Хане следует закрыть на замок и спрятать глубоко в подсознание, а из прямо скажем, тупикового положения, выбираться самому и полагаться единственно – на себя. Ханы бы его никогда не предала. Он в этом уверен на все сто процентов, чего нельзя сказать о Марке, ставшим отличным помощником, можно сказать даже искренним, преданным другом, если бы… Нами играет случай. Раньше называли – проведение, сейчас другой подход: мы сами играем своей судьбой и судьбами других, нас окружающих, а там по цепочке другими людьми. Каждый встроен в игру, или ему приходится встраиваться поневоле, одновременно участвуя в сои играх. Он встроился в игру Ханы. Она дала ему номер для связи, она смеялась, говорила чепуху, а за эти м он прочитал ее посыл призыва к дружбе, любви. Он тоже захотел любви. С этого начался провал. Не будь этой роковой встречи, сейчас он подлетал бы к Марсу и все пошло бы таким образом, каким и должно было пойти. Он с детства себя готовил к трудной опасной профессии, профессии спасателя. Благородная профессия, благородные мысли, благородные, реальные действия: помогать, спасать людей, приходить на помощь в трудную минуту.  У Ханы наступят трудные дни. Он это предвидел и поэтому согласился на визиты Марка, заранее зная, чем это может кончиться. Поэтому-то всеми силами старался привлечь ее внимание к Марку, стараясь влюбить в него Хану, страдая при этом. Ведь она стала для него дороже жизни. Дороже жизни. Дороже жизни. Да Это так. иначе бы он не ехал сейчас, вернее не убегал бы, с одной целью отвести от Ханы малейшее подозрение на сообщество, отвести от нее, связанные с ним серьезные неприятности. Надо было сразу отказаться от возможности любых отношений с этой девушкой. Он бы нашел способ выпутаться и не мучился бы сейчас угрызениями совести тревогой за Хану. За Хану, не за себя.

– Вот мы и прибыли, – улыбаясь, открыла дверцу Мила.

– Уже? – сделала удивленные глаза Антонина, выбираясь из машины.

– Нина ждет нас. Я с ней связывалась по дороге. Она живет одна, после несчастья с мужем. Это она так говорит. На самом деле, его завербовали, ну, это, как сказать?  Уговорили, нет, скорее воздействовали внушением, а может и гипнозом, лететь на Марс. И вот от него ни слуху, ни духу уже более пяти лет. Она все ждет, надеется. Главное – вестей нет. Куда делся человек, никому не известно. Посредническая фирма, это сотворившая, исчезла бесследно. Запросы на Марс ни к чему не привели, кроме как такой человек не значится. Почему я вам это говорю, понимаете? Для Нины это болезненная тема и лучше ее не затрагивать при разговоре.

– Спасибо. Мила. Я понимаю. – проговорила Антонина, устремляя взгляд на дом, к которому они неторопливо подходили. Дом оказался двухэтажным, окрашенным в розовый цвет. Вокруг него по кроям дорожки высились две ели, стоящие подобно охранным великанам. Под окнами красовались кусты роз, цветущие красными, розовыми, желтыми и белыми цветами. Антураж вместе с домом странным образом производил кукольное впечатление, если представить вид сверху, но и без этого представления картина вызывала ощущение детской незащищенности. Остановившись перед дверьми, Мила произнесла, устремив взгляд в видеокамеру: – Рол, мы пришли навестить хозяйку.

– Приветствую вас. Нина вас ждет в спортивном зале. Проходите, пожалуйся.

– Спасибо! – любезно поблагодарила Мила, и они вошли в небольшую прихожею освещаемую большим окном, расположенным над входной дверью. На стенке слева была изображена планета Марс и летящей к ней космический корабль под названием «Смелый». Изображение было забрызгано красящим веществом, вызывая ассоциацию детских боев, пулявших водяной краской. Мила улыбнулась, глядя на Антонину и, махнув рукой. Пригласила, следовать за ней. Они спустились по пластиковым ступенькам в полуподвальное помещение, где располагался спортивный зал и увидели Нину, которая тут же отошла от тренажера и поспешила к ним. В легкой розовой кофточке и коротких белых шортах. С распущенными до плеч белокурыми волосами, голубыми глазами, серьезными с тенью трагичности и туманной глубины, она казалась девочкой неожиданно быстро повзрослевшей и от этого несоответствия детскости и взрослости, вызывала, если не жалость, то щемящее сердце сочувствия у человека, обладающего эмпатией.

– Спасибо, Мила! Рада видеть. Я вас ждала.

– Это Антонина Михайловна, – представила Мила гостью.

– Очень приятно. Нина. – Голос у нее оказался грудным, неожиданно по-женски мягким, глубоким.

Нина пригласила гостей отобедать, и они прошли в просторное помещение с белыми стенками, полом, потолком, мебелью. В центре на круглом столе стояла приготовленная еда. Робот придирчиво осматривающий сервировку, приветливо поздоровался, пригласил занять места. Перед Антониной оказалась пиала со слегка желтоватой маслянистой жидкостью, в которой плавали мелкие кусочки овощей. Нина подняла удивленные глаза на Верону. Та невозмутимо сообщила о вкусовых предпочтениях гостьи, о которых узнала, обратившись за советом к большому компьютеру Ролу, обслуживающему дом. Ничего не поделаешь. Искусственный интеллект работал согласно заложенной программе.  Девушки предпочли не вдаваться в подробности разъясняющие столь странное пристрастие к еде, сочтя подобные расспросы выходящими за рамки хорошего тона. Антонина, в свою очередь, тоже не стала ничего объяснять, ограничившись лишь коротким замечанием о своем желании подготовиться к полету на Марс, и она начала, пусть это не покажется странным, с самого сложного на ее взгляд: переходу к другому виду питания. Девушкам был подан легкий фруктовый суп с зеленью и лосось, запечённый с овощами в сметанном соусе.  Ели молча. Скорее всего по причине резко испортившегося настроения хозяйки при упоминании о Марсе. После поданного десерта, состоявшего из фрукта манго и двух совсем крошечных кусочков шоколадного торта, от которого Антонина заранее отказалась, настроение Нины несколько улучшилось. Она промокнула бумажной салфеткой влажные глаза и с улыбкой, явно стоящей ей не малых усилий, предложила пройти в оранжерею. Все трое любезно улыбаясь друг другу, стараясь своей предусмотрительностью, как можно больше сделать приятного друг другу, спустились по той же лестнице и, пройдя нижней галереей, вышли в небольшой садик часть которого находилась под затемненным навесом, в то время, как вторая половина была предоставлена открытому пространству. Небольшой фонтанчик, выполненный в традиции эпохи Возрождения с милыми амурчиками, обнаженными богинями, успокаивающе журчал прозрачными водами, стекающими в маленький пруд с золотыми игривыми рыбками. Розы разных сортов и разного цвета, благоухая, радовали глаз, восхищая и одновременно успокаивая, умиротворяя, настраивая на созерцательное размышление. Усевшись за круглым столиком, они некоторое время молча отдавались отдыху, наслаждаясь тишиной, ароматом роз, бабочками, порхающими над цветами. Антонина, прервав молчание заговорила о своем желании снять комнату в этом милом местечке. На что Нина тут же предложила сделать это у нее, сказав, что ей нужно будет вскоре уехать на недельку навестить своих родителей, которые живут в пяти часах езды отсюда и что ей бы не хотелось оставлять дом пустым. Антонина тут же с радостью согласилась, спросив о цене. На что Нина ответила, что не стоит беспокоиться. Она никаких денег не собирается брать, вот если бы Антонина смогла за время ее отсутствия позаботиться о Тони, она была бы безмерно благодарна.

– Кто такой Тони? – несколько озадаченно спросила Антонина.

– О не подумайте ничего такого. Тони всего лишь собака, карликовый бульдог. Его Майкл приобрел перед отъездом… отлетом. – Нина замолчала, перевела взгляд на кружащую над ней бабочку.

– Какая красавица! Это Kallima Paralekta ,–  воскликнула Мила, широко улыбаясь.

– По поверьям – бабочка сообщает о исполнении желания, – Наблюдая за порхающей бабочкой, проговорила Антонина.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Нина и, откинувшись на спинку кресла, добавила тихо и, как показалось со стороны, несколько умоляюще, – так вы согласны? Согласны остаться с Тони?

– С детства люблю собак. Но ведь я решила воспользоваться вашим любезным предложением не только из-за моего предпочтения и особой симпатии к карликовому бульдогу, но, скорее всего потому, что по просьбе Милы, обещала помочь вам справиться с депрессией, посетившей вас с некоторого времени и сильно досаждавшей вам.

– Да, Мила мне про вас рассказывала. Мне не очень понятно, каким образом можно это сделать и все же я склонна попробовать. Мне терять нечего.

– Должна вас предупредить о необходимости полного доверия и возможно большей информации с вашей стороны о проблемах, жизненной позиции, целях и тому подобное. Мне придется узнать о вас как можно больше, если это возможно, хотя и претит вашей внутренней установке оставаться закрытой от взгляда другого, становясь как бы вещью в себе, выражаясь старым философским языком, уместным в данном случае для обоснования замкнутости и нежелания, чтобы кто-либо внедрялся в ваше сознание даже, по его утверждению, с благой целью.

Наступила напряженная тишина, в которой даже шелест листьев от лёгких порывов теплого ветерка, казался помехой и вызывал, по крайней мере, у Нины раздражение. Мила под столиком незаметно приблизила туфельку своей левой ноги и надавила на туфлю Антонины. Та понимающе кивнула. По лицу Нины потекли крупные слезы. Она достала из кармана носовой платок, вытерла их и отсморкалась. Вопрос оставался открытым. Нерешительный голос Милы несколько разрядил обстановку, снял ощущение неловкости.

– Правильно ли я поняла вас, Антонина? – начала она, скрестив пальцы рук,–  это что-то вроде психоанализа, практикуемого еще в двадцатом веке Зигмундом Фрейдом? Мне кажется, Нина в него перестала верить.

– Методика Зигмунда Фрейда позволяет в кротчайшее время установить связь, если хотите, душевную, духовную, нащупать болевые точки, определиться с последующей программой воздействия, – уверенном голосом, не дающим повода для сомнения, проговорила Антонина, глядя куда-то в даль, всем своим видом выражая полную уверенность в своей возможности избавить кого угодно от изматывающей депрессии.

– А где вы учились? – неожиданно бодрым голосом задала вопрос Нина.

– Как вам сказать? В колледже широкого профиля со свободным выбором интересующих предметов. Меня с детства интересовали, как медицина, так и психология, не исключая, конечно философию. Так же я занималась различными восточными практиками и боевыми искусствами.

– Очень интересно, – глаза Милы округлились.

– Ничего особенного. Училась понемногу и чему-нибудь, как и большинство из нас, – Засмеялась Антонина. Мила поддержала ее своим звонким смехом. Нина тоже невольно издала соответствующие звуки, скорее искусственного происхождения, после чего сообщила:

– Хорошо. Я согласна. Считайте меня своей ученицей. А теперь, когда мы обо всем договорились, пойдемте, я покажу вашу комнату. Мила, ты ведь тоже хотела остаться на пару дней? Я этому очень рада. Одиночество не всегда доставляет удовольствие, хотя и дает возможность познакомиться с собой поближе. Однако человек остается существом социальным и, даже уединяясь для решения своих задач, стремится к общению, вопреки сформированному стереотипу в последнее десятилетие, гласящему об энергетической целостности субъекта, пребывающего в одиночестве, целостности его тонких тел. А вы как на это смотрите, Антонина?

– В этом есть своя доля, как говорится, сермяжной правды. Но только доля. Взаимообмен энергиями необходим для полноты жизненных процессов, в случае же с чистыми энергиями, незаменим для поддержания тонуса организма. В противном случае, люди перестали бы просто понимать друг друга, не говоря о совместной работе.

– Согласна. И все же побыть в одиночестве полезно.

– В особенности, когда занимаешься серьезными практиками. Мне придется оставаться в уединении довольно продолжительное время, для решения накопившихся и представляющих для меня особую важность вопросов, – улыбнулась Антонина.

В это время они подошли к комнате на втором этаже, перед дверью которой на мягком коврике лежал карликовый бульдог черного цвета. Бульдог сразу поднялся, показывая белую полоску на груди, приветственно заскулил.

– Это и есть Тони. Верона заботится о нем, кормит два раза в день, меняет воду и даже выводит гулять, когда я расклеиваюсь. Так что у вас с ним не будет никаких хлопот. Его почти невозможно уговорить поехать, например, к моим родителям. После того, как Майкл улетел, он лежит у его комнаты, ждет и ужасно тоскует.

Тони поприветствовав, хозяйку, уткнулся мордой в подставленную Милой ладошку и уставился вопросительно на Антонину, не решаясь к ней приблизиться. Та наклонилась, потрепала собаку за ухом, проговорив: «Мы с тобой, Тони, подружимся, не правда ли?»
Тони заскулил, подпрыгнул и, желая лизнуть, больно ударил тупой мордой по нижней губе Антонины. Из маленькой ранки выступила кровь. Антонина на стала ее вытирать, тут же подав команду: «Сидеть». Тони послушно уселся, не сводя с нее своих круглых глаз. Нина удивленно перевела взгляд на Антонину. По глазам ее было видно: встреча произошла на высоте. Тони улегся на коврик и тяжело задышал.      

– Мой дом в вашем распоряжении настолько долго, насколько пожелаете, – продолжила Нина, открывая комнату. – Комната полностью изолирована. Душевая, туалет, балкон. Вот Возьмите ключ. Здесь вам будет хорошо и спокойно. Ужин в семь часов. Ждем вас.

Каблучки девушек застучали по лестнице. Антонина шагнула в комнату.


10
Антонина бросила сумку справа от двери и собралась ее закрыть, как неожиданно Тони с достоинством прошел в комнату, не взглянув на нее и улегся рядом с кроватью положив тяжелую голову на передние лапы. Антонина попыталась выставить собаку за дверь, но та смотрела на нее слишком грустными, почти человечьими глазами и она сдалась. Вернее, он, Хумов, сдался, решив подружиться с Тони. Что-то в этой собаке было особенное, отличное от других и ему захотелось понять, что же это и не подвела ли его интуиция, подсказавшая внимательнее присмотреться к бульдожке. Так про себя он начал думать о собаке, вызвавшей сразу необычную симпатию.

Хумов начал осматривать свое новое жилище. Слева от входа стояла кровать, покрытая пледам в синюю с белым клетку, Жалюзи на окне были приспущены. Напротив кровати стоял, прижавшись к стенке, письменный стол, имеющий по четыре ящичка с каждой стороны и отливающую глянцем утолщённою столешницу, выполненную из непонятного материала. Над ним находились дверцы встроенного в стенку шкафчика. Рядом стоял небольшой круглый столик со столешницей ровно такой, как у письменного, только что осмотренного, стола. Дальше шел встроенный шкафчик для одежды. Хумов его открыл. Шкафчик был пуст, если не считать белого халата для душа. Хумов забросил в шкаф свою сумку и прошел в ванную. Там оказалось то, что он и ожидал увидеть: душевая кабинка, раковина, туалет, зеркало над раковиной. Все как положено и все сияло белизной, чистотой и радовало глаз. Осмотрев свое временное жилище, Хумов вернулся назад.

До ужина оставалось чуть меньше часа. Он подошел к письменному столу, внимательно начал рассматривать. Его лицо отразилось, как в зеркале, в гладкой поверхности. Увидев себя в образе Антонины, он присвистнул, покачал головой. По нему было видно: маскарад начал ему надоедать и, что самое нежелательное в его ситуации, раздражать. Неожиданно заметив проступающие линии, точки, надписи, он наклонился и прикоснулся пальцем к одной из линий, пытаясь разобраться в схеме, как столешница осветилась изнутри приглушенным светом. Линии окрасились в разные цвета, зазвучал кодовый сигнал, и он услышал мужской голос: «Приветствую Вас спасатель № 232 Хумов. Я ждал Вас. Не пугайтесь. Постепенно Вы все поймете. Вам не грозит никакая опасность. Продолжайте вести себя таким образом, как и планировали».

Хумов отдёрнул палец. Свет погас Голос замолчал. Что это?  Его мысли крутились с невероятной скоростью, опережая одна другую. Как могло случиться такое? Он сам себе не верил. Ведь это невероятно. Невероятно до такой степени, при которой легко может съехать крыша. Он, скрывающийся от преследования, меняющий маски, переодевшийся в женщину, попадает в дом, где его какой-то компьютер легко распознает, обращаясь по имени и даже называя его номерной знак спасателя. Как ему на это реагировать? Что делать? Куда бежать? Возвращаться к Хане? Невозможно даже подумать об этом. Улететь в Африку? Аляску? Курильские острова? Блуждать по тайге? Не выход. Он спасатель. Его предназначение спасать людей. Это его смысл жизни, его призвание. Он должен найти выход. Распутать загадку, связанную с его опознаванием обыкновенным домашним компьютером.

Размышления Хумова прервал голос Вероны, сообщивший о начале ужина через пятнадцать минут. Хумов быстро привел себя в порядок. Сменил белую блузку на голубую. Посмотрел в зеркало, улыбнулся. Выглядел он неплохо, только глаза наполняла тревожность. Подруги не заподозрили его. Он отлично вошел в роль. А вдруг они знают про него? Компьютер им сообщил, но не признаются и подыгрывают. От этой мысли ему стало нехорошо, и он ее решительно отогнал и, поправив парик, пошел к двери. Тони, наблюдавший за ним, тут же поднялся и выскользнул вслед за ним. Выйдя из комнаты, Хумов сразу перевоплотился в Антонину.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль они с Тони появились в столовой, где их ждали подруги. Верона поставила перед Антониной пиалу с марсианской едой и двумя хрустящими хлебцами на отдельной тарелочке. Нина очень удивилась присутствию Тони. Ведь его с трудом можно было уговорить выйти погулять. Карликовый бульдог, попив воды и съев свой ужин, поданный ему Вероной из пластмассовой миски, предусмотрительно поставленной на подставку, для удобства и соответствующей расстоянию от пола до его морды, включая миску с едой, засеменил к Антонине и, лизнув ее в щиколотку, устроился у ног, довольно посапывая, время от времени приподнимая морду, проверить не грозит ли его новой хозяйке, опасность. Нина в тайне души обиделась на собаку, приревновав ее к гостье, но поразмыслив, решила не выказывать чувств. После ужина, она пригласила Антонину и Милу в гостиную поболтать. На сей раз завязался живой разговор. Антонина была в угаре. Она демонстрировала фокусы с нахождением спрятанных предметов. Происходило это так: Антонина выходила из гостиной под присмотром Вероны. За ней увязывался Тони, не желающий ни на минуту оставаться без нее. Нина с Милой прятали какую-нибудь вещь, звали Антонину, та появлялась вместе с Тони и Вероной и через минуту вещь была найдена. И так повторялось несколько раз подряд с неизменным успехом. Дедушки возбужденно аплодировали, Тони крутился между ног, повизгивая, стараясь каждый раз оказываться поближе к Антонине. Верона стояла в сторонке в ожидании новых приказов.  Но больше всего поразило подруг умение Антонины рассказывать о прошлом, взяв за запястье руку и глядя в глаза. Миле она поведала, как та в детстве упала с велосипеда и сильно ушибла ногу. При падении под ее коленку попал камешек. Из углубления полилась кровь. Мама была сильно напугана и тут же повезла дочь к врачу. Тот обработал рану и наложил шов. С тех пор никакие силы не могли заставить девочку сесть на велосипед. Мила смотрела расширенными глазами, кивала головой, соглашаясь с каждым словом и даже продемонстрировала свою коленку с белым пятном под ней, оставшимся с того злопамятного дня.

Дошла очередь до Нины, сидевшей с горящими глазами, полностью забывшей о своей депрессии. Антонина взяла ее левую руку. Нежно сжала запястье и, стала смотреть в ее глаза. Та сжалась, затаила дыхание, напряглась всем телом.

Рассказ оказался длинным. Время от времени, Нина выпрямлялась, дыхание ее производило беззвучные всхлипы, по лицу шли красные пятна.

С Майклом они дружили с детства. Дома родителей стояли рядом. Дети появились на свет в один день и даже ближайшие родственники сочли это за знак судьбы, пророча брак.
Их называли братом и сестрой. Росли, играли, вместе пошли в школу, потом в один колледж. Они так привыкли друг к другу и так понимали друг друга, что обоим не очень-то нужны были друзья. Отделять их стало сильное увлечение Майкла программными разработками. Сначала это было его хобби, но со временем он понял: в будущем это его профессия. Ничем другим он бы не хотел заниматься. На него обратил свое внимание профессор, друг отца, Оскольский Николай Тимофеевич и взял его в свою лабораторию, где Майкл начал делать одно открытие за другим. С Ниной они виделись все реже и реже, и она решила проявить инициативу. В одну из встреч, предложив Майклу оформить их отношения. Тот сразу согласился. Нина была счастлива. Майкл к бракосочетанию взялся за строительство их будущего дома по своим чертежам и сделанному им программному обеспечению, как самого дома, так и персонального робота. Денег у него было достаточно, а он увлеченный новой идеей, с вдохновением воплощал в жизнь свой задуманный план. Дом был готов к их свадьбе. Уникальный дом, Майкл дал ему имя Рол, оказался комфортным, а робот Верона полностью освободил молодоженов от бытовых проблем. Медовый месяц они провели в своем уникальном доме и были безмерно счастливы. Их согревала дружба, переросшая в любовь, любовь, как тогда казалась Нине, незыблемую, вечную. Известие об удивительном доме быстро распространилось и у Майкла появились крупные заказчики, предлагающие любые деньги для реализации их мечты о новом доме, оборудованном компьютерной техникой и программным обеспечением, выполненным гениальным Майклом. Слава Майкла росла с каждым днем. Ему пришлось набирать программистов, связываться со строительными фирмами, компаниями по производству блоков для внедрения мироустройства и многое, многое другое. Компания Майкла быстро разрасталась и вскоре начала приносить миллиардные доходы. Через год неожиданно Майкл отошел от дел, передав управление фирмой «Уни-дом» своему помощнику, а сам засел за свои никому неизвестные новые проекты. Нина ждала ребенка и сначала была очень рада постоянному присутствию мужа дома. Тогда-то и появился в их доме карликовый бульдог, который сразу не понравился Нине, понявший, что собака еще больше отдалит ее от мужа. Майкл спускался к завтраку, обеду и ужину, находясь в очень странном состоянии. Глаза его выглядели отсутствующими, он улыбался, кивал головой на рассказы Нины о новостях, на ее вопросы отвечал невпопад. Складывалось впечатление, что он полностью сосредоточен на какой-то идее и все окружающее стало для него неинтересным, не существенным, мешающим решить жизненно важную проблему. Вскоре Майкл совсем перестал выходить из своей комнаты, вернее одноконной квартиры. Верона приносила ему и Тони еду, выводила собаку сделать свои собачьи дела в отведенном для этого месте. Почти каждый день в дом доставлялись заказы, сделанные Майклом. Потом появились двое парней, помогающих ему производить какие-то работы вне дома. Нина все чаще и чаще уезжала к своим родителям. Ей необходимо было общение и моральная поддержка. Она не могла привыкнуть к одиночеству, оставаясь по сути дела, при муже и без него, хотя и понимала его желание и необходимость отдаться полностью своей работе. Понимала и чувствовала: в голове Майкла рождается новая гениальная идея и пока он ее не воплотит, он так и будет сидеть в своей комнате. Бывали и проблески в их однообразной жизни. Неожиданно Майкл утром выходил к завтраку веселый и сообщал об отпуске на целую неделю Билеты на самолет им были заказаны и на следующее утро они оказывались у берега океана в самом дорогом отеле. Майкл словно снова становился ребенком. Бегал с Тони по пляжу, смеялся, рассказывал интересные истории, все время обнимал и целовал Нину, носил ее на руках в полном смысле этого слова. Нина необыкновенно была счастлива и ей хотелось поделиться своей любовью и своим счастьем со всем миром. Потом Майкл начал уезжать на несколько часов, сообщая, что решил поработать над усовершенствованием космических кораблей и сейчас один из таких кораблей строится с учетом его программного обеспечения и по его чертежам, обеспечивающим более комфортные условия для полета на Марс.

И вот однажды утором, Верона передала запечатанный конверт без обратного адреса. Нина сразу ощутила тревогу. В письме Марк писал о своей любви, любви на всю жизнь. Умолял его понять, просил прощение и в конце сообщал о своем полете на Марс, объясняя это желанием самолично испытать созданный им корабль, так как не желает брать на себя ответственность, если испытывать будет кто-то другой. Слезы застилали глаза, и она не могла читать дальше. В висках стучало, сердце гулко колотилось, готовясь выпрыгнуть наружу. Неожиданно возникла тянущая боль внизу живота, она почувствовала резкую слабость во всем теле, ноги подкосились, в глазах потемнело, прервалась связь с окружающим миром. Очнувшись через несколько часов, Нина поняла: она – в госпитале, ребенка в ней больше нет. С этого времени у нее началось нервное расстройство, постепенно переросшее в депрессию.

Рассказ Антонины настолько потряс Нину, что она не могла вымолвить ни слова, сидела истуканом. Мила, низко наклонив голову, утирала слезы, шмыгала носом. Вечер грозил своим тяжелым окончанием, перейти в бессонную ночь, чего не хотелось Антонине. Она пыталась шутками развеселить подруг, говорила о простоте подобной техники видения прошлого и даже будущего, что, правда, значительно сложнее и не рекомендовано по причине изменения предписанной судьбы; принималась тут же обучать. Минут через двадцать ей удалось привести в более-менее нормальное состояние дам. Расходились далеко за полночь, любезно пожелав друг другу спокойной ночи. Оказалась ли спокойной эта ночь для подруг? «Увы, покой нам только снится» – думала Антонина, открывая дверь, отведенного ей помещения. Тони, выгулянный к тому времени Вероной, с уверенным спокойствием первым прошел в комнату и занял свое охранное место в ногах кровати.


10
Консьержка протянула Хане конверт. В ее темных глазах скользнуло удивление при виде навернувшихся слез, но тут же погасло. Хана поблагодарила, подошла к Марку, что-то сказала ему. Они вышли на улицу. Шли молча, погруженные в свои мысли. Хана положила письмо в боковой карман голубого рюкзака. Ей не хотелось читать при Марке. Она знала заранее о содержании письма. Оно было прощальным. Слезы все еще продолжали катиться по ее щекам, застилали глаза. Марк, чувствуя состояние Ханы, не решался с ней заговорить, не решался успокаивать, понимая невозможность словами изменить состояние, охватившее девушку.  Не сговариваясь, они свернули в скверик. Мимо прошла молодая женщина в длинной черной юбке с девочкой лет двух на руках, одетой в ярко бирюзовое платьице с оранжевой отделкой. Девочка походила на красочный экзотический цветок. рядом шла девочка лет десяти, ростом чуть пониже матери. Хана подумала, что скоро девочка перерастёт свою маму. Интересно, как будут стоится их взаимоотношения? Дочь на две головы выше, смотрящая сверху вниз, давящая массой на маленькую, хрупкую фигурку. Присев на скамейку, Хана вытерла бумажной салфеткой глаза. Марк стоял возле, переминаясь с ноги на ногу. Она повернула к нему заплаканное лицо, кивком предложила сесть, высморкалась, спрятав лицо в ладошки, спросила:

– Как ты думаешь почему она так сделала?

– Не знаю. Сам не могу понять. Когда консьержка сказала, я был очень удивлен. Не ожидал. И почему не предупредила нас о своем желании сменить место жительство? Нет… – запнулся Марк, – до сих пор не могу поверить. Твоя лучшая подруга и… Не расстраивайся. Уверен – она скоро даст о себе знать. Вот увидишь. Позвонит, напишет сообщение, появится на своем сайте.

– А если нет? – задала Хана вопрос, все еще пряча лицо.

– Ну такого не может быть. От кого ей скрываться? От нас? Для чего? Какая цель?

– Ни для чего. Она любит резкие перемены. Любит начинать жить заново, с чистого листа, как говорится. Она смелая, решительная, ненавидит рутину. Она любит путешествовать, знакомиться с новыми людьми. Быть независимой. И ещё… она не хочет ни к кому привязываться и не желает привязывать к себе. Её девиз – свобода.

– Тогда я понимаю. Так птица вырывается из клетки, не помня о хозяине ее любившем.

– Вот, вот. Хорошее сравнение. Антонина разорвала путы отношений, ради свободы, своей свободы, не заботясь о тех страданиях, которые доставит другим.

– Понятно. Только при таком поведении можно обрести свободу. Разве нет? Отрубить разом! – Марк резким движением руки продемонстрировал свое высказывание. Хана посмотрела на него, пожала плечами. 

– Сложно. Для меня это сложно. Я могу поставить себя на ее место и тем самым оправдать. Боль, боль разлуки. Как залечить рану? Как избавиться от навязчивых мыслей? Для меня это удар, хотя я всегда знала: рано или поздно, этому суждено случиться. – и она от волнения стала обмахивать рукой лицо.

– Ты же сильная. У тебя есть воля. И потом не все потеряно. Я уверен на сто процентов, она даст о себе знать. Вот увидишь.

– Марк, ты стал моим другом, – глаза Ханы снова увлажнились, – спасибо. Спасибо тебе! Моя задача: быстрее подготовиться к полету на Марс. Думаю, там мы с Антониной сможем встретиться.

– Не знаю, не знаю. Марс – не прогулка, скажем, до Луны, ставшая привычным развлечением.  – Марк отвел в сторону глаза.

Хане показалось: он что-то скрывает от нее, а вот что? Над этим стоит подумать. Вроде бы она не замечала его особых чувств к Антонине. Скорее всего, он старательно изображал дружелюбие к ней, конечно, не подозревая кто кроется за маской, искусно выполненной ею. А если догадался? Такое тоже могло случиться. И тогда… Хану бросило в жар. Она прямо посмотрела в глаза Майклу. Тот, на этот раз, не отвел свой взгляд.  Хана поднялась со скамейки и предложила пойти куда-нибудь перекусить. Майкл сразу согласился. Пройдя через сквер, они свернули налево. Улица не была людной по причине своей древности. Невысокие дома, окрашенные в разные гармонирующие друг с другом цвета, булыжная мостовая, пешеходная зона, спокойный, неторопливый поток гуляющих людей, заходящих то в кафе, то ресторан, то магазинчик с гостеприимно открытыми дверями. Хана любила эту улочку, сохраненную памятником девятнадцатого века. 

– Может зайдем в китайский ресторан «Желтая жемчужина?»? – Предложил Марк. У китайцев, как тебе известно, кухня с традицией приготовления пищи, испытанная тысячелетиями.

– А ты там раньше был?

– Нет. Я редко питаюсь вне дома.

– И я тоже, но после стресса необходимо плотно поесть, говорит мой дедушка. Мозг получает питание, поднимается настроение, стресс – отступает. Нельзя находиться длительное время под стрессом. Наживешь тысячу болезней. Переключение на другой вид – также отличный способ. – Хна несколько оживилась, решив следовать рекомендациям любимого дедушки.

– Тогда пошли. Здесь совсем близко. Поэтому я предложил тебе этот вариант. Сейчас свернем, немного пройдем и выйдем к China Town. Ты же заходила туда?

– Нет. Ни разу. Две остановки от нашего дома есть китайская еда. Достаточно вкусно и сравнительно дешево. Там недалеко и китайский магазин. Мы покупаем в нем зеленый чай. Моя мама его очень любит. А как ты думаешь, когда Антонина даст о себе знать?

– Не беспокойся об этом. Ты же сама сказала: надо переключиться.

– Да. И все же? Человек живет верой и надеждой. Любовью, верой и надеждой, – поспешила поправить себя Хана. Любовь в этой триаде – основное. 

– Сначала хорошенько поедим, подкрепим уставшие силы, а потом вернемся к этой теме. Согласна?

– Как я могу быть не согласной, если дедушка вложил это в мою голову, внушил, можно сказать, с детства?

– Ну, не все дети послушны. Скорее наоборот.

– Наоборот, потому как не могут отличить хорошее от дурного.

– Это точно. Прямо про меня.  Кто, кто, а я совсем не могу отличать. Особенно после попытки разобраться немного в философских учениях. Мне раньше хотелось поступить на философский.

– А сейчас? Ты изменил свое решение?

– Изменил в противоположную, совсем противоположную сторону.

– Это в какую же? – почти игривым тоном произнесла Хана.

– В такую в какую и ты.

– Неужели? – глаза Ханы сверкнули антрацитовым блеском.

– А что нельзя? Я, между прочим, тоже не прочь побывать на Марсе.

– Отлично! Вот там мы и встретимся с Антониной, – захлопала в ладоши Хана, не умеющая находиться долго в подавленном состоянии.

С разговорами они не заметили, как оказались в China Town, начинавшимся высокими воротами, украшенными драконами. Сверху на разной высоте располагались четыре прямоугольные чаши с задранными вверх концами со скульптурными символами. Красный и желтый цвет создавали праздничную атмосферу. Навстречу попадались, по большей части, люди китайского происхождения. По обеим сторонам возвышались дома, в соответствии с китайскими архитектурными предпочтениями. Создавалось полное впечатления неожиданного перенесения в Китай, настолько умело была создана атмосфера любимой страны. Марк спрашивал, как пройти к «Желтой жемчужине», его не пронимали, отвечая на китайском. Пришлось применить английский. Результат оказался более приемлемым и все же недостаточным для объяснений. Тогда Марк прибегнул к интернету, вызвав по Google и, пользуясь схемой, сопровождаемой приятным голосовым сопровождением, быстро нашел искомое место.

Ресторанчик выглядел маленьким, совсем непрезентабельным. Правда, просматривалось три ниши, закрываемые в нужное время с двух сторон шторами, сейчас же за ненадобностью раскрытыми. Молодые люди уселись за столик при входе. К ним тут же подошел официант, подал электронное меню. Ха остановила свой выбор на яичном супе с лапшой и креветках в чесночном соусе. Марк заказал то же самое, не желая своим выбором отличиться от ее предпочтений. Официант принес большую пиалу супа и две маленьких пиалы. Суп оказался очень горячим и вкусным. Хана раза три подливала себе и Марку из большой пиалы и вскоре почувствовала себя сытой.

– Мне бы хватило одного супа, – бросив взгляд по сторонам, сказала она. 

Кроме них никого из посетителей не было.

– Ресторанчик, однако, не пользуется успехом, – спокойно прокомментировал Марк, согласно кивнув головой.

В это время появились три китайца. Пройдя в центральную нишу, они уселись напротив входа. Тот, что сидел в центре, по-хозяйски махнул рукой, громко сказав что-то по-китайски. Официант вырос, как из-под земли, согнувшись, учтиво протянул меню торопливо заговорил. Было понятно по его подобострастному виду – пришел важный человек.  Хане не понравилась обстановка и она сказала об этом Майклу. Тот, увлеченный поеданием креветок под чесночным соусом с рисом, усердно используя пластиковые палочки, не обратил внимания на ее слова, тем более, он не мог видеть трех молодых парней, сидя к ним левым боком. В то время китаец, сидящий в центре с раздражением несколько раз показал рукой в их сторону, продолжая говорить уже на слишком повышенных тонах, явно заводя себя для активных действий. Хана снова сказала, что им пора уходить, показав глазами в сторону китайцев. Марк повернулся, встретился взглядом и замер, осознав их положение. Сказать он ничего не успел. Главарь, отодвинув официанта, вернее, почти отбросив в сторону, решительно направился к их столику. Хозяин за стойкой попытался его утихомирить, быстро заговорив, но безуспешно. Главарь стоял рядом с их столиком. Двое других – на шаг сзади по бокам. Марк поднялся, заговорил на английском, потом на немецком, итальянском, русском и еще каких-то неведомых языках. Его никто не понял. Китаец оказался на две головы ниже ростом, но его коренастая фигура, накаченные бицепсы, широкое, крепкое перекошенное злостью лицо говорили не в пользу хлипкого интеллектуала. Общего языка найти было невозможно. Главарь ждал униженных, извиняющихся жестов, сопровождающихся наклонами ниже пояса, заискивающей улыбки. Ему страстно хотелось повысить свою самооценку, показать своему окружению силу, запугать и подчинить еще больше. Если бы Марк понял его психологию, подыграл ему, возможно, на том дело и кончилось. Хана это поняла, а также то, что никаким образом не способна оказать ни помощь Марку, ни сопротивление китайцам. В груди у нее клокотало. Она пыталась вступить в разговор, но главарь даже не посмотрел в ее сторону. Марк, выдав запасы своих познаний иностранных языков, замолчал. Главарь, нагло улыбаясь, глумился, показывая своим видом: ну и это все, на что ты способен? Марк еле сдерживал себя. Ему хотелось дать обидчику по его наглому лицу. Пальцы невольно сжались в кулаки, губы дрожали, он тяжело дышал. Главарь подставил свою щеку, хохоча, явно провоцируя первый удар для еще большего разогрева. Марк спрятал руки за спину. Показал Хане глазами на выход. Хана послушно попятилась к двери. Не успел Марк повернуться, как получил мощный удар в скулу, не сумел удержаться на ногах, упал, больно ударившись головой. Двое пособников подхватили Марка, поставили на ноги. На щеке ссадина начала кровоточить, Марк приложил ладонь, посмотрел, неуклюже ударил обидчика кулаком в живот. Тат даже не ойкнул. Последовал второй, еще более сильный удар. «Не смейте! Какое вы имеете право? Он же вам ничего не сделал!» – закричала Хана. В эту минуту неожиданно, как в хорошей, доброй сказке, появилась Антонина с карликовым бульдогом на руках. Оценив ситуацию, она без разговоров молниеносным движением вырубила главаря, после чего и его сподвижников. Те даже глазом не успели моргнуть. Затем, помогла Марку подняться с пола, ободряюще улыбнувшись, сказала: Пошли быстро отсюда». Все трое спокойно вышли на улицу. За ними на своих кривых лапах и карликовый бульдог, успевший каждого из лежащих противников тяпнуть за некоторые мягкие места.

На улице солнце ярко блеснула по глазам. Оказавшись в людном месте, пошли быстро, не оборачиваясь. 
Хана не могла поверить своим глазам. Она с обожанием смотрела на Антонину, не находя слов для выражения своих чувств. Марк находился в подобном же состоянии.

– Это чудо! Чудо! – наконец, опомнившись заговорила Хана.

– Как это ты их? – запинаясь проговорил Марк.

– Сейчас не время для разглагольствований. У них наверняка есть сообщники. Надо быстрее уходить, пока они не пришли в себя. Недалеко отсюда, я оставила машину. С удовольствием вывезу вас отсюда, куда скажете. А пока, пожалуйста, больше ни слова. Не хватало еще и на улице устроить драку, – не сбавляя быстрого шага, быстро говорила Антонина, увлекая за собой друзей. Машина находилась на верхней стоянке, где парковались новейшие образцы
моделей, снабженных устройством передвигаться не только по земле, но и по воздуху. Машина впечатлила Марка. Он даже несколько успокоился после недавнего инцидента и, когда они взлетели, издал радостный клич, победно помахав рукой, удаляющемся постройкам китайского образца. Через четверть часа Антонина высадила друзей в безопасном месте, вблизи от дома Ханы и, сказав, что очень торопится, взмыла в небо, оставив их в изумленном состоянии, растерянных и счастливых.
      


11
Она вернулась точно к обеду, припарковавшись на площадке справа от дома. Нина с Милой встретили ее радостными улыбками. Хозяйка поинтересовалась, понравилась ли ей в действии новая машина.

– О, конечно! Машина замечательная. Спасибо за разрешение пользоваться ею, – поблагодарила Антонина с очаровательной улыбкой. – Мне также нравится ваш дом и ваше удивительное гостеприимство. Когда я подлетала, дом, как мне показалось, изменил свой цвет на ярко оранжевый. Что бы это могло значить?

– Дом полюбил вас, только и всего. Поэтому я могу вас оставлять надолго без опасений какого-либо характера. Тони также признал вас.  Это меня очень радует.

– Я вижу и в вашем настроении произошли заметные изменения. Практики, рекомендованные мною, начали приносить результат, хотя прошло чуть больше одной недели. Процесс преобразования достаточно медленный. Не торопитесь. Практикуйте ежедневно, не делая перерывов.

– Спасибо, Антонина! Вы меня возвращаете к жизни, в буквальном смысле этого слова. – Нина отпила глоток фруктового сока, с благодарностью посмотрела на Милу. Та улыбнулась ей в ответ. Тони, с аппетитом покончив со своей порцией сухого корма, занял место у ног Антонины. Верона попросила разрешения убрать посуду и, получив, начала складывать на поднос тарелки.

– Мы с Милой хотим ненадолго уехать. Возможно, к ужину не успеем вернуться. Хотим немного поразвлечься. Надеюсь, вас не очень обременит одиночество. Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя вполне независимо, наслаждались полной свободой, были, как дома. Это так необходимо для полноценного отдыха, ради которого вы приехали в нашу глухомань. Ой, простите Не желаете ли поехать с нами? Мне рекомендовали недавно открывшейся ночной клуб «Крик ястреба». Название, правда не очень. Сразу вспоминается Иосиф Бродский с его знаменитым стихом «Последний крик ястреба». Выбирая название, учредители вряд ли предполагали о значении поэзии в наше время и возникновении возможной ассоциации, – продолжила Нина, вставая из-за стола.   

– Благодарю за приглашение. Как-нибудь в другой раз. Право, я пока не готова к проведению времени в столь оглушающих, если не сказать, отупляющий местах, дающих, в то –же время возможность сбросить накопившееся напряжение.  Завтра, с вашего позволения, я продемонстрирую новые упражнения для глубокого внутреннего расслабления. Вы правы, мне хотелось найти место отдыха с минимальным кругом общения. В нашем мире с его грандиозным информационным потоком, необходимо уметь полностью отключаться, освобождать мозг от навязчивых повторений, а еще того лучше – от любых мыслей. В этом может оказать неоценимую помощь медитативная практика. Вы, конечно, слышали о ней. Я же собираюсь открыть вам несколько секретов, помогающих быстрому овладению выхода из тела. Вам не потребуется добиваться этого феноменального состояния годами упорных тренировок.

– Отлично! Но без вас мы с Милой не в состоянии добиться мало-мальски значительного продвижения.

– Это и понятно. Как говорится: учитель приходит, когда ученик готов. А у меня появилось две ученицы. Сразу две. Передавать знания – святая необходимость. Я счастлива исполнить свой долг.

– А мы, – Нина посмотрела на подругу, желая ее приобщить к своим словам, – счастливы стать вашими послушными ученицами. 

Обменявшись еще столь же приятными любезностями, подруги, изобразив бурное сожаление по поводу отказа Антонины разделить с ними увлекательную поездку, попрощавшись и пожелав ей доброго вечера, удалились.

Антонина, помахав им рукой, отдала приказ Вероне не беспокоить ее, ужин оставить возле дверей комнаты и поднялась к себе. Едва переступив порог, она прошла в ванную разделась сняла маску, аккуратно уложила ее в полиэтиленовый мешочек и встала под струи душа.  «Наконец я могу стать самим собой», – думал Хумов, отдаваясь крепким струям воды, смывающим образ женщины. Неделю и три дня он мучительно думал о случае, занесшим его в дом гениального программиста Майкла, понимая волшебную закономерность встреч с людьми для развития интуитивных способностей для умения развязывать узел судьбы, дарующей опыт принятия единственно правильного решения в той или иной ситуации, с тем, дабы не терять в хаосе событий своего пути.

Сегодня после завтрака Нина показала ему недавно приобретенную машину «Селена-33», передав ее в пользование гостье в любое время дня и ночи, после чего он, пошел выгуливать Тони. При возвращении у него неожиданно возникло непреодолимое желание опробовать новую модель. Он посмотрел вопросительно на Тони и, получив согласное урчание совместно с радостным подскоком, решительно пошел к машине. Тони, как и следовало, ожидать, не заставил себя долго ждать и первым забрался на переднее сидение. Хумов пристегнул пса ремнем, нажал на ручку управления, а услышав голос, спрашивающий о направлении следования неожиданно сказал: в China Town и машина взмыла в небо.

Вскоре они уже пролетали над китайским городом. Селена-33, запросив место для парковки, пошла на снижение. Хумов, взяв Тони на руки, спустился по внутреннему лифту и зашагал по улице. Он шел, скорее по интуиции, чем из желания познакомиться с китайскими обычаями, атмосферой, архитектурой. Вдруг Хумов начал испытывать странное беспокойство и пошел очень быстро, а вскоре – побежал. Тони, едва успевал за ним, семеня своими кривыми лапами. Люди останавливались, улыбались, уступали дорогу. Некоторые смотрели с любопытством вслед, другие – качали головами, переговаривались, махали рукой.

У ресторана под названием «Желтая жемчужина» он остановился, не переводя дух, вошел. Так вот почему он так спешил! Опасность угрожала Хане, и он это почувствовал задолго до того, как это могло случиться. Что ж, можно себя поздравить: у него открылась новая способность. Но зачем он нужен Майклу?

Хумов подошел к письменному столу, сел на удобное, легкое кресло, в который раз изучая странную схему, похожую на карту, хотя в его мозгу она давно отпечаталась, как доски у мастера по шахматам, мастера, дающего сеанс одновременной игры на двадцати досках. При надобности, Хумов в этом не сомневался, он бы запомнил все ходы и на большем количестве досок. А с этими разноцветными линиями, у него почему-то не складывалось. Красные, синие, зеленые, белые, желтые, оранжевые линии переплеталась, разбегались в стороны, снова соединялись. Понять закономерность, найти код для раскрытия загадки, не представлялось возможным. Для какого послания, кому и зачем гениальный программист Майкл придумал и воплотил свою мысль, поместив ее в столешнице для расшифровки? Наверняка – это очень важная информация. Но как ее извлечь? «Сезам, открой дверь, – невольно прошептал он, ощутив теплый бок Тони, ласкающийся у его правой ноги. – Что, друг? Скучаешь? Ну иди ко мне. – Он поднял бульдога, усадил на колени. Тот начал радостно тыкать мордой в шею, лизать подбородок, щеки, норовя попасть в губы. В приливе собачьей нежности, Тони по руке взобрался на стол, загородив обзор, повизгивая, подрагивая тельцем. Хомов передвинул пса на край стола. Тони тут же бросился к нему. Столешница под лапами собаки засветилась. Хумов, схватив в охапку карликового бульдога и, посадив его снова на колени, замер от удивления. На него смотрели умные проницательные глаза Майкла. Что это был Майкл, он не сомневался. Майкл смотрел на него проницательным, живым взглядом и ничего не говорил. Ттогда заговорил Хумов:

– Майкл! Я знаю – это ты. Знаю, что ты меня ждал. Меня или кого другого, умеющего понять тебя, равного тебе по интеллекту. Я не очень хороший программист. На уровне выпускника рядового колледжа. Увы! Поэтому не могу тягаться с тобой и заранее склоняю голову перед твоей гениальностью. И все же я буду стараться разгадать твое послание, чего бы мне это не стоило, так как чувствую: тебе нужна помощь. Чувствую всем своим нутром. Нутром профессионального спасателя, натренированного с раннего детства для спасения человека в земных и вне земных условий существования. И, без ложной скромности, скажу тебе, что волей судьбы, обстоятельств и моих титанических усилий, я стал лучшим, вернее самым лучшим специалистом, когда-либо выпущенным из учебного заведения на земле. Меня готовили для работы на Марсе. Для тебя это покажется странным, невероятным, зачеркивающим мое предыдущее «бахвальство», но я с позором провалил последний экзамен. С позором для моих товарищей по учебе, но не для себя. Я отказался говорить таким образом, каким от меня требовалось. Это произошло неожиданно, под влиянием девушки. Ее зовут Хана. Она – самая замечательная девушка во всем мире. И все же я, благодаря моим установкам, ежедневным тренировкам смог избавить себя, но, прежде всего ее от опасности общения со мной. Майкл! Ты слышишь меня? Я не менее одинок, чем ты, отдавший всего себя на сотворение умных машин, превосходящих человека в тысячи и тысячи раз. Для этого надо иметь сильную волю, равную уму, иметь гениальное мышление. Кстати, о гениальности мышления. Ты знаешь насколько важно правильно мыслить. Не по шаблонам, навязываемым нам социумом, домашним и не домашним воспитанием, всей это тухлятиной, от которой тошнит. Стоит каждый раз огромного труда очищать свой мозг, от навязчивых стереотипов – усреднённой модели поведения в обществе, отупляющей, лишающей думать. Да! Правильно думать и правильно оценивать ситуацию. Думать вообще-то тяжело и даже очень. Пребывать в расслабленно-спокойном состоянии, ловя, как говорится, кайф, самое простое и легкое занятие. Вернее, это состояние даже нельзя назвать занятием. Оно подобно отдыхающей кошке, собаке, змее, наконец. К чему это я? Хотя тебе понятно. Нас, отдающих себя познанию, нас, желающих превзойти саму человеческую природу, вступив с ней в схватку ни на жизнь, а на смерть, остается все меньше и меньше. Люди, привыкшие к комфорту, к тому, что машины за них решают проблемы, избавляют от физического и умственного труда, постепенно превращаются, в некотором воде, в недоразвившихся детей, как это не печально слышать, престают решать насущные задачи, прогнозировать будущее, заботиться о сохранности земли. И в этих условиях, спасатели обязаны всеми силами предохранять их от гибели. Мне иногда кажется, что цивилизация стоит на пороге самоуничтожения. В эти минуты я думаю о вреде гениев одиночек, делающих открытия, будь то открытие атомной энергии, теории относительности, генетических манипуляций, нано- технологий, всеобщей компьютеризации и т. д. Мои мысли приходят в противоречие с законами развития. Но есть же высший суд. Вселенная рождается и умирает, вновь рождается и снова умирает, если этому верить на все сто процентов. Нас же учили не верить на все сто процентов. Я и сейчас нахожусь в поиске. Время от времени на меня накатывает тоска, знаешь, такая невыносимая тоска и все краски меркнут. И мне тогда кажется жизнь мелкой, глупой шуткой. Понимаю твое удивление и вижу твою улыбку. Ты скажешь, что это проблема роста. Хм. Читал об этом. Люди так много говорят и так много пишут, с ума сойти! Найти нужное для состояния, понимания своей проблемы в интернете практически невозможно. Иногда набредешь и легче становится. Вот послушай:

Смысл жизни, по уверению философов в том, чтобы духовно возвыситься, воспарить над самим собой. Существуют различные практики для достижения этой цели. Наполняемость Любовью – одна из них. Конкретизация из общего в единичное, наделяемое своими представлениями о божественности, иными словами, обожествляя объект; фактически перенося свойства своих достоинств и своих представлений об оных на предмет вызывающий Любовь, мы возносимся, вознося другого, стирая грани различения, оставляя
захватывающее чувство единения себя с другим, преодолевая таким образом не только чувство заброшенности в мир материи, но и находя взаимный выход развоплощения в любовных токах надмирности, освежая и напитывая свое высшее «Я» силами для выполнения предназначения.

Ты знаешь, что такое испытывать душевную пустоту? Конечно знаешь. Раскрывается бездна. Бездна под ногами. Пока ты над ней. Пока тебя держит невидимый поток воздуха. Пока. Зацепиться же не за что. Ни одна мысль не дает опоры. Ты, словно, проваливаешься, падаешь, скатываешься в хаос неразберихи. Такое случается от перенапряжения, сильнейшей усталости после изнурительных тренировок. С тобой такое должно тоже происходить. Уверен. Ты будешь удивлен, узнав: я тебя хорошо знаю. Даже лучше понимаю, чем себя. Удивлен? Мне Нина о тебе много рассказала. Я смотрел в ее , держал ее за левое запястье и постепенно все четче и четче начинал ощущать твое присутствие. Тогда я понял, почувствовал нашу близость, близость наших душ. Если бы у меня был брат, то он должен был быть таким, как ты. Родство душ бывает и не по крови. Даже чаще не по крови.  Я уверен: мои слова до тебя обязательно дойдут, избавят тебя от тотального одиночества, в которое ты погрузил себя сознательно, стремясь построить из себя сверх человека. Я не оговорился. Именно построить. Ницше этого не понял. Ему хотелось превзойти себя, превзойти человеческие слабости. Думая о себе таким образом, он становился увереннее, сильнее. Ему не удалось победить своих чувств, победить свое тело, не желающее подчиняться своему перегруженному знаниями, размышлениями, уму. Чувства и разум хотели не одного и того же, жили каждый по своим законам. Скорее тело – вместилище чувств, жило по своим законам, отказываясь подчиняться уму – вместилищу словесного самовыражения, рабу словесных конструкций. Вопрос стоит в том, насколько правдиво, истинно словесное выражение чувств и желаний, представлений о правде, и лжи, о добре и зле, о совести, морали, о своём предназначении, угаданным или внушенным, вере в высшие силы или неверие в них. Само мышление вызывает почтение, удивление, восхищение. Каким образом наш мозг сотворят мысли? Древние философы задавались подобными вопросами, и многому мы продолжаем у них учиться. И все же функции нашего мозга остаются не понятным и по сей день, хотя компьютерные программы стремятся техническим путем воспроизвести работу мозга.  Тебе это известно, как никому другому. Человек настолько силен, настолько и слаб. Прости, вспомнилось моё первое детское стихотворение:

Человек – мал,
Человек – велик.
Жизнь его – миг,
Вселенной – лик.

Знаешь, мне уже тогда казалось: я – мал, но я велик, как сама Вселенная. Не знаю почему. Уверен – с тобой тоже такое было. Ты рано почувствовал связь всего со всем. Такое не у каждого бывает? Мне всегда казалось – над этим каждый человек рано или поздно задумывается. Майкл, ты молчишь? Знаю, уверен: мой разговор с тобой ни в одну сторону. Ты мне ответишь! Рано или поздно до тебя дойдут мои слова.  Сейчас, находясь за миллионы километров, ты слышишь меня. Начала работать твоя уникальная программа. Мне так легко тебе говорить о себе. Ни перед кем за всю свою жизнь, я не открывался, чувствовал себя человеком в футляре. Помнишь у Чехова? Когда читал рассказ, улыбался, думал – про
меня написано. Нам предписано держать себя, словно, в броне: чувства – на завязочку, тело – не чувствует боли. Нас специально тренировали на устойчивость к болевым ощущениям, учили перевоплощаться, развивая одновременно такое чувство, как сочувствие, обучали перенесению эмоционального состояния другого на себя, тем самым становясь другим, начиная мыслить с позиции другого.

Видишь сколько сложных и разных вещей мне пришлось освоить пред тем, как волей случая, судьбой мне было предписано встретиться с твоей проблемой. Ты даже Тони, любимую собаку с собой не взял, отправился в одиночестве в космическое путешествие. Почему? Испытать себя? В тиши длительного полета совершить новые открытия? Зачем? Человечеству эти открытия не нужны. Оно прекрасно обходится и без них и обошлось бы, оставаясь жить в пещерах. Было бы лучше для природы и будущих поколений.  Ты не согласен? Не лучше? Ты прав. Не лучше. Да и о чем говорить, когда всегда находились и будут находиться те, кто движет прогресс не из корытных побуждений, не из желания от хватить лакомый кусок, а из-за огромной потребности делать открытия, ибо его мышление, его мозг жаждет этого, по причине самоудовлетворения своей деятельностью от которой зависит его счастье, счастье человека, обладающего подобным сокровищем: развитым, охочим до учебы, до познания мозгом, алчущим открывать неизведанное. Таких не много. Вернее, жалкие единицы. Они всегда были гонимы, не поняты, имели тяжелые судьбы, если не сказать – трагические.

Майкл, ты меня восхищаешь! Решиться на такое мог только сильный человек, я бы даже сказал – сверхчеловек, или человек утративший чувство реальности, чего я не могу даже на мгновение предположить по отношению к тебе.

В детстве мне очень хотелось встретить такого человека, как ты. Может потому, что я ничего не знаю о своих родителях, никогда не видел отца. Мне всегда хотелось иметь настоящего друга. Ты скажешь, что в наше время, время тотальной индивидуализации, замкнутости на личное «Я», мое желание можно отнести к не мысленной роскоши. Пусть будет так. Однако, поверь мне на слово. Для тебя я смог бы стать твоим вторым «Я». Не пугайся. Ты бы даже не смог догадываться об этом. Знаю, как тяготит чувство невозможности ответить тем же в силу нехватки энергии, постоянно расходуемой на сложнейшие мыслительные процессы. Мне и самому, возможно, приходилось бы испытывать дефицит энергии, но это не означало бы моего отказа от дружбы. Ты знаешь, если бы не Хана, то я в данное время, получив распределение, находился бы в межпланетном полете. Мне этого так хотелось с детства, с тех пор, когда нам начали показывать фильмы про освоение космоса. Ещё тогда я страстно загорелся желанием отправиться в космический полет. Мы с ребятами только об этом и говорили. Зацепив нас на этой мечте, нас начали готовить по специальности – спасатель... Тренировки оказались изнуряющими. Использовались отработанные, новейшие методики. Развитие предполагало быть разностороннем. Я старался как никто, боясь оказаться непригодным. И вот из-за девушки с небесного цвета глазами, золотистыми волосами цвета спелой ржи, моя мечта оказалась невыполнимой и, как это не покажется странным, я нисколько не жалею об этом. Единственное отягчающее душу обстоятельство – это мое беспокойство за нее. Мне необходимо защищать Хану от опасностей. Не подумай, чего, Майкл. Чувство ответственности нам прививали с детства. Мне хочется оберегать эту девушку от возможных неприятностей, хочется сохранить ее чистую, светлую душу. И я не могу этого делать. Контакт со мной принесет для нее много проблем, от которых я не в силах буду ее оградить. Вот почему я оказался в твоем доме, в твоей комнате, вернее однокомнатном блоке удачно спланированным тобой. Меня ищут, Майкл. Хана сделала мне несколько масок. И теперь я предстаю перед твоей женой в образе Антонины, обучаю ее и ее подругу Милу технике овладения чувствами. Нина после твоего отлета заболела. Она всю себя сконцентрировала на любви, любви к тебе, Майкл. Ты же знаешь насколько тяжело перенести разлуку с любимым человеком. Твоя жена очень страдает. Я попытаюсь ей помочь. Она ждет тебя. Ждет, как Пенелопа Одиссея.

Майкл! Слышишь меня? Откликнись! Ты нуждаешься в помощи. Поверь: никто кроме меня тебе не сможет помочь. Никто так не подготовлен, никто так не желает тебе помочь, как я. Ты нужен здесь, на Земле. Твоя гениальность необходима землянам. Я смогу помочь тебе. Ты же понимаешь: не могу я выразить словами неуловимое, относящееся к сущему. Мои слова – жалкий оттиск мыслей, дающих возможность хоть каким-то образом упорядочить отношение моего сознания к моменту в каковом оно пребывает. А это отношение теснейшим образом связано с объемом знаний, полученных от мыслительных восприятий с оценочной чувственной наклонностью к тому предмету, который наиболее востребован в данный момент времени. Мысли-чувственная сфера неустойчива, стирается, видоизменяется постоянно и неуклонно, не давая предметно оформиться, стать знаком, символом. Впрочем, символы нам достались даром, и мы ими так и научены пользоваться в должной мере. Наша же тяга познания – есть ни что иное, как стремление узреть истину, дорасти до нее, предполагая: истина и есть сущее, его некоторая проявленность в бытии. Через эту проявленность нам хочется приобщиться к предполагаемой сокрытой тайне. Для компьютера любой сложности не возникнет подобной потребности, хотя я не исключаю возможности нахождения в умной машине друга по качественности не менее преданного, чем собака.    

И долго еще, до пяти часов утра Хумов продолжал разговаривать с Майклом в надежде получить ответ. Ответа так и не последовало.



12

В ожидании приема к своему непосредственному начальнику Галунову Александру Евгеньевичу, Виктор Арнольдович бездумно читал выплывающие тексты, скользя глазами по строчкам, перескакивая с одного абзаца на другой в произвольном порядке: 

Эхо космических глубин из сердцевины знания зазвучало тремором женского начала в проявленной и избранной судьбе, проникнутой дальностью начал и, возгоревшейся звездой ярчайшей наперекор немому постоянству – НИЧТО.

Отринут всякий путь, как память о возврате и внутренний кристалл, в алмаз не превращен, и снова в этот мир – гранить отвагой опыт, чтоб превратить в алмаз пылающий кристалл.


Выше восторга – покой понимания обреченности полной и все же – творение нового, равного духу прозрения для умаленья земного в осознании нужности слово творения в зыбкости маревой – след оставляя для радостной пользы прочтенья другим в пространстве далеких времен.

Приемная представляла собой небольшую комнату без единого окна. Совершенно пустые стены мерцали приглушенным светом. Вокруг располагались мягкие кресла. Используя на подлокотниках кнопки, при желании, ожидающий мог принять более удобную позу, а то и вытянуться во весь рост и отдохнуть, слушая расслабляющую музыку. Мерцающие стенки могли служить экранами для просмотра видеозаписей, прямого обращения начальника, последние новости и многое другое, необходимое для той или иной ситуации.
Виктор Арнольдович приехал за пол часа и теперь нервничал в ожидании, как он предполагал, неприятного разговора. Время от времени, он сжимал пальцы рук до отлива крови. Пальцы становились совсем белыми. Легкое покалывание предупреждало
о недостаточном поступлении крови. Тогда Смаков начинал потирать руки, не отрывая глаз от экрана, на котором продолжали мелькать строки:

В минуты безрадостного настроения, когда посещает мысль о смерти, в эти тягостные минуты наползает пустота, поглощая тайну бытия, вызывая чувство одиночества. Такие минуты, часы, дни случаются у каждого. Надо всегда помнить: не одинок – ты в каждый миг в единстве с целым – Богом данным. Вспоминайте строки: Кто мы? Откуда ветер? Откуда звон колоколов? Зов вечности, возможно, вечен. Его понять можно без слов.

Виктор Арнольдович, усмехнулся, пролистал дальше, стараясь сосредоточиться на тексте:

1. Когда человек теряет доверие с другу, что-то с ним не в порядке, даже если вокруг слишком много непорядочных людей.
2. Если друг оставляет тебя в болезни, беде или, когда тебе нужна срочная помощь, ты напрасно думал, что у тебя есть друг.
3. Настоящий друг никогда не поставит свои интересы выше твоих.
4. Для каждого в жизни наступает момент проверить дружбу на прочность.
5. В спорной ситуации, мы готовы быстрее винить друга, чем себя.
6. Потерять друга все равно, что потерять часть своего сердца.
7. Потеря друга ввергает в одиночество, из которого уже не выбраться.
8. Приятелей – много, но друг – один.
9. Не на пустом месте зарождается недоверие к другу, но в голове твоей.
10. Один друг всегда более зависит от другого, ибо более ценит дружбу. 
11. Совместный бизнес часто разрушает самую крепкую дружбу.
12. Настоящая дружба с годами только крепнет.

         
       
Вошел Малкин, молча кивнул, сел поодаль, уставился в свое электронное устройство. По тому, как тот время от времени двигал ногами, Виктор Арнольдович определил: нервничает и ему стало несколько спокойнее.

Ровно в назначенное время включилась видео связь. На противоположной стенке появился начальник.  Смаков с Малкиным вскочили, вытянулись по стойке смирно. Некоторое время он переводил взгляд с одного подчиненного на другого, затем кивком предложил сесть, после чего начал длинный монолог.  Сначала Александр Евгеньевич их долго распекал за неумение оперативно действовать, наконец, перешел к делу, заговорив жестким тоном:

– В то время, когда численность населения растет в прогрессивном темпе и нам необходимо транспортировать большое количество людей на Марс, осваивать другие планеты, здесь на родной земле теряется лучший спасатель и вы не можете его обнаружить, а ведь это выглядит ни больше, ни меньше – сознательным уклонением от своих прямых обязанностей. Я внимательно рассмотрел ваши докладные и нашел, что вы недостаточно серьезно подошли к делу. Есть ли у вас какие-то новые сведения о спасателе № 232? – задал, глядя в упор вопрос Галунов.

Малкин растеряно посмотрел на Виктора Арнольдовича. Оба, вскочив, отрицательно покачали головами.

– Сидите, сидите, – подтвердил жестом руки приказ начальник. – Не удалось ли найти того героя, который обезвредил двух террористов и скрылся в неизвестном направлении?

Смаков с Малкиным снова вскочили и снова отрицательно замотали головами. Не давая им произнести ни слова, Александр Евгеньевич продолжал:

– Мы потеряли самого лучшего выпускника Хумова Анатолия Борисовича. Не кажется ли вам возможным перевоплощение Хумова в девушку, спасшую от взрыва Международный комплекс науки, искусства, здоровья? 

     – Вполне возможно, – кашлянув, с хрипотцой в голосе пробормотал      Малкин. 

       – Да, да, конечно. Я уже отдал приказ о задержании этой девушки.
Но пока этого сделать не удалось, – вскочив, отрапортовал Смаков.

        – Разрешаю привлечь для поиска экстрасенсов, можно из группы, в которой обучался Хумов Анатолий Борисович. Он нужен и немедленно. Живым. Слышите? Живым! Это приказ. Вы свободны.

Экран погас. Смаков только сейчас обратил внимание на струйки пота, стекающие по его спине и передернув плечами, бросив на ходу Малкину до свидания, почти, выбежал из приемной.



13

      
    

               
               

               

   
            
   


      


    
         



      



    

   
            

 



          



   





          


               




               

 


               
   


   
          

          

       

   

    

               




               

          



      
            
            

 


 

 
    



 

      
   
         
    
      

      
      

 
   
        



         
               
      
               
               
 
          
   
       
      
    
             





   

   







   
ГОРИЗОНТЫ НОВОГО

                Книга вторая



                Не допускать себя до мнительности и подозрительности есть
                основное правило нравственной и душевной гигиены.
                Н. Бердяев

1.
Ночи напролёт Марк сидел за компьютером, гуляя по интернету. Лавина информации, обрушивающаяся на молодой, пытливый ум, проскальзывала и, как ему казалось, не оставляла следа. Но это меньше всего его беспокоило. Он считал: если всё стараться запомнить, а это всё равно невозможно, то никогда не научишься самостоятельно мыслить, пока не постараешься выбросить из головы то, что когда-то заучил, что тоже весьма и весьма проблематично. Это рассуждение, он также где-то вычитал и запомнил, не очень вдаваясь в его смысл, Марк, тем не менее, охотно следовал сему руководству, не требовавшему особых усилий. Интуиция его не обманула. Девяносто процентов из почерпнутой информации оказывалось ненужной, засоряющей голову хламом, но Марк продолжал рыскать по интернету, как голодный волк в поисках ему необходимых истин, откровений, умных назиданий, желая быстрее разобраться в механизмах общественных и личностных отношениях, продолжая, в буквальном смысле, тонуть в огромных объёмах различных знаний, не умея выявить, отобрать для себя, своей натуры, своей индивидуальности спасательный круг, на котором он мог бы уверенно держаться. Вернее, ему нужно было построить плот, фундамент, чтобы потом отбирать для себя только необходимые знания, не замусоривая голову чем попало.

Итогом его бесплодных попыток: обнаружить достойные для своего ума ориентиры, явилась повышенная нервозность, усугубляющаяся недостатком сна, готовая в ближайшем будущем перерасти в невроз, а также полнейшая растерянность, непонимание смыла своей жизни и удивление перед этим миром, который, думал он, или настолько глуп, что не понимает куда он катится, или настолько эгоистичен, что ему ни до чего и ни до кого нет дела, что подразумевает: пропади всё пропадом.

Нет, не надо себя обманывать. Его стремления сводились лишь к одному: желанию блеснуть перед Ханой умом, эрудицией, суметь высказать в её присутствии нечто оригинальное, обратить на себя её внимание. Хана, являясь предметом его неотступных мыслей, придавала его существованию некий смысл, желание становиться лучше, стать достойным её.

Три месяца он сочинял к ней письмо. Всё приходящее ему в голову, казалось ему недостойной чепухой, если не обычной глупостью, банальностью и он, вычеркивая, оставлял: Хана, давай с тобой дружить.

Не мог же он написать ей, как каждый раз тайком провожает её до дома, да так ловко, что она ни разу не заподозрила его в этом, ни разу не оглянулась, не встревожилась. Он даже готов был устроить постоянную слежку по причине непреодолимого желания знать о ней как можно больше. Нет! Знать о ней всё!

Нередко он приходил к её дому и, скрываясь в кустарнике, терпеливо ждал её появления, чаще всего безрезультатно: Хана редко выходила погулять. Но однажды он видел, как она вышла из своего дома с несколько угловатой девушкой, которая несла большую сумку и они, улыбаясь и оживлённо разговаривая, пошли по направлению к метро. Но ни разу он не видел её рядом с лицом мужского пола, что вселяло в него некоторую надежду. 

Марк стал тщательно следить за своей внешностью, подолгу заниматься в спортивном зале и с ожесточением бороться с юношеской прыщеватостью, используя дорогие средства, навязываемые вездесущей рекламой. Если бы он мог найти в себе смелость и подойти к ней, он бы мог хоть изредка находиться рядом и, вполне возможно, смог бы как-то заинтересовать её.

Наконец, неожиданно для себя, он решился заговорить с ней. Она торопливо вышла из колледжа, и он её окликнул. Она обернулась и с удивлением посмотрела на него. А он не нашелся, что сказать, а только замер, как вкопанный, потрясенный своим поступком.

– Тебе что-то надо? – спросила она, не делая шага назад.

– Хорошая погода, – пробормотал он.

– Но я тороплюсь. – Она смотрела прямо ему в глаза.

– Да, да, конечно, – хриплым голосом произнёс он.

– Будь здоров, – помахала Хана ему рукой.

– До завтра, – неуверенно бросил он ей вдогонку.

Она не ответила, лёгкой походкой удаляясь от него. А он стоял и смотрел ей вслед, пока она не смешалась с шумной толпой расходившихся студентов.

Этот короткий разговор всё же, как ему хотелось думать, чуточку изменил её отношение к нему. Она как-то чаще стала смотреть в его сторону.  И тогда Марк решился послать ей короткое письмо по электронной почте: Хана, я чувствую, что у нас есть нечто общее. Для меня твой тайный, далёкий мир, так же заманчив, как путешествие к другим планетам. Я думаю о тебе.

И она ответила: Я не думаю о тебе, но почему бы нам не узнать друг друга поближе? Это может стать хорошим опытом для обоих. Но нам придётся быть предельно искренними. Ненавижу фальшь.

Переписка завязалась. Постепенно и незаметно друг для друга, они начали сближаться.

Случалось – они болтали по нескольку часов, ведя переписку по интернету, но при встрече смотрели друг на друга несколько отчужденно, особенно Хана, а Марк по-прежнему вел себя настолько скованно, что разговор в реалии никак не клеился хотя накануне они и вели доверительную беседу.

Так бывает с любовниками, встречающимися после горячей ночи. Они, вследствие сильной влюблённости и глубокого отчуждающего уважения, начинают исподволь и как бы заново вести любовную игру, приспосабливаясь друг к другу, как бы проверяя не охладели ли чувства партнёра. Вот и Марк с Ханой разделяли духовное сближение с физическим. Но они знали: рано или поздно эта грань растворится. Они смогут общаться, не только перебрасываясь электронными письмами. И вскоре такой день наступил.

После занятий, Марк пошёл к Хане и, не сговариваясь, они пошли сами не зная куда. Прости пошли, куда придётся. День оказался солнечным, не душным. Небо радовало своей прозрачной голубизной, не оттеняемой ни единым облачком. Они гуляли по улицам, заходили в кафе, смотрели объёмные фильмы, отдыхали в роскошном, изобилующим всеми возможными цветами, саду под высоким прозрачным куполом, смотрели на дрессированных дельфинов и, когда, прощаясь Хана сказала:

– Спасибо, Марк. Мне было хорошо. Мы отлично провели день, как с моей подругой.

– Как с той долговязой девушкой? – ревниво спросил Марк.

– С какой? – растерянно переспросила Хана, выигрывая время для обдумывания ответа.

– С твоей подругой. Я тебя с ней случайно видел. Она шла с дорожной сумкой. У неё обалденная улыбка.

– И ты сделал вывод, что мы подруги.
– Между вами был явный контакт, – взяв себя в руки, спокойно произнёс Марк, зная о плохом отношении к ревнивцам и о том, что это чувство отнюдь не облагораживает, а делает мужчину собственником.

– Да… Мы с ней иногда встречаемся. Вернее, в последнее время, довольно часто. У меня не одна подруга. И, как тебе это сказать… С тобой – другое. Ты мне друг. Мне с тобой интересно. А сегодня к тому же, я не хотела оставаться одна.

– Не подумай, я увидел вас случайно. – Марку хотелось изменить тему разговора, но он засмущался от своей лжи, в которой не мог, не хотел признаваться.

Ему показалось, что у Ханы есть свои, недоступные для него, тайные мысли, о которых он никогда не узнает, сколько не следи; ведь и у него есть такое, в чем бы он не хотел бы рассказать никому, так чего он от неё хочет?

Вместо слов, он взял её руку, положил на свою ладонь, нежно накрыл своей.
Если бы он смог вот так, как эту маленькую руку спрятать, сохранить Хану от превратностей жизни, от ударов судьбы и просто от мелких неприятностей; сохранить с её такой чистой душой, душой, открытой миру, смотрящей на этот мир с любовью, с детским любопытством, с радостью и надеждой… Если бы он мог… 

Марк открыто посмотрел в её глаза. Впервые, не смущаясь, как смотрит собака, преданно, с желанием выполнить любой приказ хозяина. Он уловил в её взгляде некоторую тревогу, даже трагичность, указывающую на предощущение роковых событий, и он слегка прижал её ладонь, в желании забрать на себя грядущие неприятности или, по возможности, отогнать их от неё; но он не знал каким образом он может это сделать, а потому дрогнувшим голосом произнёс:

– Ты не должна ничего бояться.      
 
– А я и не боюсь ничего. С чего ты взял? – удивилась она.

– Не знаю. Так… Показалось?

– Нет, скажи мне. Почему ты это сказал? Мы же договорились быть максимально искренними.   

– Договорились.

– Тогда объясни.

– В глазах у тебя промелькнуло.
– Ты умеешь читать в газах? – Хана улыбнулась, тряхнула головой и её волосы в свете фонаря на мгновение засветились. Она осторожно высвободила свою ладонь из-под его все ещё бережно держащих рук.

Тревога в её глазах рассеялась, но не тревога любящего сердца Марка, терзаемого с этой минутой тяжёлым предчувствием и постоянным страхом за неё.

Они продолжали переписку и начинали всё лучше и лучше понимать друг друга.

Марк, чувствующий всегда и везде свою обособленность, из-за своей увлечённости компьютером, который один и только один был путеводителем по жизни, который полностью завладев им, отняв у него одного за другим немногочисленных друзей; компьютер, ставший его другом номер один, начал неуклонно сдавать свои позиции перед Ханой постепенно отодвигаясь на задний план, без претензий и ненужных обид, даже не понимая про себя ничего, хотя пользователь и считал прекрасное техническое устройство почти одушевлённым предметом  Марк все чаще и чаще находился в глубокой задумчивости, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями, нежели «заправлять» голову чужими, пусть и умными изречениями. И он бы мог бесконечно благодарить Хану, если бы понял: она помогла ему начать познавать себя, открывать свое глубоко запрятанное «Я», разбираться в своих чувствах, самому формулировать свои мысли и даже записывать их.   

И всё же у него возникало много вопросов, на которые он не мог найти адекватных ответов и тогда он спускался к отцу, тихонечко, как в детстве, скребся в дверь его кабинета и, услышав тихое: входи, входил, молча оставался стоять у двери, не совсем понимая зачем он, собственно, пришёл и что он хочет услышать от отца, внутренне безоговорочно веря, что ни отец, ни кто другой, даже самый, что ни на есть знаменитый философ, не в состоянии ему ответить на вопросы, а если и попытаются что-то выразить, то это обязательно будет вокруг да около и будет их взглядом, являющимся плодом их пытливых размышлений, но ни его, Марка, и ему самому придется отвечать на свои вопросы, а не переваривать чужую жвачку, которая, к тому же, не может быть усвоена, а только присвоена и которая впоследствии будет выдана за свою без угрызения совести. Сколько немыслимых раз он наблюдал подобное: соберутся три, четыре умника и пережевывают официально сложившееся мнение, о чем бы то ни было, восторженно, перерывая друг друга высказывают давно сказанное другими.
Завидев Марка поздно в дверях своего кабинета, отец на него растерянными, утомлёнными глазами и Марк читал в них душераздирающую задавленность, пойманного в клетку зверя и некую, присущую только взгляду человека, безысходность, но, может быть это только казалось Марку после его продолжительных блужданий по интернету и то, что было в нём, отражалось в отце? Отец делал улыбку на своём тоскливо насупленном лице и повторял свою неизменную фразу: «Присаживайся. Ну… что там у тебя?». Марку не хотелось присаживаться и смотреть в глаза отцу вблизи, боясь причитать в них ещё более ужасающее и он, переминаясь с ноги на ногу, бубнил: «Да нет. Всё нормально, па. Я так. Сам не знаю.

– Ну, ну… бывает, – согласно кивал головой отец. – Но ты, если чего надо – не стесняйся.
– Да не… па, ты не волнуйся.
– Я-то не волнуюсь. Ты, вижу, чем-то озабочен.
– Да ты знаешь… Лезет в голову всякое. Разберусь… Я так, – поворачивался Марк уйти.
– Спокойной ночи! Не сиди всю ночь за компьютером. Приду проверить, – бросал ему отец вслед. – Ты должен спать не меньше шести часов. Марк неторопливо разворачивался от дверей.
– Я постараюсь, па, – и стоял некоторое время в надежде на тот вопрос, спасительный для него вопрос, от которого откроется его сердце и они, возможно, ночь напролёт будут говорить с отцом на равных, а не как с маленьким, каким его и считает, не замечая его взросления и Марк задаст отцу наболевшие вопросы и отец на них ответит. Даже не ответы были важны для Марка, а разговор по душам, избавляющий его от одиночества, от пустоты, не заполняемой обилием компьютерной информации. Но толи отец не мог задать тот вопрос, толи не хотел, боясь лавины проблем могущей на него обрушиться и потому молчал и Марк, выждав время, уходил к себе наверх по пути заглядывая в спальню к матери, которая, если не спала, с тревогой спрашивала: «Ты здоров?». «Здоров» – отвечал Марк. – «Спокойной ночи, ма».  «Спокойной ночи, сынок». 

Но сон не приходил к Марку, и он снова нырял в интернет за всё новой и новой информацией.

Хана с Марком в последнее время сильно сдружилась. Он каждый день ждал её, и они после занятий гуляли. Хана даже начала позволять провожать её до дома. Но ни разу она не предложила погулять вместе с её долговязой подругой. Она не знала точно, но догадывалась о чувствах Марка.

Марк мог часами ходить взад-вперёд по улице, иногда присаживаясь на ступеньки или скамейку рядом с урной, дожидаясь её, в надежде продолжить прогулку. Проголодавшись, он быстро забегал в кафе напротив и, взяв бумажный стаканчик с обжигающим напитком и ватрушку по-датски, выскакивал наружу, присаживался на скамейку и, не ощущая вкуса проглатывал свежую сдобу, запивая чёрным кофе, а когда она выходила из своего дома, радостно бежал ей навстречу. Первая время Хана удивлялась, спрашивала как он здесь оказался. Марк каждый раз что-нибудь придумывал, а потом признался, что ему необходимо её видеть и она привыкла к его дежурствам у своего дома.

Это происходило во время отсутствия Антонины. Марк ревновал Хану к подруге. Ему казалось, что она плохо влияет на Хану и втайне радовался её отсутствию. Замечая в глазах Ханы, не свойственную раньше тоску, он утверждался в своем предположении.    
   


2.
Хана и Антон стояли, взявшись за руки. Двери за их спиной так же бесшумно задвинулись. Помещение казалось утопало в зыбком свете зеленовато-голубых тонов. Хана посмотрела на Антона.  Тот, прочитав в её глазах вопрос, пожал плечами. «Что-то мне захотелось домой», – произнесла Хана и села, скрестив ноги по-турецки. Антон тоже сел рядом и тоже скрестил ноги по-турецки. «Мне хочется пить», – жалобно прошептала Хана. – «И ещё есть». И тут же, как бы из ниоткуда, появился столик с двумя бутылками воды, двумя яблоками и с двумя булочками. «Чудеса в решете», – с нескрываемым удивлением посмотрела Хана на Антона и, вдохнув, добавила, – да и только.

– Почему в решете? – Спросил Антон, так как не слышал раньше подобного выражения.

– Сама не знаю. Это, как англичане говорят, идиома. Правда в английском мне не приходилось встречать нечто подобное.

– Ты хорошо знаешь английский? – Антон спросил, желая сделать ей комплимент и тем самым отвлечь Хану от грустных мыслей, начавших одолевать её.

– Так себе. Надо больше заниматься, не ограничиваясь тем, что дают в колледже. А чудеса в решете потому, что не могут вывалиться из него. Может так? Но это моя трактовка.

– Может чудеса в решете потому, что их оттуда не достать, не рассмотреть потому они и чудесами кажутся. Но при …

– Тоже верно, – перебила Хана и тут же извинилась.

– Нормально. У меня больше не возникает мыслей по этому поводу.

– И правильно. Идиома, как правило, имеет одно значение. С английского переводить слово за словом, – ничего не поймёшь. Надо заучить… Чудеса чудесами, но мне как-то не себе.

Хана с тоской посмотрела по сторонам. Помещение несколько изменилось. Стены приобрели более чёткие очертания. Видимо из-за густого синего цвета, значительно сузившего габариты комнаты, имеющей круглую форму, как в планетарии, или приёмном зале дворца.

Словно ответ на жалобу Ханы, на стене появилась мигающая надпись: Для транзитных пассажиров, а под ней обозначился длинный стол, сделанный из белого пластика. За столом сидело странное существо, вертящееся, как на шарнирах, то появляющееся над столом, снимающее длинную зелёного цвета шляпу в приветствии, то исчезающее.

Хана решительно двинулась к этому существу, бросив на ходу Антону: «Пошли. Поговорим». Антон покорно последовал за ней, поддерживая правильность её действий. В их положении ничего другого не оставалось. Когда они подошли и встали напротив, плохо понимая кто, собственно находится перед ними, существо заговорило казенным, машинным голосом:

– Слушаю вас. Что желаете? – приветственно приподняв шляпу с вытянутой головы и продемонстрировав ярко рыжие волосы, торчащие в разные стороны, как у заправского клоуна.

Антон молчал. Он решил не вмешиваться до тех пор, пока на то не возникнет острая необходимость. Хана некоторое время смотрела на странное существо, которое несколько раз успело исчезнуть, появиться, потянуть руку за чем-то невидимым, сложиться, словно подзорная труба и снова выпрямится. Хана хотела сказать, что хочет вернуться обратно на Землю и как можно скорее, но неожиданно для себя спросила: «А что вы можете предложить?».

«Всё, что вы сможете пожелать», – произнесло существо сильно увеличившись в размерах и приобретя большую плавность движений, добавило не без гордости: «Всё, что вы изволите захотеть».

Хана задумалась. Когда тебе предлагают всё чего бы ты не захотел, сразу становится невероятно сложно что-либо выбрать. Антон, в свою очередь, тоже молчал, так как решил во всём соглашаться с Ханой. Ведь это он подверг её такому невероятному и не лишенному опасности путешествию. И, когда Хана посмотрела на него, ища ответа, он сказал, что согласен заранее на любое её решение. «Даже не знаю…», – растерялась Хана. 
Существо на насколько секунд исчезло и, появившись в форме стюарда, вежливо сообщило:

– Может быть вы пожелаете вернуться на Землю?

– Это похоже на сон, – в изумлении, раскрыв широко глаза, произнесла Хана.

– Это и будет сном. – Существо предстало в форме одного из служителей порядка, совсем недавно подошедшего к ним перед их невероятным перемещением на МКС.

– В каком смысле? Это похоже на сон, но совсем даже не сон. Я могу отличить сон от не сна.

– О, что мы можем знать о сне? Сон и реальность меняются местами, как жизнь и смерть и ангелы частенько путают одно с другим. Таким образом выразил мысль волшебный поэт Рильке: Ангелы часто не знают, блуждают ли они среди живых или мёртвых. Вечный поток увлекает с собой обе области всех возрастов, в них обеих все голоса заглушая.

Перевод Вячеслава Куприянова, – существо вовремя монолога представило себя в виде седовласого профессора, в пенсне, с аккуратно подстриженной бородкой, чёрном костюме с бабочкой под белоснежным воротником рубашки.

– И всё же сон менее реален, хотя и приближается к реальности настолько близко, что кажется ею, – продолжала упрямиться Хана.

– О, вы умная, начитанная девочка. Не решаюсь с вами спорить. У нас несколько иные понятия.

– Какие же?

– У нас так быстро все меняется. Вот сейчас снова поменялось. Сон не есть реальность и наоборот.

– Чудеса! Мне бы не хотелось оказаться на месте Алисы в её Стране Чудес, хотя её сон, действительно, – сон и весьма забавен.

– Вот-вот… И я о том же: весьма забавен. Второй Алисы быть не может. Есть только первая. Алиса создана английским математиком, поэтом и писателем Чарльзом Лютвиджом Доджеоном, издана под псевдонимом Льюис Кэрролл в 1865 году и застыла в форме своего сна в книге-сказке под названием «Алиса в стране чудес», закончив дальнейшее развитие, так как сон застыл в ней.

– Что значит застыла, закончив дальнейшее развитие? Вы считаете, если мысль изречена, она становится застывшим шаблоном, тем самым теряет пластичность развития?

– Ну да. Что-то в этом роде. В контексте данного высказывания. Развитие мысли, или простой перифраз её возможен в следующих контекстах, но тогда этот принцип можно с уверенностью назвать некоторым заимствованием. Не правда ли, Гераклитом прекрасно сказано: «В одну реку нельзя войти дважды». В этом мы не можем сомневаться: река изменилась и входящий соответственно тоже и тогда, – существо неожиданно вытянулось и, приняв облик древнегреческого философа, продолжило: такое изречение можно назвать, вернее оно становится формулой, переживая века.

– Значит, пустые, житейские разговоры не застывают? - Спросила Хана, увлекшись интересным разговором.

– Правильно заметили. Не застывают, а засоряют пространственно-смысловое поле и этот словесный мусор чрезвычайно трудно убирать, но приходится, иначе в нем утонуть можно, как в вашем интернете.

– Научились бы люди молчать. Из глубин свою мысль извлекать. 

– Да, Хана. Хорошо бы.

– Спасибо за урок. Было очень интересно. А теперь нам пора возвращаться, если это возможно.

– На нашей станции ничего невозможного нет – и существо мгновенно преобразилось в космического диспетчера.

        – Что нам для этого нужно сделать?

        – Вы можете вернуться, использовав тот же способ перемещения.

        – Ты готов вернуться, Антон? – спохватилась Хана.

        – Конечно, если ты этого желаешь.

        – Антон! Мне ужасно хочется попутешествовать. Но пойми. Меня, наверно, уже ищут и ужасно волнуются. Ну не могу я из-за своего эгоистического желания подвергать бабушку, дедушку, родителей, друзей такому стрессу.

        – И я так же думаю.

        – Вы приняли решение? Но мне придётся стереть из вашей памяти этот визит, – и существо приняло свой первоначальный вид. 

         – Почему? – удивилась Хана.

         – Так положено. Если вы не отправляетесь на другие планеты, а решаете вернуться назад, необходимо стереть пребывание на МКС из вашей памяти, во избежание непредвиденных последствий.   

         – А можно оставить воспоминание, как будто мы увидели сон?

         – Сейчас посмотрю инструкцию, – существо исчезло на несколько мгновений и, появившись, объявило: можно.

          – Отлично! – развеселилась Хана. – Сон можно рассказывать. Всё равно никто не поверит. Разве только дедушка.

         – А сейчас вам предстоит выбрать место вашего приземления. Смотрите сюда.
Хана и Антон увидели, как на огромном расширяющемся экране возникла Солнечная Система. Это было грандиозное, захватывающее зрелище. Перед их взорами замелькали звезды, Млечный Путь с его сотнями миллиардов планет, затем Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Марс и, наконец, Земля, которая начала быстро приближаться, поражая своей изумительной красотой. И вот на экране появились крыши домов огромного мегаполиса. Замелькали улицы, парки, серебристой лентой извивающаяся река, привокзальная площадь, сквер, скамейка. Около неё никого не было.
– Мы готовы. Вперед! – прокричал Антон крепко схватив Хану за руку одновременно подбрасывая шарик вверх и ловко его ловя, не давая проскользнуть мимо…



3,
«Удивительно, просто удивительно. Мне приснился удивительный сон», – проговорила Хана, оглядываясь по сторонам. Высоко в небе продолжала мелькать реклама. Вместо втюхивания чуда-крема, появилась картинка  семейного аэроплана на четырёх пассажиров. Молодой мужчина с улыбкой весело уговаривал немедленно приобрести необходимую покупку, расхваливая на все лады новую супермодель.

– Мне кажется, я тоже уснула, но совершенно не помню своего сна, – вертя шарик меду пальцами, задумчиво сказала Антонина. 

– Нам пора. Начало темнеть, а мне предстоит ещё вернуться домой. Ты забыла зачем мы здесь?

– Нисколечко. Да, Хана. Мы слишком задержались. Пора. Не будем терять ни минуты.

– Я думаю, нам надо будет назваться по-другому. Пошли. По дороге подумай о своём новом имени, – Хана решительно поднялась и с нежность в голосе, закончила, – Антониной ты останешься исключительно для меня.

Через пол часа девушки беседовали с хозяйкой, договариваясь о цене. Та, что была повыше повыше представилась Сюзанной. «Можно просто Сью, – обворожительно улыбаясь, сказала она. Другая девушка назвалась Яной. Хозяйка, несколько потрёпанная, но скрывающая это искусно сделанным макияжем, крашенная под блондинку, внимательно осматривала новых жильцов, наметанным глазам определяя их наклонности и, скучающим тоном, без интонации выговаривала: «Дом у нас образцового содержания. Проживающие ведут тихую, спокойную жизнь. Происшествия нам ни к чему. Дороже всего в нашем бизнесе репутация. Стиральная и сушильная машины на первом этаже. Бассейн – между вторым и третьем этажом, комната для гостей – на третьем. Первый взнос – оплата за месяц – это возмещение за возможные поломку, и другие непредвиденные ущербы, плюс вперед за месяц проживания. В договоре это указано. Электроэнергия, вода другие счета оплачивать помимо и без задолженностей.

– Не беспокойтесь, – улыбнулась Сью. – Мы девушки тихие.

  – Все так говорят. – Дама откашлялась и продолжала, – Извините. Друзей можно приглашать, но без шума. В особенности после двадцати двух.

– Простите. Как вас зовут? Вы забыли представиться. – Яна улыбнулась как можно любезнее.

– Мэри. Неужели я забыла? Странно. Вот моя визитка. Мало ли. Возникнут проблемы, звоните. А это ваши ключи. Два экземпляра. Это ключ от квартиры, этот – от парадной. У нас, как вы заметили, кодовый замок. Ваша квартира на двадцать первом этаже. Номер указан на ключе. Две спальни, гостиная, кухня. Меблировка полностью. Плата за аренду мебели указана в пункте восемь, один, два. Дополнительные услуги: Уборщица, горничная, няня. Если еще что-то будет нужно, звоните, приходите, обеспечим.

– Спасибо, Мэри! – поблагодарила Яна.

– Спасибо, Мэри! Мы немного устали и нам бы хотелось поскорее добраться до нашей квартиры, – извиняющим тоном проговорила Сюзанна.

– Если вас всё устраивает, тогда всего хорошего. – Лицо Мэри скрасилось приязненной улыбкой. Девушки ей понравились.

Квартирка оказалась маленькой, но очень уютной. Хана пожурила Антонину за то, что та водила её за нос, собираясь снять комнату. Антонина отшучивалась. Оставив вещи, они вышли на улицу и быстрым шагом пошли к подземке. Через сорок минут девушки были у подъезда дома и Хана стала прощаться, договариваясь о завтрашней встрече. Она радостно заявила о возможности приглашать друзей в только что снятую квартирку для общения и обсуждения актуальных тем. Антонина не возражала. Ей хотелось поближе узнать настроения и увлечения молодёжи. Хана поблагодарила подругу и поторопилась уйти. Завтра ей рано вставать. Занятия в колледже никто не отменил, и к тому же она по договоренности с дедушкой должна будет присутствовать на показательной операции. Дедушка не забыл о её желании стать врачом. Антонина попрощалась, помахав на прощание рукой, а Хана, войдя в дом, первым делом пошла на кухню. Родители спокойно спали, как ей показалось. Однако, стоило ей открыть холодильник и, достав сыр, масло, сесть за стол, как вошла мама и тихим голосом сказала, что ей лучше не бутербродом закусить, а поесть горяченького. «Хорошо, мамочка. Не волнуйся. Иди спать. Я разогрею суп», – и Хана снова открыла холодильник. Мама поинтересовалась была ли она у бабушки. На что Хана ответила отрицательно, и сказала, что задержалась по причине переезда её подруги на новую квартиру. Пожелав спокойной ночи, мама покинула кухню.
Приняв душ и лёжа в постели, Хана старалась вспомнить со всеми подробностями сон, приснившейся ей сегодня неожиданно задремавшей на скамейке рядом с Антониной. Нет Сюзанной. Антонина и Сюзанна слились для неё в одно лицо, и она увидела Хумова. Он широко улыбался и говорил о её сне во сне: «Это был не сон, это был не сон, это был не сон», – и вертел между пальцев шариком. А Хана улыбалась и кивала согласно головой, как китайский божок, которого она недавно видела в витрине магазинчика в Китайском городе, не понимая спит она, или всё ещё вспоминает странный сон очень похожий на реальность.


4.
– В мир этот мы приходим, имея задание, попросившись на Землю сами, по-своему своеволию, своенравию, желанию получить опыт для поднятия вверх по эволюционной лестнице. Иногда стимулом является чьё-то возвращение и рассказ о чудесах, красоте и новых ощущениях. Это завораживает некоторые души, и те начинают отпрашиваться для очередного воплощения. Это так… фантазии на сон грядущий.

– Задачей каждого человека является выполнить своё предназначение, но для этого необходимо много работать над осознанием себя и у зрением своего «Я», что только и может помочь встать на верный путь, – Хумов отпил глоточек и продолжал объяснять сидевшей напротив Хане, приехавшую назавтра в его недавно снятую квартирку, –  выработав свой взгляд, если его можно назвать своим, ибо знание зиждется на усвоенном материале прослушанного, прочитанного, приобретённого путем некоторых осознанных размышлений, в дискуссиях, спорах и, если повезёт, путем прямой передачи от учителя к ученику. Помнишь, Сократ говорил: Я повторю: единственное, что у нас есть – это наша Душа. Человек есть душа, – Хумов на слове Душа несколько повысил голос, акцентируя внимание и продолжал: – Для нас важнее ничего быть не может, как научиться понимать свою Душу, слышать её, следовать ей. Это совсем не просто. Для этого даётся определенное время, срок, в который человек учится понимать себя, открывать в себе «царство небесное», постигать космическое начало. Для этого нужна определенная обстановка: мирная и спокойная и, я бы добавил, благожелательная, что означает: взаимопонимание, взаимопомощь и, как идеал – Любовь, Любовь, связывающая всех и присущая человеку изначально от Творца, чем и отличает его – человека, от остального растительного и животного мира. Но в человеке также заложены инстинкты, не отличающие нас от животных. Инстинкты помогают нам выживать в самых, казалось бы, невероятно жутких условиях. Мы, люди, в некотором роде, раздвоены. Наш разум, душа, дух, если угодно, живут своей жизнью, стремясь постичь непостижимое, узреть Бога. Наше стремление к трансцендентному, обусловлено грехопадением. Адам и Ева, будучи выгнаны из рая после познания добра и зла, обрели возможность размышлять, сопоставлять, сверять со своей совестью поведение, поступки, мысли. Отдаляясь от Бога, люди, переставая Его ощущать, пока ещё не утрачивали чувства Его присутствия в окружающем мире, а потом…

– Понимаю, понимаю. В наше время всё труднее и труднее думать об этом. Жизненный ритм, лавина информации… – Хана тряхнула головой и её волосы ярко загорелись от солнечных лучей заходящего солнца.

– Для того, чтобы не терять связь с иерархами Света, необходимо много и ежедневно работать, прилагая недюженные  силы, для попытки выйти на контакт, получить откровение. Для этого нужно время, а его так мало человеку отпущено. Мы не имеем права рисковать собой.

– Вот, вот. Не имеем. Правильно! Полностью поддерживаю. Тебе тоже нельзя рисковать. Нужно беречь себя. А ты… – Глаза у Ханы наполнились влагой, и она опустила голову.

– Пойми. Я – ликвидатор! В группе мы называли сокращенно: лик. Нашей задачей является найти и ликвидировать последствия любых аварий, а ещё лучше – предотвратить их. После короткой проверки здесь, нас должны будут отправить на межпланетные станции, где в экстремальных условиях мы будем обязаны обеспечивать безопасность и жизнедеятельность людей, ведущих научные и другие работы. Мой зелёный мигающий значок – пропуск везде и всюду. И вот я, сдавая последний экзамен, обнаружил радиоактивную зону. Смотри сюда. Вот это место, – Хумов ткнул в компьютерную карту тоненькой указкой. Я эту зону обнаружил и обозначил как радиоактивную. Следующим моим действием было срочно доложить об опасности, что я и сделал. И я до сих пор не могу понять где я промахнулся. Что не так? Я слышал, как меня приказали взять и отправить на перепрограммирование. Я знаю, что это такое, но я не робот и не хочу подвергаться никаким воздействиям на мозг, даже во благо спасения людей. Я достаточно подготовлен и спасти человека мой долг. Я им не робот. Я обычный человек. Ты вот как считаешь? Человек я?

– Человек. Конечно человек. И никакой ты не робот, – Хана от возмущения снова тряхнула головой, но на этот раз волосы не загорелись золотистым светом. Солнце соскользнуло на другие окна, готовясь опуститься за горизонт.

– Вот видишь. А они на программирование. А питаться брикетами нас приучали с детства. Это для длительного пребывания вне земных условий. И жили мы в совсем маленьких кубриках с единственным окном-иллюминатором над головой. Для меня это необычно много, – кивнул он на комнату, – тем более два окна. Ты мне веришь?

– Да. Иначе бы меня здесь не было.

– Спасибо за помощь. Не ожидал. Наша случайная встреча, как провидение свыше. Не представляю, что бы я делал без тебя.

– Твои портреты везде по городу. Будь предельно осторожен. Даже в этом виде не выходи. Твоя улыбка тебя может выдать.

– А я не буду улыбаться. Это ты здорово придумала с переодеванием. И маски мне очень нравятся. – Хумов несколько жеманно провел по волосам, поджал губы, делая смешное выражение лица.

– Сью, ты всегда меня смешишь, – расхохоталась Хана, – до слёз, просто до слёз.

– Но я должен, извини, должна исследовать ещё две зоны. Я хорошо запомнила их местонахождение. Случайно увидев карты моих сокурсников.

– Ни в коем случае! Это опасно! – Хана перестала смеяться и смотрела такими умоляющими глазами, что Хумову стало не по себе. Он отвел взгляд в сторону и продолжал:

– Да это опасно. Я знаю, но для ликвидатора никакая опасность не может стать препятствием для выполнения своего долга.  А долг в нашем понимании равнозначен предназаначению.


– Зачем тебе это? Ведь твои сообщения о радиоактивной зоне опровергнуты и продолжают опровергаться по каналам массовой информации, – пожала плечами Хана, встала, прошлась по комнате, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу.

– На земле большое количество опасных зон для здоровья и жизни людей, популяция которых неуклонно растет и необходимо, чтобы эти участки были обезврежены, чтобы люди знали о них и случайным образом не оказывались в этих местах. Пока не заметные отклонения, вернее изменения на генетическом уровне, позже – могут превратить людей в существ, от которых неизвестно чего ожидать.

Хана отошла от окна, села на диван и с улыбкой, но чуть дрогнувшим голосом спросила:

– Чего? Чего можно ожидать?

– Чего? Чего? Всего чего угодно. Мы этого даже предположить не в состоянии. Я не склонна наводить на тебя страх, –  Хумов снова начал говорить от лица Сью/, но то, о чем я тебе говорю, дело серьезное. Уж поверь мне на слово, – и с улыбкой добавила: – курс первый, лекция четвертая.

– Тогда почему те, кто вас готовили этого не понимают?

– Понимают, я думаю, понимают не меньше, а больше, гораздо больше, а вот почему, не могу знать, – задумчиво проговорила Сью, делая сильное ударение на слове – почему.

– Я думаю, чтобы не наделать паники. – Хана слабо улыбнулась и отпила глоточек воды, бесшумно поставив стакан на поверхность из прозрачного пластика внутри которого плавали океанские рыбки чудной окраски, шевелились водоросли, близ коралловых рифоф.

– Да нет. Скорее всего из-за огромных затрат на работы по ликвидации. Сейчас, когда все свободные средства бросаются на освоение космоса, не до того, не до заботы о земле. Те, кто хотят долго жить и сохранить здоровое потомство, давно проживают вне земли в межпланетных городах и на Марсе.

– Да ну! – Глаза Ханы округлились, и она снова встала и подошла к окну.

  – Вот тебе и ну, – развела руками Сью.

   – Откуда ты можешь знать?

– Кому как не мне знать.

– А мой дедушка? Он знаменитый на весь мир, а живет здесь.

– Там места ограничены. Притом, он нужен на земле.

– Да. Согласна. Он и сам не хочет. Это я знаю точно. Неужели, неужели? Я потрясена. Что же это со всеми нами будет? Что будет? – Хана, схватилась за голову, упала в мягкие подушки дивана.

– Успокойся. Выпей воды, – заботливо произнесла Сью и, налив воды в стакан, подала его Хане. Подождав пака, та выпьет, продолжила. – Ничего не будет. Не бойся. Вернее, будет, но не так скоро. Хотя медицина работает над продолжительностью жизни, но нам не грозит увидеть последствия непростительных ошибок сегодняшнего дня. Ты еще успеешь выйти замуж, нарожать детей и дождаться внуков.

– Ни за что! Ни за что! – топая ногой, заявила Хана, – никаких детей после того, что я узнала. Никаких детей!

– Человек запрограммирован на то, чтобы иметь детей, воспроизвести, так сказать, себя, остаться в потомках. Люди не задумываются над тем, как будут жить их дети, внуки, правнуки. Будут ли они счастливы, будут ли благодарны за свое рождение. История наша ничем так не гордится, как своими завоеваниями. Люди от появления до наших дней только и делают, что убивают, уничтожают разными способами друг друга. Я не обобщаю, но сама подумай.

– Люди устали, не хотят слышать и думать о трагедиях, не хотят говорить о тяжелом, страшном, ужасном. – Хана подняла голову. По ей лицу пошли красные пятна, глаза блестели лихорадочным блеском, пальцы рук слегка дрожали.

– Ещё бы! Компьютерные игры построены на погонях, убийствах, бесконечной стрельбе, а TV показывает бесконечные сериалы о самых ужасных преступлениях. Говоришь, устали? И, тем не менее, я буду информировать людей о грозящей опасности.

– Но почему? Ты что один должен за всех делать опасную работу? – Хана снова взяла стакан с водой. – Почему другие ликвидаторы молчат, те, которые одновременно с тобой сдавали экзамен. Их ведь тоже посылали определять опасные зоны.

– На это, я бессильна что-либо ответить. Ребята отличные.

– И они все сдали экзамен?

– Надеюсь… скорее всего…

– Никого, кроме тебя, не ищут. Только твои портреты красуются. – Хана встала, долила воды в стакан, внимательным взглядом окинула Сью, сделала глоток. – А тебе идет быть девушкой. Ты симпатичнее многих наших девчонок. А улыбка… Нет слов. У робота в принципе не может быть такой улыбки. Все же постарайся не улыбаться в местах скопления.

– Ты все-таки сомневаешься? – Сью поправила удачно сидевший парик и, продолжая улыбаться, подошла к Хане, – потрогай меня. Посмотри внимательно в мои глаза. Дай твою руку. Чувствуешь? Слышишь, как бьётся мое сердце?  Стучит? Стучит, как у тебя? Я видел последние модели роботов. У них сердца нет. Их сердце никогда не будет биться. Правда некоторых роботов выпустили на улицы, и они разгуливают удачно, маскируясь под людей, но при внимательном рассмотрении, отличить их не стоит никакого труда.

– Да нет. Ты неправильно поняла. Извини, Сью! Про улыбку я сказала, как раз подтвердить, что ты не робот, а совсем не наоборот. – Хана смущенно опустила глаза, но совсем не торопилась убирать свою руку из руки Сью. Та, заметив её смущение, сама выпустила её.

– Хотя, – Сью снава заняла своё место напротив, – в некоторые моменты мне и самому, то есть самой кажется, что я робот. Жесткие условия воспитания с раннего детства, удаленность от людей, каждодневные изматывающие тренировки, четкое расписание буквально по минутам, строжайшая дисциплина. Ну чем не робот? Утром вскакиваешь и, как заведенный, целый день.

– Да нет же! Нет. Ты человек со сложной судьбой. А для меня так просто – герой. Твоя жизнь – подвиг! Ты призван спасать людей.

– Только без громких слов. Это моя работа. У каждого своя работа. И каждый должен свою работу выполнять с максимальной отдачей.  Должен уметь восстанавливать силы, когда они на исходе и снова – в бой! «Покой нам только снится».  Работа – это долг. Долг – это то, что реально может выполнить каждый здесь и сейчас, в каждую единицу проживания своего физического присутствия на земле. Коль уж так случилось, приходится нести свой крест, тоже громко сказано, выполнять свое предназначение. – Сью подошла к окну. – Посмотри какой закат. Червонным золотом горит и окнам раздаёт горящие карты. Маяковский так же увидел и отразил в знаменитом стихе в свое время.

Они стояли у окна и с восхищением смотрели на панораму заходящего солнца и Хана взволнованно говорила: «Я бы тоже хотела. Хотела так же, как ты: работа, долг и никакого компромисса. Ни на капельку! Отдавать свои знания, всю себя полностью во благо людей, человека, человечества… Возможно, я стану врачом, пока не решила окончательно. Дедушка хочет.  Врачом – это хорошо. Помогать людям, спасать их, как мой дедушка. Я начала посещать открытые операции, когда их проводит дедушка. Привыкаю понемногу. Надо пересилить себя и тогда пойдет боязнь навредить, ну… случайно сделать не то, человек, как и всё живое, так хрупок, нежен, так беззащитен перед болезнями и перед другим человеком более сильным, наглым, самоуверенным и. самое страшное, позволяющий себе совершать насилие над другим человеком. Хотя государство, наконец, взяло всерьёз под контроль защиту граждан от своих же граждан-преступников разного рода, слишком много пока остается нерешенных вопросов, недоделанных обещаний и жить от этого не просто, совсем не просто. Интернет взрывается от несправедливостей разного рода. Просто врывается.
Знаешь скольких людей мой дедушка спас от смерти?  Я горжусь им.

Они ещё долго болтали, не касаясь уже серьёзных тем. Хана поняла: бессмысленно уговаривать Хумова-Сью не подвергать себя опасности. Он будет поступать так, как велит ему чувство долга, но её доброе, открытое для любви ко всему сердце, болезненно сжималось при мысли, какой чудовищной опасности подвергает себя Хумов –Сью, ставший за короткое время близким и самым дорогим человеком.


5.
Дни пролетали в насыщенной до краев жизни, держа нервы в сильном напряжении. Хана приходила к Хумову-Сью каждый день и надолго оставалась, а бедному Марку приходилось испытывать свое терпение, дожидаясь её на улице. Как-то, улучшив момент, Хана попросила позволения иногда приходить со своим однокурсником Марком, но получив от Сью твердый и обоснованный отказ, больше не возобновляла свою просьбу.

Она, в обязательном порядке, приносила ту или иную еду внимательно, наблюдая с каким видом Хумов-Сью употребляет ее, стараясь понять, что ему больше по вкусу. Но, похоже, ему ничего не нравилось. И Хана подумывала как бы ему достать привычные брикеты, однако, ни в одном продуктовом магазине, о них слухом не слыхивали. Взамен же – предлагали различные бульонные кубики, которые, впрочем, больше нравились Хумову, чем всё остальное.

Иногда, они решались побродить по городу, выбирая ненастные дни – в такие дни меньше встречалось людей. Хана водила Сью по музеям, паркам, кафе и на новые супермодные фильмы, обеспечивающие наибольший эффект присутствия зрителей в изображаемых действиях.  Хумов неизменно появлялся в образе Сью. На них никто не обращал внимания, и они все больше и больше смелели. 

Люди были углублены в себя, свои проблемы и их интерес заканчивался беглым взглядом и дружеским приветствием. Такая манера общения сложилась из-за явной ежедневной перегрузки потоком информации, лавиной обрушивающейся со всех сторон. Психика людей находилась в состоянии напряжения и потому инстинктивно оберегала себя от всего, что требовало лишних эмоциональных затрат. Поэтому, встречаясь, прохожие вежливо улыбнувшись и поприветствовав, едва сделав шаг, тут же забывали друг о друге. На портреты Хумова, разбросанные в разных местах, казалось, никто не обращал внимания, хотя и обещалось крупное вознаграждение.

Хумов же, не теряя зря времени, отправлял ежедневно информацию о зоне радиоактивного поражения, используя для этого многочисленные сайты и добился, наконец, ответов от читателей предлагавших свою помощь, задававших вопрос: что нужно делать?

Но чаще поступали письма с угрозами, требованиями прекратить рассылать информацию, не подтвержденную официальными органами. Хана, читая подобные письма, отчаивалась, но Хумов её подбадривал, вселял надежду, объясняя всю сложность поставленной задачи.


– Капля камень точит, – не раз говорил он, улыбаясь своей неотразимой улыбкой. – Мне назад хода нет. Я пойду до конца, но я не хочу вмешивать тебя в это дело.

– Ты и не вмешиваешь. Мне самой интересно. Я тебе поверила. Мы не далее, как сегодня говорили об этом с Марком. Он тоже обеспокоен, прочитав твое сообщение на сайте: «Сохраним нашу землю». Он сказал, что готов вступить в борьбу с рутиной серости безликой. Я призналась, что моя подруга Сью тоже хочет оказать помощь, например, рассылкой этой информации.

– У тебя достойный друг. Это меня радует, – улыбнулся Хумов, – и если со мной что-то случится…

– Нет! – вскрикнула Хана, – ничего с тобой не случится! С тобой ничего не может случиться. Не говори так. Даже не думай!

– И все же… Марк бы мог передавать мои сообщения. Дай мне, пожалуйста, его электронную почту. Я ему напишу. 

После этого разговора, Хана ещё больше стала тревожится за Сью. Она искренне привязалась и полюбила несколько нескладную, умную, весёлую подругу, а сознание того, что это она создала такой прелестный образ, выступив в роли Пигмалиона, усиливало эту любовь.

Сью не раз говорила ей: «Я хочу, чтобы у тебя ничего не изменилось, и ты оставалась такой же, как в нашу первую встречу. Когда наступит время, и мы не сможем больше видится с тобой, для меня очень важно будет знать: ты счастлива и продолжаешь жить, согласно своему предназначению. Ты мне сама ни раз говорила о своих планах на будущее. Выполнить своё предназначение и есть наша главная задача. С которой мы приходим в этот мир. Пойми, жизнь состоит не из одних праздников. Всё может случиться. Надо быть готовыми ко всему, как бы это не звучало банально. Я давно поняла: жизнь трагична. Приходится принимать несовершенства мира, стараясь хоть чуточку внести доброго и светлого».

Хане совсем не нравились подобные разговоры, и она начинала отчаянно возражать, говоря: надо воспитывать в себе чувство оптимизма и не мыслить ничего плохого. Настроение у неё портилось, она уходила в свои мысли и Сью приходилось потратить не мало сил, чтобы к Хане вернулось её привычное, спокойное состояние духа.

Однако Хана всё снова и снова возвращалась к разговору о безопасности, давала всяческие советы и, когда её любимая Сью возражала, начинала плакать, уверяя со свойственной ей страстность, действовать так, как она считает нужным в её положении, то есть: сидеть дома, а она будет её обеспечивать всем необходимым.

Сью протестовала против домашнего ареста, заявляя, что такое поведение не соответствует статусу спасателя. Хана продолжала яростно возражать: «не говори, не говори мне такое! Не хочу слышать. Ты сейчас не других, а себя обязан спасти! Ведь никто тебе не сможет помочь. Никто.»

Тогда Сью-Хумов изменил свою тактику. При встрече с ней, он выражал скуку на своём лице, не вникал в её слова и старался побыстрее выпроводить её за дверь. 

Хана уходя, тихонько плакала. Потом долго в слабо освещённом коридоре приводила себя в порядок и выходила к ожидавшему её Марку, улыбающаяся, красивая, без следов слёз на лице.

Она улавливала продуманную игру Хумова, её нарочитость и даже понимала причину, но ничего не могла с собой поделать, продолжая расстраиваться, думая: «Ну зачем он так? Я же его друг. Единственный друг. Не мог же он так резко изменить своё отношение ко мне? Нет! Он сознательно причиняет мне боль, в надежде оттолкнуть от себя. А я страдаю, страдаю. Неужели он не может этого понять?»

В один из своих приходов после очередного обидного слова, она не выдержала и, не попрощавшись, быстро пошла к двери, не в силах сдержать слёз. Сью-Хумов бросился к ней, загородил дорогу, взял её руку, пытаясь заглянуть в глаза. Хана опустила низко голову и сделала попытку вырвать руку. Другой рукой она вытирала щёки, крепко зажмурившись и приказывая себе прекратить плакать. «Что с тобой? Ты плачешь? Я не могу видеть твои слёзы. Я расстроила тебя? Ну прости, прости меня. Сама не знаю зачем я это делаю?» – беспомощно лепетала Сью.

– Пусти, пусти меня! – Повторяла Хана, желая, как можно скорее юркнуть в полутёмный коридор и там дать волю своим слезам.

– Нет, нет! Я не могу тебя отпустить в таком виде. Не могу, пока ты не успокоишься и не простишь меня. Прости. Я не догадывалась, что причиняю тебе такие страдания. Сядь. Успокойся. Из-за деликатности? Ты молчала из деликатности? Ведь так? Ты поняла, разгадала мой план и тебе стало ещё обиднее?  Но я больше не буду так вести себя. Ты ведь не окончательно меня возненавидела? Я тебе причинила столько страданий. Я была глупа. Глупая и тупая, ничего не соображающая. Да. Да. Самая что ни на есть идиотка. Потерять тебя навсегда? Как я могла об этом подумать даже. Ты – самое дорогое, что у меня есть на этом свете. У меня никого кроме тебя не было, нет и не будет. Ты мне веришь? Вот… можешь ударить меня. Смелее. Тебе станет легче. Бей. Я плохая. Бей, бей. Ну… пожалуйста. – И она начала бить её рукой по своей щеке. Хана улыбнулась сквозь слёзы и, оказывая сопротивление рукой, не желающей давать пощёчину, пробормотала:

– Не надо, не хочу. Не хочу тебя бить, – и, через паузу, давясь слезами, жалостливо, в растяжку – сиротинушка ты моя.   

Хумов и сам был готов разрыдаться и только его тренированная воля, и умение посмотреть на ситуацию со стороны, помогли ему сдержаться и, не выходя из роли, продолжить успокаивать Хану:

– Понимаешь. Я хочу видеть тебя счастливой. Счастливой, даже после разлуки. Ведь ты не будешь тосковать и портить себе кровь, ломать свою судьбу, когда мы, по тем или иным причинам, не сможем больше видеться?

– А можно я тебя поцелую? – неожиданно произнесла Хана.

– Конечно, раз тебе хочется, – растерянно проговорил Хумов, испытывая странное напряжение во всём теле. Хана потянулась по-детски припухлыми губами, приподнялась на носочки и крепко обхватив его руками за шею, поцеловала в щёку. После чего, отстранившись и облегчённо выдохнув, закрыв лицо руками, быстро пробормотала:

– Вот. Как дедушку. Я так дедушку целую при встрече.

– И после этого прячешь лицо в ладошки? – Говоря эти слова, Хумов нежно взял руки и отстранил от раскрасневшегося лица.

– Нет. От дедушки не прячу, – и снова опустила глаза.

– Значит, мы договорились. Вот и хорошо.

– Я постараюсь. Постараюсь за тебя не беспокоиться, если смогу.

На этот раз она вышла к ожидающему её Марку весёлая, и объявила о желании Сью познакомиться с ним, чему тот был рад из-за возможности не торчать часами на улице, а быть рядом с Ханой всё это время.



6.            
Хумов, давая согласие на личное знакомство с Марком, понимал о дополнительной опасности для себя, ведь Марк может при близком общении догадаться кто скрывается под маской Сью. Он
пошёл на риск исключительно ради Ханы и заранее предупредил: он для Марка – её подружка Сью, а про борца за экологию, ставшего для Марка героем, она знает не больше, чем сам Марк и Сью вместе взятые.



На следующий день Хана представила Марка.  Сью одарив гостя своей очаровательной улыбкой, произнесла:

– Мы с Ханой подруги, и я буду рада, если ты, Марк, сможешь настолько же понимать и любить её, как и я.

– И даже больше, – нашёлся с ответом, тот, заметно покраснев и все трое рассмеялись. 


В последующих довольно частых встречах, Сью-Хумов тратил не мало энергии, ума, энтузиазма, на разжигание взаимной любви между Ханой и Марком и это вскоре начало давать свои плоды.

Сью-Хумов умело выделял достоинства обоих, то и дело восхищаясь незаурядным умом Марка или необыкновенной интуицией и поэтическим даром Ханы, которая, купаясь в обильных флюидах двухсторонней любви, расцветала на глазах, светилась счастьем.

Им было хорошо вместе. Очарованные друг другом, они радовались общению, шутили, придумывали всевозможные игры и забавы, демонстрировали исключительное доверие и приязнь.

Казалось, трое молодых людей обрели ту степень счастливого состояния, определяющегося взаимной любовью, после которого никакое иное дружеское общение не может конкурировать, не имеет даже права на конкуренцию. Это было время их расцвета, вершина их эмоционально-чувственного переживания, наполненного одной из самых животворящих ипостасей – любовью!

Ни тени превосходства, что частенько омрачает дружбу, не мелькало между ними. Они целиком и полностью приняли друг друга такими, какие они есть. Не то что слово, взгляд, вздох, движение воспринимался каждым восторженно, поощрительно, радостно. Если и можно было представить себе выражение: не разлей вода, так это глядя на них, когда они находились вместе. Каждый хотел другому доставить как можно больше приятных минут, проявляя внимание и поистине великосветскую предупредительность.

Если же кто-то из троих отсутствовал, нарушалась некая невидимая гармония, как будто вынималась важная часть из целого.

Так могло показаться со стороны. Таким образом желали поддерживать свои отношения все трое, в равной степени заинтересованные друг в друге по разным причинам, о которых они вполне догадывались, но не хотели серьёзно задумываться над ними.   

Однако, всё чаще и чаще Хана стала замечать: Сью, то прихрамывает, то слегка морщится при резком повороте шеи или руки, но она не решалась задавать вопросы, понимая откуда ветер дует, заранее предполагая некоторое недовольство со стороны подруги.

Среди проблем, волновавших их, едва ли не на первом месте, стояла проблема экологии и выживания человечества в усложняющихся условиях жизни вследствие ускоряющегося научно-технического прогресса, влекущего за собой соответствующие последствия, с которыми было уже невозможно справляться, дабы не навлечь ещё более непредсказуемые последствия. 

– Мы сами себя погубим. Я имею ввиду цивилизацию землян, – задумчиво смотря в какую-то одной ей доступную даль, часто говорила Хана.

– Не стоит так грустно. Не одни же мы обеспокоены такими проблемами, как глобальное потепление, космический мусор, озоновые дыры, экологическое загрязнение, бионика, искусственный разум, инопланетная жизнь и т.п.

Мне так же интересны, например, понятия: время, Вечность. Это нечто захватывающее меня целиком, когда я думаю об этом. Представьте только себе – вечность. Нам с нашими жалкими, мизерными проблемами, с жизнью, заканчивающейся настолько быстро, что не успеваем ничего понять и… вечность. – Марк взволнованно заходил по комнате, остановился, окинул друзей горящими глазами, продолжил:

Помните у Бродского: «Взгляд во Время – это взгляд вверх, вглубь Вселенной, в смерть. Время есть мясо немой Вселенной.» Время есть мясо. Не кажется ли вам, что звучит достаточно странновато.

– Он выразил не менее глубокую мысль и при том в поэтической форме:

«Время больше пространства.
  Пространство – вещь.
  Время же в сущности, мысль о вещи.
  Жизнь- форма вещи…». – Получается: время – мысль о пространстве. – Вступила в диалог Сью.

– Ну да! Конечно. Человек задумался об изменениях, происходящих вокруг него и с ним и назвал – это временем. Благодаря времени и происходят изменения, а наблюдать эти изменения возможно только в пространстве, т. е. мысля о пространстве, – подхватила рассуждения Сью Хана.

– Опять же, наши рассуждения – суть наших прежних занятий философией.

– А высказывание Эйнштейна меня просто убило, продолжила Хана: «Для нас, убеждённых физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим, не более, чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая.», – это означает, не более и не менее того, что всё существует всегда и одномоментно. Выходит, всё уже есть, ничего нельзя изменить. Это как ледяная глыба, образно говоря?

– Да уж… Мозги выворачивает наизнанку. Я тоже над этим думал. Надо быть Эйнштейном, чтобы такое выразить. Я, девочки, теряюсь, просто теряюсь. Это даёт право считать возможным путешествовать во времени.

– А мы успели совершить путешествие. Или это было не во времени. А, Сью?

– Совсем не понимаю о чём ты, Хана говоришь.

– Но как же? Разве не помнишь?

– Нет.

– Меня больше волнуют опасения Стивена Хокинга, заявившего в начале ХХ1 века о том, что человечество неминуемо ожидает гибель в результате ядерной войны, глобального потепления или генетически спроектированных вирусов, – и Сью вывив с компьютера на экран информацию, представила картины удручающего будущего, вызванного заявлением Хокинга.

– Ну да. Я знаю. Хокинг заявил в начале двадцать первого века о необходимости переселения на другие планеты, иначе цивилизация землян прекратит своё существование. 

– Миром движет жажда наживы, – кивал согласно Марк, – ни супермощные пылесосы-уборщики, шныряющие по улицам городов и, якобы, очищающие воздух от сверх допустимых вредоносных примесей, ни ежегодные высаживания лесных плантаций, ни запрет на пользование химическими удобрениями, заменяя их натуральными, не в состоянии спаси положение вещей…

– Да, да! Мы это знаем. Растёт число людей с нервно-психическими заболеваниями. Моего дедушку очень это беспокоит, – нахмурила брови Хана.   

– Да уж. Растёт… Дальше некуда, а также число уродов от употребления наркотиков, – авторитетно заявил Марк, продолжая ходить, размахивая рукой в так слов, как бы подчеркивая весомость высказывания.  – Я не призываю обратно к сохе, я говорю: пора нам опомниться и серьёзно задуматься к чему наша цивилизация движется. Но люди не хотят думать о своем будущем, будущем детей, внуков. Он раскраснелся, глаза его оживленно блестели, и он был красив красотою юности, энергией, истекающей из его тела. Уму нравилось внимание двух очаровательных девушек, нравилось, что он может блеснуть перед ними знаниями, почерпнутыми в результате неустанных ночных бдений за компьютером.   

– Но созданы ведь партии, например, «береги природу», «Слеза воды» и другие, – страстно вступила в разговор Хана. Не все люди утратили бойцовые качества, перестали протестовать против загрязнения окружающей среды.

– Да нет! Никак нет. Инициативы партий по оздоровления природы проводятся и находят поддержку, но остаются каплей в океане. Представь себе цивилизацию, как огромную машину. И вот – эта махина разогналась и её ничем не остановить. Шарики, винтики, колесики выскакивают, открываются многочисленные дверцы – огромные и совсем малюсенькие, вылетают стекла, она гремит, пыхтит, тарахтит, но продолжает двигаться, так как пущена по наклонной плоскости. – Марк покраснел от удовольствия произнесенной речи и победоносно взглянул на слушательниц.

– По наклонной? – неуверенно протянула Хана.

– Ну хорошо. Представь, что махина поднимается со скрипом, грохотом скрежетом в гору в то время у неё все время что-то ломается и на ходу идет активный ремонт и делается все возможное и не возможное для продвижения вверх этой махины, а она норовит скатиться вниз и скатывается время от времени и так далее. Выходит, как в Античных мифах – Сизифов труд.

– Меня не устраивает ни первая, ни вторая картинка. Цивилизация не бездушная машина, а сообщество мыслящих, талантливых, развивающихся людей. –

– Чем богаты, – развел Марк руками.

Сью, как правило не вступала в подобные разговоры, а только улыбалась, изредка кивая головой, в знак согласия. 

– Ничего не поделаешь. Ни место. Ни время мы не в силах выбирать. Нам ничего иного не остается, как принимать действительность такой, какая она есть и, по мере сил стремиться хоть на чуточку её улучшить.
Если каждый будет так думать – улучшить. Не сломать, разбить, уничтожить, а сделать лучше. Вырастить дерево, цветок, украсить вокруг, очистить и так далее, чтоб было тепло и уютно жить.

– Марк, но ведь ты только что сказал, что махина, то есть цивилизация, запущена, движется и её уже невозможно остановить. – Произнесла недовольным тоном Хана. Её вовсе не воодушевляла перспектива движущейся к неизбежному концу цивилизации и ей хотелось всеми силами добиться от Марка опровержения его концепции.

– Да, к сожалению, остановить невозможно. Все эти бесчисленные и успешно налаженные связи, как в экономическом, так и в политическом плане, не дают тем не менее возможности уверенно смотреть в завтрашний день. Я думаю, все началось очень и очень давно и началось из-за денег, соблазна деньгами, что стала мощным порабощением человека человеком. Созданная инфраструктура, в широком смысле, является средой обитания, удовлетворяющей все возрастающие потребности человека, причем, эти самые потребности навязываются человеку с помощью известных средств массового воздействия и, скрытых, невидимых, проникающих в подсознание. Манипуляция сознанием приобрела невидимые формы, так бы я выразился. Поневоле начинаешь всерьез верить в Высший Разум, или Бога. Только не понятно какой замысел у этих Высших сил?

– Как бы человек не стремился постичь Бога, ему невозможно это сделать, ибо процесс восхождения происходит настолько замедленно, что уловить изменения за одну жизнь пока никому не удавалось. Веди мы не можем понять даже собаку, кошку, цветок, минерал, воду, камень. Землю. А есть еще много чего. Ну там вирус, микроб, бизон, наконец. Конечно же многообразие и бездонность окружающего мира бесконечно изумляет. Про Вселенную и говорить не приходится. Развитие науки и техники нельзя затормозить. А ты, Марк, как мне кажется, усугубляешь положение нашей цивилизации, сводя все к денежному потоку.

– Тормозить или затормозить, – перебил рассуждения Ханы, Мак.

– Не цепляйся, пожалуйста, к словам. Ты отлично понимаешь о чём я говорю. Вследствие развития науки и техники человечество победило многие болезни, тем самым продевая жизнь, научилось латать озоновые дыры, осуществляет полёты и переселение на Марс робототехника стала доступна каждому желающими, наши машины и средства воздушного передвижения, используют экологически чистую энергию, увеличивается продление жизни человека.

– Всё, всё. Это всем известно. Но ты подумай: сначала человечество создает проблему, потом с огромным трудом её пытается решить. Я уже не говорю какими денежными средствами не наше же поколение эти проблемы создало.

– Не волнуйся, наше поколение сумеет создать не меньше проблем для последующего поколения. Скажи мне – остался ли хоть один квадратный километр, куда не ступала нога человека?  Изрыли, загрязнили, извели все, можно. Земля стонет, предостерегает, ждет от человека разумного поведения.

– Согласна, совершенно согласна с Ханой, – неожиданно вступила в разговор Сью.

– Подождите, подождите, девочки. Вы чересчур эмоциональны. Я не высказываю своего, так сказать, мнения в чистом виде. Информацию я получил из проблемных статей, только и всего. Об этом пишут, эти проблемы вызывают беспокойство многих, но каким образом их решать, не имея средств? Получается звон пустой.

– Но почему? Рано или поздно можно же достучаться до сильных мира сего.

– Спасибо, Марк. Твой горячий отклик на насущные проблемы возвышает тебя в моих глазах и, думаю, в глазах Ханы тоже. Ведь правда?  – Сью переглянулась с погрустневшей девушкой, и та улыбнулась. – Не стоит Хана портить нервы и расстраиваться из-за того, что ты не в силах изменить в данный момент. И потом, не кажется ли вам, что с годами мы все меньше и меньше времени будем уделять проблемам, не касающимися в данное время нас? Мы с ними примиримся, как, впрочем, и со многими другими.

Теперь Марк с Ханой переглянулись, выражая удивление сказанному Сью.

– Возможно. Возможно, – смущенно пробормотал Марк, – но мне бы очень не хотелось, чтобы со мной такое произошло. Ия, в некотором роде, попытаюсь этому сопротивляться. Возможно у меня будет меньше времени, энергии, но желание, я думаю, должно сохраниться как-то помочь, что-то сделать полезное. В общем, думать об этом буду и постараюсь каким-то образом действовать. Ну, хотя бы писать о возникающих проблемах. Нет. Желание сохранится. Желание сделать вклад в улучшение экологии окружающей среды

– И у меня тоже. И я буду стараться в этом направление действовать. Пока не знаю каким образом, но обязательно буду.  – Тихим, торжественным голосом проговорила Хана, словно давая клятву себе и своим друзьям. И Сью, уловив тон Ханы, предложила всем троим пообещать друг другу, что они на всю жизнь запомнят этот разговор и будут в дальнейшем помогать людям и природе выживать в усложняющихся условиях. Они, словно в романе Дюма «Три мушкетёра», соединили руки и произнесли слова клятвы вслед за Сью,
Обещали содействовать жизни на земле и внести свой вклад в её сохранение.

С этого дня все трое начали активно собирать информацию о экологически неблагоприятных условиях и отмечать эти районы на карте. Они были поражены быстроте появления отметок и увеличению перечня условных обозначений.   

Марк, желая получить одобрение Ханы, часами просиживал за компьютером, вылавливая тревожную информацию. Трое друзей всё глубже погружались в проблему. Хана вызвалась полученную информацию анализировать и тоже часами не отрывалась от интернета. Сью всё чаще и чаще исчезала по своим таинственным делам. Общее дело ещё больше привязало их друг к другу и теперь уже, как им начало казаться, на всю жизнь.

    

7
Не везло Смакову с того самого дня, когда он приставил дуло пистолета к виску. Однако после того рокового момента он начал более стойко выдерживать неприятности, умело отмахиваясь от них, как от надоедливых мух, не унывал и перестал бояться самого худшего: потерять работу. «Ну и пусть, – думал он, – надоело тянуться из последних сил, ходить по струнке и все время бояться высказать свое мнение. Даже если случится, можно заложить дом, купить маленькую квартирку, найти любую другую работу, ну, хотя бы, возвращать роботов в строй. Он сможет это делать. Обычный ремонт. Ничего сложного»
Как-то за ужином, он высказал свои соображения по этому поводу, и Лира согласилась с ним. Вяло жуя ананас, она тихо сказала: «Конечно, дорогой, главное здоровье. Проживем как-нибудь. Да и Марк уже, можно сказать, вырос.»  И Виктор Арнольдович на некоторое время успокоился, думая: «Как все же хороши иметь верную, любящую спутницу жизни – это самое большое счастье. Вот и Марк в последнее время изменился в лучшую сторону. Заходит по вечерам сказать спокойной ночи, рассказывает о делах в колледже. Надо бы мне найти время и поговорить с ним. Может быть у него возникли проблемы. Да нет. Какие могут быть проблемы в таком возрасте? Разве что влюбился. Вот это проблема. Первая любовь переживается в юном возрасте остро и как бы сын не получил психологическую травму. Мало ли чего.»

Мысль о том, что его сын влюбился, странным образом взволновала Виктора Арнольдовича, живо напомнив ему первую любовь и связанные с ней чувства. И вот в один из вечеров Смаков окликнул вернувшегося домой Марка, сказав, что им надо поговорить. На что Марк согласно кивнул и последовал за ним в кабинет, а следом за Марком и Чарли, радостно виляя хвостом. 
Виктор Арнольдович потрепал любимца за ухом и тот довольный вытянулся у двери. Отец с сыном уселись на кожаный диван.
После небольшой паузы, в которую Чарли успел переместиться от двери и улечься у ног хозяев, положив большую голову на передние лапы, Виктор Арнольдович начал говорить, подбирая слова:

– Давай потолкуем, как мужчина с мужчиной. Ты уже стал, совсем взрослым, хотя я продолжаю видеть тебя маленьким мальчиком и мне, как и раньше, хочется тебя оберегать. В последнее время ты сильно изменился. Занимаешься фитнесом, начал бегать, меньше проводишь времени за компьютером, куда-то надолго исчезаешь. Все говорит за то… как бы это сказать? Извини, но не влюбился ли ты? Нет, нет! Можешь не отвечать. Прости, я не хотел тебя поставить в неловкое положение. Я, между прочим, в твоем возрасте тоже влюбился и довольно сильно переживал. Даже очень. Это был жуткий период. Ну ты понимаешь… бессонные ночи, слежка, постоянное сомнение: любит не любит. В таком возрасте чувства обострены. Находишься на грани срыва. Да… вот так вот, сын. Но, как ты догадываешься, она не стала моей женой и твоей матерью. Первая любовь редко, крайне редко заканчивается благополучно. Ты собрался жениться?

– Я об этом как-то не думал, – покраснел Марк.
–   И хорошо. И хорошо. Думать надо прежде, чем решиться на такой ответственный шаг.

На самом деле Смаков не ожидал слишком легкого разговора. Мальчик не повторяет его. Он более рассудителен, выдержан, сдержан. Приободрившись, Виктор Арнольдович задал вопрос напрямую:

– А кто она? Конечно ты можешь не говорить. И все же… Она учится с тобой?
  – Как ты угадал? Она самая красивая, самая веселая, самая умная, – Марк преобразился. Глаза его излучали тепло и нежность, плечи расправились, весь он вытянулся, улыбка расползлась по его лицу и не собиралась исчезать.

– Я рад, рад за тебя. Только не сильно переживай, когда это кончится, – растрогался Виктор Арнольдович. 

– Что кончится? – нахмурился Марк.

– Не переживай, когда вы расстанетесь по какой-то причине. 

– О чем ты? Мы никогда не расстанемся.

– Не говори этого слова – никогда. Я тоже когда-то так думал и страстно верил в это. Но, как видишь… – Смаков поджал губы и многозначительно закивал головой, выражая тем самым сомнение и, в то же время, сожаление.

– Я уверен. Мне больше повезет, – холодно проговорил Марк, вставая.

– Нет, нет. Подожди, не уходи, я тоже думаю так. Тебе обязательно больше повезет. Мне, опираясь на личный опыт, хотелось тебя предупредить: надо быть готовым ко всему, тогда не так больно будет.

– С нами ничего такого не произойдёт. И не надо об этом говорить. – крепко сжатые губы говорили о желании скрыть нахлынувшие чувства, не дать им вылиться наружу и тем самым ненароком обидеть отца. Я не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь, – прочел Смаков в его глазах. Он было хотел погладить сына по голове, но не сделал этого, предвидя реакцию Марка. Возникшая пауза росла и росла, заполняя пространство комнаты.

– Погуляем с собакой. – Предложил неожиданно Виктор Арнольдович.

– С удовольствием, – согласно кивнул Марк.

Чарли тут же вскочила, завиляла хвостом и, взвизгивая, начала совать влажную морду в руки то сыну, то отцу.
Прихватив зонтики, они вышли из дома. Чарли, хорошо выдрессированная, шла рядом. Воздух наливался душным маревом. В ожидании грозы, тучи быстро темнели. Шли молча. Привыкшие к поверхностному общению, оба чувствовали некоторую неловкость, так как дистанция между ними не успела сократиться настолько быстро, чтобы стать дружбой. В этом не крылась причина разницы возрастной. По всей видимости, был упущен момент установки доверительных отношений и Смаков это понял слишком поздно, скорее всего сейчас, когда у него начало болеть сердце за будущее сына. Проглядел, проспал, прошляпил из-за своей всегдашней занятости работой, заботой, волнениями по службе, борьбой с подсиживанием и только теперь, освободившись от своего извечного страха перед будущим, Смаков обратив внимание на произошедшие изменения в Марке – влюбленного, взрослого, сформировавшегося человека, представшего перед ним иным, в некотором роде, посторонним, имеющим знакомую внешность, но с абсолютно другим, недоступным и непонятным внутренним миром. 

Порывы ветра быстро усиливались, сметая песок и мелкий мусор с тротуара, швыряя в лицо. Слетели листья и сухие ветки с деревьев. Марк поднял воротник куртки, пригнул голову. По асфальту застучали первые крупные капли. Раскрыли зонты, продолжая идти. Совсем рядом загремел гром и тут же блеснула молния.

– Гроза. Сейчас хлынет, – крикнул отец.
– Возвращаемся. А то промокнем, – отозвался Марк.
–Быстрее! – скомандовал Смаков.

Они повернулись и быстро пошли обратно. На углу при повороте к дому откуда-то взявшийся листок, кинулся, как щенок под ноги Марку и прилепился к его штанине. Он нагнулся, отлепил, встав спиной к ветру, развернул. На него смотрел молодой человек с голубыми глазами и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой.

– Что это? – спросил Смаков.

– Да так. Чей-то портрет. Развесили по всему городу, а тут прямо под ноги.

– А, этот, – хмыкнул Смаков и побежал к дому. За ним – Чарли с громким лаем. Марк последовал их примеру, предварительно аккуратно сложив плакат и сунув его в карман. Подбегая к дому, они все же успели попасть под ливень и изрядно вымокнуть.

– Спасибо за прогулку, – улыбнулся Марк, складывая зонт и вешая мокрую куртку.

Сверху спустилась встревоженная Лира.
– Тебя не затруднит, дорогая, приготовить нам чай, – обратился к ней муж.
– В такую погоду собаку из дома не выгоняют, а вы вздумали прогуляться. Не простудились бы. Скорее переодевайтесь в сухое, а я пойду чайник поставлю, – встревожилась Лира, направляясь в кухню.
– Когда мы вышли, было ещё ничего. Все равно Чарли надо было выгулять, – оправдывался Смаков, спеша следом за женой.

Марк поднялся к себе и первым делом достал влажное и помятое изображение молодого человека, расправил и клейкой лентой прилепил над своим столом. Глаза, улыбка… наваждение какое-то. Ему казалось, что он не только встречался, но хорошо знает этого человека. Но откуда он может его знать? Неужели этот портрет настолько намозолил ему глаза? Да нет, нет! Не может быть. Марк чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Это же брат Сью. Сюзанна – любимая подруга Ханы смотрела на него с портрета, улыбаясь необыкновенно притягательной, запоминающейся улыбкой. Могут ли быть настолько похожи люди, если их одиннадцать с лишним миллиардов? Его сестра? Они близнецы? Да. Они близнецы, – решил он для себя.  Но почему Сью ни слова не сказала о том, что её брата разыскивают?  Не доверяет? Боится за брата? Боится оказаться кончиком ниточки, за которую можно потянуть и размотать весть моток? А что Хана? Знает ли она об этом? Не может же она не придавать значения портретам, мелькающим повсюду. Неужели она не обратила внимания на поразительное сходство? А почему бы и нет. Ведь и он не обращал никакого внимания, пока этот портрет не прилепился к его брюкам. Маку захотелось тут же встретиться с Ханой и задать ей мучащие его вопросы. Нет, нет, не сейчас. Надо самому разобраться. Хане не понравится, если он навалит на неё свою головную боль. Марк взял себя в руки и со спокойным лицом спустился к родителям, которые сидели за столом, пили чай с клубничным вареньем, мёдом и овсяным печеньем.

На улице продолжало громыхать. Отец встал, подошёл к окну и констатировал: «Ну и льёт. Вы только посмотрите. Такого я давненько не видел. Как из ведра.»

Молнии разрезали небо ослеплявшими вспышками, освещая на мгновения панораму за окном, тянувшимся от стены до стены. Чарли лежала под столом и при каждом раскате грома, вздрагивала слегка поскуливая. Непогода ярким контрастом подчеркивала тепло и уютную обстановку. Это ощутили все трое и даже собака, с благодарной преданностью смотревшая на хозяев. Марк присел на корточки, погладил собаку по мокрой шерсти. В этот момент он вдруг ощутил общность кровных связей, единство троих и впервые от него отхлынуло постоянно сосущее чувство одиночества, затерянности в огромном непонятном, враждебном мире, наполнявшее его страхом. Как он мог подпустить к своей душе это изматывающее чувство, когда его отец и мать с ним рядом и частица каждого в нем, а он, в то же время, не одно и то же, что они, даже вместе взятые, а – другое, новое, но объединённое с ними на уровне молекул, генов, и всего комплекса таинства зарождения жизни. Родители опекали, баловали, иногда журили, сердились, выговаривали, мучали молчанием, осыпали подарками. Но ему казалось, что он существует отдельно от них, представляет из себя нечто ценное и они, благодаря этой ценности, которую так же осознают, как и он сам, возятся с ним, оберегают, проживают за него, а он воспринимает это само собой разумеющимся, приписывая своим необычайным свойствам, своей уникальности. «Боже мой! Да я же по сравнению с ними ничего не значу. Обычный оболтус воспринимающий родительскую любовь в аспекте повышения своей значимости. Родители меня вырастили, выкормили и только и даже за это заслуживают большого уважения, не говоря уже влиянии и
Формировании моего мировоззрения. Им я обязан появлением на свет, счастливым детством, путешествиями. Даже собакой. Для меня была куплена собака по первой моей просьбе. У родителей все более-менее определено. А каким образом сложится мое будущее? Не думаю, что им было легче. Нам только кажется, что мы можем воздействовать на обстоятельства. Напротив, обстоятельства складываясь, заставляют нас действовать тем, или иным образом. Оказываясь в ловушке, нам приходится принимать решение, от которого будет зависеть очень много в будущем.  И тут новые обстоятельства уже поджидают, захватывая в свои цепкие и душные объятия. Вот сейчас: он связан стечением обстоятельств через Хану с её подругой Сью.»

– Марк, Марк, – ласково склонилась над ним мать. – Ты что заснул? Налить тебе ещё чаю?

– Да, спасибо, – очнулся Марк от размышлений и повернувшись к отцу.  – Пап, ты не знаешь что-нибудь о человеке, которого разыскивают?
Отец отодвинул чашку и с любопытством посмотрел на сына.

– Там внизу, под фотографией написано.

– Да, я читал. И вознаграждение. За него предлагают слишком большие деньги.

– Ты что, хочешь заработать? 

– А почему бы и нет, – неожиданно для себя произнёс Марк.

– Так шансы твои равны нулю, можешь очень-то не беспокоиться.

– Да нет, пап. Я серьёзно. Мне интересно.

– Ну если серьёзно, то, как ты понимаешь, только для тебя одного и без права передачи третьим лицам. Этот молодой человек, сбежал при выполнении задания, вернее сдачи последнего экзамена.

– Только и всего.  А причина?

– Причина? Я думаю из-за неадекватной реакции при обследовании важного объекта. Нервы подкачали.


– Сбежал после провала экзамена. Очень странно. Но почему?

– Я же тебе сказал: у него нервы не выдержали. В результате возникла неадекватная реакция. Больше я тебе ничего не могу сказать. Не имею права.

– Ну сбежал. Ну ищут. Он что так уж опасен? – Продолжал недоумевать Марк.

– Не опасен бы был, не искали, – отец нервно забарабанил пальцами по столу.

– Неужели тебе так интересен какой-то там преступник, – подняла удивлённо Лира брови.

– У него лицо – располагающее… улыбка необыкновенная, – задумчиво произнёс Марк, представив перед собой Сью.   

–Улыбка, не скрою, восхитительная. Но ведь и очаровательные женщины могут быть преступницами, – пожала плечами мать, – Не заморачивай себе голову. У нас своих проблем хватает.

– Да какие там у нас проблемы. Вымышленные. Мы одеты, обуты, сыты, в своем доме, никто нас не разыскивает.

– Марк, – внушительно проговорил Смаков, – не нарушай спокойствия мамы. Не расстраивай её. Ты же знаешь: она эмоциональна, очень чувствительна. Не перечь матери. Понимаешь: на самом деле, у каждого человека свои проблемы, или ему так кажется, но это неважно, все проблемы в голове, будь они вымышленными или действительно носят объективный характер. Можно и незначительную проблему раздуть до глобальных масштабов. И что тогда получится?  Всё дело в том, насколько серьёзно мы относимся к проблеме, – продолжал развивать тему Виктор Арнольдович больше для жены, в порядке психотерапии, – нам ошибочно кажется: наши проблемы самые важные, насущные, забывая о том, что такие же проблемы испытывают люди, живущие с нами в одно время и будут иметь люди, которым суждено жить после нас. Одна из самых трепещущих на сегодня проблем – стремительное развитее робототехники. Тысячи и тысячи людей ежедневно теряют работу, садятся на пособие и не знают, что их ждёт завтра. Если это представить себе в красках, то твоя проблема покажется тебе до смешного мизерной, если не ничтожной. И вот с этой-то точки зрения к ней и надо подходить.

Лира, восхищённая красноречием мужа, улыбалась, согласно кивая головой. Марк же сидел нахохлившись, словно воробей на ветке во время дождя и хмурился. Ему было не по душе подобное обобщение: сравнение его проблемы с проблемами других людей до которых ему не было дела. Ведь сколько не думай: у других ещё хуже, легче самому не становится.

– Меня одно удивляет, – не успокаивался Марк, – почему его не могут найти? Ведь чипы пока никто не отменял.

– Ты прав, сынок. Но специалистам такого ранга чип ставится наружно. В определённых условиях, им требуется быстро скрыться из поля зрения. Так же таким лицам запрещено вводить нано частицы. Их данные не вносятся в единую информационную систему. Они – люди невидимки. Мы с тобой тоже не имеем ни чипов, ни нано частиц в нашем организме, но только благодаря моему служебному положению.

– Тогда понятно. Самое трудное для этого парня было принять решение. Когда сомневаешься, делается невозможным быстро действовать.

– Сомневаешься? Это хорошо. Намного хуже, когда наперёд всё ясно. Сомневаешься, значит – боишься наломать дров, заботишься о последствиях, анализируешь, то есть прибегаешь к помощи ума. – Смаков почувствовал сосание под ложечкой. Он-то знал: когда тебе приказывают, нужно выполнять, отбросив все сомнения, не размышляя и, как можно быстрее. – Исключение составляет, если ты получаешь приказ. Тут не до сомнений, – со вздохом закончил он.

– В этом случае, раз ты выполняешь чужую волю, с тебя и взятки гладки. Правильно? 

– В некотором роде, в некотором роде, – задумчиво произнёс Виктор Арнольдович, не желая дискутировать на эту тему.

Тем временем Лира начала убирать посуду со стола, бесшумно ставя чашечки на поднос. Неожиданно, как из-под земли, появилась весьма приятной женщины с голубыми глазами лет двадцати пяти, одетая в голубое ниже колен платье. Белоснежный с кружевами фартук и такой же белоснежный головной убор с расписными розами красного цвета прекрасно дополняли ансамбль, внося в него неотразимую привлекательность.  Женщина тихим мелодичным голосом с почтительным поклоном произнесла: «Разрешите, пожалуйста, помочь Вам и, осторожно приняв поднос из рук Лиры, спокойно пошла на кухню.

– Это ещё откуда? – Опешил Виктор Арнольдович. Чарли неохотно поднялся, приблизился к Вике. Та нагнулась и потрепала собаку за ухом. Чарли для порядка тявкнул и с равнодушным видом удалился, давая понять, мол, и не такое видали.

– Я думаю, дорогой, ты не будешь очень огорчен, узнав почему я взяла напрокат эту прелестную помощницу буквально на недели две, пока я не почувствую себя несколько лучше. Это оказалось совсем недорого. Если нам понравится модель, будет большая скидка. Её имя – Вика. Она отлично может общаться и помогать по хозяйству. Она снабжена эмоциональной сферой, поэтому ею нельзя командовать, давать нелепые задания, грубо общаться и т.п. Вика тут же выйдет из строя, а починка обойдется в копеечку. Прошу относиться к ней с должным уважением и быть предельно вежливыми. Противопоказано не только кричать, но и повышать голос в её присутствии. Дорогой, не смотри на меня такими глазами. Всего на две недели.

Бесшумно вошла Вика и обведя присутствующих своими голубыми глазами, обратилась к Лире:

– Лира, что мне следует сделать в первую очередь. Посуду я составила в моечную машину.

– Вика, сначала приготовьте, пожалуйста, постель для сна в нашей спальне. Ты же не будешь сегодня всю ночь работать? – тёплым, полным нежности голосом спросила Лира мужа.

Смаков замешкался с ответом, поражённый неожиданным новшеством, а больше всего женой, которая впервые приняла решение, не поставив его в известность.

– Виктор Арнольдович, – посмотрела на хозяина Вика умоляюще, – мне очень понравилась ваша семья и ваш замечательный дом. Разрешите, пожалуйста, остаться и разгрузить Вас и вашу семью от излишних хлопот по дому. Ваша жена в последнее время стала очень уставать и ей нужен длительный полноценный отдых. 

– Длительный? – только и успел пробормотать шокированный Смаков.

– Пока на две недели, Виктор Арнольдович. Всего да две недели. Лира, разрешите мне выполнить Вашу просьбу. Потом, как я понимаю, мне нужно приготовить постель для Марка. Всего доброго. Извините, я вынуждена вас оставить для выполнения моих служебных обязанностей, – и домработница удалилась с чувством собственного достоинства, оставив хозяев в размышлениях, противоречивших чувствам и оттого полных сомнениями.

Разговор оказался излишним и Марк, пожелав доброй ночи родителям, поднялся к себе. Прежде чем уснуть, он смотрел и смотрел на портрет, видя перед собой Сью. «Двойняшки они что ли?» – думал он засыпая.

Смаков далеко за полночь оставался сидеть в своем кабинете. Сердце его грызла ранее неведомая  за Марка. Он и в эту ночь остался спать на своем диване рядом со своей счастливой собакой, замиравшей в чуткой, преданной дреме.

Лира одиноко спала на огромной кровати, время от времени всхлипывая во сне.




8
Родители Ханы, обеспокоенные частыми отсутствиями и поздними возвращениями, начали расспрашивать где и с кем она проводит время, и она объяснила, что у неё появилась новая подруга Сью и ей с ней ужасно интересно. Николай, отец Ханы банковский служащий и мать Клара, руководитель компании «Новый стиль». Занимающейся выпуском аксессуаров для женщин, находились в состоянии хронического переутомления, однако при шли к согласованному мнению, что им не мешало бы познакомиться и посмотреть на эту Сью, для определения качества и степени её влияния на дочь. И Клара передала приглашение Сью на воскресный обед. Хана разволновалась не на шутку. В назначенный день, она поднялась ни свет, ни заря и решила воспользоваться аэромашину, имеющую разрешение двигаться, как по земле, так и воздушном пространстве, но в строго отведенное время, когда движение было минимальным. Воскресное утро и ранний час этому отлично соответствовали.

Хумова она застала совершенно спокойным, чисто выбритым, в отличном расположении духа. Хана взялась активно готовить его к визиту. Она заставила его переодеваться бесконечное количество раз, пока не остановила свой выбор на оранжевом костюме, блестящей желтой кофточке с глухим воротом, отделанным рюшечной окантовкой. Желтые сапожки на среднем каблучке, мягкий замшевый пояс цвета спелого каштана с узорчатой пряжкой, перламутровые пуговицы, огромные клипсы, закрывающие чуть ли не все ухо, удачно гармонировали друг с другом, демонстрируя хороший вкус и чувство стиля. В довершении ко всему, Хана водрузила на голову ярко зеленый парик с прядями, окрашенными в белый, розовый и ярко желтый цвет, последний писк моды, наклеила ресницы, подвела глаза, сделала отменный макияж и осталась довольна своей работой, внимательным, придирчивым взглядом, окинув Сью. Даже самый наблюдательный глаз, вряд ли бы заподозрил в долговязой молодой девушке мужские признаки, и, если бы даже очень захотел это сделать, то поневоле списал долговязость, несколько широкие плечи на усиленные тренировки в спортзале.  Маленькая сумочка в виде сердца, пронзенного стрелой, удачно завершала ансамбль.

– Сью, ты так мила, супермодна, что я перед тобой испытываю комплекс, как бы это сказать, Замарашки, что ли.

–   О, не стоит, дорогая! Ты самая красивая, самая необыкновенная, самая чудесная девушка на свете из всех, кого я знаю. Боюсь только, как отреагируют твои родители.

– Не беспокойся, Сью. Мои родители тебе понравятся. Они славные, простые и добрые, хотя и с заморочками: слишком серьезно относятся к работе и от этого, как мне кажется много упускают в жизни.

– Но только не свою дочь, – заметила Сью.

– Насчет меня, им надо успокоиться и все. Ты должна произвести на моих родителей хорошее впечатление.
  Как же? Как же? – забеспокоилась Сью, – я не знаю каким образом я должна это сделать. Как себя вести? О чем говорить?

– Меньше говори и больше улыбайся.

– Только и всего?

– Только и всего. Дай возможность им поговорить. И запомни: папу зовут Николай, а маму – Клара. Папу интересуют акции, путешествия. Он отличный фотограф. В молодости был. Даже в конкурсах участвовал. Маму – искусство. Отдает предпочтение импрессионистам: Сера, Ренуар, Клод Моне, Эдгар Дега и, конечно, эпоха Возрождения.

– У тебя не возникла мысль пригласить Марка?

– Зачем? – удивилась Хана.

– Рассредоточить внимание.

– Да нет же. Поздно уже, – отмахнулась Хана.

– Нет. Лучше в этот раз. Его присутствие исключит возможность слишком престольного рассмотрения моей особы.

– Боишься разоблачения? – Хана поднялась и нервно зашагала по комнате.

– Хочу хоть как-то прикрыть ложь, на которую мы сознательно идем. Тем более мои портреты всем примелькались.

– Да, ты права. Как я не раньше не подумала, - и Хана тут же связалась с мамой и попросила разрешения пригласить еще и Марка, объяснив, что они часто проводят время втроем, затем связалась с Марком. Таким образом, к обеду они явились втроем, что значительно улучшило положение Сью, не склонной к фальсификации по природе своей правдивости, умноженной на воспитание лучших качеств человека.   

– Вы учитесь в одном колледже? – спросила Клара, протягивая Сью охлажденные креветки.
Едва Сью открыла рот, соображая с ответом, как Хана, не задумываясь, выпалила:

– Сью закончила один из престижных колледжей и сейчас готовится к поступлению в университет.

– Это хорошо. А что вас интересует. Какое направление вы хотите избрать?

– Сначала она хочет присмотреться, прослушать общий кур, а потом решить. Её интересует философия, математика. физика, – затараторила Хана.

Отец удивленно поднял брови, посмотрел на жену.

– Думаю, правильно. Если есть сомнения, а они всегда есть при выборе профессии, – нерешительно произнесла Клара, после паузы добавив с мягкой улыбкой. – Значит, вы пока не определились?

– По правде говоря, не совсем, – Сью опустила глаза.

– Я вот тоже пока не решил. Самое трудное понять, чем хочется заниматься целыми днями и даже после работы. – Пришел на выручку Марк. – Вот вы довольны своим выбором, – обратился он к Николаю.

– Я?.. Как вам сказать? В некотором роде, не жалею. Достаточно надежно, банки пока никто не собирается отменять, относительно престижно. Мм… В общем, да.

– Вы сумели сделать правильный выбор. А я до сих пор маюсь, думая, чем бы заняться, чтобы не умереть от скуки.

– Ну, скука, молодой человек, дело преходящее. Она в той же мере посещает людей, увлеченных своим делом, как и охладевших к нему.  Как говорится, до скуки, как до седин доживешь. Только не стоит так уж её пугаться. Она, как дождь, приходит, уходит и снова возвращается.

– Понимаю, но мне бы все равно хотелось бы заниматься таким делом, которое бы меня полностью захватывало. По крайней мере, чтобы не винить себя позже, – не унимался Марк.

– Молодости свойственен максимализм. Жизнь, однако в больше степени состоит из нюансов, – вмешалась в разговор Клара, – Об этом прекрасно говорит живопись. Посмотрите, к примеру, на произведения импрессионистов. Какие там переливы цвета, какое изобилие полутонов, яркость и, в то же время, нежность, мягкость, частное подчинено целому и все плывет, перетекает, плавится. Ощущается знойное дрожание воздуха полуденного солнца. Так и в жизни: чем больше красок, тем насыщеннее, разнообразнее жизнь. Дело важно, но все же не стоит за ним терять аромат и колорит своего проживания, отдаваясь с максимальным пылом своей работе. Извините, пожалуйста, за столь длинное высказывание, – улыбнулась Клара, играя серебряной ложечкой холеными, тонкими пальцами, – Мы имеем разные интересы, – кивнула она в сторону мужа, – но это не мешает нам жить дружно, понимая и разделяя увлечения друг друга. 

– Из последних моделей аэромобилей, я отдаю предпочтение фирме «Ждек». Компактная, весьма удобная машина с прекрасной отделкой в салоне. Компьютеризованное управление. Взлёт мягкий, почти бесшумный, плавный набор скорости и такое же плавное, точное снижение, заканчивающееся посадкой без единого толчка. Притом, замете, летит по самому верхнему уровню. Защищена автоматически разрывающимся парашютом, аварийными подвесками, выдвижным тамбуром и жалюзи при посадке на воду, в случае необходимости. Высший класс! Вот моё хобби.

– Я передам отцу, чтобы он обратил внимание на эту модель, – вежливо улыбаясь, произнес Марк.

– Могу отправить рекламный проспект, – охотно отозвался Николай, – Ваш отец не пожалеет о своей покупке.

– Я скажу отцу. Думаю, ему будет интересно, – кивнул головой Марк с почтительной улыбкой.   

Обед подошел к концу. Гости поблагодарили хозяйку и Хана отвела их в свою комнату, предложив посмотреть фильм, снятый ею. Марк и Сью сели на мягкие пуфики по разным концам комнаты, приготовившись к просмотру. Хана прикоснулась к экрану компьютера, переводя изображение на центр комнаты.

– Больше, меньше, – оглянулась она на друзей.

– Так хорошо, – в один голос согласились гости.

На экране появилось смеющееся лицо Ханы.

– Это я, Хана. Мне сегодня исполнилось двенадцать. Много? Мало? По-моему, достаточно. Пора начать, что к чему и зачем я появилась в этом странном, непростом, заманчивом мире. Если честно, мне совсем не хотелось здесь появляться. Я об этом подумала в первый раз, когда сильно заболела и мне стало очень плохо ночью. Как я теперь понимаю, это был кризис. Я открыла глаза. Мое тело горело огнем. Во рту пересохло. Мне не хотелось тревожить маму. У нее в это время возникли проблемы с поясницей и она, приняв лекарство, крепко спала. Неожиданно я увидела себя со стороны. Не понятно чьими глазами, Мое сознание, отделяясь, поплыло медленно вверх. Оно, по всей видимости, раздвоилось, одновременно наблюдая: в теле – за удаляющейся частью, а удаляющаяся часть – за телом. Это был мой первый опыт понимания: тело и мое сознание не одно и тоже. Сознание может обходиться без тела. Вопрос только насколько долго. 
               
Хана приостановила видео и, извинилась, сказав, что ей надо спуститься вниз и помочь маме, вышла из комнаты, бросив на ходу: «Развлекайтесь. Я скоро вернусь», – вышла из комнаты.
Марк, недолго думая, приблизился к Сью и стянул парик с ее головы. Сью замерла, посмотрела в глаза Марку и тихо, без раздражения произнесла:

– Я предполагал, что ты рано или поздно сделаешь это, но лучше бы не здесь и не сейчас.

– Хана знает про тебя? – глухо проговорил Марк, протягивая парик.

– Да. С самого начала.
Хумов взял парик из руки Марка, повертел в руках, словно раздумывая нужен ли он, затем подкинул вверх и, поймав, нахлобучил на голову.

– Не считаю себя преступником, проговорил он, в упор глядя в глаза Марку. Тот не выдержав взгляда, отвел глаза.

– Мне тоже не совсем понятно, – не отводя взгляд от окна, задумчиво проговорил Марк.

– Как ты догадался?

– Совсем случайно. Два дня назад. Твой портрет сорвало ветром. Я принес его домой, повесил над столом в моей комнате и неожиданно обнаружил сходство, но я подумал – ты его сестра, а сегодня за столом засомневался и решил проверить.

– Положено солидное вознаграждение, – скупо улыбнулся Хумов.

Марк встал, потер руки, провел ими по волосам, снова сел. Произнес не своим голосом:

– Да как ты такое могла подумать. Извини, мог?

– Констатировал факт. Не думаю, что между нами все может оставаться по-прежнему. Сегодня ночью, я должен исчезнуть. Позаботься, пожалуйста, о Хане. Ей будет тяжело перенести нашу дружбу при моем неожиданном исчезновении. 

– А зачем тебе, собственно исчезать? Ты боишься чего-то?

– Нет. Вовсе нет… но если ты меня рассекретил, где гарантия? Другой тоже сможет это сделать. За вознаграждение. Затея с переодеванием перестает работать.

  – не стоит волноваться. У меня это произошло совершенно случайно и только потому. что мы достаточно долго общались.

– Понимаю, понимаю. И все же не стоит испытывать судьбу. Не будем посвящать Хану о твоем разоблачении. Идея с переодевание принадлежит ей. Не стоит ее огорчать в неудаче замысла.

– А ты, я думаю, прав. Я же говорю – пусть все останется по-старому.

– Хорошо, – согласился Хумов, – пусть пока все останется по-старому. Надо осторожно подготовить Хану, пока есть время. И все же, прости меня Марк, мне придется в скором времени исчезнуть и, боюсь, навсегда.

– Что ты собираешься делать?

– Пока ума не приложу. Чувствую одно: время отдыха и приятного время провождения на исходе.

Когда Хана вернулась, она ничего, кроме некоторого, едва заметного отчуждения между друзьями не заметила, но это показалось ей естественным, так как лишний раз показывало их отношение к ней. Она хорошо понимала: она и только она является скрепляющим стержнем их любви и дружбы.



9
Молчание. Надо отдать должную дань этому замечательному, мудрому свойству, которому следует обучаться всю свою жизнь. Молчание гасит вспышку внезапного раздражения, гнева позволяя говорящему выплеснуть накопившийся отрицательный заряд энергии, не давая возможности затаить обиду по причине потухшего костра, в который не подбрасывают поленья. 

Антонина Михайловна набрала номер Милы. На экране появилось несколько растерянное, милое лицо.

– Здравствуйте, Мила. Вы меня помните? Извините за беспокойство. Я обещала помочь Вашей подруге…

– А…это вы. Я, уже перестала ждать. Нине чуть лучше и все же я за нее продолжаю беспокоиться. Вы, как в воду глядели. Сегодня как раз собираюсь ее навестить. Рассказала ей про наш разговор. Она горит нетерпением встретиться с вами.   

– Отлично! И я сегодня свободна. Вернее, у меня продолжительный отпуск. Мне бы хотелось его провести где-нибудь в достаточно тихом месте.

– Княжеское и есть то самое тихое место.

– Тогда собираю сумку и в путь?

– Я за вами заеду. Куда прикажете?

– Стеллу напротив главного вокзала знаете? Ой, что это я? Кто ее не знает. Во сколько вы можете там быть?

– Через три часа устроит?

– Вполне. До встречи, Мила!

– До встречи. Антонина Михайловна.

– Договорились. Буду ждать. И зовите меня просто Антонина.

– Ах, да. Вы же просили об этом. Хорошо. Антонина, постарайтесь не опаздывать.

– Что вы, дорогая, ни в коем случае.

После этого разговора, Антонина Михайловна одела шляпку, взяла за ручку большую сумку, даже слишком большую и вышла из квартиры, закрыв пластиковой картой замокю Спустившись на лифте вниз, она подошла к консьержке, передала ей пластиковую карту и два конверта, сказав, что один следует передать хозяйке Мэри, а другой девушке по имени Хана.

– Вы съезжаете? – безразличным тоном проговорила женщина, не отрывая от компьютера глаз.
– Да. Но возможно еще вернусь. В конверте для Мэри оплаченные счета.

– Счастливого пути. – оторвала, наконец, женщина глаза от компьютера и Антонина увидела на ее лице вежливую, профессиональную улыбку, а в карих глазах мелькнул веселый огонек, но тут же пропал. Глаза с темной радужной оболочкой снова стали холодными, невидящими, погруженными в свой мир, мир иллюзий очередной игры? Скорее всего. Так особо срочных дел не предполагалось.

Антонина подошла к стеле. Неподалёку стоял совсем юный парнишка, прячущий за спиной скромный букет, нервно вертя головой в разные стороны. Та, которой предназначались цветы видно изрядно опаздывала. Заметив взгляд Антонины, парнишка вяло улыбнулся, для порядка с минуту переминался с ноги на ногу, затем тяжело вздохнув, медленно пошел в другую сторону от вокзала. Антонина, услышав сигнал, поднесла к уху видеофон. Мила просила ее подойти к машине, которая припаркована на десятом уровне, секции № 1557, извиняющим голосом добавила. Что в это время запрещено останавливаться вокруг стелы. Антонина поблагодарила и сказала, что она уже идет к машине.  Перейдя улицу, Антонина снова обратила внимание на мальчишку. Тот запихивал букет в мусорный бак, предварительно обрывая головки с некоторым остервенением. Из его глаз капали слезы. «Слабый пошел человек. Нервный, нетерпеливый, но и умеющий», – подумал Хумов, почему-то испытывая жалость к этому подросткового вида пареньку. Ему и себя захотелось пожалеть. Решив срочно уехать, Хумов понимал насколько тяжело ему будет без Ханы. На сердце впервые было неспокойно, несмотря на применение методики по переключению сознания на новый вид деятельности, направленной на помощь подруге Милы. Слово надо сдерживать.

Антонина, запретив себе думать о Хане, поднималась на десятый уровень огромной платной стоянки. Определив направление номеров, она пошла мимо стоящих ровными рядами машин разного цвета, разной стоимости, разного размера. Мила уже махала ей рукой, крикнув: «Антонина! Сюда, сюда!» Антонина еще издали заметила произошедшие перемены в ней. Сегодня это была совсем молоденькая девочка, почти подросток, без грамма косметики. Распущенные волосы бело-синими прядями, волной ложились на хрупкие плечики. Голубая юбка чуть ниже колен и белая кофточка очень ей шли. На ногах были мягкие тапочки голубого цвета с белой отделкой. Мила, радостно поприветствовав, предложила занять место рядом с ней, на что Антонина мягко отказалась, сославшись на желание немного расслабиться перед встречей с Ниной. Между тем машина покидала гараж и механический голос пожелал им доброго пути. Путь их лежал за город. Послеобеденное время благоприятствовало быстрому передвижению по односторонней полосе. Прохожих на улицах было мало. Попадались редкие велосипедисты в красочной и яркой экипировке. День разгулялся и обещал голубое небо, солнце и легкий ветерок продлить до заката. Мила, едва они выехали на хайвэй, переключила машину на автоматическое движение и, повернувшись к Антонине, желая поболтать, с удивлением обнаружила ее спящей. Несколько разочаровавшись в невозможности скоротать время в беседе, ей ничего не оставалось делать, как прибегнуть к простому, часто употребляемому способу само развлечься: использовать наушники и поискать занятное видео, время от времени поглядывая в зеркало в ожидании пробуждения пассажирки.

Антонина не спала. Ей необходимо было время для накопления энергии, медитации и размышления о резко изменившейся ситуации, которую несомненно вызвал он, Хумов, ставший на время Антониной. Этот маскарад ему начал надоедать. Его бессознательное «Я» уже не первый раз выталкивало в сознание зыбкую гибельность его кажущегося устойчивым, хотя бы на некоторое время, положении, которое его сознательное «Я» хотело продлить на сколько возможно длительный срок, чем он и занимался последнее время. Марк вычислил его и признался в этом. Мог бы просто донести, получить деньги, но он почему-то осуществил проверку, сдернув парик с его головы. Теперь убедившись в своих домыслах, ничего не стоит выдать его, тем более, что он влюблен в Хану, а теперь, когда у него появился соперник в лице Антонины – Хумова, полагаться на его душевные качества было бы по меньшей мере глупо. Свои чувства по отношению к Хане следует закрыть на замок и спрятать глубоко в подсознание, а из прямо скажем, тупикового положения, выбираться самому и полагаться единственно – на себя. Ханы бы его никогда не предала. Он в этом уверен на все сто процентов, чего нельзя сказать о Марке, ставшим отличным помощником, можно сказать даже искренним, преданным другом, если бы… Нами играет случай. Раньше называли – проведение, сейчас другой подход: мы сами играем своей судьбой и судьбами других, нас окружающих, а там по цепочке другими людьми. Каждый встроен в игру, или ему приходится встраиваться поневоле, одновременно участвуя в сои играх. Он встроился в игру Ханы. Она дала ему номер для связи, она смеялась, говорила чепуху, а за эти м он прочитал ее посыл призыва к дружбе, любви. Он тоже захотел любви. С этого начался провал. Не будь этой роковой встречи, сейчас он подлетал бы к Марсу и все пошло бы таким образом, каким и должно было пойти. Он с детства себя готовил к трудной опасной профессии, профессии спасателя. Благородная профессия, благородные мысли, благородные, реальные действия: помогать, спасать людей, приходить на помощь в трудную минуту.  У Ханы наступят трудные дни. Он это предвидел и поэтому согласился на визиты Марка, заранее зная, чем это может кончиться. Поэтому-то всеми силами старался привлечь ее внимание к Марку, стараясь влюбить в него Хану, страдая при этом. Ведь она стала для него дороже жизни. Дороже жизни. Дороже жизни. Да Это так. иначе бы он не ехал сейчас, вернее не убегал бы, с одной целью отвести от Ханы малейшее подозрение на сообщество, отвести от нее, связанные с ним серьезные неприятности. Надо было сразу отказаться от возможности любых отношений с этой девушкой. Он бы нашел способ выпутаться и не мучился бы сейчас угрызениями совести тревогой за Хану. За Хану, не за себя.

– Вот мы и прибыли, – улыбаясь, открыла дверцу Мила.

– Уже? – сделала удивленные глаза Антонина, выбираясь из машины.

– Нина ждет нас. Я с ней связывалась по дороге. Она живет одна, после несчастья с мужем. Это она так говорит. На самом деле, его завербовали, ну, это, как сказать?  Уговорили, нет, скорее воздействовали внушением, а может и гипнозом, лететь на Марс. И вот от него ни слуху, ни духу уже более пяти лет. Она все ждет, надеется. Главное – вестей нет. Куда делся человек, никому не известно. Посредническая фирма, это сотворившая, исчезла бесследно. Запросы на Марс ни к чему не привели, кроме как такой человек не значится. Почему я вам это говорю, понимаете? Для Нины это болезненная тема и лучше ее не затрагивать при разговоре.

– Спасибо. Мила. Я понимаю. – проговорила Антонина, устремляя взгляд на дом, к которому они неторопливо подходили. Дом оказался двухэтажным, окрашенным в розовый цвет. Вокруг него по кроям дорожки высились две ели, стоящие подобно охранным великанам. Под окнами красовались кусты роз, цветущие красными, розовыми, желтыми и белыми цветами. Антураж вместе с домом странным образом производил кукольное впечатление, если представить вид сверху, но и без этого представления картина вызывала ощущение детской незащищенности. Остановившись перед дверьми, Мила произнесла, устремив взгляд в видеокамеру: – Рол, мы пришли навестить хозяйку.

– Приветствую вас. Нина вас ждет в спортивном зале. Проходите, пожалуйся.

– Спасибо! – любезно поблагодарила Мила, и они вошли в небольшую прихожею освещаемую большим окном, расположенным над входной дверью. На стенке слева была изображена планета Марс и летящей к ней космический корабль под названием «Смелый». Изображение было забрызгано красящим веществом, вызывая ассоциацию детских боев, пулявших водяной краской. Мила улыбнулась, глядя на Антонину и, махнув рукой. Пригласила, следовать за ней. Они спустились по пластиковым ступенькам в полуподвальное помещение, где располагался спортивный зал и увидели Нину, которая тут же отошла от тренажера и поспешила к ним. В легкой розовой кофточке и коротких белых шортах. С распущенными до плеч белокурыми волосами, голубыми глазами, серьезными с тенью трагичности и туманной глубины, она казалась девочкой неожиданно быстро повзрослевшей и от этого несоответствия детскости и взрослости, вызывала, если не жалость, то щемящее сердце сочувствия у человека, обладающего эмпатией.

– Спасибо, Мила! Рада видеть. Я вас ждала.

– Это Антонина Михайловна, – представила Мила гостью.

– Очень приятно. Нина. – Голос у нее оказался грудным, неожиданно по-женски мягким, глубоким.

Нина пригласила гостей отобедать, и они прошли в просторное помещение с белыми стенками, полом, потолком, мебелью. В центре на круглом столе стояла приготовленная еда. Робот придирчиво осматривающий сервировку, приветливо поздоровался, пригласил занять места. Перед Антониной оказалась пиала со слегка желтоватой маслянистой жидкостью, в которой плавали мелкие кусочки овощей. Нина подняла удивленные глаза на Верону. Та невозмутимо сообщила о вкусовых предпочтениях гостьи, о которых узнала, обратившись за советом к большому компьютеру Ролу, обслуживающему дом. Ничего не поделаешь. Искусственный интеллект работал согласно заложенной программе.  Девушки предпочли не вдаваться в подробности разъясняющие столь странное пристрастие к еде, сочтя подобные расспросы выходящими за рамки хорошего тона. Антонина, в свою очередь, тоже не стала ничего объяснять, ограничившись лишь коротким замечанием о своем желании подготовиться к полету на Марс, и она начала, пусть это не покажется странным, с самого сложного на ее взгляд: переходу к другому виду питания. Девушкам был подан легкий фруктовый суп с зеленью и лосось, запечённый с овощами в сметанном соусе.  Ели молча. Скорее всего по причине резко испортившегося настроения хозяйки при упоминании о Марсе. После поданного десерта, состоявшего из фрукта манго и двух совсем крошечных кусочков шоколадного торта, от которого Антонина заранее отказалась, настроение Нины несколько улучшилось. Она промокнула бумажной салфеткой влажные глаза и с улыбкой, явно стоящей ей не малых усилий, предложила пройти в оранжерею. Все трое любезно улыбаясь друг другу, стараясь своей предусмотрительностью, как можно больше сделать приятного друг другу, спустились по той же лестнице и, пройдя нижней галереей, вышли в небольшой садик часть которого находилась под затемненным навесом, в то время, как вторая половина была предоставлена открытому пространству. Небольшой фонтанчик, выполненный в традиции эпохи Возрождения с милыми амурчиками, обнаженными богинями, успокаивающе журчал прозрачными водами, стекающими в маленький пруд с золотыми игривыми рыбками. Розы разных сортов и разного цвета, благоухая, радовали глаз, восхищая и одновременно успокаивая, умиротворяя, настраивая на созерцательное размышление. Усевшись за круглым столиком, они некоторое время молча отдавались отдыху, наслаждаясь тишиной, ароматом роз, бабочками, порхающими над цветами. Антонина, прервав молчание заговорила о своем желании снять комнату в этом милом местечке. На что Нина тут же предложила сделать это у нее, сказав, что ей нужно будет вскоре уехать на недельку навестить своих родителей, которые живут в пяти часах езды отсюда и что ей бы не хотелось оставлять дом пустым. Антонина тут же с радостью согласилась, спросив о цене. На что Нина ответила, что не стоит беспокоиться. Она никаких денег не собирается брать, вот если бы Антонина смогла за время ее отсутствия позаботиться о Тони, она была бы безмерно благодарна.

– Кто такой Тони? – несколько озадаченно спросила Антонина.

– О не подумайте ничего такого. Тони всего лишь собака, карликовый бульдог. Его Майкл приобрел перед отъездом… отлетом. – Нина замолчала, перевела взгляд на кружащую над ней бабочку.

– Какая красавица! Это Kallima Paralekta ,–  воскликнула Мила, широко улыбаясь.

– По поверьям – бабочка сообщает о исполнении желания, – Наблюдая за порхающей бабочкой, проговорила Антонина.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Нина и, откинувшись на спинку кресла, добавила тихо и, как показалось со стороны, несколько умоляюще, – так вы согласны? Согласны остаться с Тони?

– С детства люблю собак. Но ведь я решила воспользоваться вашим любезным предложением не только из-за моего предпочтения и особой симпатии к карликовому бульдогу, но, скорее всего потому, что по просьбе Милы, обещала помочь вам справиться с депрессией, посетившей вас с некоторого времени и сильно досаждавшей вам.

– Да, Мила мне про вас рассказывала. Мне не очень понятно, каким образом можно это сделать и все же я склонна попробовать. Мне терять нечего.

– Должна вас предупредить о необходимости полного доверия и возможно большей информации с вашей стороны о проблемах, жизненной позиции, целях и тому подобное. Мне придется узнать о вас как можно больше, если это возможно, хотя и претит вашей внутренней установке оставаться закрытой от взгляда другого, становясь как бы вещью в себе, выражаясь старым философским языком, уместным в данном случае для обоснования замкнутости и нежелания, чтобы кто-либо внедрялся в ваше сознание даже, по его утверждению, с благой целью.

Наступила напряженная тишина, в которой даже шелест листьев от лёгких порывов теплого ветерка, казался помехой и вызывал, по крайней мере, у Нины раздражение. Мила под столиком незаметно приблизила туфельку своей левой ноги и надавила на туфлю Антонины. Та понимающе кивнула. По лицу Нины потекли крупные слезы. Она достала из кармана носовой платок, вытерла их и отсморкалась. Вопрос оставался открытым. Нерешительный голос Милы несколько разрядил обстановку, снял ощущение неловкости.

– Правильно ли я поняла вас, Антонина? – начала она, скрестив пальцы рук,–  это что-то вроде психоанализа, практикуемого еще в двадцатом веке Зигмундом Фрейдом? Мне кажется, Нина в него перестала верить.

– Методика Зигмунда Фрейда позволяет в кротчайшее время установить связь, если хотите, душевную, духовную, нащупать болевые точки, определиться с последующей программой воздействия, – уверенном голосом, не дающим повода для сомнения, проговорила Антонина, глядя куда-то в даль, всем своим видом выражая полную уверенность в своей возможности избавить кого угодно от изматывающей депрессии.

– А где вы учились? – неожиданно бодрым голосом задала вопрос Нина.

– Как вам сказать? В колледже широкого профиля со свободным выбором интересующих предметов. Меня с детства интересовали, как медицина, так и психология, не исключая, конечно философию. Так же я занималась различными восточными практиками и боевыми искусствами.

– Очень интересно, – глаза Милы округлились.

– Ничего особенного. Училась понемногу и чему-нибудь, как и большинство из нас, – Засмеялась Антонина. Мила поддержала ее своим звонким смехом. Нина тоже невольно издала соответствующие звуки, скорее искусственного происхождения, после чего сообщила:

– Хорошо. Я согласна. Считайте меня своей ученицей. А теперь, когда мы обо всем договорились, пойдемте, я покажу вашу комнату. Мила, ты ведь тоже хотела остаться на пару дней? Я этому очень рада. Одиночество не всегда доставляет удовольствие, хотя и дает возможность познакомиться с собой поближе. Однако человек остается существом социальным и, даже уединяясь для решения своих задач, стремится к общению, вопреки сформированному стереотипу в последнее десятилетие, гласящему об энергетической целостности субъекта, пребывающего в одиночестве, целостности его тонких тел. А вы как на это смотрите, Антонина?

– В этом есть своя доля, как говорится, сермяжной правды. Но только доля. Взаимообмен энергиями необходим для полноты жизненных процессов, в случае же с чистыми энергиями, незаменим для поддержания тонуса организма. В противном случае, люди перестали бы просто понимать друг друга, не говоря о совместной работе.

– Согласна. И все же побыть в одиночестве полезно.

– В особенности, когда занимаешься серьезными практиками. Мне придется оставаться в уединении довольно продолжительное время, для решения накопившихся и представляющих для меня особую важность вопросов, – улыбнулась Антонина.

В это время они подошли к комнате на втором этаже, перед дверью которой на мягком коврике лежал карликовый бульдог черного цвета. Бульдог сразу поднялся, показывая белую полоску на груди, приветственно заскулил.

– Это и есть Тони. Верона заботится о нем, кормит два раза в день, меняет воду и даже выводит гулять, когда я расклеиваюсь. Так что у вас с ним не будет никаких хлопот. Его почти невозможно уговорить поехать, например, к моим родителям. После того, как Майкл улетел, он лежит у его комнаты, ждет и ужасно тоскует.

Тони поприветствовав, хозяйку, уткнулся мордой в подставленную Милой ладошку и уставился вопросительно на Антонину, не решаясь к ней приблизиться. Та наклонилась, потрепала собаку за ухом, проговорив: «Мы с тобой, Тони, подружимся, не правда ли?»
Тони заскулил, подпрыгнул и, желая лизнуть, больно ударил тупой мордой по нижней губе Антонины. Из маленькой ранки выступила кровь. Антонина на стала ее вытирать, тут же подав команду: «Сидеть». Тони послушно уселся, не сводя с нее своих круглых глаз. Нина удивленно перевела взгляд на Антонину. По глазам ее было видно: встреча произошла на высоте. Тони улегся на коврик и тяжело задышал.      

– Мой дом в вашем распоряжении настолько долго, насколько пожелаете, – продолжила Нина, открывая комнату. – Комната полностью изолирована. Душевая, туалет, балкон. Вот Возьмите ключ. Здесь вам будет хорошо и спокойно. Ужин в семь часов. Ждем вас.

Каблучки девушек застучали по лестнице. Антонина шагнула в комнату.


10
Антонина бросила сумку справа от двери и собралась ее закрыть, как неожиданно Тони с достоинством прошел в комнату, не взглянув на нее и улегся рядом с кроватью положив тяжелую голову на передние лапы. Антонина попыталась выставить собаку за дверь, но та смотрела на нее слишком грустными, почти человечьими глазами и она сдалась. Вернее, он, Хумов, сдался, решив подружиться с Тони. Что-то в этой собаке было особенное, отличное от других и ему захотелось понять, что же это и не подвела ли его интуиция, подсказавшая внимательнее присмотреться к бульдожке. Так про себя он начал думать о собаке, вызвавшей сразу необычную симпатию.

Хумов начал осматривать свое новое жилище. Слева от входа стояла кровать, покрытая пледам в синюю с белым клетку, Жалюзи на окне были приспущены. Напротив кровати стоял, прижавшись к стенке, письменный стол, имеющий по четыре ящичка с каждой стороны и отливающую глянцем утолщённою столешницу, выполненную из непонятного материала. Над ним находились дверцы встроенного в стенку шкафчика. Рядом стоял небольшой круглый столик со столешницей ровно такой, как у письменного, только что осмотренного, стола. Дальше шел встроенный шкафчик для одежды. Хумов его открыл. Шкафчик был пуст, если не считать белого халата для душа. Хумов забросил в шкаф свою сумку и прошел в ванную. Там оказалось то, что он и ожидал увидеть: душевая кабинка, раковина, туалет, зеркало над раковиной. Все как положено и все сияло белизной, чистотой и радовало глаз. Осмотрев свое временное жилище, Хумов вернулся назад.

До ужина оставалось чуть меньше часа. Он подошел к письменному столу, внимательно начал рассматривать. Его лицо отразилось, как в зеркале, в гладкой поверхности. Увидев себя в образе Антонины, он присвистнул, покачал головой. По нему было видно: маскарад начал ему надоедать и, что самое нежелательное в его ситуации, раздражать. Неожиданно заметив проступающие линии, точки, надписи, он наклонился и прикоснулся пальцем к одной из линий, пытаясь разобраться в схеме, как столешница осветилась изнутри приглушенным светом. Линии окрасились в разные цвета, зазвучал кодовый сигнал, и он услышал мужской голос: «Приветствую Вас спасатель № 232 Хумов. Я ждал Вас. Не пугайтесь. Постепенно Вы все поймете. Вам не грозит никакая опасность. Продолжайте вести себя таким образом, как и планировали».

Хумов отдёрнул палец. Свет погас Голос замолчал. Что это?  Его мысли крутились с невероятной скоростью, опережая одна другую. Как могло случиться такое? Он сам себе не верил. Ведь это невероятно. Невероятно до такой степени, при которой легко может съехать крыша. Он, скрывающийся от преследования, меняющий маски, переодевшийся в женщину, попадает в дом, где его какой-то компьютер легко распознает, обращаясь по имени и даже называя его номерной знак спасателя. Как ему на это реагировать? Что делать? Куда бежать? Возвращаться к Хане? Невозможно даже подумать об этом. Улететь в Африку? Аляску? Курильские острова? Блуждать по тайге? Не выход. Он спасатель. Его предназначение спасать людей. Это его смысл жизни, его призвание. Он должен найти выход. Распутать загадку, связанную с его опознаванием обыкновенным домашним компьютером.

Размышления Хумова прервал голос Вероны, сообщивший о начале ужина через пятнадцать минут. Хумов быстро привел себя в порядок. Сменил белую блузку на голубую. Посмотрел в зеркало, улыбнулся. Выглядел он неплохо, только глаза наполняла тревожность. Подруги не заподозрили его. Он отлично вошел в роль. А вдруг они знают про него? Компьютер им сообщил, но не признаются и подыгрывают. От этой мысли ему стало нехорошо, и он ее решительно отогнал и, поправив парик, пошел к двери. Тони, наблюдавший за ним, тут же поднялся и выскользнул вслед за ним. Выйдя из комнаты, Хумов сразу перевоплотился в Антонину.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль они с Тони появились в столовой, где их ждали подруги. Верона поставила перед Антониной пиалу с марсианской едой и двумя хрустящими хлебцами на отдельной тарелочке. Нина очень удивилась присутствию Тони. Ведь его с трудом можно было уговорить выйти погулять. Карликовый бульдог, попив воды и съев свой ужин, поданный ему Вероной из пластмассовой миски, предусмотрительно поставленной на подставку, для удобства и соответствующей расстоянию от пола до его морды, включая миску с едой, засеменил к Антонине и, лизнув ее в щиколотку, устроился у ног, довольно посапывая, время от времени приподнимая морду, проверить не грозит ли его новой хозяйке, опасность. Нина в тайне души обиделась на собаку, приревновав ее к гостье, но поразмыслив, решила не выказывать чувств. После ужина, она пригласила Антонину и Милу в гостиную поболтать. На сей раз завязался живой разговор. Антонина была в угаре. Она демонстрировала фокусы с нахождением спрятанных предметов. Происходило это так: Антонина выходила из гостиной под присмотром Вероны. За ней увязывался Тони, не желающий ни на минуту оставаться без нее. Нина с Милой прятали какую-нибудь вещь, звали Антонину, та появлялась вместе с Тони и Вероной и через минуту вещь была найдена. И так повторялось несколько раз подряд с неизменным успехом. Дедушки возбужденно аплодировали, Тони крутился между ног, повизгивая, стараясь каждый раз оказываться поближе к Антонине. Верона стояла в сторонке в ожидании новых приказов.  Но больше всего поразило подруг умение Антонины рассказывать о прошлом, взяв за запястье руку и глядя в глаза. Миле она поведала, как та в детстве упала с велосипеда и сильно ушибла ногу. При падении под ее коленку попал камешек. Из углубления полилась кровь. Мама была сильно напугана и тут же повезла дочь к врачу. Тот обработал рану и наложил шов. С тех пор никакие силы не могли заставить девочку сесть на велосипед. Мила смотрела расширенными глазами, кивала головой, соглашаясь с каждым словом и даже продемонстрировала свою коленку с белым пятном под ней, оставшимся с того злопамятного дня.

Дошла очередь до Нины, сидевшей с горящими глазами, полностью забывшей о своей депрессии. Антонина взяла ее левую руку. Нежно сжала запястье и, стала смотреть в ее глаза. Та сжалась, затаила дыхание, напряглась всем телом.

Рассказ оказался длинным. Время от времени, Нина выпрямлялась, дыхание ее производило беззвучные всхлипы, по лицу шли красные пятна.

С Майклом они дружили с детства. Дома родителей стояли рядом. Дети появились на свет в один день и даже ближайшие родственники сочли это за знак судьбы, пророча брак.
Их называли братом и сестрой. Росли, играли, вместе пошли в школу, потом в один колледж. Они так привыкли друг к другу и так понимали друг друга, что обоим не очень-то нужны были друзья. Отделять их стало сильное увлечение Майкла программными разработками. Сначала это было его хобби, но со временем он понял: в будущем это его профессия. Ничем другим он бы не хотел заниматься. На него обратил свое внимание профессор, друг отца, Оскольский Николай Тимофеевич и взял его в свою лабораторию, где Майкл начал делать одно открытие за другим. С Ниной они виделись все реже и реже, и она решила проявить инициативу. В одну из встреч, предложив Майклу оформить их отношения. Тот сразу согласился. Нина была счастлива. Майкл к бракосочетанию взялся за строительство их будущего дома по своим чертежам и сделанному им программному обеспечению, как самого дома, так и персонального робота. Денег у него было достаточно, а он увлеченный новой идеей, с вдохновением воплощал в жизнь свой задуманный план. Дом был готов к их свадьбе. Уникальный дом, Майкл дал ему имя Рол, оказался комфортным, а робот Верона полностью освободил молодоженов от бытовых проблем. Медовый месяц они провели в своем уникальном доме и были безмерно счастливы. Их согревала дружба, переросшая в любовь, любовь, как тогда казалась Нине, незыблемую, вечную. Известие об удивительном доме быстро распространилось и у Майкла появились крупные заказчики, предлагающие любые деньги для реализации их мечты о новом доме, оборудованном компьютерной техникой и программным обеспечением, выполненным гениальным Майклом. Слава Майкла росла с каждым днем. Ему пришлось набирать программистов, связываться со строительными фирмами, компаниями по производству блоков для внедрения мироустройства и многое, многое другое. Компания Майкла быстро разрасталась и вскоре начала приносить миллиардные доходы. Через год неожиданно Майкл отошел от дел, передав управление фирмой «Уни-дом» своему помощнику, а сам засел за свои никому неизвестные новые проекты. Нина ждала ребенка и сначала была очень рада постоянному присутствию мужа дома. Тогда-то и появился в их доме карликовый бульдог, который сразу не понравился Нине, понявший, что собака еще больше отдалит ее от мужа. Майкл спускался к завтраку, обеду и ужину, находясь в очень странном состоянии. Глаза его выглядели отсутствующими, он улыбался, кивал головой на рассказы Нины о новостях, на ее вопросы отвечал невпопад. Складывалось впечатление, что он полностью сосредоточен на какой-то идее и все окружающее стало для него неинтересным, не существенным, мешающим решить жизненно важную проблему. Вскоре Майкл совсем перестал выходить из своей комнаты, вернее одноконной квартиры. Верона приносила ему и Тони еду, выводила собаку сделать свои собачьи дела в отведенном для этого месте. Почти каждый день в дом доставлялись заказы, сделанные Майклом. Потом появились двое парней, помогающих ему производить какие-то работы вне дома. Нина все чаще и чаще уезжала к своим родителям. Ей необходимо было общение и моральная поддержка. Она не могла привыкнуть к одиночеству, оставаясь по сути дела, при муже и без него, хотя и понимала его желание и необходимость отдаться полностью своей работе. Понимала и чувствовала: в голове Майкла рождается новая гениальная идея и пока он ее не воплотит, он так и будет сидеть в своей комнате. Бывали и проблески в их однообразной жизни. Неожиданно Майкл утром выходил к завтраку веселый и сообщал об отпуске на целую неделю Билеты на самолет им были заказаны и на следующее утро они оказывались у берега океана в самом дорогом отеле. Майкл словно снова становился ребенком. Бегал с Тони по пляжу, смеялся, рассказывал интересные истории, все время обнимал и целовал Нину, носил ее на руках в полном смысле этого слова. Нина необыкновенно была счастлива и ей хотелось поделиться своей любовью и своим счастьем со всем миром. Потом Майкл начал уезжать на несколько часов, сообщая, что решил поработать над усовершенствованием космических кораблей и сейчас один из таких кораблей строится с учетом его программного обеспечения и по его чертежам, обеспечивающим более комфортные условия для полета на Марс.

И вот однажды утором, Верона передала запечатанный конверт без обратного адреса. Нина сразу ощутила тревогу. В письме Марк писал о своей любви, любви на всю жизнь. Умолял его понять, просил прощение и в конце сообщал о своем полете на Марс, объясняя это желанием самолично испытать созданный им корабль, так как не желает брать на себя ответственность, если испытывать будет кто-то другой. Слезы застилали глаза, и она не могла читать дальше. В висках стучало, сердце гулко колотилось, готовясь выпрыгнуть наружу. Неожиданно возникла тянущая боль внизу живота, она почувствовала резкую слабость во всем теле, ноги подкосились, в глазах потемнело, прервалась связь с окружающим миром. Очнувшись через несколько часов, Нина поняла: она – в госпитале, ребенка в ней больше нет. С этого времени у нее началось нервное расстройство, постепенно переросшее в депрессию.

Рассказ Антонины настолько потряс Нину, что она не могла вымолвить ни слова, сидела истуканом. Мила, низко наклонив голову, утирала слезы, шмыгала носом. Вечер грозил своим тяжелым окончанием, перейти в бессонную ночь, чего не хотелось Антонине. Она пыталась шутками развеселить подруг, говорила о простоте подобной техники видения прошлого и даже будущего, что, правда, значительно сложнее и не рекомендовано по причине изменения предписанной судьбы; принималась тут же обучать. Минут через двадцать ей удалось привести в более-менее нормальное состояние дам. Расходились далеко за полночь, любезно пожелав друг другу спокойной ночи. Оказалась ли спокойной эта ночь для подруг? «Увы, покой нам только снится» – думала Антонина, открывая дверь, отведенного ей помещения. Тони, выгулянный к тому времени Вероной, с уверенным спокойствием первым прошел в комнату и занял свое охранное место в ногах кровати.


10
Консьержка протянула Хане конверт. В ее темных глазах скользнуло удивление при виде навернувшихся слез, но тут же погасло. Хана поблагодарила, подошла к Марку, что-то сказала ему. Они вышли на улицу. Шли молча, погруженные в свои мысли. Хана положила письмо в боковой карман голубого рюкзака. Ей не хотелось читать при Марке. Она знала заранее о содержании письма. Оно было прощальным. Слезы все еще продолжали катиться по ее щекам, застилали глаза. Марк, чувствуя состояние Ханы, не решался с ней заговорить, не решался успокаивать, понимая невозможность словами изменить состояние, охватившее девушку.  Не сговариваясь, они свернули в скверик. Мимо прошла молодая женщина в длинной черной юбке с девочкой лет двух на руках, одетой в ярко бирюзовое платьице с оранжевой отделкой. Девочка походила на красочный экзотический цветок. рядом шла девочка лет десяти, ростом чуть пониже матери. Хана подумала, что скоро девочка перерастёт свою маму. Интересно, как будут стоится их взаимоотношения? Дочь на две головы выше, смотрящая сверху вниз, давящая массой на маленькую, хрупкую фигурку. Присев на скамейку, Хана вытерла бумажной салфеткой глаза. Марк стоял возле, переминаясь с ноги на ногу. Она повернула к нему заплаканное лицо, кивком предложила сесть, высморкалась, спрятав лицо в ладошки, спросила:

– Как ты думаешь почему она так сделала?

– Не знаю. Сам не могу понять. Когда консьержка сказала, я был очень удивлен. Не ожидал. И почему не предупредила нас о своем желании сменить место жительство? Нет… – запнулся Марк, – до сих пор не могу поверить. Твоя лучшая подруга и… Не расстраивайся. Уверен – она скоро даст о себе знать. Вот увидишь. Позвонит, напишет сообщение, появится на своем сайте.

– А если нет? – задала Хана вопрос, все еще пряча лицо.

– Ну такого не может быть. От кого ей скрываться? От нас? Для чего? Какая цель?

– Ни для чего. Она любит резкие перемены. Любит начинать жить заново, с чистого листа, как говорится. Она смелая, решительная, ненавидит рутину. Она любит путешествовать, знакомиться с новыми людьми. Быть независимой. И ещё… она не хочет ни к кому привязываться и не желает привязывать к себе. Её девиз – свобода.

– Тогда я понимаю. Так птица вырывается из клетки, не помня о хозяине ее любившем.

– Вот, вот. Хорошее сравнение. Антонина разорвала путы отношений, ради свободы, своей свободы, не заботясь о тех страданиях, которые доставит другим.

– Понятно. Только при таком поведении можно обрести свободу. Разве нет? Отрубить разом! – Марк резким движением руки продемонстрировал свое высказывание. Хана посмотрела на него, пожала плечами. 

– Сложно. Для меня это сложно. Я могу поставить себя на ее место и тем самым оправдать. Боль, боль разлуки. Как залечить рану? Как избавиться от навязчивых мыслей? Для меня это удар, хотя я всегда знала: рано или поздно, этому суждено случиться. – и она от волнения стала обмахивать рукой лицо.

– Ты же сильная. У тебя есть воля. И потом не все потеряно. Я уверен на сто процентов, она даст о себе знать. Вот увидишь.

– Марк, ты стал моим другом, – глаза Ханы снова увлажнились, – спасибо. Спасибо тебе! Моя задача: быстрее подготовиться к полету на Марс. Думаю, там мы с Антониной сможем встретиться.

– Не знаю, не знаю. Марс – не прогулка, скажем, до Луны, ставшая привычным развлечением.  – Марк отвел в сторону глаза.

Хане показалось: он что-то скрывает от нее, а вот что? Над этим стоит подумать. Вроде бы она не замечала его особых чувств к Антонине. Скорее всего, он старательно изображал дружелюбие к ней, конечно, не подозревая кто кроется за маской, искусно выполненной ею. А если догадался? Такое тоже могло случиться. И тогда… Хану бросило в жар. Она прямо посмотрела в глаза Майклу. Тот, на этот раз, не отвел свой взгляд.  Хана поднялась со скамейки и предложила пойти куда-нибудь перекусить. Майкл сразу согласился. Пройдя через сквер, они свернули налево. Улица не была людной по причине своей древности. Невысокие дома, окрашенные в разные гармонирующие друг с другом цвета, булыжная мостовая, пешеходная зона, спокойный, неторопливый поток гуляющих людей, заходящих то в кафе, то ресторан, то магазинчик с гостеприимно открытыми дверями. Хана любила эту улочку, сохраненную памятником девятнадцатого века. 

– Может зайдем в китайский ресторан «Желтая жемчужина?»? – Предложил Марк. У китайцев, как тебе известно, кухня с традицией приготовления пищи, испытанная тысячелетиями.

– А ты там раньше был?

– Нет. Я редко питаюсь вне дома.

– И я тоже, но после стресса необходимо плотно поесть, говорит мой дедушка. Мозг получает питание, поднимается настроение, стресс – отступает. Нельзя находиться длительное время под стрессом. Наживешь тысячу болезней. Переключение на другой вид – также отличный способ. – Хна несколько оживилась, решив следовать рекомендациям любимого дедушки.

– Тогда пошли. Здесь совсем близко. Поэтому я предложил тебе этот вариант. Сейчас свернем, немного пройдем и выйдем к China Town. Ты же заходила туда?

– Нет. Ни разу. Две остановки от нашего дома есть китайская еда. Достаточно вкусно и сравнительно дешево. Там недалеко и китайский магазин. Мы покупаем в нем зеленый чай. Моя мама его очень любит. А как ты думаешь, когда Антонина даст о себе знать?

– Не беспокойся об этом. Ты же сама сказала: надо переключиться.

– Да. И все же? Человек живет верой и надеждой. Любовью, верой и надеждой, – поспешила поправить себя Хана. Любовь в этой триаде – основное. 

– Сначала хорошенько поедим, подкрепим уставшие силы, а потом вернемся к этой теме. Согласна?

– Как я могу быть не согласной, если дедушка вложил это в мою голову, внушил, можно сказать, с детства?

– Ну, не все дети послушны. Скорее наоборот.

– Наоборот, потому как не могут отличить хорошее от дурного.

– Это точно. Прямо про меня.  Кто, кто, а я совсем не могу отличать. Особенно после попытки разобраться немного в философских учениях. Мне раньше хотелось поступить на философский.

– А сейчас? Ты изменил свое решение?

– Изменил в противоположную, совсем противоположную сторону.

– Это в какую же? – почти игривым тоном произнесла Хана.

– В такую в какую и ты.

– Неужели? – глаза Ханы сверкнули антрацитовым блеском.

– А что нельзя? Я, между прочим, тоже не прочь побывать на Марсе.

– Отлично! Вот там мы и встретимся с Антониной, – захлопала в ладоши Хана, не умеющая находиться долго в подавленном состоянии.

С разговорами они не заметили, как оказались в China Town, начинавшимся высокими воротами, украшенными драконами. Сверху на разной высоте располагались четыре прямоугольные чаши с задранными вверх концами со скульптурными символами. Красный и желтый цвет создавали праздничную атмосферу. Навстречу попадались, по большей части, люди китайского происхождения. По обеим сторонам возвышались дома, в соответствии с китайскими архитектурными предпочтениями. Создавалось полное впечатления неожиданного перенесения в Китай, настолько умело была создана атмосфера любимой страны. Марк спрашивал, как пройти к «Желтой жемчужине», его не пронимали, отвечая на китайском. Пришлось применить английский. Результат оказался более приемлемым и все же недостаточным для объяснений. Тогда Марк прибегнул к интернету, вызвав по Google и, пользуясь схемой, сопровождаемой приятным голосовым сопровождением, быстро нашел искомое место.

Ресторанчик выглядел маленьким, совсем непрезентабельным. Правда, просматривалось три ниши, закрываемые в нужное время с двух сторон шторами, сейчас же за ненадобностью раскрытыми. Молодые люди уселись за столик при входе. К ним тут же подошел официант, подал электронное меню. Ха остановила свой выбор на яичном супе с лапшой и креветках в чесночном соусе. Марк заказал то же самое, не желая своим выбором отличиться от ее предпочтений. Официант принес большую пиалу супа и две маленьких пиалы. Суп оказался очень горячим и вкусным. Хана раза три подливала себе и Марку из большой пиалы и вскоре почувствовала себя сытой.

– Мне бы хватило одного супа, – бросив взгляд по сторонам, сказала она. 

Кроме них никого из посетителей не было.

– Ресторанчик, однако, не пользуется успехом, – спокойно прокомментировал Марк, согласно кивнув головой.

В это время появились три китайца. Пройдя в центральную нишу, они уселись напротив входа. Тот, что сидел в центре, по-хозяйски махнул рукой, громко сказав что-то по-китайски. Официант вырос, как из-под земли, согнувшись, учтиво протянул меню торопливо заговорил. Было понятно по его подобострастному виду – пришел важный человек.  Хане не понравилась обстановка и она сказала об этом Майклу. Тот, увлеченный поеданием креветок под чесночным соусом с рисом, усердно используя пластиковые палочки, не обратил внимания на ее слова, тем более, он не мог видеть трех молодых парней, сидя к ним левым боком. В то время китаец, сидящий в центре с раздражением несколько раз показал рукой в их сторону, продолжая говорить уже на слишком повышенных тонах, явно заводя себя для активных действий. Хана снова сказала, что им пора уходить, показав глазами в сторону китайцев. Марк повернулся, встретился взглядом и замер, осознав их положение. Сказать он ничего не успел. Главарь, отодвинув официанта, вернее, почти отбросив в сторону, решительно направился к их столику. Хозяин за стойкой попытался его утихомирить, быстро заговорив, но безуспешно. Главарь стоял рядом с их столиком. Двое других – на шаг сзади по бокам. Марк поднялся, заговорил на английском, потом на немецком, итальянском, русском и еще каких-то неведомых языках. Его никто не понял. Китаец оказался на две головы ниже ростом, но его коренастая фигура, накаченные бицепсы, широкое, крепкое перекошенное злостью лицо говорили не в пользу хлипкого интеллектуала. Общего языка найти было невозможно. Главарь ждал униженных, извиняющихся жестов, сопровождающихся наклонами ниже пояса, заискивающей улыбки. Ему страстно хотелось повысить свою самооценку, показать своему окружению силу, запугать и подчинить еще больше. Если бы Марк понял его психологию, подыграл ему, возможно, на том дело и кончилось. Хана это поняла, а также то, что никаким образом не способна оказать ни помощь Марку, ни сопротивление китайцам. В груди у нее клокотало. Она пыталась вступить в разговор, но главарь даже не посмотрел в ее сторону. Марк, выдав запасы своих познаний иностранных языков, замолчал. Главарь, нагло улыбаясь, глумился, показывая своим видом: ну и это все, на что ты способен? Марк еле сдерживал себя. Ему хотелось дать обидчику по его наглому лицу. Пальцы невольно сжались в кулаки, губы дрожали, он тяжело дышал. Главарь подставил свою щеку, хохоча, явно провоцируя первый удар для еще большего разогрева. Марк спрятал руки за спину. Показал Хане глазами на выход. Хана послушно попятилась к двери. Не успел Марк повернуться, как получил мощный удар в скулу, не сумел удержаться на ногах, упал, больно ударившись головой. Двое пособников подхватили Марка, поставили на ноги. На щеке ссадина начала кровоточить, Марк приложил ладонь, посмотрел, неуклюже ударил обидчика кулаком в живот. Тат даже не ойкнул. Последовал второй, еще более сильный удар. «Не смейте! Какое вы имеете право? Он же вам ничего не сделал!» – закричала Хана. В эту минуту неожиданно, как в хорошей, доброй сказке, появилась Антонина с карликовым бульдогом на руках. Оценив ситуацию, она без разговоров молниеносным движением вырубила главаря, после чего и его сподвижников. Те даже глазом не успели моргнуть. Затем, помогла Марку подняться с пола, ободряюще улыбнувшись, сказала: Пошли быстро отсюда». Все трое спокойно вышли на улицу. За ними на своих кривых лапах и карликовый бульдог, успевший каждого из лежащих противников тяпнуть за некоторые мягкие места.

На улице солнце ярко блеснула по глазам. Оказавшись в людном месте, пошли быстро, не оборачиваясь. 
Хана не могла поверить своим глазам. Она с обожанием смотрела на Антонину, не находя слов для выражения своих чувств. Марк находился в подобном же состоянии.

– Это чудо! Чудо! – наконец, опомнившись заговорила Хана.

– Как это ты их? – запинаясь проговорил Марк.

– Сейчас не время для разглагольствований. У них наверняка есть сообщники. Надо быстрее уходить, пока они не пришли в себя. Недалеко отсюда, я оставила машину. С удовольствием вывезу вас отсюда, куда скажете. А пока, пожалуйста, больше ни слова. Не хватало еще и на улице устроить драку, – не сбавляя быстрого шага, быстро говорила Антонина, увлекая за собой друзей. Машина находилась на верхней стоянке, где парковались новейшие образцы
моделей, снабженных устройством передвигаться не только по земле, но и по воздуху. Машина впечатлила Марка. Он даже несколько успокоился после недавнего инцидента и, когда они взлетели, издал радостный клич, победно помахав рукой, удаляющемся постройкам китайского образца. Через четверть часа Антонина высадила друзей в безопасном месте, вблизи от дома Ханы и, сказав, что очень торопится, взмыла в небо, оставив их в изумленном состоянии, растерянных и счастливых.
      


11
Она вернулась точно к обеду, припарковавшись на площадке справа от дома. Нина с Милой встретили ее радостными улыбками. Хозяйка поинтересовалась, понравилась ли ей в действии новая машина.

– О, конечно! Машина замечательная. Спасибо за разрешение пользоваться ею, – поблагодарила Антонина с очаровательной улыбкой. – Мне также нравится ваш дом и ваше удивительное гостеприимство. Когда я подлетала, дом, как мне показалось, изменил свой цвет на ярко оранжевый. Что бы это могло значить?

– Дом полюбил вас, только и всего. Поэтому я могу вас оставлять надолго без опасений какого-либо характера. Тони также признал вас.  Это меня очень радует.

– Я вижу и в вашем настроении произошли заметные изменения. Практики, рекомендованные мною, начали приносить результат, хотя прошло чуть больше одной недели. Процесс преобразования достаточно медленный. Не торопитесь. Практикуйте ежедневно, не делая перерывов.

– Спасибо, Антонина! Вы меня возвращаете к жизни, в буквальном смысле этого слова. – Нина отпила глоток фруктового сока, с благодарностью посмотрела на Милу. Та улыбнулась ей в ответ. Тони, с аппетитом покончив со своей порцией сухого корма, занял место у ног Антонины. Верона попросила разрешения убрать посуду и, получив, начала складывать на поднос тарелки.

– Мы с Милой хотим ненадолго уехать. Возможно, к ужину не успеем вернуться. Хотим немного поразвлечься. Надеюсь, вас не очень обременит одиночество. Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя вполне независимо, наслаждались полной свободой, были, как дома. Это так необходимо для полноценного отдыха, ради которого вы приехали в нашу глухомань. Ой, простите Не желаете ли поехать с нами? Мне рекомендовали недавно открывшейся ночной клуб «Крик ястреба». Название, правда не очень. Сразу вспоминается Иосиф Бродский с его знаменитым стихом «Последний крик ястреба». Выбирая название, учредители вряд ли предполагали о значении поэзии в наше время и возникновении возможной ассоциации, – продолжила Нина, вставая из-за стола.   

– Благодарю за приглашение. Как-нибудь в другой раз. Право, я пока не готова к проведению времени в столь оглушающих, если не сказать, отупляющий местах, дающих, в то –же время возможность сбросить накопившееся напряжение.  Завтра, с вашего позволения, я продемонстрирую новые упражнения для глубокого внутреннего расслабления. Вы правы, мне хотелось найти место отдыха с минимальным кругом общения. В нашем мире с его грандиозным информационным потоком, необходимо уметь полностью отключаться, освобождать мозг от навязчивых повторений, а еще того лучше – от любых мыслей. В этом может оказать неоценимую помощь медитативная практика. Вы, конечно, слышали о ней. Я же собираюсь открыть вам несколько секретов, помогающих быстрому овладению выхода из тела. Вам не потребуется добиваться этого феноменального состояния годами упорных тренировок.

– Отлично! Но без вас мы с Милой не в состоянии добиться мало-мальски значительного продвижения.

– Это и понятно. Как говорится: учитель приходит, когда ученик готов. А у меня появилось две ученицы. Сразу две. Передавать знания – святая необходимость. Я счастлива исполнить свой долг.

– А мы, – Нина посмотрела на подругу, желая ее приобщить к своим словам, – счастливы стать вашими послушными ученицами. 

Обменявшись еще столь же приятными любезностями, подруги, изобразив бурное сожаление по поводу отказа Антонины разделить с ними увлекательную поездку, попрощавшись и пожелав ей доброго вечера, удалились.

Антонина, помахав им рукой, отдала приказ Вероне не беспокоить ее, ужин оставить возле дверей комнаты и поднялась к себе. Едва переступив порог, она прошла в ванную разделась сняла маску, аккуратно уложила ее в полиэтиленовый мешочек и встала под струи душа.  «Наконец я могу стать самим собой», – думал Хумов, отдаваясь крепким струям воды, смывающим образ женщины. Неделю и три дня он мучительно думал о случае, занесшим его в дом гениального программиста Майкла, понимая волшебную закономерность встреч с людьми для развития интуитивных способностей для умения развязывать узел судьбы, дарующей опыт принятия единственно правильного решения в той или иной ситуации, с тем, дабы не терять в хаосе событий своего пути.

Сегодня после завтрака Нина показала ему недавно приобретенную машину «Селена-33», передав ее в пользование гостье в любое время дня и ночи, после чего он, пошел выгуливать Тони. При возвращении у него неожиданно возникло непреодолимое желание опробовать новую модель. Он посмотрел вопросительно на Тони и, получив согласное урчание совместно с радостным подскоком, решительно пошел к машине. Тони, как и следовало, ожидать, не заставил себя долго ждать и первым забрался на переднее сидение. Хумов пристегнул пса ремнем, нажал на ручку управления, а услышав голос, спрашивающий о направлении следования неожиданно сказал: в China Town и машина взмыла в небо.

Вскоре они уже пролетали над китайским городом. Селена-33, запросив место для парковки, пошла на снижение. Хумов, взяв Тони на руки, спустился по внутреннему лифту и зашагал по улице. Он шел, скорее по интуиции, чем из желания познакомиться с китайскими обычаями, атмосферой, архитектурой. Вдруг Хумов начал испытывать странное беспокойство и пошел очень быстро, а вскоре – побежал. Тони, едва успевал за ним, семеня своими кривыми лапами. Люди останавливались, улыбались, уступали дорогу. Некоторые смотрели с любопытством вслед, другие – качали головами, переговаривались, махали рукой.

У ресторана под названием «Желтая жемчужина» он остановился, не переводя дух, вошел. Так вот почему он так спешил! Опасность угрожала Хане, и он это почувствовал задолго до того, как это могло случиться. Что ж, можно себя поздравить: у него открылась новая способность. Но зачем он нужен Майклу?

Хумов подошел к письменному столу, сел на удобное, легкое кресло, в который раз изучая странную схему, похожую на карту, хотя в его мозгу она давно отпечаталась, как доски у мастера по шахматам, мастера, дающего сеанс одновременной игры на двадцати досках. При надобности, Хумов в этом не сомневался, он бы запомнил все ходы и на большем количестве досок. А с этими разноцветными линиями, у него почему-то не складывалось. Красные, синие, зеленые, белые, желтые, оранжевые линии переплеталась, разбегались в стороны, снова соединялись. Понять закономерность, найти код для раскрытия загадки, не представлялось возможным. Для какого послания, кому и зачем гениальный программист Майкл придумал и воплотил свою мысль, поместив ее в столешнице для расшифровки? Наверняка – это очень важная информация. Но как ее извлечь? «Сезам, открой дверь, – невольно прошептал он, ощутив теплый бок Тони, ласкающийся у его правой ноги. – Что, друг? Скучаешь? Ну иди ко мне. – Он поднял бульдога, усадил на колени. Тот начал радостно тыкать мордой в шею, лизать подбородок, щеки, норовя попасть в губы. В приливе собачьей нежности, Тони по руке взобрался на стол, загородив обзор, повизгивая, подрагивая тельцем. Хомов передвинул пса на край стола. Тони тут же бросился к нему. Столешница под лапами собаки засветилась. Хумов, схватив в охапку карликового бульдога и, посадив его снова на колени, замер от удивления. На него смотрели умные проницательные глаза Майкла. Что это был Майкл, он не сомневался. Майкл смотрел на него проницательным, живым взглядом и ничего не говорил. Ттогда заговорил Хумов:

– Майкл! Я знаю – это ты. Знаю, что ты меня ждал. Меня или кого другого, умеющего понять тебя, равного тебе по интеллекту. Я не очень хороший программист. На уровне выпускника рядового колледжа. Увы! Поэтому не могу тягаться с тобой и заранее склоняю голову перед твоей гениальностью. И все же я буду стараться разгадать твое послание, чего бы мне это не стоило, так как чувствую: тебе нужна помощь. Чувствую всем своим нутром. Нутром профессионального спасателя, натренированного с раннего детства для спасения человека в земных и вне земных условий существования. И, без ложной скромности, скажу тебе, что волей судьбы, обстоятельств и моих титанических усилий, я стал лучшим, вернее самым лучшим специалистом, когда-либо выпущенным из учебного заведения на земле. Меня готовили для работы на Марсе. Для тебя это покажется странным, невероятным, зачеркивающим мое предыдущее «бахвальство», но я с позором провалил последний экзамен. С позором для моих товарищей по учебе, но не для себя. Я отказался говорить таким образом, каким от меня требовалось. Это произошло неожиданно, под влиянием девушки. Ее зовут Хана. Она – самая замечательная девушка во всем мире. И все же я, благодаря моим установкам, ежедневным тренировкам смог избавить себя, но, прежде всего ее от опасности общения со мной. Майкл! Ты слышишь меня? Я не менее одинок, чем ты, отдавший всего себя на сотворение умных машин, превосходящих человека в тысячи и тысячи раз. Для этого надо иметь сильную волю, равную уму, иметь гениальное мышление. Кстати, о гениальности мышления. Ты знаешь насколько важно правильно мыслить. Не по шаблонам, навязываемым нам социумом, домашним и не домашним воспитанием, всей это тухлятиной, от которой тошнит. Стоит каждый раз огромного труда очищать свой мозг, от навязчивых стереотипов – усреднённой модели поведения в обществе, отупляющей, лишающей думать. Да! Правильно думать и правильно оценивать ситуацию. Думать вообще-то тяжело и даже очень. Пребывать в расслабленно-спокойном состоянии, ловя, как говорится, кайф, самое простое и легкое занятие. Вернее, это состояние даже нельзя назвать занятием. Оно подобно отдыхающей кошке, собаке, змее, наконец. К чему это я? Хотя тебе понятно. Нас, отдающих себя познанию, нас, желающих превзойти саму человеческую природу, вступив с ней в схватку ни на жизнь, а на смерть, остается все меньше и меньше. Люди, привыкшие к комфорту, к тому, что машины за них решают проблемы, избавляют от физического и умственного труда, постепенно превращаются, в некотором воде, в недоразвившихся детей, как это не печально слышать, престают решать насущные задачи, прогнозировать будущее, заботиться о сохранности земли. И в этих условиях, спасатели обязаны всеми силами предохранять их от гибели. Мне иногда кажется, что цивилизация стоит на пороге самоуничтожения. В эти минуты я думаю о вреде гениев одиночек, делающих открытия, будь то открытие атомной энергии, теории относительности, генетических манипуляций, нано- технологий, всеобщей компьютеризации и т. д. Мои мысли приходят в противоречие с законами развития. Но есть же высший суд. Вселенная рождается и умирает, вновь рождается и снова умирает, если этому верить на все сто процентов. Нас же учили не верить на все сто процентов. Я и сейчас нахожусь в поиске. Время от времени на меня накатывает тоска, знаешь, такая невыносимая тоска и все краски меркнут. И мне тогда кажется жизнь мелкой, глупой шуткой. Понимаю твое удивление и вижу твою улыбку. Ты скажешь, что это проблема роста. Хм. Читал об этом. Люди так много говорят и так много пишут, с ума сойти! Найти нужное для состояния, понимания своей проблемы в интернете практически невозможно. Иногда набредешь и легче становится. Вот послушай:

Смысл жизни, по уверению философов в том, чтобы духовно возвыситься, воспарить над самим собой. Существуют различные практики для достижения этой цели. Наполняемость Любовью – одна из них. Конкретизация из общего в единичное, наделяемое своими представлениями о божественности, иными словами, обожествляя объект; фактически перенося свойства своих достоинств и своих представлений об оных на предмет вызывающий Любовь, мы возносимся, вознося другого, стирая грани различения, оставляя
захватывающее чувство единения себя с другим, преодолевая таким образом не только чувство заброшенности в мир материи, но и находя взаимный выход развоплощения в любовных токах надмирности, освежая и напитывая свое высшее «Я» силами для выполнения предназначения.

Ты знаешь, что такое испытывать душевную пустоту? Конечно знаешь. Раскрывается бездна. Бездна под ногами. Пока ты над ней. Пока тебя держит невидимый поток воздуха. Пока. Зацепиться же не за что. Ни одна мысль не дает опоры. Ты, словно, проваливаешься, падаешь, скатываешься в хаос неразберихи. Такое случается от перенапряжения, сильнейшей усталости после изнурительных тренировок. С тобой такое должно тоже происходить. Уверен. Ты будешь удивлен, узнав: я тебя хорошо знаю. Даже лучше понимаю, чем себя. Удивлен? Мне Нина о тебе много рассказала. Я смотрел в ее , держал ее за левое запястье и постепенно все четче и четче начинал ощущать твое присутствие. Тогда я понял, почувствовал нашу близость, близость наших душ. Если бы у меня был брат, то он должен был быть таким, как ты. Родство душ бывает и не по крови. Даже чаще не по крови.  Я уверен: мои слова до тебя обязательно дойдут, избавят тебя от тотального одиночества, в которое ты погрузил себя сознательно, стремясь построить из себя сверх человека. Я не оговорился. Именно построить. Ницше этого не понял. Ему хотелось превзойти себя, превзойти человеческие слабости. Думая о себе таким образом, он становился увереннее, сильнее. Ему не удалось победить своих чувств, победить свое тело, не желающее подчиняться своему перегруженному знаниями, размышлениями, уму. Чувства и разум хотели не одного и того же, жили каждый по своим законам. Скорее тело – вместилище чувств, жило по своим законам, отказываясь подчиняться уму – вместилищу словесного самовыражения, рабу словесных конструкций. Вопрос стоит в том, насколько правдиво, истинно словесное выражение чувств и желаний, представлений о правде, и лжи, о добре и зле, о совести, морали, о своём предназначении, угаданным или внушенным, вере в высшие силы или неверие в них. Само мышление вызывает почтение, удивление, восхищение. Каким образом наш мозг сотворят мысли? Древние философы задавались подобными вопросами, и многому мы продолжаем у них учиться. И все же функции нашего мозга остаются не понятным и по сей день, хотя компьютерные программы стремятся техническим путем воспроизвести работу мозга.  Тебе это известно, как никому другому. Человек настолько силен, настолько и слаб. Прости, вспомнилось моё первое детское стихотворение:

Человек – мал,
Человек – велик.
Жизнь его – миг,
Вселенной – лик.

Знаешь, мне уже тогда казалось: я – мал, но я велик, как сама Вселенная. Не знаю почему. Уверен – с тобой тоже такое было. Ты рано почувствовал связь всего со всем. Такое не у каждого бывает? Мне всегда казалось – над этим каждый человек рано или поздно задумывается. Майкл, ты молчишь? Знаю, уверен: мой разговор с тобой ни в одну сторону. Ты мне ответишь! Рано или поздно до тебя дойдут мои слова.  Сейчас, находясь за миллионы километров, ты слышишь меня. Начала работать твоя уникальная программа. Мне так легко тебе говорить о себе. Ни перед кем за всю свою жизнь, я не открывался, чувствовал себя человеком в футляре. Помнишь у Чехова? Когда читал рассказ, улыбался, думал – про
меня написано. Нам предписано держать себя, словно, в броне: чувства – на завязочку, тело – не чувствует боли. Нас специально тренировали на устойчивость к болевым ощущениям, учили перевоплощаться, развивая одновременно такое чувство, как сочувствие, обучали перенесению эмоционального состояния другого на себя, тем самым становясь другим, начиная мыслить с позиции другого.

Видишь сколько сложных и разных вещей мне пришлось освоить пред тем, как волей случая, судьбой мне было предписано встретиться с твоей проблемой. Ты даже Тони, любимую собаку с собой не взял, отправился в одиночестве в космическое путешествие. Почему? Испытать себя? В тиши длительного полета совершить новые открытия? Зачем? Человечеству эти открытия не нужны. Оно прекрасно обходится и без них и обошлось бы, оставаясь жить в пещерах. Было бы лучше для природы и будущих поколений.  Ты не согласен? Не лучше? Ты прав. Не лучше. Да и о чем говорить, когда всегда находились и будут находиться те, кто движет прогресс не из корытных побуждений, не из желания от хватить лакомый кусок, а из-за огромной потребности делать открытия, ибо его мышление, его мозг жаждет этого, по причине самоудовлетворения своей деятельностью от которой зависит его счастье, счастье человека, обладающего подобным сокровищем: развитым, охочим до учебы, до познания мозгом, алчущим открывать неизведанное. Таких не много. Вернее, жалкие единицы. Они всегда были гонимы, не поняты, имели тяжелые судьбы, если не сказать – трагические.

Майкл, ты меня восхищаешь! Решиться на такое мог только сильный человек, я бы даже сказал – сверхчеловек, или человек утративший чувство реальности, чего я не могу даже на мгновение предположить по отношению к тебе.

В детстве мне очень хотелось встретить такого человека, как ты. Может потому, что я ничего не знаю о своих родителях, никогда не видел отца. Мне всегда хотелось иметь настоящего друга. Ты скажешь, что в наше время, время тотальной индивидуализации, замкнутости на личное «Я», мое желание можно отнести к не мысленной роскоши. Пусть будет так. Однако, поверь мне на слово. Для тебя я смог бы стать твоим вторым «Я». Не пугайся. Ты бы даже не смог догадываться об этом. Знаю, как тяготит чувство невозможности ответить тем же в силу нехватки энергии, постоянно расходуемой на сложнейшие мыслительные процессы. Мне и самому, возможно, приходилось бы испытывать дефицит энергии, но это не означало бы моего отказа от дружбы. Ты знаешь, если бы не Хана, то я в данное время, получив распределение, находился бы в межпланетном полете. Мне этого так хотелось с детства, с тех пор, когда нам начали показывать фильмы про освоение космоса. Ещё тогда я страстно загорелся желанием отправиться в космический полет. Мы с ребятами только об этом и говорили. Зацепив нас на этой мечте, нас начали готовить по специальности – спасатель... Тренировки оказались изнуряющими. Использовались отработанные, новейшие методики. Развитие предполагало быть разностороннем. Я старался как никто, боясь оказаться непригодным. И вот из-за девушки с небесного цвета глазами, золотистыми волосами цвета спелой ржи, моя мечта оказалась невыполнимой и, как это не покажется странным, я нисколько не жалею об этом. Единственное отягчающее душу обстоятельство – это мое беспокойство за нее. Мне необходимо защищать Хану от опасностей. Не подумай, чего, Майкл. Чувство ответственности нам прививали с детства. Мне хочется оберегать эту девушку от возможных неприятностей, хочется сохранить ее чистую, светлую душу. И я не могу этого делать. Контакт со мной принесет для нее много проблем, от которых я не в силах буду ее оградить. Вот почему я оказался в твоем доме, в твоей комнате, вернее однокомнатном блоке удачно спланированным тобой. Меня ищут, Майкл. Хана сделала мне несколько масок. И теперь я предстаю перед твоей женой в образе Антонины, обучаю ее и ее подругу Милу технике овладения чувствами. Нина после твоего отлета заболела. Она всю себя сконцентрировала на любви, любви к тебе, Майкл. Ты же знаешь насколько тяжело перенести разлуку с любимым человеком. Твоя жена очень страдает. Я попытаюсь ей помочь. Она ждет тебя. Ждет, как Пенелопа Одиссея.

Майкл! Слышишь меня? Откликнись! Ты нуждаешься в помощи. Поверь: никто кроме меня тебе не сможет помочь. Никто так не подготовлен, никто так не желает тебе помочь, как я. Ты нужен здесь, на Земле. Твоя гениальность необходима землянам. Я смогу помочь тебе. Ты же понимаешь: не могу я выразить словами неуловимое, относящееся к сущему. Мои слова – жалкий оттиск мыслей, дающих возможность хоть каким-то образом упорядочить отношение моего сознания к моменту в каковом оно пребывает. А это отношение теснейшим образом связано с объемом знаний, полученных от мыслительных восприятий с оценочной чувственной наклонностью к тому предмету, который наиболее востребован в данный момент времени. Мысли-чувственная сфера неустойчива, стирается, видоизменяется постоянно и неуклонно, не давая предметно оформиться, стать знаком, символом. Впрочем, символы нам достались даром, и мы ими так и научены пользоваться в должной мере. Наша же тяга познания – есть ни что иное, как стремление узреть истину, дорасти до нее, предполагая: истина и есть сущее, его некоторая проявленность в бытии. Через эту проявленность нам хочется приобщиться к предполагаемой сокрытой тайне. Для компьютера любой сложности не возникнет подобной потребности, хотя я не исключаю возможности нахождения в умной машине друга по качественности не менее преданного, чем собака.    

И долго еще, до пяти часов утра Хумов продолжал разговаривать с Майклом в надежде получить ответ. Ответа так и не последовало.



12

В ожидании приема к своему непосредственному начальнику Галунову Александру Евгеньевичу, Виктор Арнольдович бездумно читал выплывающие тексты, скользя глазами по строчкам, перескакивая с одного абзаца на другой в произвольном порядке: 

Эхо космических глубин из сердцевины знания зазвучало тремором женского начала в проявленной и избранной судьбе, проникнутой дальностью начал и, возгоревшейся звездой ярчайшей наперекор немому постоянству – НИЧТО.

Отринут всякий путь, как память о возврате и внутренний кристалл, в алмаз не превращен, и снова в этот мир – гранить отвагой опыт, чтоб превратить в алмаз пылающий кристалл.


Выше восторга – покой понимания обреченности полной и все же – творение нового, равного духу прозрения для умаленья земного в осознании нужности слово творения в зыбкости маревой – след оставляя для радостной пользы прочтенья другим в пространстве далеких времен.

Приемная представляла собой небольшую комнату без единого окна. Совершенно пустые стены мерцали приглушенным светом. Вокруг располагались мягкие кресла. Используя на подлокотниках кнопки, при желании, ожидающий мог принять более удобную позу, а то и вытянуться во весь рост и отдохнуть, слушая расслабляющую музыку. Мерцающие стенки могли служить экранами для просмотра видеозаписей, прямого обращения начальника, последние новости и многое другое, необходимое для той или иной ситуации.
Виктор Арнольдович приехал за пол часа и теперь нервничал в ожидании, как он предполагал, неприятного разговора. Время от времени, он сжимал пальцы рук до отлива крови. Пальцы становились совсем белыми. Легкое покалывание предупреждало
о недостаточном поступлении крови. Тогда Смаков начинал потирать руки, не отрывая глаз от экрана, на котором продолжали мелькать строки:

В минуты безрадостного настроения, когда посещает мысль о смерти, в эти тягостные минуты наползает пустота, поглощая тайну бытия, вызывая чувство одиночества. Такие минуты, часы, дни случаются у каждого. Надо всегда помнить: не одинок – ты в каждый миг в единстве с целым – Богом данным. Вспоминайте строки: Кто мы? Откуда ветер? Откуда звон колоколов? Зов вечности, возможно, вечен. Его понять можно без слов.

Виктор Арнольдович, усмехнулся, пролистал дальше, стараясь сосредоточиться на тексте:

1. Когда человек теряет доверие с другу, что-то с ним не в порядке, даже если вокруг слишком много непорядочных людей.
2. Если друг оставляет тебя в болезни, беде или, когда тебе нужна срочная помощь, ты напрасно думал, что у тебя есть друг.
3. Настоящий друг никогда не поставит свои интересы выше твоих.
4. Для каждого в жизни наступает момент проверить дружбу на прочность.
5. В спорной ситуации, мы готовы быстрее винить друга, чем себя.
6. Потерять друга все равно, что потерять часть своего сердца.
7. Потеря друга ввергает в одиночество, из которого уже не выбраться.
8. Приятелей – много, но друг – один.
9. Не на пустом месте зарождается недоверие к другу, но в голове твоей.
10. Один друг всегда более зависит от другого, ибо более ценит дружбу. 
11. Совместный бизнес часто разрушает самую крепкую дружбу.
12. Настоящая дружба с годами только крепнет.

         
       
Вошел Малкин, молча кивнул, сел поодаль, уставился в свое электронное устройство. По тому, как тот время от времени двигал ногами, Виктор Арнольдович определил: нервничает и ему стало несколько спокойнее.

Ровно в назначенное время включилась видео связь. На противоположной стенке появился начальник.  Смаков с Малкиным вскочили, вытянулись по стойке смирно. Некоторое время он переводил взгляд с одного подчиненного на другого, затем кивком предложил сесть, после чего начал длинный монолог.  Сначала Александр Евгеньевич их долго распекал за неумение оперативно действовать, наконец, перешел к делу, заговорив жестким тоном:

– В то время, когда численность населения растет в прогрессивном темпе и нам необходимо транспортировать большое количество людей на Марс, осваивать другие планеты, здесь на родной земле теряется лучший спасатель и вы не можете его обнаружить, а ведь это выглядит ни больше, ни меньше – сознательным уклонением от своих прямых обязанностей. Я внимательно рассмотрел ваши докладные и нашел, что вы недостаточно серьезно подошли к делу. Есть ли у вас какие-то новые сведения о спасателе № 232? – задал, глядя в упор вопрос Галунов.

Малкин растеряно посмотрел на Виктора Арнольдовича. Оба, вскочив, отрицательно покачали головами.

– Сидите, сидите, – подтвердил жестом руки приказ начальник. – Не удалось ли найти того героя, который обезвредил двух террористов и скрылся в неизвестном направлении?

Смаков с Малкиным снова вскочили и снова отрицательно замотали головами. Не давая им произнести ни слова, Александр Евгеньевич продолжал:

– Мы потеряли самого лучшего выпускника Хумова Анатолия Борисовича. Не кажется ли вам возможным перевоплощение Хумова в девушку, спасшую от взрыва Международный комплекс науки, искусства, здоровья? 

     – Вполне возможно, – кашлянув, с хрипотцой в голосе пробормотал      Малкин. 

       – Да, да, конечно. Я уже отдал приказ о задержании этой девушки.
Но пока этого сделать не удалось, – вскочив, отрапортовал Смаков.

        – Разрешаю привлечь для поиска экстрасенсов, можно из группы, в которой обучался Хумов Анатолий Борисович. Он нужен и немедленно. Живым. Слышите? Живым! Это приказ. Вы свободны.

Экран погас. Смаков только сейчас обратил внимание на струйки пота, стекающие по его спине и передернув плечами, бросив на ходу Малкину до свидания, почти, выбежал из приемной.



13

      
    

               
               

               

   
            
   


      


    
         



      



    

   
            

 



          



   





          


               




               

 


               
   


   
          

          

       

   

    

               




               

          



      
            
            

 


 

 
    



 

      
   
         
    
      

      
      

 
   
        



         
               
      
               
               
 
          
   
       
      
    
             





   

   







   
ГОРИЗОНТЫ НОВОГО

                Книга вторая



                Не допускать себя до мнительности и подозрительности есть
                основное правило нравственной и душевной гигиены.
                Н. Бердяев

1.
Ночи напролёт Марк сидел за компьютером, гуляя по интернету. Лавина информации, обрушивающаяся на молодой, пытливый ум, проскальзывала и, как ему казалось, не оставляла следа. Но это меньше всего его беспокоило. Он считал: если всё стараться запомнить, а это всё равно невозможно, то никогда не научишься самостоятельно мыслить, пока не постараешься выбросить из головы то, что когда-то заучил, что тоже весьма и весьма проблематично. Это рассуждение, он также где-то вычитал и запомнил, не очень вдаваясь в его смысл, Марк, тем не менее, охотно следовал сему руководству, не требовавшему особых усилий. Интуиция его не обманула. Девяносто процентов из почерпнутой информации оказывалось ненужной, засоряющей голову хламом, но Марк продолжал рыскать по интернету, как голодный волк в поисках ему необходимых истин, откровений, умных назиданий, желая быстрее разобраться в механизмах общественных и личностных отношениях, продолжая, в буквальном смысле, тонуть в огромных объёмах различных знаний, не умея выявить, отобрать для себя, своей натуры, своей индивидуальности спасательный круг, на котором он мог бы уверенно держаться. Вернее, ему нужно было построить плот, фундамент, чтобы потом отбирать для себя только необходимые знания, не замусоривая голову чем попало.

Итогом его бесплодных попыток: обнаружить достойные для своего ума ориентиры, явилась повышенная нервозность, усугубляющаяся недостатком сна, готовая в ближайшем будущем перерасти в невроз, а также полнейшая растерянность, непонимание смыла своей жизни и удивление перед этим миром, который, думал он, или настолько глуп, что не понимает куда он катится, или настолько эгоистичен, что ему ни до чего и ни до кого нет дела, что подразумевает: пропади всё пропадом.

Нет, не надо себя обманывать. Его стремления сводились лишь к одному: желанию блеснуть перед Ханой умом, эрудицией, суметь высказать в её присутствии нечто оригинальное, обратить на себя её внимание. Хана, являясь предметом его неотступных мыслей, придавала его существованию некий смысл, желание становиться лучше, стать достойным её.

Три месяца он сочинял к ней письмо. Всё приходящее ему в голову, казалось ему недостойной чепухой, если не обычной глупостью, банальностью и он, вычеркивая, оставлял: Хана, давай с тобой дружить.

Не мог же он написать ей, как каждый раз тайком провожает её до дома, да так ловко, что она ни разу не заподозрила его в этом, ни разу не оглянулась, не встревожилась. Он даже готов был устроить постоянную слежку по причине непреодолимого желания знать о ней как можно больше. Нет! Знать о ней всё!

Нередко он приходил к её дому и, скрываясь в кустарнике, терпеливо ждал её появления, чаще всего безрезультатно: Хана редко выходила погулять. Но однажды он видел, как она вышла из своего дома с несколько угловатой девушкой, которая несла большую сумку и они, улыбаясь и оживлённо разговаривая, пошли по направлению к метро. Но ни разу он не видел её рядом с лицом мужского пола, что вселяло в него некоторую надежду. 

Марк стал тщательно следить за своей внешностью, подолгу заниматься в спортивном зале и с ожесточением бороться с юношеской прыщеватостью, используя дорогие средства, навязываемые вездесущей рекламой. Если бы он мог найти в себе смелость и подойти к ней, он бы мог хоть изредка находиться рядом и, вполне возможно, смог бы как-то заинтересовать её.

Наконец, неожиданно для себя, он решился заговорить с ней. Она торопливо вышла из колледжа, и он её окликнул. Она обернулась и с удивлением посмотрела на него. А он не нашелся, что сказать, а только замер, как вкопанный, потрясенный своим поступком.

– Тебе что-то надо? – спросила она, не делая шага назад.

– Хорошая погода, – пробормотал он.

– Но я тороплюсь. – Она смотрела прямо ему в глаза.

– Да, да, конечно, – хриплым голосом произнёс он.

– Будь здоров, – помахала Хана ему рукой.

– До завтра, – неуверенно бросил он ей вдогонку.

Она не ответила, лёгкой походкой удаляясь от него. А он стоял и смотрел ей вслед, пока она не смешалась с шумной толпой расходившихся студентов.

Этот короткий разговор всё же, как ему хотелось думать, чуточку изменил её отношение к нему. Она как-то чаще стала смотреть в его сторону.  И тогда Марк решился послать ей короткое письмо по электронной почте: Хана, я чувствую, что у нас есть нечто общее. Для меня твой тайный, далёкий мир, так же заманчив, как путешествие к другим планетам. Я думаю о тебе.

И она ответила: Я не думаю о тебе, но почему бы нам не узнать друг друга поближе? Это может стать хорошим опытом для обоих. Но нам придётся быть предельно искренними. Ненавижу фальшь.

Переписка завязалась. Постепенно и незаметно друг для друга, они начали сближаться.

Случалось – они болтали по нескольку часов, ведя переписку по интернету, но при встрече смотрели друг на друга несколько отчужденно, особенно Хана, а Марк по-прежнему вел себя настолько скованно, что разговор в реалии никак не клеился хотя накануне они и вели доверительную беседу.

Так бывает с любовниками, встречающимися после горячей ночи. Они, вследствие сильной влюблённости и глубокого отчуждающего уважения, начинают исподволь и как бы заново вести любовную игру, приспосабливаясь друг к другу, как бы проверяя не охладели ли чувства партнёра. Вот и Марк с Ханой разделяли духовное сближение с физическим. Но они знали: рано или поздно эта грань растворится. Они смогут общаться, не только перебрасываясь электронными письмами. И вскоре такой день наступил.

После занятий, Марк пошёл к Хане и, не сговариваясь, они пошли сами не зная куда. Прости пошли, куда придётся. День оказался солнечным, не душным. Небо радовало своей прозрачной голубизной, не оттеняемой ни единым облачком. Они гуляли по улицам, заходили в кафе, смотрели объёмные фильмы, отдыхали в роскошном, изобилующим всеми возможными цветами, саду под высоким прозрачным куполом, смотрели на дрессированных дельфинов и, когда, прощаясь Хана сказала:

– Спасибо, Марк. Мне было хорошо. Мы отлично провели день, как с моей подругой.

– Как с той долговязой девушкой? – ревниво спросил Марк.

– С какой? – растерянно переспросила Хана, выигрывая время для обдумывания ответа.

– С твоей подругой. Я тебя с ней случайно видел. Она шла с дорожной сумкой. У неё обалденная улыбка.

– И ты сделал вывод, что мы подруги.
– Между вами был явный контакт, – взяв себя в руки, спокойно произнёс Марк, зная о плохом отношении к ревнивцам и о том, что это чувство отнюдь не облагораживает, а делает мужчину собственником.

– Да… Мы с ней иногда встречаемся. Вернее, в последнее время, довольно часто. У меня не одна подруга. И, как тебе это сказать… С тобой – другое. Ты мне друг. Мне с тобой интересно. А сегодня к тому же, я не хотела оставаться одна.

– Не подумай, я увидел вас случайно. – Марку хотелось изменить тему разговора, но он засмущался от своей лжи, в которой не мог, не хотел признаваться.

Ему показалось, что у Ханы есть свои, недоступные для него, тайные мысли, о которых он никогда не узнает, сколько не следи; ведь и у него есть такое, в чем бы он не хотел бы рассказать никому, так чего он от неё хочет?

Вместо слов, он взял её руку, положил на свою ладонь, нежно накрыл своей.
Если бы он смог вот так, как эту маленькую руку спрятать, сохранить Хану от превратностей жизни, от ударов судьбы и просто от мелких неприятностей; сохранить с её такой чистой душой, душой, открытой миру, смотрящей на этот мир с любовью, с детским любопытством, с радостью и надеждой… Если бы он мог… 

Марк открыто посмотрел в её глаза. Впервые, не смущаясь, как смотрит собака, преданно, с желанием выполнить любой приказ хозяина. Он уловил в её взгляде некоторую тревогу, даже трагичность, указывающую на предощущение роковых событий, и он слегка прижал её ладонь, в желании забрать на себя грядущие неприятности или, по возможности, отогнать их от неё; но он не знал каким образом он может это сделать, а потому дрогнувшим голосом произнёс:

– Ты не должна ничего бояться.      
 
– А я и не боюсь ничего. С чего ты взял? – удивилась она.

– Не знаю. Так… Показалось?

– Нет, скажи мне. Почему ты это сказал? Мы же договорились быть максимально искренними.   

– Договорились.

– Тогда объясни.

– В глазах у тебя промелькнуло.
– Ты умеешь читать в газах? – Хана улыбнулась, тряхнула головой и её волосы в свете фонаря на мгновение засветились. Она осторожно высвободила свою ладонь из-под его все ещё бережно держащих рук.

Тревога в её глазах рассеялась, но не тревога любящего сердца Марка, терзаемого с этой минутой тяжёлым предчувствием и постоянным страхом за неё.

Они продолжали переписку и начинали всё лучше и лучше понимать друг друга.

Марк, чувствующий всегда и везде свою обособленность, из-за своей увлечённости компьютером, который один и только один был путеводителем по жизни, который полностью завладев им, отняв у него одного за другим немногочисленных друзей; компьютер, ставший его другом номер один, начал неуклонно сдавать свои позиции перед Ханой постепенно отодвигаясь на задний план, без претензий и ненужных обид, даже не понимая про себя ничего, хотя пользователь и считал прекрасное техническое устройство почти одушевлённым предметом  Марк все чаще и чаще находился в глубокой задумчивости, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями, нежели «заправлять» голову чужими, пусть и умными изречениями. И он бы мог бесконечно благодарить Хану, если бы понял: она помогла ему начать познавать себя, открывать свое глубоко запрятанное «Я», разбираться в своих чувствах, самому формулировать свои мысли и даже записывать их.   

И всё же у него возникало много вопросов, на которые он не мог найти адекватных ответов и тогда он спускался к отцу, тихонечко, как в детстве, скребся в дверь его кабинета и, услышав тихое: входи, входил, молча оставался стоять у двери, не совсем понимая зачем он, собственно, пришёл и что он хочет услышать от отца, внутренне безоговорочно веря, что ни отец, ни кто другой, даже самый, что ни на есть знаменитый философ, не в состоянии ему ответить на вопросы, а если и попытаются что-то выразить, то это обязательно будет вокруг да около и будет их взглядом, являющимся плодом их пытливых размышлений, но ни его, Марка, и ему самому придется отвечать на свои вопросы, а не переваривать чужую жвачку, которая, к тому же, не может быть усвоена, а только присвоена и которая впоследствии будет выдана за свою без угрызения совести. Сколько немыслимых раз он наблюдал подобное: соберутся три, четыре умника и пережевывают официально сложившееся мнение, о чем бы то ни было, восторженно, перерывая друг друга высказывают давно сказанное другими.
Завидев Марка поздно в дверях своего кабинета, отец на него растерянными, утомлёнными глазами и Марк читал в них душераздирающую задавленность, пойманного в клетку зверя и некую, присущую только взгляду человека, безысходность, но, может быть это только казалось Марку после его продолжительных блужданий по интернету и то, что было в нём, отражалось в отце? Отец делал улыбку на своём тоскливо насупленном лице и повторял свою неизменную фразу: «Присаживайся. Ну… что там у тебя?». Марку не хотелось присаживаться и смотреть в глаза отцу вблизи, боясь причитать в них ещё более ужасающее и он, переминаясь с ноги на ногу, бубнил: «Да нет. Всё нормально, па. Я так. Сам не знаю.

– Ну, ну… бывает, – согласно кивал головой отец. – Но ты, если чего надо – не стесняйся.
– Да не… па, ты не волнуйся.
– Я-то не волнуюсь. Ты, вижу, чем-то озабочен.
– Да ты знаешь… Лезет в голову всякое. Разберусь… Я так, – поворачивался Марк уйти.
– Спокойной ночи! Не сиди всю ночь за компьютером. Приду проверить, – бросал ему отец вслед. – Ты должен спать не меньше шести часов. Марк неторопливо разворачивался от дверей.
– Я постараюсь, па, – и стоял некоторое время в надежде на тот вопрос, спасительный для него вопрос, от которого откроется его сердце и они, возможно, ночь напролёт будут говорить с отцом на равных, а не как с маленьким, каким его и считает, не замечая его взросления и Марк задаст отцу наболевшие вопросы и отец на них ответит. Даже не ответы были важны для Марка, а разговор по душам, избавляющий его от одиночества, от пустоты, не заполняемой обилием компьютерной информации. Но толи отец не мог задать тот вопрос, толи не хотел, боясь лавины проблем могущей на него обрушиться и потому молчал и Марк, выждав время, уходил к себе наверх по пути заглядывая в спальню к матери, которая, если не спала, с тревогой спрашивала: «Ты здоров?». «Здоров» – отвечал Марк. – «Спокойной ночи, ма».  «Спокойной ночи, сынок». 

Но сон не приходил к Марку, и он снова нырял в интернет за всё новой и новой информацией.

Хана с Марком в последнее время сильно сдружилась. Он каждый день ждал её, и они после занятий гуляли. Хана даже начала позволять провожать её до дома. Но ни разу она не предложила погулять вместе с её долговязой подругой. Она не знала точно, но догадывалась о чувствах Марка.

Марк мог часами ходить взад-вперёд по улице, иногда присаживаясь на ступеньки или скамейку рядом с урной, дожидаясь её, в надежде продолжить прогулку. Проголодавшись, он быстро забегал в кафе напротив и, взяв бумажный стаканчик с обжигающим напитком и ватрушку по-датски, выскакивал наружу, присаживался на скамейку и, не ощущая вкуса проглатывал свежую сдобу, запивая чёрным кофе, а когда она выходила из своего дома, радостно бежал ей навстречу. Первая время Хана удивлялась, спрашивала как он здесь оказался. Марк каждый раз что-нибудь придумывал, а потом признался, что ему необходимо её видеть и она привыкла к его дежурствам у своего дома.

Это происходило во время отсутствия Антонины. Марк ревновал Хану к подруге. Ему казалось, что она плохо влияет на Хану и втайне радовался её отсутствию. Замечая в глазах Ханы, не свойственную раньше тоску, он утверждался в своем предположении.    
   


2.
Хана и Антон стояли, взявшись за руки. Двери за их спиной так же бесшумно задвинулись. Помещение казалось утопало в зыбком свете зеленовато-голубых тонов. Хана посмотрела на Антона.  Тот, прочитав в её глазах вопрос, пожал плечами. «Что-то мне захотелось домой», – произнесла Хана и села, скрестив ноги по-турецки. Антон тоже сел рядом и тоже скрестил ноги по-турецки. «Мне хочется пить», – жалобно прошептала Хана. – «И ещё есть». И тут же, как бы из ниоткуда, появился столик с двумя бутылками воды, двумя яблоками и с двумя булочками. «Чудеса в решете», – с нескрываемым удивлением посмотрела Хана на Антона и, вдохнув, добавила, – да и только.

– Почему в решете? – Спросил Антон, так как не слышал раньше подобного выражения.

– Сама не знаю. Это, как англичане говорят, идиома. Правда в английском мне не приходилось встречать нечто подобное.

– Ты хорошо знаешь английский? – Антон спросил, желая сделать ей комплимент и тем самым отвлечь Хану от грустных мыслей, начавших одолевать её.

– Так себе. Надо больше заниматься, не ограничиваясь тем, что дают в колледже. А чудеса в решете потому, что не могут вывалиться из него. Может так? Но это моя трактовка.

– Может чудеса в решете потому, что их оттуда не достать, не рассмотреть потому они и чудесами кажутся. Но при …

– Тоже верно, – перебила Хана и тут же извинилась.

– Нормально. У меня больше не возникает мыслей по этому поводу.

– И правильно. Идиома, как правило, имеет одно значение. С английского переводить слово за словом, – ничего не поймёшь. Надо заучить… Чудеса чудесами, но мне как-то не себе.

Хана с тоской посмотрела по сторонам. Помещение несколько изменилось. Стены приобрели более чёткие очертания. Видимо из-за густого синего цвета, значительно сузившего габариты комнаты, имеющей круглую форму, как в планетарии, или приёмном зале дворца.

Словно ответ на жалобу Ханы, на стене появилась мигающая надпись: Для транзитных пассажиров, а под ней обозначился длинный стол, сделанный из белого пластика. За столом сидело странное существо, вертящееся, как на шарнирах, то появляющееся над столом, снимающее длинную зелёного цвета шляпу в приветствии, то исчезающее.

Хана решительно двинулась к этому существу, бросив на ходу Антону: «Пошли. Поговорим». Антон покорно последовал за ней, поддерживая правильность её действий. В их положении ничего другого не оставалось. Когда они подошли и встали напротив, плохо понимая кто, собственно находится перед ними, существо заговорило казенным, машинным голосом:

– Слушаю вас. Что желаете? – приветственно приподняв шляпу с вытянутой головы и продемонстрировав ярко рыжие волосы, торчащие в разные стороны, как у заправского клоуна.

Антон молчал. Он решил не вмешиваться до тех пор, пока на то не возникнет острая необходимость. Хана некоторое время смотрела на странное существо, которое несколько раз успело исчезнуть, появиться, потянуть руку за чем-то невидимым, сложиться, словно подзорная труба и снова выпрямится. Хана хотела сказать, что хочет вернуться обратно на Землю и как можно скорее, но неожиданно для себя спросила: «А что вы можете предложить?».

«Всё, что вы сможете пожелать», – произнесло существо сильно увеличившись в размерах и приобретя большую плавность движений, добавило не без гордости: «Всё, что вы изволите захотеть».

Хана задумалась. Когда тебе предлагают всё чего бы ты не захотел, сразу становится невероятно сложно что-либо выбрать. Антон, в свою очередь, тоже молчал, так как решил во всём соглашаться с Ханой. Ведь это он подверг её такому невероятному и не лишенному опасности путешествию. И, когда Хана посмотрела на него, ища ответа, он сказал, что согласен заранее на любое её решение. «Даже не знаю…», – растерялась Хана. 
Существо на насколько секунд исчезло и, появившись в форме стюарда, вежливо сообщило:

– Может быть вы пожелаете вернуться на Землю?

– Это похоже на сон, – в изумлении, раскрыв широко глаза, произнесла Хана.

– Это и будет сном. – Существо предстало в форме одного из служителей порядка, совсем недавно подошедшего к ним перед их невероятным перемещением на МКС.

– В каком смысле? Это похоже на сон, но совсем даже не сон. Я могу отличить сон от не сна.

– О, что мы можем знать о сне? Сон и реальность меняются местами, как жизнь и смерть и ангелы частенько путают одно с другим. Таким образом выразил мысль волшебный поэт Рильке: Ангелы часто не знают, блуждают ли они среди живых или мёртвых. Вечный поток увлекает с собой обе области всех возрастов, в них обеих все голоса заглушая.

Перевод Вячеслава Куприянова, – существо вовремя монолога представило себя в виде седовласого профессора, в пенсне, с аккуратно подстриженной бородкой, чёрном костюме с бабочкой под белоснежным воротником рубашки.

– И всё же сон менее реален, хотя и приближается к реальности настолько близко, что кажется ею, – продолжала упрямиться Хана.

– О, вы умная, начитанная девочка. Не решаюсь с вами спорить. У нас несколько иные понятия.

– Какие же?

– У нас так быстро все меняется. Вот сейчас снова поменялось. Сон не есть реальность и наоборот.

– Чудеса! Мне бы не хотелось оказаться на месте Алисы в её Стране Чудес, хотя её сон, действительно, – сон и весьма забавен.

– Вот-вот… И я о том же: весьма забавен. Второй Алисы быть не может. Есть только первая. Алиса создана английским математиком, поэтом и писателем Чарльзом Лютвиджом Доджеоном, издана под псевдонимом Льюис Кэрролл в 1865 году и застыла в форме своего сна в книге-сказке под названием «Алиса в стране чудес», закончив дальнейшее развитие, так как сон застыл в ней.

– Что значит застыла, закончив дальнейшее развитие? Вы считаете, если мысль изречена, она становится застывшим шаблоном, тем самым теряет пластичность развития?

– Ну да. Что-то в этом роде. В контексте данного высказывания. Развитие мысли, или простой перифраз её возможен в следующих контекстах, но тогда этот принцип можно с уверенностью назвать некоторым заимствованием. Не правда ли, Гераклитом прекрасно сказано: «В одну реку нельзя войти дважды». В этом мы не можем сомневаться: река изменилась и входящий соответственно тоже и тогда, – существо неожиданно вытянулось и, приняв облик древнегреческого философа, продолжило: такое изречение можно назвать, вернее оно становится формулой, переживая века.

– Значит, пустые, житейские разговоры не застывают? - Спросила Хана, увлекшись интересным разговором.

– Правильно заметили. Не застывают, а засоряют пространственно-смысловое поле и этот словесный мусор чрезвычайно трудно убирать, но приходится, иначе в нем утонуть можно, как в вашем интернете.

– Научились бы люди молчать. Из глубин свою мысль извлекать. 

– Да, Хана. Хорошо бы.

– Спасибо за урок. Было очень интересно. А теперь нам пора возвращаться, если это возможно.

– На нашей станции ничего невозможного нет – и существо мгновенно преобразилось в космического диспетчера.

        – Что нам для этого нужно сделать?

        – Вы можете вернуться, использовав тот же способ перемещения.

        – Ты готов вернуться, Антон? – спохватилась Хана.

        – Конечно, если ты этого желаешь.

        – Антон! Мне ужасно хочется попутешествовать. Но пойми. Меня, наверно, уже ищут и ужасно волнуются. Ну не могу я из-за своего эгоистического желания подвергать бабушку, дедушку, родителей, друзей такому стрессу.

        – И я так же думаю.

        – Вы приняли решение? Но мне придётся стереть из вашей памяти этот визит, – и существо приняло свой первоначальный вид. 

         – Почему? – удивилась Хана.

         – Так положено. Если вы не отправляетесь на другие планеты, а решаете вернуться назад, необходимо стереть пребывание на МКС из вашей памяти, во избежание непредвиденных последствий.   

         – А можно оставить воспоминание, как будто мы увидели сон?

         – Сейчас посмотрю инструкцию, – существо исчезло на несколько мгновений и, появившись, объявило: можно.

          – Отлично! – развеселилась Хана. – Сон можно рассказывать. Всё равно никто не поверит. Разве только дедушка.

         – А сейчас вам предстоит выбрать место вашего приземления. Смотрите сюда.
Хана и Антон увидели, как на огромном расширяющемся экране возникла Солнечная Система. Это было грандиозное, захватывающее зрелище. Перед их взорами замелькали звезды, Млечный Путь с его сотнями миллиардов планет, затем Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Марс и, наконец, Земля, которая начала быстро приближаться, поражая своей изумительной красотой. И вот на экране появились крыши домов огромного мегаполиса. Замелькали улицы, парки, серебристой лентой извивающаяся река, привокзальная площадь, сквер, скамейка. Около неё никого не было.
– Мы готовы. Вперед! – прокричал Антон крепко схватив Хану за руку одновременно подбрасывая шарик вверх и ловко его ловя, не давая проскользнуть мимо…



3,
«Удивительно, просто удивительно. Мне приснился удивительный сон», – проговорила Хана, оглядываясь по сторонам. Высоко в небе продолжала мелькать реклама. Вместо втюхивания чуда-крема, появилась картинка  семейного аэроплана на четырёх пассажиров. Молодой мужчина с улыбкой весело уговаривал немедленно приобрести необходимую покупку, расхваливая на все лады новую супермодель.

– Мне кажется, я тоже уснула, но совершенно не помню своего сна, – вертя шарик меду пальцами, задумчиво сказала Антонина. 

– Нам пора. Начало темнеть, а мне предстоит ещё вернуться домой. Ты забыла зачем мы здесь?

– Нисколечко. Да, Хана. Мы слишком задержались. Пора. Не будем терять ни минуты.

– Я думаю, нам надо будет назваться по-другому. Пошли. По дороге подумай о своём новом имени, – Хана решительно поднялась и с нежность в голосе, закончила, – Антониной ты останешься исключительно для меня.

Через пол часа девушки беседовали с хозяйкой, договариваясь о цене. Та, что была повыше повыше представилась Сюзанной. «Можно просто Сью, – обворожительно улыбаясь, сказала она. Другая девушка назвалась Яной. Хозяйка, несколько потрёпанная, но скрывающая это искусно сделанным макияжем, крашенная под блондинку, внимательно осматривала новых жильцов, наметанным глазам определяя их наклонности и, скучающим тоном, без интонации выговаривала: «Дом у нас образцового содержания. Проживающие ведут тихую, спокойную жизнь. Происшествия нам ни к чему. Дороже всего в нашем бизнесе репутация. Стиральная и сушильная машины на первом этаже. Бассейн – между вторым и третьем этажом, комната для гостей – на третьем. Первый взнос – оплата за месяц – это возмещение за возможные поломку, и другие непредвиденные ущербы, плюс вперед за месяц проживания. В договоре это указано. Электроэнергия, вода другие счета оплачивать помимо и без задолженностей.

– Не беспокойтесь, – улыбнулась Сью. – Мы девушки тихие.

  – Все так говорят. – Дама откашлялась и продолжала, – Извините. Друзей можно приглашать, но без шума. В особенности после двадцати двух.

– Простите. Как вас зовут? Вы забыли представиться. – Яна улыбнулась как можно любезнее.

– Мэри. Неужели я забыла? Странно. Вот моя визитка. Мало ли. Возникнут проблемы, звоните. А это ваши ключи. Два экземпляра. Это ключ от квартиры, этот – от парадной. У нас, как вы заметили, кодовый замок. Ваша квартира на двадцать первом этаже. Номер указан на ключе. Две спальни, гостиная, кухня. Меблировка полностью. Плата за аренду мебели указана в пункте восемь, один, два. Дополнительные услуги: Уборщица, горничная, няня. Если еще что-то будет нужно, звоните, приходите, обеспечим.

– Спасибо, Мэри! – поблагодарила Яна.

– Спасибо, Мэри! Мы немного устали и нам бы хотелось поскорее добраться до нашей квартиры, – извиняющим тоном проговорила Сюзанна.

– Если вас всё устраивает, тогда всего хорошего. – Лицо Мэри скрасилось приязненной улыбкой. Девушки ей понравились.

Квартирка оказалась маленькой, но очень уютной. Хана пожурила Антонину за то, что та водила её за нос, собираясь снять комнату. Антонина отшучивалась. Оставив вещи, они вышли на улицу и быстрым шагом пошли к подземке. Через сорок минут девушки были у подъезда дома и Хана стала прощаться, договариваясь о завтрашней встрече. Она радостно заявила о возможности приглашать друзей в только что снятую квартирку для общения и обсуждения актуальных тем. Антонина не возражала. Ей хотелось поближе узнать настроения и увлечения молодёжи. Хана поблагодарила подругу и поторопилась уйти. Завтра ей рано вставать. Занятия в колледже никто не отменил, и к тому же она по договоренности с дедушкой должна будет присутствовать на показательной операции. Дедушка не забыл о её желании стать врачом. Антонина попрощалась, помахав на прощание рукой, а Хана, войдя в дом, первым делом пошла на кухню. Родители спокойно спали, как ей показалось. Однако, стоило ей открыть холодильник и, достав сыр, масло, сесть за стол, как вошла мама и тихим голосом сказала, что ей лучше не бутербродом закусить, а поесть горяченького. «Хорошо, мамочка. Не волнуйся. Иди спать. Я разогрею суп», – и Хана снова открыла холодильник. Мама поинтересовалась была ли она у бабушки. На что Хана ответила отрицательно, и сказала, что задержалась по причине переезда её подруги на новую квартиру. Пожелав спокойной ночи, мама покинула кухню.
Приняв душ и лёжа в постели, Хана старалась вспомнить со всеми подробностями сон, приснившейся ей сегодня неожиданно задремавшей на скамейке рядом с Антониной. Нет Сюзанной. Антонина и Сюзанна слились для неё в одно лицо, и она увидела Хумова. Он широко улыбался и говорил о её сне во сне: «Это был не сон, это был не сон, это был не сон», – и вертел между пальцев шариком. А Хана улыбалась и кивала согласно головой, как китайский божок, которого она недавно видела в витрине магазинчика в Китайском городе, не понимая спит она, или всё ещё вспоминает странный сон очень похожий на реальность.


4.
– В мир этот мы приходим, имея задание, попросившись на Землю сами, по-своему своеволию, своенравию, желанию получить опыт для поднятия вверх по эволюционной лестнице. Иногда стимулом является чьё-то возвращение и рассказ о чудесах, красоте и новых ощущениях. Это завораживает некоторые души, и те начинают отпрашиваться для очередного воплощения. Это так… фантазии на сон грядущий.

– Задачей каждого человека является выполнить своё предназначение, но для этого необходимо много работать над осознанием себя и у зрением своего «Я», что только и может помочь встать на верный путь, – Хумов отпил глоточек и продолжал объяснять сидевшей напротив Хане, приехавшую назавтра в его недавно снятую квартирку, –  выработав свой взгляд, если его можно назвать своим, ибо знание зиждется на усвоенном материале прослушанного, прочитанного, приобретённого путем некоторых осознанных размышлений, в дискуссиях, спорах и, если повезёт, путем прямой передачи от учителя к ученику. Помнишь, Сократ говорил: Я повторю: единственное, что у нас есть – это наша Душа. Человек есть душа, – Хумов на слове Душа несколько повысил голос, акцентируя внимание и продолжал: – Для нас важнее ничего быть не может, как научиться понимать свою Душу, слышать её, следовать ей. Это совсем не просто. Для этого даётся определенное время, срок, в который человек учится понимать себя, открывать в себе «царство небесное», постигать космическое начало. Для этого нужна определенная обстановка: мирная и спокойная и, я бы добавил, благожелательная, что означает: взаимопонимание, взаимопомощь и, как идеал – Любовь, Любовь, связывающая всех и присущая человеку изначально от Творца, чем и отличает его – человека, от остального растительного и животного мира. Но в человеке также заложены инстинкты, не отличающие нас от животных. Инстинкты помогают нам выживать в самых, казалось бы, невероятно жутких условиях. Мы, люди, в некотором роде, раздвоены. Наш разум, душа, дух, если угодно, живут своей жизнью, стремясь постичь непостижимое, узреть Бога. Наше стремление к трансцендентному, обусловлено грехопадением. Адам и Ева, будучи выгнаны из рая после познания добра и зла, обрели возможность размышлять, сопоставлять, сверять со своей совестью поведение, поступки, мысли. Отдаляясь от Бога, люди, переставая Его ощущать, пока ещё не утрачивали чувства Его присутствия в окружающем мире, а потом…

– Понимаю, понимаю. В наше время всё труднее и труднее думать об этом. Жизненный ритм, лавина информации… – Хана тряхнула головой и её волосы ярко загорелись от солнечных лучей заходящего солнца.

– Для того, чтобы не терять связь с иерархами Света, необходимо много и ежедневно работать, прилагая недюженные  силы, для попытки выйти на контакт, получить откровение. Для этого нужно время, а его так мало человеку отпущено. Мы не имеем права рисковать собой.

– Вот, вот. Не имеем. Правильно! Полностью поддерживаю. Тебе тоже нельзя рисковать. Нужно беречь себя. А ты… – Глаза у Ханы наполнились влагой, и она опустила голову.

– Пойми. Я – ликвидатор! В группе мы называли сокращенно: лик. Нашей задачей является найти и ликвидировать последствия любых аварий, а ещё лучше – предотвратить их. После короткой проверки здесь, нас должны будут отправить на межпланетные станции, где в экстремальных условиях мы будем обязаны обеспечивать безопасность и жизнедеятельность людей, ведущих научные и другие работы. Мой зелёный мигающий значок – пропуск везде и всюду. И вот я, сдавая последний экзамен, обнаружил радиоактивную зону. Смотри сюда. Вот это место, – Хумов ткнул в компьютерную карту тоненькой указкой. Я эту зону обнаружил и обозначил как радиоактивную. Следующим моим действием было срочно доложить об опасности, что я и сделал. И я до сих пор не могу понять где я промахнулся. Что не так? Я слышал, как меня приказали взять и отправить на перепрограммирование. Я знаю, что это такое, но я не робот и не хочу подвергаться никаким воздействиям на мозг, даже во благо спасения людей. Я достаточно подготовлен и спасти человека мой долг. Я им не робот. Я обычный человек. Ты вот как считаешь? Человек я?

– Человек. Конечно человек. И никакой ты не робот, – Хана от возмущения снова тряхнула головой, но на этот раз волосы не загорелись золотистым светом. Солнце соскользнуло на другие окна, готовясь опуститься за горизонт.

– Вот видишь. А они на программирование. А питаться брикетами нас приучали с детства. Это для длительного пребывания вне земных условий. И жили мы в совсем маленьких кубриках с единственным окном-иллюминатором над головой. Для меня это необычно много, – кивнул он на комнату, – тем более два окна. Ты мне веришь?

– Да. Иначе бы меня здесь не было.

– Спасибо за помощь. Не ожидал. Наша случайная встреча, как провидение свыше. Не представляю, что бы я делал без тебя.

– Твои портреты везде по городу. Будь предельно осторожен. Даже в этом виде не выходи. Твоя улыбка тебя может выдать.

– А я не буду улыбаться. Это ты здорово придумала с переодеванием. И маски мне очень нравятся. – Хумов несколько жеманно провел по волосам, поджал губы, делая смешное выражение лица.

– Сью, ты всегда меня смешишь, – расхохоталась Хана, – до слёз, просто до слёз.

– Но я должен, извини, должна исследовать ещё две зоны. Я хорошо запомнила их местонахождение. Случайно увидев карты моих сокурсников.

– Ни в коем случае! Это опасно! – Хана перестала смеяться и смотрела такими умоляющими глазами, что Хумову стало не по себе. Он отвел взгляд в сторону и продолжал:

– Да это опасно. Я знаю, но для ликвидатора никакая опасность не может стать препятствием для выполнения своего долга.  А долг в нашем понимании равнозначен предназаначению.


– Зачем тебе это? Ведь твои сообщения о радиоактивной зоне опровергнуты и продолжают опровергаться по каналам массовой информации, – пожала плечами Хана, встала, прошлась по комнате, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу.

– На земле большое количество опасных зон для здоровья и жизни людей, популяция которых неуклонно растет и необходимо, чтобы эти участки были обезврежены, чтобы люди знали о них и случайным образом не оказывались в этих местах. Пока не заметные отклонения, вернее изменения на генетическом уровне, позже – могут превратить людей в существ, от которых неизвестно чего ожидать.

Хана отошла от окна, села на диван и с улыбкой, но чуть дрогнувшим голосом спросила:

– Чего? Чего можно ожидать?

– Чего? Чего? Всего чего угодно. Мы этого даже предположить не в состоянии. Я не склонна наводить на тебя страх, –  Хумов снова начал говорить от лица Сью/, но то, о чем я тебе говорю, дело серьезное. Уж поверь мне на слово, – и с улыбкой добавила: – курс первый, лекция четвертая.

– Тогда почему те, кто вас готовили этого не понимают?

– Понимают, я думаю, понимают не меньше, а больше, гораздо больше, а вот почему, не могу знать, – задумчиво проговорила Сью, делая сильное ударение на слове – почему.

– Я думаю, чтобы не наделать паники. – Хана слабо улыбнулась и отпила глоточек воды, бесшумно поставив стакан на поверхность из прозрачного пластика внутри которого плавали океанские рыбки чудной окраски, шевелились водоросли, близ коралловых рифоф.

– Да нет. Скорее всего из-за огромных затрат на работы по ликвидации. Сейчас, когда все свободные средства бросаются на освоение космоса, не до того, не до заботы о земле. Те, кто хотят долго жить и сохранить здоровое потомство, давно проживают вне земли в межпланетных городах и на Марсе.

– Да ну! – Глаза Ханы округлились, и она снова встала и подошла к окну.

  – Вот тебе и ну, – развела руками Сью.

   – Откуда ты можешь знать?

– Кому как не мне знать.

– А мой дедушка? Он знаменитый на весь мир, а живет здесь.

– Там места ограничены. Притом, он нужен на земле.

– Да. Согласна. Он и сам не хочет. Это я знаю точно. Неужели, неужели? Я потрясена. Что же это со всеми нами будет? Что будет? – Хана, схватилась за голову, упала в мягкие подушки дивана.

– Успокойся. Выпей воды, – заботливо произнесла Сью и, налив воды в стакан, подала его Хане. Подождав пака, та выпьет, продолжила. – Ничего не будет. Не бойся. Вернее, будет, но не так скоро. Хотя медицина работает над продолжительностью жизни, но нам не грозит увидеть последствия непростительных ошибок сегодняшнего дня. Ты еще успеешь выйти замуж, нарожать детей и дождаться внуков.

– Ни за что! Ни за что! – топая ногой, заявила Хана, – никаких детей после того, что я узнала. Никаких детей!

– Человек запрограммирован на то, чтобы иметь детей, воспроизвести, так сказать, себя, остаться в потомках. Люди не задумываются над тем, как будут жить их дети, внуки, правнуки. Будут ли они счастливы, будут ли благодарны за свое рождение. История наша ничем так не гордится, как своими завоеваниями. Люди от появления до наших дней только и делают, что убивают, уничтожают разными способами друг друга. Я не обобщаю, но сама подумай.

– Люди устали, не хотят слышать и думать о трагедиях, не хотят говорить о тяжелом, страшном, ужасном. – Хана подняла голову. По ей лицу пошли красные пятна, глаза блестели лихорадочным блеском, пальцы рук слегка дрожали.

– Ещё бы! Компьютерные игры построены на погонях, убийствах, бесконечной стрельбе, а TV показывает бесконечные сериалы о самых ужасных преступлениях. Говоришь, устали? И, тем не менее, я буду информировать людей о грозящей опасности.

– Но почему? Ты что один должен за всех делать опасную работу? – Хана снова взяла стакан с водой. – Почему другие ликвидаторы молчат, те, которые одновременно с тобой сдавали экзамен. Их ведь тоже посылали определять опасные зоны.

– На это, я бессильна что-либо ответить. Ребята отличные.

– И они все сдали экзамен?

– Надеюсь… скорее всего…

– Никого, кроме тебя, не ищут. Только твои портреты красуются. – Хана встала, долила воды в стакан, внимательным взглядом окинула Сью, сделала глоток. – А тебе идет быть девушкой. Ты симпатичнее многих наших девчонок. А улыбка… Нет слов. У робота в принципе не может быть такой улыбки. Все же постарайся не улыбаться в местах скопления.

– Ты все-таки сомневаешься? – Сью поправила удачно сидевший парик и, продолжая улыбаться, подошла к Хане, – потрогай меня. Посмотри внимательно в мои глаза. Дай твою руку. Чувствуешь? Слышишь, как бьётся мое сердце?  Стучит? Стучит, как у тебя? Я видел последние модели роботов. У них сердца нет. Их сердце никогда не будет биться. Правда некоторых роботов выпустили на улицы, и они разгуливают удачно, маскируясь под людей, но при внимательном рассмотрении, отличить их не стоит никакого труда.

– Да нет. Ты неправильно поняла. Извини, Сью! Про улыбку я сказала, как раз подтвердить, что ты не робот, а совсем не наоборот. – Хана смущенно опустила глаза, но совсем не торопилась убирать свою руку из руки Сью. Та, заметив её смущение, сама выпустила её.

– Хотя, – Сью снава заняла своё место напротив, – в некоторые моменты мне и самому, то есть самой кажется, что я робот. Жесткие условия воспитания с раннего детства, удаленность от людей, каждодневные изматывающие тренировки, четкое расписание буквально по минутам, строжайшая дисциплина. Ну чем не робот? Утром вскакиваешь и, как заведенный, целый день.

– Да нет же! Нет. Ты человек со сложной судьбой. А для меня так просто – герой. Твоя жизнь – подвиг! Ты призван спасать людей.

– Только без громких слов. Это моя работа. У каждого своя работа. И каждый должен свою работу выполнять с максимальной отдачей.  Должен уметь восстанавливать силы, когда они на исходе и снова – в бой! «Покой нам только снится».  Работа – это долг. Долг – это то, что реально может выполнить каждый здесь и сейчас, в каждую единицу проживания своего физического присутствия на земле. Коль уж так случилось, приходится нести свой крест, тоже громко сказано, выполнять свое предназначение. – Сью подошла к окну. – Посмотри какой закат. Червонным золотом горит и окнам раздаёт горящие карты. Маяковский так же увидел и отразил в знаменитом стихе в свое время.

Они стояли у окна и с восхищением смотрели на панораму заходящего солнца и Хана взволнованно говорила: «Я бы тоже хотела. Хотела так же, как ты: работа, долг и никакого компромисса. Ни на капельку! Отдавать свои знания, всю себя полностью во благо людей, человека, человечества… Возможно, я стану врачом, пока не решила окончательно. Дедушка хочет.  Врачом – это хорошо. Помогать людям, спасать их, как мой дедушка. Я начала посещать открытые операции, когда их проводит дедушка. Привыкаю понемногу. Надо пересилить себя и тогда пойдет боязнь навредить, ну… случайно сделать не то, человек, как и всё живое, так хрупок, нежен, так беззащитен перед болезнями и перед другим человеком более сильным, наглым, самоуверенным и. самое страшное, позволяющий себе совершать насилие над другим человеком. Хотя государство, наконец, взяло всерьёз под контроль защиту граждан от своих же граждан-преступников разного рода, слишком много пока остается нерешенных вопросов, недоделанных обещаний и жить от этого не просто, совсем не просто. Интернет взрывается от несправедливостей разного рода. Просто врывается.
Знаешь скольких людей мой дедушка спас от смерти?  Я горжусь им.

Они ещё долго болтали, не касаясь уже серьёзных тем. Хана поняла: бессмысленно уговаривать Хумова-Сью не подвергать себя опасности. Он будет поступать так, как велит ему чувство долга, но её доброе, открытое для любви ко всему сердце, болезненно сжималось при мысли, какой чудовищной опасности подвергает себя Хумов –Сью, ставший за короткое время близким и самым дорогим человеком.


5.
Дни пролетали в насыщенной до краев жизни, держа нервы в сильном напряжении. Хана приходила к Хумову-Сью каждый день и надолго оставалась, а бедному Марку приходилось испытывать свое терпение, дожидаясь её на улице. Как-то, улучшив момент, Хана попросила позволения иногда приходить со своим однокурсником Марком, но получив от Сью твердый и обоснованный отказ, больше не возобновляла свою просьбу.

Она, в обязательном порядке, приносила ту или иную еду внимательно, наблюдая с каким видом Хумов-Сью употребляет ее, стараясь понять, что ему больше по вкусу. Но, похоже, ему ничего не нравилось. И Хана подумывала как бы ему достать привычные брикеты, однако, ни в одном продуктовом магазине, о них слухом не слыхивали. Взамен же – предлагали различные бульонные кубики, которые, впрочем, больше нравились Хумову, чем всё остальное.

Иногда, они решались побродить по городу, выбирая ненастные дни – в такие дни меньше встречалось людей. Хана водила Сью по музеям, паркам, кафе и на новые супермодные фильмы, обеспечивающие наибольший эффект присутствия зрителей в изображаемых действиях.  Хумов неизменно появлялся в образе Сью. На них никто не обращал внимания, и они все больше и больше смелели. 

Люди были углублены в себя, свои проблемы и их интерес заканчивался беглым взглядом и дружеским приветствием. Такая манера общения сложилась из-за явной ежедневной перегрузки потоком информации, лавиной обрушивающейся со всех сторон. Психика людей находилась в состоянии напряжения и потому инстинктивно оберегала себя от всего, что требовало лишних эмоциональных затрат. Поэтому, встречаясь, прохожие вежливо улыбнувшись и поприветствовав, едва сделав шаг, тут же забывали друг о друге. На портреты Хумова, разбросанные в разных местах, казалось, никто не обращал внимания, хотя и обещалось крупное вознаграждение.

Хумов же, не теряя зря времени, отправлял ежедневно информацию о зоне радиоактивного поражения, используя для этого многочисленные сайты и добился, наконец, ответов от читателей предлагавших свою помощь, задававших вопрос: что нужно делать?

Но чаще поступали письма с угрозами, требованиями прекратить рассылать информацию, не подтвержденную официальными органами. Хана, читая подобные письма, отчаивалась, но Хумов её подбадривал, вселял надежду, объясняя всю сложность поставленной задачи.


– Капля камень точит, – не раз говорил он, улыбаясь своей неотразимой улыбкой. – Мне назад хода нет. Я пойду до конца, но я не хочу вмешивать тебя в это дело.

– Ты и не вмешиваешь. Мне самой интересно. Я тебе поверила. Мы не далее, как сегодня говорили об этом с Марком. Он тоже обеспокоен, прочитав твое сообщение на сайте: «Сохраним нашу землю». Он сказал, что готов вступить в борьбу с рутиной серости безликой. Я призналась, что моя подруга Сью тоже хочет оказать помощь, например, рассылкой этой информации.

– У тебя достойный друг. Это меня радует, – улыбнулся Хумов, – и если со мной что-то случится…

– Нет! – вскрикнула Хана, – ничего с тобой не случится! С тобой ничего не может случиться. Не говори так. Даже не думай!

– И все же… Марк бы мог передавать мои сообщения. Дай мне, пожалуйста, его электронную почту. Я ему напишу. 

После этого разговора, Хана ещё больше стала тревожится за Сью. Она искренне привязалась и полюбила несколько нескладную, умную, весёлую подругу, а сознание того, что это она создала такой прелестный образ, выступив в роли Пигмалиона, усиливало эту любовь.

Сью не раз говорила ей: «Я хочу, чтобы у тебя ничего не изменилось, и ты оставалась такой же, как в нашу первую встречу. Когда наступит время, и мы не сможем больше видится с тобой, для меня очень важно будет знать: ты счастлива и продолжаешь жить, согласно своему предназначению. Ты мне сама ни раз говорила о своих планах на будущее. Выполнить своё предназначение и есть наша главная задача. С которой мы приходим в этот мир. Пойми, жизнь состоит не из одних праздников. Всё может случиться. Надо быть готовыми ко всему, как бы это не звучало банально. Я давно поняла: жизнь трагична. Приходится принимать несовершенства мира, стараясь хоть чуточку внести доброго и светлого».

Хане совсем не нравились подобные разговоры, и она начинала отчаянно возражать, говоря: надо воспитывать в себе чувство оптимизма и не мыслить ничего плохого. Настроение у неё портилось, она уходила в свои мысли и Сью приходилось потратить не мало сил, чтобы к Хане вернулось её привычное, спокойное состояние духа.

Однако Хана всё снова и снова возвращалась к разговору о безопасности, давала всяческие советы и, когда её любимая Сью возражала, начинала плакать, уверяя со свойственной ей страстность, действовать так, как она считает нужным в её положении, то есть: сидеть дома, а она будет её обеспечивать всем необходимым.

Сью протестовала против домашнего ареста, заявляя, что такое поведение не соответствует статусу спасателя. Хана продолжала яростно возражать: «не говори, не говори мне такое! Не хочу слышать. Ты сейчас не других, а себя обязан спасти! Ведь никто тебе не сможет помочь. Никто.»

Тогда Сью-Хумов изменил свою тактику. При встрече с ней, он выражал скуку на своём лице, не вникал в её слова и старался побыстрее выпроводить её за дверь. 

Хана уходя, тихонько плакала. Потом долго в слабо освещённом коридоре приводила себя в порядок и выходила к ожидавшему её Марку, улыбающаяся, красивая, без следов слёз на лице.

Она улавливала продуманную игру Хумова, её нарочитость и даже понимала причину, но ничего не могла с собой поделать, продолжая расстраиваться, думая: «Ну зачем он так? Я же его друг. Единственный друг. Не мог же он так резко изменить своё отношение ко мне? Нет! Он сознательно причиняет мне боль, в надежде оттолкнуть от себя. А я страдаю, страдаю. Неужели он не может этого понять?»

В один из своих приходов после очередного обидного слова, она не выдержала и, не попрощавшись, быстро пошла к двери, не в силах сдержать слёз. Сью-Хумов бросился к ней, загородил дорогу, взял её руку, пытаясь заглянуть в глаза. Хана опустила низко голову и сделала попытку вырвать руку. Другой рукой она вытирала щёки, крепко зажмурившись и приказывая себе прекратить плакать. «Что с тобой? Ты плачешь? Я не могу видеть твои слёзы. Я расстроила тебя? Ну прости, прости меня. Сама не знаю зачем я это делаю?» – беспомощно лепетала Сью.

– Пусти, пусти меня! – Повторяла Хана, желая, как можно скорее юркнуть в полутёмный коридор и там дать волю своим слезам.

– Нет, нет! Я не могу тебя отпустить в таком виде. Не могу, пока ты не успокоишься и не простишь меня. Прости. Я не догадывалась, что причиняю тебе такие страдания. Сядь. Успокойся. Из-за деликатности? Ты молчала из деликатности? Ведь так? Ты поняла, разгадала мой план и тебе стало ещё обиднее?  Но я больше не буду так вести себя. Ты ведь не окончательно меня возненавидела? Я тебе причинила столько страданий. Я была глупа. Глупая и тупая, ничего не соображающая. Да. Да. Самая что ни на есть идиотка. Потерять тебя навсегда? Как я могла об этом подумать даже. Ты – самое дорогое, что у меня есть на этом свете. У меня никого кроме тебя не было, нет и не будет. Ты мне веришь? Вот… можешь ударить меня. Смелее. Тебе станет легче. Бей. Я плохая. Бей, бей. Ну… пожалуйста. – И она начала бить её рукой по своей щеке. Хана улыбнулась сквозь слёзы и, оказывая сопротивление рукой, не желающей давать пощёчину, пробормотала:

– Не надо, не хочу. Не хочу тебя бить, – и, через паузу, давясь слезами, жалостливо, в растяжку – сиротинушка ты моя.   

Хумов и сам был готов разрыдаться и только его тренированная воля, и умение посмотреть на ситуацию со стороны, помогли ему сдержаться и, не выходя из роли, продолжить успокаивать Хану:

– Понимаешь. Я хочу видеть тебя счастливой. Счастливой, даже после разлуки. Ведь ты не будешь тосковать и портить себе кровь, ломать свою судьбу, когда мы, по тем или иным причинам, не сможем больше видеться?

– А можно я тебя поцелую? – неожиданно произнесла Хана.

– Конечно, раз тебе хочется, – растерянно проговорил Хумов, испытывая странное напряжение во всём теле. Хана потянулась по-детски припухлыми губами, приподнялась на носочки и крепко обхватив его руками за шею, поцеловала в щёку. После чего, отстранившись и облегчённо выдохнув, закрыв лицо руками, быстро пробормотала:

– Вот. Как дедушку. Я так дедушку целую при встрече.

– И после этого прячешь лицо в ладошки? – Говоря эти слова, Хумов нежно взял руки и отстранил от раскрасневшегося лица.

– Нет. От дедушки не прячу, – и снова опустила глаза.

– Значит, мы договорились. Вот и хорошо.

– Я постараюсь. Постараюсь за тебя не беспокоиться, если смогу.

На этот раз она вышла к ожидающему её Марку весёлая, и объявила о желании Сью познакомиться с ним, чему тот был рад из-за возможности не торчать часами на улице, а быть рядом с Ханой всё это время.



6.            
Хумов, давая согласие на личное знакомство с Марком, понимал о дополнительной опасности для себя, ведь Марк может при близком общении догадаться кто скрывается под маской Сью. Он
пошёл на риск исключительно ради Ханы и заранее предупредил: он для Марка – её подружка Сью, а про борца за экологию, ставшего для Марка героем, она знает не больше, чем сам Марк и Сью вместе взятые.



На следующий день Хана представила Марка.  Сью одарив гостя своей очаровательной улыбкой, произнесла:

– Мы с Ханой подруги, и я буду рада, если ты, Марк, сможешь настолько же понимать и любить её, как и я.

– И даже больше, – нашёлся с ответом, тот, заметно покраснев и все трое рассмеялись. 


В последующих довольно частых встречах, Сью-Хумов тратил не мало энергии, ума, энтузиазма, на разжигание взаимной любви между Ханой и Марком и это вскоре начало давать свои плоды.

Сью-Хумов умело выделял достоинства обоих, то и дело восхищаясь незаурядным умом Марка или необыкновенной интуицией и поэтическим даром Ханы, которая, купаясь в обильных флюидах двухсторонней любви, расцветала на глазах, светилась счастьем.

Им было хорошо вместе. Очарованные друг другом, они радовались общению, шутили, придумывали всевозможные игры и забавы, демонстрировали исключительное доверие и приязнь.

Казалось, трое молодых людей обрели ту степень счастливого состояния, определяющегося взаимной любовью, после которого никакое иное дружеское общение не может конкурировать, не имеет даже права на конкуренцию. Это было время их расцвета, вершина их эмоционально-чувственного переживания, наполненного одной из самых животворящих ипостасей – любовью!

Ни тени превосходства, что частенько омрачает дружбу, не мелькало между ними. Они целиком и полностью приняли друг друга такими, какие они есть. Не то что слово, взгляд, вздох, движение воспринимался каждым восторженно, поощрительно, радостно. Если и можно было представить себе выражение: не разлей вода, так это глядя на них, когда они находились вместе. Каждый хотел другому доставить как можно больше приятных минут, проявляя внимание и поистине великосветскую предупредительность.

Если же кто-то из троих отсутствовал, нарушалась некая невидимая гармония, как будто вынималась важная часть из целого.

Так могло показаться со стороны. Таким образом желали поддерживать свои отношения все трое, в равной степени заинтересованные друг в друге по разным причинам, о которых они вполне догадывались, но не хотели серьёзно задумываться над ними.   

Однако, всё чаще и чаще Хана стала замечать: Сью, то прихрамывает, то слегка морщится при резком повороте шеи или руки, но она не решалась задавать вопросы, понимая откуда ветер дует, заранее предполагая некоторое недовольство со стороны подруги.

Среди проблем, волновавших их, едва ли не на первом месте, стояла проблема экологии и выживания человечества в усложняющихся условиях жизни вследствие ускоряющегося научно-технического прогресса, влекущего за собой соответствующие последствия, с которыми было уже невозможно справляться, дабы не навлечь ещё более непредсказуемые последствия. 

– Мы сами себя погубим. Я имею ввиду цивилизацию землян, – задумчиво смотря в какую-то одной ей доступную даль, часто говорила Хана.

– Не стоит так грустно. Не одни же мы обеспокоены такими проблемами, как глобальное потепление, космический мусор, озоновые дыры, экологическое загрязнение, бионика, искусственный разум, инопланетная жизнь и т.п.

Мне так же интересны, например, понятия: время, Вечность. Это нечто захватывающее меня целиком, когда я думаю об этом. Представьте только себе – вечность. Нам с нашими жалкими, мизерными проблемами, с жизнью, заканчивающейся настолько быстро, что не успеваем ничего понять и… вечность. – Марк взволнованно заходил по комнате, остановился, окинул друзей горящими глазами, продолжил:

Помните у Бродского: «Взгляд во Время – это взгляд вверх, вглубь Вселенной, в смерть. Время есть мясо немой Вселенной.» Время есть мясо. Не кажется ли вам, что звучит достаточно странновато.

– Он выразил не менее глубокую мысль и при том в поэтической форме:

«Время больше пространства.
  Пространство – вещь.
  Время же в сущности, мысль о вещи.
  Жизнь- форма вещи…». – Получается: время – мысль о пространстве. – Вступила в диалог Сью.

– Ну да! Конечно. Человек задумался об изменениях, происходящих вокруг него и с ним и назвал – это временем. Благодаря времени и происходят изменения, а наблюдать эти изменения возможно только в пространстве, т. е. мысля о пространстве, – подхватила рассуждения Сью Хана.

– Опять же, наши рассуждения – суть наших прежних занятий философией.

– А высказывание Эйнштейна меня просто убило, продолжила Хана: «Для нас, убеждённых физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим, не более, чем иллюзия, хотя и весьма навязчивая.», – это означает, не более и не менее того, что всё существует всегда и одномоментно. Выходит, всё уже есть, ничего нельзя изменить. Это как ледяная глыба, образно говоря?

– Да уж… Мозги выворачивает наизнанку. Я тоже над этим думал. Надо быть Эйнштейном, чтобы такое выразить. Я, девочки, теряюсь, просто теряюсь. Это даёт право считать возможным путешествовать во времени.

– А мы успели совершить путешествие. Или это было не во времени. А, Сью?

– Совсем не понимаю о чём ты, Хана говоришь.

– Но как же? Разве не помнишь?

– Нет.

– Меня больше волнуют опасения Стивена Хокинга, заявившего в начале ХХ1 века о том, что человечество неминуемо ожидает гибель в результате ядерной войны, глобального потепления или генетически спроектированных вирусов, – и Сью вывив с компьютера на экран информацию, представила картины удручающего будущего, вызванного заявлением Хокинга.

– Ну да. Я знаю. Хокинг заявил в начале двадцать первого века о необходимости переселения на другие планеты, иначе цивилизация землян прекратит своё существование. 

– Миром движет жажда наживы, – кивал согласно Марк, – ни супермощные пылесосы-уборщики, шныряющие по улицам городов и, якобы, очищающие воздух от сверх допустимых вредоносных примесей, ни ежегодные высаживания лесных плантаций, ни запрет на пользование химическими удобрениями, заменяя их натуральными, не в состоянии спаси положение вещей…

– Да, да! Мы это знаем. Растёт число людей с нервно-психическими заболеваниями. Моего дедушку очень это беспокоит, – нахмурила брови Хана.   

– Да уж. Растёт… Дальше некуда, а также число уродов от употребления наркотиков, – авторитетно заявил Марк, продолжая ходить, размахивая рукой в так слов, как бы подчеркивая весомость высказывания.  – Я не призываю обратно к сохе, я говорю: пора нам опомниться и серьёзно задуматься к чему наша цивилизация движется. Но люди не хотят думать о своем будущем, будущем детей, внуков. Он раскраснелся, глаза его оживленно блестели, и он был красив красотою юности, энергией, истекающей из его тела. Уму нравилось внимание двух очаровательных девушек, нравилось, что он может блеснуть перед ними знаниями, почерпнутыми в результате неустанных ночных бдений за компьютером.   

– Но созданы ведь партии, например, «береги природу», «Слеза воды» и другие, – страстно вступила в разговор Хана. Не все люди утратили бойцовые качества, перестали протестовать против загрязнения окружающей среды.

– Да нет! Никак нет. Инициативы партий по оздоровления природы проводятся и находят поддержку, но остаются каплей в океане. Представь себе цивилизацию, как огромную машину. И вот – эта махина разогналась и её ничем не остановить. Шарики, винтики, колесики выскакивают, открываются многочисленные дверцы – огромные и совсем малюсенькие, вылетают стекла, она гремит, пыхтит, тарахтит, но продолжает двигаться, так как пущена по наклонной плоскости. – Марк покраснел от удовольствия произнесенной речи и победоносно взглянул на слушательниц.

– По наклонной? – неуверенно протянула Хана.

– Ну хорошо. Представь, что махина поднимается со скрипом, грохотом скрежетом в гору в то время у неё все время что-то ломается и на ходу идет активный ремонт и делается все возможное и не возможное для продвижения вверх этой махины, а она норовит скатиться вниз и скатывается время от времени и так далее. Выходит, как в Античных мифах – Сизифов труд.

– Меня не устраивает ни первая, ни вторая картинка. Цивилизация не бездушная машина, а сообщество мыслящих, талантливых, развивающихся людей. –

– Чем богаты, – развел Марк руками.

Сью, как правило не вступала в подобные разговоры, а только улыбалась, изредка кивая головой, в знак согласия. 

– Ничего не поделаешь. Ни место. Ни время мы не в силах выбирать. Нам ничего иного не остается, как принимать действительность такой, какая она есть и, по мере сил стремиться хоть на чуточку её улучшить.
Если каждый будет так думать – улучшить. Не сломать, разбить, уничтожить, а сделать лучше. Вырастить дерево, цветок, украсить вокруг, очистить и так далее, чтоб было тепло и уютно жить.

– Марк, но ведь ты только что сказал, что махина, то есть цивилизация, запущена, движется и её уже невозможно остановить. – Произнесла недовольным тоном Хана. Её вовсе не воодушевляла перспектива движущейся к неизбежному концу цивилизации и ей хотелось всеми силами добиться от Марка опровержения его концепции.

– Да, к сожалению, остановить невозможно. Все эти бесчисленные и успешно налаженные связи, как в экономическом, так и в политическом плане, не дают тем не менее возможности уверенно смотреть в завтрашний день. Я думаю, все началось очень и очень давно и началось из-за денег, соблазна деньгами, что стала мощным порабощением человека человеком. Созданная инфраструктура, в широком смысле, является средой обитания, удовлетворяющей все возрастающие потребности человека, причем, эти самые потребности навязываются человеку с помощью известных средств массового воздействия и, скрытых, невидимых, проникающих в подсознание. Манипуляция сознанием приобрела невидимые формы, так бы я выразился. Поневоле начинаешь всерьез верить в Высший Разум, или Бога. Только не понятно какой замысел у этих Высших сил?

– Как бы человек не стремился постичь Бога, ему невозможно это сделать, ибо процесс восхождения происходит настолько замедленно, что уловить изменения за одну жизнь пока никому не удавалось. Веди мы не можем понять даже собаку, кошку, цветок, минерал, воду, камень. Землю. А есть еще много чего. Ну там вирус, микроб, бизон, наконец. Конечно же многообразие и бездонность окружающего мира бесконечно изумляет. Про Вселенную и говорить не приходится. Развитие науки и техники нельзя затормозить. А ты, Марк, как мне кажется, усугубляешь положение нашей цивилизации, сводя все к денежному потоку.

– Тормозить или затормозить, – перебил рассуждения Ханы, Мак.

– Не цепляйся, пожалуйста, к словам. Ты отлично понимаешь о чём я говорю. Вследствие развития науки и техники человечество победило многие болезни, тем самым продевая жизнь, научилось латать озоновые дыры, осуществляет полёты и переселение на Марс робототехника стала доступна каждому желающими, наши машины и средства воздушного передвижения, используют экологически чистую энергию, увеличивается продление жизни человека.

– Всё, всё. Это всем известно. Но ты подумай: сначала человечество создает проблему, потом с огромным трудом её пытается решить. Я уже не говорю какими денежными средствами не наше же поколение эти проблемы создало.

– Не волнуйся, наше поколение сумеет создать не меньше проблем для последующего поколения. Скажи мне – остался ли хоть один квадратный километр, куда не ступала нога человека?  Изрыли, загрязнили, извели все, можно. Земля стонет, предостерегает, ждет от человека разумного поведения.

– Согласна, совершенно согласна с Ханой, – неожиданно вступила в разговор Сью.

– Подождите, подождите, девочки. Вы чересчур эмоциональны. Я не высказываю своего, так сказать, мнения в чистом виде. Информацию я получил из проблемных статей, только и всего. Об этом пишут, эти проблемы вызывают беспокойство многих, но каким образом их решать, не имея средств? Получается звон пустой.

– Но почему? Рано или поздно можно же достучаться до сильных мира сего.

– Спасибо, Марк. Твой горячий отклик на насущные проблемы возвышает тебя в моих глазах и, думаю, в глазах Ханы тоже. Ведь правда?  – Сью переглянулась с погрустневшей девушкой, и та улыбнулась. – Не стоит Хана портить нервы и расстраиваться из-за того, что ты не в силах изменить в данный момент. И потом, не кажется ли вам, что с годами мы все меньше и меньше времени будем уделять проблемам, не касающимися в данное время нас? Мы с ними примиримся, как, впрочем, и со многими другими.

Теперь Марк с Ханой переглянулись, выражая удивление сказанному Сью.

– Возможно. Возможно, – смущенно пробормотал Марк, – но мне бы очень не хотелось, чтобы со мной такое произошло. Ия, в некотором роде, попытаюсь этому сопротивляться. Возможно у меня будет меньше времени, энергии, но желание, я думаю, должно сохраниться как-то помочь, что-то сделать полезное. В общем, думать об этом буду и постараюсь каким-то образом действовать. Ну, хотя бы писать о возникающих проблемах. Нет. Желание сохранится. Желание сделать вклад в улучшение экологии окружающей среды

– И у меня тоже. И я буду стараться в этом направление действовать. Пока не знаю каким образом, но обязательно буду.  – Тихим, торжественным голосом проговорила Хана, словно давая клятву себе и своим друзьям. И Сью, уловив тон Ханы, предложила всем троим пообещать друг другу, что они на всю жизнь запомнят этот разговор и будут в дальнейшем помогать людям и природе выживать в усложняющихся условиях. Они, словно в романе Дюма «Три мушкетёра», соединили руки и произнесли слова клятвы вслед за Сью,
Обещали содействовать жизни на земле и внести свой вклад в её сохранение.

С этого дня все трое начали активно собирать информацию о экологически неблагоприятных условиях и отмечать эти районы на карте. Они были поражены быстроте появления отметок и увеличению перечня условных обозначений.   

Марк, желая получить одобрение Ханы, часами просиживал за компьютером, вылавливая тревожную информацию. Трое друзей всё глубже погружались в проблему. Хана вызвалась полученную информацию анализировать и тоже часами не отрывалась от интернета. Сью всё чаще и чаще исчезала по своим таинственным делам. Общее дело ещё больше привязало их друг к другу и теперь уже, как им начало казаться, на всю жизнь.

    

7
Не везло Смакову с того самого дня, когда он приставил дуло пистолета к виску. Однако после того рокового момента он начал более стойко выдерживать неприятности, умело отмахиваясь от них, как от надоедливых мух, не унывал и перестал бояться самого худшего: потерять работу. «Ну и пусть, – думал он, – надоело тянуться из последних сил, ходить по струнке и все время бояться высказать свое мнение. Даже если случится, можно заложить дом, купить маленькую квартирку, найти любую другую работу, ну, хотя бы, возвращать роботов в строй. Он сможет это делать. Обычный ремонт. Ничего сложного»
Как-то за ужином, он высказал свои соображения по этому поводу, и Лира согласилась с ним. Вяло жуя ананас, она тихо сказала: «Конечно, дорогой, главное здоровье. Проживем как-нибудь. Да и Марк уже, можно сказать, вырос.»  И Виктор Арнольдович на некоторое время успокоился, думая: «Как все же хороши иметь верную, любящую спутницу жизни – это самое большое счастье. Вот и Марк в последнее время изменился в лучшую сторону. Заходит по вечерам сказать спокойной ночи, рассказывает о делах в колледже. Надо бы мне найти время и поговорить с ним. Может быть у него возникли проблемы. Да нет. Какие могут быть проблемы в таком возрасте? Разве что влюбился. Вот это проблема. Первая любовь переживается в юном возрасте остро и как бы сын не получил психологическую травму. Мало ли чего.»

Мысль о том, что его сын влюбился, странным образом взволновала Виктора Арнольдовича, живо напомнив ему первую любовь и связанные с ней чувства. И вот в один из вечеров Смаков окликнул вернувшегося домой Марка, сказав, что им надо поговорить. На что Марк согласно кивнул и последовал за ним в кабинет, а следом за Марком и Чарли, радостно виляя хвостом. 
Виктор Арнольдович потрепал любимца за ухом и тот довольный вытянулся у двери. Отец с сыном уселись на кожаный диван.
После небольшой паузы, в которую Чарли успел переместиться от двери и улечься у ног хозяев, положив большую голову на передние лапы, Виктор Арнольдович начал говорить, подбирая слова:

– Давай потолкуем, как мужчина с мужчиной. Ты уже стал, совсем взрослым, хотя я продолжаю видеть тебя маленьким мальчиком и мне, как и раньше, хочется тебя оберегать. В последнее время ты сильно изменился. Занимаешься фитнесом, начал бегать, меньше проводишь времени за компьютером, куда-то надолго исчезаешь. Все говорит за то… как бы это сказать? Извини, но не влюбился ли ты? Нет, нет! Можешь не отвечать. Прости, я не хотел тебя поставить в неловкое положение. Я, между прочим, в твоем возрасте тоже влюбился и довольно сильно переживал. Даже очень. Это был жуткий период. Ну ты понимаешь… бессонные ночи, слежка, постоянное сомнение: любит не любит. В таком возрасте чувства обострены. Находишься на грани срыва. Да… вот так вот, сын. Но, как ты догадываешься, она не стала моей женой и твоей матерью. Первая любовь редко, крайне редко заканчивается благополучно. Ты собрался жениться?

– Я об этом как-то не думал, – покраснел Марк.
–   И хорошо. И хорошо. Думать надо прежде, чем решиться на такой ответственный шаг.

На самом деле Смаков не ожидал слишком легкого разговора. Мальчик не повторяет его. Он более рассудителен, выдержан, сдержан. Приободрившись, Виктор Арнольдович задал вопрос напрямую:

– А кто она? Конечно ты можешь не говорить. И все же… Она учится с тобой?
  – Как ты угадал? Она самая красивая, самая веселая, самая умная, – Марк преобразился. Глаза его излучали тепло и нежность, плечи расправились, весь он вытянулся, улыбка расползлась по его лицу и не собиралась исчезать.

– Я рад, рад за тебя. Только не сильно переживай, когда это кончится, – растрогался Виктор Арнольдович. 

– Что кончится? – нахмурился Марк.

– Не переживай, когда вы расстанетесь по какой-то причине. 

– О чем ты? Мы никогда не расстанемся.

– Не говори этого слова – никогда. Я тоже когда-то так думал и страстно верил в это. Но, как видишь… – Смаков поджал губы и многозначительно закивал головой, выражая тем самым сомнение и, в то же время, сожаление.

– Я уверен. Мне больше повезет, – холодно проговорил Марк, вставая.

– Нет, нет. Подожди, не уходи, я тоже думаю так. Тебе обязательно больше повезет. Мне, опираясь на личный опыт, хотелось тебя предупредить: надо быть готовым ко всему, тогда не так больно будет.

– С нами ничего такого не произойдёт. И не надо об этом говорить. – крепко сжатые губы говорили о желании скрыть нахлынувшие чувства, не дать им вылиться наружу и тем самым ненароком обидеть отца. Я не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь, – прочел Смаков в его глазах. Он было хотел погладить сына по голове, но не сделал этого, предвидя реакцию Марка. Возникшая пауза росла и росла, заполняя пространство комнаты.

– Погуляем с собакой. – Предложил неожиданно Виктор Арнольдович.

– С удовольствием, – согласно кивнул Марк.

Чарли тут же вскочила, завиляла хвостом и, взвизгивая, начала совать влажную морду в руки то сыну, то отцу.
Прихватив зонтики, они вышли из дома. Чарли, хорошо выдрессированная, шла рядом. Воздух наливался душным маревом. В ожидании грозы, тучи быстро темнели. Шли молча. Привыкшие к поверхностному общению, оба чувствовали некоторую неловкость, так как дистанция между ними не успела сократиться настолько быстро, чтобы стать дружбой. В этом не крылась причина разницы возрастной. По всей видимости, был упущен момент установки доверительных отношений и Смаков это понял слишком поздно, скорее всего сейчас, когда у него начало болеть сердце за будущее сына. Проглядел, проспал, прошляпил из-за своей всегдашней занятости работой, заботой, волнениями по службе, борьбой с подсиживанием и только теперь, освободившись от своего извечного страха перед будущим, Смаков обратив внимание на произошедшие изменения в Марке – влюбленного, взрослого, сформировавшегося человека, представшего перед ним иным, в некотором роде, посторонним, имеющим знакомую внешность, но с абсолютно другим, недоступным и непонятным внутренним миром. 

Порывы ветра быстро усиливались, сметая песок и мелкий мусор с тротуара, швыряя в лицо. Слетели листья и сухие ветки с деревьев. Марк поднял воротник куртки, пригнул голову. По асфальту застучали первые крупные капли. Раскрыли зонты, продолжая идти. Совсем рядом загремел гром и тут же блеснула молния.

– Гроза. Сейчас хлынет, – крикнул отец.
– Возвращаемся. А то промокнем, – отозвался Марк.
–Быстрее! – скомандовал Смаков.

Они повернулись и быстро пошли обратно. На углу при повороте к дому откуда-то взявшийся листок, кинулся, как щенок под ноги Марку и прилепился к его штанине. Он нагнулся, отлепил, встав спиной к ветру, развернул. На него смотрел молодой человек с голубыми глазами и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой.

– Что это? – спросил Смаков.

– Да так. Чей-то портрет. Развесили по всему городу, а тут прямо под ноги.

– А, этот, – хмыкнул Смаков и побежал к дому. За ним – Чарли с громким лаем. Марк последовал их примеру, предварительно аккуратно сложив плакат и сунув его в карман. Подбегая к дому, они все же успели попасть под ливень и изрядно вымокнуть.

– Спасибо за прогулку, – улыбнулся Марк, складывая зонт и вешая мокрую куртку.

Сверху спустилась встревоженная Лира.
– Тебя не затруднит, дорогая, приготовить нам чай, – обратился к ней муж.
– В такую погоду собаку из дома не выгоняют, а вы вздумали прогуляться. Не простудились бы. Скорее переодевайтесь в сухое, а я пойду чайник поставлю, – встревожилась Лира, направляясь в кухню.
– Когда мы вышли, было ещё ничего. Все равно Чарли надо было выгулять, – оправдывался Смаков, спеша следом за женой.

Марк поднялся к себе и первым делом достал влажное и помятое изображение молодого человека, расправил и клейкой лентой прилепил над своим столом. Глаза, улыбка… наваждение какое-то. Ему казалось, что он не только встречался, но хорошо знает этого человека. Но откуда он может его знать? Неужели этот портрет настолько намозолил ему глаза? Да нет, нет! Не может быть. Марк чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Это же брат Сью. Сюзанна – любимая подруга Ханы смотрела на него с портрета, улыбаясь необыкновенно притягательной, запоминающейся улыбкой. Могут ли быть настолько похожи люди, если их одиннадцать с лишним миллиардов? Его сестра? Они близнецы? Да. Они близнецы, – решил он для себя.  Но почему Сью ни слова не сказала о том, что её брата разыскивают?  Не доверяет? Боится за брата? Боится оказаться кончиком ниточки, за которую можно потянуть и размотать весть моток? А что Хана? Знает ли она об этом? Не может же она не придавать значения портретам, мелькающим повсюду. Неужели она не обратила внимания на поразительное сходство? А почему бы и нет. Ведь и он не обращал никакого внимания, пока этот портрет не прилепился к его брюкам. Маку захотелось тут же встретиться с Ханой и задать ей мучащие его вопросы. Нет, нет, не сейчас. Надо самому разобраться. Хане не понравится, если он навалит на неё свою головную боль. Марк взял себя в руки и со спокойным лицом спустился к родителям, которые сидели за столом, пили чай с клубничным вареньем, мёдом и овсяным печеньем.

На улице продолжало громыхать. Отец встал, подошёл к окну и констатировал: «Ну и льёт. Вы только посмотрите. Такого я давненько не видел. Как из ведра.»

Молнии разрезали небо ослеплявшими вспышками, освещая на мгновения панораму за окном, тянувшимся от стены до стены. Чарли лежала под столом и при каждом раскате грома, вздрагивала слегка поскуливая. Непогода ярким контрастом подчеркивала тепло и уютную обстановку. Это ощутили все трое и даже собака, с благодарной преданностью смотревшая на хозяев. Марк присел на корточки, погладил собаку по мокрой шерсти. В этот момент он вдруг ощутил общность кровных связей, единство троих и впервые от него отхлынуло постоянно сосущее чувство одиночества, затерянности в огромном непонятном, враждебном мире, наполнявшее его страхом. Как он мог подпустить к своей душе это изматывающее чувство, когда его отец и мать с ним рядом и частица каждого в нем, а он, в то же время, не одно и то же, что они, даже вместе взятые, а – другое, новое, но объединённое с ними на уровне молекул, генов, и всего комплекса таинства зарождения жизни. Родители опекали, баловали, иногда журили, сердились, выговаривали, мучали молчанием, осыпали подарками. Но ему казалось, что он существует отдельно от них, представляет из себя нечто ценное и они, благодаря этой ценности, которую так же осознают, как и он сам, возятся с ним, оберегают, проживают за него, а он воспринимает это само собой разумеющимся, приписывая своим необычайным свойствам, своей уникальности. «Боже мой! Да я же по сравнению с ними ничего не значу. Обычный оболтус воспринимающий родительскую любовь в аспекте повышения своей значимости. Родители меня вырастили, выкормили и только и даже за это заслуживают большого уважения, не говоря уже влиянии и
Формировании моего мировоззрения. Им я обязан появлением на свет, счастливым детством, путешествиями. Даже собакой. Для меня была куплена собака по первой моей просьбе. У родителей все более-менее определено. А каким образом сложится мое будущее? Не думаю, что им было легче. Нам только кажется, что мы можем воздействовать на обстоятельства. Напротив, обстоятельства складываясь, заставляют нас действовать тем, или иным образом. Оказываясь в ловушке, нам приходится принимать решение, от которого будет зависеть очень много в будущем.  И тут новые обстоятельства уже поджидают, захватывая в свои цепкие и душные объятия. Вот сейчас: он связан стечением обстоятельств через Хану с её подругой Сью.»

– Марк, Марк, – ласково склонилась над ним мать. – Ты что заснул? Налить тебе ещё чаю?

– Да, спасибо, – очнулся Марк от размышлений и повернувшись к отцу.  – Пап, ты не знаешь что-нибудь о человеке, которого разыскивают?
Отец отодвинул чашку и с любопытством посмотрел на сына.

– Там внизу, под фотографией написано.

– Да, я читал. И вознаграждение. За него предлагают слишком большие деньги.

– Ты что, хочешь заработать? 

– А почему бы и нет, – неожиданно для себя произнёс Марк.

– Так шансы твои равны нулю, можешь очень-то не беспокоиться.

– Да нет, пап. Я серьёзно. Мне интересно.

– Ну если серьёзно, то, как ты понимаешь, только для тебя одного и без права передачи третьим лицам. Этот молодой человек, сбежал при выполнении задания, вернее сдачи последнего экзамена.

– Только и всего.  А причина?

– Причина? Я думаю из-за неадекватной реакции при обследовании важного объекта. Нервы подкачали.


– Сбежал после провала экзамена. Очень странно. Но почему?

– Я же тебе сказал: у него нервы не выдержали. В результате возникла неадекватная реакция. Больше я тебе ничего не могу сказать. Не имею права.

– Ну сбежал. Ну ищут. Он что так уж опасен? – Продолжал недоумевать Марк.

– Не опасен бы был, не искали, – отец нервно забарабанил пальцами по столу.

– Неужели тебе так интересен какой-то там преступник, – подняла удивлённо Лира брови.

– У него лицо – располагающее… улыбка необыкновенная, – задумчиво произнёс Марк, представив перед собой Сью.   

–Улыбка, не скрою, восхитительная. Но ведь и очаровательные женщины могут быть преступницами, – пожала плечами мать, – Не заморачивай себе голову. У нас своих проблем хватает.

– Да какие там у нас проблемы. Вымышленные. Мы одеты, обуты, сыты, в своем доме, никто нас не разыскивает.

– Марк, – внушительно проговорил Смаков, – не нарушай спокойствия мамы. Не расстраивай её. Ты же знаешь: она эмоциональна, очень чувствительна. Не перечь матери. Понимаешь: на самом деле, у каждого человека свои проблемы, или ему так кажется, но это неважно, все проблемы в голове, будь они вымышленными или действительно носят объективный характер. Можно и незначительную проблему раздуть до глобальных масштабов. И что тогда получится?  Всё дело в том, насколько серьёзно мы относимся к проблеме, – продолжал развивать тему Виктор Арнольдович больше для жены, в порядке психотерапии, – нам ошибочно кажется: наши проблемы самые важные, насущные, забывая о том, что такие же проблемы испытывают люди, живущие с нами в одно время и будут иметь люди, которым суждено жить после нас. Одна из самых трепещущих на сегодня проблем – стремительное развитее робототехники. Тысячи и тысячи людей ежедневно теряют работу, садятся на пособие и не знают, что их ждёт завтра. Если это представить себе в красках, то твоя проблема покажется тебе до смешного мизерной, если не ничтожной. И вот с этой-то точки зрения к ней и надо подходить.

Лира, восхищённая красноречием мужа, улыбалась, согласно кивая головой. Марк же сидел нахохлившись, словно воробей на ветке во время дождя и хмурился. Ему было не по душе подобное обобщение: сравнение его проблемы с проблемами других людей до которых ему не было дела. Ведь сколько не думай: у других ещё хуже, легче самому не становится.

– Меня одно удивляет, – не успокаивался Марк, – почему его не могут найти? Ведь чипы пока никто не отменял.

– Ты прав, сынок. Но специалистам такого ранга чип ставится наружно. В определённых условиях, им требуется быстро скрыться из поля зрения. Так же таким лицам запрещено вводить нано частицы. Их данные не вносятся в единую информационную систему. Они – люди невидимки. Мы с тобой тоже не имеем ни чипов, ни нано частиц в нашем организме, но только благодаря моему служебному положению.

– Тогда понятно. Самое трудное для этого парня было принять решение. Когда сомневаешься, делается невозможным быстро действовать.

– Сомневаешься? Это хорошо. Намного хуже, когда наперёд всё ясно. Сомневаешься, значит – боишься наломать дров, заботишься о последствиях, анализируешь, то есть прибегаешь к помощи ума. – Смаков почувствовал сосание под ложечкой. Он-то знал: когда тебе приказывают, нужно выполнять, отбросив все сомнения, не размышляя и, как можно быстрее. – Исключение составляет, если ты получаешь приказ. Тут не до сомнений, – со вздохом закончил он.

– В этом случае, раз ты выполняешь чужую волю, с тебя и взятки гладки. Правильно? 

– В некотором роде, в некотором роде, – задумчиво произнёс Виктор Арнольдович, не желая дискутировать на эту тему.

Тем временем Лира начала убирать посуду со стола, бесшумно ставя чашечки на поднос. Неожиданно, как из-под земли, появилась весьма приятной женщины с голубыми глазами лет двадцати пяти, одетая в голубое ниже колен платье. Белоснежный с кружевами фартук и такой же белоснежный головной убор с расписными розами красного цвета прекрасно дополняли ансамбль, внося в него неотразимую привлекательность.  Женщина тихим мелодичным голосом с почтительным поклоном произнесла: «Разрешите, пожалуйста, помочь Вам и, осторожно приняв поднос из рук Лиры, спокойно пошла на кухню.

– Это ещё откуда? – Опешил Виктор Арнольдович. Чарли неохотно поднялся, приблизился к Вике. Та нагнулась и потрепала собаку за ухом. Чарли для порядка тявкнул и с равнодушным видом удалился, давая понять, мол, и не такое видали.

– Я думаю, дорогой, ты не будешь очень огорчен, узнав почему я взяла напрокат эту прелестную помощницу буквально на недели две, пока я не почувствую себя несколько лучше. Это оказалось совсем недорого. Если нам понравится модель, будет большая скидка. Её имя – Вика. Она отлично может общаться и помогать по хозяйству. Она снабжена эмоциональной сферой, поэтому ею нельзя командовать, давать нелепые задания, грубо общаться и т.п. Вика тут же выйдет из строя, а починка обойдется в копеечку. Прошу относиться к ней с должным уважением и быть предельно вежливыми. Противопоказано не только кричать, но и повышать голос в её присутствии. Дорогой, не смотри на меня такими глазами. Всего на две недели.

Бесшумно вошла Вика и обведя присутствующих своими голубыми глазами, обратилась к Лире:

– Лира, что мне следует сделать в первую очередь. Посуду я составила в моечную машину.

– Вика, сначала приготовьте, пожалуйста, постель для сна в нашей спальне. Ты же не будешь сегодня всю ночь работать? – тёплым, полным нежности голосом спросила Лира мужа.

Смаков замешкался с ответом, поражённый неожиданным новшеством, а больше всего женой, которая впервые приняла решение, не поставив его в известность.

– Виктор Арнольдович, – посмотрела на хозяина Вика умоляюще, – мне очень понравилась ваша семья и ваш замечательный дом. Разрешите, пожалуйста, остаться и разгрузить Вас и вашу семью от излишних хлопот по дому. Ваша жена в последнее время стала очень уставать и ей нужен длительный полноценный отдых. 

– Длительный? – только и успел пробормотать шокированный Смаков.

– Пока на две недели, Виктор Арнольдович. Всего да две недели. Лира, разрешите мне выполнить Вашу просьбу. Потом, как я понимаю, мне нужно приготовить постель для Марка. Всего доброго. Извините, я вынуждена вас оставить для выполнения моих служебных обязанностей, – и домработница удалилась с чувством собственного достоинства, оставив хозяев в размышлениях, противоречивших чувствам и оттого полных сомнениями.

Разговор оказался излишним и Марк, пожелав доброй ночи родителям, поднялся к себе. Прежде чем уснуть, он смотрел и смотрел на портрет, видя перед собой Сью. «Двойняшки они что ли?» – думал он засыпая.

Смаков далеко за полночь оставался сидеть в своем кабинете. Сердце его грызла ранее неведомая  за Марка. Он и в эту ночь остался спать на своем диване рядом со своей счастливой собакой, замиравшей в чуткой, преданной дреме.

Лира одиноко спала на огромной кровати, время от времени всхлипывая во сне.




8
Родители Ханы, обеспокоенные частыми отсутствиями и поздними возвращениями, начали расспрашивать где и с кем она проводит время, и она объяснила, что у неё появилась новая подруга Сью и ей с ней ужасно интересно. Николай, отец Ханы банковский служащий и мать Клара, руководитель компании «Новый стиль». Занимающейся выпуском аксессуаров для женщин, находились в состоянии хронического переутомления, однако при шли к согласованному мнению, что им не мешало бы познакомиться и посмотреть на эту Сью, для определения качества и степени её влияния на дочь. И Клара передала приглашение Сью на воскресный обед. Хана разволновалась не на шутку. В назначенный день, она поднялась ни свет, ни заря и решила воспользоваться аэромашину, имеющую разрешение двигаться, как по земле, так и воздушном пространстве, но в строго отведенное время, когда движение было минимальным. Воскресное утро и ранний час этому отлично соответствовали.

Хумова она застала совершенно спокойным, чисто выбритым, в отличном расположении духа. Хана взялась активно готовить его к визиту. Она заставила его переодеваться бесконечное количество раз, пока не остановила свой выбор на оранжевом костюме, блестящей желтой кофточке с глухим воротом, отделанным рюшечной окантовкой. Желтые сапожки на среднем каблучке, мягкий замшевый пояс цвета спелого каштана с узорчатой пряжкой, перламутровые пуговицы, огромные клипсы, закрывающие чуть ли не все ухо, удачно гармонировали друг с другом, демонстрируя хороший вкус и чувство стиля. В довершении ко всему, Хана водрузила на голову ярко зеленый парик с прядями, окрашенными в белый, розовый и ярко желтый цвет, последний писк моды, наклеила ресницы, подвела глаза, сделала отменный макияж и осталась довольна своей работой, внимательным, придирчивым взглядом, окинув Сью. Даже самый наблюдательный глаз, вряд ли бы заподозрил в долговязой молодой девушке мужские признаки, и, если бы даже очень захотел это сделать, то поневоле списал долговязость, несколько широкие плечи на усиленные тренировки в спортзале.  Маленькая сумочка в виде сердца, пронзенного стрелой, удачно завершала ансамбль.

– Сью, ты так мила, супермодна, что я перед тобой испытываю комплекс, как бы это сказать, Замарашки, что ли.

–   О, не стоит, дорогая! Ты самая красивая, самая необыкновенная, самая чудесная девушка на свете из всех, кого я знаю. Боюсь только, как отреагируют твои родители.

– Не беспокойся, Сью. Мои родители тебе понравятся. Они славные, простые и добрые, хотя и с заморочками: слишком серьезно относятся к работе и от этого, как мне кажется много упускают в жизни.

– Но только не свою дочь, – заметила Сью.

– Насчет меня, им надо успокоиться и все. Ты должна произвести на моих родителей хорошее впечатление.
  Как же? Как же? – забеспокоилась Сью, – я не знаю каким образом я должна это сделать. Как себя вести? О чем говорить?

– Меньше говори и больше улыбайся.

– Только и всего?

– Только и всего. Дай возможность им поговорить. И запомни: папу зовут Николай, а маму – Клара. Папу интересуют акции, путешествия. Он отличный фотограф. В молодости был. Даже в конкурсах участвовал. Маму – искусство. Отдает предпочтение импрессионистам: Сера, Ренуар, Клод Моне, Эдгар Дега и, конечно, эпоха Возрождения.

– У тебя не возникла мысль пригласить Марка?

– Зачем? – удивилась Хана.

– Рассредоточить внимание.

– Да нет же. Поздно уже, – отмахнулась Хана.

– Нет. Лучше в этот раз. Его присутствие исключит возможность слишком престольного рассмотрения моей особы.

– Боишься разоблачения? – Хана поднялась и нервно зашагала по комнате.

– Хочу хоть как-то прикрыть ложь, на которую мы сознательно идем. Тем более мои портреты всем примелькались.

– Да, ты права. Как я не раньше не подумала, - и Хана тут же связалась с мамой и попросила разрешения пригласить еще и Марка, объяснив, что они часто проводят время втроем, затем связалась с Марком. Таким образом, к обеду они явились втроем, что значительно улучшило положение Сью, не склонной к фальсификации по природе своей правдивости, умноженной на воспитание лучших качеств человека.   

– Вы учитесь в одном колледже? – спросила Клара, протягивая Сью охлажденные креветки.
Едва Сью открыла рот, соображая с ответом, как Хана, не задумываясь, выпалила:

– Сью закончила один из престижных колледжей и сейчас готовится к поступлению в университет.

– Это хорошо. А что вас интересует. Какое направление вы хотите избрать?

– Сначала она хочет присмотреться, прослушать общий кур, а потом решить. Её интересует философия, математика. физика, – затараторила Хана.

Отец удивленно поднял брови, посмотрел на жену.

– Думаю, правильно. Если есть сомнения, а они всегда есть при выборе профессии, – нерешительно произнесла Клара, после паузы добавив с мягкой улыбкой. – Значит, вы пока не определились?

– По правде говоря, не совсем, – Сью опустила глаза.

– Я вот тоже пока не решил. Самое трудное понять, чем хочется заниматься целыми днями и даже после работы. – Пришел на выручку Марк. – Вот вы довольны своим выбором, – обратился он к Николаю.

– Я?.. Как вам сказать? В некотором роде, не жалею. Достаточно надежно, банки пока никто не собирается отменять, относительно престижно. Мм… В общем, да.

– Вы сумели сделать правильный выбор. А я до сих пор маюсь, думая, чем бы заняться, чтобы не умереть от скуки.

– Ну, скука, молодой человек, дело преходящее. Она в той же мере посещает людей, увлеченных своим делом, как и охладевших к нему.  Как говорится, до скуки, как до седин доживешь. Только не стоит так уж её пугаться. Она, как дождь, приходит, уходит и снова возвращается.

– Понимаю, но мне бы все равно хотелось бы заниматься таким делом, которое бы меня полностью захватывало. По крайней мере, чтобы не винить себя позже, – не унимался Марк.

– Молодости свойственен максимализм. Жизнь, однако в больше степени состоит из нюансов, – вмешалась в разговор Клара, – Об этом прекрасно говорит живопись. Посмотрите, к примеру, на произведения импрессионистов. Какие там переливы цвета, какое изобилие полутонов, яркость и, в то же время, нежность, мягкость, частное подчинено целому и все плывет, перетекает, плавится. Ощущается знойное дрожание воздуха полуденного солнца. Так и в жизни: чем больше красок, тем насыщеннее, разнообразнее жизнь. Дело важно, но все же не стоит за ним терять аромат и колорит своего проживания, отдаваясь с максимальным пылом своей работе. Извините, пожалуйста, за столь длинное высказывание, – улыбнулась Клара, играя серебряной ложечкой холеными, тонкими пальцами, – Мы имеем разные интересы, – кивнула она в сторону мужа, – но это не мешает нам жить дружно, понимая и разделяя увлечения друг друга. 

– Из последних моделей аэромобилей, я отдаю предпочтение фирме «Ждек». Компактная, весьма удобная машина с прекрасной отделкой в салоне. Компьютеризованное управление. Взлёт мягкий, почти бесшумный, плавный набор скорости и такое же плавное, точное снижение, заканчивающееся посадкой без единого толчка. Притом, замете, летит по самому верхнему уровню. Защищена автоматически разрывающимся парашютом, аварийными подвесками, выдвижным тамбуром и жалюзи при посадке на воду, в случае необходимости. Высший класс! Вот моё хобби.

– Я передам отцу, чтобы он обратил внимание на эту модель, – вежливо улыбаясь, произнес Марк.

– Могу отправить рекламный проспект, – охотно отозвался Николай, – Ваш отец не пожалеет о своей покупке.

– Я скажу отцу. Думаю, ему будет интересно, – кивнул головой Марк с почтительной улыбкой.   

Обед подошел к концу. Гости поблагодарили хозяйку и Хана отвела их в свою комнату, предложив посмотреть фильм, снятый ею. Марк и Сью сели на мягкие пуфики по разным концам комнаты, приготовившись к просмотру. Хана прикоснулась к экрану компьютера, переводя изображение на центр комнаты.

– Больше, меньше, – оглянулась она на друзей.

– Так хорошо, – в один голос согласились гости.

На экране появилось смеющееся лицо Ханы.

– Это я, Хана. Мне сегодня исполнилось двенадцать. Много? Мало? По-моему, достаточно. Пора начать, что к чему и зачем я появилась в этом странном, непростом, заманчивом мире. Если честно, мне совсем не хотелось здесь появляться. Я об этом подумала в первый раз, когда сильно заболела и мне стало очень плохо ночью. Как я теперь понимаю, это был кризис. Я открыла глаза. Мое тело горело огнем. Во рту пересохло. Мне не хотелось тревожить маму. У нее в это время возникли проблемы с поясницей и она, приняв лекарство, крепко спала. Неожиданно я увидела себя со стороны. Не понятно чьими глазами, Мое сознание, отделяясь, поплыло медленно вверх. Оно, по всей видимости, раздвоилось, одновременно наблюдая: в теле – за удаляющейся частью, а удаляющаяся часть – за телом. Это был мой первый опыт понимания: тело и мое сознание не одно и тоже. Сознание может обходиться без тела. Вопрос только насколько долго. 
               
Хана приостановила видео и, извинилась, сказав, что ей надо спуститься вниз и помочь маме, вышла из комнаты, бросив на ходу: «Развлекайтесь. Я скоро вернусь», – вышла из комнаты.
Марк, недолго думая, приблизился к Сью и стянул парик с ее головы. Сью замерла, посмотрела в глаза Марку и тихо, без раздражения произнесла:

– Я предполагал, что ты рано или поздно сделаешь это, но лучше бы не здесь и не сейчас.

– Хана знает про тебя? – глухо проговорил Марк, протягивая парик.

– Да. С самого начала.
Хумов взял парик из руки Марка, повертел в руках, словно раздумывая нужен ли он, затем подкинул вверх и, поймав, нахлобучил на голову.

– Не считаю себя преступником, проговорил он, в упор глядя в глаза Марку. Тот не выдержав взгляда, отвел глаза.

– Мне тоже не совсем понятно, – не отводя взгляд от окна, задумчиво проговорил Марк.

– Как ты догадался?

– Совсем случайно. Два дня назад. Твой портрет сорвало ветром. Я принес его домой, повесил над столом в моей комнате и неожиданно обнаружил сходство, но я подумал – ты его сестра, а сегодня за столом засомневался и решил проверить.

– Положено солидное вознаграждение, – скупо улыбнулся Хумов.

Марк встал, потер руки, провел ими по волосам, снова сел. Произнес не своим голосом:

– Да как ты такое могла подумать. Извини, мог?

– Констатировал факт. Не думаю, что между нами все может оставаться по-прежнему. Сегодня ночью, я должен исчезнуть. Позаботься, пожалуйста, о Хане. Ей будет тяжело перенести нашу дружбу при моем неожиданном исчезновении. 

– А зачем тебе, собственно исчезать? Ты боишься чего-то?

– Нет. Вовсе нет… но если ты меня рассекретил, где гарантия? Другой тоже сможет это сделать. За вознаграждение. Затея с переодеванием перестает работать.

  – не стоит волноваться. У меня это произошло совершенно случайно и только потому. что мы достаточно долго общались.

– Понимаю, понимаю. И все же не стоит испытывать судьбу. Не будем посвящать Хану о твоем разоблачении. Идея с переодевание принадлежит ей. Не стоит ее огорчать в неудаче замысла.

– А ты, я думаю, прав. Я же говорю – пусть все останется по-старому.

– Хорошо, – согласился Хумов, – пусть пока все останется по-старому. Надо осторожно подготовить Хану, пока есть время. И все же, прости меня Марк, мне придется в скором времени исчезнуть и, боюсь, навсегда.

– Что ты собираешься делать?

– Пока ума не приложу. Чувствую одно: время отдыха и приятного время провождения на исходе.

Когда Хана вернулась, она ничего, кроме некоторого, едва заметного отчуждения между друзьями не заметила, но это показалось ей естественным, так как лишний раз показывало их отношение к ней. Она хорошо понимала: она и только она является скрепляющим стержнем их любви и дружбы.



9
Молчание. Надо отдать должную дань этому замечательному, мудрому свойству, которому следует обучаться всю свою жизнь. Молчание гасит вспышку внезапного раздражения, гнева позволяя говорящему выплеснуть накопившийся отрицательный заряд энергии, не давая возможности затаить обиду по причине потухшего костра, в который не подбрасывают поленья. 

Антонина Михайловна набрала номер Милы. На экране появилось несколько растерянное, милое лицо.

– Здравствуйте, Мила. Вы меня помните? Извините за беспокойство. Я обещала помочь Вашей подруге…

– А…это вы. Я, уже перестала ждать. Нине чуть лучше и все же я за нее продолжаю беспокоиться. Вы, как в воду глядели. Сегодня как раз собираюсь ее навестить. Рассказала ей про наш разговор. Она горит нетерпением встретиться с вами.   

– Отлично! И я сегодня свободна. Вернее, у меня продолжительный отпуск. Мне бы хотелось его провести где-нибудь в достаточно тихом месте.

– Княжеское и есть то самое тихое место.

– Тогда собираю сумку и в путь?

– Я за вами заеду. Куда прикажете?

– Стеллу напротив главного вокзала знаете? Ой, что это я? Кто ее не знает. Во сколько вы можете там быть?

– Через три часа устроит?

– Вполне. До встречи, Мила!

– До встречи. Антонина Михайловна.

– Договорились. Буду ждать. И зовите меня просто Антонина.

– Ах, да. Вы же просили об этом. Хорошо. Антонина, постарайтесь не опаздывать.

– Что вы, дорогая, ни в коем случае.

После этого разговора, Антонина Михайловна одела шляпку, взяла за ручку большую сумку, даже слишком большую и вышла из квартиры, закрыв пластиковой картой замокю Спустившись на лифте вниз, она подошла к консьержке, передала ей пластиковую карту и два конверта, сказав, что один следует передать хозяйке Мэри, а другой девушке по имени Хана.

– Вы съезжаете? – безразличным тоном проговорила женщина, не отрывая от компьютера глаз.
– Да. Но возможно еще вернусь. В конверте для Мэри оплаченные счета.

– Счастливого пути. – оторвала, наконец, женщина глаза от компьютера и Антонина увидела на ее лице вежливую, профессиональную улыбку, а в карих глазах мелькнул веселый огонек, но тут же пропал. Глаза с темной радужной оболочкой снова стали холодными, невидящими, погруженными в свой мир, мир иллюзий очередной игры? Скорее всего. Так особо срочных дел не предполагалось.

Антонина подошла к стеле. Неподалёку стоял совсем юный парнишка, прячущий за спиной скромный букет, нервно вертя головой в разные стороны. Та, которой предназначались цветы видно изрядно опаздывала. Заметив взгляд Антонины, парнишка вяло улыбнулся, для порядка с минуту переминался с ноги на ногу, затем тяжело вздохнув, медленно пошел в другую сторону от вокзала. Антонина, услышав сигнал, поднесла к уху видеофон. Мила просила ее подойти к машине, которая припаркована на десятом уровне, секции № 1557, извиняющим голосом добавила. Что в это время запрещено останавливаться вокруг стелы. Антонина поблагодарила и сказала, что она уже идет к машине.  Перейдя улицу, Антонина снова обратила внимание на мальчишку. Тот запихивал букет в мусорный бак, предварительно обрывая головки с некоторым остервенением. Из его глаз капали слезы. «Слабый пошел человек. Нервный, нетерпеливый, но и умеющий», – подумал Хумов, почему-то испытывая жалость к этому подросткового вида пареньку. Ему и себя захотелось пожалеть. Решив срочно уехать, Хумов понимал насколько тяжело ему будет без Ханы. На сердце впервые было неспокойно, несмотря на применение методики по переключению сознания на новый вид деятельности, направленной на помощь подруге Милы. Слово надо сдерживать.

Антонина, запретив себе думать о Хане, поднималась на десятый уровень огромной платной стоянки. Определив направление номеров, она пошла мимо стоящих ровными рядами машин разного цвета, разной стоимости, разного размера. Мила уже махала ей рукой, крикнув: «Антонина! Сюда, сюда!» Антонина еще издали заметила произошедшие перемены в ней. Сегодня это была совсем молоденькая девочка, почти подросток, без грамма косметики. Распущенные волосы бело-синими прядями, волной ложились на хрупкие плечики. Голубая юбка чуть ниже колен и белая кофточка очень ей шли. На ногах были мягкие тапочки голубого цвета с белой отделкой. Мила, радостно поприветствовав, предложила занять место рядом с ней, на что Антонина мягко отказалась, сославшись на желание немного расслабиться перед встречей с Ниной. Между тем машина покидала гараж и механический голос пожелал им доброго пути. Путь их лежал за город. Послеобеденное время благоприятствовало быстрому передвижению по односторонней полосе. Прохожих на улицах было мало. Попадались редкие велосипедисты в красочной и яркой экипировке. День разгулялся и обещал голубое небо, солнце и легкий ветерок продлить до заката. Мила, едва они выехали на хайвэй, переключила машину на автоматическое движение и, повернувшись к Антонине, желая поболтать, с удивлением обнаружила ее спящей. Несколько разочаровавшись в невозможности скоротать время в беседе, ей ничего не оставалось делать, как прибегнуть к простому, часто употребляемому способу само развлечься: использовать наушники и поискать занятное видео, время от времени поглядывая в зеркало в ожидании пробуждения пассажирки.

Антонина не спала. Ей необходимо было время для накопления энергии, медитации и размышления о резко изменившейся ситуации, которую несомненно вызвал он, Хумов, ставший на время Антониной. Этот маскарад ему начал надоедать. Его бессознательное «Я» уже не первый раз выталкивало в сознание зыбкую гибельность его кажущегося устойчивым, хотя бы на некоторое время, положении, которое его сознательное «Я» хотело продлить на сколько возможно длительный срок, чем он и занимался последнее время. Марк вычислил его и признался в этом. Мог бы просто донести, получить деньги, но он почему-то осуществил проверку, сдернув парик с его головы. Теперь убедившись в своих домыслах, ничего не стоит выдать его, тем более, что он влюблен в Хану, а теперь, когда у него появился соперник в лице Антонины – Хумова, полагаться на его душевные качества было бы по меньшей мере глупо. Свои чувства по отношению к Хане следует закрыть на замок и спрятать глубоко в подсознание, а из прямо скажем, тупикового положения, выбираться самому и полагаться единственно – на себя. Ханы бы его никогда не предала. Он в этом уверен на все сто процентов, чего нельзя сказать о Марке, ставшим отличным помощником, можно сказать даже искренним, преданным другом, если бы… Нами играет случай. Раньше называли – проведение, сейчас другой подход: мы сами играем своей судьбой и судьбами других, нас окружающих, а там по цепочке другими людьми. Каждый встроен в игру, или ему приходится встраиваться поневоле, одновременно участвуя в сои играх. Он встроился в игру Ханы. Она дала ему номер для связи, она смеялась, говорила чепуху, а за эти м он прочитал ее посыл призыва к дружбе, любви. Он тоже захотел любви. С этого начался провал. Не будь этой роковой встречи, сейчас он подлетал бы к Марсу и все пошло бы таким образом, каким и должно было пойти. Он с детства себя готовил к трудной опасной профессии, профессии спасателя. Благородная профессия, благородные мысли, благородные, реальные действия: помогать, спасать людей, приходить на помощь в трудную минуту.  У Ханы наступят трудные дни. Он это предвидел и поэтому согласился на визиты Марка, заранее зная, чем это может кончиться. Поэтому-то всеми силами старался привлечь ее внимание к Марку, стараясь влюбить в него Хану, страдая при этом. Ведь она стала для него дороже жизни. Дороже жизни. Дороже жизни. Да Это так. иначе бы он не ехал сейчас, вернее не убегал бы, с одной целью отвести от Ханы малейшее подозрение на сообщество, отвести от нее, связанные с ним серьезные неприятности. Надо было сразу отказаться от возможности любых отношений с этой девушкой. Он бы нашел способ выпутаться и не мучился бы сейчас угрызениями совести тревогой за Хану. За Хану, не за себя.

– Вот мы и прибыли, – улыбаясь, открыла дверцу Мила.

– Уже? – сделала удивленные глаза Антонина, выбираясь из машины.

– Нина ждет нас. Я с ней связывалась по дороге. Она живет одна, после несчастья с мужем. Это она так говорит. На самом деле, его завербовали, ну, это, как сказать?  Уговорили, нет, скорее воздействовали внушением, а может и гипнозом, лететь на Марс. И вот от него ни слуху, ни духу уже более пяти лет. Она все ждет, надеется. Главное – вестей нет. Куда делся человек, никому не известно. Посредническая фирма, это сотворившая, исчезла бесследно. Запросы на Марс ни к чему не привели, кроме как такой человек не значится. Почему я вам это говорю, понимаете? Для Нины это болезненная тема и лучше ее не затрагивать при разговоре.

– Спасибо. Мила. Я понимаю. – проговорила Антонина, устремляя взгляд на дом, к которому они неторопливо подходили. Дом оказался двухэтажным, окрашенным в розовый цвет. Вокруг него по кроям дорожки высились две ели, стоящие подобно охранным великанам. Под окнами красовались кусты роз, цветущие красными, розовыми, желтыми и белыми цветами. Антураж вместе с домом странным образом производил кукольное впечатление, если представить вид сверху, но и без этого представления картина вызывала ощущение детской незащищенности. Остановившись перед дверьми, Мила произнесла, устремив взгляд в видеокамеру: – Рол, мы пришли навестить хозяйку.

– Приветствую вас. Нина вас ждет в спортивном зале. Проходите, пожалуйся.

– Спасибо! – любезно поблагодарила Мила, и они вошли в небольшую прихожею освещаемую большим окном, расположенным над входной дверью. На стенке слева была изображена планета Марс и летящей к ней космический корабль под названием «Смелый». Изображение было забрызгано красящим веществом, вызывая ассоциацию детских боев, пулявших водяной краской. Мила улыбнулась, глядя на Антонину и, махнув рукой. Пригласила, следовать за ней. Они спустились по пластиковым ступенькам в полуподвальное помещение, где располагался спортивный зал и увидели Нину, которая тут же отошла от тренажера и поспешила к ним. В легкой розовой кофточке и коротких белых шортах. С распущенными до плеч белокурыми волосами, голубыми глазами, серьезными с тенью трагичности и туманной глубины, она казалась девочкой неожиданно быстро повзрослевшей и от этого несоответствия детскости и взрослости, вызывала, если не жалость, то щемящее сердце сочувствия у человека, обладающего эмпатией.

– Спасибо, Мила! Рада видеть. Я вас ждала.

– Это Антонина Михайловна, – представила Мила гостью.

– Очень приятно. Нина. – Голос у нее оказался грудным, неожиданно по-женски мягким, глубоким.

Нина пригласила гостей отобедать, и они прошли в просторное помещение с белыми стенками, полом, потолком, мебелью. В центре на круглом столе стояла приготовленная еда. Робот придирчиво осматривающий сервировку, приветливо поздоровался, пригласил занять места. Перед Антониной оказалась пиала со слегка желтоватой маслянистой жидкостью, в которой плавали мелкие кусочки овощей. Нина подняла удивленные глаза на Верону. Та невозмутимо сообщила о вкусовых предпочтениях гостьи, о которых узнала, обратившись за советом к большому компьютеру Ролу, обслуживающему дом. Ничего не поделаешь. Искусственный интеллект работал согласно заложенной программе.  Девушки предпочли не вдаваться в подробности разъясняющие столь странное пристрастие к еде, сочтя подобные расспросы выходящими за рамки хорошего тона. Антонина, в свою очередь, тоже не стала ничего объяснять, ограничившись лишь коротким замечанием о своем желании подготовиться к полету на Марс, и она начала, пусть это не покажется странным, с самого сложного на ее взгляд: переходу к другому виду питания. Девушкам был подан легкий фруктовый суп с зеленью и лосось, запечённый с овощами в сметанном соусе.  Ели молча. Скорее всего по причине резко испортившегося настроения хозяйки при упоминании о Марсе. После поданного десерта, состоявшего из фрукта манго и двух совсем крошечных кусочков шоколадного торта, от которого Антонина заранее отказалась, настроение Нины несколько улучшилось. Она промокнула бумажной салфеткой влажные глаза и с улыбкой, явно стоящей ей не малых усилий, предложила пройти в оранжерею. Все трое любезно улыбаясь друг другу, стараясь своей предусмотрительностью, как можно больше сделать приятного друг другу, спустились по той же лестнице и, пройдя нижней галереей, вышли в небольшой садик часть которого находилась под затемненным навесом, в то время, как вторая половина была предоставлена открытому пространству. Небольшой фонтанчик, выполненный в традиции эпохи Возрождения с милыми амурчиками, обнаженными богинями, успокаивающе журчал прозрачными водами, стекающими в маленький пруд с золотыми игривыми рыбками. Розы разных сортов и разного цвета, благоухая, радовали глаз, восхищая и одновременно успокаивая, умиротворяя, настраивая на созерцательное размышление. Усевшись за круглым столиком, они некоторое время молча отдавались отдыху, наслаждаясь тишиной, ароматом роз, бабочками, порхающими над цветами. Антонина, прервав молчание заговорила о своем желании снять комнату в этом милом местечке. На что Нина тут же предложила сделать это у нее, сказав, что ей нужно будет вскоре уехать на недельку навестить своих родителей, которые живут в пяти часах езды отсюда и что ей бы не хотелось оставлять дом пустым. Антонина тут же с радостью согласилась, спросив о цене. На что Нина ответила, что не стоит беспокоиться. Она никаких денег не собирается брать, вот если бы Антонина смогла за время ее отсутствия позаботиться о Тони, она была бы безмерно благодарна.

– Кто такой Тони? – несколько озадаченно спросила Антонина.

– О не подумайте ничего такого. Тони всего лишь собака, карликовый бульдог. Его Майкл приобрел перед отъездом… отлетом. – Нина замолчала, перевела взгляд на кружащую над ней бабочку.

– Какая красавица! Это Kallima Paralekta ,–  воскликнула Мила, широко улыбаясь.

– По поверьям – бабочка сообщает о исполнении желания, – Наблюдая за порхающей бабочкой, проговорила Антонина.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Нина и, откинувшись на спинку кресла, добавила тихо и, как показалось со стороны, несколько умоляюще, – так вы согласны? Согласны остаться с Тони?

– С детства люблю собак. Но ведь я решила воспользоваться вашим любезным предложением не только из-за моего предпочтения и особой симпатии к карликовому бульдогу, но, скорее всего потому, что по просьбе Милы, обещала помочь вам справиться с депрессией, посетившей вас с некоторого времени и сильно досаждавшей вам.

– Да, Мила мне про вас рассказывала. Мне не очень понятно, каким образом можно это сделать и все же я склонна попробовать. Мне терять нечего.

– Должна вас предупредить о необходимости полного доверия и возможно большей информации с вашей стороны о проблемах, жизненной позиции, целях и тому подобное. Мне придется узнать о вас как можно больше, если это возможно, хотя и претит вашей внутренней установке оставаться закрытой от взгляда другого, становясь как бы вещью в себе, выражаясь старым философским языком, уместным в данном случае для обоснования замкнутости и нежелания, чтобы кто-либо внедрялся в ваше сознание даже, по его утверждению, с благой целью.

Наступила напряженная тишина, в которой даже шелест листьев от лёгких порывов теплого ветерка, казался помехой и вызывал, по крайней мере, у Нины раздражение. Мила под столиком незаметно приблизила туфельку своей левой ноги и надавила на туфлю Антонины. Та понимающе кивнула. По лицу Нины потекли крупные слезы. Она достала из кармана носовой платок, вытерла их и отсморкалась. Вопрос оставался открытым. Нерешительный голос Милы несколько разрядил обстановку, снял ощущение неловкости.

– Правильно ли я поняла вас, Антонина? – начала она, скрестив пальцы рук,–  это что-то вроде психоанализа, практикуемого еще в двадцатом веке Зигмундом Фрейдом? Мне кажется, Нина в него перестала верить.

– Методика Зигмунда Фрейда позволяет в кротчайшее время установить связь, если хотите, душевную, духовную, нащупать болевые точки, определиться с последующей программой воздействия, – уверенном голосом, не дающим повода для сомнения, проговорила Антонина, глядя куда-то в даль, всем своим видом выражая полную уверенность в своей возможности избавить кого угодно от изматывающей депрессии.

– А где вы учились? – неожиданно бодрым голосом задала вопрос Нина.

– Как вам сказать? В колледже широкого профиля со свободным выбором интересующих предметов. Меня с детства интересовали, как медицина, так и психология, не исключая, конечно философию. Так же я занималась различными восточными практиками и боевыми искусствами.

– Очень интересно, – глаза Милы округлились.

– Ничего особенного. Училась понемногу и чему-нибудь, как и большинство из нас, – Засмеялась Антонина. Мила поддержала ее своим звонким смехом. Нина тоже невольно издала соответствующие звуки, скорее искусственного происхождения, после чего сообщила:

– Хорошо. Я согласна. Считайте меня своей ученицей. А теперь, когда мы обо всем договорились, пойдемте, я покажу вашу комнату. Мила, ты ведь тоже хотела остаться на пару дней? Я этому очень рада. Одиночество не всегда доставляет удовольствие, хотя и дает возможность познакомиться с собой поближе. Однако человек остается существом социальным и, даже уединяясь для решения своих задач, стремится к общению, вопреки сформированному стереотипу в последнее десятилетие, гласящему об энергетической целостности субъекта, пребывающего в одиночестве, целостности его тонких тел. А вы как на это смотрите, Антонина?

– В этом есть своя доля, как говорится, сермяжной правды. Но только доля. Взаимообмен энергиями необходим для полноты жизненных процессов, в случае же с чистыми энергиями, незаменим для поддержания тонуса организма. В противном случае, люди перестали бы просто понимать друг друга, не говоря о совместной работе.

– Согласна. И все же побыть в одиночестве полезно.

– В особенности, когда занимаешься серьезными практиками. Мне придется оставаться в уединении довольно продолжительное время, для решения накопившихся и представляющих для меня особую важность вопросов, – улыбнулась Антонина.

В это время они подошли к комнате на втором этаже, перед дверью которой на мягком коврике лежал карликовый бульдог черного цвета. Бульдог сразу поднялся, показывая белую полоску на груди, приветственно заскулил.

– Это и есть Тони. Верона заботится о нем, кормит два раза в день, меняет воду и даже выводит гулять, когда я расклеиваюсь. Так что у вас с ним не будет никаких хлопот. Его почти невозможно уговорить поехать, например, к моим родителям. После того, как Майкл улетел, он лежит у его комнаты, ждет и ужасно тоскует.

Тони поприветствовав, хозяйку, уткнулся мордой в подставленную Милой ладошку и уставился вопросительно на Антонину, не решаясь к ней приблизиться. Та наклонилась, потрепала собаку за ухом, проговорив: «Мы с тобой, Тони, подружимся, не правда ли?»
Тони заскулил, подпрыгнул и, желая лизнуть, больно ударил тупой мордой по нижней губе Антонины. Из маленькой ранки выступила кровь. Антонина на стала ее вытирать, тут же подав команду: «Сидеть». Тони послушно уселся, не сводя с нее своих круглых глаз. Нина удивленно перевела взгляд на Антонину. По глазам ее было видно: встреча произошла на высоте. Тони улегся на коврик и тяжело задышал.      

– Мой дом в вашем распоряжении настолько долго, насколько пожелаете, – продолжила Нина, открывая комнату. – Комната полностью изолирована. Душевая, туалет, балкон. Вот Возьмите ключ. Здесь вам будет хорошо и спокойно. Ужин в семь часов. Ждем вас.

Каблучки девушек застучали по лестнице. Антонина шагнула в комнату.


10
Антонина бросила сумку справа от двери и собралась ее закрыть, как неожиданно Тони с достоинством прошел в комнату, не взглянув на нее и улегся рядом с кроватью положив тяжелую голову на передние лапы. Антонина попыталась выставить собаку за дверь, но та смотрела на нее слишком грустными, почти человечьими глазами и она сдалась. Вернее, он, Хумов, сдался, решив подружиться с Тони. Что-то в этой собаке было особенное, отличное от других и ему захотелось понять, что же это и не подвела ли его интуиция, подсказавшая внимательнее присмотреться к бульдожке. Так про себя он начал думать о собаке, вызвавшей сразу необычную симпатию.

Хумов начал осматривать свое новое жилище. Слева от входа стояла кровать, покрытая пледам в синюю с белым клетку, Жалюзи на окне были приспущены. Напротив кровати стоял, прижавшись к стенке, письменный стол, имеющий по четыре ящичка с каждой стороны и отливающую глянцем утолщённою столешницу, выполненную из непонятного материала. Над ним находились дверцы встроенного в стенку шкафчика. Рядом стоял небольшой круглый столик со столешницей ровно такой, как у письменного, только что осмотренного, стола. Дальше шел встроенный шкафчик для одежды. Хумов его открыл. Шкафчик был пуст, если не считать белого халата для душа. Хумов забросил в шкаф свою сумку и прошел в ванную. Там оказалось то, что он и ожидал увидеть: душевая кабинка, раковина, туалет, зеркало над раковиной. Все как положено и все сияло белизной, чистотой и радовало глаз. Осмотрев свое временное жилище, Хумов вернулся назад.

До ужина оставалось чуть меньше часа. Он подошел к письменному столу, внимательно начал рассматривать. Его лицо отразилось, как в зеркале, в гладкой поверхности. Увидев себя в образе Антонины, он присвистнул, покачал головой. По нему было видно: маскарад начал ему надоедать и, что самое нежелательное в его ситуации, раздражать. Неожиданно заметив проступающие линии, точки, надписи, он наклонился и прикоснулся пальцем к одной из линий, пытаясь разобраться в схеме, как столешница осветилась изнутри приглушенным светом. Линии окрасились в разные цвета, зазвучал кодовый сигнал, и он услышал мужской голос: «Приветствую Вас спасатель № 232 Хумов. Я ждал Вас. Не пугайтесь. Постепенно Вы все поймете. Вам не грозит никакая опасность. Продолжайте вести себя таким образом, как и планировали».

Хумов отдёрнул палец. Свет погас Голос замолчал. Что это?  Его мысли крутились с невероятной скоростью, опережая одна другую. Как могло случиться такое? Он сам себе не верил. Ведь это невероятно. Невероятно до такой степени, при которой легко может съехать крыша. Он, скрывающийся от преследования, меняющий маски, переодевшийся в женщину, попадает в дом, где его какой-то компьютер легко распознает, обращаясь по имени и даже называя его номерной знак спасателя. Как ему на это реагировать? Что делать? Куда бежать? Возвращаться к Хане? Невозможно даже подумать об этом. Улететь в Африку? Аляску? Курильские острова? Блуждать по тайге? Не выход. Он спасатель. Его предназначение спасать людей. Это его смысл жизни, его призвание. Он должен найти выход. Распутать загадку, связанную с его опознаванием обыкновенным домашним компьютером.

Размышления Хумова прервал голос Вероны, сообщивший о начале ужина через пятнадцать минут. Хумов быстро привел себя в порядок. Сменил белую блузку на голубую. Посмотрел в зеркало, улыбнулся. Выглядел он неплохо, только глаза наполняла тревожность. Подруги не заподозрили его. Он отлично вошел в роль. А вдруг они знают про него? Компьютер им сообщил, но не признаются и подыгрывают. От этой мысли ему стало нехорошо, и он ее решительно отогнал и, поправив парик, пошел к двери. Тони, наблюдавший за ним, тут же поднялся и выскользнул вслед за ним. Выйдя из комнаты, Хумов сразу перевоплотился в Антонину.

Ровно в девятнадцать ноль-ноль они с Тони появились в столовой, где их ждали подруги. Верона поставила перед Антониной пиалу с марсианской едой и двумя хрустящими хлебцами на отдельной тарелочке. Нина очень удивилась присутствию Тони. Ведь его с трудом можно было уговорить выйти погулять. Карликовый бульдог, попив воды и съев свой ужин, поданный ему Вероной из пластмассовой миски, предусмотрительно поставленной на подставку, для удобства и соответствующей расстоянию от пола до его морды, включая миску с едой, засеменил к Антонине и, лизнув ее в щиколотку, устроился у ног, довольно посапывая, время от времени приподнимая морду, проверить не грозит ли его новой хозяйке, опасность. Нина в тайне души обиделась на собаку, приревновав ее к гостье, но поразмыслив, решила не выказывать чувств. После ужина, она пригласила Антонину и Милу в гостиную поболтать. На сей раз завязался живой разговор. Антонина была в угаре. Она демонстрировала фокусы с нахождением спрятанных предметов. Происходило это так: Антонина выходила из гостиной под присмотром Вероны. За ней увязывался Тони, не желающий ни на минуту оставаться без нее. Нина с Милой прятали какую-нибудь вещь, звали Антонину, та появлялась вместе с Тони и Вероной и через минуту вещь была найдена. И так повторялось несколько раз подряд с неизменным успехом. Дедушки возбужденно аплодировали, Тони крутился между ног, повизгивая, стараясь каждый раз оказываться поближе к Антонине. Верона стояла в сторонке в ожидании новых приказов.  Но больше всего поразило подруг умение Антонины рассказывать о прошлом, взяв за запястье руку и глядя в глаза. Миле она поведала, как та в детстве упала с велосипеда и сильно ушибла ногу. При падении под ее коленку попал камешек. Из углубления полилась кровь. Мама была сильно напугана и тут же повезла дочь к врачу. Тот обработал рану и наложил шов. С тех пор никакие силы не могли заставить девочку сесть на велосипед. Мила смотрела расширенными глазами, кивала головой, соглашаясь с каждым словом и даже продемонстрировала свою коленку с белым пятном под ней, оставшимся с того злопамятного дня.

Дошла очередь до Нины, сидевшей с горящими глазами, полностью забывшей о своей депрессии. Антонина взяла ее левую руку. Нежно сжала запястье и, стала смотреть в ее глаза. Та сжалась, затаила дыхание, напряглась всем телом.

Рассказ оказался длинным. Время от времени, Нина выпрямлялась, дыхание ее производило беззвучные всхлипы, по лицу шли красные пятна.

С Майклом они дружили с детства. Дома родителей стояли рядом. Дети появились на свет в один день и даже ближайшие родственники сочли это за знак судьбы, пророча брак.
Их называли братом и сестрой. Росли, играли, вместе пошли в школу, потом в один колледж. Они так привыкли друг к другу и так понимали друг друга, что обоим не очень-то нужны были друзья. Отделять их стало сильное увлечение Майкла программными разработками. Сначала это было его хобби, но со временем он понял: в будущем это его профессия. Ничем другим он бы не хотел заниматься. На него обратил свое внимание профессор, друг отца, Оскольский Николай Тимофеевич и взял его в свою лабораторию, где Майкл начал делать одно открытие за другим. С Ниной они виделись все реже и реже, и она решила проявить инициативу. В одну из встреч, предложив Майклу оформить их отношения. Тот сразу согласился. Нина была счастлива. Майкл к бракосочетанию взялся за строительство их будущего дома по своим чертежам и сделанному им программному обеспечению, как самого дома, так и персонального робота. Денег у него было достаточно, а он увлеченный новой идеей, с вдохновением воплощал в жизнь свой задуманный план. Дом был готов к их свадьбе. Уникальный дом, Майкл дал ему имя Рол, оказался комфортным, а робот Верона полностью освободил молодоженов от бытовых проблем. Медовый месяц они провели в своем уникальном доме и были безмерно счастливы. Их согревала дружба, переросшая в любовь, любовь, как тогда казалась Нине, незыблемую, вечную. Известие об удивительном доме быстро распространилось и у Майкла появились крупные заказчики, предлагающие любые деньги для реализации их мечты о новом доме, оборудованном компьютерной техникой и программным обеспечением, выполненным гениальным Майклом. Слава Майкла росла с каждым днем. Ему пришлось набирать программистов, связываться со строительными фирмами, компаниями по производству блоков для внедрения мироустройства и многое, многое другое. Компания Майкла быстро разрасталась и вскоре начала приносить миллиардные доходы. Через год неожиданно Майкл отошел от дел, передав управление фирмой «Уни-дом» своему помощнику, а сам засел за свои никому неизвестные новые проекты. Нина ждала ребенка и сначала была очень рада постоянному присутствию мужа дома. Тогда-то и появился в их доме карликовый бульдог, который сразу не понравился Нине, понявший, что собака еще больше отдалит ее от мужа. Майкл спускался к завтраку, обеду и ужину, находясь в очень странном состоянии. Глаза его выглядели отсутствующими, он улыбался, кивал головой на рассказы Нины о новостях, на ее вопросы отвечал невпопад. Складывалось впечатление, что он полностью сосредоточен на какой-то идее и все окружающее стало для него неинтересным, не существенным, мешающим решить жизненно важную проблему. Вскоре Майкл совсем перестал выходить из своей комнаты, вернее одноконной квартиры. Верона приносила ему и Тони еду, выводила собаку сделать свои собачьи дела в отведенном для этого месте. Почти каждый день в дом доставлялись заказы, сделанные Майклом. Потом появились двое парней, помогающих ему производить какие-то работы вне дома. Нина все чаще и чаще уезжала к своим родителям. Ей необходимо было общение и моральная поддержка. Она не могла привыкнуть к одиночеству, оставаясь по сути дела, при муже и без него, хотя и понимала его желание и необходимость отдаться полностью своей работе. Понимала и чувствовала: в голове Майкла рождается новая гениальная идея и пока он ее не воплотит, он так и будет сидеть в своей комнате. Бывали и проблески в их однообразной жизни. Неожиданно Майкл утром выходил к завтраку веселый и сообщал об отпуске на целую неделю Билеты на самолет им были заказаны и на следующее утро они оказывались у берега океана в самом дорогом отеле. Майкл словно снова становился ребенком. Бегал с Тони по пляжу, смеялся, рассказывал интересные истории, все время обнимал и целовал Нину, носил ее на руках в полном смысле этого слова. Нина необыкновенно была счастлива и ей хотелось поделиться своей любовью и своим счастьем со всем миром. Потом Майкл начал уезжать на несколько часов, сообщая, что решил поработать над усовершенствованием космических кораблей и сейчас один из таких кораблей строится с учетом его программного обеспечения и по его чертежам, обеспечивающим более комфортные условия для полета на Марс.

И вот однажды утором, Верона передала запечатанный конверт без обратного адреса. Нина сразу ощутила тревогу. В письме Марк писал о своей любви, любви на всю жизнь. Умолял его понять, просил прощение и в конце сообщал о своем полете на Марс, объясняя это желанием самолично испытать созданный им корабль, так как не желает брать на себя ответственность, если испытывать будет кто-то другой. Слезы застилали глаза, и она не могла читать дальше. В висках стучало, сердце гулко колотилось, готовясь выпрыгнуть наружу. Неожиданно возникла тянущая боль внизу живота, она почувствовала резкую слабость во всем теле, ноги подкосились, в глазах потемнело, прервалась связь с окружающим миром. Очнувшись через несколько часов, Нина поняла: она – в госпитале, ребенка в ней больше нет. С этого времени у нее началось нервное расстройство, постепенно переросшее в депрессию.

Рассказ Антонины настолько потряс Нину, что она не могла вымолвить ни слова, сидела истуканом. Мила, низко наклонив голову, утирала слезы, шмыгала носом. Вечер грозил своим тяжелым окончанием, перейти в бессонную ночь, чего не хотелось Антонине. Она пыталась шутками развеселить подруг, говорила о простоте подобной техники видения прошлого и даже будущего, что, правда, значительно сложнее и не рекомендовано по причине изменения предписанной судьбы; принималась тут же обучать. Минут через двадцать ей удалось привести в более-менее нормальное состояние дам. Расходились далеко за полночь, любезно пожелав друг другу спокойной ночи. Оказалась ли спокойной эта ночь для подруг? «Увы, покой нам только снится» – думала Антонина, открывая дверь, отведенного ей помещения. Тони, выгулянный к тому времени Вероной, с уверенным спокойствием первым прошел в комнату и занял свое охранное место в ногах кровати.


10
Консьержка протянула Хане конверт. В ее темных глазах скользнуло удивление при виде навернувшихся слез, но тут же погасло. Хана поблагодарила, подошла к Марку, что-то сказала ему. Они вышли на улицу. Шли молча, погруженные в свои мысли. Хана положила письмо в боковой карман голубого рюкзака. Ей не хотелось читать при Марке. Она знала заранее о содержании письма. Оно было прощальным. Слезы все еще продолжали катиться по ее щекам, застилали глаза. Марк, чувствуя состояние Ханы, не решался с ней заговорить, не решался успокаивать, понимая невозможность словами изменить состояние, охватившее девушку.  Не сговариваясь, они свернули в скверик. Мимо прошла молодая женщина в длинной черной юбке с девочкой лет двух на руках, одетой в ярко бирюзовое платьице с оранжевой отделкой. Девочка походила на красочный экзотический цветок. рядом шла девочка лет десяти, ростом чуть пониже матери. Хана подумала, что скоро девочка перерастёт свою маму. Интересно, как будут стоится их взаимоотношения? Дочь на две головы выше, смотрящая сверху вниз, давящая массой на маленькую, хрупкую фигурку. Присев на скамейку, Хана вытерла бумажной салфеткой глаза. Марк стоял возле, переминаясь с ноги на ногу. Она повернула к нему заплаканное лицо, кивком предложила сесть, высморкалась, спрятав лицо в ладошки, спросила:

– Как ты думаешь почему она так сделала?

– Не знаю. Сам не могу понять. Когда консьержка сказала, я был очень удивлен. Не ожидал. И почему не предупредила нас о своем желании сменить место жительство? Нет… – запнулся Марк, – до сих пор не могу поверить. Твоя лучшая подруга и… Не расстраивайся. Уверен – она скоро даст о себе знать. Вот увидишь. Позвонит, напишет сообщение, появится на своем сайте.

– А если нет? – задала Хана вопрос, все еще пряча лицо.

– Ну такого не может быть. От кого ей скрываться? От нас? Для чего? Какая цель?

– Ни для чего. Она любит резкие перемены. Любит начинать жить заново, с чистого листа, как говорится. Она смелая, решительная, ненавидит рутину. Она любит путешествовать, знакомиться с новыми людьми. Быть независимой. И ещё… она не хочет ни к кому привязываться и не желает привязывать к себе. Её девиз – свобода.

– Тогда я понимаю. Так птица вырывается из клетки, не помня о хозяине ее любившем.

– Вот, вот. Хорошее сравнение. Антонина разорвала путы отношений, ради свободы, своей свободы, не заботясь о тех страданиях, которые доставит другим.

– Понятно. Только при таком поведении можно обрести свободу. Разве нет? Отрубить разом! – Марк резким движением руки продемонстрировал свое высказывание. Хана посмотрела на него, пожала плечами. 

– Сложно. Для меня это сложно. Я могу поставить себя на ее место и тем самым оправдать. Боль, боль разлуки. Как залечить рану? Как избавиться от навязчивых мыслей? Для меня это удар, хотя я всегда знала: рано или поздно, этому суждено случиться. – и она от волнения стала обмахивать рукой лицо.

– Ты же сильная. У тебя есть воля. И потом не все потеряно. Я уверен на сто процентов, она даст о себе знать. Вот увидишь.

– Марк, ты стал моим другом, – глаза Ханы снова увлажнились, – спасибо. Спасибо тебе! Моя задача: быстрее подготовиться к полету на Марс. Думаю, там мы с Антониной сможем встретиться.

– Не знаю, не знаю. Марс – не прогулка, скажем, до Луны, ставшая привычным развлечением.  – Марк отвел в сторону глаза.

Хане показалось: он что-то скрывает от нее, а вот что? Над этим стоит подумать. Вроде бы она не замечала его особых чувств к Антонине. Скорее всего, он старательно изображал дружелюбие к ней, конечно, не подозревая кто кроется за маской, искусно выполненной ею. А если догадался? Такое тоже могло случиться. И тогда… Хану бросило в жар. Она прямо посмотрела в глаза Майклу. Тот, на этот раз, не отвел свой взгляд.  Хана поднялась со скамейки и предложила пойти куда-нибудь перекусить. Майкл сразу согласился. Пройдя через сквер, они свернули налево. Улица не была людной по причине своей древности. Невысокие дома, окрашенные в разные гармонирующие друг с другом цвета, булыжная мостовая, пешеходная зона, спокойный, неторопливый поток гуляющих людей, заходящих то в кафе, то ресторан, то магазинчик с гостеприимно открытыми дверями. Хана любила эту улочку, сохраненную памятником девятнадцатого века. 

– Может зайдем в китайский ресторан «Желтая жемчужина?»? – Предложил Марк. У китайцев, как тебе известно, кухня с традицией приготовления пищи, испытанная тысячелетиями.

– А ты там раньше был?

– Нет. Я редко питаюсь вне дома.

– И я тоже, но после стресса необходимо плотно поесть, говорит мой дедушка. Мозг получает питание, поднимается настроение, стресс – отступает. Нельзя находиться длительное время под стрессом. Наживешь тысячу болезней. Переключение на другой вид – также отличный способ. – Хна несколько оживилась, решив следовать рекомендациям любимого дедушки.

– Тогда пошли. Здесь совсем близко. Поэтому я предложил тебе этот вариант. Сейчас свернем, немного пройдем и выйдем к China Town. Ты же заходила туда?

– Нет. Ни разу. Две остановки от нашего дома есть китайская еда. Достаточно вкусно и сравнительно дешево. Там недалеко и китайский магазин. Мы покупаем в нем зеленый чай. Моя мама его очень любит. А как ты думаешь, когда Антонина даст о себе знать?

– Не беспокойся об этом. Ты же сама сказала: надо переключиться.

– Да. И все же? Человек живет верой и надеждой. Любовью, верой и надеждой, – поспешила поправить себя Хана. Любовь в этой триаде – основное. 

– Сначала хорошенько поедим, подкрепим уставшие силы, а потом вернемся к этой теме. Согласна?

– Как я могу быть не согласной, если дедушка вложил это в мою голову, внушил, можно сказать, с детства?

– Ну, не все дети послушны. Скорее наоборот.

– Наоборот, потому как не могут отличить хорошее от дурного.

– Это точно. Прямо про меня.  Кто, кто, а я совсем не могу отличать. Особенно после попытки разобраться немного в философских учениях. Мне раньше хотелось поступить на философский.

– А сейчас? Ты изменил свое решение?

– Изменил в противоположную, совсем противоположную сторону.

– Это в какую же? – почти игривым тоном произнесла Хана.

– В такую в какую и ты.

– Неужели? – глаза Ханы сверкнули антрацитовым блеском.

– А что нельзя? Я, между прочим, тоже не прочь побывать на Марсе.

– Отлично! Вот там мы и встретимся с Антониной, – захлопала в ладоши Хана, не умеющая находиться долго в подавленном состоянии.

С разговорами они не заметили, как оказались в China Town, начинавшимся высокими воротами, украшенными драконами. Сверху на разной высоте располагались четыре прямоугольные чаши с задранными вверх концами со скульптурными символами. Красный и желтый цвет создавали праздничную атмосферу. Навстречу попадались, по большей части, люди китайского происхождения. По обеим сторонам возвышались дома, в соответствии с китайскими архитектурными предпочтениями. Создавалось полное впечатления неожиданного перенесения в Китай, настолько умело была создана атмосфера любимой страны. Марк спрашивал, как пройти к «Желтой жемчужине», его не пронимали, отвечая на китайском. Пришлось применить английский. Результат оказался более приемлемым и все же недостаточным для объяснений. Тогда Марк прибегнул к интернету, вызвав по Google и, пользуясь схемой, сопровождаемой приятным голосовым сопровождением, быстро нашел искомое место.

Ресторанчик выглядел маленьким, совсем непрезентабельным. Правда, просматривалось три ниши, закрываемые в нужное время с двух сторон шторами, сейчас же за ненадобностью раскрытыми. Молодые люди уселись за столик при входе. К ним тут же подошел официант, подал электронное меню. Ха остановила свой выбор на яичном супе с лапшой и креветках в чесночном соусе. Марк заказал то же самое, не желая своим выбором отличиться от ее предпочтений. Официант принес большую пиалу супа и две маленьких пиалы. Суп оказался очень горячим и вкусным. Хана раза три подливала себе и Марку из большой пиалы и вскоре почувствовала себя сытой.

– Мне бы хватило одного супа, – бросив взгляд по сторонам, сказала она. 

Кроме них никого из посетителей не было.

– Ресторанчик, однако, не пользуется успехом, – спокойно прокомментировал Марк, согласно кивнув головой.

В это время появились три китайца. Пройдя в центральную нишу, они уселись напротив входа. Тот, что сидел в центре, по-хозяйски махнул рукой, громко сказав что-то по-китайски. Официант вырос, как из-под земли, согнувшись, учтиво протянул меню торопливо заговорил. Было понятно по его подобострастному виду – пришел важный человек.  Хане не понравилась обстановка и она сказала об этом Майклу. Тот, увлеченный поеданием креветок под чесночным соусом с рисом, усердно используя пластиковые палочки, не обратил внимания на ее слова, тем более, он не мог видеть трех молодых парней, сидя к ним левым боком. В то время китаец, сидящий в центре с раздражением несколько раз показал рукой в их сторону, продолжая говорить уже на слишком повышенных тонах, явно заводя себя для активных действий. Хана снова сказала, что им пора уходить, показав глазами в сторону китайцев. Марк повернулся, встретился взглядом и замер, осознав их положение. Сказать он ничего не успел. Главарь, отодвинув официанта, вернее, почти отбросив в сторону, решительно направился к их столику. Хозяин за стойкой попытался его утихомирить, быстро заговорив, но безуспешно. Главарь стоял рядом с их столиком. Двое других – на шаг сзади по бокам. Марк поднялся, заговорил на английском, потом на немецком, итальянском, русском и еще каких-то неведомых языках. Его никто не понял. Китаец оказался на две головы ниже ростом, но его коренастая фигура, накаченные бицепсы, широкое, крепкое перекошенное злостью лицо говорили не в пользу хлипкого интеллектуала. Общего языка найти было невозможно. Главарь ждал униженных, извиняющихся жестов, сопровождающихся наклонами ниже пояса, заискивающей улыбки. Ему страстно хотелось повысить свою самооценку, показать своему окружению силу, запугать и подчинить еще больше. Если бы Марк понял его психологию, подыграл ему, возможно, на том дело и кончилось. Хана это поняла, а также то, что никаким образом не способна оказать ни помощь Марку, ни сопротивление китайцам. В груди у нее клокотало. Она пыталась вступить в разговор, но главарь даже не посмотрел в ее сторону. Марк, выдав запасы своих познаний иностранных языков, замолчал. Главарь, нагло улыбаясь, глумился, показывая своим видом: ну и это все, на что ты способен? Марк еле сдерживал себя. Ему хотелось дать обидчику по его наглому лицу. Пальцы невольно сжались в кулаки, губы дрожали, он тяжело дышал. Главарь подставил свою щеку, хохоча, явно провоцируя первый удар для еще большего разогрева. Марк спрятал руки за спину. Показал Хане глазами на выход. Хана послушно попятилась к двери. Не успел Марк повернуться, как получил мощный удар в скулу, не сумел удержаться на ногах, упал, больно ударившись головой. Двое пособников подхватили Марка, поставили на ноги. На щеке ссадина начала кровоточить, Марк приложил ладонь, посмотрел, неуклюже ударил обидчика кулаком в живот. Тат даже не ойкнул. Последовал второй, еще более сильный удар. «Не смейте! Какое вы имеете право? Он же вам ничего не сделал!» – закричала Хана. В эту минуту неожиданно, как в хорошей, доброй сказке, появилась Антонина с карликовым бульдогом на руках. Оценив ситуацию, она без разговоров молниеносным движением вырубила главаря, после чего и его сподвижников. Те даже глазом не успели моргнуть. Затем, помогла Марку подняться с пола, ободряюще улыбнувшись, сказала: Пошли быстро отсюда». Все трое спокойно вышли на улицу. За ними на своих кривых лапах и карликовый бульдог, успевший каждого из лежащих противников тяпнуть за некоторые мягкие места.

На улице солнце ярко блеснула по глазам. Оказавшись в людном месте, пошли быстро, не оборачиваясь. 
Хана не могла поверить своим глазам. Она с обожанием смотрела на Антонину, не находя слов для выражения своих чувств. Марк находился в подобном же состоянии.

– Это чудо! Чудо! – наконец, опомнившись заговорила Хана.

– Как это ты их? – запинаясь проговорил Марк.

– Сейчас не время для разглагольствований. У них наверняка есть сообщники. Надо быстрее уходить, пока они не пришли в себя. Недалеко отсюда, я оставила машину. С удовольствием вывезу вас отсюда, куда скажете. А пока, пожалуйста, больше ни слова. Не хватало еще и на улице устроить драку, – не сбавляя быстрого шага, быстро говорила Антонина, увлекая за собой друзей. Машина находилась на верхней стоянке, где парковались новейшие образцы
моделей, снабженных устройством передвигаться не только по земле, но и по воздуху. Машина впечатлила Марка. Он даже несколько успокоился после недавнего инцидента и, когда они взлетели, издал радостный клич, победно помахав рукой, удаляющемся постройкам китайского образца. Через четверть часа Антонина высадила друзей в безопасном месте, вблизи от дома Ханы и, сказав, что очень торопится, взмыла в небо, оставив их в изумленном состоянии, растерянных и счастливых.
      


11
Она вернулась точно к обеду, припарковавшись на площадке справа от дома. Нина с Милой встретили ее радостными улыбками. Хозяйка поинтересовалась, понравилась ли ей в действии новая машина.

– О, конечно! Машина замечательная. Спасибо за разрешение пользоваться ею, – поблагодарила Антонина с очаровательной улыбкой. – Мне также нравится ваш дом и ваше удивительное гостеприимство. Когда я подлетала, дом, как мне показалось, изменил свой цвет на ярко оранжевый. Что бы это могло значить?

– Дом полюбил вас, только и всего. Поэтому я могу вас оставлять надолго без опасений какого-либо характера. Тони также признал вас.  Это меня очень радует.

– Я вижу и в вашем настроении произошли заметные изменения. Практики, рекомендованные мною, начали приносить результат, хотя прошло чуть больше одной недели. Процесс преобразования достаточно медленный. Не торопитесь. Практикуйте ежедневно, не делая перерывов.

– Спасибо, Антонина! Вы меня возвращаете к жизни, в буквальном смысле этого слова. – Нина отпила глоток фруктового сока, с благодарностью посмотрела на Милу. Та улыбнулась ей в ответ. Тони, с аппетитом покончив со своей порцией сухого корма, занял место у ног Антонины. Верона попросила разрешения убрать посуду и, получив, начала складывать на поднос тарелки.

– Мы с Милой хотим ненадолго уехать. Возможно, к ужину не успеем вернуться. Хотим немного поразвлечься. Надеюсь, вас не очень обременит одиночество. Мне бы хотелось, чтобы вы чувствовали себя вполне независимо, наслаждались полной свободой, были, как дома. Это так необходимо для полноценного отдыха, ради которого вы приехали в нашу глухомань. Ой, простите Не желаете ли поехать с нами? Мне рекомендовали недавно открывшейся ночной клуб «Крик ястреба». Название, правда не очень. Сразу вспоминается Иосиф Бродский с его знаменитым стихом «Последний крик ястреба». Выбирая название, учредители вряд ли предполагали о значении поэзии в наше время и возникновении возможной ассоциации, – продолжила Нина, вставая из-за стола.   

– Благодарю за приглашение. Как-нибудь в другой раз. Право, я пока не готова к проведению времени в столь оглушающих, если не сказать, отупляющий местах, дающих, в то –же время возможность сбросить накопившееся напряжение.  Завтра, с вашего позволения, я продемонстрирую новые упражнения для глубокого внутреннего расслабления. Вы правы, мне хотелось найти место отдыха с минимальным кругом общения. В нашем мире с его грандиозным информационным потоком, необходимо уметь полностью отключаться, освобождать мозг от навязчивых повторений, а еще того лучше – от любых мыслей. В этом может оказать неоценимую помощь медитативная практика. Вы, конечно, слышали о ней. Я же собираюсь открыть вам несколько секретов, помогающих быстрому овладению выхода из тела. Вам не потребуется добиваться этого феноменального состояния годами упорных тренировок.

– Отлично! Но без вас мы с Милой не в состоянии добиться мало-мальски значительного продвижения.

– Это и понятно. Как говорится: учитель приходит, когда ученик готов. А у меня появилось две ученицы. Сразу две. Передавать знания – святая необходимость. Я счастлива исполнить свой долг.

– А мы, – Нина посмотрела на подругу, желая ее приобщить к своим словам, – счастливы стать вашими послушными ученицами. 

Обменявшись еще столь же приятными любезностями, подруги, изобразив бурное сожаление по поводу отказа Антонины разделить с ними увлекательную поездку, попрощавшись и пожелав ей доброго вечера, удалились.

Антонина, помахав им рукой, отдала приказ Вероне не беспокоить ее, ужин оставить возле дверей комнаты и поднялась к себе. Едва переступив порог, она прошла в ванную разделась сняла маску, аккуратно уложила ее в полиэтиленовый мешочек и встала под струи душа.  «Наконец я могу стать самим собой», – думал Хумов, отдаваясь крепким струям воды, смывающим образ женщины. Неделю и три дня он мучительно думал о случае, занесшим его в дом гениального программиста Майкла, понимая волшебную закономерность встреч с людьми для развития интуитивных способностей для умения развязывать узел судьбы, дарующей опыт принятия единственно правильного решения в той или иной ситуации, с тем, дабы не терять в хаосе событий своего пути.

Сегодня после завтрака Нина показала ему недавно приобретенную машину «Селена-33», передав ее в пользование гостье в любое время дня и ночи, после чего он, пошел выгуливать Тони. При возвращении у него неожиданно возникло непреодолимое желание опробовать новую модель. Он посмотрел вопросительно на Тони и, получив согласное урчание совместно с радостным подскоком, решительно пошел к машине. Тони, как и следовало, ожидать, не заставил себя долго ждать и первым забрался на переднее сидение. Хумов пристегнул пса ремнем, нажал на ручку управления, а услышав голос, спрашивающий о направлении следования неожиданно сказал: в China Town и машина взмыла в небо.

Вскоре они уже пролетали над китайским городом. Селена-33, запросив место для парковки, пошла на снижение. Хумов, взяв Тони на руки, спустился по внутреннему лифту и зашагал по улице. Он шел, скорее по интуиции, чем из желания познакомиться с китайскими обычаями, атмосферой, архитектурой. Вдруг Хумов начал испытывать странное беспокойство и пошел очень быстро, а вскоре – побежал. Тони, едва успевал за ним, семеня своими кривыми лапами. Люди останавливались, улыбались, уступали дорогу. Некоторые смотрели с любопытством вслед, другие – качали головами, переговаривались, махали рукой.

У ресторана под названием «Желтая жемчужина» он остановился, не переводя дух, вошел. Так вот почему он так спешил! Опасность угрожала Хане, и он это почувствовал задолго до того, как это могло случиться. Что ж, можно себя поздравить: у него открылась новая способность. Но зачем он нужен Майклу?

Хумов подошел к письменному столу, сел на удобное, легкое кресло, в который раз изучая странную схему, похожую на карту, хотя в его мозгу она давно отпечаталась, как доски у мастера по шахматам, мастера, дающего сеанс одновременной игры на двадцати досках. При надобности, Хумов в этом не сомневался, он бы запомнил все ходы и на большем количестве досок. А с этими разноцветными линиями, у него почему-то не складывалось. Красные, синие, зеленые, белые, желтые, оранжевые линии переплеталась, разбегались в стороны, снова соединялись. Понять закономерность, найти код для раскрытия загадки, не представлялось возможным. Для какого послания, кому и зачем гениальный программист Майкл придумал и воплотил свою мысль, поместив ее в столешнице для расшифровки? Наверняка – это очень важная информация. Но как ее извлечь? «Сезам, открой дверь, – невольно прошептал он, ощутив теплый бок Тони, ласкающийся у его правой ноги. – Что, друг? Скучаешь? Ну иди ко мне. – Он поднял бульдога, усадил на колени. Тот начал радостно тыкать мордой в шею, лизать подбородок, щеки, норовя попасть в губы. В приливе собачьей нежности, Тони по руке взобрался на стол, загородив обзор, повизгивая, подрагивая тельцем. Хомов передвинул пса на край стола. Тони тут же бросился к нему. Столешница под лапами собаки засветилась. Хумов, схватив в охапку карликового бульдога и, посадив его снова на колени, замер от удивления. На него смотрели умные проницательные глаза Майкла. Что это был Майкл, он не сомневался. Майкл смотрел на него проницательным, живым взглядом и ничего не говорил. Ттогда заговорил Хумов:

– Майкл! Я знаю – это ты. Знаю, что ты меня ждал. Меня или кого другого, умеющего понять тебя, равного тебе по интеллекту. Я не очень хороший программист. На уровне выпускника рядового колледжа. Увы! Поэтому не могу тягаться с тобой и заранее склоняю голову перед твоей гениальностью. И все же я буду стараться разгадать твое послание, чего бы мне это не стоило, так как чувствую: тебе нужна помощь. Чувствую всем своим нутром. Нутром профессионального спасателя, натренированного с раннего детства для спасения человека в земных и вне земных условий существования. И, без ложной скромности, скажу тебе, что волей судьбы, обстоятельств и моих титанических усилий, я стал лучшим, вернее самым лучшим специалистом, когда-либо выпущенным из учебного заведения на земле. Меня готовили для работы на Марсе. Для тебя это покажется странным, невероятным, зачеркивающим мое предыдущее «бахвальство», но я с позором провалил последний экзамен. С позором для моих товарищей по учебе, но не для себя. Я отказался говорить таким образом, каким от меня требовалось. Это произошло неожиданно, под влиянием девушки. Ее зовут Хана. Она – самая замечательная девушка во всем мире. И все же я, благодаря моим установкам, ежедневным тренировкам смог избавить себя, но, прежде всего ее от опасности общения со мной. Майкл! Ты слышишь меня? Я не менее одинок, чем ты, отдавший всего себя на сотворение умных машин, превосходящих человека в тысячи и тысячи раз. Для этого надо иметь сильную волю, равную уму, иметь гениальное мышление. Кстати, о гениальности мышления. Ты знаешь насколько важно правильно мыслить. Не по шаблонам, навязываемым нам социумом, домашним и не домашним воспитанием, всей это тухлятиной, от которой тошнит. Стоит каждый раз огромного труда очищать свой мозг, от навязчивых стереотипов – усреднённой модели поведения в обществе, отупляющей, лишающей думать. Да! Правильно думать и правильно оценивать ситуацию. Думать вообще-то тяжело и даже очень. Пребывать в расслабленно-спокойном состоянии, ловя, как говорится, кайф, самое простое и легкое занятие. Вернее, это состояние даже нельзя назвать занятием. Оно подобно отдыхающей кошке, собаке, змее, наконец. К чему это я? Хотя тебе понятно. Нас, отдающих себя познанию, нас, желающих превзойти саму человеческую природу, вступив с ней в схватку ни на жизнь, а на смерть, остается все меньше и меньше. Люди, привыкшие к комфорту, к тому, что машины за них решают проблемы, избавляют от физического и умственного труда, постепенно превращаются, в некотором воде, в недоразвившихся детей, как это не печально слышать, престают решать насущные задачи, прогнозировать будущее, заботиться о сохранности земли. И в этих условиях, спасатели обязаны всеми силами предохранять их от гибели. Мне иногда кажется, что цивилизация стоит на пороге самоуничтожения. В эти минуты я думаю о вреде гениев одиночек, делающих открытия, будь то открытие атомной энергии, теории относительности, генетических манипуляций, нано- технологий, всеобщей компьютеризации и т. д. Мои мысли приходят в противоречие с законами развития. Но есть же высший суд. Вселенная рождается и умирает, вновь рождается и снова умирает, если этому верить на все сто процентов. Нас же учили не верить на все сто процентов. Я и сейчас нахожусь в поиске. Время от времени на меня накатывает тоска, знаешь, такая невыносимая тоска и все краски меркнут. И мне тогда кажется жизнь мелкой, глупой шуткой. Понимаю твое удивление и вижу твою улыбку. Ты скажешь, что это проблема роста. Хм. Читал об этом. Люди так много говорят и так много пишут, с ума сойти! Найти нужное для состояния, понимания своей проблемы в интернете практически невозможно. Иногда набредешь и легче становится. Вот послушай:

Смысл жизни, по уверению философов в том, чтобы духовно возвыситься, воспарить над самим собой. Существуют различные практики для достижения этой цели. Наполняемость Любовью – одна из них. Конкретизация из общего в единичное, наделяемое своими представлениями о божественности, иными словами, обожествляя объект; фактически перенося свойства своих достоинств и своих представлений об оных на предмет вызывающий Любовь, мы возносимся, вознося другого, стирая грани различения, оставляя
захватывающее чувство единения себя с другим, преодолевая таким образом не только чувство заброшенности в мир материи, но и находя взаимный выход развоплощения в любовных токах надмирности, освежая и напитывая свое высшее «Я» силами для выполнения предназначения.

Ты знаешь, что такое испытывать душевную пустоту? Конечно знаешь. Раскрывается бездна. Бездна под ногами. Пока ты над ней. Пока тебя держит невидимый поток воздуха. Пока. Зацепиться же не за что. Ни одна мысль не дает опоры. Ты, словно, проваливаешься, падаешь, скатываешься в хаос неразберихи. Такое случается от перенапряжения, сильнейшей усталости после изнурительных тренировок. С тобой такое должно тоже происходить. Уверен. Ты будешь удивлен, узнав: я тебя хорошо знаю. Даже лучше понимаю, чем себя. Удивлен? Мне Нина о тебе много рассказала. Я смотрел в ее , держал ее за левое запястье и постепенно все четче и четче начинал ощущать твое присутствие. Тогда я понял, почувствовал нашу близость, близость наших душ. Если бы у меня был брат, то он должен был быть таким, как ты. Родство душ бывает и не по крови. Даже чаще не по крови.  Я уверен: мои слова до тебя обязательно дойдут, избавят тебя от тотального одиночества, в которое ты погрузил себя сознательно, стремясь построить из себя сверх человека. Я не оговорился. Именно построить. Ницше этого не понял. Ему хотелось превзойти себя, превзойти человеческие слабости. Думая о себе таким образом, он становился увереннее, сильнее. Ему не удалось победить своих чувств, победить свое тело, не желающее подчиняться своему перегруженному знаниями, размышлениями, уму. Чувства и разум хотели не одного и того же, жили каждый по своим законам. Скорее тело – вместилище чувств, жило по своим законам, отказываясь подчиняться уму – вместилищу словесного самовыражения, рабу словесных конструкций. Вопрос стоит в том, насколько правдиво, истинно словесное выражение чувств и желаний, представлений о правде, и лжи, о добре и зле, о совести, морали, о своём предназначении, угаданным или внушенным, вере в высшие силы или неверие в них. Само мышление вызывает почтение, удивление, восхищение. Каким образом наш мозг сотворят мысли? Древние философы задавались подобными вопросами, и многому мы продолжаем у них учиться. И все же функции нашего мозга остаются не понятным и по сей день, хотя компьютерные программы стремятся техническим путем воспроизвести работу мозга.  Тебе это известно, как никому другому. Человек настолько силен, настолько и слаб. Прости, вспомнилось моё первое детское стихотворение:

Человек – мал,
Человек – велик.
Жизнь его – миг,
Вселенной – лик.

Знаешь, мне уже тогда казалось: я – мал, но я велик, как сама Вселенная. Не знаю почему. Уверен – с тобой тоже такое было. Ты рано почувствовал связь всего со всем. Такое не у каждого бывает? Мне всегда казалось – над этим каждый человек рано или поздно задумывается. Майкл, ты молчишь? Знаю, уверен: мой разговор с тобой ни в одну сторону. Ты мне ответишь! Рано или поздно до тебя дойдут мои слова.  Сейчас, находясь за миллионы километров, ты слышишь меня. Начала работать твоя уникальная программа. Мне так легко тебе говорить о себе. Ни перед кем за всю свою жизнь, я не открывался, чувствовал себя человеком в футляре. Помнишь у Чехова? Когда читал рассказ, улыбался, думал – про
меня написано. Нам предписано держать себя, словно, в броне: чувства – на завязочку, тело – не чувствует боли. Нас специально тренировали на устойчивость к болевым ощущениям, учили перевоплощаться, развивая одновременно такое чувство, как сочувствие, обучали перенесению эмоционального состояния другого на себя, тем самым становясь другим, начиная мыслить с позиции другого.

Видишь сколько сложных и разных вещей мне пришлось освоить пред тем, как волей случая, судьбой мне было предписано встретиться с твоей проблемой. Ты даже Тони, любимую собаку с собой не взял, отправился в одиночестве в космическое путешествие. Почему? Испытать себя? В тиши длительного полета совершить новые открытия? Зачем? Человечеству эти открытия не нужны. Оно прекрасно обходится и без них и обошлось бы, оставаясь жить в пещерах. Было бы лучше для природы и будущих поколений.  Ты не согласен? Не лучше? Ты прав. Не лучше. Да и о чем говорить, когда всегда находились и будут находиться те, кто движет прогресс не из корытных побуждений, не из желания от хватить лакомый кусок, а из-за огромной потребности делать открытия, ибо его мышление, его мозг жаждет этого, по причине самоудовлетворения своей деятельностью от которой зависит его счастье, счастье человека, обладающего подобным сокровищем: развитым, охочим до учебы, до познания мозгом, алчущим открывать неизведанное. Таких не много. Вернее, жалкие единицы. Они всегда были гонимы, не поняты, имели тяжелые судьбы, если не сказать – трагические.

Майкл, ты меня восхищаешь! Решиться на такое мог только сильный человек, я бы даже сказал – сверхчеловек, или человек утративший чувство реальности, чего я не могу даже на мгновение предположить по отношению к тебе.

В детстве мне очень хотелось встретить такого человека, как ты. Может потому, что я ничего не знаю о своих родителях, никогда не видел отца. Мне всегда хотелось иметь настоящего друга. Ты скажешь, что в наше время, время тотальной индивидуализации, замкнутости на личное «Я», мое желание можно отнести к не мысленной роскоши. Пусть будет так. Однако, поверь мне на слово. Для тебя я смог бы стать твоим вторым «Я». Не пугайся. Ты бы даже не смог догадываться об этом. Знаю, как тяготит чувство невозможности ответить тем же в силу нехватки энергии, постоянно расходуемой на сложнейшие мыслительные процессы. Мне и самому, возможно, приходилось бы испытывать дефицит энергии, но это не означало бы моего отказа от дружбы. Ты знаешь, если бы не Хана, то я в данное время, получив распределение, находился бы в межпланетном полете. Мне этого так хотелось с детства, с тех пор, когда нам начали показывать фильмы про освоение космоса. Ещё тогда я страстно загорелся желанием отправиться в космический полет. Мы с ребятами только об этом и говорили. Зацепив нас на этой мечте, нас начали готовить по специальности – спасатель... Тренировки оказались изнуряющими. Использовались отработанные, новейшие методики. Развитие предполагало быть разностороннем. Я старался как никто, боясь оказаться непригодным. И вот из-за девушки с небесного цвета глазами, золотистыми волосами цвета спелой ржи, моя мечта оказалась невыполнимой и, как это не покажется странным, я нисколько не жалею об этом. Единственное отягчающее душу обстоятельство – это мое беспокойство за нее. Мне необходимо защищать Хану от опасностей. Не подумай, чего, Майкл. Чувство ответственности нам прививали с детства. Мне хочется оберегать эту девушку от возможных неприятностей, хочется сохранить ее чистую, светлую душу. И я не могу этого делать. Контакт со мной принесет для нее много проблем, от которых я не в силах буду ее оградить. Вот почему я оказался в твоем доме, в твоей комнате, вернее однокомнатном блоке удачно спланированным тобой. Меня ищут, Майкл. Хана сделала мне несколько масок. И теперь я предстаю перед твоей женой в образе Антонины, обучаю ее и ее подругу Милу технике овладения чувствами. Нина после твоего отлета заболела. Она всю себя сконцентрировала на любви, любви к тебе, Майкл. Ты же знаешь насколько тяжело перенести разлуку с любимым человеком. Твоя жена очень страдает. Я попытаюсь ей помочь. Она ждет тебя. Ждет, как Пенелопа Одиссея.

Майкл! Слышишь меня? Откликнись! Ты нуждаешься в помощи. Поверь: никто кроме меня тебе не сможет помочь. Никто так не подготовлен, никто так не желает тебе помочь, как я. Ты нужен здесь, на Земле. Твоя гениальность необходима землянам. Я смогу помочь тебе. Ты же понимаешь: не могу я выразить словами неуловимое, относящееся к сущему. Мои слова – жалкий оттиск мыслей, дающих возможность хоть каким-то образом упорядочить отношение моего сознания к моменту в каковом оно пребывает. А это отношение теснейшим образом связано с объемом знаний, полученных от мыслительных восприятий с оценочной чувственной наклонностью к тому предмету, который наиболее востребован в данный момент времени. Мысли-чувственная сфера неустойчива, стирается, видоизменяется постоянно и неуклонно, не давая предметно оформиться, стать знаком, символом. Впрочем, символы нам достались даром, и мы ими так и научены пользоваться в должной мере. Наша же тяга познания – есть ни что иное, как стремление узреть истину, дорасти до нее, предполагая: истина и есть сущее, его некоторая проявленность в бытии. Через эту проявленность нам хочется приобщиться к предполагаемой сокрытой тайне. Для компьютера любой сложности не возникнет подобной потребности, хотя я не исключаю возможности нахождения в умной машине друга по качественности не менее преданного, чем собака.    

И долго еще, до пяти часов утра Хумов продолжал разговаривать с Майклом в надежде получить ответ. Ответа так и не последовало.



12

В ожидании приема к своему непосредственному начальнику Галунову Александру Евгеньевичу, Виктор Арнольдович бездумно читал выплывающие тексты, скользя глазами по строчкам, перескакивая с одного абзаца на другой в произвольном порядке: 

Эхо космических глубин из сердцевины знания зазвучало тремором женского начала в проявленной и избранной судьбе, проникнутой дальностью начал и, возгоревшейся звездой ярчайшей наперекор немому постоянству – НИЧТО.

Отринут всякий путь, как память о возврате и внутренний кристалл, в алмаз не превращен, и снова в этот мир – гранить отвагой опыт, чтоб превратить в алмаз пылающий кристалл.


Выше восторга – покой понимания обреченности полной и все же – творение нового, равного духу прозрения для умаленья земного в осознании нужности слово творения в зыбкости маревой – след оставляя для радостной пользы прочтенья другим в пространстве далеких времен.

Приемная представляла собой небольшую комнату без единого окна. Совершенно пустые стены мерцали приглушенным светом. Вокруг располагались мягкие кресла. Используя на подлокотниках кнопки, при желании, ожидающий мог принять более удобную позу, а то и вытянуться во весь рост и отдохнуть, слушая расслабляющую музыку. Мерцающие стенки могли служить экранами для просмотра видеозаписей, прямого обращения начальника, последние новости и многое другое, необходимое для той или иной ситуации.
Виктор Арнольдович приехал за пол часа и теперь нервничал в ожидании, как он предполагал, неприятного разговора. Время от времени, он сжимал пальцы рук до отлива крови. Пальцы становились совсем белыми. Легкое покалывание предупреждало
о недостаточном поступлении крови. Тогда Смаков начинал потирать руки, не отрывая глаз от экрана, на котором продолжали мелькать строки:

В минуты безрадостного настроения, когда посещает мысль о смерти, в эти тягостные минуты наползает пустота, поглощая тайну бытия, вызывая чувство одиночества. Такие минуты, часы, дни случаются у каждого. Надо всегда помнить: не одинок – ты в каждый миг в единстве с целым – Богом данным. Вспоминайте строки: Кто мы? Откуда ветер? Откуда звон колоколов? Зов вечности, возможно, вечен. Его понять можно без слов.

Виктор Арнольдович, усмехнулся, пролистал дальше, стараясь сосредоточиться на тексте:

1. Когда человек теряет доверие с другу, что-то с ним не в порядке, даже если вокруг слишком много непорядочных людей.
2. Если друг оставляет тебя в болезни, беде или, когда тебе нужна срочная помощь, ты напрасно думал, что у тебя есть друг.
3. Настоящий друг никогда не поставит свои интересы выше твоих.
4. Для каждого в жизни наступает момент проверить дружбу на прочность.
5. В спорной ситуации, мы готовы быстрее винить друга, чем себя.
6. Потерять друга все равно, что потерять часть своего сердца.
7. Потеря друга ввергает в одиночество, из которого уже не выбраться.
8. Приятелей – много, но друг – один.
9. Не на пустом месте зарождается недоверие к другу, но в голове твоей.
10. Один друг всегда более зависит от другого, ибо более ценит дружбу. 
11. Совместный бизнес часто разрушает самую крепкую дружбу.
12. Настоящая дружба с годами только крепнет.

         
       
Вошел Малкин, молча кивнул, сел поодаль, уставился в свое электронное устройство. По тому, как тот время от времени двигал ногами, Виктор Арнольдович определил: нервничает и ему стало несколько спокойнее.

Ровно в назначенное время включилась видео связь. На противоположной стенке появился начальник.  Смаков с Малкиным вскочили, вытянулись по стойке смирно. Некоторое время он переводил взгляд с одного подчиненного на другого, затем кивком предложил сесть, после чего начал длинный монолог.  Сначала Александр Евгеньевич их долго распекал за неумение оперативно действовать, наконец, перешел к делу, заговорив жестким тоном:

– В то время, когда численность населения растет в прогрессивном темпе и нам необходимо транспортировать большое количество людей на Марс, осваивать другие планеты, здесь на родной земле теряется лучший спасатель и вы не можете его обнаружить, а ведь это выглядит ни больше, ни меньше – сознательным уклонением от своих прямых обязанностей. Я внимательно рассмотрел ваши докладные и нашел, что вы недостаточно серьезно подошли к делу. Есть ли у вас какие-то новые сведения о спасателе № 232? – задал, глядя в упор вопрос Галунов.

Малкин растеряно посмотрел на Виктора Арнольдовича. Оба, вскочив, отрицательно покачали головами.

– Сидите, сидите, – подтвердил жестом руки приказ начальник. – Не удалось ли найти того героя, который обезвредил двух террористов и скрылся в неизвестном направлении?

Смаков с Малкиным снова вскочили и снова отрицательно замотали головами. Не давая им произнести ни слова, Александр Евгеньевич продолжал:

– Мы потеряли самого лучшего выпускника Хумова Анатолия Борисовича. Не кажется ли вам возможным перевоплощение Хумова в девушку, спасшую от взрыва Международный комплекс науки, искусства, здоровья? 

     – Вполне возможно, – кашлянув, с хрипотцой в голосе пробормотал      Малкин. 

       – Да, да, конечно. Я уже отдал приказ о задержании этой девушки.
Но пока этого сделать не удалось, – вскочив, отрапортовал Смаков.

        – Разрешаю привлечь для поиска экстрасенсов, можно из группы, в которой обучался Хумов Анатолий Борисович. Он нужен и немедленно. Живым. Слышите? Живым! Это приказ. Вы свободны.

Экран погас. Смаков только сейчас обратил внимание на струйки пота, стекающие по его спине и передернув плечами, бросив на ходу Малкину до свидания, почти, выбежал из приемной.



13

      
    

               
               

               

   
            
   


      


    
         



      



    

   
            

 



          



   





          


     ГОРИЗОНТЫ НОВОГО

                Книга вторая



                Не допускать себя до мнительности и подозрительности есть
                основное правило нравственной и душевной гигиены.
                Н. Бердяев

1.
Ночи напролёт Марк сидел за компьютером, гуляя по интернету. Лавина информации, обрушивающаяся на молодой, пытливый ум, проскальзывала и, как ему казалось, не оставляла следа. Но это меньше всего его беспокоило. Он считал: если всё стараться запомнить, а это всё равно невозможно, то никогда не научишься самостоятельно мыслить, пока не постараешься выбросить из головы то, что когда-то заучил, что тоже весьма и весьма проблематично. Это рассуждение, он также где-то вычитал и запомнил, не очень вдаваясь в его смысл, Марк, тем не менее, охотно следовал сему руководству, не требовавшему особых усилий. Интуиция его не обманула. Девяносто процентов из почерпнутой информации оказывалось ненужной, засоряющей голову хламом, но Марк продолжал рыскать по интернету, как голодный волк в поисках ему необходимых истин, откровений, умных назиданий, желая быстрее разобраться в механизмах общественных и личностных отношениях, продолжая, в буквальном смысле, тонуть в огромных объёмах различных знаний, не умея выявить, отобрать для себя, своей натуры, своей индивидуальности спасательный круг, на котором он мог бы уверенно держаться. Вернее, ему нужно было построить плот, фундамент, чтобы потом отбирать для себя только необходимые знания, не замусоривая голову чем попало.

Итогом его бесплодных попыток: обнаружить достойные для своего ума ориентиры, явилась повышенная нервозность, усугубляющаяся недостатком сна, готовая в ближайшем будущем перерасти в невроз, а также полнейшая растерянность, непонимание смыла своей жизни и удивление перед этим миром, который, думал он, или настолько глуп, что не понимает куда он катится, или настолько эгоистичен, что ему ни до чего и ни до кого нет дела, что подразумевает: пропади всё пропадом.

Нет, не надо себя обманывать. Его стремления сводились лишь к одному: желанию блеснуть перед Ханой умом, эрудицией, суметь высказать в её присутствии нечто оригинальное, обратить на себя её внимание. Хана, являясь предметом его неотступных мыслей, придавала его существованию некий смысл, желание становиться лучше, стать достойным её.

Три месяца он сочинял к ней письмо. Всё приходящее ему в голову, казалось ему недостойной чепухой, если не обычной глупостью, банальностью и он, вычеркивая, оставлял: Хана, давай с тобой дружить.

Не мог же он написать ей, как каждый раз тайком провожает её до дома, да так ловко, что она ни разу не заподозрила его в этом, ни разу не оглянулась, не встревожилась. Он даже готов был устроить постоянную слежку по причине непреодолимого желания знать о ней как можно больше. Нет! Знать о ней всё!

Нередко он приходил к её дому и, скрываясь в кустарнике, терпеливо ждал её появления, чаще всего безрезультатно: Хана редко выходила погулять. Но однажды он видел, как она вышла из своего дома с несколько угловатой девушкой, которая несла большую сумку и они, улыбаясь и оживлённо разговаривая, пошли по направлению к метро. Но ни разу он не видел её рядом с лицом мужского пола, что вселяло в него некоторую надежду. 

Марк стал тщательно следить за своей внешностью, подолгу заниматься в спортивном зале и с ожесточением бороться с юношеской прыщеватостью, используя дорогие средства, навязываемые вездесущей рекламой. Если бы он мог найти в себе смелость и подойти к ней, он бы мог хоть изредка находиться рядом и, вполне возможно, смог бы как-то заинтересовать её.

Наконец, неожиданно для себя, он решился заговорить с ней. Она торопливо вышла из колледжа, и он её окликнул. Она обернулась и с удивлением посмотрела на него. А он не нашелся, что сказать, а только замер, как вкопанный, потрясенный своим поступком.

– Тебе что-то надо? – спросила она, не делая шага назад.

– Хорошая погода, – пробормотал он.

– Но я тороплюсь. – Она смотрела прямо ему в глаза.

– Да, да, конечно, – хриплым голосом произнёс он.

– Будь здоров, – помахала Хана ему рукой.

– До завтра, – неуверенно бросил он ей вдогонку.

Она не ответила, лёгкой походкой удаляясь от него. А он стоял и смотрел ей вслед, пока она не смешалась с шумной толпой расходившихся студентов.

Этот короткий разговор всё же, как ему хотелось думать, чуточку изменил её отношение к нему. Она как-то чаще стала смотреть в его сторону.  И тогда Марк решился послать ей короткое письмо по электронной почте: Хана, я чувствую, что у нас есть нечто общее. Для меня твой тайный, далёкий мир, так же заманчив, как путешествие к другим планетам. Я думаю о тебе.

И она ответила: Я не думаю о тебе, но почему бы нам не узнать друг друга поближе? Это может стать хорошим опытом для обоих. Но нам придётся быть предельно искренними. Ненавижу фальшь.

Переписка завязалась. Постепенно и незаметно друг для друга, они начали сближаться.

Случалось – они болтали по нескольку часов, ведя переписку по интернету, но при встрече смотрели друг на друга несколько отчужденно, особенно Хана, а Марк по-прежнему вел себя настолько скованно, что разговор в реалии никак не клеился хотя накануне они и вели доверительную беседу.

Так бывает с любовниками, встречающимися после горячей ночи. Они, вследствие сильной влюблённости и глубокого отчуждающего уважения, начинают исподволь и как бы заново вести любовную игру, приспосабливаясь друг к другу, как бы проверяя не охладели ли чувства партнёра. Вот и Марк с Ханой разделяли духовное сближение с физическим. Но они знали: рано или поздно эта грань растворится. Они смогут общаться, не только перебрасываясь электронными письмами. И вскоре такой день наступил.

После занятий, Марк пошёл к Хане и, не сговариваясь, они пошли сами не зная куда. Прости пошли, куда придётся. День оказался солнечным, не душным. Небо радовало своей прозрачной голубизной, не оттеняемой ни единым облачком. Они гуляли по улицам, заходили в кафе, смотрели объёмные фильмы, отдыхали в роскошном, изобилующим всеми возможными цветами, саду под высоким прозрачным куполом, смотрели на дрессированных дельфинов и, когда, прощаясь Хана сказала:

– Спасибо, Марк. Мне было хорошо. Мы отлично провели день, как с моей подругой.

– Как с той долговязой девушкой? – ревниво спросил Марк.

– С какой? – растерянно переспросила Хана, выигрывая время для обдумывания ответа.

– С твоей подругой. Я тебя с ней случайно видел. Она шла с дорожной сумкой. У неё обалденная улыбка.

– И ты сделал вывод, что мы подруги.
– Между вами был явный контакт, – взяв себя в руки, спокойно произнёс Марк, зная о плохом отношении к ревнивцам и о том, что это чувство отнюдь не облагораживает, а делает мужчину собственником.

– Да… Мы с ней иногда встречаемся. Вернее, в последнее время, довольно часто. У меня не одна подруга. И, как тебе это сказать… С тобой – другое. Ты мне друг. Мне с тобой интересно. А сегодня к тому же, я не хотела оставаться одна.

– Не подумай, я увидел вас случайно. – Марку хотелось изменить тему разговора, но он засмущался от своей лжи, в которой не мог, не хотел признаваться.

Ему показалось, что у Ханы есть свои, недоступные для него, тайные мысли, о которых он никогда не узнает, сколько не следи; ведь и у него есть такое, в чем бы он не хотел бы рассказать никому, так чего он от неё хочет?

Вместо слов, он взял её руку, положил на свою ладонь, нежно накрыл своей.
Если бы он смог вот так, как эту маленькую руку спрятать, сохранить Хану от превратностей жизни, от ударов судьбы и просто от мелких неприятностей; сохранить с её такой чистой душой, душой, открытой миру, смотрящей на этот мир с любовью, с детским любопытством, с радостью и надеждой… Если бы он мог… 

Марк открыто посмотрел в её глаза. Впервые, не смущаясь, как смотрит собака, преданно, с желанием выполнить любой приказ хозяина. Он уловил в её взгляде некоторую тревогу, даже трагичность, указывающую на предощущение роковых событий, и он слегка прижал её ладонь, в желании забрать на себя грядущие неприятности или, по возможности, отогнать их от неё; но он не знал каким образом он может это сделать, а потому дрогнувшим голосом произнёс:

– Ты не должна ничего бояться.      
 
– А я и не боюсь ничего. С чего ты взял? – удивилась она.

– Не знаю. Так… Показалось?

– Нет, скажи мне. Почему ты это сказал? Мы же договорились быть максимально искренними.   

– Договорились.

– Тогда объясни.

– В глазах у тебя промелькнуло.
– Ты умеешь читать в газах? – Хана улыбнулась, тряхнула головой и её волосы в свете фонаря на мгновение засветились. Она осторожно высвободила свою ладонь из-под его все ещё бережно держащих рук.

Тревога в её глазах рассеялась, но не тревога любящего сердца Марка, терзаемого с этой минутой тяжёлым предчувствием и постоянным страхом за неё.

Они продолжали переписку и начинали всё лучше и лучше понимать друг друга.

Марк, чувствующий всегда и везде свою обособленность, из-за своей увлечённости компьютером, который один и только один был путеводителем по жизни, который полностью завладев им, отняв у него одного за другим немногочисленных друзей; компьютер, ставший его другом номер один, начал неуклонно сдавать свои позиции перед Ханой постепенно отодвигаясь на задний план, без претензий и ненужных обид, даже не понимая про себя ничего, хотя пользователь и считал прекрасное техническое устройство почти одушевлённым предметом  Марк все чаще и чаще находился в глубокой задумчивости, предпочитая оставаться наедине со своими мыслями, нежели «заправлять» голову чужими, пусть и умными изречениями. И он бы мог бесконечно благодарить Хану, если бы понял: она помогла ему начать познавать себя, открывать свое глубоко запрятанное «Я», разбираться в своих чувствах, самому формулировать свои мысли и даже записывать их.   

И всё же у него возникало много вопросов, на которые он не мог найти адекватных ответов и тогда он спускался к отцу, тихонечко, как в детстве, скребся в дверь его кабинета и, услышав тихое: входи, входил, молча оставался стоять у двери, не совсем понимая зачем он, собственно, пришёл и что он хочет услышать от отца, внутренне безоговорочно веря, что ни отец, ни кто другой, даже самый, что ни на есть знаменитый философ, не в состоянии ему ответить на вопросы, а если и попытаются что-то выразить, то это обязательно будет вокруг да около и будет их взглядом, являющимся плодом их пытливых размышлений, но ни его, Марка, и ему самому придется отвечать на свои вопросы, а не переваривать чужую жвачку, которая, к тому же, не может быть усвоена, а только присвоена и которая впоследствии будет выдана за свою без угрызения совести. Сколько немыслимых раз он наблюдал подобное: соберутся три, четыре умника и пережевывают официально сложившееся мнение, о чем бы то ни было, восторженно, перерывая друг друга высказывают давно сказанное другими.
Завидев Марка поздно в дверях своего кабинета, отец на него растерянными, утомлёнными глазами и Марк читал в них душераздирающую задавленность, пойманного в клетку зверя и некую, присущую только взгляду человека, безысходность, но, может быть это только казалось Марку после его продолжительных блужданий по интернету и то, что было в нём, отражалось в отце? Отец делал улыбку на своём тоскливо насупленном лице и повторял свою неизменную фразу: «Присаживайся. Ну… что там у тебя?». Марку не хотелось присаживаться и смотреть в глаза отцу вблизи, боясь причитать в них ещё более ужасающее и он, переминаясь с ноги на ногу, бубнил: «Да нет. Всё нормально, па. Я так. Сам не знаю.

– Ну, ну… бывает, – согласно кивал головой отец. – Но ты, если чего надо – не стесняйся.
– Да не… па, ты не волнуйся.
– Я-то не волнуюсь. Ты, вижу, чем-то озабочен.
– Да ты знаешь… Лезет в голову всякое. Разберусь… Я так, – поворачивался Марк уйти.
– Спокойной ночи! Не сиди всю ночь за компьютером. Приду проверить, – бросал ему отец вслед. – Ты должен спать не меньше шести часов. Марк неторопливо разворачивался от дверей.
– Я постараюсь, па, – и стоял некоторое время в надежде на тот вопрос, спасительный для него вопрос, от которого откроется его сердце и они, возможно, ночь напролёт будут говорить с отцом на равных, а не как с маленьким, каким его и считает, не замечая его взросления и Марк задаст отцу наболевшие вопросы и отец на них ответит. Даже не ответы были важны для Марка, а разговор по душам, избавляющий его от одиночества, от пустоты, не заполняемой обилием компьютерной информации. Но толи отец не мог задать тот вопрос, толи не хотел, боясь лавины проблем могущей на него обрушиться и потому молчал и Марк, выждав время, уходил к себе наверх по пути заглядывая в спальню к матери, которая, если не спала, с тревогой спрашивала: «Ты здоров?». «Здоров» – отвечал Марк. – «Спокойной ночи, ма».  «Спокойной ночи, сынок». 

Но сон не приходил к Марку, и он снова нырял в интернет за всё новой и новой информацией.

Хана с Марком в последнее время сильно сдружилась. Он каждый день ждал её, и они после занятий гуляли. Хана даже начала позволять провожать её до дома. Но ни разу она не предложила погулять вместе с её долговязой подругой. Она не знала точно, но догадывалась о чувствах Марка.

Марк мог часами ходить взад-вперёд по улице, иногда присаживаясь на ступеньки или скамейку рядом с урной, дожидаясь её, в надежде продолжить прогулку. Проголодавшись, он быстро забегал в кафе напротив и, взяв бумажный стаканчик с обжигающим напитком и ватрушку по-датски, выскакивал наружу, присаживался на скамейку и, не ощущая вкуса проглатывал свежую сдобу, запивая чёрным кофе, а когда она выходила из своего дома, радостно бежал ей навстречу. Первая время Хана удивлялась, спрашивала как он здесь оказался. Марк каждый раз что-нибудь придумывал, а потом признался, что ему необходимо её видеть и она привыкла к его дежурствам у своего дома.

Это происходило во время отсутствия Антонины. Марк ревновал Хану к подруге. Ему казалось, что она плохо влияет на Хану и втайне радовался её отсутствию. Замечая в глазах Ханы, не свойственную раньше тоску, он утверждался в своем предположении.    
   


2.
Хана и Антон стояли, взявшись за руки. Двери за их спиной так же бесшумно задвинулись. Помещение казалось утопало в зыбком свете зеленовато-голубых тонов. Хана посмотрела на Антона.  Тот, прочитав в её глазах вопрос, пожал плечами. «Что-то мне захотелось домой», – произнесла Хана и села, скрестив ноги по-турецки. Антон тоже сел рядом и тоже скрестил ноги по-турецки. «Мне хочется пить», – жалобно прошептала Хана. – «И ещё есть». И тут же, как бы из ниоткуда, появился столик с двумя бутылками воды, двумя яблоками и с двумя булочками. «Чудеса в решете», – с нескрываемым удивлением посмотрела Хана на Антона и, вдохнув, добавила, – да и только.

– Почему в решете? – Спросил Антон, так как не слышал раньше подобного выражения.

– Сама не знаю. Это, как англичане говорят, идиома. Правда в английском мне не приходилось встречать нечто подобное.

– Ты хорошо знаешь английский? – Антон спросил, желая сделать ей комплимент и тем самым отвлечь Хану от грустных мыслей, начавших одолевать её.

– Так себе. Надо больше заниматься, не ограничиваясь тем, что дают в колледже. А чудеса в решете потому, что не могут вывалиться из него. Может так? Но это моя трактовка.

– Может чудеса в решете потому, что их оттуда не достать, не рассмотреть потому они и чудесами кажутся. Но при …

– Тоже верно, – перебила Хана и тут же извинилась.

– Нормально. У меня больше не возникает мыслей по этому поводу.

– И правильно. Идиома, как правило, имеет одно значение. С английского переводить слово за словом, – ничего не поймёшь. Надо заучить… Чудеса чудесами, но мне как-то не себе.

Хана с тоской посмотрела по сторонам. Помещение несколько изменилось. Стены приобрели более чёткие очертания. Видимо из-за густого синего цвета, значительно сузившего габариты комнаты, имеющей круглую форму, как в планетарии, или приёмном зале дворца.

Словно ответ на жалобу Ханы, на стене появилась мигающая надпись: Для транзитных пассажиров, а под ней обозначился длинный стол, сделанный из белого пластика. За столом сидело странное существо, вертящееся, как на шарнирах, то появляющееся над столом, снимающее длинную зелёного цвета шляпу в приветствии, то исчезающее.

Хана решительно двинулась к этому существу, бросив на ходу Антону: «Пошли. Поговорим». Антон покорно последовал за ней, поддерживая правильность её действий. В их положении ничего другого не оставалось. Когда они подошли и встали напротив, плохо понимая кто, собственно находится перед ними, существо заговорило казенным, машинным голосом:

– Слушаю вас. Что желаете? – приветственно приподняв шляпу с вытянутой головы и продемонстрировав ярко рыжие волосы, торчащие в разные стороны, как у заправского клоуна.

Антон молчал. Он решил не вмешиваться до тех пор, пока на то не возникнет острая необходимость. Хана некоторое время смотрела на странное существо, которое несколько раз успело исчезнуть, появиться, потянуть руку за чем-то невидимым, сложиться, словно подзорная труба и снова выпрямится. Хана хотела сказать, что хочет вернуться обратно на Землю и как можно скорее, но неожиданно для себя спросила: «А что вы можете предложить?».

«Всё, что вы сможете пожелать», – произнесло существо сильно увеличившись в размерах и приобретя большую плавность движений, добавило не без гордости: «Всё, что вы изволите захотеть».

Хана задумалась. Когда тебе предлагают всё чего бы ты не захотел, сразу становится невероятно сложно что-либо выбрать. Антон, в свою очередь, тоже молчал, так как решил во всём соглашаться с Ханой. Ведь это он подверг её такому невероятному и не лишенному опасности путешествию. И, когда Хана посмотрела на него, ища ответа, он сказал, что согласен заранее на любое её решение. «Даже не знаю…», – растерялась Хана. 
Существо на насколько секунд исчезло и, появившись в форме стюарда, вежливо сообщило:

– Может быть вы пожелаете вернуться на Землю?

– Это похоже на сон, – в изумлении, раскрыв широко глаза, произнесла Хана.

– Это и будет сном. – Существо предстало в форме одного из служителей порядка, совсем недавно подошедшего к ним перед их невероятным перемещением на МКС.

– В каком смысле? Это похоже на сон, но совсем даже не сон. Я могу отличить сон от не сна.

– О, что мы можем знать о сне? Сон и реальность меняются местами, как жизнь и смерть и ангелы частенько путают одно с другим. Таким образом выразил мысль волшебный поэт Рильке: Ангелы часто не знают, блуждают ли они среди живых или мёртвых. Вечный поток увлекает с собой обе области всех возрастов, в них обеих все голоса заглушая.

Перевод Вячеслава Куприянова, – существо вовремя монолога представило себя в виде седовласого профессора, в пенсне, с аккуратно подстриженной бородкой, чёрном костюме с бабочкой под белоснежным воротником рубашки.

– И всё же сон менее реален, хотя и приближается к реальности настолько близко, что кажется ею, – продолжала упрямиться Хана.

– О, вы умная, начитанная девочка. Не решаюсь с вами спорить. У нас несколько иные понятия.

– Какие же?

– У нас так быстро все меняется. Вот сейчас снова поменялось. Сон не есть реальность и наоборот.

– Чудеса! Мне бы не хотелось оказаться на месте Алисы в её Стране Чудес, хотя её сон, действительно, – сон и весьма забавен.

– Вот-вот… И я о том же: весьма забавен. Второй Алисы быть не может. Есть только первая. Алиса создана английским математиком, поэтом и писателем Чарльзом Лютвиджом Доджеоном, издана под псевдонимом Льюис Кэрролл в 1865 году и застыла в форме своего сна в книге-сказке под названием «Алиса в стране чудес», закончив дальнейшее развитие, так как сон застыл в ней.

– Что значит застыла, закончив дальнейшее развитие? Вы считаете, если мысль изречена, она становится застывшим шаблоном, тем самым теряет пластичность развития?

– Ну да. Что-то в этом роде. В контексте данного высказывания. Развитие мысли, или простой перифраз её возможен в следующих контекстах, но тогда этот принцип можно с уверенностью назвать некоторым заимствованием. Не правда ли, Гераклитом прекрасно сказано: «В одну реку нельзя войти дважды». В этом мы не можем сомневаться: река изменилась и входящий соответственно тоже и тогда, – существо неожиданно вытянулось и, приняв облик древнегреческого философа, продолжило: такое изречение можно назвать, вернее оно становится формулой, переживая века.

– Значит, пустые, житейские разговоры не застывают? - Спросила Хана, увлекшись интересным разговором.

– Правильно заметили. Не застывают, а засоряют пространственно-смысловое поле и этот словесный мусор чрезвычайно трудно убирать, но приходится, иначе в нем утонуть можно, как в вашем интернете.

– Научились бы люди молчать. Из глубин свою мысль извлекать. 

– Да, Хана. Хорошо бы.

– Спасибо за урок. Было очень интересно. А теперь нам пора возвращаться, если это возможно.

– На нашей станции ничего невозможного нет – и существо мгновенно преобразилось в космического диспетчера.

        – Что нам для этого нужно сделать?

        – Вы можете вернуться, использовав тот же способ перемещения.

        – Ты готов вернуться, Антон? – спохватилась Хана.

        – Конечно, если ты этого желаешь.

        – Антон! Мне ужасно хочется попутешествовать. Но пойми. Меня, наверно, уже ищут и ужасно волнуются. Ну не могу я из-за своего эгоистического желания подвергать бабушку, дедушку, родителей, друзей такому стрессу.

        – И я так же думаю.

        – Вы приняли решение? Но мне придётся стереть из вашей памяти этот визит, – и существо приняло свой первоначальный вид. 

         – Почему? – удивилась Хана.

         – Так положено. Если вы не отправляетесь на другие планеты, а решаете вернуться назад, необходимо стереть пребывание на МКС из вашей памяти, во избежание непредвиденных последствий.   

         – А можно оставить воспоминание, как будто мы увидели сон?

         – Сейчас посмотрю инструкцию, – существо исчезло на несколько мгновений и, появившись, объявило: можно.

          – Отлично! – развеселилась Хана. – Сон можно рассказывать. Всё равно никто не поверит. Разве только дедушка.

         – А сейчас вам предстоит выбрать место вашего приземления. Смотрите сюда.
Хана и Антон увидели, как на огромном расширяющемся экране возникла Солнечная Система. Это было грандиозное, захватывающее зрелище. Перед их взорами замелькали звезды, Млечный Путь с его сотнями миллиардов планет, затем Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Марс и, наконец, Земля, которая начала быстро приближаться, поражая своей изумительной красотой. И вот на экране появились крыши домов огромного мегаполиса. Замелькали улицы, парки, серебристой лентой извивающаяся река, привокзальная площадь, сквер, скамейка. Около неё никого не было.
– Мы готовы. Вперед! – прокричал Антон крепко схватив Хану за руку одновременно подбрасывая шарик вверх и ловко его ловя, не давая проскользнуть мимо…



3,
«Удивительно, просто удивительно. Мне приснился удивительный сон», – проговорила Хана, оглядываясь по сторонам. Высоко в небе продолжала мелькать реклама. Вместо втюхивания чуда-крема, появилась картинка  семейного аэроплана на четырёх пассажиров. Молодой мужчина с улыбкой весело уговаривал немедленно приобрести необходимую покупку, расхваливая на все лады новую супермодель.

– Мне кажется, я тоже уснула, но совершенно не помню своего сна, – вертя шарик меду пальцами, задумчиво сказала Антонина. 

– Нам пора. Начало темнеть, а мне предстоит ещё вернуться домой. Ты забыла зачем мы здесь?

– Нисколечко. Да, Хана. Мы слишком задержались. Пора. Не будем терять ни минуты.

– Я думаю, нам надо будет назваться по-другому. Пошли. По дороге подумай о своём новом имени, – Хана решительно поднялась и с нежность в голосе, закончила, – Антониной ты останешься исключительно для меня.

Через пол часа девушки беседовали с хозяйкой, договариваясь о цене. Та, что была повыше повыше представилась Сюзанной. «Можно просто Сью, – обворожительно улыбаясь, сказала она. Другая девушка назвалась Яной. Хозяйка, несколько потрёпанная, но скрывающая это искусно сделанным макияжем, крашенная под блондинку, внимательно осматривала новых жильцов, наметанным глазам определяя их наклонности и, скучающим тоном, без интонации выговаривала: «Дом у нас образцового содержания. Проживающие ведут тихую, спокойную жизнь. Происшествия нам ни к чему. Дороже всего в нашем бизнесе репутация. Стиральная и сушильная машины на первом этаже. Бассейн – между вторым и третьем этажом, комната для гостей – на третьем. Первый взнос – оплата за месяц – это возмещение за возможные поломку, и другие непредвиденные ущербы, плюс вперед за месяц проживания. В договоре это указано. Электроэнергия, вода другие счета оплачивать помимо и без задолженностей.

– Не беспокойтесь, – улыбнулась Сью. – Мы девушки тихие.

  – Все так говорят. – Дама откашлялась и продолжала, – Извините. Друзей можно приглашать, но без шума. В особенности после двадцати двух.

– Простите. Как вас зовут? Вы забыли представиться. – Яна улыбнулась как можно любезнее.

– Мэри. Неужели я забыла? Странно. Вот моя визитка. Мало ли. Возникнут проблемы, звоните. А это ваши ключи. Два экземпляра. Это ключ от квартиры, этот – от парадной. У нас, как вы заметили, кодовый замок. Ваша квартира на двадцать первом этаже. Номер указан на ключе. Две спальни, гостиная, кухня. Меблировка полностью. Плата за аренду мебели указана в пункте восемь, один, два. Дополнительные услуги: Уборщица, горничная, няня. Если еще что-то будет нужно, звоните, приходите, обеспечим.

– Спасибо, Мэри! – поблагодарила Яна.

– Спасибо, Мэри! Мы немного устали и нам бы хотелось поскорее добраться до нашей квартиры, – извиняющим тоном проговорила Сюзанна.

– Если вас всё устраивает, тогда всего хорошего. – Лицо Мэри скрасилось приязненной улыбкой. Девушки ей понравились.

Квартирка оказалась маленькой, но очень уютной. Хана пожурила Антонину за то, что та водила её за нос, собираясь снять комнату. Антонина отшучивалась. Оставив вещи, они вышли на улицу и быстрым шагом пошли к подземке. Через сорок минут девушки были у подъезда дома и Хана стала прощаться, договариваясь о завтрашней встрече. Она радостно заявила о возможности приглашать друзей в только что снятую квартирку для общения и обсуждения актуальных тем. Антонина не возражала. Ей хотелось поближе узнать настроения и увлечения молодёжи. Хана поблагодарила подругу и поторопилась уйти. Завтра ей рано вставать. Занятия в колледже никто не отменил, и к тому же она по договоренности с дедушкой должна будет присутствовать на показательной операции. Дедушка не забыл о её желании стать врачом. Антонина попрощалась, помахав на прощание рукой, а Хана, войдя в дом, первым делом пошла на кухню. Родители спокойно спали, как ей показалось. Однако, стоило ей открыть холодильник и, достав сыр, масло, сесть за стол, как вошла мама и тихим голосом сказала, что ей лучше не бутербродом закусить, а поесть горяченького. «Хорошо, мамочка. Не волнуйся. Иди спать. Я разогрею суп», – и Хана снова открыла холодильник. Мама поинтересовалась была ли она у бабушки. На что Хана ответила отрицательно, и сказала, что задержалась по причине переезда её подруги на новую квартиру. Пожелав спокойной ночи, мама покинула кухню.
Приняв душ и лёжа в постели, Хана старалась вспомнить со всеми подробностями сон, приснившейся ей сегодня неожиданно задремавшей на скамейке рядом с Антониной. Нет Сюзанной. Антонина и Сюзанна слились для неё в одно лицо, и она увидела Хумова. Он широко улыбался и говорил о её сне во сне: «Это был не сон, это был не сон, это был не сон», – и вертел между пальцев шариком. А Хана улыбалась и кивала согласно головой, как китайский божок, которого она недавно видела в витрине магазинчика в Китайском городе, не понимая спит она, или всё ещё вспоминает странный сон очень похожий на реальность.


4.
– В мир этот мы приходим, имея задание, попросившись на Землю сами, по-своему своеволию, своенравию, желанию получить опыт для поднятия вверх по эволюционной лестнице. Иногда стимулом является чьё-то возвращение и рассказ о чудесах, красоте и новых ощущениях. Это завораживает некоторые души, и те начинают отпрашиваться для очередного воплощения. Это так… фантазии на сон грядущий.

– Задачей каждого человека является выполнить своё предназначение, но для этого необходимо много работать над осознанием себя и у зрением своего «Я», что только и может помочь встать на верный путь, – Хумов отпил глоточек и продолжал объяснять сидевшей напротив Хане, приехавшую назавтра в его недавно снятую квартирку, –  выработав свой взгляд, если его можно назвать своим, ибо знание зиждется на усвоенном материале прослушанного, прочитанного, приобретённого путем некоторых осознанных размышлений, в дискуссиях, спорах и, если повезёт, путем прямой передачи от учителя к ученику. Помнишь, Сократ говорил: Я повторю: единственное, что у нас есть – это наша Душа. Человек есть душа, – Хумов на слове Душа несколько повысил голос, акцентируя внимание и продолжал: – Для нас важнее ничего быть не может, как научиться понимать свою Душу, слышать её, следовать ей. Это совсем не просто. Для этого даётся определенное время, срок, в который человек учится понимать себя, открывать в себе «царство небесное», постигать космическое начало. Для этого нужна определенная обстановка: мирная и спокойная и, я бы добавил, благожелательная, что означает: взаимопонимание, взаимопомощь и, как идеал – Любовь, Любовь, связывающая всех и присущая человеку изначально от Творца, чем и отличает его – человека, от остального растительного и животного мира. Но в человеке также заложены инстинкты, не отличающие нас от животных. Инстинкты помогают нам выживать в самых, казалось бы, невероятно жутких условиях. Мы, люди, в некотором роде, раздвоены. Наш разум, душа, дух, если угодно, живут своей жизнью, стремясь постичь непостижимое, узреть Бога. Наше стремление к трансцендентному, обусловлено грехопадением. Адам и Ева, будучи выгнаны из рая после познания добра и зла, обрели возможность размышлять, сопоставлять, сверять со своей совестью поведение, поступки, мысли. Отдаляясь от Бога, люди, переставая Его ощущать, пока ещё не утрачивали чувства Его присутствия в окружающем мире, а потом…

– Понимаю, понимаю. В наше время всё труднее и труднее думать об этом. Жизненный ритм, лавина информации… – Хана тряхнула головой и её волосы ярко загорелись от солнечных лучей заходящего солнца.

– Для того, чтобы не терять связь с иерархами Света, необходимо много и ежедневно работать, прилагая недюженные  силы, для попытки выйти на контакт, получить откровение. Для этого нужно время, а его так мало человеку отпущено. Мы не имеем права рисковать собой.

– Вот, вот. Не имеем. Правильно! Полностью поддерживаю. Тебе тоже нельзя рисковать. Нужно беречь себя. А ты… – Глаза у Ханы наполнились влагой, и она опустила голову.

– Пойми. Я – ликвидатор! В группе мы называли сокращенно: лик. Нашей задачей является найти и ликвидировать последствия любых аварий, а ещё лучше – предотвратить их. После короткой проверки здесь, нас должны будут отправить на межпланетные станции, где в экстремальных условиях мы будем обязаны обеспечивать безопасность и жизнедеятельность людей, ведущих научные и другие работы. Мой зелёный мигающий значок – пропуск везде и всюду. И вот я, сдавая последний экзамен, обнаружил радиоактивную зону. Смотри сюда. Вот это место, – Хумов ткнул в компьютерную карту тоненькой указкой. Я эту зону обнаружил и обозначил как радиоактивную. Следующим моим действием было срочно доложить об опасности, что я и сделал. И я до сих пор не могу понять где я промахнулся. Что не так? Я слышал, как меня приказали взять и отправить на перепрограммирование. Я знаю, что это такое, но я не робот и не хочу подвергаться никаким воздействиям на мозг, даже во благо спасения людей. Я достаточно подготовлен и спасти человека мой долг. Я им не робот. Я обычный человек. Ты вот как считаешь? Человек я?

– Человек. Конечно человек. И никакой ты не робот, – Хана от возмущения снова тряхнула головой, но на этот раз волосы не загорелись золотистым светом. Солнце соскользнуло на другие окна, готовясь опуститься за горизонт.

– Вот видишь. А они на программирование. А питаться брикетами нас приучали с детства. Это для длительного пребывания вне земных условий. И жили мы в совсем маленьких кубриках с единственным окном-иллюминатором над головой. Для меня это необычно много, – кивнул он на комнату, – тем более два окна. Ты мне веришь?

– Да. Иначе бы меня здесь не было.

– Спасибо за помощь. Не ожидал. Наша случайная встреча, как провидение свыше. Не представляю, что бы я делал без тебя.

– Твои портреты везде по городу. Будь предельно осторожен. Даже в этом виде не выходи. Твоя улыбка тебя может выдать.

– А я не буду улыбаться. Это ты здорово придумала с переодеванием. И маски мне очень нравятся. – Хумов несколько жеманно провел по волосам, поджал губы, делая смешное выражение лица.

– Сью, ты всегда меня смешишь, – расхохоталась Хана, – до слёз, просто до слёз.

– Но я должен, извини, должна исследовать ещё две зоны. Я хорошо запомнила их местонахождение. Случайно увидев карты моих сокурсников.

– Ни в коем случае! Это опасно! – Хана перестала смеяться и смотрела такими умоляющими глазами, что Хумову стало не по себе. Он отвел взгляд в сторону и продолжал:

– Да это опасно. Я знаю, но для ликвидатора никакая опасность не может стать препятствием для выполнения своего долга.  А долг в нашем понимании равнозначен предназаначению.


– Зачем тебе это? Ведь твои сообщения о радиоактивной зоне опровергнуты и продолжают опровергаться по каналам массовой информации, – пожала плечами Хана, встала, прошлась по комнате, подошла к окну, прижалась лбом к стеклу.

– На земле большое количество опасных зон для здоровья и жизни людей, популяция которых неуклонно растет и необходимо, чтобы эти участки были обезврежены, чтобы люди знали о них и случайным образом не оказывались в этих местах. Пока не заметные отклонения, вернее изменения на генетическом уровне, позже – могут превратить людей в существ, от которых неизвестно чего ожидать.

Хана отошла от окна, села на диван и с улыбкой, но чуть дрогнувшим голосом спросила:

– Чего? Чего можно ожидать?

– Чего? Чего? Всего чего угодно. Мы этого даже предположить не в состоянии. Я не склонна наводить на тебя страх, –  Хумов снова начал говорить от лица Сью/, но то, о чем я тебе говорю, дело серьезное. Уж поверь мне на слово, – и с улыбкой добавила: – курс первый, лекция четвертая.

– Тогда почему те, кто вас готовили этого не понимают?

– Понимают, я думаю, понимают не меньше, а больше, гораздо больше, а вот почему, не могу знать, – задумчиво проговорила Сью, делая сильное ударение на слове – почему.

– Я думаю, чтобы не наделать паники. – Хана слабо улыбнулась и отпила глоточек воды, бесшумно поставив стакан на поверхность из прозрачного пластика внутри которого плавали океанские рыбки чудной окраски, шевелились водоросли, близ коралловых рифоф.

– Да нет. Скорее всего из-за огромных затрат на работы по ликвидации. Сейчас, когда все свободные средства бросаются на освоение космоса, не до того, не до заботы о земле. Те, кто хотят долго жить и сохранить здоровое потомство, давно проживают вне земли в межпланетных городах и на Марсе.

– Да ну! – Глаза Ханы округлились, и она снова встала и подошла к окну.

  – Вот тебе и ну, – развела руками Сью.

   – Откуда ты можешь знать?

– Кому как не мне знать.

– А мой дедушка? Он знаменитый на весь мир, а живет здесь.

– Там места ограничены. Притом, он нужен на земле.

– Да. Согласна. Он и сам не хочет. Это я знаю точно. Неужели, неужели? Я потрясена. Что же это со всеми нами будет? Что будет? – Хана, схватилась за голову, упала в мягкие подушки дивана.

– Успокойся. Выпей воды, – заботливо произнесла Сью и, налив воды в стакан, подала его Хане. Подождав пака, та выпьет, продолжила. – Ничего не будет. Не бойся. Вернее, будет, но не так скоро. Хотя медицина работает над продолжительностью жизни, но нам не грозит увидеть последствия непростительных ошибок сегодняшнего дня. Ты еще успеешь выйти замуж, нарожать детей и дождаться внуков.

– Ни за что! Ни за что! – топая ногой, заявила Хана, – никаких детей после того, что я узнала. Никаких детей!

– Человек запрограммирован на то, чтобы иметь детей, воспроизвести, так сказать, себя, остаться в потомках. Люди не задумываются над тем, как будут жить их дети, внуки, правнуки. Будут ли они счастливы, будут ли благодарны за свое рождение. История наша ничем так не гордится, как своими завоеваниями. Люди от появления до наших дней только и делают, что убивают, уничтожают разными способами друг друга. Я не обобщаю, но сама подумай.

– Люди устали, не хотят слышать и думать о трагедиях, не хотят говорить о тяжелом, страшном, ужасном. – Хана подняла голову. По ей лицу пошли красные пятна, глаза блестели лихорадочным блеском, пальцы рук слегка дрожали.

– Ещё бы! Компьютерные игры построены на погонях, убийствах, бесконечной стрельбе, а TV показывает бесконечные сериалы о самых ужасных преступлениях. Говоришь, устали? И, тем не менее, я буду информировать людей о грозящей опасности.

– Но почему? Ты что один должен за всех делать опасную работу? – Хана снова взяла стакан с водой. – Почему другие ликвидаторы молчат, те, которые одновременно с тобой сдавали экзамен. Их ведь тоже посылали определять опасные зоны.

– На это, я бессильна что-либо ответить. Ребята отличные.

– И они все сдали экзамен?

– Надеюсь… скорее всего…

– Никого, кроме тебя, не ищут. Только твои портреты красуются. – Хана встала, долила воды в стакан, внимательным взглядом окинула Сью, сделала глоток. – А тебе идет быть девушкой. Ты симпатичнее многих наших девчонок. А улыбка… Нет слов. У робота в принципе не может быть такой улыбки. Все же постарайся не улыбаться в местах скопления.

– Ты все-таки сомневаешься? – Сью поправила удачно сидевший парик и, продолжая улыбаться, подошла к Хане, – потрогай меня. Посмотри внимательно в мои глаза. Дай твою руку. Чувствуешь? Слышишь, как бьётся мое сердце?  Стучит? Стучит, как у тебя? Я видел последние модели роботов. У них сердца нет. Их сердце никогда не будет биться. Правда некоторых роботов выпустили на улицы, и они разгуливают удачно, маскируясь под людей, но при внимательном рассмотрении, отличить их не стоит никакого труда.

– Да нет. Ты неправильно поняла. Извини, Сью! Про улыбку я сказала, как раз подтвердить, что ты не робот, а совсем не наоборот. – Хана смущенно опустила глаза, но совсем не торопилась убирать свою руку из руки Сью. Та, заметив её смущение, сама выпустила её.

– Хотя, – Сью снава заняла своё место напротив, – в некоторые моменты мне и самому, то есть самой кажется, что я робот. Жесткие условия воспитания с раннего детства, удаленность от людей, каждодневные изматывающие тренировки, четкое расписание буквально по минутам, строжайшая дисциплина. Ну чем не робот? Утром вскакиваешь и, как заведенный, целый день.

– Да нет же! Нет. Ты человек со сложной судьбой. А для меня так просто – герой. Твоя жизнь – подвиг! Ты призван спасать людей.

– Только без громких слов. Это моя работа. У каждого своя работа. И каждый должен свою работу выполнять с максимальной отдачей.  Должен уметь восстанавливать силы, когда они на исходе и снова – в бой! «Покой нам только снится».  Работа – это долг. Долг – это то, что реально может выполнить каждый здесь и сейчас, в каждую единицу проживания своего физического присутствия на земле. Коль уж так случилось, приходится нести свой крест, тоже громко сказано, выполнять свое предназначение. – Сью подошла к окну. – Посмотри какой закат. Червонным золотом горит и окнам раздаёт горящие карты. Маяковский так же увидел и отразил в знаменитом стихе в свое время.

Они стояли у окна и с восхищением смотрели на панораму заходящего солнца и Хана взволнованно говорила: «Я бы тоже хотела. Хотела так же, как ты: работа, долг и никакого компромисса. Ни на капельку! Отдавать свои знания, всю себя полностью во благо людей, человека, человечества… Возможно, я стану врачом, пока не решила окончательно. Дедушка хочет.  Врачом – это хорошо. Помогать людям, спасать их, как мой дедушка. Я начала посещать открытые операции, когда их проводит дедушка. Привыкаю понемногу. Надо пересилить себя и тогда пойдет боязнь навредить, ну… случайно сделать не то, человек, как и всё живое, так хрупок, нежен, так беззащитен перед болезнями и перед другим человеком более сильным, наглым, самоуверенным и. самое страшное, позволяющий себе совершать насилие над другим человеком. Хотя государство, наконец, взяло всерьёз под контроль защиту граждан от своих же граждан-преступников разного рода, слишком много пока остается нерешенных вопросов, недоделанных обещаний и жить от этого не просто, совсем не просто. Интернет взрывается от несправедливостей разного рода. Просто врывается.
Знаешь скольких людей мой дедушка спас от смерти?  Я горжусь им.

Они ещё долго болтали, не касаясь уже серьёзных тем. Хана поняла: бессмысленно уговаривать Хумова-Сью не подвергать себя опасности. Он будет поступать так, как велит ему чувство долга, но её доброе, открытое для любви ко всему сердце, болезненно сжималось при мысли, какой чудовищной опасности подвергает себя Хумов –Сью, ставший за короткое время близким и самым дорогим человеком.


5.
Дни пролетали в насыщенной до краев жизни, держа нервы в сильном напряжении. Хана приходила к Хумову-Сью каждый день и надолго оставалась, а бедному Марку приходилось испытывать свое терпение, дожидаясь её на улице. Как-то, улучшив момент, Хана попросила позволения иногда приходить со своим однокурсником Марком, но получив от Сью твердый и обоснованный отказ, больше не возобновляла свою просьбу.

Она, в обязательном порядке, приносила ту или иную еду внимательно, наблюдая с каким видом Хумов-Сью употребляет ее, стараясь понять, что ему больше по вкусу. Но, похоже, ему ничего не нравилось. И Хана подумывала как бы ему достать привычные брикеты, однако, ни в одном продуктовом магазине, о них слухом не слыхивали. Взамен же – предлагали различные бульонные кубики, которые, впрочем, больше нравились Хумову, чем всё остальное.

Иногда, они решались побродить по городу, выбирая ненастные дни – в такие дни меньше встречалось людей. Хана водила Сью по музеям, паркам, кафе и на новые супермодные фильмы, обеспечивающие наибольший эффект присутствия зрителей в изображаемых действиях.  Хумов неизменно появлялся в образе Сью. На них никто не обращал внимания, и они все больше и больше смелели. 

Люди были углублены в себя, свои проблемы и их интерес заканчивался беглым взглядом и дружеским приветствием. Такая манера общения сложилась из-за явной ежедневной перегрузки потоком информации, лавиной обрушивающейся со всех сторон. Психика людей находилась в состоянии напряжения и потому инстинктивно оберегала себя от всего, что требовало лишних эмоциональных затрат. Поэтому, встречаясь, прохожие вежливо улыбнувшись и поприветствовав, едва сделав шаг, тут же забывали друг о друге. На портреты Хумова, разбросанные в разных местах, казалось, никто не обращал внимания, хотя и обещалось крупное вознаграждение.

Хумов же, не теряя зря времени, отправлял ежедневно информацию о зоне радиоактивного поражения, используя для этого многочисленные сайты и добился, наконец, ответов от читателей предлагавших свою помощь, задававших вопрос: что нужно делать?

Но чаще поступали письма с угрозами, требованиями прекратить рассылать информацию, не подтвержденную официальными органами. Хана, читая подобные письма, отчаивалась, но Хумов её подбадривал, вселял надежду, объясняя всю сложность поставленной задачи.


– Капля камень точит, – не раз говорил он, улыбаясь своей неотразимой улыбкой. – Мне назад хода нет. Я пойду до конца, но я не хочу вмешивать тебя в это дело.

– Ты и не вмешиваешь. Мне самой интересно. Я тебе поверила. Мы не далее, как сегодня говорили об этом с Марком. Он тоже обеспокоен, прочитав твое сообщение на сайте: «Сохраним нашу землю». Он сказал, что готов вступить в борьбу с рутиной серости безликой. Я призналась, что моя подруга Сью тоже хочет оказать помощь, например, рассылкой этой информации.

– У тебя достойный друг. Это меня радует, – улыбнулся Хумов, – и если со мной что-то случится…

– Нет! – вскрикнула Хана, – ничего с тобой не случится! С тобой ничего не может случиться. Не говори так. Даже не думай!

– И все же… Марк бы мог передавать мои сообщения. Дай мне, пожалуйста, его электронную почту. Я ему напишу. 

После этого разговора, Хана ещё больше стала тревожится за Сью. Она искренне привязалась и полюбила несколько нескладную, умную, весёлую подругу, а сознание того, что это она создала такой прелестный образ, выступив в роли Пигмалиона, усиливало эту любовь.

Сью не раз говорила ей: «Я хочу, чтобы у тебя ничего не изменилось, и ты оставалась такой же, как в нашу первую встречу. Когда наступит время, и мы не сможем больше видится с тобой, для меня очень важно будет знать: ты счастлива и продолжаешь жить, согласно своему предназначению. Ты мне сама ни раз говорила о своих планах на будущее. Выполнить своё предназначение и есть наша главная задача. С которой мы приходим в этот мир. Пойми, жизнь состоит не из одних праздников. Всё может случиться. Надо быть готовыми ко всему, как бы это не звучало банально. Я давно поняла: жизнь трагична. Приходится принимать несовершенства мира, стараясь хоть чуточку внести доброго и светлого».

Хане совсем не нравились подобные разговоры, и она начинала отчаянно возражать, говоря: надо воспитывать в себе чувство оптимизма и не мыслить ничего плохого. Настроение у неё портилось, она уходила в свои мысли и Сью приходилось потратить не мало сил, чтобы к Хане вернулось её привычное, спокойное состояние духа.

Однако Хана всё снова и снова возвращалась к разговору о безопасности, давала всяческие советы и, когда её любимая Сью возражала, начинала плакать, уверяя со свойственной ей страстность, действовать так, как она считает нужным в её положении, то есть: сидеть дома, а она будет её обеспечивать всем необходимым.

Сью протестовала против домашнего ареста, заявляя, что такое поведение не соответствует статусу спасателя. Хана продолжала яростно возражать: «не говори, не говори мне такое! Не хочу слышать. Ты сейчас не других, а себя обязан спасти! Ведь никто тебе не сможет помочь. Никто.»

Тогда Сью-Хумов изменил свою тактику. При встрече с ней, он выражал скуку на своём лице, не вникал в её слова и старался побыстрее выпроводить её за дверь. 

Хана уходя, тихонько плакала. Потом долго в слабо освещённом коридоре приводила себя в порядок и выходила к ожидавшему её Марку, улыбающаяся, красивая, без следов слёз на лице.

Она улавливала продуманную игру Хумова, её нарочитость и даже понимала причину, но ничего не могла с собой поделать, продолжая расстраиваться, думая: «Ну зачем он так? Я же его друг. Единственный друг. Не мог же он так резко изменить своё отношение ко мне? Нет! Он сознательно причиняет мне боль, в надежде оттолкнуть от себя. А я страдаю, страдаю. Неужели он не может этого понять?»

В один из своих приходов после очередного обидного слова, она не выдержала и, не попрощавшись, быстро пошла к двери, не в силах сдержать слёз. Сью-Хумов бросился к ней, загородил дорогу, взял её руку, пытаясь заглянуть в глаза. Хана опустила низко голову и сделала попытку вырвать руку. Другой рукой она вытирала щёки, крепко зажмурившись и приказывая себе прекратить плакать. «Что с тобой? Ты плачешь? Я не могу видеть твои слёзы. Я расстроила тебя? Ну прости, прости меня. Сама не знаю зачем я это делаю?» – беспомощно лепетала Сью.

– Пусти, пусти меня! – Повторяла Хана, желая, как можно скорее юркнуть в полутёмный коридор и там дать волю своим слезам.

– Нет, нет! Я не могу тебя отпустить в таком виде. Не могу, пока ты не успокоишься и не простишь меня. Прости. Я не догадывалась, что причиняю тебе такие страдания. Сядь. Успокойся. Из-за деликатности? Ты молчала из деликатности? Ведь так? Ты поняла, разгадала мой план и тебе стало ещё обиднее?  Но я больше не буду так вести себя. Ты ведь не окончательно меня возненавидела? Я тебе причинила столько страданий. Я была глупа. Глупая и тупая, ничего не соображающая. Да. Да. Самая что ни на есть идиотка. Потерять тебя навсегда? Как я могла об этом подумать даже. Ты – самое дорогое, что у меня есть на этом свете. У меня никого кроме тебя не было, нет и не будет. Ты мне веришь? Вот… можешь ударить меня. Смелее. Тебе станет легче. Бей. Я плохая. Бей, бей. Ну… пожалуйста. – И она начала бить её рукой по своей щеке. Хана улыбнулась сквозь слёзы и, оказывая сопротивление рукой, не желающей давать пощёчину, пробормотала:

– Не надо, не хочу. Не хочу тебя бить, – и, через паузу, давясь слезами, жалостливо, в растяжку – сиротинушка ты моя.   

Хумов и сам был готов разрыдаться и только его тренированная воля, и умение посмотреть на ситуацию со стороны, помогли ему сдержаться и, не выходя из роли, продолжить успокаивать Хану:

– Понимаешь. Я хочу видеть тебя счастливой. Счастливой, даже после разлуки. Ведь ты не будешь тосковать и портить себе кровь, ломать свою судьбу, когда мы, по тем или иным причинам, не сможем больше видеться?

– А можно я тебя поцелую? – неожиданно произнесла Хана.

– Конечно, раз тебе хочется, – растерянно проговорил Хумов, испытывая странное напряжение во всём теле. Хана потянулась по-детски припухлыми губами, приподнялась на носочки и крепко обхватив его руками за шею, поцеловала в щёку. После чего, отстранившись и облегчённо выдохнув, закрыв лицо руками, быстро пробормотала:

– Вот. Как дедушку. Я так дедушку целую при встрече.

– И после этого прячешь лицо в ладошки? – Говоря эти слова, Хумов нежно взял руки и отстранил от раскрасневшегося лица.

– Нет. От дедушки не прячу, – и снова опустила глаза.

– Значит, мы договорились. Вот и хорошо.

– Я постараюсь. Постараюсь за тебя не беспокоиться, если смогу.

На этот раз она вышла к ожидающему её Марку весёлая, и объявила о желании Сью познакомиться с ним, чему тот был рад из-за возможности не торчать часами на улице, а быть рядом с Ханой всё это время.



котором роде, попытаюсь этому сопротивляться. Возможно у меня будет меньше времени, энергии, но желание, я думаю, должно сохраниться как-то помочь, что-то сделать полезное. В общем, думать об этом буду и постараюсь каким-то образом действовать. Ну, хотя бы писать о возникающих проблемах. Нет. Желание сохранится. Желание сделать вклад в улучшение экологии окружающей среды

– И у меня тоже. И я буду стараться в этом направление действовать. Пока не знаю каким образом, но обязательно буду.  – Тихим, торжественным голосом проговорила Хана, словно давая клятву себе и своим друзьям. И Сью, уловив тон Ханы, предложила всем троим пообещать друг другу, что они на всю жизнь запомнят этот разговор и будут в дальнейшем помогать людям и природе выживать в усложняющихся условиях. Они, словно в романе Дюма «Три мушкетёра», соединили руки и произнесли слова клятвы вслед за Сью,
Обещали содействовать жизни на земле и внести свой вклад в её сохранение.

С этого дня все трое начали активно собирать информацию о экологически неблагоприятных условиях и отмечать эти районы на карте. Они были поражены быстроте появления отметок и увеличению перечня условных обозначений.   

Марк, желая получить одобрение Ханы, часами просиживал за компьютером, вылавливая тревожную информацию. Трое друзей всё глубже погружались в проблему. Хана вызвалась полученную информацию анализировать и тоже часами не отрывалась от интернета. Сью всё чаще и чаще исчезала по своим таинственным делам. Общее дело ещё больше привязало их друг к другу и теперь уже, как им начало казаться, на всю жизнь.

    

7
Не везло Смакову с того самого дня, когда он приставил дуло пистолета к виску. Однако после того рокового момента он начал более стойко выдерживать неприятности, умело отмахиваясь от них, как от надоедливых мух, не унывал и перестал бояться самого худшего: потерять работу. «Ну и пусть, – думал он, – надоело тянуться из последних сил, ходить по струнке и все время бояться высказать свое мнение. Даже если случится, можно заложить дом, купить маленькую квартирку, найти любую другую работу, ну, хотя бы, возвращать роботов в строй. Он сможет это делать. Обычный ремонт. Ничего сложного»
Как-то за ужином, он высказал свои соображения по этому поводу, и Лира согласилась с ним. Вяло жуя ананас, она тихо сказала: «Конечно, дорогой, главное здоровье. Проживем как-нибудь. Да и Марк уже, можно сказать, вырос.»  И Виктор Арнольдович на некоторое время успокоился, думая: «Как все же хороши иметь верную, любящую спутницу жизни – это самое большое счастье. Вот и Марк в последнее время изменился в лучшую сторону. Заходит по вечерам сказать спокойной ночи, рассказывает о делах в колледже. Надо бы мне найти время и поговорить с ним. Может быть у него возникли проблемы. Да нет. Какие могут быть проблемы в таком возрасте? Разве что влюбился. Вот это проблема. Первая любовь переживается в юном возрасте остро и как бы сын не получил психологическую травму. Мало ли чего.»

Мысль о том, что его сын влюбился, странным образом взволновала Виктора Арнольдовича, живо напомнив ему первую любовь и связанные с ней чувства. И вот в один из вечеров Смаков окликнул вернувшегося домой Марка, сказав, что им надо поговорить. На что Марк согласно кивнул и последовал за ним в кабинет, а следом за Марком и Чарли, радостно виляя хвостом. 
Виктор Арнольдович потрепал любимца за ухом и тот довольный вытянулся у двери. Отец с сыном уселись на кожаный диван.
После небольшой паузы, в которую Чарли успел переместиться от двери и улечься у ног хозяев, положив большую голову на передние лапы, Виктор Арнольдович начал говорить, подбирая слова:

– Давай потолкуем, как мужчина с мужчиной. Ты уже стал, совсем взрослым, хотя я продолжаю видеть тебя маленьким мальчиком и мне, как и раньше, хочется тебя оберегать. В последнее время ты сильно изменился. Занимаешься фитнесом, начал бегать, меньше проводишь времени за компьютером, куда-то надолго исчезаешь. Все говорит за то… как бы это сказать? Извини, но не влюбился ли ты? Нет, нет! Можешь не отвечать. Прости, я не хотел тебя поставить в неловкое положение. Я, между прочим, в твоем возрасте тоже влюбился и довольно сильно переживал. Даже очень. Это был жуткий период. Ну ты понимаешь… бессонные ночи, слежка, постоянное сомнение: любит не любит. В таком возрасте чувства обострены. Находишься на грани срыва. Да… вот так вот, сын. Но, как ты догадываешься, она не стала моей женой и твоей матерью. Первая любовь редко, крайне редко заканчивается благополучно. Ты собрался жениться?

– Я об этом как-то не думал, – покраснел Марк.
–   И хорошо. И хорошо. Думать надо прежде, чем решиться на такой ответственный шаг.

На самом деле Смаков не ожидал слишком легкого разговора. Мальчик не повторяет его. Он более рассудителен, выдержан, сдержан. Приободрившись, Виктор Арнольдович задал вопрос напрямую:

– А кто она? Конечно ты можешь не говорить. И все же… Она учится с тобой?
  – Как ты угадал? Она самая красивая, самая веселая, самая умная, – Марк преобразился. Глаза его излучали тепло и нежность, плечи расправились, весь он вытянулся, улыбка расползлась по его лицу и не собиралась исчезать.

– Я рад, рад за тебя. Только не сильно переживай, когда это кончится, – растрогался Виктор Арнольдович. 

– Что кончится? – нахмурился Марк.

– Не переживай, когда вы расстанетесь по какой-то причине. 

– О чем ты? Мы никогда не расстанемся.

– Не говори этого слова – никогда. Я тоже когда-то так думал и страстно верил в это. Но, как видишь… – Смаков поджал губы и многозначительно закивал головой, выражая тем самым сомнение и, в то же время, сожаление.

– Я уверен. Мне больше повезет, – холодно проговорил Марк, вставая.

– Нет, нет. Подожди, не уходи, я тоже думаю так. Тебе обязательно больше повезет. Мне, опираясь на личный опыт, хотелось тебя предупредить: надо быть готовым ко всему, тогда не так больно будет.

– С нами ничего такого не произойдёт. И не надо об этом говорить. – крепко сжатые губы говорили о желании скрыть нахлынувшие чувства, не дать им вылиться наружу и тем самым ненароком обидеть отца. Я не желаю, чтобы кто-нибудь вмешивался в мою жизнь, – прочел Смаков в его глазах. Он было хотел погладить сына по голове, но не сделал этого, предвидя реакцию Марка. Возникшая пауза росла и росла, заполняя пространство комнаты.

– Погуляем с собакой. – Предложил неожиданно Виктор Арнольдович.

– С удовольствием, – согласно кивнул Марк.

Чарли тут же вскочила, завиляла хвостом и, взвизгивая, начала совать влажную морду в руки то сыну, то отцу.
Прихватив зонтики, они вышли из дома. Чарли, хорошо выдрессированная, шла рядом. Воздух наливался душным маревом. В ожидании грозы, тучи быстро темнели. Шли молча. Привыкшие к поверхностному общению, оба чувствовали некоторую неловкость, так как дистанция между ними не успела сократиться настолько быстро, чтобы стать дружбой. В этом не крылась причина разницы возрастной. По всей видимости, был упущен момент установки доверительных отношений и Смаков это понял слишком поздно, скорее всего сейчас, когда у него начало болеть сердце за будущее сына. Проглядел, проспал, прошляпил из-за своей всегдашней занятости работой, заботой, волнениями по службе, борьбой с подсиживанием и только теперь, освободившись от своего извечного страха перед будущим, Смаков обратив внимание на произошедшие изменения в Марке – влюбленного, взрослого, сформировавшегося человека, представшего перед ним иным, в некотором роде, посторонним, имеющим знакомую внешность, но с абсолютно другим, недоступным и непонятным внутренним миром. 

Порывы ветра быстро усиливались, сметая песок и мелкий мусор с тротуара, швыряя в лицо. Слетели листья и сухие ветки с деревьев. Марк поднял воротник куртки, пригнул голову. По асфальту застучали первые крупные капли. Раскрыли зонты, продолжая идти. Совсем рядом загремел гром и тут же блеснула молния.

– Гроза. Сейчас хлынет, – крикнул отец.
– Возвращаемся. А то промокнем, – отозвался Марк.
–Быстрее! – скомандовал Смаков.

Они повернулись и быстро пошли обратно. На углу при повороте к дому откуда-то взявшийся листок, кинулся, как щенок под ноги Марку и прилепился к его штанине. Он нагнулся, отлепил, встав спиной к ветру, развернул. На него смотрел молодой человек с голубыми глазами и широкой, необыкновенно подкупающей улыбкой.

– Что это? – спросил Смаков.

– Да так. Чей-то портрет. Развесили по всему городу, а тут прямо под ноги.

– А, этот, – хмыкнул Смаков и побежал к дому. За ним – Чарли с громким лаем. Марк последовал их примеру, предварительно аккуратно сложив плакат и сунув его в карман. Подбегая к дому, они все же успели попасть под ливень и изрядно вымокнуть.

– Спасибо за прогулку, – улыбнулся Марк, складывая зонт и вешая мокрую куртку.

Сверху спустилась встревоженная Лира.
– Тебя не затруднит, дорогая, приготовить нам чай, – обратился к ней муж.
– В такую погоду собаку из дома не выгоняют, а вы вздумали прогуляться. Не простудились бы. Скорее переодевайтесь в сухое, а я пойду чайник поставлю, – встревожилась Лира, направляясь в кухню.
– Когда мы вышли, было ещё ничего. Все равно Чарли надо было выгулять, – оправдывался Смаков, спеша следом за женой.

Марк поднялся к себе и первым делом достал влажное и помятое изображение молодого человека, расправил и клейкой лентой прилепил над своим столом. Глаза, улыбка… наваждение какое-то. Ему казалось, что он не только встречался, но хорошо знает этого человека. Но откуда он может его знать? Неужели этот портрет настолько намозолил ему глаза? Да нет, нет! Не может быть. Марк чуть не вскрикнул от пронзившей его мысли. Это же брат Сью. Сюзанна – любимая подруга Ханы смотрела на него с портрета, улыбаясь необыкновенно притягательной, запоминающейся улыбкой. Могут ли быть настолько похожи люди, если их одиннадцать с лишним миллиардов? Его сестра? Они близнецы? Да. Они близнецы, – решил он для себя.  Но почему Сью ни слова не сказала о том, что её брата разыскивают?  Не доверяет? Боится за брата? Боится оказаться кончиком ниточки, за которую можно потянуть и размотать весть моток? А что Хана? Знает ли она об этом? Не может же она не придавать значения портретам, мелькающим повсюду. Неужели она не обратила внимания на поразительное сходство? А почему бы и нет. Ведь и он не обращал никакого внимания, пока этот портрет не прилепился к его брюкам. Маку захотелось тут же встретиться с Ханой и задать ей мучащие его вопросы. Нет, нет, не сейчас. Надо самому разобраться. Хане не понравится, если он навалит на неё свою головную боль. Марк взял себя в руки и со спокойным лицом спустился к родителям, которые сидели за столом, пили чай с клубничным вареньем, мёдом и овсяным печеньем.

На улице продолжало громыхать. Отец встал, подошёл к окну и констатировал: «Ну и льёт. Вы только посмотрите. Такого я давненько не видел. Как из ведра.»

ссии, – нерешительно произнесла Клара, после паузы добавив с мягкой улыбкой. – Значит, вы пока не определились?

– По правде говоря, не совсем, – Сью опустила глаза.

– Я вот тоже пока не решил. Самое трудное понять, чем хочется заниматься целыми днями и даже после работы. – Пришел на выручку Марк. – Вот вы довольны своим выбором, – обратился он к Николаю.

– Я?.. Как вам сказать? В некотором роде, не жалею. Достаточно надежно, банки пока никто не собирается отменять, относительно престижно. Мм… В общем, да.

– Вы сумели сделать правильный выбор. А я до сих пор маюсь, думая, чем бы заняться, чтобы не умереть от скуки.

– Ну, скука, молодой человек, дело преходящее. Она в той же мере посещает людей, увлеченных своим делом, как и охладевших к нему.  Как говорится, до скуки, как до седин доживешь. Только не стоит так уж её пугаться. Она, как дождь, приходит, уходит и снова возвращается.

– Понимаю, но мне бы все равно хотелось бы заниматься таким делом, которое бы меня полностью захватывало. По крайней мере, чтобы не винить себя позже, – не унимался Марк.

– Молодости свойственен максимализм. Жизнь, однако в больше степени состоит из нюансов, – вмешалась в разговор Клара, – Об этом прекрасно говорит живопись. Посмотрите, к примеру, на произведения импрессионистов. Какие там переливы цвета, какое изобилие полутонов, яркость и, в то же время, нежность, мягкость, частное подчинено целому и все плывет, перетекает, плавится. Ощущается знойное дрожание воздуха полуденного солнца. Так и в жизни: чем больше красок, тем насыщеннее, разнообразнее жизнь. Дело важно, но все же не стоит за ним терять аромат и колорит своего проживания, отдаваясь с максимальным пылом своей работе. Извините, пожалуйста, за столь длинное высказывание, – улыбнулась Клара, играя серебряной ложечкой холеными, тонкими пальцами, – Мы имеем разные интересы, – кивнула она в сторону мужа, – но это не мешает нам жить дружно, понимая и разделяя увлечения друг друга. 

– Из последних моделей аэромобилей, я отдаю предпочтение фирме «Ждек». Компактная, весьма удобная машина с прекрасной отделкой в салоне. Компьютеризованное управление. Взлёт мягкий, почти бесшумный, плавный набор скорости и такое же плавное, точное снижение, заканчивающееся посадкой без единого толчка. Притом, замете, летит по самому верхнему уровню. Защищена автоматически разрывающимся парашютом, аварийными подвесками, выдвижным тамбуром и жалюзи при посадке на воду, в случае необходимости. Высший класс! Вот моё хобби.

– Я передам отцу, чтобы он обратил внимание на эту модель, – вежливо улыбаясь, произнес Марк.

– Могу отправить рекламный проспект, – охотно отозвался Николай, – Ваш отец не пожалеет о своей покупке.

– Я скажу отцу. Думаю, ему будет интересно, – кивнул головой Марк с почтительной улыбкой.   

Обед подошел к концу. Гости поблагодарили хозяйку и Хана отвела их в свою комнату, предложив посмотреть фильм, снятый ею. Марк и Сью сели на мягкие пуфики по разным концам комнаты, приготовившись к просмотру. Хана прикоснулась к экрану компьютера, переводя изображение на центр комнаты.

– Больше, меньше, – оглянулась она на друзей.

– Так хорошо, – в один голос согласились гости.

На экране появилось смеющееся лицо Ханы.

– Это я, Хана. Мне сегодня исполнилось двенадцать. Много? Мало? По-моему, достаточно. Пора начать, что к чему и зачем я появилась в этом странном, непростом, заманчивом мире. Если честно, мне совсем не хотелось здесь появляться. Я об этом подумала в первый раз, когда сильно заболела и мне стало очень плохо ночью. Как я теперь понимаю, это был кризис. Я открыла глаза. Мое тело горело огнем. Во рту пересохло. Мне не хотелось тревожить маму. У нее в это время возникли проблемы с поясницей и она, приняв лекарство, крепко спала. Неожиданно я увидела себя со стороны. Не понятно чьими глазами, Мое сознание, отделяясь, поплыло медленно вверх. Оно, по всей видимости, раздвоилось, одновременно наблюдая: в теле – за удаляющейся частью, а удаляющаяся часть – за телом. Это был мой первый опыт понимания: тело и мое сознание не одно и тоже. Сознание может обходиться без тела. Вопрос только насколько долго. 
               
Хана приостановила видео и, извинилась, сказав, что ей надо спуститься вниз и помочь маме, вышла из комнаты, бросив на ходу: «Развлекайтесь. Я скоро вернусь», – вышла из комнаты.
Марк, недолго думая, приблизился к Сью и стянул парик с ее головы. Сью замерла, посмотрела в глаза Марку и тихо, без раздражения произнесла:

– Я предполагал, что ты рано или поздно сделаешь это, но лучше бы не здесь и не сейчас.

– Хана знает про тебя? – глухо проговорил Марк, протягивая парик.

– Да. С самого начала.
Хумов взял парик из руки Марка, повертел в руках, словно раздумывая нужен ли он, затем подкинул вверх и, поймав, нахлобучил на голову.

– Не считаю себя преступником, проговорил он, в упор глядя в глаза Марку. Тот не выдержав взгляда, отвел глаза.

– Мне тоже не совсем понятно, – не отводя взгляд от окна, задумчиво проговорил Марк.

– Как ты догадался?

– Совсем случайно. Два дня назад. Твой портрет сорвало ветром. Я принес его домой, повесил над столом в моей комнате и неожиданно обнаружил сходство, но я подумал – ты его сестра, а сегодня за столом засомневался и решил проверить.

– Положено солидное вознаграждение, – скупо улыбнулся Хумов.

Марк встал, потер руки, провел ими по волосам, снова сел. Произнес не своим голосом:

– Да как ты такое могла подумать. Извини, мог?

– Констатировал факт. Не думаю, что между нами все может оставаться по-прежнему. Сегодня ночью, я должен исчезнуть. Позаботься, пожалуйста, о Хане. Ей будет тяжело перенести нашу дружбу при моем неожиданном исчезновении. 

– А зачем тебе, собственно исчезать? Ты боишься чего-то?

– Нет. Вовсе нет… но если ты меня рассекретил, где гарантия? Другой тоже сможет это сделать. За вознаграждение. Затея с переодеванием перестает работать.

  – не стоит волноваться. У меня это произошло совершенно случайно и только потому. что мы достаточно долго общались.

– Понимаю, понимаю. И все же не стоит испытывать судьбу. Не будем посвящать Хану о твоем разоблачении. Идея с переодевание принадлежит ей. Не стоит ее огорчать в неудаче замысла.

– А ты, я думаю, прав. Я же говорю – пусть все останется по-старому.

– Хорошо, – согласился Хумов, – пусть пока все останется по-старому. Надо осторожно подготовить Хану, пока есть время. И все же, прости меня Марк, мне придется в скором времени исчезнуть и, боюсь, навсегда.

– Что ты собираешься делать?

– Пока ума не приложу. Чувствую одно: время отдыха и приятного время провождения на исходе.

Когда Хана вернулась, она ничего, кроме некоторого, едва заметного отчуждения между друзьями не заметила, но это показалось ей естественным, так как лишний раз показывало их отношение к ней. Она хорошо понимала: она и только она является скрепляющим стержнем их любви и дружбы.



9
Молчание. Надо отдать должную дань этому замечательному, мудрому свойству, которому следует обучаться всю свою жизнь. Молчание гасит вспышку внезапного раздражения, гнева позволяя говорящему выплеснуть накопившийся отрицательный заряд энергии, не давая возможности затаить обиду по причине потухшего костра, в который не подбрасывают поленья. 

Антонина Михайловна набрала номер Милы. На экране появилось несколько растерянное, милое лицо.

– Здравствуйте, Мила. Вы меня помните? Извините за беспокойство. Я обещала помочь Вашей подруге…

– А…это вы. Я, уже перестала ждать. Нине чуть лучше и все же я за нее продолжаю беспокоиться. Вы, как в воду глядели. Сегодня как раз собираюсь ее навестить. Рассказала ей про наш разговор. Она горит нетерпением встретиться с вами.   

– Отлично! И я сегодня свободна. Вернее, у меня продолжительный отпуск. Мне бы хотелось его провести где-нибудь в достаточно тихом месте.

– Княжеское и есть то самое тихое место.

– Тогда собираю сумку и в путь?

– Я за вами заеду. Куда прикажете?

– Стеллу напротив главного вокзала знаете? Ой, что это я? Кто ее не знает. Во сколько вы можете там быть?

– Через три часа устроит?

– Вполне. До встречи, Мила!

– До встречи. Антонина Михайловна.

– Договорились. Буду ждать. И зовите меня просто Антонина.

– Ах, да. Вы же просили об этом. Хорошо. Антонина, постарайтесь не опаздывать.

– Что вы, дорогая, ни в коем случае.

После этого разговора, Антонина Михайловна одела шляпку, взяла за ручку большую сумку, даже слишком большую и вышла из квартиры, закрыв пластиковой картой замокю Спустившись на лифте вниз, она подошла к консьержке, передала ей пластиковую карту и два конверта, сказав, что один следует передать хозяйке Мэри, а другой девушке по имени Хана.

– Вы съезжаете? – безразличным тоном проговорила женщина, не отрывая от компьютера глаз.
– Да. Но возможно еще вернусь. В конверте для Мэри оплаченные счета.

– Счастливого пути. – оторвала, наконец, женщина глаза от компьютера и Антонина увидела на ее лице вежливую, профессиональную улыбку, а в карих глазах мелькнул веселый огонек, но тут же пропал. Глаза с темной радужной оболочкой снова стали холодными, невидящими, погруженными в свой мир, мир иллюзий очередной игры? Скорее всего. Так особо срочных дел не предполагалось.

Антонина подошла к стеле. Неподалёку стоял совсем юный парнишка, прячущий за спиной скромный букет, нервно вертя головой в разные стороны. Та, которой предназначались цветы видно изрядно опаздывала. Заметив взгляд Антонины, парнишка вяло улыбнулся, для порядка с минуту переминался с ноги на ногу, затем тяжело вздохнув, медленно пошел в другую сторону от вокзала. Антонина, услышав сигнал, поднесла к уху видеофон. Мила просила ее подойти к машине, которая припаркована на десятом уровне, секции № 1557, извиняющим голосом добавила. Что в это время запрещено останавливаться вокруг стелы. Антонина поблагодарила и сказала, что она уже идет к машине.  Перейдя улицу, Антонина снова обратила внимание на мальчишку. Тот запихивал букет в мусорный бак, предварительно обрывая головки с некоторым остервенением. Из его глаз капали слезы. «Слабый пошел человек. Нервный, нетерпеливый, но и умеющий», – подумал Хумов, почему-то испытывая жалость к этому подросткового вида пареньку. Ему и себя захотелось пожалеть. Решив срочно уехать, Хумов понимал насколько тяжело ему будет без Ханы. На сердце впервые было неспокойно, несмотря на применение методики по переключению сознания на новый вид деятельности, направленной на помощь подруге Милы. Слово надо сдерживать.

Антонина, запретив себе думать о Хане, поднималась на десятый уровень огромной платной стоянки. Определив направление номеров, она пошла мимо стоящих ровными рядами машин разного цвета, разной стоимости, разного размера. Мила уже махала ей рукой, крикнув: «Антонина! Сюда, сюда!» Антонина еще издали заметила произошедшие перемены в ней. Сегодня это была совсем молоденькая девочка, почти подросток, без грамма косметики. Распущенные волосы бело-синими прядями, волной ложились на хрупкие плечики. Голубая юбка чуть ниже колен и белая кофточка очень ей шли. На ногах были мягкие тапочки голубого цвета с белой отделкой. Мила, радостно поприветствовав, предложила занять место рядом с ней, на что Антонина мягко отказалась, сославшись на желание немного расслабиться перед встречей с Ниной. Между тем машина покидала гараж и механический голос пожелал им доброго пути. ыми, розовыми, желтыми и белыми цветами. Антураж вместе с домом странным образом производил кукольное впечатление, если представить вид сверху, но и без этого представления картина вызывала ощущение детской незащищенности. Остановившись перед дверьми, Мила произнесла, устремив взгляд в видеокамеру: – Рол, мы пришли навестить хозяйку.

– Приветствую вас. Нина вас ждет в спортивном зале. Проходите, пожалуйся.

– Спасибо! – любезно поблагодарила Мила, и они вошли в небольшую прихожею освещаемую большим окном, расположенным над входной дверью. На стенке слева была изображена планета Марс и летящей к ней космический корабль под названием «Смелый». Изображение было забрызгано красящим веществом, вызывая ассоциацию детских боев, пулявших водяной краской. Мила улыбнулась, глядя на Антонину и, махнув рукой. Пригласила, следовать за ней. Они спустились по пластиковым ступенькам в полуподвальное помещение, где располагался спортивный зал и увидели Нину, которая тут же отошла от тренажера и поспешила к ним. В легкой розовой кофточке и коротких белых шортах. С распущенными до плеч белокурыми волосами, голубыми глазами, серьезными с тенью трагичности и туманной глубины, она казалась девочкой неожиданно быстро повзрослевшей и от этого несоответствия детскости и взрослости, вызывала, если не жалость, то щемящее сердце сочувствия у человека, обладающего эмпатией.

– Спасибо, Мила! Рада видеть. Я вас ждала.

– Это Антонина Михайловна, – представила Мила гостью.

– Очень приятно. Нина. – Голос у нее оказался грудным, неожиданно по-женски мягким, глубоким.

Нина пригласила гостей отобедать, и они прошли в просторное помещение с белыми стенками, полом, потолком, мебелью. В центре на круглом столе стояла приготовленная еда. Робот придирчиво осматривающий сервировку, приветливо поздоровался, пригласил занять места. Перед Антониной оказалась пиала со слегка желтоватой маслянистой жидкостью, в которой плавали мелкие кусочки овощей. Нина подняла удивленные глаза на Верону. Та невозмутимо сообщила о вкусовых предпочтениях гостьи, о которых узнала, обратившись за советом к большому компьютеру Ролу, обслуживающему дом. Ничего не поделаешь. Искусственный интеллект работал согласно заложенной программе.  Девушки предпочли не вдаваться в подробности разъясняющие столь странное пристрастие к еде, сочтя подобные