Сыны Всевышнего. Глава 42

Глава 42. Ключик золотой


По пустынному, словно вымершему переулку, в котором жил Мюнцер, Роман вышел на улицу, ведущую к метро. Обычно он ходил, свободно расправив плечи, уверенной пружинящей походкой и прожигал взглядом своих непроницаемо-чёрных глаз тех беспечных прохожих, которые имели неосторожность на него взглянуть. Сейчас, потупив очи долу, он шёл так медленно, что имел возможность рассмотреть каждую трещинку на асфальте. Мимо проносились машины, взметая пыль и свалявшийся комками тополиный пух. После двух часов напряжённого вчитывания в мелкие точки и чёрточки ивритских огласовок солнечный свет больно резал глаза.

Расставшись накануне с боссом, Роман, как по волшебству, сразу перестал думать обо всём, что случилось в тот день в конторе. Руднев, похоже, что-то выключил в его мозгу, и он был теперь неспособен сосредоточиться ни на чём серьёзном. Например, сегодня он очень тепло пообщался с Мюнцером, который неожиданно оставил свои инквизиторские замашки и сразу превратился в бесконечно интересного, умного собеседника, от которого просто невозможно было оторваться. Но Исаак Израилевич, словно почувствовав его состояние, ни словом не обмолвился о том, что произошло на прошлом занятии, за что Роман был несказанно ему благодарен.

Он так и дошёл бы до дома, пребывая в состоянии лёгкой, и чем-то даже приятной прострации, как вдруг что-то знакомое мелькнуло в толпе… Боже мой, неужели Бергер? Который по легенде до осени якобы для него недоступен? Ну, сейчас разберёмся… У кого – рыбка золотая, а у кого – ключик. Не пришла ли пора выяснить, как этот Ключик работает? Да и воспользоваться уже, наконец! Грех такими подарками разбрасываться! И, слегка усмехнувшись, поскольку припомнил вдруг рудневское высказывание насчёт «блондина, который украл его покой», Роман ринулся Бергеру наперерез.

Кирилл до того был поглощён разговором с каким-то неизвестным парнем – то ли китайцем, то ли корейцем (в таких тонкостях Роман не разбирался) – что по обыкновению не видел ничего вокруг. Роман просто встал у него на пути и подождал, пока Бергер врежется в него с налёту и начнёт извиняться, медленно соображая, кого же это он только что чуть не сшиб с ног. Роман, тем временем, молниеносно, используя своё преимущество внезапного нападения, просканировал бергеровского спутника. «Спортсмен? Странная компания для ботаника»…

– Познакомься, это Алексей, мой друг, – лепетал в это время Бергер, – Алексей, это Роман, мой одноклассник…

Значит, он – друг, а я – одноклассник? Ох, и доиграешься ты, Бергер!..

– Давно ты в Москве? – не давая Кириллу опомниться, начал допрашивать Роман. (С китайцем потом разберёмся).

– Да нет. Недавно… – Бергер растерялся немного под его напором. Хлопает своими честными глазами. А китаец глядит безо всякого выражения. Как будто облака сквозь него созерцает.

– Где был?

Тут Бергер самым нахальным образом заулыбался:

– Где был, там меня нет.

Роман настолько очевидно пришёл в бешенство от этого ответа, что Бергер изменился в лице и поспешно предложил:

– Ром, давай, пешком прогуляемся, а потом в трамвай сядем? Ты ведь сейчас домой? – Не давая Роману ответить, он повернулся к «китайцу» и, прижимая руку к сердцу, душевно с ним попрощался, выражая надежду на скорую встречу. Тот с абсолютно непроницаемым лицом вежливо поклонился и исчез в толпе, которая нескончаемым потоком вливалась в двери метрополитена. С укором взглянув на слегка пристыженного Романа, Кирилл взял его за руку и потащил за собой прочь от метро.

А он загорел. Не сильно, правда. И волосы выгорели. Где-то на свежем воздухе ты время проводил, Бергер.

– Некрасиво ты, Кир, поступил. Уехал. Ни слова не сказал. А ведь мы с тобой компаньоны. Ты же понимаешь, как я жду твоего рассказа о нашем совместном предприятии…

Кирилл почему-то остановился. Глядит на него, щурясь от солнца, которое светит ему прямо в глаза. Закрывается от слепящего света рукой.

– Вообще-то, я хотел позвонить тебе перед отъездом, – подозрительно сухо начал он. – Беспокоился, знаешь, как ты там, после таких приключений…

Замолчал. Рассматривает. На мне узоров нет, дорогой!

– Так чего ж не позвонил?

– А ты обложил меня матом – я не преувеличиваю! – и велел мне убираться из твоей жизни навсегда. Что-то в этом роде… Я, разумеется, не стал навязываться …

Так вот оно что! Верю. Настроение тогда было ни к чёрту. А ты, значит, обиделся!

– Кир, да я об этом даже не подозревал! Честно! Но я готов извиниться за того придурка, который позволил себе такую грубость в твой адрес. Я думаю, он был несколько не в себе, если ты понимаешь…

– А когда ты бываешь «в себе»? Ты всегда «вне себя», – махнул рукой Бергер, смерил его презрительным взглядом и пошёл в сторону видневшейся вдалеке трамвайной остановки.

Бедный мальчик! Оскорбили в лучших чувствах! Надо как-то затушевать это неприятное впечатление. Но сначала надо догнать…

– Бергер, ты мороженое любишь?

Улыбается.

– Может быть.

– Да я точно знаю, что ты до безумия любишь сладкое. Пойдём ко мне! Я тебя угощу. Если хочешь, мы по дороге ещё и торт купим – самый большой и самый вкусный! Заодно и поговорим о моём сложном и противоречивом внутреннем мире.

– Ты думаешь так дёшево меня купить?

– Так назови свою цену. Я торговаться не стану.

– Разоришься, Шойфет. По миру пойдёшь.

– У тебя неверные представления о моей кредитоспособности.

– Это ты сейчас о чём? О своём духовном потенциале или о своём с Рудневым бизнесе?

Так. Куда-то не в ту сторону разговор уклонился. Ни к чему тебе, Бергер, такими недетскими вопросами голову себе забивать.

– Кирюш, ты от темы-то не уходи… Мои извинения приняты?

Вздыхает.

– Приняты.

Тут кстати трамвай подошёл – совершенно пустой. Тихо позванивая, медленно покатился по рельсам. В лето. В обласканный солнцем город –  погружённый в грёзы, перебирающий горячие золотые лучи, как ребёнок – разноцветные камешки на морском берегу.

– Кир, а почему ты согласился на эту авантюру?

Отвечает крайне неохотно:

– Я же пытался тебя отговорить.

– Это я понял. А согласился-то ты почему?

– Ну не бросать же тебя в такой ситуации! Я же знал, что ты всё равно это сделаешь – со мной или без меня…

– Пожалел, значит?

– Слушай, Шойфет, ну что ты пристал! Ну, согласился и согласился! Ты ведь не это хочешь узнать! Спрашивай уж прямо: где у меня кнопка, чтоб в следующий раз время на уговоры не тратить!

– Хорошо… Так где у тебя кнопка?

Слава Богу! Оттаял, кажется. Развеселился…

– Попало тебе – от Аверина?

Головой мотает.

– Н-нет…

– Что, даже не пожурили?

– Даже не пожурили…

Замолчал. В воспоминания свои погрузился.

– Так. А где же ты всё-таки был?

Краснеет. Неужто такой страшный секрет?

– Мы с Николаем Николаевичем в монастырь ездили.

– В монастырь?!

Хм… Неожиданно. Мысли всякие дурацкие сразу  в голову лезут.

– Зачем?

– Ну зачем в монастырь ездят!

– Откуда я знаю?

– Ну не знаешь и не надо.

Ладно. Похоже, рассказывать об этом он сейчас не расположен. Что ж – проявим деликатность, давить не станем.

– Вы что же – целый месяц там были?

– Да.

Занервничал. Да успокойся ты, Бергер! Не стану я тебя пытать! Пока…

– Постой. А родители? Они вот так запросто тебя с незнакомыми дяденьками отпустили?

Усмехается. Плечами пожимает.

– О! Это отдельная история! Мой старший брат в этом году закончил семинарию и поступает в Духовную академию. Священником хочет стать. А Аверин с Радзинским там преподают. Меня с ними без разговоров отпускают. Хоть на край света.

– Погоди. Ну, Аверин, понятное дело, историю преподаёт. А Викентий Сигизмундович?

– Он же филолог. Тоже, кстати, доктор наук. Он древние языки преподаёт.

– А конкретнее?

Хотя всё и так уже ясно. Если я сейчас услышу «древнееврейский», разнесу этот трамвай вдребезги.

– Древнееврейский. И не надо так злиться! Он не смог бы тебе уроки давать. Он очень занят. Николай Николаевич так сказал. И ты же сам хотел с Ливановым заниматься!

– Так ты и о моих занятиях всё знаешь!

– Конечно. Наслышан о твоих успехах.

– Чудесно. Что ж я-то ни о чём не наслышан?!

– Может, потому, что ты ничем кроме себя не интересуешься?

Осторожно так спрашивает. Щас как дам в зубы! Умник… Похоже, услышал. Обиделся.

– Ладно. Проехали. А Ливанов – дай угадаю – ученик Радзинского.

– Точно. Викентий Сигизмундович тогда в ИСАА преподавал и, как он говорит, «поймал Ливанова за шиворот».

– Как это?

– Он шёл за ним следом, а Ливанов задумался и чуть в открытый люк не шагнул. Радзинский едва успел его за шиворот схватить. Правда, он на пару месяцев раньше его приметил. Ливанов был тогда на первом курсе – семнадцать лет ему было, он сам говорил – и стал ходить к Радзинскому на семинар. Очень любознательный был. А семинар был для третьего курса. Но Викентий Сигизмундович прогонять его не стал. Сделал вид, что не заметил. Но запомнил.

Как же всё интересно-то… Приметил, завлёк… А для чего? А ещё говорили, что каждый приходит к ним сам…

– А что у тебя за дела с эти китайцем?

– Он не китаец, он русский.

– Ну, я тогда тоже русский.

– А я и не спорю!

– Ох, Бергер… Так на какую же тему вы дружите с этим русским китайцем?

– На тему здорового образа жизни для ботаников.

– Самокритично.

– Николай Николаевич сказал, что я слишком хлипкий. И ещё одно такое приключение меня добьёт. Велел заниматься. Познакомил с Алексеем. Может достаточно меня допрашивать?

– Вообще-то техника ведения допроса предполагает в таких случаях усиление давления на подследственного с целью окончательно сломить его волю и вытянуть из него побольше. И потом – ты так интересно рассказываешь! Слушал бы тебя и слушал… Но мы действительно уклонились от темы. А то ведь опять пропадёшь на целый месяц, знаю я тебя, и я рискую остаться без важной информации. Поэтому вернёмся к нашим хм… овечкам. Пока я не забыл. Ты надписи-то успел тогда прочитать на диске?

– Только одну успел. И то только потому, что она уже знакомой оказалась.

– Знакомой?

– Ну да. Это цитата была. Из «Шир хаширим» (1).


1 «Песнь Песней» – (древнеевр.). Название одной из библейских книг.


– Интересно. И что же это было?

– «Ани йешена велибби эр» (2). Дай тетрадь…


2 «Я сплю, а сердце моё бодрствует» – (древнеевр.). Песнь Песней 5, 2.


Карябает скорописью прямо на обложке. Ох, и разозлится же Мюнцер!..

– Постой, я сам… «Я сплю, а сердце моё…»

– Пробудилось. Или бодрствует. Ур – это пробуждаться…

– Почему женский род?

– Вот только не говори, что ты «Песнь песней» не читал!

Ну, не читал я. Чего сразу за голову хвататься, как будто я кастрюлю на плите забыл, или ключ от дома потерял?

– Держи, чернокнижник!

Так, интересно. Библия. Синодальный перевод. Почему синодальный? Надо будет потом спросить, что это за зверь такой…

– Читай-читай! Она небольшая…

И, правда, несколько страничек всего.

Хм… Неожиданно. Нетривиально так для канонического текста. В голове лёгкий звон, как будто само пространство и время изменились. Словно в другой мир окунулся и сразу вынырнул. И не узнаёшь ничего вокруг. Бергер так обычно смотрит, когда от книги его отрываешь: как через стекло на тебя глядит…

А в трамвай так никто и не зашёл. Как будто он заколдован.

– Э-э-эм… Честно говоря, не знаю, что и сказать… Как-то всё это… далеко от духовности…

– Рот закрой.

Хорошо. Уже закрыл. Чего так нервничать? Господи, как же он на Аверина стал похож! Просто одно лицо! А взглядом так и пришпиливает – чувствуешь себя бабочкой, которую булавкой проткнули.

– Почти вся любовная лирика Востока – это метафора. Духовных исканий. Возлюбленный – это Бог. И все перипетии духовного пути имеют соответствующие, скажем так, романтические аналогии. Но для тебя это – пустой звук. Насколько я понимаю…

– Ну, если так…

– Нам пора выходить.

И точно – приехали.