Ермолка рассказы 10

                10



Нюрка с Матрёной лузгали семечки, дед Ермолка смолил махорку. Закончив с самокруткой, Ермолка спросил:
–  Нинки чего-то давно не видать.
– В больнице она, в райцентре, – сказала Нюрка.
– Чего это с ней приключилось? На вид баба ещё хоть куда.
– На вид мы все хоть куда, а на деле,  что ни тронь, всё болит.
– Тебя ещё коромыслом не ухайдакаешь, – заметил Ермолка.
– Тебе лишь бы посмеяться, – удивительно спокойно отреагировала Нюрка.
– Язык без костей, – поддакнула Матрёна.
– Так, что с ней приключилось?
– Какие-то боли в грудях появились, ничего делать не может, даже дышать тяжело. Бабы меж собой решили, что у ней «грудная жаба» проявилась.
– Если бабы так решили, то это, конечно, сурьёзно, бабы просто так не скажут. А если рассуждать, то она дома сиднем сидит, вокруг себя болото развела, а в болоте только жабы и водятся. В клуб  на танцы почаще бегала бы, глядишь и рассосалась  вся хворь.
– Тебе бы, Ермолка, только обхаять человека, – сказала Матрёна.
– «Жаба» – это болезнь ещё та. С ей аккуратно надо, а то всякое приключиться может.
– Что такое может приключиться? – поинтересовалась Нюрка.
– Случай был,  мужик жил в соседней деревне, Иван Жилин, – начал Ермолка, – жил себе и жил. Жена у него Люська была, баба справная и в работе, и дома. Всё у них было хорошо, да только лет через десять стало с мужиком твориться неладное. Бывало, Ванька выпьет с мужиками, да работает, а теперь перестал. Только стакан примет, так сразу работу бросает, сядет и сидит, мечтает. Потом и не только после водки, бабу какую увидит нарядную, так тоже сразу бросает работу, садится и мечтает. Всё думает об чём-то и думает.
– Об чём думает? – спросила Нюрка.
– Как об чём? Ну ты и спросишь, об чём? Об ромашках на лугу, да об васильках на поле! Об чём? Думает он, как скорей с посевной справиться, да уборочную в срок провести. Чтобы в сенокос погода постояла. А ты об чём подумала?
– Про копну сена и я думала, а об уборочной нет, – сказала Нюрка, покраснела и отвернулась.
– Кому, что. Я ей про болезню, а у ей мысли про сеновал.
– Ладно. Чего там дальше приключилось?
– А чего? Бабы так же посудачили и решили, что у него «жаба» завелась, но не просто какая-нибудь, а умственная.
– Чего, и такие бывают? – спросила Матрёна.
– Раз бабы порешили, значит, бывают. Люська отправила Ивана в больницу, чтобы другие мужики не заразились. Приехал Иван через три дня. Говорит:
– Анализы всякие сдавал, молотком по коленке стучали, в глаза заглядывали, что-то ещё проверяли, но нашли-таки. Говорит, что болезня это редкая, называется – несовместимость ума с телом.
– Это ещё, как? – спросила Нюрка.
– А вот, как хочешь, так и думай, только, что ум решит, тело исполнять не желает. Вроде, как голова с руками разругались, будто, сто грамм водки не поделили, и договориться не могут, каждый сам по себе. 
Бабы сразу и вынесли своё решение: между умом и телом и поселилась эта самая «жаба». И не даёт им ни какой жизни. Тут одно из двух: или ума лишнего собралось много, из головы так и прёт, или тело скукожилось, не поспевает угнаться за мыслёй.
И врачи сказали, что эту самую «жабу» ничем из организма не выколупаешь. Ни таблетками, ни уколами, даже клизма не поможет, только на курорте можно вытравить эту болезню из нутра.
Ну, раз такое дело, то снарядили Ивана на курорт, благо, что путёвку сразу дали, в профсоюзе смотрят – путёвка горит, и чтобы не истлела совсем, отдали первому нуждающемуся. Приехал Иван через три недели с этого самого курорта совсем другим человеком. Каким был раньше, таким и стал, даже ещё шустрей,  помог, значит, курорт. Все вокруг довольны, только у Люськи, бабы его,  появилось  сомнение. Стал Ванька её по ночам  Манькой называть. Думала, Люська, думала, да догадалась,  отчего  это муж её перекрестил. Зло её взяло такое, что решилась она проучить своего суженого. Взяла она большие ножницы, что баранов стригут, да нацелилась на Ванькино «хозяйство». Тот спросонья ничего понять не может, а когда понял, что дело сурьёзное, то «пустил» слезу. Раскаялся и всё рассказал, как заблудовал в этом самом курорте, что тебе кот мартовский.  Как две недели  он с Манькой из областного центра лечил свою несовместимость. У ней своя такая же болезнь имелась и ей тоже помогло.
Скрепя сердцем, простила Люська мужа, да только с того дня Иван стал спать с открытыми глазами. Беда не приходит одна, перестал Ванька быть мужиком, стал бесполезным для баб. Неделя проходит, другая, Люська уже злиться стала такому коварству, да, что делать? Видит, что не специально Ванька отравляет ей жизню. Отправила она опять мужика в больницу. Через три дня Иван приехал из больницы и говорит, что врачи сказали, будто болезнь расширилась и стала несовместимость ума, тела и нервов. Будто бы весь организм поскандалил сам с собой и разбежался по своим углам. Только Ванька-то знал, что не разругался организм, а с испугу такое приключилось. А ещё врачи сказали, что не помогут ни таблетки, ни уколы, ни клизмы, а лечиться надо только на курорте.
Про курорт Люська и слушать не захотела. Порешила: и так с мужика толку нет, а после курорта нужно «хозяйство» отрезать, тоже толку не будет, зачем тогда тратиться за зря. Пусть уж тут болтается, хоть навоз у скотины убирает.
Ванька  поделился своим горем с мужиками, те ему посоветовали сходить к бабке Морозихе, она младенцев от испуга лечит. Только на неё и надёжа. Делать нечего, пошёл Иван к Морозихе, выложил ей всё, как на исповеди.
– Помогу я тебе, – сказала бабка, – пусть ты уже и не дитя, но раз с женой ничего не выходит, вроде, как и не взрослый. Может  с первого раза получится, а нет, так со второго – точно выйдет. Завтра придёшь вечером, принесёшь чистое полотенце, да пять рублей денег.
Пришёл Иван, как договорились. Бабка шептала, брызгала водой, а потом заставила выпить полстакана заговоренной воды. Вода, как вода, только какой-то травкой припахивает, да немного тройным одеколоном отдаёт. Потом опять долго шептала, вытерла лицо мужика своим подолом и сказала:
– Должно помочь. Если не поможет, то завтра повторим, принесёшь ещё пятёрку.
Ночью Ванька вытворял такое, что Люська только диву давалась. Утром она была такая довольная, что ещё дала пятёрку для бабки, значит, явить свою бабскую благодарность. Иван забежал в магазин, купил платок в подарок, конфет, бутылку Кагора и побежал к Морозихе. Бабка была довольна подарками, но взяла и деньги.
А через день Иван пропал вместе с чемоданом, и больше никто его не видел.  С автостанции со знакомым передал Люське чтобы его не искала, он уехал насовсем в областной центр к брату. Только Люська знала, что Манька живёт в том городе. С тех пор Люська одна бедствует. Баба она видная, да кто же с ней станет жить, если она, чуть, что, сразу за ножницы.
– К чему ты это рассказал? – спросила Нюрка.
– К тому, что «жаба» бывает у каждого своя, и лечить её надо по-разному.
– Это как же?
–  Индивидуально. Главное чтобы совместимость ума и тела не потерялась, тогда твой Никита никогда не убежит к Маньке.
– Это к какой ещё Маньке? – растерялась Нюрка.
– С которой он на курорте лечился, – усмехнулся Ермолка.
– Да он никогда на курортах и не был! Из деревни только и уезжал, что на войну!
– А ты поспрашивай, поспрашивай, – сказал Ермолка, закручивая махорку.
– Ага, у него спросишь, вмиг поленом получишь вдоль хребта, – растерялась Нюрка.
– Да, брешет он, не видишь тебя злит, – сказала Матрёна.
– Скребёт кот на свой хребёт, – улыбнулась Нюрка, увидела, что Ермолка тоже посмеивается.
Через полчаса на автобусе из города приехала Нина. Она рассказала своим подружкам, что её «грудная жаба» оказалась невралгией.
– Какие лекарства выписали? – спросила Нюрка.
– Выписали какие-то таблетки. Только посоветовали  на курорт ехать, там лучше поможет.
Нюрка с Матрёной переглянулись, но ничего не сказали, только покачали головами.
– А чего? Конечно, поезжай на курорт, – сказал Ермолка, – кабы, хуже не стало, а то погода  нынче   нестабильная.