Из моей книги Полководец Соня- любовь ближе к 60ти

Фрагмент из моего романа "ПОЛКОВОДЕЦ СОНЯ, или В ПОИСКАХ ЗЕМЛИ ОБЕТОВАННОЙ" © - ЛЮБОВЬ, когда сильно за 50...
   И так бывает! было!! есть!!! это, что называется, "из жизни" - отданные мною моей героине эпизоды нашего пребывания на Кипре вместе с любимым и любящим мужем, когда мне было под 60 (героине я чуть уменьшила возраст :) )
 
  Книга "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной" вышла в 2009-м году с большим предисловием Льва Аннинского.
   Книга была номинирована на несколько литературных премий.
 
   Так как бумажные книги все распроданы, то я разместила роман "Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной" в электронном виде для бесплатного скачивания ТУТ:
      https://yadi.sk/d/YID9yQZTX54tA 

   НИЖЕ ФРАГМЕНТ 

   КОГДА ВАМ ПОД 60, ЛЮБОВЬ БЫВАЕТ НЕ МЕНЕЕ СИЛЬНОЙ, ЧЕМ В ЮНОСТИ


   "Кипр… Кипр… будто пузырьки в бокале с шампанским лопаются.

   — Ты красивее всех, — Соня гладит Осю по закрытым глазам, спускается к шее, ведёт пальцем по груди к пупку и ниже.
   Развесистая кипрская пальма прячет их от нескромных взглядов.
   — У тебя дурной вкус. Я толстый.
   — Ты не толстый. Ты большой.
   — Я лысый.
   — У тебя восхитительный череп!
   — Я волосатый.
   — Ты мужественный, как первобытный мужчина. Не какая-то безволосая лягушка…
   — У меня зубы вставные.
   — У меня тоже. Это сближает.
   — Мои глаза уже хуже видят.
   — Зато не видишь моих морщинок…
   — У тебя нет морщинок. Ты у меня молодая! На тебя мужики заглядываются. Это ты красивее всех!
   — У тебя дурной вкус. Я толстая.
   — Ты аппетитная.
   — У меня целлюлит на бёдрах.
   — Это соблазнительные ямочки.
   — У меня слишком большая грудь.
   — Грудь слишком большой не бывает. Бывает грудь и её отсутствие. У тебя грудь.
   — Я буйная.
   — Ты живая.
   — Я ворчу на тебя временами.
   — Ничего. Я стал глуховат. Я тебя не слышу.
   — Добрый ты.
   — Потому что не слышу?
   — Потому что говоришь это.
   — Я че-е-естный!
   — Вот пойдём плавать — утоплю!
   — И ты добрая…

   Оба смеются. «Так не бывает, — в который раз благодарно удивляется Соня, — чтобы после почти тридцати лет совместной жизни мужчина хотел всё время прикасаться к женщине и говорить нежности»...

   — Вообще-то я ещё ничего, — довольно оценивает Соня своё отражение в витрине бара.
   — Ты выглядишь на все сто! — подтверждает Ося.
   — Лучше б на тридцать… Впрочем, кто мне даст пятьдесят пять?
   — Если кто и даст, мы не возьмём! И сами никому не признаемся.
   — Ну почему же? — кокетничает Соня. – Мне очень даже приятно, когда я называю свой возраст, а мне не верят, изумляются…
   — Тогда давай станем говорить, что тебе восемьдесят. Удивятся ещё больше — и тебе будет ещё приятнее!
   — Вредный ты, — деланно сникает Соня.
   — Я не вредный. Я полезный! — Ося строит морду верной собаки, сложив у груди руки, как лапы пёс, который «служит».
   
   Оба прыскают смехом. Они не могут долго оставаться серьёзными, когда вдвоём.

   Засыпая, они отодвигались друг от друга на широкой кровати — жарко. Но просыпались всегда в обнимку – сонино лицо тонуло в седых зарослях осиной груди или в складках его горячего живота, а длинные «горильи» руки Оси крепко обхватывали её большими ладонями, будто он баюкал, баюкал своё дитя, да так и заснул, придерживая её и ногами, как руками, — чтоб не укатилась. В такой «колыбельке» очень уютно.

   — Мавпочка моя, — бормочет сонно Ося, который в частых командировках на шахты Донбасса выучил украинский и употреблял иногда словечки, напоминающие Соне детство. — Мавпочка…

   Соня в самом деле чувствовала себя обезьянней деткой в руках взрослого заботливого обезьяна. Не хотелось ни о чём думать и говорить, а только вот так покоиться в бессловесном безмыслии. Вместо мыслей и слов — ощущение доброты и надёжности мира, сосредоточенного в лапах её обезьяна.
   
   — Да, — шепчет Соня. — Да…

   В этом «да» — и покорность, и доверие, и любовь, и благодарность с нежностью, и согласие быть его «мавпочкой».

   Несмотря на то, что Ося младше, Соня часто кажется себе девочкой рядом с ним — молодой своевольной женой при стареющем муже, а то и чуть ли не любимицей-дочкой при большом умном папе.

   Ося балует её, потакает прихотям и даже подчас провоцирует их, получая удовольствие от её радости.
   «Возможно, это потому, — думает Соня, — что у него никогда не было своих детей, а человеку нужно кого-то баловать, чувствовать себя рядом с кем-то сильным, великодушным. Но скорее всего он просто вообще хороший».
   Он ни разу не дал повода усомниться в этом. Как же ей повезло!

   Они просыпались, когда солнце вовсю заливало комнату-каюту, подбираясь к широкой кровати с голубыми, как море, простынями. А само море призывно шумело под распахнутым балконом.
   Неспешно завтракали в беседке на берегу, кормили шнырявших под столами котов, лениво разговаривали и курили, слушая рокот прибоя и любуясь нависшими над морем деревьями, обвитыми невообразимыми красными, жёлтыми, сиреневыми, оранжевыми и даже совершенно неправдоподобными синими цветами.

   Коты — это отдельная песня! Они охотились на туристов. Расслабленные туристы — лёгкая добыча: завидев котов, тут же понимали, что следует делать. А следовало делиться с котами мясной частью завтрака. Тому, кто это не сразу понимал, коты бесцеремонно напоминали об его обязанностях: похлопывали лапой по ноге или забирались на подлокотник кресла и совершенно по-человечьи толкали в плечо — эй, мол, что это ты такой забывчивый?!
   Даже когда коты тяжелели от избыточной кормёжки, они продолжали воспитывать туристов, не щадя живота своего, — видно, по мнению котов, всегда надо держать людей «в рабочей форме».
   Соня и Ося с удовольствием наблюдали за осмысленными действиями котов и задерживались иногда после завтрака, досматривая утреннюю «пьеску». Потом возвращались в номер, обстоятельно собирали сумку, напоминая друг другу не забыть виноград, унесённый вчера с ужина, и особенный кипрский бренди, многочисленные сорта которого они закупили в первый же вечер и каждый день дегустировали новый сорт, забираясь подальше от людей, чтоб пёстрые туристы и видеоряды современных построек не нарушали спокойного величия скалистых берегов...

   ...Море было пустынным, время переставало существовать, — и они погружались в вечность, становясь её частью.
   
   Можно сбросить одежды, остаться в «ничём» и ощущать себя то богами, рождёнными из пены прибоя, то морскими черепахами, выползшими на берег, то спустившимися к морю жителями белеющего на склонах цветущей горы древнего города, развалины которого оживали в воображении, наполнялись шумом виноградных и масляных давилен, тонким свистом гончарных кругов, музыкой цитр, криками торговцев рыбой. Вряд ли у жителей этого белого города были купальники, и, конечно, они тоже сбрасывали туники перед тем, как войти в море.
   
   — Мы как древние греки, — восторженно говорила Соня.
   — Очень древние, — грустно соглашался Ося.

   Среди дня Ося заказывал в соседней таверне «лямб чоп» — жареного барашка на огромном блюде под грудой картошки с овощами — и приносил под пальму. В одиночку съесть это невозможно. Брали одну порцию на двоих. Долго и со вкусом ели, опять запивая всё это бренди. Лёгкость внутри и воспарение духа!

   — Интересно, отчего так? После первых трёх рюмок под вкусную еду с хорошим сотрапезником так и тянет сказать: «Я тебя люблю!»
   — Потому что рот на минуту освобождается! — глубокомысленно отвечает Ося.
   И опять оба смеются.

   Снова плавали. И потом дремали то под пальмой, то под оливой, то под гигантским фикусом.
   Соня не знала, что бывают такие огромные фикусы: высоченный, ствол обхватом в полметра, толстые раскидистые ветви. Не чета её московскому фикусу на подоконнике. Под её фикусом мог спрятаться только кот. А под этим — стая львов!
   Но сейчас под ним лежат Соня с Осей.

   Ося напевает песню Джо Дассена: «Если б не было тебя, то не стал бы я самим собой»…
   Он пел о любви, которая не драма и тем более не трагедия. Он пел о любви, которая даёт силы и защищает.

   Соня прижимается к Осе — и зелёные кроны смыкаются над ними.

   — Мне ужасно нравится жить! Даже больше, чем в молодости, — говорит прочувствованно Соня. — Совсем не наскучило!
   — Привыкла, — снижает её пафос Ося.
   — Как раз-таки нет. Каждая минутка — как плод другого вкуса.
   — А пузо не треснет?
   — Нет, — мотает головой Соня. — И ты мне почему-то не наскучил, хоть ты и вредный.
   — Я поле-е-езный, — традиционно отвечает Ося.

   Соня глядит сквозь мясистые листья фикуса на солнечную синеву неба с морем. Она по-прежнему так много всего хочет! Если б явился волшебник и предложил исполнить хотя бы семь… нет, десять желаний!
   
   Она стала обдумывать, какие желания загадала бы. Набралось штук сорок. И все — главные.
   
   Соня хотела, чтоб она и её любимые жили долго и счастливо, а если случится болеть, то пусть недуги не мешают наслаждаться полнотой жизни. Хотела много путешествовать. И ещё много-много раз — до глубокой старости и даже в глубокой старости! — сидеть с друзьями за шашлыком с коньяком, глядя на красивую природу, беседовать о вечном и не быть друзьям скучной, и они чтоб не были скучны ей. И хотела успеть побыть с Осей старичками, которые идут и разговаривают, взявшись за руки, в пене прибоя по песчаному берегу под закатным солнцем с чувством хорошо прожитой жизни и с любопытством к завтрашнему дню. И хотела, чтобы была у неё внучка — умная, весёлая, работящая. И чтобы солнце никогда не погасло, и Земля бы не взорвалась, не покрылась водой или льдом, и чтобы всегда были реки, моря, леса, поля, цветы, птицы, звери. И человечество жило бы вечно. И чтобы люди однажды вдруг все разом восхитились бы красотой мира и тварей, населяющих его, сердца их раскрылись бы любви — и они, удивившись, как могли жить иначе, перестали бы воевать, стали добрей друг к другу, а стремление созидать и сберегать живое стало бы необоримей желания убивать. И чтобы... в общем, много чего она бы хотела...

   — Но чего я хочу больше всего? — спросила себя Соня.

   И стала сокращать число желаний – до трёх, до двух, до одного.
   И осталось одно-единственное желание — главнее всех: чтоб успели они с Осей побыть старичками и шли бы в закатный час по кромке прибоя, взявшись за руки, и были бы счастливы прожитой жизнью, и радовались дню текущему, и говорили бы о дне завтрашнем, и глаза их были бы по-прежнему любопытны, ум ясен, и чтобы жизнь продолжала радостно удивлять, и благодарность с восхищением не оставили их сердец. Вот что оказалось самым главным желанием.

   Она налила душистого бренди себе и Осе:
   — Давай выпьем за радость жизни! Чтобы была она у нас ещё лет тридцать…
   — … а там подумаем, за что бы ещё выпить, — продолжил Ося.
   — Всегда столько всего, чему можно радоваться! Почему люди, даже благополучные, так часто жалуются, на что-то сетуют? — недоумевала Соня. — Конечно, всегда чего-то не хватает и чего-то хочется. Но ведь и чему радоваться — так много!
   — Да, — отвечал Ося.
   И влюблённо смотрел на Соню.

   …Когда приопустишь ресницы, то кажется: на море сыпется серебряный дождь. Ося прижимается колючей щекой к её мокрой спине. Почему-то от солёной воды и солнца щетина на его лице растет быстрее.

   
   ...За три дня до отъезда Соня с Осей поехали местным рейсовым автобусом на дальний пляж за горами, где было обещано рекламой «необыкновенно чистое море, живописный скальный ландшафт и бесплатное обслуживание на воде». Последнее заинтриговало особенно.
   «Бесплатное обслуживание» началось и закончилось в прибрежной таверне, возле которой остановился автобус. Здесь прибывшим подали по стакану свежевыжатого апельсинового сока «за так» и показали ведущую от таверны тропинку на безлюдный песчаный пляж, далеко простиравшийся влево и вправо, прячась за скалами.

   — Буду купаться «в ничём», — заявила Соня. — Пусть все застрелятся!
   — Вокруг ни души — стреляться некому.
   — Им повезло.
   — Или не повезло…
   Они засмеялись и полезли в воду.

   Отплыли на порядочную глубину. Ося встал в воде «солдатиком», так как вода держала почти без усилий с их стороны, подставил коленку, усадил на неё Соню, приобнял, чтоб не соскользнула:
   — Ты у меня, как английская королева на троне!
   — Английской королеве и не снилось такое! Сидеть в двухстах метрах от суши, среди Средиземного моря, голой на коленке любимого и любящего мужчины, смотреть на поросшие яркими цветами горы и знать, что на берегу ждёт бутылка хорошего вина… Не-е-ет, королеве такое и присниться не может!
   — Д-да-а, — пожалел английскую королеву Ося. – У неё ритуалы. Она застёгнута на все пуговицы. И при шляпке. Впрочем, один атрибут у тебя есть — шляпка…

   На голой Соне в самом деле была «шляпка» — белая холщовая капитанская кепка с залихватским якорем на козырьке.

   Она засмеялась, не удержала равновесия, соскользнула в море, чуть не нахлебалась воды, но вовремя сбалансировала, раскинула руки, сделала из сцепленных ног «русалочий хвост» и стала плавать вокруг Оси кругами, тыкаясь в него.

   Когда она слишком разыгралась вокруг его интимных мест, он фыркнул и тоже чуть было не ушёл под воду.

   — Вот что бывает, когда старым козлам устраивают «бесплатное обслуживание на воде», — засмеялась Соня.

   — Я не козёл, — деланно заобижался Ося.
   — Все вы козлы!
   — Кроме тех, кто ослы… Я осёл.
   Сделал сокрушённое лицо и добавил:
   — Вот ведь даже и зовут меня Ося… сокращённо от «осёл»…

   И оба опять расхохотались.

   Море было пустынным, время переставало существовать, — и они погружались в вечность, становясь её частью.
   

   Так не торопясь они прожили здесь тридцать дней. Семьсот двадцать часов. Сорок три тысячи двести минут. Более двух с половиной миллионов секунд.
И если учесть, что каждая секунда была протяжённым во времени почти безразмерным мгновением, то они прожили долгую-долгую счастливую жизнь на этом острове в Средиземном море вдали от родных стен и близких людей..."