В ловушке паука. Часть 1-7

Я лежал в небытие, не во сне и не наяву. Впервые за долгие пять месяцев я сумел откинуть от себя всю шелуху мирской суеты, в последнее время так полной тайн и необъяснимого. Закрыл глаза и смог уйти так далеко, как только мог. И даже так всё хорошее рано или поздно кончается, а именно с невыносимых звуков, с писка моего будильника, что родом из дальнего Востока. Но я не спал, проснулся ещё с лучей зари, что так нагло пробивались через щели с жалюзи. А теперь, с головой укрывшись в одеяло, лишь придавался дрёме, которой похоже тоже приходил конец. Не желая всё ещё раскрыть очи, лихорадочно стукал пальцами по тумбочке, никак не дотягиваясь ими до заветной кнопки, слишком далеко она была.
Чувства злости от неудачи подействовали на меня на удивление отрезвляюще. Будто кипятком ошпарив руку, оттянул её к себе, а затем постарался встать. Кулаком вырубив виновника беспокойства и разломав его тем самым, присел на место. – Мне некогда было отдыхать, – проговорил я про себя, вспоминая о работе. Вместо того, чтобы лечь обратно, стал протирать глаза, а в мыслях стал жалеть, что часто сижу за письменном столом до самого поздна, даже если на то нет уважительных причин.
Стянув со спинки стула брюки, решил приодеться хотя бы до пояса. Перед тем как покинуть спальню, возникло навязчивое желание в ней оглядеться, быть может удостовериться, что я ничего не забыл и не упустил. Это я и сделал, ведь спальня была ещё и моим кабинетом со столом почти что напротив кровати. Записи продолжали лежать в привычным им беспорядке, вновь мирно дожидаясь очередного вечера или ночи. Впрочем уже решил для себя, что не допущу этого, и с бравой силой хлопнул дверью.
Практически в паре шагах расположилась ванная комната, куда в итоге и зашёл. Ни тесная, ни просторная, она всегда убивала меня своим душным воздухом, что не желал выходить через забитую вентиляцию, а также кафелем давящего зелёного цвета. Меня не тянуло принять освежающий душ, не было нужного воодушевления, да и риск того, что опоздаю на работу, совсем не радовал. Я обернулся к зеркалу и взглянул на все те изменения, что произошли со мной: щетина недельной давности и тёмные круги под засыпающими глазами. Но ничего, немного плеснуть воды – и я буду в относительном порядке. Ухватившись за вентиль с синим глазом, провернул его два раза, чтобы подставить три раза ладони под леденящую струю. Ухватившись и провернув красноглазый вентиль, вычищал всю ту ржавчину во рту, что скопилась в нём за прошедшие сутки. Поток воды нетерпимо нёсся вниз, водоворотом тянулся прямиком в дыру, за которой не могло быть хоть что-то. И понимал, что точно так же водоворот событий уносил меня куда-то в непознанное. С каждым разом сила, что втягивала меня туда, возрастала, а сопротивление с моей стороны ослабевало.
Сидя за столом на кухне, целиком отдал себя на растерзание этой мысли. – Может стоило принять судьбу, как подобает мудрецу, и перестать усложнять себе жизнь? – рассуждал я, поглощая остатки своего вчерашнего ужина. Соблазн велик, но податься ему сможет каждый, а вот не сдаться способны лишь особенные люди. – Но я не особенный, – коротко подвёл итог всех размышлений, оторвав и разжевав новый кусок непрожаренного стейка. Если не работа и не моё расследование сведут меня в могилу, то сделает это мой холостяцкий образ жизни. Когда-нибудь придёт время и я решу этот вопрос, а пока что ограничусь простой чашкой свежего кофе, служившая мне топливом по утрам. Эффект не был быстрым, но тем не менее я начал собираться, оставив за собой немытую посуду.
Зал являлся смешной с кухней комнатой, самым сердцем моей обители, которую я снимал за скромную плату. Здесь имелось всё, что требовалось для жизни, и незачем требовать лучшего. Разве что интерьер казался весьма унылым посреди этих белых стен, хотя со временем, безусловно, привыкаешь. Есть диван, прикованный к стене, кресло, вставшее у окна, и журнальный столик рядом, на чей поверхности хранились научный журнал и антинаучная книга мастера Лавкрафта «Хребты безумия». А между ними пульт от совсем ненаучного телевизора, что нужен был сейчас. Включив его, я слушал новости, пока натягивал на себя привычное уже для всех окружающих одеяние. Поверх однотонной майки, не заправляя, застёгивал светлую в тонкую полоску рубашку, так полюбившаяся мне. Тут моё внимание переключилось на экран, пальцы замерли в тревоге.
– А теперь срочная новость! Сегодня утром на Стауниг-стрит в ночном клубе Black Breeze (Чёрные ветра) были найдены тела четверых молодых людей в возрасте от двадцати четырёх до двадцати девяти лет, предположительно участников рок-группы «Лузинг Найт». Основной версией гибели, по мнению полицейского департамента, стало умышленное убийство, совершённое минувшей ночью. Судьба пятого участника группы пока остаётся неизвестной. Все остальные подробности в интересах следствия в данный момент не разглашаются. Напомним вам, что данная группа была основана её солистом Карлом Уисли и продюсером Беком Кимберли в две тысячи втором году, игравшая в таких жанрах, как хард-рок, эмбинент и трип-хоп. Мгновенно набрав популярность, они не в первый раз включали Роверхэнд в свой гастрольный тур. И в этот раз их концерт должен был состояться десятого октября в воскресенье. Многочисленные поклонники «Лузинг Найт» сейчас обескуражены случившейся трагедией, а весь «музыкальный мир» выражает скорбь и сочувствие родственникам умерших....
На этой ужасной ноте я плюхнулся в кресло и выключил ящик. Услышанное заставило погрузиться в яму мыслей намного глубже, чем было ранее. Снова убитые, но теперь целых четыре человека. Я не был поклонником тяжёлого рока, ни тем более данной группы. Только вина и сожаления, как мигрень, пронзили разум. Неужели я виноват в их смерти? Глупость какая-то. Это не похоже триллер: я не был повинен в их смерти и никоим образом не был с этим связан. Звеном, что всё-таки служило мостом между мной и ними, стали догадки относительно того, кто за всем этим стоял. И, оценив возможные риски, я взялся за то, чтобы остановить убийства — это есть причина.

Последние известия оставили некий отпечаток на моём разуме, а может и душе. Мне было трудно совладать с собой, когда рука потянулась прямо к дверной ручке, что открывала разлом между моим маленьким мирком и бескрайним враждебным миром, полным холода и равнодушия. Мой дом — моя крепость: как никогда знакомое мне выражение. Только на этот раз мурашки прошлись по всему телу, будто предупреждая  шепотком: «Не выходи». Была б на то моя воля, так и поступил бы. Но я считывал глупым бояться, потому что даже смерть не могла удостоиться моего страха. Пугает неизвестность, но стоит столкнуться с ней лицом к лицу, как она перестаёт быть неизвестностью. Так пусть же она встретится со мной. Я провернул рукоять, чтобы убедиться в собственных словах.
Перед взором предстала каждодневная картина, какую возможно увидеть в большинстве жилых домов. Это было мало похоже на произведения искусства, которые требуют активной мозговой деятельности. Бесцветные стены, изношенные временем и людьми: трещины от дешёвой штукатурки, мерзкие и бессмысленные граффити и странные следы копоти. – И именно здесь живу я, – подумал про себя, закрывая дверь квартиры под номером триста четыре из апартамент-отеля с романтическим названием «Агония».
Едва мои ноги успели сделать несколько шагов по направлению вперёд, как в мгновение ока равновесие терялось подо мной, повелевая мне неукоснительно упасть. Нечто бесцветно склизкое измазало пол небольшим кругом, по всем своим видом и очертаниями  напоминавший ритуальный. Чем, а вернее кем именно он был оставлен, я знал точно...
– Доброе утро, Кристиан! – любезно донеслись слова со стороны.
– Здравствуйте, миссис Питчфорд, – озадачено отозвался я в ответ на обращение к себе. Представшее во всей красе лицо старушки неотрывно наблюдало за тем недоумением, что вызвала она сама. Оглянувшись на пол, мы вылупились друг на друга, будто видим друг друга в первый раз в жизни. До того была неожиданно встреча.
– Уже уходишь? На работу? – спросила, явно расстроившись, как мне показалось.
– Да... да, я опаздываю и потому не могу задерживаться, – пытаясь быстрее отделаться.
– Понимаю. Я всё понимаю, но, прошу, береги себя! – оставила она своё извечное пожелание.
Было ли это предупреждением или предостережением, каждый раз это звучало до дрожи жутко и проникновенно. Любой другой примет эти слова за обыкновенную заботу женщины, однако не я. Когда каждое утро, возле твоей квартиры шляется кто-то, рисует кресты и круги козлиной кровью, прибивает толстенными гвоздями талисманы в дверь, то здесь возникает довольно раздражительная реакция. Долгое время, целыми неделями продолжались её ритуалы, пока я не обратился к нашему управляющему Джонатану, поведавший мне грустную историю.
Вместе с мистером Питчфордом в бурной молодости они несли службу. Пройдя все ужасы войны, они стали закадычными друзьями или, как говорят солдаты, братьями по оружию, при этом сумевшие сохранить дружбу и в мирной жизни. И отчего-то старики предпочитали не говорить о столь немногочисленных подробностях своих подвигов и прегрешений, будто приняли обет молчания между собой.  Но случилась беда, и старый товарищ умер от несчастного случая прямо дома, оставив одной несчастную жену. Бедная мисс Питчфорд помешалась, к чему не мог остаться равнодушным Джонатан. Он не позволил ей отправиться в пансион и вместо этого поселил у себя, в квартире двести один. Узнав о тех неприятных вещах, что вытворялись у моего номера на третьем этаже, управляющий решил вопрос, но и попросил меня быть снисходительным к некоторым замашкам, обусловленных её искреннем уважением ко моей персоне. Казалось бы, ритуалы закончились и я мог больше о таких вещах не беспокоиться. По крайней мере так думалось до сих пор. И только Бог знает, что скрывается за невинными сухими морщинами этой пожилой женщины, ведь мне не сложно узнать некоторые вещи и даже то, что смерть её мужа могла быть не просто случайностью.
Отдаляясь от неё, я по-прежнему ощущал на спине тот фарфоровый взгляд, что встретил меня пару минут назад. Мне хотелось уйти, как можно скорее, пока впереди меня не распахнулась дверь, предшествующая моей, с номером три ноль три. Следом за ней выбежал человек, спешащий в затёртых тапках и халате навстречу мне. Это был сосед и мой дорогой друг, которому можно было доверять.
– Стефан? - вопросил я его внезапному появление с утра, ведь тот постоянно спал до десяти утра.
– Кристиан! Ты слышал новости? Новые....
– Да, я в курсе всех событий, – перебил его, пытаясь быть как можно спокойнее, заводя разговор по наболевшей теме.
– Есть ли у тебя идеи? Видишь в этом связь? – задавая вопрос, на который я сам мыслительно искал ответ.
– Прости, но пока без соображений, – я не мог ничего предположить, лишь доверял своему нутру, которое подсказывало мне, что в убийствах были некто замешаны, о чём прежде уже рассказывал Стефану, и тот согласился со мной. Здесь, у порога его квартиры мы продолжали нашу недолгую беседу, ведь я спешил на работу. Обменявшись парой слов и пожеланий, мы расстались.
Стефана можно было охарактеризовать как человека рассеянного и невнимательного и в тоже время занятного и творческого, которые как правило имели густую, но короткую бородку на лице. Работал он учителем музыки, как на дому у себя, так и в различного рода заведениях, кружках. Дети часто приходили к нему, чтобы обучиться игре на гитаре. Миссис Питчфорд в свою очередь заносила им печенья с молоком, никогда не предлагая их мне, отчего возникала некая обида. Впрочем Стефан часто звал к себе, устраивая вместе вечерние посиделки с музыкой и без. Будучи людьми одинокими, Стефан был разведён, так он и я могли поговорить по душам на самые разные темы, которые могли нас интересовать или волновать. У нас с самого начала сложились дружеские отношения, именно они позволили мне вполне безболезненно освоиться здесь после вынужденного переезда в эти апартаменты.
Однако не все соседи в них были приветливыми, некоторые в чём-то даже вредные, каждый со своими тараканами в голове, что паразитировали в их умах, душе. И лишь старина Джонатан относился к постояльцам с должным дружелюбием, не замечая порой серьёзных проблем. Преодолев спуск в четыре лестничных пролёта, я оказался в высоком фойе и увидел управляющего, спящего, как ни в чём не бывало. Подойдя к стойке, легонько постучал костяшкой указательного пальца по поверхности из тёмного дерева.
– Я... я не сплю! Не сплю! – очнулся он, сидя на стареньком стуле с газетой на коленях.
– Утро доброе, Джонатан. Прости, что разбудил, - из вежливости изображая досаду, которую я якобы испытывал.
– Ничего страшного, Кристиан! Я уже не молод, возраст даёт о себе знать. Сейчас только «отряхну с себя пыль», – привстал он и уселся поудобнее.
– Смотрю, вы как раз уснули на статье, где говорится о тех загадочных убийствах, что творятся в последнее время? – обратил я внимание на авторскую колонку в той самой газете, еженедельника Время Роверхэнда.
– Да-да, очень жуткое дело. Господи, помилуй! Кто может всё это вытворять? – выражал негодования старый управляющий.
– Понятия не имею, Джон. И я тебя обрадую: сегодня снова жертвы, - сарказм явно не был моим коньком.
– Как это? Опять?! – от злости чуть не ударил кулаком по столе, выражая уже откровенную злость, – Но кто на этот раз?
– Музыканты, Джон. Вот поэтому я и побеспокоил тебя. Я задержусь сегодня, по работе нужно будет. А ещё проблемы снова с мисс Питчфорд....
Он внимательно выслушал от меня подробности утреннего инцидента, а так же мои пожелания, пообещав, что всё уладит, а у двери моей квартиры приберутся. Настроение моё немного улучшилось, хотя казалось бы, где тут найдётся ему место, учитывая обстоятельства. Я вышел на улицу, прямиком под леденящий ветер, что грубо трепал волосы и ласкал ладони. В плаще это было достаточно терпимо, но всё равно не комфортно. Несмотря на мрак, что серым полотном навис над городом, я спешил, я торопился окунуться в день, что обещал или предвещал новую тайну, способную поглотить меня во что-то воистину страшное.

Я не любил метро, по мне так жутко было кататься под толщей земли, испещрённой сетью ржавых труб, гнилой проводки и пещер богопротивных крыс. Создается впечатление, будто ты рыскаешь по гробнице, стараясь как можно сильнее навлечь на себя проклятие там захороненных. Недавний случай, произошедший в этом году, подтвердил все мои самые худшие опасения. Пропали люди, в последних раз замеченные вечером при входе в подземку. Единственные свидетели – бродяги, чьи показания путались или противоречили друг другу и от которых не было проку. И кто знает, что они выпили и видели кого на самом деле. А людей до сих пор найти не могут, и временами, говорят, из глубин туннелей можно услышать крики замученных душ.
Именно поэтому каждый будний день я садился на один и тот же рейсовый автобус, проезжающий по так полюбившемуся мне Лайт-авеню. Путь мой начинался с северных окраин города, по праву считавшихся одним из тихих и благополучных районов Роверхэнда. А кончалась дорога для меня в центре города, ставший теперь эпицентром всех происходящих событий. Заняв в автобусе излюбленное место у окна, уселся, как можно, поудобнее. Не желая глядеть на монотонные и безликие фасады зданий, я устремил свой взгляд на страницы книги, которую прихватил с собой, как библию....
Только книга позволяла мне отвлечься от посторонних мыслей в дороге, снизить градус напряжения на рассудок и в целом освежала голову. Однако у Лавкрафта было несколько иначе. В своих работах, в частности в мифах Ктулху, он испытывает терпение чтеца, проверяет, насколько тот желает добраться до истины, что автор старательно скрывает за пеленой догадок и легенд. Он не сталкивает читателя в лоб со всем тем злом, о которых расписывает в множестве историй и мифов, но даёт понять, что оно всё – это чистой воды правда, с которой приходится считаться. Но даже, если ты бросишь вызов и дойдёшь до финальных строк, истину ты не узнаешь никогда. Так оно есть и в реальной жизни. Мы ищем правду, я её ищу и не побоюсь столкнуться лбом со злом, что паучьей сетью нависло над всеми нами. Как и нависла мысль, что я стал героем мрачной истории.
Глотая страницу за страницей, не замечал, как заканчивался мой недолгий путь, а разнородный поток людей продолжал циркулировать, выпуская прежних и поглощая всё новых пассажиров. Не заметил и то, как автобус мчался по безлюдной Дэйли-авеню и в данный момент сворачивал на Стаунинг-стрит. На ту самую злосчастную улицу, что теперь у всех на слуху.
Я приготовился: протёр рукавом плаща запотевшее окно и прилип к нему сонливыми глазами. Водитель, будто почуяв мой любопытный взор, сбавил ход, позволив мне разглядеть картину как можно подробнее. А именно, ещё не доезжая, можно увидеть сине-красные огни полицейских машин, которых в следствии оказалось около пяти. Возле них в куртках стояли полицейские, что жёлтой лентой успели оцепить вход и зону вокруг здания, чей остроконечный шпиль пронизывался между остовами высоток.
Уже неоднократно я видел это старинное здание, чья архитектура была выполнена в готическом стиле. Раньше я не обращал на него внимание, но только на этот раз оно всерьёз смогло его привлечь. В какой-то степени её можно назвать достопримечательностью города, ввиду незначительной разницы в возрасте между ними. Внешне напоминавшая католическую или протестантскую церковь ею никогда не являлась. Прямоугольное по форме оно выделялось своей вытянутой пирамидальной башней, устремившейся ввысь. Картину дополняли многочисленные пинакли, расставленные по боковым фасадам, образуя колоннады. А по обе стороны на светлом камне были вырезаны в стрельчатой форме окна. И если в храмах в оконных рамах стояли витражи, то здесь просто затемнённые стёкла, что не давали свету проникнуть внутрь. Над вставленными в арке дверями красовалось неоновая вывеска с названием клуба, где минувшей ночью всё и произошло.
И как такое удивительное сооружение стало ночным клубом, пристанищем дикарей и прочих сомнительных личностей? Меня тоже удивило это, пока кто-то не рассказал, что прежде это был театр, причём пользовавшийся популярностью, пока тот просто не сгорел в пламени печально известного и знаменитого Февральского пожара тысяча девятьсот семьдесят девятого года, когда сгорело чуть ли не три квартала. Уцелело немногое, в том числе и это строение. Позже его реконструировали, но к тому моменту оно было никому не нужно. Затем его выкупили и переделали в клуб...
– Чёрные ветра, – проговорил я про себя, –  И почему владельцы клубов предпочитают столь мрачные название? Всегда удивляло это...
– И не говорите, – хмыкнул незнакомец, что приложил свою лёгкую руку к моему плечу. Я обернулся и увидел человека, что подсел ко мне. Он был в плаще, подобном моему, и в серой шляпе типа трилби, – Надеюсь здесь не занято? – спрашивал незнакомец, улыбнувшись мне.
– Нет, что вы? Конечно, нет, – немного растерялся я.
– Тогда может посидим вместе и поговорим, – предложил он.
Я промолчал, дожидаясь пока тот не начнёт первым. Прежде я не испытывал особого удовольствия от общения с незнакомыми мне людьми, если на то не было причин и цели. Но здесь меня застало врасплох то, как легко он вырвал меня из потока собственного сознания. Взглянув на номера страниц, где над облаками пролетал герой, захлопнул книжку и ощущал тот трепет, что охватывал чувства восхищения и непонятного страха. Но перед чем?
– Филлипс? – прозвучало неподдельное удивление.
– Что, простите? – взглянул на его косой взгляд, упавший на книгу.
– Филлипс Лавкрафт! Одно время я читал его. Уважаемый был писатель, со своими заморочками. Печально лишь, – незнакомец изобразил сочувствующее лицо, – что слава к нему в итоге пришла тогда, когда та уже не имела значение.
– Почему вы так думаете? Разве не важно хотя бы то, что он оставил после своей смерти?
Он хмыкнул, его взгляд обратился на меня, а мышцы рта разразились в широчайшей улыбке, показывая чудеса пластичности.
– В том то и дело, что оно имеет значение для нас, в то время, как для Говарда это был способ освобождения, – уголки губ застыли, взгляд устремился куда-то в бесконечное далёко, воссоздавая одновременно гримасу изумления и шока. Казалось, его одолел испуг, но, когда я хотел было вставить слово, он продолжил мысль, – Высвобождение от демонов из ночных кошмаров, терзавших его самого. Тех самых чудовищ, что нашли пристанище на страницах его книг, что никогда не явят свой настоящий лик.
Незнакомец замолчал. Губы напряглись в новой улыбке, взгляд обернулся и снова наблюдал за мной, будто пытаясь отыскать страх на моём лице. Я не боялся:
– Ну, его работы действительно вдохновлены кошмарами, если вы это имеете ввиду. Но чтобы написать нечто подобное, нужно обладать, наверное, недюжинной фантазией, – глядел я на обложку книги, –  Все эти легенды, мифы о Богах и внеземных существах, которые существуют вне пределах нашего понимания. И он их всех выдумал, – посмотрел в лицо своему собеседнику, то выражало отрешённость...
– Так по вашему это всё выдумка? – не выдержал тот.
– Ну, да, а разве может быть иначе? Но раз вы читали Лавкрафта, скажите, что вам больше нравится из него?
– Ничего, – хмыкнул незнакомец, – всего работы одинаково плохи, – последовал коротенький смешок.
Он шутил или говорил всерьёз? В первый раз, чтобы мне было сложно отгадать истинные эмоции человека. Определить по выражению лица? Тоже нет, оно всё время у него менялось в настроении, как и интонация. Хотелось бы узнать об этом человеке побольше, но затее не суждено сбыться. Завидев, как мы уже подъезжали к моей конечной остановке, я встал и, извинившись, подошёл к дверям. И только выйдя на Чикаго-стрит, повернулся в ответ на возглас, что донёсся из глубин автобуса:
– Простите! – крикнул в след недавний собеседник, – Как же ваше имя?
– Зовите меня Кристиан! Но а как же вас?
– Приятно познакомиться, Кристиан, – двери автобуса захлопнулись, и тот умчался прочь. Я не узнал его имя.

Это ехидное и лживое выражение лица надолго врезалось в моё сознание. Символ неудач, что преследуют меня порой. И вот сейчас оно вновь передо мной. Сладко потягивало своё каппучино, когда мне хотелось обыкновенного эспрессо. Эта хрупкая девушка модельной внешности лет двадцати пяти любовалась мной с панели над кнопками с выбором отравы, который человек хотел себя заправить и завести с полуоборота.
Я склонился вперёд, приложив ладонь к боковой панели. Посмотрел секунд семь на свои не самые чистые ботинки и размахнулся одним из них прямо в основание автомата. Следующий удар пришёлся приложившейся рукой, а затем второй. Это был мой ритуал высвобождения, который проходил в борьбе за право напоить себя. Однако пинать и бить долго не пришлось: спустя мгновение, словно из кровоточащей раны, изрыгнулась коричневатая кофейная жижа. Я потянул ко рту стаканчик цвета слоновых костей и стал вдыхать обжигающий аромат, паром проникающий в нос. И тут явились они:
– Да ты женоненавистник! – пытался сострить знакомый голос.
– Да ну? – повернулся к ним и пытался выглядеть уверенней.
– С ней надо понежней, поласковей, тогда-то и проблем у тебя с ней не будет.
– Кто бы говорил, Джефферсен, – заулыбался я, – Это разве не ты избиваешь свою жену? – и решил ударить на больное место.
– Это неправда! – рука, державшая стаканчик с каппучино задрожала, – И хватит уже называть меня по фамилии, Кристиан! – так пробуждался зверь.
– Полегче, Андерс. Ты же знаешь Кристиана, – принялся успокаивать его Уолт.
Они были как братья. Ходят вместе, носят похожие белоснежные рубашонки и стригутся коротко. Впрочем от школьных друзей и нельзя ожидать чего-то иного. Пухляк и добряк Уолт идеально дополнял великана и задиру Андерса. Герои мультфильма во плоти. И была у них общая черта, сплотившая их здесь в рабочем коллективе – презрение ко мне.
Джефферсен внезапно засмеялся:
– Вы же не подумали, что я серьёзно злился, ребята? – глаза впились в меня, – Что касается тебя, Кристиан, то вот ты как раз серьёзно относишься к слухам. Это тебя губит. Мы – уважаемое издание. И нам здесь такие олухи не нужны, – пригубил он каппучино, скривив губы.
– Много ты о себе думаешь. То, что ты тут со дня открытия и первого выпуска, это, конечно, похвально, но дело ведь не в этом, согласись? Я не просто так веду криминальные хроники, для этого у меня есть соответствующие связи в органах полиции. Ну, и именно я прошлый раз стал лучшим автором месяца среди «Спецматериалов». А ты сиди и строчи дальше про коррупционные скандалы и тайны публичных людей...
– Ох, Кристиан, – вздохнул Джефферсен, – Больно мне нужны твои убийства?  Нет, надо признаться, что сегодня у тебя просто сенсационная новость, особенно связана она с убийством довольно известных личностей. Но, – он сделал жест откровения, – я знаю, ты опять свяжешь эту новость с аналогичными прошлыми, пытаясь внушить нашим читателям мысль, что в этом есть какая-то загадочность. Я тебя знаю, как никак почитываю то, что ты там сочиняешь каждый раз. Не обижайся, на мой взгляд, это не профессионально. Вот в писатели тебе можно, – он замолчал и оскалился настолько, насколько позволяли ему лицевые мышцы.
Мне не терпелось, хотелось ответить или вновь съязвить, как делал это раньше, но я задумался сейчас. Чем тогда я буду лучше него? Лучше бы молчал, но уж больно много знал, в том числе и про то, как на него написала заявление жена. Знаю о нём больше, чем он сам думает. Всё это обыкновенная зависть, чем и вызвана неприязнь ко мне, хотя может я и сам не идеальный человек, замкнутый в себе. Друзей вовсе хватит с пальцев одной руки, что держала бумажный стаканчик. А сам глядел в кофейное отражение, показавшимся мне преисполненным мрачностью. Наверное, я слишком близко принимаю всё это.
Тут явился Алекс, вступивший недавно в должность главного редактора. Его кандидатуру мы одобрили единогласно. И вот он действительно был примером для подражания для всех нас, а для меня лично ещё и пальцем на руке.
Он посмотрел на нас, подумал что-то про себя, но так и оставил без внимания наш разговор. Вместо этого сразу перешёл к делу:
– Всем всё ясно, кто чем сегодня занимается? – прозвучал вопрос, такой же, что и после утренней планёрки.
– Да, – утвердительно ответил Андерс, – Новый скандал в муниципалитете с хищением крупной суммы из бюджета. Есть основания полагать, что замешан даже мэр!
Все трое из четверых присутствующих поперхнулись, а Уолт чуть даже не подавился. Все мы знали, чего нам может стоить такая новость. Разоблачающая статья, после которой слетают наши головы. Послышался очередной смешок от Джефферсена:
– А я ждал такой реакции! Сенсация, не правда ли? – было заметно, насколько он был доволен произведённым эффектом.
– Ну, с горяча не рубят. Но если это действительно так, то я буду рад за тебя, – решил похвалить человека, на что он с благодарностью кивнул.
– А какие новости у тебя, Кристиан? Насчёт этих зверских убийств? – почувствовалось, как по нам пробежалась дрожь.
– Пока глухо. Пробовал дозвониться до продюсера Бека Кимберли. Но ничего, кроме автоответчика. Да он даже и не в городе. А директора клуба Роя Сичи сейчас допрашивает полиция. Показания и другие подробности собственно у меня будут уже завтра.

Ещё до конца обеденного перерыва я вернулся к своему рабочему месту, представляющему из себя узкий столик, компьютер с интернетом и картонные перегородки, отделявшие меня от аналогичных столов. Вот уже почти два года я сидел именно за ним каждый будний день, а иногда даже и по праздникам. Ведь мы привыкли к тому, что отмечать их надо с кем-то, чаще всего с семьей, которой у меня не было. Меня не трудно было уговорить остаться, да и я не был против. Однако моя деятельность не сводилась только к работе в офисе, иногда приходится общаться с очевидцами, полицейскими и даже преступниками, если это было действительно что-то интересное.
Для начала я нарыл биографию погибшей группы, которая рассказывала всё то же самое: основана в две тысяче втором, играли хард-рок, шок-рок и хэви-метал. Отличались своей экстравагантностью, в частности вокалист Карл Уисли имел привычку выходить в ободранной футболке, заляпанный чем-то красным, возможно кровью.  Начинали как инди-группа, а впервые выступать начали в Чёрных Ветрах, после чего приобрели дикую популярность у молодёжи. За три года их дискография насчитывала четыре сингла и два альбома. На этом всё. Довольно плодотворно пели.
После детального изучения биографии мне оставалось лишь выбрать фотографию, что будет красоваться под будущим заголовком: «Последний концерт: зверское убийство рокеров на Стаунинг-стрит». Осталось узнать подробности, но что-то мне подсказывало, что ничего нового они не дадут. Полгода назад началась череда громких событий. Каждый месяц по одному трупу, умерщвлённые разными способами, все ночью, а находили их по утру. И вот шестой месяц, сразу четыре человека, но группа состояла из пяти членов. Пятый или пропал или имеет к этому самое прямое отношение? Если удастся узнать его, то возможно дело и сдвинется с мёртвой, давно сгнившей точки.
Тут под аккомпанемент мыслей подкрался Алекс:
– Думаешь, это связано с теми жертвами? – скептически спрашивал он.
– Возможно, не похоже, чтобы это было совпадения. Я тебе рассказывал, что тут замешаны тайные силы. Не один, а точно группа людей.
– Да брось, какой в этом смысл? Это может быть и обычный психопат.
– Для психопата слишком чисто, не оставлено никаких улик, все следы заметены...
– Но ты же не полицейский, в конце концов. Просто это не совсем твоё дело. Твоя забота просто в том, чтобы написать напряжённую статью о том, что в Роверхэнде объявился серийный убийца. А для этого у тебя времени до субботы.
Дав мне наставление, инструкцию, по которой я должен работать и не волноваться лишний раз, он ушёл. До конца перерыва было ещё двадцать минут. Кто-то, как по графику, включил радио и переключился на городскую волну:
– Добрый день, друзья! Жители Роверхэнда! В эфире Контроверсия и её ведущий Кент Митчел! Открывайте глаза, навострите уши и усаживайтесь поудобнее! Сегодня тема нашей передачи называется «Спасение», и мы поговорим с одним из многочисленных послушников Общества спасения и надежды, благодаря чему попробуем узнать, как встать на путь веры истинной. Представьтесь, пожалуйста!
– Спасибо, мистер Кент! – зазвучал сладковатый и резкий голос, – Меня зовут Гарри, мне тридцать один год и я являюсь одним из послушников нашего Общества, недавно образованного в городе.
– Очень приятно, Гарри! Расскажите нам, что по вашему спасение?
– С превеликой радостью. Для начала я расскажу вам о своём опыте спасения. Как известно, Роверхэнд прежде переживал не лучшие времена. Засилье коррупции, нищета и высокий уровень криминальной обстановки. Я был обычным служащим на фабрике в районе Роджер-стрит, пока меня не сократили...
– О, это так печально. Бедняга!
– И не говори, Кент. Я не знал, что делать, как сводить концы с концами, от меня отвернулись люди, поддержки нет.
–  О Боже, это так ужасно. Но как так вышло? И что же вам помогло в конце?
– Вы правильно сказали: Боже. Мне помог Бог, а вернее учение о нём. Когда я бессмысленно шатался по улицам города, я увидел плакат с объявлением. Про бесплатные сеансы, обещавшие полное умиротворение на душе. И оно не солгало!
– Правда? Что же вы там для себя нашли, дорогой Гарри?
– Я нашёл спасение! На вечернем сеансе сперва нас напоили и накормили, а потом мы собрались большим кругом из двадцати человек. А отец Винсент провёл нам урок.
– И о чём он говорил вам? Это похоже на христианство?
– Он рассказал нам, что Бог среди нас, он жив, он рядом. И что придёт время и он возродится, а мы должны вокруг него сплотиться!
– Что-то похожее на второе пришествие Христа, однако.
– Да, можно выразиться и так, Кент.
С ужасом и отвращением я продолжал слушать их разговор. Слова Гарри звучали красиво, но только это страшная ложь. С беспокойством я заметил, с каким благоговением это слушают Алекс, Уолт и другие коллеги, сидящие за столиками. Кажется, они прониклись той силой слов и убеждения, которой обладали члены культа. Культа Паука.

Пять пять пять четыре три один. Это должен быть его номер. На всякий случай посмотрел по сторонам, пока мой палец машинально тыкал по шести чёрным цифрам на белом рабочем аппарате. Рядом никого. Тут гудки прервались, соединив меня с человеком на другом конце городской линии:
– Алло! Инспектор Питер Гейл слушает, – громко отозвалось в трубку.
– Привет, Питер! Это тебя Крис беспокоит. Не занят? – сказал я ему.
– Крис? Привет. Ну, ты знаешь, какая у нас тут  чертовщина творится...
– И... что ты насчёт этого думаешь? Есть за что зацепиться?
– Ты же знаешь, я не могу по телефону. Но скажу лишь, что зацепок немного.
– Вот как? Тогда я, наверное, сразу к делу, – немного сглотнул, – Снимки у тебя? Готовы?
– Да, они уже при мне. Могу сегодня после работы, как тебе будет угодно.
– Хм, спасибо. Как насчёт пяти в баре «Донни»? Выпьем что-нибудь, – сделал предложение.
– Конечно! – возбудился голос, – Думаю, что успею. Там и переговорим спокойно.
– Спасибо, Питер. Я у тебя в неоплатном долгу, – невольно вздохнул, – в который раз.
– Это я тебя должен благодарить после той твоей статьи. Ты сделал меня чуть ли не героем! – вспомнил он статью двухмесячной давности, где я расписал о том, как он провёл задержание группы наркоторговцев.
– Для меня не трудно, – ответил с улыбкой на лице, – Тогда до скорого. Буду ждать тебя!
– Спасибо, Кристиан. Всего хорошего тебе.
После разговора у меня остались странные чувства. Не двойственные, но отчего-то тревожные. И его пожелания, что он сделал мне напоследок. Это были его последние слова.

Время шло к половине пятого. До конца рабочего дня чуть меньше часа, и я стал собираться, схватив с общей вешалки свой невзрачный плащ, который приехал со мной вместе из забытого далёка. На фоне курток моих коллег по цеху он казался каким-то тяжёлым, провисшим и угрюмым. И вот он облачил меня, защищая от нападков непогоды и выпадов этого враждебного мира. Разобравшись со всей работой на сегодня, я предупредил Алекса, что уйду пораньше, на что он вновь мне дал добро. Джефферсен чуть было не запротестовал, но что ему ещё оставалось делать, кроме как язвить и брызгать собственной слюной? Он был моим прямым противником, но даже он что-то значил для меня. Невольно он доказывал мне, что здесь я что-то значу.
Покинув офис, я вышел в пустой и стерильный коридор бизнес-центра, шестой этаж которого целиком арендовался нами. Здесь рядом стоял тот самый избитый мною автомат, а на стенах красовалась выцветшая реклама зубной пасты и страхового агентства, расположившегося на два этажа ниже нас. Рядом с лифтом висел план-схема этажа, на котором кто-то крестиком отметил самые важные места: пожарные выходы и туалеты. Очень важно, подумал про себя. Я нажал на кнопку вызова и двери лифта с металлическим визгом раздвинулись, впустив меня. Девять кнопок: шесть этажей, один подвала, один вызова и последний для экстренной остановки. Затылком и спиной прислонился к стенке кабины, а затем поехал прямиком вниз. Чуть ниже небес, чуть выше ада...
До Хэвен Плаза было совсем недалеко. Стоило перейти дорогу и через пятнадцать минут ходьбы ты уже внутри, посреди величественного холла, что четырьмя этажами устремился в небеса. Через стеклянный купол крыши можно было разглядеть, как плавали тучи. Они сгущались, поднимался ветер, и где-то там пугает гром. По радио передавали дождь с грозой. Стоя так с выражением мечтателя и смотря вверх, я выглядел как минимум глупо и чудно. Потому посмотрел вниз, на то, что сейчас принято называть искусством. На фонтан с таинственно фигурой в центре. На постаменте из воды возвышалось некое подобие человека с внушительным копьём. Таким же внушительным, как и пирамидальный шлем, насаженный на голову. Молодым людям он нравился, на меня же нагонял неприятные чувства. Но что эта фигура выражала по замыслу скульптура?  На серо-белом мраморе врезана табличка с грозной надписью: «Судья». И пика была его орудием кровавого суда.
Обойдя фигуру и сам фонтан, я последовал к эскалатору. Сразу по центру два для спуска в подземелья метрополитена, а ещё два по сторонам, ведущие на второй этаж. Я направился наверх. В этом торговом центре находилось всё, что можно. Магазины тряпья, отделы сувениров, в том числе и с восточным антиквариатом. Был книжный, где часто находил для себя что-то интересное. А ещё были закусочные, среди которых и бар «Донни», куда я и зашёл. В будние дни здесь мало посетителей. Я насчитал троих, один из которых уже собирался уходить.
Руки в карманах чёрной куртки, глаза прикрыты бейсболкой. Уткнувшись в пол, вероятно он не заметил меня, когда направлялся в сторону выхода, и с силой столкнулся плечом и локтём:
– Эй! Ты, наверное, слепой? – с лёгкой раздражённостью кинул ему.
– Прости, мужик! Не заметил! – извинился голос, будто бы под кайфом.
Он развёл руками, вытащенными из карманов, и спешно вышел. Но самое главное незнакомец поднял взгляд, взгляд молодого парня. Мне показалось или было в нём что-то страдальческое. Показалось.
Наконец, очутившись в баре, я узнал ту атмосферу, витающую в нём. Слабый тусклый  свет двух ртутных ламп, сине-белый кафель на полу и три прямоугольных столика на нём. И выбрал тот, что с края прямо у окна, чтобы слушать гул проезжающих машин. Удивительным образом этот шум мог успокоить меня. Глядел в окно на проезжую часть, на остовы домов, стоящие горой друг за другом. В Роверхэнде не было высоток как таковых, это был типичный низкорослый город без амбиций, но с иллюзией их наличия. Не слишком тихий, но и не слишком громкий. Но что здесь забыл я? Ответить не мог я до сих пор.
Моё недолгое погружение в чан с мыслями продлилось до тех пор, пока ко мне не подошёл официант с засученными рукавами в бордовом жилете:
– Будете что-то заказывать? – с любопытством спрашивал он.
Взглянув на часы и убедившись, что до пяти ещё есть время, а именно чуть более десяти минут, ответил:
– Чего-нибудь крепкого, пожалуйста, – на мгновение задумался, – Виски! Виски, пожалуйста.
– Всё? Со льдом? Без? – любезно уточнил перед тем, как уйти.
Мне не хотелось есть, только пить. Жажда мучила меня днём и ночью, но продолжал держаться. А сейчас уже после первого стакана мне хотелось ещё. Он был таким же пустым, насколько пусто внутри меня. А на дне виднелось искажённое отражение. Это ли был я? И не заметил, как клонило в сон, хотелось задремать.
Убежать не получилось. Клиента разбудил тот самый любезный официант, чтобы подать стакан воды. Он знал, что во рту будет невыносимо сухо. Жажда ненадолго ушла вместе с воспоминаниями короткого сна, который вполне мог быть важен.
– Вы, наверное, тот самый? Это вам, просили передать лично в руки, – протянул жёлтый конверт. Я озадачено взглянул на него, и официант, не став ждать, положил на стол.
– Когда это вам передали? – спросил после глотка воды.
– Перед самым вашим визитом, – ответил он и ушёл обслуживать нового пришедшего клиента.
Посмотрел на конверт, он был запечатан, а написано на нём «Питер». Почему он пришёл раньше и не дождался меня? А предупредить меня никак, я не ношу мобильный телефон, отчего небольшая досада поразила меня.
Встав во весь рост, схватил и положил конверт в тот же кармашек под плащом, в нём же была и книга. Я расплатился и было собирался идти домой, но заметил оживление, возникшее у музыкального магазина. Длинная очередь из молодых людей с рюкзаками, по всей видимости студенты колледжа. Занял очередь за парнем с девушкой и по их разговорам понял, почему они столпились здесь:
– Дерьмо, никогда не думал, что у нас такое может быть!
– Я в шоке! Мои друзья хотели сходить на их концерт в это воскресенье.
– А ты слушала их? – поинтересовался парень у девушки.
– Нет, но говорят группа хорошая, – а затем добавила, – была хорошей.
Почему-то захотелось с ними поговорить. Ребята довольно сознательные на вид и не совсем отвязны, если не считать пирсинга в бровях:
– Ребята, вы про утреннее? – решился обратиться, склонив голову.
– А? Ну да. Про это типа все уже знают, – сказала девушка.
– Хм, понятно. И зачем же вы здесь?
– Ну как, – парень ткнул на плакат, наклеенный на двери магазина, – Все хотят урвать их последний альбом. Мы тоже.
Под его слова я принялся разглядывать плакат с названием группы и её солистом, повёрнутым спиной. Чёрная футболка и израненные руки. Это был тот самый Карл Уисли, но лица было не разглядеть. В течении времени изучал плакат под разными углами, пока не уткнулся на то, что приклеило мои глаза. Деталь, дающая зацепку. Это была крючковатая эмблема на футболке чуть ниже шеи. И похож он был удивительным образом на паучка.
Спешно обратился к ребятам:
– У меня есть просьба к вам. Плачу вдвойне, – склонил вновь голову.
– Какая же? – поинтересовались вместе.
– Возьмите, пожалуйста, и мне один их диск.

Стояло тихое осеннее безмолвие. Листья уже опали, скапливались в покрывала, которые грубым равнодушным ветром разносились на дорогу. На пустующую трассу, ведущий из ниоткуда в никуда. Одни и те же лесные массивы одних и тех же скривлённых и обнажённых деревьев, отчего все следующие мили походили на предыдущие. Нет ни людских построек ни других признаков нормальной жизни. Это была дикая территория за городской чертой.
Оттого необычно было видеть некое синее мельтешение двухведерного седана, который вот уже два часа преодолевает безликие мили одну за другой. Автомобиль был ровесником трассы, по которой мчался. Когда тот вышел из заводского конвейера в середине шестидесятых, было решено проложить автотрассу ввиду постепенно увеличивающегося потока туристов и путешественников в дальние уголка этого края. И этот седан не раз был гостем здесь, в долине мёртвой тишины. Однако туристический поток иссяк, здесь никто не ездил больше.
Но автомобиль продолжал своё новое путешествие сюда, будто в очередной раз услышал, как долина позвала его и его владельца Стива Бёрнста. Сухие мозолистые пальцы крутили колесо магнитолы в безуспешных попытках поймать волну, пока другие пальцы на широком руле держали зажжённую сигарету. Пепел упал на приборную панель, а голоса приемника затухали в трещащем шуме раздражающих помех. С маленькой надеждой водитель продолжал крутить колёсико, но лишь менял тональность, с которой трещала магнитола. И надежда сгорела вместе с сигаретой.
Оставив магнитолу в покое, Стив опустил стекло слева от себя и вдохнул свежий от табака воздух. Слишком свежий. Что на миг у него закружилась голова. Он поднял стекло и двумя руками ухватился за руль машины, которая досталась ему от дяди.
Стараясь быть сосредоточенным, Стив не мог до конца унять свои мысли и свой голод. Он услышал, как заурчало в животе, но не у него, а у пассажира, сидевшего рядом и не подававшего прежде признаков жизни.
– Я хочу есть, – страдальческим голосом произнёс невинный голосок.
– Потерпи, малыш, – отозвался Бёрнст, не отрывая взгляд от пустой трассы.
– Не могу уже, – протяжно умолял ребёнок.
Но осознавая всю тщетность просьб, он оставил это дело и вновь накренил голову к стеклу. Час назад они уже проезжали мимо закусочной вместе с придорожным мотелем. Но Стив не остановился и просто отдал мальчику на растерзание свой зачерствелый сэндвич. Ему хотелось как можно быстрее покончить с работой и уехать обратно по этой чёртовой дороге.
Мальчик, наконец, спросил:
– Куда меня везут? – глаза его были замазаны сном.
– Туда, где о тебе будут заботиться, – говорил он и сам с трудом верил в это.
– У меня там будет семья? Братья и сёстры?
– Будут! – улыбаясь, сказал он мальчику.
  – Тогда я могу и потерпеть, – в голосе зазвучала новая надежда.
Стив не знал даже его имени. Вчера ему позвонили и попросили отвезти ребёнка туда, в то место. А сегодня утром, стоя у машины, он впервые встретил его в сопровождении человека, которого видел не впервые. Бёрнст сделал ещё одну затяжку и бросил сигарету на асфальт, принимая на себя очередное тёмное дело.
Он не смотрел всё время на дорогу, потому что хоть изредка, но поглядывал на пацана рядом с собой. Тот напоминал ему о его собственном сыне, которому девять лет и который остался где-то там позади вместе с женой. Эти короткие светлые волосы и бледная кожа на лице, наводившая на мысли о плохом иммунитете или недостатке солнечного света. Стива Бёрнста ничто не связывало с этим незнакомым ему ребёнком, но почему-то именно сейчас тот стал осознавать всю ответственность своих деяний и поступков, ответственность за жизнь мальчика. Здесь его мысли осеклись. Глаза снова буравили лобовое стекло и трассу, ровесника его авто. Он не мог отвлекаться от дороги, он не мог отвлекаться на людские жизни. У него есть своя, с сыном и женой, с долгами, которые никто ему не спишет. Если было бы всё так просто. Мальчик заснул, а вместе с ней заснула совесть.

Они въехали в город сразу, как пересекли обветшалый деревянный мост. Пройдёт ещё примерно пять лет, и тот рухнет под тяжестью времён, слухов и тайн прямо в русло реки, бурлившей на дне оврага. Никто не знал её названия, как и название городка, который она омывала. Исчезли указатели, исчезли и всякие упоминания на картах и путеводителях. Это место забыто всеми, кроме водителя Стива Бёрнста.
Первыми бросались в глаза живые одноэтажные дома, которых на Хоули-Стрит был целый район. Но по-настоящему живыми из них были немногие. Там, где на окнах не было решёток, были заколоченные доски. Хлипкие и гниющие двери то скрипели на петлях, то распахивались мёртвым ветром, чье холодное лезвие пронзало всех гостей, заходящих внутрь тех домов, что ещё уцелели. Живые дома, что были всё-таки обитаемы, выдавали мусорные баки, мусор в которых давно вырос в горы и уже сыпался отовсюду, словно грязный камнепад.
Много было таких домов, которые годились только под снос. Облупившаяся зелёная, жёлтая или синяя краска, покосившиеся стены, просевшая крыша. На одну только улицу приходилось десять обрушенных, а  также около четырёх сгоревших. Те сгорели не сами, те были ритуалами. Настоящим поджогом, как помнил Бёрнст. Повернув налево, он поехал в сторону часовни, чья серая башня наблюдала за округой.
Вскоре они выехали на главную городскую площадь и сбавили скорость до двадцати миль в час. Пустыми глазницами на них глядело здание мэрии. В центре стоял постамент, но без ничего. Памятника не было, не было и букв, которые могли бы рассказать о нём. И пустые скамьи собрались вокруг, любуясь чарующим для них видом. Машина сделала крюк в виде полумесяца и, наконец, остановилась рядом, напротив двухэтажного невзрачного здания. Бледное, как призрак, но ухоженное, как антиквариат. Дом этот принадлежал пятидесятым или шестидесятым годам прошлого столетия. Насколько же богата или скудна его история, никто не скажет. Однако теперь он служил приютом для детей Общества спасения и надежды.
– Ну, вот и приехали, малыш, – сухо выдавил из себя Стив.
Мальчик не говорил. Он проснулся ещё при въезде в город, но слов выговорить не мог, что-то необратимое творилось в его детской душе от вида городка. Он взглянул на Стива, у того на душе что-то заскрипело, словно ветер доламывал дверь.
На крыльце приюта их поджидал молодой человек в жилетке поверх рубашки. Он вышел ровно тогда, когда синий седан въехал в город, а после смиренно ждал. Когда водитель и юный пассажир вышли из машины, человек оживился.
– Мастер Стив! Мастер Стив! – махал он белым рукавом и шёл навстречу.
– Мастер Стив? Какого чёрта? – с сигаретой в зубах недоумевал Бёрнст.
– Очень рад вас снова видеть у нас в гостях! Надолго вы к нам? – жизнерадостно приветствовал парень, – А это кто у нас?  Хах, ты, наверное, новенький? – наклонился он к мальчику.
– Нет, я тут совсем не надолго. По делу, – ответил Бёрнст, вынув сигарету изо рта.
– Очень жаль, мастер Стив. Вы мне так понравились. Ну, а ты малыш, наверняка, голодный? Пойдём же, у нас шикарная столовая! – он взял его за руку. 
– Погоди, а где староста? – остановил его водитель.      
– А, староста. Иди к постаменту, Бёрнст, – улыбка, как грязь, сползла с лица, – И не возвращайся сюда больше, – остались лишь сухие фразы.   
Как и прежде, Стиву Бёрнсту было не по себе. Каждый раз он мечтал не возвращаться сюда, но не по своей воле ему приходилось проделывать такой путь. Мастер Стив? Такой сан  ему дали? Ботинки шаркали по брусчатке прямо к скамьям. На одной из них сутуло рассеялся старик. Староста. Подсев рядом, Бёрнст тут же поёжился. Кажется, что похолодало.
– Ты хорошо поработал на нас. Не спрашиваешь ни о чём, а просто делаешь то, о чём тебя просят, – глядя себе под ноги, бормотал старик.
– Это был последний раз? Теперь то я свободен? – вопрошал Стив.
– Твой долг прощён. Но не думай, что мы прощаем. Ты был хорошим учеником, – поднял голову и предупреждающе посмотрел на него старческие глаза, – Теперь ступай.

Часть 7

Мне страшно хотелось спать, не ощущать всю тяжесть тела и ноши, что обременяла моё сознание. Тяжелой головой приложился к холодному окну, за которым шёл ледяной осенний дождь. Я ехал в автобусе и изредка приоткрывал глаза, стараясь не пропустить нужную мне остановку. Чтобы остановиться и сойти, пойти домой, где меня бы ждали жена и дети. Но вместо них одинокие апартаменты, которые за два года не смогли заменить мне дом. Я знал одного парня, который приехал сюда таким же, как и я, но ещё более молодым. Его квартира была прямо под моей. Каждое утро мы виделись, когда уходили на работу. У нас не было частых разговоров, но как-то он спросил меня:
– Как вы сумели найти себя? – с какой-то тоской он говорил.
– Следовал за мечтой, друг мой, – ответил я многозначительно.
– И не испугались? – вновь спросил.
– Конечно, неизвестность всех пугает, но не так сильно, чем иные вещи.
– А я не побоялся сюда приехать, только не нашёл ничего. Совершенно. Но тогда чего же вы на самом деле боитесь?
Вдохнув и выдохнув немного воздуха, я посмотрел на то, что было у меня внутри. Там я нашёл ответ и сказал его ему. Перед тем, как разойтись, он посмотрел на меня неким сочувствующим взглядом, которым я сам привык смотреть на него. В первый и последний раз пожал мне руку, сказав при этом, что во мне не ошибся.
Ещё немного, и воспоминания превратились бы в сновидения, но тут мои глаза раскрылись. Автобус остановился в полумраке, настежь распахнув свои ворота. Через залитое дождём стекло я увидел тусклый свет, исходящий от остановки на Лайт-авеню. И ощутил нежелание останавливаться, сходить, а хотелось просто умчаться дальше и не оборачиваться. Но пообещав себе сделать это рано или поздно, я успел встать с места перед тем, как врата навсегда закроются.
Перейдя границу миров, я оказался в новом для себя измерении, в стране мокрых тротуаров и дождливой тишины. Где вдыхался стужённый воздух, а выдыхался пар, растворяющийся в холоде. На остановке никого не было, в Нуар-Йорке никто не жил. Это мир одиноких, что бродили под ливнем, чьи волосы мокли, а плащи тяжелели под напором воды. Плащ повис на плечах, но не от дождя, а от того, что было под ним: книга, диск и конверт со смертью внутри. Подняв воротник, хлюпая ботинками по лужам, я побрёл к «Агонии», что ждала впереди.
Пройдя метров пять, ощутил чей-то след позади себя. Кажется, кто-то снова преследовал меня. Я повернулся, но ничего не увидел, кроме остановки. Справа промелькнул силуэт, но стоило мне повернуться, как он растворился бесследно. Нет, я не схожу с ума. Тут на мгновение замер, что-то влажное коснулось моей правой руки. Махнул рукой, нанеся несильный удар, и отпрянул в сторону. Нечто убежало, но я ждал нового нападения, пока не расслышал обыкновенный собачий скулёж.
– Просто пёс? Эй, прости меня, я не хотел, – нечто подошло, решившись довериться мне. Присев, пригладил по тому месту, по которому предположительно ударил. Он просто прятался за остановкой голодный и одинокий, а потом завидел человека, у которого хотел найти тепло, еду, чего у меня всего не было совсем.
– А может ты пойдёшь со мной? – встал я и посмотрел на него с некоторой надеждой.
Мы побрели к огням, где-то там зияющим и смотрящим со двора апартаментов. Стало холодней, поднялся ветер,  грубо ласкавший утром, а сейчас с жестокостью хлеставший. Я вспомнил тот самый разговор с парнем, где признался в том, чего именно боюсь. Посмотрел на пса, что, высунув язык, верно следовал рядом и грел моё замёрзшее сердце. Поднявшись по лестнице к дверям, я взялся за ручку и остановился на границе между миров, чтобы вновь обдумать своё возвращение сюда. Потянул дверь на себя, и мы вошли в тёплый, но пустующий холл. За стойкой не было ничего, кроме упавшего набок стула.
– Джон! – крикнул куда-то вверх, чтобы слово отразилось эхом и дошло до адресата.
Ни ответа, ни привета.
– Джонатан? Это Кристиан! – стоял я и продолжал звать управляющего, разглядывая стойку. Взгляд упал на оставленный с утра еженедельник.
Моя авторская колонка, рассказывающая об убийствах, совершённых в последние полгода. Среди списка имён Лиза Меркли, Саймон Биркин, Альфред Крейн, Генри Таун и Стивен Бёрнст, убитые при странных обстоятельствах и все разными способами. В памяти всплывают фотографии, от которых я плохо спал в безмолвные ночи. Ни каких-либо улик, ни зацепок, так говорила полиция. Но более того, она старалась обо всём этом умолчать, только информация, как утопленник, всё равно всплывала на поверхность, благодаря стараниям таких людей, как я, что докапываются до всего, что возможно.
Я стоял до тех пор, пока полностью не растаял, оставив под собою лужицу. Намочил газету мокрыми руками, смазал буквы, нанесённые дешёвой типографской краской. Почувствовалось, как приоткрылась входная дверь, впустив ненадолго уличное ненастье, что желало забрать меня обратно. Я обернулся, а успел заметить лишь собачий хвост. Дверь захлопнулась, словно чья-то ловушка, в которую так просто угодил.

Не встретив никого на своём пути, я поднялся наверх к себе в абсолютной пустоте лестниц и коридоров. Будто все люди вымерли, чтобы оставить наедине с собой, не спросив меня, хотел ли я этого. Даже мисс Питчфорд не было видно на горизонте, что обычно вечерами гуляла по этажам. Что-то громоздилось надо мной невидимой стеной, заставляя всё больше беспокоиться насчёт происходящего. Должен признать, впервые за долгое время я боялся. Но что именно меня пугало, сказать не мог. Или не хотел.
Добравшись до двери, достал ключ и вставил в скважину. В голове прозвучала извечная утренняя фраза. Мой дом – моя крепость. По телу, как и утром, прошлись мурашки, но шептали они другое предупреждение: «Не входи». Я обледенел, замялся, мне не хотелось открывать, но всё-таки дёрнул ручку. После чего меня окатил вой сквозняка, морозного воздуха, шедшего из спальни. Не разуваясь, не скидывая плаща, забежал в комнату, в которой царил бардак и правила гроза, зашедшая через распахнувшееся окно. Кое-какие записи были разбросаны на полу и кровати. Хаотично разбросанные листы напоминали мне моё же сознание с его хаотичным порядком мыслей. Я не помнил, чтобы оставлял окно открытым, да и что вообще открывал его с наступления октября.
Разувшись и раздевшись, выложил всю поклажу на журнальный стол в зале, где смотрел на них с дивана. В первую очередь меня интересовал диск. О конверте я пока старался не вспоминать. На книжном шкафу расположился музыкальный центр, что давно ничего не проигрывал и использовался в основном как радио. Вытащив компакт-диск из коробки, вставил его и нажал на кнопку игры.
Разложившись на диване, я стал слушать музыку или то, что отдалённо её напоминало. Мне было сложно назвать это роком, скорее тем, что молодёжь называет сейчас индастриалом. Смесь механических звуков вместе с привычными гитарами и ударными. В первой партии играл бас, на фоне которого звенели тарелки. Позже подключалась ритм-гитара, и они заиграли хором с барабанами. Первый трек назывался «РР: Ржавая Роза». Не звучало слов и вокала, просто жуткая мелодия, доносившая откуда-то из темноты. Я в напряжении дождался, пока она доиграет, чтобы услышать очередной трек, пока не нашёлся тот, каким, наконец, проникся.
Это была грустная песня о любви, о боли. Называлась она «Конец Иллюзий», спетая женским вокалом под размеренную музыку. Красивый голос обращался к кому-то, кто её не дождался:

«Сколько ты находишься в пути?
Сколько дремлешь ты в ночи?
По дороге мчишься, не глядя,
Беспокойно видя всех и вся...

Мрут деревья от моей тоски,
Иллюзия полна твоей любви.
Я так жду, когда же ты поймёшь.
Что же ты меня не ждёшь?...»

Музыка стихла в грустном шуме, доносившемся из проигрывателя. Диск продолжал крутиться, когда весь альбом был спет. Кто она была? Кому она пела? Быть может ему, единственному, кто вызывал вопросы, Карлу Уисли. Жив ли он ещё и как связан с той дьявольщиной, творившейся полгода. Я нехотя повернулся на бок, чтобы посмотреть на жёлтый конверт, про который старался не вспоминать. Сделав вдох и выдох, поднялся с дивана и пошёл вместе с конвертом в комнату.