Загадка человеческой психики

Дот как обычно припарковал автомобиль у входа в больницу. За ним давным-давно было закреплено это место. У самой массивной лестницы, ведущей на портик - вход в здание.

Дот поднимался по этой лестнице тысячу раз. Тысячу ли? За двадцать лет работы в больнице, он прошел здесь не менее... Сколько же? Дот давно собирался посчитать, сколько раз за год, служащие всходят по этой старинной, обшарпанной, но по-прежнему крепкой лестнице, но всегда забывал. В сотый раз посетовав на недостатки человеческой психики, Дот в тысячный раз отворил тяжелую дверь и вошел внутрь учреждения, внушающего трепет не только рядовым обывателям, но и работающим здесь врачам и медсестрам. В здание психиатрической лечебницы штата.

Давным-давно на этом месте был частный парк. Тогда, знойными летними вечерами здесь собирались толстосумы, обсуждая в тени вековых дубов и вязов свои дела и планы. А внизу, ближе к миниатюрному озеру, их праздные чада устраивали гулянья и верховые прогулки. Времена сменились. Теперь при упоминании о Грей Хауз - Сером Здании, дети испуганно ежились, а взрослые замолкали. Один из немногих сохранившихся стационаров, возведенных в соответствии с архитектурным планом психиатра Киркбрайда, широко раскинул протяженные крылья вдоль разлившегося с годами озера. Именно сюда, в Грей Хауз, доставляли наиболее опасных и невменяемых больных, страдающих психическими расстройствами.

Охранник на входе кивнул, давая понять, что узнал его, но Дот все равно вытащил из дипломата пропуск. Таков был порядок. А порядок, в лечебнице Грей Хауз, всегда стоял на первом месте.

Дот прошел по темному коридору, под тусклым светом люминесцентных ламп. Народу в больнице было немного. В вечернее время всегда так. Дежурные врачи сидели в ординаторской. Чем еще заниматься в «скучное время» - так в Грей Хауз называли часы с шести вечера до полуночи. Только одинокие санитары ходили сейчас по этажам, проверяя все ли спокойно.

Рабочий день Дота в Грей Хауз обыкновенно заканчивался в шесть вечера. В шесть часов Дот садился в свою машину и покидал ни на что не похожий мир Грей Хауза. Вечера Дот старался проводить дома, в кругу семьи. Нет, он не уставал от работы. Более того, за годы, проведенные в Грей Хауз, Дот научился даже получать от нее удовольствие. Но семья всегда стояла у него на первом месте. По крайней мере Дот заверял себя, что это так.

Итак, Хайди Мейфлауэр. Именно это имя привело Дота сюда в «скучное время», заставило забыть о семейном ужине и отдыхе.

Хайди была известной личностью. Девочка-сирота, выросшая в приюте в соседнем штате. Необычный двенадцатилетний ребенок, состояние которой не смог точно определить ни один психиатр. За спиной девочки остались с десяток клиник, столько же знаменитых психиатров и целая коллекция методик, терапевтических и фармакологических, а она как была, так и осталась загадкой. Один из профессиональных журналов по психиатрии назвал ее «Нераскрытой жемчужиной человеческой психики».

Дот неторопливо переоделся, вынул из дипломата блокнот, ручку, шумно выдохнул. Давно уже в Грей Хаузе не было ничего интересного. Хайди Мейфлауэр!.. Что ж, посмотрим...

Дот любил трудных или даже неизлечимых пациентов. Это было его своеобразным хобби. Трудные пациенты. То есть такие, диагноз которым так и не был поставлен, которым не смог помочь ни один специалист.

Проверив в приемной, куда устроили Хайди, Дот довольный направился к лифту. Четвертый этаж. Рядом с Бобом Джейсоном, который по вечерам любил закатывать серенады, считая себя солистом мужского хора.

Почему Грей Хауз? Почему маленькую девочку устроили сюда, а не в детскую клинику. Ведь наряду с множеством лечебниц для людей зрелого возраста существовало немало детских психиатрических клиник, и, по закону, несовершеннолетние душевнобольные должны были направляться ни лечение именно туда. Не говоря уж о том, что стационар применялся крайне редко, вытесняемый успешными амбулаторными и альтернативными службами. Так почему Грей Хауз?

Дот знал ответ на этот вопрос. Государственный стационар Грей Хауз. Это учреждение, больница, приют, всегда стояло обособлено в иерархии медицинской помощи душевнобольным. Словно одинокий остров в океане психиатрии. Здесь, в Грей Хауз, находили пристанище те, кто не был более нужен обществу. Тот, за чье выздоровление перестали бороться, кто исчерпал все брошенные на него средства. Грей Хауз был фактическим диагнозом - случай излечения не имеет.

Дот поднялся на четвертый этаж и вышел в темный проход. Коридор перед ним был пуст и тих. Странно. Обыкновенно на четвертом этаже всегда буйствовали самородки вроде Джейсона. Где то здесь, среди тяжелых металлических дверей и зарешеченных окон и находилась та, ради которой он явился сюда в «скучное время».

Он неторопливым шаркающим шагом пошел по коридору, даже не глядя на номерки дверей, слева и справа по коридору. За долгие годы работы здесь Дот помнил их все наизусть.

Перед искомой массивной дверью Дот остановился. Порывшись в карманах халата, в которых к его удивлению оказалась целая куча хлама, он извлек оттуда ключ и не раздумывая сунул его в скважину.

Полагалось, чтобы при первой процедуре, когда доктор навещает пациента, присутствовал санитар. Мало ли, что может быть на уме у сумасшедшего. Сегодня Дот решил не прибегать к этой условности. Все таки его пациентом была всего лишь двенадцатилетняя девочка. С ней он управится как-нибудь без охранника. Он не прочел еще бумаги, пришедшие с Хайди, однако, насколько он знал, девочка последние несколько месяцев вела себя смирно. Говоря нормальным языком, она ни на что не реагировала.

Дот неспешно вошел внутрь, плотно закрыл за собой дверь, после чего прошел к затянутому тонкой сеткой окну и выглянул наружу. Внизу, в полумраке позднего вечера тонули зеленые посадки окружающего Грей Хауз парка.

Хайди Мейфлауэр сидела так, как пару часов назад ее посадили санитары. В больничной пижаме, прислонившись к высокой спинки кровати и вытянув ноги. Ее обритая наголо голова была чуть склонена набок, а пустой, отрешенный взгляд направлен на известную ей одной точку на стене.

Дот отстранился от окна и прошел в уборную. Скрупулезно проверив тамошнюю «мебель» и не найдя на ней ничьих следов, кроме медсестры, Дот вернулся к Хайди. Реакции не было. Справедливости ради надо сказать, что так реагировал на «переезд» в Грей Хауз каждый второй больной.

Дот подошел к кровати на которой полулежала Хайди и долго смотрел ей в глаза. Помахал рукой, проверяя реакцию на свет. Периодичность увлажнения глазного яблока десять-двадцать секунд. Вполне нормально.

- Итак, Хайди, здравствуй. Возможно, кто-то считает, что если ты ни на что не реагируешь, то ничего и не воспринимаешь, но я имею на этот счет свое мнение. Я думаю, что ты всего лишь не имеешь возможности отреагировать на внешний раздражитель, но все понимаешь, воспринимаешь и чувствуешь. Поэтому, в беседах с тобой я буду вести себя так, будто мы с тобой давно знакомы, так сказать старые приятели.

Дот сел на край кровати.

- Несколько лет назад у меня был приятель, вроде тебя. Чуть постарше. Он тоже был молчалив и задумчив, точь-в-точь как ты сейчас. Так вот, мы с ним общались друг с другом много месяцев и очень хорошо узнали друг друга за это время. Мы даже придумали свой язык. То есть я спрашивал его о чем то, а он отвечал мне. Но отвечал, не так как я. Не при помощи голосовых связок и рта. Он отвечал мне глазами. Задумал сказать: да - моргал один раз. Нет - два раза. Такой разговор может показаться странным со стороны, но мне и моему другу очень нравилось. Я очень надеюсь, что когда-нибудь такой способ общения понравится и тебе, и мы с тобой сможем поговорить также, как когда-то с моим другом.

Дот улыбался. Такие беседы, в одностороннем порядке, нравились ему. Он не смог бы объяснить этого словами. Это приходит с возрастом, с опытом.  Когда Дот только перевелся на работу в Грей Хауз все здесь казалось ему удручающим и мрачным. Тяжелые темные своды пугали его, навевали тоску. Тогда он не мог даже предположить, что проведет здесь столько времени. Теперь же, по прошествии многих лет, Грей Хауз представлялся Доту в ином свете. Он получал удовольствие от глухих, пустынных коридоров. От уголков, в которые даже в светлые дневные часы не попадал свет. От особой атмосферы, царившей здесь. Дот полюбил Грей Хауз.

- Я много слышал о тебе, Хайди. Куда больше, чем ты обо мне. - Дот засмеялся, - Ты ведь обо мне вообще не слышала. Кстати, я не представился, меня зовут Дот. Очень просто и легко запоминается.

Дот продолжал говорить. Наверное, в такие минуты, он вообще не нуждался в собеседнике. Просто говорил. Сам посмеивался над своими шутками, сам отвечал на свои вопросы. Глупо? Возможно. Но такова была его терапия. Методика, благодаря которой возвращались к жизни люди.

Было уже около десяти вечера, когда Дот решил, что на сегодня достаточно. Первый день. Обыкновенно в первый день никаких результатов он не добивался. Хотя как было бы здорово увидеть хоть малейшую реакцию на лице Хайди. Но она по прежнему смотрела в точку на стене.

- До свидания, Хайди. Завтра мы поговорим еще.

Откуда-то издалека послышалось пение. Ну вот и Джейсон очнулся, подумал Дот. А через секунду он стоял, пораженно вглядываясь в глаза Хайди. Пение оборвалось так же внезапно, как и началось, но перед этим, за короткий миг, на лице девочки что то отразилось. Чувство!.. Дот не успел толком разобрать какое, когда детские черты снова разгладились и обратились прежней безжизненной маской. Но сам факт!.. Реакция в первый же день!..

Дот стоял, вглядываясь в лицо девочки. Ничего. Абсолютно ничего. Может быть дело в Джейсоне?..

Он поспешно отпер дверь, хорошенько запер ее за собой и чуть не бегом припустил в противоположный конец коридора. Дежурный санитар, обходящий этаж, проводил его недоумевающим взглядом.

Возле двери Джейсона Дот первым делом отворил металлическое оконце. Боб Джейсон сидел на полу, возле кровати и печально смотрел в окно. На лязг отодвигающейся створки он лениво повернул голову, одарил Дота долгим безрадостным взглядом и снова уставился в затянутый сеткой проем.

Доту очень не хотелось брать с собой охранника. Эти здоровенные детины норовят броситься на пациента только он пошевелиться. Как в такой обстановке можно работать?.. К тому же больной в присутствии санитара всегда нервничает.

Однако за состояние Боба Джейсона не мог ручаться даже сам Боб Джейсон. В этой ситуации Дот был обязан хотя бы предупредить дежурного о том, что идет к Джейсону.

Он затворил окно и позвал Нила, дежурящего по этажу. Нил был неплохим парнем. Не как некоторые дуболомы, которые только и могли, что твердить: безопасность превыше всего. Убедив Нила ждать за дверью, Дот вошел к Джейсону.

Он, неторопливо, чтобы не раздражать Боба прошел вдоль комнаты и сел на краешек кровати, как недавно у Хайди.

- Здорово, док. Не спится? -без интереса спросил Джейсон.

- Да вот, не спится.

Джейсон поднялся с пола и выглянул в окно. Дот представил как напрягся за дверью Нил.

- Хотел вот спеть, док. -грустно сказал Джейсон. - Не дают.

- Кто не дает? -удивился Дот.

За годы, что Джейсон содержался в Грей Хауз, к его пению настолько привыкли, что давно перестали обращать внимание.

- Не дают! -резко воскликнул Джейсон. -Солисту, которому рукоплескал мир... Не дают спеть и все тут. Говорят - нельзя.

- По моему, - осторожно начал Дот, - нужно просто хорошенько попросить. Тогда дадут. - он дождался осмысленного выражения на лице Джейсона. - Если хочешь, Боб, я могу сам попросить того, кто тебе запрещает.

Джейсон удивленно посмотрел на Дота.

- Мне никто не может запретить петь! Мой голос поразил Америку. Меня знают во всем мире. Никто не в праве запретить мне петь.

- Так почему же ты не поешь? - начал Дот все с начала.

- Не дают. - грустно ответил Джейсон.

- Кто же тебе не дает?

Джейсон улыбнулся.

- Ладно, помолчу немного. - он многозначительно взглянул на Дота, - Не велено мне говорить.

Больше Дот, как ни старался, не смог выбить из Джейсона ни единого слова. Он словно воды в рот набрал. Только смотрел в окно и посмеивался.

Когда раздраженный Дот вышел в коридор, Нил посочувствовал ему:

- Сам не понимаю, что сегодня такое с Грей Хауз. Будто бы тихий час себе устроил. Ни шума, ни гама. Почаще бы так.

Назавтра Дот прибыл в Грей Хауз в восемь утра. Ночь он провел скверно. Из головы не выходили слова Джейсона. А может дело было вовсе не в Джейсоне. Может, всему виной то выражение, которое промелькнуло на лице Хайди. Дома Дот разгадал, что же было написано тогда на ее лице. Раздражение. Короткий миг раздражения.

В ординаторской было спокойно. Доктора разошлись по этажам. По коридорам торопились медсестры и коридорные, вычищая палаты.

Первым делом Дот проверил в приемной, записал ли он Хайди на себя. Да, оказывается. Вчера, машинально как-то получилось. Отлично.

Несколько следующих часов Дот провел за бумагами. Штудировал, изучал, перечитывал бумаги прибывшие с Хайди. Покопался в компьютерной базе данных. Частенько данные в компьютере были свежее распечаток.

К полудню, Дот решился, наконец, подняться к ней. Как назло у него разболелась голова. Дот вышел из лифта на четвертом этаже раздраженным и даже выругался. Это случалось с ним очень редко, но случалось. Что ж, работая с психами, сам становишься немного психом.

Дот подошел к комнате Хайди как раз тогда, когда из нее выходила медсестра. Перед тем как войти, он перекинулся с ней парой слов. «Медсестры, порой, знают о больных куда больше, чем самые именитые доктора.» Дот не помнил, где и когда прочел эту фразу, но был абсолютно солидарен с автором. И многолетний опыт работы в Грей Хауз только подтверждал эту его уверенность. Поговорив с медсестрой, он наконец вошел в палату и первым делом внимательно посмотрел на Хайди. Она полулежала почти как вчера, разве только ее положение немного изменили руки медсестры.

Дот вновь разместился на краю кровати.

- Здравствуй, Хайди. Я хотел зайти к тебе утром, но подумал, что для начала неплохо было бы познакомиться поближе с твоим прошлым.

Никакой реакции.

- Я вижу, ты не против. Итак, я познакомился с твоим прошлым, по крайней мере с той его частью, что записана на бумаге. Скажу честно: ты меня удивила.
Ничего.

- Ведь ты стала такой как сейчас не так давно, так? Три года, если быть точным. Но и до этого ты проявляла признаки психопатий, которые беспокоили твоего воспитателя в приюте. Мисс Клуни, кажется...

Ноль реакции.

- Но тебе все это известно. Поэтому не будем заострять внимание на мисс Клуни.

Очевидно, мисс Клуни заботила Хайди куда меньше, чем пение Джейсона вчера. Ах, если бы только Джейсон спел снова. Но он как назло со вчерашнего дня молчал как рыба. Об этом Доту тоже сказали в ординаторской.

До самого вечера Дот вспоминал эпизоды из жизни Хайди. Кипяток, пролитый на руку. Падение с крыши беседки. Пробные удочерения. Возвращения в приют. Ничего. Хайди ни разу не шелохнулась. Даже взгляд не изменился.

Два раза его беседу прервала медсестра, которая с ложечки накормила Хайди и убрала за ней судно.

Когда Дот покидал палату, он был полностью раздавлен. Сам не понимая почему. Ожидать результатов всего через два дня было глупо. Однако вчерашнее ее раздражение... Нет, Дот не мог избавиться от мысли, что стоит на грани разгадки. Очень близко.

В лифте Дот попытался вспомнить песню, которую вчера пел Джейсон. Вообще-то репертуар Джейсона ничем не ограничивался. Он исполнял как скучные арии, так и шутливые кантри. И вообще не факт, что реакцию у Хайди вызвала какая то конкретная песня. Может быть Хайди отреагировала так на голос Джейсона.

Ах да!.. Песня о свободе. Джейсон исполнял ее много раз.

Дот напел из нее несколько слов. Ничего не обычного, песня как песня. И мотив не самый плохой.

И тут, словно удар кузнечного молота, на него обрушилось нечто. Дот не успел понять, что это, но смысл его обнаружился в мозгу мгновением позже, чем Дот оправился от потрясения. И смысл этот был: Молчать!

Когда на первом этаже двери лифта раскрылись, глазам стоящих в коридоре людей открылась следующая картина: распластавшийся на полу Дот, повторяющий как молитву одно только слово: молчу,  молчу, молчу...

-Что с тобой было?

Билл Сампрос, ближайший друг Дота по Грей Хауз, стоял, склонившись над креслом, в котором сидел Дот. Когда прошел первый шок и доктора разошлись, Билл остался.

- Не знаю, Билл. Наваждение. – помедлив, ответил Дот. - Приказ, вот более точное определение. Приказ, которому нельзя не подчиниться. Самый убедительный приказ, что мне доводилось слышать!.. – он поднял глаза на Билла, - Теперь понятно, почему наши психи угомонились вчера.

Билл пожал плечами. Приказ, которому нельзя не подчиниться. Чертовщина какая-то.

- Думаю, тебе, Дот, лучше отдохнуть. Расслабься, побудь с семьей. Твоя Сью вчера звонила. Сказала, ты сорвался из дома прямо перед ужином. Неужто эта Хайди Мейфлауэр того стоит?..

- Это очень важно, Билл. Она — мой пациент. Я знаю, что могу до нее достучатся. Я это чувствую. Еще немного и...

- Еще немного и ты сам станешь психом, Дот. Хайди - потерянный человек. Если только наших «постояльцев» можно в полной мере считать людьми...

Назавтра, в восемь утра, Дот стоял на первом этаже Грей Хауз и ждал лифта. Пусть, размышлял он, Билл не верит ему. Пусть считает, что он, Дот, спятил. Самое главное: он сам знает, что прав. И когда сможет доказать это Биллу и остальным, вылечив Хайди Мэйфлауэр, они поймут и покаются.

Коридорные, на четвертом этаже, к удивлению Дота, были оповещены, что у него сегодня выходной. Билл постарался. Все таки он занимал здесь значительный пост. Заместитель заведующего отделением, старший ординатор.

- Доктор Сампрос вчера сообщил нам, что у вас сегодня выходной... - начал коридорный.

Жаль, не Нил. С Нилом всегда можно было договориться. А этот наверняка пойдет первым делом сообщать Биллу.

- Я решил сегодня выйти. У одного из пациентов наметился прогресс, поэтому я не стал откладывать его сеанс на другой день. Состояние этих ребят настолько нестабильно, что упустишь шанс - и придется начинать все с начала. А то и вовсе не найдешь тот, единственно верный путь к выздоровлению.

Дот попытался увидеть крупицу понимания в глазах собеседника, но тот в ответ отвлеченно покачал головой.

- Я всегда считал, что в Грей Хауз привозят только неизлечимых больных.

Дот не стал ни в чем убеждать Кристофера, так значилось на нагрудной табличке санитара. Вместо этого, Дот попросил его исполнить необходимые формальности: запись, номер палаты и так далее, которые кстати являлись частью его обязанностей, после чего направился к Хайди.

Девочка сидела в обыкновенной позе, глядя в никуда. Дот на этот раз не стал подходить к ней, садиться на кровать, а заговорил прямо от двери:

- В очередной раз здравствуй, Хайди. Здравствуй и спасибо. Благодарю тебя за внимание, за то, что услышала меня, а что еще более важно, дала мне это понять. Теперь я знаю, что мои труды не напрасны и когда-нибудь мы с тобой сможем поговорить так, как два приятеля. Я действительно этого отчаянно хочу.

В следующий момент Дот провалился в пустоту, он словно моргнул, а когда открыл глаза - летел в черную бездну. В никуда. Мысли разбегались в разные стороны, он никак не мог собраться, прийти в себя, просто отдался на милость охватившего его страха и одновременно небывалого восторга неизвестного.

До Дота внезапно дошло, что у него нет тела; тела о четырех конечностях; тела к которому он так привык. Он падал вниз сгустком. Сгустком непонятного. Сгустком Дота.

- Что вам нужно? - раздался голос.

Даже не раздался, а отразился где то в глубине Дота, ибо то, что падало сейчас в пропасть не было Дотом в полной мере. Это скорее была лишь его... душа. То, что люди привыкли считать душой.

Однако Дот, в своем теперешнем положении не утратил памяти и способности к рассуждению, и что голос принадлежал маленькой девочке он осознал сразу же.

- Хайди?

- Да.

- Что происходит, Хайди? Где я?

- Там же где и были в момент, когда я позвала. В тесной палате на четвертом этаже психиатрической лечебницы Грей Хауз. Там находится ваше физическое тело.

Дот вздрогнул от ее слов. То есть вздрогнул бы, если бы мог.

- А что это?

- Это? Трудно объяснить. Несмотря на глубокие познания в медицине, образование и жизненный опыт, вы не поймете. Вы - слишком человек. Хотя, прошу прощения. Будь вы слишком человеком, я не позвала бы вас.

Дот ждал продолжения.

- Я не стану загружать вас сложными терминами, - заговорила Хайди, после некоторого молчания, - столь же далекими от человеческого мироощущения, сколь и мы с вами сейчас. Называйте это место - трансцендентный мир, если вам так нравится. Все равно это не точное определение. Точного определения - нет. Впрочем, это не должно быть для вас новостью. Ничто первичное не имеет точного определения. А этот мир... или реальность, - первичен.

Дот мог многое не понимать или упускать в силу своей «излишней человечности», однако одно он знал наверняка: двенадцатилетняя девочка на такие рассуждения неспособна. Неспособна и все тут!

- Но вы ведь не за этим искали встречи со мной. - продолжила Хайди, - Вы ведь по настоящему хотите помочь маленькой Хайди Мейфлауэр, от которой отвернулись все остальные. Все, кроме Грей Хауз.

- Нет, Хайди. Нет. Никто не отвернулся от тебя... - начал было Дот.

- Остановитесь, Дот. Я не нуждаюсь в «психологической поддержке». Я, как ни глупо это звучит, всем довольна. Вы ведь и сами это ощущаете. Вряд ли Хайди Мейфлауэр на земле могла говорить с вами так, как я сейчас. Ведь она, то есть я, там, всего лишь маленькая девочка, а значит глупая, несмышленая. Здесь же я свободна от условностей земного мира. Я - чистое сознание.

Дот не нашелся, что сказать. Слишком уж убедительно говорила несмышленая глупая девочка.

- Однако, все по порядку. - вновь заговорила Хайди, - Я откроюсь вам, доктор, расскажу, о своей жизни до того, как я сбросила узы земных оков. За исключением одной - своего бренного тела. Время от времени мне приходится посещать его. Вы, кстати, стали свидетелем одного из таких моментов, в день нашей первой встречи.

Дот не забыл этого. Да и мог ли он?

- С самого детства я считалась ненормальным ребенком. Что это значит? Сочувствующие взгляды на улицах, издевки детей-соседей по приюту, брезгливость воспитателей, в общем - все. Этого можно не увидеть, будучи сторонним наблюдателем, но я видела все это от первого лица. Причем статус мой в то время был весьма интересен. Я была не вполне нормальной среди обыкновенных детей и в то же время, меня не отдавали в приют для умалишенных, так как для них я была нормальной чересчур.

Что есть признак ненормальности? Задумчивость, молчаливость, излишняя чувствительность, реакция на внешние раздражители, разговоры с самом собой. То, что принято называть первазивными расстройствами аутического спектра. Это отличало меня от остальных. Теперь я могу анализировать себя с позиции свободного сознания и видеть, как нелеп и бессмыслен критерий, по которому общество судит о нормальности человека, о его отличии от остальных. А скольких людей такое отношение действительно сделало больными?

Как бы то ни было, к семи годам я сделалась окончательным и бесповоротным пара-аутическим интровертом, не утруждающим себя даже ответами на вопросы воспитателей, не говоря уже о других детях. В таком возрасте сознание ребенка очень ранимо, а отношение к себе окружающих сформировало мою к ним стойкую антипатию. У меня с самого рождения были проблемы с координацией, и к этому времени я стала терять интерес к физическому телу и внешним раздражителям совсем.
Тогда же мною впервые серьезно занялись психиатры и тогда же я в первый раз услышала Голоса.

Это было словно озарение. Это было... Нечто схожее вы почувствовали вчера в лифте, хотя там я лишь послала вам приказ. Голоса. Мне не нужно было видеть, слышать и осязать, чтобы понимать и внимать им, я лишь отключалась от всего земного и слушала, слушала. А моим телом, тем временем, занимались психиатры.

Я и сейчас с трепетом вспоминаю эти моменты. Они чересчур приватны, чтобы открывать их вам, Дот, однако могу сказать, что Голоса эти принадлежат сущностям, отстоящим от человека примерно на столько же, на сколько человек отстоит от уровня земляного червя. Не поймите меня превратно. Я ничуть не пытаюсь обидеть человека. Но я пытаюсь обидеть его образ жизни, его глупость, черствость, бездушность и леность. Человек, будучи от творца наделен колоссальными способностями, душит их в крохотном экзистенциальном мирке, который сам же себе и создает.

Я не знаю, чем мое «Я», загнанного в угол зверька, привлекло высшее внимание тех, кого я называю «Голосами», но они заговорили со мной и перевернули мою угасающую жизнь. Моим телом же занимались психиатры.

История моего становления, как отдельного сознания, чистого разума, продолжительна и хотя весьма интересна, слишком интимна и трепетна, чтобы поведать ее вам. Голоса научили меня покидать телесную оболочку, они позволили мне сбросить оковы земного и окунуться в стихию свободного полета, чистой идеи и мысли. Вряд ли вы меня поймете.

Но это не все. Голоса показали мне путь. Они одарили меня знанием истинного пути, по которому должно развиваться сознание. Истинного, по-настоящему.

Человек, надо отдать ему должное, тоже пытался постигнуть истинное предназначение разума. Наука философия, пожалуй, самая верная наука, изучала этот вопрос с незапамятных времен. Более того, зачастую, эта наука подходила к решению этого вопроса очень близко. Однако всегда злую шутку с теми, кто силой собственного ума приближался к познанию высшей сути, играла их человеческая натура. На финишной прямой философы отворачивали от правильного пути, то ли боясь, то ли недопонимая к чему приблизились. Платон, Кант... Да мало ли их?..

Может быть они тоже слышали Голоса? Вряд ли. Услышь они их, они прошли бы дорогой чистого сознания до конца.

Дот не верил своим ушам. Она рассуждала о вещах, на которые не хватало понимания у него, всю жизнь проведшего в медицине, науке. В человеческой науке, поправил он себя. Предположить же, что Хайди сама выдумала все: голоса, фокус зрения на мир и прочее, Дот не мог. Выдумать такое было невозможно.

- ...Дот, очнись, Дот. - голос пришел откуда то извне.

Дот погрузился в пучину беспамятства, миг, и он открыл глаза на кушетке в палате приемного покоя Грей Хауз.

Над ним склонились врачи и медсестры. Дот заметил даже несколько санитаров. И дуболом Кристофер был здесь. Наверное это он сообщил остальным о нем и о Хайди.

- Оставьте нас с Биллом! - Дот крикнул так, что все шарахнулись. - Немедленно оставьте!

Помедлив, собравшиеся один за другим потянулись к выходу. От внимания Дота не ускользнуло, что Кристофер обменялся многозначительным взглядом с Биллом. Наверное, считают меня сумасшедшим, прыснул Дот про себя.

Как только все вышли, Дот быстро заговорил:

- Сегодня, Билл, я стал свидетелем потрясающего, неизведанного, непознанного!

- Чего же, Дот? - спросил Билл.

- Я смог достучаться до Хайди! Она не больна. - Дот замешкался, - То есть, она, конечно, не может считаться и здоровой, по нашим меркам, однако, она куда здоровее нас с тобой умственно. Всех нас, людей вообще!..

Бил склонил голову на бок и молчал. Такова была его профессиональная привычка. Таким образом Бил обыкновенно выслушивал больных.

- Ты не веришь мне, Билл? В это трудно поверить, я знаю. Но поверь хотя бы ради долгих лет, что мы проработали здесь вместе. Все о чем я говорю — чистая правда. Я и Хайди очень долго говорили. Все это время мы находились в месте, называемом...

Тяжелым ударом на сознание Дота навалился приказ: Молчать! Дот дернулся и... опять провалился во тьму.

- Вы не должны говорить, о том, что слышали. - это снова был голос Хайди.

Дот снова парил в трансцендентном пространстве.

- Это - моя исповедь. Я ведь очень одинока, пока связана с Землей...

- А как же Голоса? -спросил Дот.

- Голоса?.. Они по прежнему обращаются ко мне и мы подолгу... меняемся мыслями. Но они далеки от этого мира. Они - выше его. Намного выше. А я не могу присоединиться к ним.

- Не можешь? Почему? - удивился Дот.

- Есть кое-что, доктор. Якорь, цепь, называйте как угодно. Оковы, удерживающие меня крепче всяких пут, крепче каменных стен или решеток. Пока существуют они - я не могу покинуть земные сферы и отправиться туда, где меня ждут Голоса. Туда, где нет предела чистому познанию, где совершенство и истина - достижимы и являются высшим смыслом существования. Я всем своим существом жду момента, когда бренные оковы будут сорваны и я отправлюсь туда.

Дот не как не мог взять в толк, о каких таких оковах чем говорит Хайди. Разве она уже не свободна?..

- Долгие годы я витаю здесь, доктор. - продолжала Хайди, - Я парю в сферах Земли, ожидая освобождения. Я свободна, это правда. Но не окончательно. Мое теперешнее состояние дает массу преимуществ. Я не связана земной ограниченностью. Я в той или иной степени объяла весь запас человеческих знаний. Годы, проведенные мной в земных сферах сделали меня тем, чем я являюсь сейчас, но мне нужно большее. И это большее я получу лишь в одном случае. Если пропадет мой якорь, цепь, приковывающая меня к Земле - мое человеческое тело. Оно, точно магнит, притягивает меня, не дает удалиться. Оно держит меня, сковывает, мешает развитию. Абсолютному, истинному развитию, ожидающему меня там, откуда пришли Голоса.

Хайди замолчала. А Дот, прежде чем успел ответить, окунулся в пустоту и вновь очнулся на кушетке перед Биллом и несколькими другими докторами.

- Я не могу диагностировать его состояние, - говорил Билл Сампрос. - Оно очень нестабильно. Он то приходит в сознание, то снова теряет его.

Врачи внимательно слушали. Гладкие фразы, медицинские термины. Некоторое время Дот тоже слушал речь заместителя главного врача Грей Хауза. Да, Билл не зря получает зарплату.

- Ты ошибаешься, Билл! - воскликнул он, чуть закашлявшись. - Дело вовсе не во мне. Дело в особенностях человеческого сознания.

Доктора живо обернулись к нему.

- Мы ищем ответы на вопросы. -продолжал Дот, - Мы пытаемся понять, что вызывает умалишение, сдвиг в психике, сумасшествие. А может быть мы не верно ставим вопрос? Может быть именно состояние наших пациентов единственно верное? Может быть мы - больные и им в пору лечить нас, а не наоборот? Кто в праве судить об этом? Доктора с красивыми дипломами. Но почему? Ведь зачастую больные знают куда больше нас. Вспомните хотя бы профессора Патерсона. Он ведь преподавал медицину, не так ли? Однако и его успокоили смирительная рубашка и Грей Хауз. Успокоили ли? Помогли ли ему? Нет. Он по сей день сидит в своей палате и громко хохочет над нами. Ведь он знает о медицине гораздо больше нас с вами. Но он - болен, а мы здоровы.

- Ты пришел в себя, Дот. - сказал Билл.

- Так может быть хватит прикидываться всезнайками? Может быть признаться самим себе, что психиатрия не безупречна, часто ошибочна и губительна? Не думаю что надо напоминать об оглушительном эксперименте Розенхана, когда официальная медицина не смогла однозначно различить здоровых и больных.

- И что это изменит? -спросил вдруг один из молодых докторов, недавно пришедших  в Грей Хауз.

- Надеюсь многое, друг мой. Многое. Для начала по крайней мере пусть изменит наши подходы к лечению, методы и взгляды на пациентов. Считая наш взгляд единственно верным, мы не только многое упускаем, мы настоящих губим людей, заставляя их подчиняться надуманным правилам. А они, возможно, куда лучше, чище и глубже нас. Они, может быть - будущее. Не в том обличье, в котором мы привыкли его видеть, но в другом, настоящем, истинном...

Дот снова провалился во тьму. Но на этот раз без прежнего потрясения. Он знал, что за этим последует.

- Мне понравилось. - заговорила Хайди. - Вы подобны Икару, возжелавшему подняться в небо. Только помните: чем выше взлетишь, тем больнее падать.

Дот еще не пришел в себе после пылкой речи.

- Это так. Но если взлететь очень высоко, то бояться высоты уже не придется. Ведь за падением будет стоять свобода. Та, о которой ты, Хайди, мечтаешь. Свобода от бренного тела.

Хайди помолчала.

- Интересная мысль. Я об этом не подумала. Но я сделала бы поправку, что свобода у каждого своя.

Дот впервые почувствовал ее заинтересованный взгляд. Пронизывающий, обволакивающий, пронзительный. Человеческое существо не могло смотреть так. Хайди не была уже человеческим существом.

- Вы поможете мне, доктор? Вы освободите меня?

Это был вопрос, которого Дот боялся. Он ожидал его, но не был готов. То, о чем просила его Хайди было выше его сил. Пусть это были лишь человеческие законы и правила, но убить? Нет.

- Я не уверен, смогу ли я, Хайди...

- Сможете, Дот. Ведь вы - врач. Вы знаете о смерти, вернее о ее причинах, куда больше простого смертного. Этим вы спасете меня. Спасете своего пациента. Разве не это ваш долг?

- Но что потом? Что будет потом со мной, Хайди? Ведь мне предстоит еще жить в человеческом мире, законы которого трактуют эту ситуацию вполне однозначно.

- Потом будет хорошо. Я обещаю. - Дот почувствовал, что растворяется в ее словах, - Вы получите то, чего хотите больше всего в жизни. Свободу воли, свободу взглядов и действий. Вы получите Грей Хауз. Разве не о нем вы мечтали всегда на протяжении всего вашего экзистенциального кризиса. Вся ваша жизнь от рождения была лишь лестницей. Лестницей, ведущей на портик - вход в Грей Хауз. Сколько раз вы поднимались по ней, доктор? Тысячу? Миллион? А длинные, темные коридоры, тусклые лампы и скрипучие засовы. Разве не этого вы хотите?

Только теперь Дот осознал, как же он желал всего этого. Он любил Грей Хауз больше всего на свете. Он страстно желал его. Грей Хауз и ничего больше.

- Никто по настоящему не в силах понять другого человека. - продолжала Хайди, - Никто не знает, как сильно вы любите это зеленый парк, озеро, древние деревья. Эти лязгающие ставни, тяжелые двери и гулкие коридоры. Грей Хауз - вот то, о чем вы мечтали. Даже сегодня пылко отвечая вашим коллегам, медикам, вы думали об этом. Обратная сторона, вот ваш вожделенный ответ. Только будучи на обратной стороне можно правильно понять и постичь состояние человека. Обратная сторона, доктор. Обратная сторона сознания, обратная сторона двери палаты с маленьким оконцем. Ведь этого вы на самом деле хотите. Вовсе не лавров выдающегося психиатра. Обратная сторона...

Может быть Хайди просто навязывала Доту мысль об этом? Может быть Дот хотел вовсе не этого? Дота больше не волновали такие вопросы. Едва лишь он прислушался к себе, к своему внутреннему голосу, все для него стало ясно. Хайди была права. Во всем и с самого начала. Всю свою жизнь Дот искал чего-то, ждал, надеялся. И вот оно снизошло. Озарение. Как мало, оказывается надо человеку. Не всякому. У каждого свои потребности. Но ему, Доту, оказывается нужен был лишь маленький мир Грей Хауз. Его мир. Мир, в котором о нем бы заботились, где он мог делать все, что захотел. Это и была та обратная сторона, о которой говорила Хайди. Обратная сторона Грей Хауз.

Поздней ночью Дот встал с кушетки в палате, рядом с приемным покоем. В комнате никого, кроме него не было. Из коридора, правда доносились звуки - Грей Хауз не спал даже ночью, но это не в счет. Через окно в комнату пробивался манящий лунный свет. Дот различил его тонкие лучи среди приглушенного света ночной палаты. Дот даже задержался, чтобы полюбоваться им. Такого света, не было больше нигде. Ни в одной точке вселенной. Не было даже там, откуда звали Хайди ее хваленые Голоса. Да что вообще могла понимать маленькая девочка в смысле жизни? Развитие разума, высшие сферы, абсолютная истина: чушь собачья. Вот они - простые радости жизни. Лунный свет в окне. Костлявые ветки деревьев.

Дот нашел свой халат, с табличкой, во встроенном шкафу, после чего отпер дверь палаты изнутри и сразу направился к лифту. Кажется его заметила медсестра из приемного покоя. Пусть. Что в этом такого? Хотя, наверняка, Билл предупредил всех в отделении о его «нестабильном состоянии». Что вообще прямой шаблонно-мыслящий Билл может понимать о состоянии человека. Его, Дота, состояние и есть самое, что ни на есть стабильное. Уж он то сам понимает это.

На четвертом этаже было пусто. Странно. Где же дежурный?

Дот медленно, нерешительно зашагал по коридору то и дело оглядываясь. Определенно здесь должен быть санитар.

У двери в палату Хайди, Дот остановился. На какой то миг на него нашло прозрение. Действительно ли этого он хочет? Это ли есть предел мечтаний озорного мальчугана Дота, романтичного студента Дота, известного психиатра Дота Пауэлла? Как же семья? Его чудная семья. Жена Сью, дочери Нэнси и Молли...

Издалека донеслось пение Джейсона. Дота словно окатило этими манящими сладостными звуками. Да! Он хотел этого. Всегда. Семья - условность. Он всю жизнь прожил для них. Он обеспечил им безбедное существование. Так почему же теперь он не имеет права пожить немного для себя?

Он недолго вонзился с ключом. Распахнул дверь.

Хайди сидела на кровати и смотрела на него. Лицо девочки было серьезно.

«Сделайте же  это, Дот.» -прочел он в ее глазах.

Дежурный санитар Кристофер Морган встряхнул головой и поднялся с пола. Он медленно приходил в себя. Как-будто что-то тяжелое шарахнуло его по голове, хотя он был уверен, что был в коридоре один.

Санитар скрупулезно ощупал затылок и темя. Никаких следов удара. Сказать об этом дежурному врачу или не стоит? Если ничего не случилось, то ему и знать не обязательно. Подумает еще, что он псих, как тот доктор.

Кристофер неторопливо побрел по коридору, опираясь поначалу о стену. Все как будто было спокойно. Он сделал еще несколько шагов и ошарашено замер. Дверь в одну из палат была приоткрыта!

Теперь уж точно придется сообщить обо всем старшему ординатору. Он рванулся к открытой двери.

В темной палате, у затянутого тонкой металлической сеткой окна сидел человек во врачебном халате. Он не моргая смотрел за окно и на его лице блуждала подергивающаяся улыбка. Единственного взгляда на него было достаточно, чтобы сказать, что он не в себе.

На кровати, у стены, лежала девочка. Кристофер не мог сказать с уверенностью, но она как будто была не живой. Впрочем, каких только пациентов не привозили в Грей Хауз. Возможно, это было ее нормальным состоянием.

- Я отпустил ее. - покачал головой человек. - Освободил, как она просила. Убил это тело.

Санитар судорожно сглотнул.

На лице определенно психа, младшего ординатора Дота Пауэлла появилась блаженная улыбка.

- Она сказала мне спасибо. Она покинет теперь земные сферы.

Санитар отступил на два шага. Нужно позвать кого-нибудь.

- Посмотри, как прекрасен парк в ночную пору...




Роман Фомин. 2000 г.