Приговор Глава 24

... Алексей думал, что ему трудно будет снова начать радоваться жизни, и поначалу сознательно возбуждал в своей душе уныние, как всякий, кто вбил себе в голову, что недостоин того, чтобы быть счастливым. Но потихоньку он понял, что это всего лишь маска, которую он, помимо своей воли, почему-то надевает на себя. Волны Черного моря постепенно стирали эту маску грустного Пьерро, размазывая ее по лицу. Алексей плавал до ломоты в мышцах, пока соль ни начинала разъедать ему губы и щипать глаза. Он говорил, что ему необходимо набрать форму после столь длительного перерыва, но на самом деле он стеснялся оставаться наедине с Алисой. Ждал, пока накупается и выйдет на берег Даня.

Отец и сын заново открывали для себя друг друга, и Данька ходил пьяный от счастья. Он так давно мечтал снова оказаться здесь, на пляже Алексино, где было так много неба, моря, позади полукругом замыкались горы, впереди лежал, плавно спускаясь в воду, мыс Мысхако. Для детских забав здесь был полный простор, но больше всего Даня радовался тому, что они с папой и Алисой снова вместе.

Отец посвящал ему практически всё время, они ныряли с маской, обследуя дно, видели всевозможных рыб, крохотных рачков, плескались, дурачились. Даня обожал, когда папа, размахнувшись, закидывал его в блестящие волны. Потом они долго обсыхали на берегу, в ушах шумело от недавних водных забав, а кожа покрывалась тоненьким слоем морской соли. Играли в различные игры, ели виноград, вареную кукурузу и сахарную дыню.

В один прекрасный день Алексей вернулся с работы и объявил Дане и Алисе, - она в последнее время часто гостила у них, присматривая за Даней, - что он берет отпуск, лето, в конце концов, и что они уезжают в Новороссийск. Несколько недель назад Алексей предложил Алисе стать воспитательницей для Дани, безусловно, за вознаграждение.

Мальчик был на каникулах, все его друзья разъехались, а им совершенно некому было заниматься. Такое это было блаженство, несмотря на инвалидность, снова быть кому-то полезной, и Алиса с радостью приняла предложение, только от денег отказалась. Когда же Алексей стал настаивать, она предложила ему пойти в храм, и всё ее жалование положить в коробку для милостыни. Алексей посмеялся над этим, как над славной шуткой, а про себя снова подумал, какая же она всё-таки чудная!

И всё же он сделал то, о чём она его попросила, зашел в храм достаточно смело, как всякий человек, который делает это впервые. Алексей хотел просто положить конверт в коробку и уйти, но, неожиданно для себя самого, остался в церкви достаточно надолго. Ему понравилось там, думалось в храме как-то легче, возможно стало хоть как-то разложить свои мысли по полочкам. Попутно он наблюдал, как люди вереницей подходили на исповедь, и удивлялся им, - он бы никогда не решился рассказать батюшке о своих грехах, - слишком стыдно ему было. И, тем ее менее, он вышел из храма с легким сердцем.

С тех пор, как он позволил Алисе войти в их жизнь, ему вообще полегчало. Отношения с сыном наладились, и Алексею теперь можно было не переживать, что мальчик предоставлен самому себе. Его ожидания полностью оправдались: Алиса занималась с Даней по предметам, по которым он опаздывал в школе, потом они вместе играли, смотрели телевизор, гуляли. Поначалу Алексей волновался, не трудно ли будет Алисе справляться со всем этим, но нет, она держалась молодцом.

Однажды, когда Алексей, вернувшись домой, сел за стол, Даня с гордостью сообщил ему, что сегодня ужин для него готовили они с Алисой. Было вкусно, хотя кусочки, нарезанные мальчишеской рукой, сразу бросались в глаза. Алексей всё равно похвалил и краем глаза посмотрел на Алису: она сидела, слегка склонив голову над тарелкой, и щеки ее покрывал еле заметный румянец.

Алексей заметил, что Алиса  мало говорила в его присутствии, а вот стоило им остаться вдвоем с Даней , - и они, казалось, буквально не могли наговориться друг с другом. Алексей иногда приостанавливался возле дверей даниной комнаты: оттуда неизменно слышались какие-то горячие обсуждения, шутки, смех, но, стоило ему зайти внутрь, как Алиса сразу замолкала, и это не ускользало от его внимания.
В тот вечер он впервые отметил, что Алиса сидела за столом усталая. Естественно, очень многое из того, что она делала, давалось ей с трудом, но ради чего она так старалась, почему не давала себе и минуты покоя? Алексей отложил приборы в сторону.

- Даня, сегодня посуду моешь ты.

- Я ее всё время мою, мог бы и не говорить, - сказал Даня, разыгрывая из себя жертву родительского террора, но с улыбкой принялся за дело, а Алексей тем временем, неожиданно для Алисы, подхватил коляску и увез ее в комнату.

Он впервые дотронулся до ее инвалидного кресла, - обычно ей всегда помогал Даня, - и, не имея навыка перевозки довольно громоздкой коляски, Алексей всё никак не мог протиснуть ее в дверной проем. Им обоим стало неловко; Алиса как-то обмякла и поплыла в своем кресле, стыдясь, что не может помочь Алексею. Ее невидящий взгляд, словно колючка, зацепился за ворс на ковре и не двигался. Лоб Алексея покрылся маленькими капельками пота.

Наконец, у него получилось, он вкатил коляску в комнату и поставил ее возле окна, за которым горел закат. С одиннадцатого этажа открывался великолепный обзор расцвеченного оранжевой краской неба.

- Вам нужно отдохнуть, - сказал Алексей вполголоса, еще не до конца справившись со смущением. Такого смущения он не испытывал даже в юности, когда еще не был женат. Ему казалось, что он снова стал мальчишкой, который робеет и не может связать воедино двух слов. И не понимал, отчего это, ведь он совершенно не собирался ухаживать за Алисой, как за девушкой. Его смущение, конечно, было связано с тем, что она - инвалид.

У Алексея был совсем иной алгоритм поведения с женщиной, он привык обольщать, нравится. С Алисой же нужно было вести себя предельно осторожно, следить за тем, чтобы не обидеть ее каким-нибудь словом, не допускать двусмысленностей, обращаться с ней бережно. Она была похожа на хрупкое, больное дитя, - так что все его мужские желания при виде ее просто улетучивались.

Продолжить чтение http://proza.ru/2015/09/13/1567