Сука

Мы сидели  в засаде, я и моя приятельница Лада, которая расставляла капканы на своего мимолетного любовника. О капканах и любовнике я ничего не знала и поэтому честно внимала монологу Лады. Лада читала свои стихи. Она была поэтессой. И я была поэтессой. Мы познакомились с ней на богемном сборище бардов и им сочувствующим в подвале местного ДК.

Засада Лады базировалась в пельменной, где в принципе место всем поэтессам, под гул голосов непритязательных посетителей, любящих душевные байки и крепкое словцо. Лада была поэтессой и женой мента, этот мезальянс душил ее, и в результате удушья рождались бесчисленные рифмованные строки о черствости мира и райских кущах. Она ела по утрам вареные яйца и мечтала о перманентном сексе и вечной любви. Я мечтала о том же и тоже страдала от черствости мира и поэтому с удовольствием сейчас потягивала коньяк под неиссякаемый стихотворный монолог Лады. Сто граммов коньяка закончились раньше рифмованных излияний, но успеть опечалиться нам не дал наш общий знакомый Юдин, живший неподалеку и чующий за версту возвышенную поэтическую свежатину. Он любил водку и поэтесс. Он широким жестом достал из кармана плаща бутылку водки и поставил в центр стола. Поцеловал руки мне и Ладе, открыл бутылку и освежил наши пустые рюмки.
- Вова, - сказала Лада, - я пью только коньяк, - и заправски опрокинула в себя рюмку водки.
Да, Лада любила только коньяк, но пила все, что наливают. Я просто пила все, что наливают, из-за полной аморфности своего внутреннего гурмана. С приходом Юдина разговор заземлился, и мы из поэтического поднебесья спустились в прозу жизни: Юдин начал основательный рассказ о своей бывшей работе санитара в дурдоме. Я боялась Юдина, его чумной силы. Боялась, смущалась и притягивалась к нему. При нашей первой встрече, взглянув в его побитое оспой лицо, я сказала ему:
- Сделай мне больно.
- Ты хорошая, - ответил мне Юдин, и с тех пор стал для меня эталоном зверя, которого нельзя приручить.
От водки и Юдина я впала в состояние трансцендентного возбуждения и была полностью готова к необдуманным поступкам. Параболу моей легкомысленности, как птицу на взлете, осадила Лада:
- Знакомьтесь, это Андрей.
Перед нами стоял виновник нашей засады и долгожданная добыча ненасытной поэтессы Лады. Андрей, как и Юдин, тоже жил неподалеку. Как ни странно, но в эту пельменную Андрей наведывался только за пельменями, не стыдясь своей скудной кулинарной фантазии. В общем, Лада знала, где расставлять силки на понравившегося ей холостяка. Холостяк оказался компанейским и сразу позвал всех нас к себе домой.

Холостяцкая берлога сразила меня дизайнерским интерьером, стерильностью пространства и десятилитровым бутылем с домашним вином. Я сразила холостяка своей трансцендентностью и умением идеально тонко чистить картошку. Жизнь смешала крапленые карты Лады и по-своему спаровала дам и королей. Юдин утащил в свою пещеру велеречивую Ладу. А я и парабола моей легкомысленности достались гостеприимному холотяку. Ночь на плато удовольствия закончилась одним словом «Проваливай».
- Это грязно, - сказала я.
- Это честно, - подытожил холостяк, и вся черствость мира загоготала безудержным смехом от увиденной сцены.
Я стояла на краю тротуара и ловила такси. Ко мне подошла Лада и, ухмыльнувшись, спросила:
- Ну и как тебе мистер «Проваливай»?
С тех пор я не хожу на чужую охоту. Я открываю свою. На диких зверей, для которых я слишком хорошая, и на радушных ценителей плоти с бессердечным словарным запасом. Интересно, это логика поэтесс или шутка черствости мира?

Случай бросается под ноги, как футбольный мяч, чтобы дать возможность забить гол самой себе. Все планы, привязанности, принципы рушатся в миг одним лишь импульсом «Проваливай». Сколько раз я слышала это от жизни! Быть не к месту и неуместной – это выбор или судьба?

Я пускала в себя мужчин. Пробовала на вкус «Ты хорошая» и «Проваливай». И поняла, что это одно и то же.  С одной только разницей: первое говорят, избегая интима, второе - после интима, но и первое, и второе - это боязнь привязанности. Но без привязанности становишься сукой. И я была сукой, по-гламурному – стервой, ну, это та, у которой нет нервов и привязанностей. Я сочилась ароматом колкостей и цинизма и сладко пела «Вали-проваливай» всем попавшимся в мои сети. Их имена и лица стирались из моей памяти. Их жесты, голоса, тела усреднялись в один незамысловатый контур, который со временем стал вызывать во мне только приступы рвоты.
- Ты – конченная сука, - сказала я себе и прекратила свою затянувшуюся охоту.
И снова случай бросился под ноги, и в мое сердце вошел мужчина, который вышел из меня. Грязный, мокрый, трехкилограммовый орущий комок, который  научил меня привязываться. Но мне все же пришлось оставаться немного сукой, чтобы уметь защитить это неожиданное чудо, случившееся со мной. Я научилась варить кашу, целовать разбитые коленки и носить на плечах весь груз сладких и тревожных забот материнства. Я была выносливой сукой.

- Ваш сын в больнице, он сломал руку, - и я срываюсь с места и мчусь в приемный покой.
В смотровой травмпункта случай футбольным мячом застывает между мной и врачом, который гипсует руку у сына. Врач – Андрей, мистер «Проваливай». Это шутка или судьба снова встретить умельца душевных увечий?
«Приторность хэппи энда или сладкая месть?» - спрашиваю я себя. «У тебя вагон времени на раздумья, пока стынет гипс», - отвечает сука.
- Ты изменилась, - говорит Андрей. – Ты такая…
- … хорошая? – предлагаю я хэппи энд.
«Месть всегда подается холодной», - шепчет сука.
Но приходит пора, когда нужно признаться самой себе, что сука – это и мать, и поэтесса, и та, которая хочет услышать «Ты хорошая» и сразить кого-то одного своим умением идеально тонко чистить картошку.