Зарисовка. Ветер

Ветер бьётся в оконное стекло, пытается проникнуть внутрь тёплой комнаты. Татка сидит на диване, обняв игрушечную собаку: ей не страшно, но с каждым порывом ветра всё менее и менее уютно. Надо бы встать, дойти до кухни, сделать себе горячего чаю... или какао... Да, лучше какао: в такую погоду хочется сладкого и густого напитка. Ветер... Беспокойный житель: ему обязательно надо, проникнув в дом, обежать все угла, заглянуть в щёлочки между стенами и мебелью, взъерошить котовую шерсть... Но окна надёжно хранят дом от такого гостя, и он завывает эоловой арфой: уныло, неземно, на одной тягучей ноте.

Татка читает стихи: ровненькие строчки Гумилёва и рваные - Цветаевой, томные, тягучие Бродского и лёгкие, воздушные Бёрнса... Она читает, не пытаясь вникнуть в смысл, завороженная звучанием, сочетанием слов и звуков. Многие строки она знает наизусть, но повторяет снова и снова - как молитву. Ей есть о чём молиться, - как, впрочем, и всем остальным. Но молитв она не знает, а потому читает стихи: "Если хочешь, стихами грехи замолю"... Вдруг и вправду поможет?

А ветер всё громче и настойчивее стучится в окно. Ей становится страшно: похоже, он пришёл не просто так…  Ей кажется, что кто-то ходит по коридору – но этого не может быть, она в доме одна… Татка ещё сильнее обнимает игрушечного пса:  защитить от реальной опасности он, конечно, не сможет, а от призраков – вполне.

Первый раз призраков она видела, когда была совсем маленькой. Красивая дама приходила по ночам, садилась рядом с Таткиной кроватью и смотрела. Молча. К утру – уходила. Сначала Татка пугалась, потом пыталась поговорить с призрачной дамой. Потом – начала ждать её визитов. Но наступил вечер, когда дама не пришла… Татка почувствовала себя брошенной – примерно так же, как в день смерти родителей. Она понимала, что плакать бесполезно, но не плакать не могла: обида была сильнее.

После того, как мама с папой не вернулись из Москвы, Татка осталась вдвоём с бабушкой. Визиты призраков от бабушки необходимо было скрывать: узнай она об этом, и не миновать бы Татке походов к врачу. А у врача ей не нравилось: он задаёт слишком много лишних вопросов. Лучше так: тихо обнимать игрушечного пса и бояться в одиночку.

Став взрослой, она какое-то время не видела ничего необычного. Она прилежно училась, почти не общалась со сверстниками, много читала… Её жизнь была спокойна и размерена. Она привыкла быть одна, и когда в жизни её появился Антон - испугалась. А он ухаживал красиво и как-то старорежимно: водил её в театры, дарил цветы, целовал исключительно кончики пальцев… Сдалась: сказала «да». И после свадьбы – тихой, как и они сами, - вдруг снова начала видеть «гостей». Они стали приходить очень не вовремя: в те минуты, когда ей так нужно было остаться с мужем наедине… Не выдержала: рассказала мужу. Он не повёл к врачу – он просто ушёл сам. Следующему партнёру Татка не рассказывала ничего – как бабушке. Во избежание… Но и он – ушёл. «Ты слишком не от мира сего!» - сказал, собирая вещи. А она и не расстроилась: одной ей всегда было лучше.

Третий Таткин мужчина ворвался в жизнь, словно порыв ветра. Он был шумный, весёлый, играл на гитаре, танцевал – в общем, был полной противоположностью своей возлюбленной. Она пугалась его жизнерадостности, но тянулась к нему: он, казалось, давал ей силы жить… Впервые она была счастлива! Недолго: у Серёжи оказался рак. Неоперабельный. Он умер так же стремительно, как жил: не прошло и недели от первого приступа… Вопреки ожиданиям, Татка не сломалась. Она только ещё более замкнулась в себе и окончательно ушла от мира. Даже работу нашла надомную.

Ветер стучится в окна. По коридору – она знает – идут тени. Те, кто когда-то жил в этом доме. Они не сделают ничего плохого, они никогда не делали ничего плохого… Они просто подходят к ней близко-близко,  и она впервые слышит тихий голос: «Пойдём?». И она подаёт в ответ обе руки…


Рецензии