Гимн любви

                ( из бесед с Лампадовной)

            Люблю Лампадовну. Люблю потому, что лучшей собеседницы и не сыщешь. На сей раз она повела беседу о музыке. Вернее, о любви к человеку и к Родине в музыке. Стоило включиться, поддержать разговор.
           «Глянешь на неё – сама простота. А поди ж ты – о музыке… Знать, душа крылатая – в полёт просится…» – поймала я себя на мысли.

 – Вот порадуй, ответь, что же это такое – любовь? – огорошила меня вопросом
   Лонгина, женщина (определяя по-советски) морально устойчивая, да и
   возраст…

 – Ну, любовь – не картошка… Или вот ещё: она – будто чума, пока не
   наберёшься ума… Или: зачем любить, если можно не грешить… – понесла я,
   надеясь отшутиться.

 – Не дело тут паясничать (шут из тебя никудышный). Скажи, ты по-настоящему
   любила? – урезонила меня Лампадовна, быть может, самым трудным на этом
   свете вопросом…   

 – А что, бывает любовь не по-настоящему?! Как у вдольдорожниц да хищниц с
   рублёвок – срамной порок безвременья: я тебе – тело, ты мне – в мильёны
   дворец (кончено дело!).
            О любви. … Когда по силам не дела, а деяния. Когда на бумагу из
   ниоткуда – ключом поэтические строки. Когда… что белоснежная бабочка на
   широком духмяном лугу – и треск молний нипочём. Земли под ногами нет, но
   есть крылья – полёты в бездонном по-весеннему синем небе, где нескончаема
   песнь жаворонка. Когда… круглый год душа вторит руладам певца-кудесника
   соловья. В сердце бьётся радость от звуков родного языка – ты дома, среди
   своих, любим. Это ли не ГИМН ЛЮБВИ – божественный триумф в  человеке?!
    
 – Ты подслушала мой ГИМН… – без нотки укора вымолвила Лонгина и ушла в
   себя. На лице её читалось только одно: она купалась в своём прошлом,
   светлом и вечном. Редко случается ныне – достойно нести звание вдовы.
   Чаще вдовушки пускаются во все тяжкие – это не про Лампадовну.

 – Может быть, я сказала что-то не то, ныне не модное… В моде нынче
   физиология – в книгах, на экране разврат узаконен. Люди напрочь забыли,
   что они – ЧЕЛОВЕКИ, – вроде сама себе промолвила я.

 – Любящие…  Божественный триумф. Редко, но ещё встречаются такие ныне.
   Недавно сей свет оставила моя родственница. Красавица, сорока лет,
   признанная скрипачка. Не могла её оставить в одиночестве: до последней
   минуты была рядом.
          Бедная таяла на глазах. От любви. Странной, ныне не всем понятной.
   Последний курс консерватории. Он – саксофонист, подающий большие надежды.
   Она – скрипачка, уже приглашённая в солидный столичный оркестр. Дело – к
   свадьбе. Но где жить? Чтоб обресть крышу над головой – минимум десяток
   лет труда во благо чаще не своё, а в мошну хитрошустрых устроителей
   зрелищ, разъедающих, как парша, высокое искусство. 
          Вадим (так звали жениха Софьи) решил податься за океан: там легче
   заработать на будущее московское жилище, а главное – побыстрее. Она не
   поняла его затеи. Мыслила иначе: как это – без Родины. Он – настаивал.
   Она в слезах пыталась объяснить свои чувства: « Вадим, ты и моя Родина –
   для меня нечто единое, неделимое. Безмерно люблю это ЕДИНОЕ, ни с чем
   делить его не готова. Хочу дарить музыку родным душам, не чужим…»
          Душу Вадима она не растрогала. Уехал. Первые месяцы созванивались,
   потом как-то звонки стал нечастыми, затем и вовсе прекратились. Софья
   была загружена в оркестре да хлопотами возле больной бабушки, у которой и
   поселилась. Жила всё-таки любовью к Вадиму, ждала звонка, возвращения.
   Ушла бабушка. Тоска стала одолевать так, что занемогла всерьёз.
          Бледная, исхудавшая – такой застала её, такой и запомнила.
   Последний день выдался солнечным, ясным, хотя была уже глубокая осень.
   Казалось, осень с любовью передавала Софью в чьи-то надёжные тёплые руки…
          Проснувшись, совсем ослабшим голосом она попросила подать ей
   скрипку. Лёжа на спине, с трудом удерживая в руках инструмент, медленно
   повела смычком по струнам – полилась песнь Бетховена «К Элизе». Пауза.
   Зазвучал полонез Огинского « Прощание с Родиной» А по впалым щекам
   скрипачки – слёзы. То были слёзы, полные любви, верности единственному
   человеку и единственной Родине.
          Отзвучала мелодия – скрипка медленно скользила на пол, за ней –
   смычок…
          Иглой в сердце – еле слышный стон-прощание, затем – немыслимо
   тяжкий последний вздох. Вот и всё…

 – А что Вадим, прилетел из Америка?– не удержалась я.

 – Нет. Не для того Америка. Она – чтоб души нормальных людей уродовать, –
   отпарировала Лампадовна. 

          Не покидают и мою душу божественные звуки великого Бетховена, продолжавшего, будучи уже совершенно глухим, творить музыку на века.  Да щемит сердце Огинский своим «Прощанием с Родиной». Тут и любовь, и Родина, и слёзы – тот самый ГИМН ЛЮБВИ….
                Его вечное звучание терять нельзя, ни ноты нельзя утратить, какая бы гроза не накрыла любящих, дабы в конце скалистой жизненной тропы не обуял вопрос отчаяния: «Обрёл – что, а  что – навек потеряно…»

                14.09.2015 г.