эффект сто первой обезьяны. глава двадцать вторая

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

НЕОЖИДАННАЯ МЕТАМОРФОЗА

А что, - начал Иегова издалека, когда их облака торжественно проплывали над райскими кущами, - вы в эти одежды разрядились чтобы на Фейри быть похожими? Холодно ведь вам быть не может.
- Вот еще, - фыркнул Адам, - мне на этих подхалимов-приставал совсем походить не хочется.
- Ну и правильно, - кивнул пантократор, - я их прямо  одетыми сотворил и одежду с них снять нельзя, а вас обнаженными создал специально, чтобы ваше с Евой от них отличие подчеркнуть, поскольку у них мужской и женский род только одеждой отличается. Так зачем вы оделись?
- Я хотел на рыцаря быть похожим, - выпалил Адам.
- А ты, Ева? Что-то твое цветочное платье мало доспехи напоминает.
- А я хотела быть похожей на прекрасную даму рыцаря, - в тон Адаму ответила Ева.
- Кстати, Адам, - сказал Иегова, - а откуда ты про рыцарей узнал? Во-первых их еще и в проекте не существует, а во-вторых в Эдеме я ни с кем воевать не планировал, другое дело, что произошло  непредвиденное противостояние с монстрами. Но ты ведь понимаешь, что если бы они на тебя пошли, то никакие листики тебя бы не защитили, если бы ты был уязвим, другое дело что в Эдеме тебя ни убить, ни покалечить нельзя, я эти знания в ваши головы изначально вложил. – Иегова понимал, что Адам неуклюже пытается его обмануть, но специально дал ему шанс  самому рассказать правду.
- Так ты, наверное, и про воинов и про доспехи мне информацию в голову вложил, - продолжал выкручиваться Адам, - вот я и знаю про них. А Еве – про прекрасных дам, точно, Ева?
- Ладно, Адамчик, не будем врать, - отозвалась из своего облака Ева, - отец, наверное и сам догадался, что у нас половое созревание произошло.
- Что?! – был буквально потрясен Иегова такой формулировкой, - откуда это выражение, вы же дети… то есть, не дети, конечно, а жители Эдема. А в той форме, в которой можно существовать в Эдеме, у вас никакого полового созревания быть не может. Другое дело – на земле, когда вы обретете плотные тела, и я специально собирался вас к этому подготовить незадолго до спуска на землю. Но здесь о проблеме пола просто неоткуда взять информацию.
- Ну да, - хмыкнула Ева, - а тычинки и пестики, о которых мадам Аккуратность рассказывала? По-моему нетрудно провести аналогию.
- Но у людей на земле это будет происходить по-другому! Люди – (в первую очередь ваша пара) будут испытывать нежную любовь и привязанность друг к другу с полным пониманием долга перед потомками. И они будут вынуждены совершать возможно не очень эстетически выглядящее физиологическое взаимодействие, которое приведет к рождению детей – маленьких таких, милых человечков. И к ним они также, как и друг к другу, будут испытывать нежную любовь и привязанность – и ради этого стоит потерпеть не очень комфортную и гигиеничную процедуру… какую – вы об этом потом узнаете. В общем у людей это будет происходить совсем с другой нравственной подоплекой, чем у животных на земле…
Иегова замолк, поскольку Адам с Евой глядели на него довольно ехидно, как бы намекая: ладно, мели Емеля, твоя неделя, а уж мы-то знаем, какую неэстетичную и негигиеничную!
- Что-то я разговорился, - прервал Иегова свою, похоже, совершенно ненужную речь, - а мне хотелось , чтобы вы мне сами все рассказали, что тут, помимо нашествия монстров произошло.
- Да это у Адама началось, а потом на меня перекинулось, - хихикнула Ева, - пусть он и расскажет.
- Ладно, - вздохнул Адам, чувствуя, что Иегова не очень доволен открытием их маленькой с Евой тайны, - приснился мне как-то сон…
- Что за ерунда, - фыркнул Иегова, - вы не можете спать, пока не станете полноценными людьми.
- Ну, тогда не знаю, что это такое было. После того, как ты меня, отец, почистил…
- А ты разве это помнишь? – удивился пантократор.
- Все вы, отче, меня перебиваете, - обиженно перешел на официальное обращение Адам, - это ведь взаправду было, а вы договорить не даете, упрекаете, что я обманываю, а сами все от нас утаиваете…
- Ты меня с собой не равняй! – возмутился Иегова, - я не утаиваю, а осуществляю необходимую программу в ваших же интересах. Ваше развитие должно происходить поэтапно, в определенной последовательности, иначе вы ничего не поймете, а с вами вовсе что-то непредвиденное и главное несвоевременное происходит. Я, похоже, знаю, чья это работа, хоть вы о том и не догадываетесь, но мне интересно послушать ваши впечатления, а поскольку вы научились врать, я и уточняю всякие детали, ибо с вами случилось то, чего в Эдеме не должно было случиться. Ты, Адам, сказал, что видел сон, а я говорю, что в Эдеме никто не спит, значит ты либо соврал, либо слова перепутал.
- Ну, может это был и не сон, - неохотно согласился Адам, - по-моему хоть горшком назови, только в печку не ставь. Просто с какого-то момента после того как Ева появилась, я как бы стал видеть не только что снаружи, вокруг, но как бы внутри себя – грезить наяву что ли начал. И вот тогда-то ко мне стали приходить видения, которые, как я понимаю, и есть память какой-то иной, нездешней жизни. А что–то припомнилось и до моего второго рождения в Эдеме, тогда-то я и вспомнил Лилит.
- Так ты ее и не забывал, хотя должен был забыть! Все – проклятый информопакет Гагтунгра, - в сердцах высказал, сам того не желая Иегова, - но там была совсем мизерная энергия, куда большая часть досталась Лилит… - Тут он замолчал, сообразив, что затронул слишком скользкую тему.
- В общем, - продолжил Адам, - не могу сказать, что я что-то конкретное вспомнил из своей, доэдемовской прежней жизни, но стали в моей голове сами собой новые знания и слова появляться, которых раньше не было, и их мне словно-бы какой-то беззвучный голос нашептывал, однако очень понятный, и после этих уроков все по полочкам раскладывалось. И стал я тогда понимать, что раньше, до этого голоса, полным кретином был, и вел себя и говорил, как ботаник…
- Кто, кто? – удивился Иегова, - ботаник – это ученый, изучающий растения, - они появятся в далеком будущем!
- Какой ученый, - симитировал плевок Адам, - лох и неудачник, лузер, короче! В общем эти слова я от этого голоса узнал, а когда спросил, кто это мне так неслышно нашептывает, и что со мной происходит, голос сообщил, что это говорит мой невидимый друг, и что сейчас я вкушаю от древа познания… не знаю, какое древо, ни от какого древа я не вкушал… но тем не менее сообразил, что Лилит, которая из Эдема сбежала, именно этот голос слышала, поэтому она мне в первой моей короткой жизни и показалась такой умной.
- Друг значит, - угрюмо повторил Иегова, и если бы он не был бестелесным Святым Духом, то можно было бы сказать, что он заскрежетал зубами, - ну-ну, продолжай!
- Сначала это было что-то вроде обучения-воспоминания, но потом я вдруг вспомнил одну вещь, которую почему-то долго вспомнить не мог, хотя, когда вспомнил, то мне показалось, что это было самым ярким событием в моей жизни… впрочем не совсем так, я ведь в тот момент в бессознательном состоянии был, но после того, как вспомнил, понял, что хоть я и стоял неподвижным истуканом, но все видел и чувствовал, только не понимал ничего… зато сейчас понимаю. Короче, вспомнил я, как меня Лилит крепко-крепко в губы поцеловала! Ну и с той поры что-то во мне перевернулось. Мир словно бы в другие краски окрасился и стал как бы такой сладкий зуд появляться, сначала едва заметный и приятный, но потом все сильнее и сильнее…
- Это еще что за зуд, - почти гневно спросил Иегова, который, в силу всеведения, знал, о чем говорил Адам, но, в силу своей бесполости, никогда ничего подобного не испытывавший, а значит до конца не понимавший, что чувствовал Адам, хотя, как ментальное существо, не должен был чувствовать.
- Ну, внизу, - опустил глаза Адам, - между ног… то есть сначала внизу, а потом по всему организму.
- У тебя не организм, а шельт, ментальный фантом, - наставительно сказал Иегова, - а у шельта этого быть не может… впрочем, - вспомнил он об истинном положении вещей, - продолжай, все забываю об артефактах.
- Ну, по всему шельту, - послушно повторил Адам, - причем, когда я Лилит и ее поцелуй вспоминал, то все это многократно усиливалось, и уже становилось тягостно, словно я чего-то сделать был должен, а чего не понятно. В общем стали меня какие-то странные настроения одолевать: то мне плакать хотелось, то скакать козликом, то цветы нюхать – а они здесь не пахнут – то сидеть у озера ночью и на луну глядеть.
- Так здесь же нет ни луны, ни ночи, - возмутился Иегова, - все это ты только на земле сможешь увидеть!
- Вот-вот, - грустно сказал Адам, - здесь ни того, ни другого нет, а я точно помню, что когда-то и сидел и смотрел, и было мне то грустно, то сладко, то плакать, то смеяться хотелось…
- Да не видел ты этого никогда! Все это тебе Га… то есть мой нехороший знакомый внушил и замаскировал под твои собственные воспоминания… впрочем, - добавил Иегова грустно, - это уже не имеет значения, все равно в очередной раз все править придется…
- И стали тогда ко мне стихи приходить, а иногда и с мелодией – в виде песни, - не среагировал Адам на слова пантократора, - но не такие дурацкие песни, которые Фейри распевают о твоем Величестве, а другие, не знаю, откуда они в моей голове брались, я и слов-то таких не знал никогда. И от этих стихов и песен еще сильнее хотелось и плакать и смеяться, но некому было это спеть, поскольку Фейри бы все равно ничего не поняли, а Ева тогда совсем еще дитя была и тоже ничего не понимала.
И спросил я тогда у моего внутреннего голоса, что со мной происходит, и он сказал, что до этого я от древа познания вкушал, а теперь – от древа желания вкушаю – и это все правильно, так и должно быть, поскольку у меня половое созревание происходит. Но, мол, это только начало, и чтобы древо желания дало плоды любви, я должен Еву так же сильно и в губы поцеловать, как меня Лилит поцеловала. Тогда, мол и у Евы половое созревание начнется, и тогда плод любви даст вам обоим семя наслаждения.
Ничего я тогда из его объяснения насчет деревьев не понял, одно только понял, что надо Еву в губы поцеловать, и тогда с ней произойдет тоже, что со мной, а значит я смогу ей и свои стихи прочесть, и песни спеть, и она не будет надо мной смеяться и говорить, что я, мол, сумасшедший, и Отец, мол, будет меня ругать.
- Ты бы хоть исполнил что-нибудь из своих сочинений, - отозвалась со своего облака Ева, - а то Отец, небось, думает, что ты что-то нехорошее сочинял, а ведь в действительности у тебя очень красиво получилось.
- Можно, - робко взглянул на пантократора Адам, и тот молча кивнул, грустно думая о своем, ведь он, при всем своем могуществе, не написал за много миллионов лет ни одного стихотворения, ни одной песни, хоть и прекрасно знал о подобного рода ментально-астральном творчестве, и не только по песнопениям Фейри, но и из Банка Исторических Возможностей. Впрочем он сознавал, что если бы заинтересовался этим предметом, то без труда смог бы сочинить что угодно, ведь он обладал изначально творческой натурой, хоть и творил вначале тонкоматериальные, а затем и плотноматериальные миры – и это было его главным назначением во вселенной. Что ж, человеку такое на очень долгом историческом этапе будет не дано, зато он с лихвой окупит неспособность к магическому миротворению стихосложением и сочинением песен… да и не только этим.
- Ладно, -  легко дал себя уговорить Адам, - например, такое, называется «Ушедшее»:
Где, ты, где?
В студеной воде?
В горючей слезе?
В колючей лозе?
А, может, в грозе?
И где-то еще…
Увита плющом,
В забытости встреч,
В усталость плеч,
В ночном кутеже,
В крутом вираже,
И в темном окне…
В смолистом бревне,
Что тлеет в печи…
И губ твоих след
Растает в ночи,
А память молчит –
И нет ничего…
Лишь эхо «Ушло»…

- Солнышко, мое, - раздалось из соседнего облака всхлипывание Евы, - ты – гений! Все за это тебе прощаю, даже эту суку Лилит! Отец, скажи, разве это плохо? По-моему – прекрасно… плакать хочется.
«Конечно, они по-своему правы, - думал Иегова уже не отреагировав на «суку», - хоть мне их чувства и недоступны. Как ни чудовищно это признать, но в какой-то мере поэтический дар определяется наличием… впрочем, это уже не каррох, это семя эйцехоре – некий синтез карроха и сиайры! Не думал я, что такая алхимия возможна, однако факт налицо. Правда все находится в очень зыбком балансе, стоит карроху взять верх качественно, и польются строки совсем иного рода – как это подсказывает Банк Исторических Возможностей. Увы, ничего не поделаешь – и на чертополохе в свое время вырастают прекрасные цветы… все равно придется… однако не будем забегать вперед, до Синая мы еще не долетели, послушаю дальше их историю».
- Хорошо, сынок, - непривычно ласково сказал он вслух, - рассказывай дальше…
- Может дальше ты расскажешь, - вдруг смутился Адам, хотя ментальному фантому не положено было смущаться, - как-то неудобно постороннему рассказывать…
- Это я-то посторонний, - возмущенно полыхнул пантократор и тут же сник, - впрочем наверное ты прав, похоже, что теперь я и вправду посторонний. Однако одних вас оставлять еще рано, особенно после того, что случилось.
- Ладно, - сказала Ева, - лучше о дальнейшем действительно мне рассказать, ты ведь рассказал, что с тобой творилось, а со мной тоже ведь нечто стало происходить после… но начну по-порядку. Когда с Адамом все это случилось, он стал постоянно не только от Фейри, но и от меня сбегать – и мне это было и непонятно и обидно. Ты ведь отец вложил мне в голову, что мы должны быть всегда вместе и в радости и в горе, правда, что такое «горе» я не знала, да и радость весьма узко понимала. Пыталась я его разыскивать, чтобы напомнить, чему нас обеих отец учил, но он так-то странно на меня смотрел и говорил, что я совсем маленькая и глупая и все равно ничего не пойму. Я все пыталась узнать, чего я не пойму, тем более не такая я маленькая, не намного ниже его и больше многих Фейри. Ну сидит от на берегу пруда с лотосами, уставиться в одну точку и вздыхает – подумаешь, я тоже так могу сидеть и вздыхать – и понимать тут нечего. А он возмущался, что я за ним подглядываю, и снова от меня сбегал. Не знаю я, сколько это продолжалось, думала я, что он с ума сошел, ищет эту свою бывшую Лилит, хотя ты, отец, ясно сказал, что она из Эдема ушла и ее не стало. Обижалась я, упрекала его, а он меня «дурой» называл и убегал снова. Но однажды, когда он в очередной раз сбежал, я, обидевшись вконец, его больше разыскивать и за ним подглядывать не стала, и решила – пусть как хочет, если я ему не нужна, то и он мне не нужен. Решила я больше от Фейри не прятаться, сама к ним пришла и попросила, чтобы они меня продолжили обучать эдемоведению, думала – он меня дурой называет, а я стану прилежно учиться и буду знать гораздо больше его, а когда отец вернется, то он именно меня хвалить будет – ну и кто тогда дураком должен называться? Но что-то плохо мне учение шло, все обиды вспоминались, и я то, что мне мадам Прилежание втолковывала, мимо ушей пропускала.
- Обиды, - тихо проговорил пантократор, - тоже действие карроха, ничего не поделаешь, эго созревает.
- В общем, - продолжила Ева, - однажды я не выдержала, сказала мадам Прилежанию, что устала от учения, и чтобы она за мной не бегала, и ушла в чащу, пока к солнечной полянке не вышла, села среди прекрасных маков и впервые в жизни заплакала, хоть и сама не понимала, что плачу, заплакала от обиды, и что я никому не нужна, и что мне даже уйти не к кому, чтобы Адама наказать за такое невнимательное ко мне отношение. И тут появляется Адам, словно почувствовал, что со мной что-то не так, идет ко мне, глаза опустил и прикрывается огромным букетом лотосов и орхидей. Подошел, смотрит на меня, как никогда раньше не смотрел, и спрашивает, почему я плачу. Как будто он тоже теперь знал, что это такое.
Я и говорю: «Потому, что мне грустно!» - не хотела говорить, что это из-за него все. А он протягивает мне букет и тихо так, нежно говорит: «Не грусти…»
Хотела с его спросить, для чего он этих цветов нарвал, лучше бы оставались, где росли, а он вдруг прижался ко мне и крепко-крепко в губы поцеловал – и я почему-то сразу поняла, что то, что он сделал поцелуем называется. И словно бы меня молния насквозь пробила, впервые в жизни в жар бросило, и почувствовала я, что у меня в низу живота словно огонь зажегся. И стала я его тоже целовать, хотя еще минуту назад это бы мне и в голову не пришло!
- Какой мощный катализатор! – тихо, словно самому себе проговорил Иегова, - впрочем пубертатные настроения появились у нее раньше и она уже была готова к активизации эйцехоре.
- В общем, - продолжила Ева с недоумением посмотрев на грустного Иегову, - не знаю, зачем я руку… ну, туда, вниз опустила, может потому, что внизу живота пекло, и вдруг на что-то большое, твердое наткнулась. Смотрю, а у Адама пиписка – которая я сама не знаю, зачем была ему нужна, у меня ведь такой не было – выросла в несколько раз, поднялась, а он вдруг задрожал, как мне показалось, красным сделался и в лес убежал. Только тут я в себя пришла, поняла, что мы что-то не то сделали, и что если отец узнает, то бранить нас будет. С другой стороны этот зуд внизу живота никак не проходил, и мне казалось, что Адам что-то сделать мне должен, чтобы это пламя остыло, правда не понимала, что именно, и побежала я его искать, чтобы он объяснил, что с нами произошло и почему так раньше не было, неужели все дело в поцелуе? Впрочем на самом деле я хотела его увидеть и его большую пиписку потрогать – почему-то она меня сильно волновала. В общем побежала я за ним следом, но какое-то время найти его не могла, и вдруг он сам навстречу выходит – уже в латах из бананового листа – и говорит: «Я тебя Евочка люблю, хочу, чтобы ты за меня замуж вышла, и хочешь, я тебе свои стихи прочитаю.»
Я сначала не поняла ни «люблю», ни «замуж», зачем он листья на себя напялил – тоже не пойму, а потом вижу, как он на меня странно смотрит, особенно на груди и низ живота, и мне вдруг тоже от него спрятаться захотелось – я поняла, что поэтому он от меня убежал после поцелуя, и еще словно во мне голос прозвучал, что то, что со мной происходит называется стыд. Тут я начала от него его букетом прикрываться, тоже покраснела, как он там, на поляне и стала присматривать из чего себе одежду сделать и говорю ему: «Ты на меня не смотри, мне тоже одеться надо»!
Затем спряталась в кущи, нарвала лиан и из его букета себе одежду сделала. Думаю: «Ну вот, теперь мы совсем как Фейри стали». Тут вдруг в моем сознании словно что-то прояснилось, и я поняла и что такое «люблю» и что такое «замуж», и что на самом деле мы совсем другие, чем большие эльфы и феи, которые из Фейри больше всего на нас походили. Вышла я к Адаму и говорю: «Я, дорогой, тоже тебя люблю, хочу за тебя замуж»… а он не дал мне закончить и говорит: «Давай я все-таки тебе свои стихи прочитаю»… потом видимо понял, что я подумала, и говорит: «Не бойся, они совсем другие, чем Фейри исполняют, это стихи о любви». Я их с первого раза запомнила, так они мне в душу запали:

Верю взору светлому,
Что тобой прощен,
Может быть поэтому
Я и жив еще.
Пусть лишился стремени,
Но на полчаса
Словно гусь подстреленный
Вырвусь в небеса.

А уж там как вывезет –
Только два пути,
Не могу на привязи,
Душно взаперти,
Иль, покинув клеточку
Вечной суеты,
На дорогу ленточку
Рухну с высоты.

Иль былая спутница
Исцелит крыло,
И когда распутица
Победит тепло
Два усталых путника
Взмоют над землей
И дыра от бублика
Вспомнит бублик свой.

Сразу я многих слов не поняла, они позже в моем сознании прояснились, но меня снова жаркая волна охватила, что он у меня такой замечательный и такие стихи мне посвятил, каких я никогда от Фейри не слышала, хоть и думала всегда, что Фейри нас и умнее и талантливее. Тут мы как по команде друг к другу бросились и все одежды, которые зачем-то на себя напялили, друг с друга посрывали. И теперь откуда-то знали, что надо делать, чтобы этот пожар внизу живота успокоился. У Адама оказывается то же самое было, и тогда я поняла, почему мы разные и зачем у Адама между ног то, чего у меня нет. Тогда у нас в первый раз это и произошло.
- Значит произошло… - грустно проговорил Иегова, - что ж, благодарите Гагтунгра! Этого не должно было произойти здесь, в Эдеме, это должно было произойти на Земле, в физических телах и совсем в другом ментальном состоянии. Но печальный демон в информопакет, который через Лилит достался Адаму, а затем, через Адама перешел и к тебе, Ева, заложил животную страсть – ту самую силу, которая непреодолимо притягивает друг к другу самца и самку у животных, и заставляет самца биться с другими самцами за самку. Существование этой страсти в значительной мере противоречит тому, что я задумал, когда решил создать земное человечество, вы должны были принципиально отличаться от животных, и процесс воспроизводства не должен был содержать этой животно-демонической доминанты. Теперь же вы, благодаря печальному демону, сделали огромный шаг назад в сторону животного мира. Впрочем вы ни в чем не виноваты, во многом это мое упущение. Привыкнув за миллионы лет осознавать себя и свой синклит вершиной космической эволюции, я недооценил печального демона. Но с ругой стороны и не могло быть иначе, он ведь почти то же, что и я, только со знаком минус, и об этом свидетельствует появление Великого Равновесия. Мы ведь его породили, и теперь он сильнее каждого из нас в отдельности – лишь Планетарный Логос способен его сдерживать, но, увы, как оказалось, не во всем. – (Зачем он это говорил Адаму и Еве он сам не знал, скорее по привычке разговаривал сам с собой).
Затем он окинул грустным взором своих питомцев:
- А зачем же вы продолжаете одежду носить, если в порыве страсти все равно ее друг с друга сорвали? Имейте в виду, что то, что между вами произошло называется «страсть» а не «любовь».
- Видишь ли, отец, - отозвался Адам, - одежда отчасти сдерживает возбуждение, а потом мы сейчас даже не друг друга стесняемся, а Фейри.
- Кстати, - вспомнил пантократор, - вам Фейри до того, как вторжение монстров произошло, ничего не говорили? Они ведь не могли не заметить вашей метаморфозы! (Хочется верить что вы по крайней мере ЭТИМ при них не занимались). К тому же одежда!
- Мы с Евой пытались им соврать, что мы решили быть на них похожими, поскольку очень их уважаем, - сказал Адам, - но они что-то заподозрили, говорили, что мы теперь испорченные мальчишка и девчонка. Я понимаю, что мы изменились, но почему мы вдруг стали испорченными? Разве любить – это быть испорченным? Разве мы причинили кому-то зло? По-моему – это наше интимное дело.
- Я вам уже говорил, что это не любовь, а страсть, впрочем дело не в терминологии, дело в том, что это было бы вашим интимным делом на земле, а в Эдеме все охвачено единым ментальным полем, по которому энергия эйцехоре распространяется… ладно, прилетели!
Пантократор нетерпеливо взмахнул рукой, транспортные облака исчезли и Иегова со своими внезапно повзрослевшими питомцами оказались на Эдемском дубле Синайской горы.