(продолжение)
25.
Сразу же после прибытия из дома отдыха, я поступил в вечерню школу в десятый класс. К этому времени уже почти половина первой четверти закончилась. Безусловно я и раньше подумывал о продолжении своей учебы, но знакомство с Верой, можно сказать, придало мне силы, веру в себя и огромное желание учиться, во что бы то ни стало получить высшее образование. Это стало новым этапом в моей жизни. Я дал себе клятву, поставил цель - сравняться в знаниях, в развитии с офицерами, тем более, что уже тогда не чувствовал себя ущербным в развитии и мало эрудированным, оставалось получить высшее образование, т.е. получить свидетельство о получении суммы знаний по той или другой профессии - диплом, как пропуск в высший свет. С нашей лодки в вечернюю школу (в десятый класс) пошли три человека: старшина группы электриков, старшина первой статьи Астахов, старшина группы радистов, старшина первой статьи Евгений Будник и я, старший матрос. Нужно сказать, что учиться, не могу говорить за других, но мне - было невероятно тяжело. Помимо прочего, причиной тому были обстоятельства: во-первых, к тому времени у меня было закончено только восемь классов, причём восьмой класс я кончил в школе рабочей молодёжи, а это о чем-нибудь говорит. После восьмого сразу идти в десятый класс было большим риском, но у меня другого выхода не было. Время было упущено, не обходимо было наверстывать. Тем более у меня был уже опыт, когда я после шестого класса и трёхлетнего перерыва пошел сразу в восьмой, во-вторых, после того, как в последний раз я сидел за партой, прошло несколько лет и много из того, что знал забылось, приходилось познавать заново, в-третьих - это то, что учёбу начал с опозданием, когда кончился период повторений -воспоминаний за девятый класс. Остальные причины трудности учёбы – это отсутствие свободного времени, недосыпание и пере утомленность - были одинаковы для всех вечерников (кто учится в вечерних школах). Особенно трудно было с русским и немецким языками. Если в алгебре, геометрии и тригонометрии помогала сообразительность, смекалка, память, наконец, то в изучении языков нужна была системность, запас знаний с предыдущих классов, которых у меня не было.
Только я было начал втягиваться в учёбу, привыкать к новым дополнительным трудностям, как по приказу командования "Лембит" был передислоцирован на зимнюю стоянку в г. Ломоносов. Таким образом, на этот раз, с мыслью об окончании десятого класса пришлось расстаться скрепя сердце - военный человек сам собой не распоряжается, надо и всё.
Пошилось отложить учебники до лучших времен.
26.
Накануне на нашей лодке произошли некоторые изменения в офицерском и старшинском составе. Командира капитана второго ранга Александра Наумовича Киртока направили в военно-морскую академию учиться. Новым командиром назначили убывшего ранее старпомом капитан-лейтенанта Иванова Александра. На повышение ушел инженер-механик, капитан-лейтенант Седов, о также был переведен во флагманские штурманы базы подлодок мой непосредственный начальник, командор БЧ-1 штурман ПЛ "С- 85", как нумеровалась теперь лодка "Лембит", старший лейтенант Александр Мигулин. Ушел в отставку, без замены, и замполит Бойко. После смерти Сталина, министром обороны стал Г.К. Жуков, который провёл реорганизацию армии и флота. Были ликвидированы в войсковых соединениях и на кораблях политорганы, а также уволены в запас прослужившие до пенсионного возраста офицеры, также были демобилизованы сверхсрочники. Так ушел в запас наш знаменитый рулевой, мичман-сверхсрочник, прошедший на "Лембите" почти всю войну, Дмитриев.
Каждый год, осенью или в мае-июне мы с кем-нибудь прощались из старшин, старших, отслуживших свой срок и демобилизующихся. На смену им приходили новое пополнение из учебного отряда. И ко мне, в качеств дублёров, вот уже второй год подряд приходили новички. Первым был помнится Зырянский, хороший парень, но уж больно услужливый, всё готов для тебя сделать, но не решительный и не самостоятельный. Пройдя у меня курс стажировки, перешел на другую лодку штурманским электриком на вакантное место. Последним стажером у меня был матрос Архипов из Ленинграда, который впоследствии мне сильно помог, за что я ему остался благодарен на всю жизнь.
Он жил по адресу: 14 линия дом 35, кв. 54, рядом с общежитием ЛЭИС почти, где проживал я. После его демобилизации мы иногда встречались, он тоже поступил в институт, кажется в электротехнический. В отличие от Зырянского, это был парень серьезный, взвешенно подходил ко всему, был добр, отзывчив, всегда был готов помочь каждому, кто в этом нуждается, но не навязчив, дисциплинированным и порядочным, человеком чести.
Чем запомнился ломоносовский период службы.
Наша лодка была пришвартована метрах в двадцати от плавбазы "Урал", на которой должен жить наша команда всю зиму, там же мы питались. С левого борта к нам пришвартовался буксир, для питания нашей лодки паро- и электроэнергией. Жизнь на "Лембите" проходила по законам зимнего времени, но в связи с новыми условиями, в обычный распорядок был внесены некоторые добавления, что несколько изменило обычную динамику событий. Ко всем прочим тяготам флотской службы к нам прибавилось несколько ещё. Одной из них была необходимость каждое утро выносить из буксирской кочегарки на берег в мешках золу и шлак. Этого добра за сутки скапливалось на буксире много. Каждый раз приходилось удивляться - откуда только берётся столько шлака. Золу и спёкшийся шлак выгребали из топок котлов в специальную железную выгородку и заливали его из шланга водой, от чего вся эта грязь становилась ещё тяжелей. После того, как убеждались, что огонь полностью погашен, набивали чувалы из рогожи, которые выносились на берег в специально отведённое для этого место. Обычно этим занимались все по графику, по три человека каждое утро, либо те, кто получил, в качестве наказания, наряды "вне очереди" за разные провинности, чаще всего за опоздание с увольнения. В каждом чувале было не менее пятидесяти килограмм веса, а приходилось выносить их каждому по пять-шесть штук, подниматься по трапу, по круто стоящим узким, качающимся сходням, с буксира на лодку, с лодки на стенку и относить метров на пятьдесят, от стенки и всё это на своём горбу. Когда я поднимался с тяжеленным чувалом по крутым, качающимся узким сходням всегда боялся, что потеряю равновесие и полечу вслед за ношей прямо в воду, между качающими на волне двумя судами. Всегда вспоминал при этом случай, происшедшие со мной еще в юности, в Тростянце, когда я упал с мешком картошки в речушку, с трубы, перекинутой через нее.
Ко всему прочему надо учитывать то обстоятельство, что трапы и сходни почти всегда были скользкими, покрыты коркой льда, хоть и чистились от снега. Но кругом влага, пар и морозный ветер, всё покрывается коркой льда. С питанием у нас здесь тоже были проблемы. Питание здесь, на плавбазе "Урал" не соответствовало нормам положенным для подводников. Единственное в чём здесь преуспели, так это в приготовлении блюда "макароны по-флотски". Нужно отдать должное здешним кокам - в этом блюде они были непревзойдённым. Признаюсь, ни до ни после, за всю свою жизнь я не ел таких вкусных, сочных, ароматных макарон. Правда, порции были настолько мизерными, что уходили со стола полуголодными. Спальный кубрик наш располагался в самом нижнем трюме, огромном как амбар. "Урал” - это бывший старый пароход, переоборудованный и приспособленный под плавбазу для подводников. Бросалась в глаза огромная разниц: блеск и чистота, сверкание латуни начищенной до золотого блеск в каютах, на мостике - там, где жили и работала основная, обслуживающая команда и полумрак, сырость, затхлость, обилие крыс в трюмах, где жили те, для кого база собственно предназначалась. Плохие условия для нормального целительного сна, плохое питание и дополнительные чрезмерные физические нагрузки постепенно привели, видимо, к ослаблению организма людей. Результат не замедлил сказаться, произошел случай, чуть не закончившийся трагически.
Один из моряков нашей лодки, при переходе с буксира на буль лодки с грузом на плечах, поскользнулся, потерял равновесие и вместе с грузом полетел головой вниз в полынь между лодкой и буксиром (зимой вокруг лодки лёд периодически обкалывается ледорубами - "пешнями"). При падении он получил черепно-мозговую травму и чуть было не утонул, но его удалось спасти. Травма сотрясение мозга и пребывание в ледяной воде надолго вывели моряка из строя.
Раньше мне доводилось слышать рассказы о корабельных крысах, но теперь пришлось воочию убедиться, что все, что о них говорили - чистая правда. Бывало, будучи дневальным по кубрику, становилось жутко не то, чтоб наблюдать, но и находиться одному в трюме, как обнаглевшие, никого не боящиеся и вечно голодные стаи крыс носятся друг за другом по магистралям парового отопления обмотанных теплоизоляцией, по палубе и даже по кроватям (койкам) и тумбочкам (рундукам), буквально рядом, в пару шагах от тебя. Или нагло смотрят сверху на тебя, того и гляди бросятся и вцепятся тебе в лицо, выцарапают глаза. Однажды, будучи подвахтенным, я спал одетым поверх одеяла и вдруг проснулся, как будто меня кто толкнул. Я открыл глаза и меня охватил дикий ужас. На тумбочке, прямо над моей головой, сидела огромная крыса, свесившись головой вниз, она внимательно смотрела на меня гипнотизирующим взглядом. Наши глаза встретились. Секунду другую мы не шевелились, смотрели друг на друга, как бы изучая друг друга. Под её сверлящим голодным взглядом стало жутко не по себе. Я вскочил с постели, крыса исчезла, как дурной сон, как плохое предзнаменование. Интересно о чём думала крыса, сидя у моего изголовья?
27.
В этот период я, как никогда за службу, много читал. На "Урале" была хорошая библиотека, креме того мы брали книги в библиотеке Дворца моряков, находясь в увольнении и затем обменивались между собой. Читал запоем, навёрстывая упущенное, при малейшей возможности и даже будучи дневальным по кубрику днём, когда все уходили на лодку или ночью, когда все спали. Однажды ночью так зачитался, что не услышал, как подошел (спустившись в глубокий трюм по нескольким трапам) дежурный офицер. Хорошо, что им оказался наш командир, сменивший Киртока. Интересно, что это уже второй раз, когда он сумел меня подловить. Ему бы в разведке армейской служить, лазутчиком быть, а не во флоте служить - подумалось мне, вот бы про славиться мог, где со своим талантом незаметно и неслышно подкрадываться. Посмотрев что я читаю, приказал спрятать, но не отобрал. Сказал это хорошо, что любите хорошие книги читать, но плохо, что читаете на посту и ушел. Ну думал, как минимум, нарядом обеспечен. Но к счастью моему, всё обошлось наставлением.
В то врем большом ходу были книги американского писателя Дрейзера, тогда ещё мало известного в нашей стране. Книги этого писателя были в то время, что называется, нарасхват. Всё в них для нас (советских людей) было новым, ярким, необычно увлекающим и в то же время далёким, чуждым, неприемлемым и непонятным нашей душе. С большим интересом я перечитал всего Драйзера. Меня, как человека немного столкнувшегося в жизни с искусством, больше всего интересовали живописные описания туалетов, интерьеров, окружающей обстановки, тонких наблюдений, детализация. Картины, описываемые в произведениях Драйзера, чётко и ясно возникали в воображении, сменяя друг друга. Конечно же и образы и драматургия не оставляли равнодушным. Всё будоражило и волновало душу. Усиливало сердцебиение или заставляло его замирать, в ожидании, что же будет дальше, чем всё это кончиться. Так и хотелось "забежать" вперёд, подсмотреть. Кроме Драйзера, в этот период, перечитал Джека Лондона, Ги де Мопассана и некоторых других, в основном зарубежных писателей.
Однажды, будучи в увольнении, вместо кино, я попал на танцы во Дворец культуры моряков. В перерывах между танцами там проводились различные игры, викторины и т.п., было всегда очень здорово и весело. На этих танцах я познакомился с девушкой по имени Тоня (Тося). Потом она мне призналась, что впервые обратила на меня внимание и я ей понравился, когда я "громче всех, заразительно и естественно смеялся". Я помнится, сказал, что смеюсь только тогда, когда мне действительно этого хочется, помимо своей воли. Мы стали встречаться. Тоня жила тогда в посёлке Стрельна. Снимала там небольшую комнатку, а ее родители жили в Русско-Высоцком - в историческом посёлке, где произошла встреча двух армий при снятии блокады Лениграда в 1944 году. После танцев я провожал Теню на электричке до Стрельны, на перроне мы прощались и обратной электричкой я возвращался в Ломоносов.
28.
Примерно в январе пятьдесят пятого года на плавбазе сначала, а затем и среди подводников началась эпидемия дизентерии. С прогнозом дизентерия в военный госпиталь каждый день отправляли по 3-5 человека. Одним из последних болезнь одолела и меня. Помню, на кануне я был в увольнении, катался в Ломоносовском парке с горки на лыжах, прыгал с самодельных трамплинов, ни о какой болезни даже не думал. С увольнения вернулся морально отдохнувшим, довольным хорошо проведённым временем на свежем морозном воздухе. Утром на другой день, разболелся живот, начался понос. Наверное, думаю, вчера переохладился, будучи столько времени на морозе. Переохладить живот было немудрено - металлическая ременная бляха на морозе сильно холодит. Поэтому естественно, к врачу я не обращался, надеясь, что скоро всё пройдет само собой, необходимо только как с следует прогреть живот. О том, что у меня началась дизентерия я и не подозревал. Аппетит резко упал, есть ничего не хотелось, но сильно хотелось пить. К вечеру уже был сильно жидкий стул, появилась слабость, дрожь в ногах и холодный пот. На другое утро, во время подъёма флага, когда прозвучала команда "смирно", у меня потемнело в глазах, зашумело в ушах и команды –"флаг поднять" я уже не слышал. Теряя сознание, я медленно стал оседать на надстройку, как мне казалось, а фактически я упал в обморок. Но упасть мне не дали, хоть прозвучала команда "смирно”, меня подхватили стоявшие рядом в строю товарищи и вдвоём отвели меня в лазарет на плавбазу, где определили, что у меня дизентерия в острой форме. Вскоре наведалась делегация во главе с нашим командиром, который пожелав скорейшего выздоровления, вручил мне нагрудный знак "Отличный подводник", от имени и по поручению командования - как было сказано.
Предыстория этого события такова. Примерно за месяц до этого, у нас было комсомольское собрание, на котором бурно обсуждались вопросы всевозможных поощрений, награждений различными знаками отличия и продвижения по службе. Многие, в том числе и я, выступили с критикой в адрес наших командиров и командования базы ПЛ. Бросалось в глаза, что у моряков служивших на "Урале" был, почти у каждого на груди много различных значков и знаков отличия, в то время как у подводников, т. е. у нас, несмотря, что все задачи боевые, в течении многих лет подряд, лодка, на которой мы служим, выполняла в основном с оценкой "отлично" во всех начинаниях была в числе первых, хотя бы взять тот же выход из "затонувшей лодки" в открытом море. Кроме того бросалось в глаза и то, что на плавбазе почти нет простых матросов, в худшем случав старший матрос и это на первом году службы, а в основном это старшины разных рангов. Одним словом, всё время почти находясь у береговой стенке, по сравнению с нами они выглядели героями да и только. Вот об этой несправедливости, ущемляющую нашу честь и наше достоинство и был разговор на комсомольском собрании. Были и у нас случаи, когда некоторым нашим товарищам не заслужено, присваивались "очередные воинские звания (преждевременно). К этому времени я прослужил уже три с половиной года и был только старшим матросом, тогда как мои одногодки на "Урале" были старшинами первой статьи, а то и глав старшинами, а что касается знаков нагрудных, то и говорить нечего. Мы потребовали, чтобы при награждениях и повышениях учитывались не угодничество и подхалимаж каждого, а его профессиональные, деловые качества с учётом выслуги лет и главное, чтобы не скупились на поощрения, не только нужно наказывать, но и отмечать, поощрять. Видимо вопросы поднятые на нашем комсомольском собрании были приняты к сведению, наши требования не остались незамеченными и вот заслуженная награда не заставила себя ждать. Забегая немного вперёд скажу, что находясь в госпитале я узнал, что мне присвоено звание старшина второй статьи. Конечно же я был рад и всё же, как говорится, дорого бывает яичко в христов день.
На следующий день, ближе к полдню, я в сопровождении фельдшера был направлен в госпиталь. Помню, был чудесный солнечный, безветренный морозный день. Я шел вдыхая морозный воздух, ко всему безразличный. От слабости кружилась голова и подкашивались ноги. Режущая глаза белизна снега, освещённого солнцем, раздражала, невозможно было смотреть. Приходилось часть пути идти с закрытыми глазами, хорошо фельдшер поддерживал меня за талию, чтобы я не свалился по дороге. Мне казалось, что этой дороге не будет конца, желал одного скорее бы всё это кончилось, скорей бы прибыли на место. Местами я как б впадал в забытьё, но наконец мы прибыли по назначению и началось моё лечение. Госпиталь находился на окраине Ломоносова, за Ломоносовским парком, в живописной местности, среди сосновых деревьев. Больные с разными болезнями размещались в отдельно стоящих домах, в большинстве своём двухэтажных деревянной постройки, со стороны госпиталь выглядел, как дачный посёлок - нет ни ограждения территории, никакой бы то ни было вывески, извещающей, что здесь морской госпиталь. Все корпуса были пронумерованы, номера соответствовали определённым болезням. Меня поместили в большую палату на втором этаже в одном из инфекционных корпусов. Нас в палате было человек восемь-десять и все с диагнозом "дизентерия". От принимаемых порошков у меня произошло аллергическое высыпание. Лекарство и дозировку сразу сменили. Полный покой, диетическое питание и фрукты, которые мне изредка приносила Тоня, делали своё дело. Я быстро пошел на поправку, уже через неделю уже я чувствовал себя значительно лучше, но нужно было лежать здесь все двадцать один день, отводимы на карантин. Пока мы лечились, об эпидемии дизентерии в Ломоносовском морском гарнизоне узнало командование и началось расследование. Выяснилось, что в результате нарушений санитарных норм или по преступной халатности, в систему питьевой воды для умывания попала, каким-то образом, забортная вода. Кажется был арестован механик, а командир плав базы - смещён с поста.
29.
С Тоней Павловой мы продолжали дружбу и встречались, после моего выхода из госпиталя, чуть не каждую неделю. Работала Тоня в Ленинграде, швеей на фабрике им. Володарского. Однажды я проводил её до самого дома в Стрельне, с тех пер стал приезжать к ней прям домой в её комнатку, которую она снимала. Обычно на выходные дни она уезжала повидать родителей - мать старенькую и старшую сестру Шуру - в Русско-Высоцкое, куда неоднократно приезжал и я пока всё обходилось благополучно, без опозданий с увольнения, но такие дальние поездки рано или поздно должны были случиться опозданием - в дороге может всякое случиться. Где-то в феврале Тоня пригласила меня на свадьбу своей сестры. Помнится был в тот день сильный мороз. Свадьбу праздновали в Русско-Высоцком, а часа в четыре дня поехали на грузовике в кузове в Стрельну, где жил жених Шуры. Не смотря на то, что были разгорячены самогоном, мы так замёрзли в дороге, я это чувствовал на собственной шкуре, как говорится, что не чувство вал своих ног, ноги не гнулись в коленках, казалось я шел, как на ходулях от машины до крыльца дома, и не мудрено было в такой мороз без движения не замёрзнуть, будучи обутым в парадных ботинках на тонкий носок. Больше всего я боялся, что снова придётся ложиться в госпиталь, но уже лечиться от обморожения. Но, слава богу, всё обошлось. Мы продолжили свадьбу в доме, где теперь предстояло жить сестре Тони. И на этот раз всё обошлось, как меня не удерживали, с увольнения я прибыл вовремя, хоть и сильно подвыпившим. Но всё-таки случилось, что должно было случиться - я опоздал с увольнения на целых пять минут.
Это произошло весной, в самый неподходящий момент, когда был дорог каждый день, каждое увольнение на берег, ибо неумолимо приближалось время отплытия нашей лодки из Ломоносова в Кронштадт. К этому времени лёд в заливе почти полностью сошел. Не знаю, что произошло, но электричка пришла в Ломоносов (на станцию Ориененбаум) с большим опозданием, что даже мой бег - что есть силы, мне не помог на этот раз, уж сильно велика была дистанция от вокзала до мостика лодки, где обычно дежурный офицер встречал прибывающих с увольнения. 3а опоздание из увольнения меня наказали на тридцать суток без увольнения. Больней "ударить”, как говориться, в это врем не могли. В это время я жил, можно сказать, одной мыслю, одной надеждой и ожиданием встреч с Тоней. Лучше б меня как следует отлупили думалось мне, чем такое наказание, всего-то из-за каких-то пяти минут и то не по моей вине. Моему возмущению и негодованию не было предела, я готов был совершить самые необдуманные поступки. Голова моя кипела взбудораженная нахлынувшими сумбурными мыслями - одна отчаянней другой. Если б кто смог когда заглянуть в мою душу и прочитать мои мысли, он бы ужаснулся. Это рыл бред воспалённого мозга, уязвлённого самолюбия влюбленного. С тех пор я понимаю и знаю из опыта, что может толкнуть, а порой и толкает, человека, особенно молодого, на самые непредвиденные, не предсказуемые, отчаянные поступки, порой необдуманные, дерзкие. О самоубийстве я тогда не думал, а вот о дерзком угоне в одиночку подводной лодки "в открытое море - куда глаза глядят", думал.
Такие мысли роились в голове целый вечер и почти целую ночь, пока не уснул, наконец, под утро совершено обессиленный нервным потрясением. Надо сказать, что у меня была полнейшая уверенность в себе, в своих возможностях. Я был уверен, что смогу в одиночку осуществить угон лодки. Мне тогда казалось, что моих знаний и умений достаточно для этого. К этому времени я знал теоретически как запускать дизеля, электродвигатели и производить на них манипуляции по изменению скоростей. Хорошо знал устройство нашей лодки, знал акваторию "балтийского бассейна", знал навигацию, лоцию и всё, что необходимо знать судоводителю (сдал экзамен на командира катера). Разбирался в морских картах, умел управлять по репитеру лодкой, знал азбуку Морзе, флажковую и световую сигнализацию. Мне казалось, что моя дерзость, заставит уважать меня, как личность моих обидчиков, а кроме того мне хотелось, что бы и их наказа ли как следует "за плохое воспитание подчинённых", что б они пожалели, что так жестоко и не справедливо меня наказали.
О себе - чем всё это могло кончиться для меня - я тогда не думал, мне было безразлично. Я весь кипел от злости и негодования. В такие минуты человек не думает о последствиях. Только сомнения могут в таких случаях остановить человека от совершения безумного поступка. Такое "но" мелькало и в моей голове… Как осуществить задуманное, как сделать, чтобы на лодке никого не было и никто не смог помешать мне. Не убивать же мне своих, ни в чём не повинных, товарищей? Ещё, были сомнения смогу ли я максимально быстро при надобности, перемещаться с мостика до электромоторов и обратно, чтобы изменять скорость, и при этом чтобы не изменился намного курс. Конечно, думалось мне, вдвоём, да ещё если бы вторым кто-нибудь был из группы БЧ-5, тогда наверняка это дело мы бы осуществили.
На утро всё то, что вечером и ночью казалось решающим и таким необходимым, нельзя сказать, что ушло в небытие, но притупилось, страстное желание кому-то что-то доказать, кого-то наказать, ударить побольней по престижу, значительно ослабло. Всё о чём думалось значительно потеряло свою привлекательность, здравы смысл стал превалировать в мыслях. Хотя уверенность в том, что в принципе, угон подлодки возможен - осталась. Таким образом, я лишний раз имел возможность убедиться в лечебных свойствах сна и в мудрости поговорки - утро вечера мудренее. Теперь, оглядываясь назад, я благодарю тот, оздоровивший мою психику, сон. Правда надо признаться, что тяга к "подвигу" у меня исчезла не полностью - душа ещё протестовала, требовалась разрядка. Вскоре, случай для совершения некоего подобия подвига, подвернулся. Как тут не вспомнит крылатые слова - в жизни всегда есть место подвигу.
30.
Как-то поднявшись на мостик, увидел картину привлекшую моё внимание: толпа моряков, одни на береговой стенке, другие на надстройке лодки и на буксире, что-то кричат, машут, указывая, руками, между плавбазой "Урал" и нашей лодкой, метрах в двадцати пяти - тридцати, плыла бескозырка, подгоняемая ветерком, все дальше и дальше от берега. Потом оказалось, что бескозырку сдуло ветром с головы одного моряка из плавбазы, когда он шел по набережной. Между буксиром и плавбазой был натянут стальной трос, в качеств швартовых, провисший над водой (метра полтора от воды на середине). Тем временем, бескозырка медленно, но уверенно двигалась от набережной к тросу. Мгновенно возникла у меня идея, пожалуй единственно правильная в сложившейся ситуации, которая давала хоть малейший шанс, чтобы выловить бескозырку и спасти товарища-моряка от неприятностей. Ни мешкая ни секунды, не раздумывая, я бросился к висящему стальному тросу и, повиснув на нём спиной вниз, полез на середину к приближающейся бескозырке. Как только я повис на тросе, сразу же понял, что успеть к бескозырке, пока ветер не угонит ее на такое расстояние, когда уже будет невозможно ее достать, будет не просто. Торчащие, колючие иглы цеплялись за брюки и больно впивались в подколенки, кололи руки, рвали кожу до крови, к тому же трос оказался смазанным автолом. Но медлить было нельзя. Помню, когда лез по тросу, вспомнился случай, который произошел, когда я ещё был в учебном отряде в Ленинграде. Находясь в увольнении, я пытался спасти тонущего мальчика из полыни метрах в пятидесяти от берега, да так и не успел доползти до него, как не старался. Больше всего я боялся, что и в этот раз я также опоздаю, бескозырка проплывёт под тросом раньше, чем я доберусь до того места на канате, под которым она д должна находиться. По мере приближения к середине, трос подомной прогибался всё более и более, об этом я подумал, когда начинал свой путь, иначе мне б не достать руками до воды. Наконец, я добрался до места, от которого до бескозырки было самое малое расстояние полтора метра. Я повис на тросу, зацепившись подколенками за него. Руки едва доставали до воды кончиками пальцев. И здесь я обратил внимание, что бескозырка не двигается, не приближается. Пока я добирался до места, ветер прекратился, как назло (оставив меня в дурацкое положении). Все, кто за этим наблюдал, замерли от любопытства и неожиданного оборота дела. Никому наверно такая взбалмошная мысль, как лезть за бескозыркой по грязному, колючему тросу, с риском оказаться в ледяной воде с мазутными пятнами, не приходило в голову. Передо мной встал вопрос - как быть, что делать? Продолжаю висеть, как обезьяна беспомощно на тросе, на всеобщий хохот, в ожидании, когда подует ветер или возвращаться, не солоно хлебавши. Не в моём характере, бросать начатое дело, не испробовав все возможности, чтобы успешно его закончить. Я начал насколько это можно было сделать кончиками пальцев, загребать воду к себе, пытаясь увлечь хоть мизерным течением бескозырку и подогнать её к себе. Наконец, это мне удалось сделать. На всю "операцию" по спасению бескозырки прошло не более пятнадцати минут, но мне показалось, что значительно больше. Особенно тяжело было на обратном пути. Приходилось, во-первых подниматься по тросу, а не спускаться по обвислому тросу, во-вторых, руки были "как грабли" - закоченели от ледяной вода и, в-третьих, мешала выловленная в вод мокрая бескозырка - приходилось одной рукой её держать и удерживаться за трос. К счастью, мне удалось совершить этот цирковой трюк - настолько быстро, что никто из офицеров не увидел, а я получил хорошую разрядку для души.
Вскоре началась очередная навигация и "Лембит" покинул Ломоносовскую бухту. Перед тем, как уйти ему в последний плавательный сезон, "Лембит" несколько раз посетила высокопоставленная комиссия, состоящая в основном из капитан-инженеров первого ранга. Интересовалась комиссия знаменитой, имеющейся в то время такого качества, "лембитовской" гидравликой, но подробней об этом немного позже. Итак, мы снова в походах, выполняем необходимые задачи по боевой подготовке как и прошлые годы. Никто из нас ещё и не подозревает, что дни "Лембита" сочтены, что уже осенью его разоружат.
31.
Ко дню военно-морского флота на нашу лодку прибыли радиокорреспонденты проводить праздничный репортаж с ними был и фотокорреспондент. До сих пор, вернее, до того дня, я все репортажи принимал за правду, за чистую монету. Оказалось всё - чистейшей воды обман, надувательство честного народа. Так вот, оказывается, как легко и просто, не рискуя буквально ничем, можно изобразить, озвучить (даже показать) всё, что угодно. И это (всё, что записали на магнитофон) будут оглашать на всю страну - позор! Репортаж проводился из центрального отсека нашей лодки, причём лодка, при этом никуда не ходила, не погружалась и не всплывала, даже верхний люк не закрывался.
Лодка стояла у пирса острова Мощный. Открытие и закрытие люка изображалось при помощи двух гаечных ключей (одним ключом стучали по второму). Во время того, как комментатор говорил: "Вот открывается (закрывается) верхний рубочный люк" - он ударял два-три раза ключом о ключ, что означало что люк открывается (закрывается). Когда же давалась команда: "Открыть кингстоны" или "Продуть главный балласт" - с помощью трубочки ртом, задувался воздух в кружку с водой. Вода в кружке бурлила - так создавалась иллюзия шумящей воды, выжимаемой из цистерн сжатым воздухом через кингстоны. Прям-таки концерт с шумовыми эффектами. Удивительно, что этой халтуры никто, даже бывалые подводники, по радио слушавшие репортаж с нашей лодки в праздничный день, не заметили. С тех пор я ко всем радиорепортажам отношусь скептически, я в них не верю.
В заключении фотокорреспондент сделал несколько снимков для газеты. Два фотоснимка (с моим присутствием) достались и мне для памяти, которые я хранил до 1976г. - более двадцати лет, до тех пор пока не встретился вновь с "Лембитом". Подробней об этом напишу когда буду описывать соответствующий период своей жизни. Один фотоснимок был сделан в моём, центральном, отсеке. Были сняты все на своих боевых постах кроме меня, так как я не попадал в объектив, возле своих переговорных труб и вахтенного журнала, то мне предложили сесть за вертикальный руль (за штурвал). Второй фотоснимок был сделан на левом буле, на фоне рубки с числом боевых побед "Лембита" внутри звезды. Здесь сфотографировалась почти вся команда, служившая на лодке в тот период.
32.
Заканчивалась навигация "штурманским" походом. На обратном пути мы должны были скрытно подойти в подводном положении в тыл "врага", всплыть и имитировать высадку разведки. В мои обязанности вменялось (как художнику) сделать карандашный рисунок побережья, каким оно выглядит со стороны моря. Как потом выяснилось, мы высадили "разведгруппу" в районе посёлка Приморск. Когда мы всплыли, было раннее туманное утро. Кабельтовых в десяти по носу лодки еле просматривался берег. Похоже было, что нас пока не обнаружили посты СНОС. Подождали немного, прислушались -всё тихо. На самом малом ходу под электромоторами подошли к берегу так близко, насколько позволяла глубина в этом месте. Пока мы осторожно пробирались к берегу, прислушиваясь и вглядываясь в берег, не видно ли катеров охранения, резко изменилась погода. Подул ветер, туман рассеялся, а вскоре заморосил осенний дождик. Как только "разведгруппа" высадилась с буля на резиновую лодку, я с планшетом штурмана устроился на мостике рисовать панораму берега с ориентирами и характерными очертаниями. Было холодно, сыро, зябли пальцы рук. До такой степени, что пальцы не чувствовали карандаша, задеревенели. Из-за моросящего дождя видимость была плохая. Была как раз та обстановка, из-за которой я лишний раз проклинал свои способности к рисованию. Сидел бы сейчас, как другие, в тепле, а тут приходится страдать и всё потому, что больше некому этим заняться. Но тем не менее "работа" была закончена и наша лодка двинулась в обратный путь. Только тогда, когда мы снова погрузились и дали ход, акустик услышал шум приближающихся катеров береговой охраны, всё-таки нас засекли, но слишком поздно.
Как потом оказалось, это был последний "боевой" поход Лембита, который был оценен как успешный. После этого похода его разоружили и списали, как боевую единицу. Начиная, примерно, с пятьдесят третьего года на вооружение подводного флота Балтики стали поступать опытные образцы совершенно новых подводных лодок: созданных по совершенно новой программе. Эти лодки своими очертаниями напоминающие кита, за что мы их назвали "Голубой кит", с атомной энергетической установкой, и лодки, работающие на жидком кислороде по замкнутому циклу. На Балтике таких лодок было два опытных образца.
К великому сожалению, эти лодки, сама идея использования жидкого кислорода, себя не оправдала. Буквально в течении одного сезона они обе сгорели. На первой из них погиб сам автор и главный конструктор этой разработки. Сама задумка была оригинальной. Работа по замкнутому циклу давала возможность лодке заряжать аккумуляторные батареи не всплывая на поверхность, т. е. в подводном положении, работая дизелями. Кроме того конструкцией предусматривался совершенно новый элемент, так называемый шноркель, который выдвигался подобно перископу из рубки, открывалась заслонка и воздух поступал к дизелю через шноркель.
Лодки, работающие на жидком кислороде по замкнутому циклу погибли из-за применения на них именно жидкого кислорода - этого пожароопасного вещества. Мне пришлось быть свидетелем того, как спасали людей, моряков из второй сгоревшей лодки такого типа. Был чудесный осенний день - тишина, солнце, безветрие. Вдруг вдали показалась, быстро увеличивающаяся точка, а через минуту-другую торпедный катер на полной скорости влетел в нашу гавань. Тут же на базе ПЛ появились машины скорой помощи. За одним катером примчался второй. Всех обгорелых моряков из катеров быстро переносили на машины скорой помощи и те, не мешкая ни минуты, покидали пирс. Всё было закончено в течении нескольких минут, мы так ничего и не поняли толком. Потом стало известно, что при очередных испытаниях лодки, работающей по замкнутому циклу, в подводном положении, начался пожар в дизельном отсеке. Лодка всплыла, но отсек полностью выгорел, почти половина команды вышла из строя: либо погибли, либо сильно обожжены. Проект снялись с производства.
По мере того, как поступали новые лодки на вооружение, начали избавляться от старых лодок, отслуживших свой срок. Первой у нас была "разоружена " легендарная подлодка "Пантера", уничтожившая в гражданскую войну английский эсминец " Виктория". Эта, старейшая лодка, не только на Балтике, служила в последние годы, как подзарядная станция, для подзарядки аккумуляторных батарей на других лодках.
За "Пантерой" пришла очередь и нашему "Лембиту" разоружаться, затем разоружилась "малютка" - лодка малого водоизмещения, подобная той, на которой воевал подводник №1 - Маринеску. В разоружении всех трёх лодок я принимал самое непосредственное участие, что касалось штурманского вооружения. Всё снятое с лодок штурманское вооружение: гирокомпасы, эхолоты, лаги, радио пеленгаторы, магнитные компасы перископы (командирский и зенитный) и пр. - увозилось в мастерски Шереметьевского дворца в Ломоносов. Перископы сдавались на склад.
Разбирая на "Лембите" герметически-оптический нактоуз (ГОН), я взял себе на память одно из нескольких зеркал, которое хранил до последнего времени, пока не передал его в музей им. Маринеску в Петербурге. Каждый брал себе что-нибудь на память. Так помню, торпедист Моисеенко из Риги, снял с левого буля латунную планшетку с надписью "ЛЕМБИТ" на эстонском… Сняли такую же планшетку и с правого борта. Грустно было видеть, как из боеспособного корабля, ещё недавно выполнявшего почти все боевые задачи с оценкой "отлично", за каких-то несколько дней наш красавец, легендарный "Лембит", превратился в "пустую бочку ". По сути остались одни магистрали - трюмная система, обеспечивающая безопасность лодки от потопления и от пожара. Вроде бы главное, всё габаритное на месте: торпедные аппараты, но без торпед, дизели, но без топлива в цистернах, аккумуляторные ямы, но без аккумуляторов, артпогреб - без снарядов, артрубка-выгородка - без пушки, перископные шахты - без перископов. Дыры в корпусе от перископов, забиты деревянными стволами-пробками. В лодке стало как-то безжизненно, сиротливо и неуютно.
33.
Не успели мы разоружиться, как вышел указ о демобилизации и одновременно поступил закон о снижении срока службы на флоте с пяти до четырёх лет. Это было очень приятной неожиданностью для всех моряков срочной службы, а не только для тех, кому предстояло демобилизоваться. Тем более довольны были те, кому уже в этом год через несколько дней предстояло демобилизоваться, прослужив четыре года. Таким образом предстояло демобилизоваться сразу двум призывным возрастам: тем, кто отслужил, по старому закону, пять лет и тем, кто, по новому закону, отслужил четыре года. Ко второй группе относился и я. Сначала демобилизовались те, кто отслужил пять лет. Мы с грустью простились со своими старшими товарищами: радистом Будником, артиллеристом Яременко, трюмным Баженовым, торпедистом Максименко, электриками Астаховым и Тишиным и др. А вскоре пришла очередь и нашему призыву. Признаюсь честно, что для меня это неожиданное известие особой радости не доставило, морально и практически я не был готов к демобилизации. Эта новость впервые за всю службу заставила меня по-настоящему задуматься: куда я поеду, меня никто нигде не ждёт, где буду жить, у меня нет своего жилья нигде нет своего угла и что буду делать, чем займусь? Впрочем, последний вопрос меня меньше всего волновал - была бы шея, хомут найдётся.
Но главное рушились мои планы связанные с окончанием десятилетки. Я мечтал, что к демобилизации, на следующий год, успею закончить десятый класс в вечерней школе и демобилизовавшись в следующем году, у меня будет возможность постараться поступить в высшее учебное заведение в Ленинграде. Это было бы как нельзя лучше в моём положении.
Вдруг, меня вызвали в спецчасть. Оказалось, что вскоре после демобилизации сразу двух призывных возрастов, флот "оголился" - остался без специалистов высшей квалификации, утратил в значительной степени боеспособность. В то время, хоть и набирали в подводники людей с высоким школьным образованием, но всё же высокого своего профессионализма они достигали, как правило, лишь к последним годам службы - становились высококлассными специалистами, отличниками подводной службы, выносливыми, закалёнными моряками. Как говорится в таких случаях, не было ни гроша и вдруг алтын. На добровольно-принудительных началах мне предложили остаться на сверхсрочную службу, мотивируя все тем, о чём я сказал и, зная моё положение, мои перспективы связанные с гражданкой. Надо сказать, что в отличие от многих, меня военная служба особо не тяготил. В некотором отношении даже нравилась: здесь не нужно было задумываться о жизни - тебя оденут, обуют, накормят сытно и вовремя и так далее. Никаких забот, знай только своё дело и выполняй, что от тебя требуется правильно и быстро. Но всё же быть сверхсрочником мне не было желания никогда. Это я считал для себя скучным, бесперспективным делом. Меня не прельщало служба сверхсрочника, но и к демобилизации теперь я был не готов. Подумав немного, я предложил и согласился на правах сверхсрочника прослужить только один год, при условии, что мне не будут чинить препятствия, а наоборот, будут всячески способствовать посещению мной вечерней школы, с тем, чтобы мне закончить десятый класс. На том и договорились. Для меня это был почти идеальный вариант, как известно, из двух зол выбирают меньшее, а здесь выходило все, как нельзя лучше. Я всё равно был настроен на пятилетнюю службу, а тут ещё подфартило последний год прослужить свободно, как сверхсрочник, ещё и хорошее жалование получать за это.
Я знал и хорошо понимал, что на гражданке закончить мне десятый класс будет невозможно практически. Нужно было устраивать свою новую жизнь. Где-то прописываться, устраиваться на работу - навалилось бы сразу столько трудностей, сложностей, что было бы не до учёбы. Наверняка пришлось расстаться с мечтой поступить в институт и получить высшее образование, ведь и так потеряно много времени. В мои годы другим удалось уже кончить ВУЗ. При расставании с однокашниками было немного завидно и грустно, но тем не менее, все улыбались. По традиции подсовывали друг другу в чемоданы в рюкзаки кирпичи и другие тяжёлые предметы.
Особенно трогательной была для меня разлука с трюмным Мучкиным, с которым мы начинали службу на "Лембите" и служили в одном центральном отсеке. Мы жали друг другу руки, что-то говорили, желали, клялись писать, не забывать. За годы службы мы стали, как братья, о мелких обидах и недоразумениях никто не вспоминал, помнилось только хорошее, вместе пережитое. Незадолго до демобилизации у нас с Мучкиным был разговор по поводу предстоящей жизни на гражданке. Он предлагал мне заняться бизнесом, пойти в торговлю. Приводил массу примеров свидетельствующих, что можно хорошо устроить, приглашал поехать с ним к нему. Я как мог, пытался его переубедить. Мне было жаль его. Про себя я думал - хороший, умный парень, а может плохо кончить. И вот теперь, прощаясь, я пожелал от всего сердца ему удачи в осуществлении своей мечты. Некоторые собирались после демобилизации идти в рыболовный флот, на Севере ловить селёдку.
В то время рыбаки хорошо зарабатывали. Но таких было немного. Большинство уезжало в свои города и деревни, откуда призывались. Туда, где их ждали родные, жёны, невесты, друзья. Были и такие, которые узнав, что я остаюсь еще на год служить как сверхсрочник, смотрел ли на меня с чёрной завистью - они бы с удовольствием рады были остаться на сверхсрочную, но им не предлагают. "Странно, - говорил один такой, - многих сверхсрочников увольняют в запаса, а тебя оставляют?"
Итак, я остался на один год служить сверхсрочником. Мне выдали полностью весь комплект обмундирования, полагающегося в таком случае. Кроме того, тут же повысили в звании, присвоив звание старшины первой статьи. Приказом по Базе ПЛ назначили флагманским штурманским электриком, с соответствующим жалованием. Нужно сказать, что мне вполне хватало того довольствия, что я получал. Семьёй я еще не обзавёлся, никого из родных и близких людей нет, поэтому мне ничего не оставалось делать, как всё денежное довольствие класть на сберкнижку, помня о том, что через год сбережения могут мне пригодиться.
34.
"Лембит" поставили рядом с плавбазой на стоянку и присвоили статус "подводная лодка-музей". Меня назначили командиром-директором лодки-музея. Таким образом, можно считать, что я был последним командиром на "Лембите" на Балтике (до того как его переправили в Горький на завод "Сормово"), но это уже было без меня. Под моим началом на лодке оставалось шесть моряков в основном из нового пополнения. Необходимых для несения внутренней вахты и поддержания чистоты и порядка в отсеках. Одновременно в мои обязанности входило проведение экскурсий, т. е. быть гидом, по лодке-музею. В то время в Кронштадте моряки и солдаты жили между с собой - как кошка с собакой. Особенно это бросалось в глаза во время увольнений, не было случая, чтобы обходилось без драк - доходило до побоищ в массовых масштабах. Зачинщиками, как правило, были солдаты из стройбата. Известно, что девушки всегда отдают предпочтение морякам. Из-за этого всё и начиналось. Командование и политорганы всячески проводили политику дружбы, стараясь если не подружить, то хотя бы примирить моряков и солдат, чтобы дело не доходило до антагонизма, до ненависти. С этой целью проводились ряд мероприятий, в частности водили моряков и солдат в "гости" друг к другу.
К нам, на "Лембит", помимо школьников, тоже стали часто приводить группы солдат, на экскурсии, для знакомства с устройством подлодки, бытом подводников. Припоминается один такой случай связанный с посещением солдатами нашей лодки. Ребята, без моего ведома, решили над солдатами подшутить. Обычно во время моего рассказа, демонстрации, мне помогали мои ребята подводники, которые к тому времени много чего знали и постоянно совершенствовали свои познания в устройстве лодки и систем жизнеобеспечение. В определённый момент, когда вся группа солдат собралась в первом отсеке и я рассказал о назначении и устройстве торпедного отсека, его систем (через переговорную трубу всё о чём я говорил было слышно в центральном отсеке) о том, что торпедные аппараты предназначены не только для выпуска через них торпед, с помощью сжатого воздуха высокого давления, но и для выхода через них команды, в случае за топления лодки. В этот момент, из центрального поста, вахтенный подал ревуном сигнал тревоги (который мертвого мог бы разбудить) и голосом громко и встревоженно объявил - пробоина в первом отсеке. Я поняв намерение ребят и решив им подыграть для большего эффекта, бросился к переборке и задраил переходной люк, как это положено делать во время тревоги. В одно мгновение в лодке погас свет (вернее в отсеке) и раздался страшной силы свист, с шипением выходящего из баллонов сжатого воздуха. Всё это продолжалось буквально несколько секунд. Затем зажегся свет и наступила гробовая тишина.
Эффект превзошел все наши ожидания: испуганные и растерянны солдаты "спасались" кто как мог, одни повисли на магистралях, поджав ноги, другие влезли с сапогами на банки-рундуки, третьи умудрились взобраться в подвесные кровати. Вскоре испуг сменился общим смехом и шутками в адресе друг друга. После экскурсии мне пришлось серьезно поговорить с моими подчинёнными и предупредить, чтоб в дальнейшем таких "шуток" не допускали. Дело в том, что транжирить сжатый воздух высокого давления, так называемый "командирский резерв" не позволительная роскошь. На боевой лодке воздух из командирского резерва может быть подан в отсек только в исключительном случае и только по приказу командира. Даже теперь, когда лодка разоружена, сжатый воздух может пригодиться при случае действительной пробоины, а не шуточной.
Наказывать никого не стал и ребята меня поняли - больше таких шуток не допускали. Быть экскурсоводом мне нравилось, нравилось делится своими знаниями устройства и назначения не только каждого агрегата, магистрали, клапана в каждом отсеке, но и их взаимосвязь в лодке. Готов был без устал рассказывать по несколько часов, забывая, что время на экскурсию ограничивалось графиком и распорядком.
Как уже было сказано, основным моим условием, при выполнении которого я оставался служить ещё на год, было беспрепятственное посещение вечерней школы, чтобы этот год не терять зря и использовать представившуюся возможно с тем, что бы во чтобы то ни стало наверняка закончить десятый класс. Можно сказать для этого здесь были условия если не идеальные, то неизмеримо лучше, чем были бы на гражданке, если вообще можно назвать хорошими условиями учёбу в школе по вечерам. Такая учёба, как известно сома по себе выматывает здорово.
Вторую попытку, всё-таки, закончить среднюю школу, как известно, первая попытке была неудачной из-за перехода в Ломоносов на зиму. В Кронштадте, насколько мне известно, в то врем было всего две средних школы, в которых учились "вечерники". В этот раз я решил идти в другую школу, кажется в школу №177 что на центральной улице за гостиным двором. Не стану подробно описывать какие трудности пришлось преодолевать в процессе учёбы после длительного перерыва в учёбе, а главное, не имея знаний за девятый класс. Скажу лишь, что приходилось всё брать упорством, усидчивостью, целеустремленностью. Приходилось самостоятельно проходить материал за девятый класс (да и за восьмой). Особенно, что касается тригонометрии, алгебры, геометрии, химии и физики. Но труднее всего было по русскому и по немецкому языкам - тут было запустение полнейшее. Как известно, нигде так не требуется системность в изучении, как при изучении языков. Я в этом убедился на практике. Каждый вечер, нагруженный тетрадями и книгами, как заправски школяр, я покидал проходную базы подлодок и направлялся в школу. Однажды возвратясь со школы, я решил зайти на лодку, проверить несение вахтенной службы. Когда я поднявшись на мостик, подошел к рубочному люку почувствовал запах паров браги. "Что ещё они придумали, черти?" - подумалось. Спустился вниз и точно, по лицу докладывающего вахтенного вижу, что на лодке произошло ЧП. Пока я учился в школе, мои ребята придумали гнать самогон. Для этого приспособили питьевой бак, несколько алюминиевых выварок, другую посудину, необходимую для дела. Большего позора я не мог себе предположить. На подводной лодке (пусть даже уже не боевой) и вдруг самогоноварение. Как только такая кощунственная мысль могла кому в голову прийти? Приказал немедленно всю брагу вынести из лодки и вылить за борт и как следует провентилировать лодку, чтобы и духу не осталось. Наказывать никого на этот раз не стал и пообещал, что всё останется между нами если команда даёт мне слово, что больше к этому вопросу возвращаться нам не придётся. Надо сказать, что команда у меня подобралась "что надо" - ребята "оторви голова". Таких наказаниями не перевоспитаешь. Только доверительным обращением, методом убеждения и логических разъяснений можно чего-то добиться.
Наказания ими воспринимаются, как несправедливость и кажутся чрезмерно суровыми, поэтому наказывать в таком возрасте мне казалось, себе же во вред. Хорошо уже то, что давши слово, больше не повторяются, но обязательно что-нибудь придумают новое, так что воспитательный процесс -процесс длительный, требующий терпения и огромной выдержи. В другой раз прихожу, спускаюсь в лодку по трапу, слышу вкусно пахнет. После доклада пригласили во второй отсек, в кают-компанию, где на столе были расставлены миски и разложены ложки, а посреди стола стояла кастрюля с жарким. Спрашиваю - откуда это, где взяли мясо? Отвечают уклончиво и улыбаются. Да вы не беспокойтесь, всё по честному, всё путём. Потом узнал, что ребята приладились получать для плавбазы продукты со склада. За работу их отоваривали и мясо и картошкой и другим дополнительным харчем. Наша лодка стояла рядом, борт о борт, с плавбазой. На плавбазе мы жили в отдельном кубрике, все свободные от вахты, на базе и питались. Поэтому, если нужна была помощь, обращались к нашим ребятам, но так как это не входило в их обязанность, то приходилось расплачиваться. Пришлось и с этим бороться, разъяснять, что это не красиво и не достойно моряка-подводника. Лучше будет если вы откажетесь, если не желаете помочь, чем идти на сделку с совестью. Ведь продукты получают для общего стола. Приходилось каждый раз упорно терпеливо разъяснять, беседовать и со всеми сразу и с каждым провинившемся отдельно. Когда беседую - всё понимают, кивают в знак согласия, головами, соглашаются, что это некрасиво, недостойно звания моряка, но по прошествии времени, как бы всё забывают. Перестают контролировать свое поведение.
Из всех наказаний самым страшным, самым нежелательны для всех из моих ребят (и я это знал) было - перевод в другую, какую-нибудь часть. Поэтому службу несли исправно, выполняли свои обязанности по несению вахтенной службы и поддержании на лодке чистоты и порядка. И это главное. В сравнение с другими, у нас служба была свободной - отстоял положенные часы на вахте (получалось на человека в среднем по четыре часа в сутки) и ты свободен. В пределах базы можешь идти с ведома вахтенного куда желаешь. Порядок на лодке поддерживали в процессе несения вахты. В принципе это было нарушение, но я закрывал на это глаза - лодка ведь не боевая.
35.
В свободное от вахты время занимались (по традиции на флоте), кто чем может: выпиливанием лобзиком, собирали наборные шариковые ручки, делали ножи и финки, мундштуки и курильные трубки, командирские нагрудные подлодки, из бескозырок делали мичманки с маленькими, стильными в то время, козырёчками - чего только не делали. Всё это делалось - от нечего делать, а главное, чтобы будучи в увольнении, шикануть перед девчатами, а кроме того, готовясь к демобилизации заранее, чтобы быть при полном параде, когда приедет домой. Выглядеть бравым моряком - флотская традиция, так уж повелось на Руси.
За годы службы мною было изготовлено тоже кое-что. Первым моим изделием была наборная ручка, затем я сделал ножик с наборной ручкой. Набор делался из разноцветных мыльниц и зубных щёток, из кусков плексигласе и эбонита. Следующими изделиями у меня были наборный мундштук для курения сигарет (хотя сам не курил) и курительная трубка (люлька) с головой чёрта. Вместо глаз и зубов у чёрта были фосфоресцирующие вкладыши, что создавало эффект в темноте - глаза и зубы горели. В то время мы ещё не знали, что фосфоресцирующие циферблаты, которых на лодках было много, вредны для здоровья. После разоружения лодок стали приспосабливать пластинки из таких циферблатов сначала под нагрудные значки, а затем и в других целях. Пластинки вырезали таким образом, чтобы повторялся силуэт значка, но чуть больших размеров. Получалась вокруг значка красивая зеленовато-голубоватая окантовочка, светящаяся в темноте. По светящейся окантовке можно было определить в темноте какие на груди значки.
За люлькой последовала изготовление из нержавеющей листовой стали силуэта подводной лодки похожей на те, которые носят командиры лодок на правой стороне груди. Когда мы были в Ломоносове, я часто встречался с Тоней и однажды у меня возникла идея выпилить лобзиком красивую, орнаментированную в стиле рококо или барокко рамку для двух наших фотографий. Нашел кусок двенадцатислойной полированной фанеры, купил лобзик, создал красивый орнамент и выпилил. Получилось настоящее произведение искусства, как впрочем и всё, что мы нами делалось - всё шлифовалось, полировалось, всё блестело, горело, сверкало всеми гранями. Конечно же и мичманку я себе приготовил заранее к демобилизации. Помнится проблема была, где взять эбонитовую аккумуляторную банку, из которой изготовлялись маленькие козырьки для мичманки. Если на все перечисленные изделия "народного творчества" приходилось тратить не больше двух недель, то на изготовление наборной ременной блях я потратил больше месяца упорной работы. Все три составляющие основание, якорь и звезда бляхи были выпилены из листовой латуни толщиной пять миллиметров. Когда бляху почистит пастой ГОЯ, то она (бляха) горит и переливается, как золотая, всеми своими гранями.
Эту бляху я хранил до тех пор, пока не сдал её туда, где она должна быть - в музей подводников им. Маринеску. Из всего, что было мной сделано единственно, что сохранилось, пожалуй до сегодняшнего дня, (кроме указанной бляхи) - это рамка выпиленная для Тони. По крайней мере когда мы с Тоней встретились через сорок лет, рамка ещё служила ей, что значит была сделана с любовью и подарена от чистого сердца. Жаль, что так случилось, что в рамке, рядом с фото портретом Тони, было не моё фото.
36.
В качестве флагманского специалиста мне приходилось бывать на различных подводных лодках. На большой лодке Б-2 мне пришлось даже участвовать на морском параде на Неве в Ленинграде. Десятки раз мне предоставлялась возможность сравнивать интерьер "Лембита" и других лодок и каждый раз убеждался, что лучше "Лембита" лодки нет, что касается удобств. Не зря о "Лембите" на флотах ходила слава, как о подводном ресторане.
За бегая вперед скажу, что мне приходилось впоследствии бывать на самих современных (до 1980 г.) атомных и дизельных лодках, но такого простора и удобства, как на "Лембите" не встретил, хотя многое в этом отношении значительно изменилось за прошедшие годы.
Хочется отдельно, в этой связи, сказать о системе гидравлики. Известно, что систему гидравлики на наших отечественных лодках стали применять широко сравнительно недавно - применение гидравлики, в сравнении с электроприводом, обеспечивает значительно большую бесшумность подводной лодке, а это много чём говорит. Известно специалистам также, что система гидравлик на современные лодки была перенесена почти полностью (сам принцип) с "Лембита", но, к сожалению, так и не смогли дело довести до конца. Как не старались конструктора и технологи, ученые, так и не смогли разгадать секрет материала уплотнения различных соединений в гидросистеме, что позволило добиться на Лембите, чтобы гидравлика не "текла". Никто не спорит, давление в гидросистемах на современных лодках больше, чем было на "Лембите" и всё же, лужи дорогостоящего гидравлического масла не успевают вытирать, чуть ли не под каждым соединением в системе на современных лодках и по сей день - на "Лембите" такого не было. Говорят это потому, что на "Лембите" все магистрали гидросистемы были изготовлены из красной меди, а не из стали. Одно могу сказать, что все магистрали, а не только гидравлическая, были изготовлены из красной меди.
Однажды, будучи в городе в увольнении, я зашел по делам учёбы в школе к девушкам в общежитие. Несколько девушек из общежития от торговли города, учились со мной в одном классе. Захожу в большую спальню, смотрю несколько девушек столпились возле горько плачущей девушки, успокаивая и утешая её. Я поинтересовался у своей знакомой одноклассницы, что случилось, почему девушка плачет.
И узнал, что плачущую девушку звать Лиля, что она работает продавцом в гостином дворе в секции "тканей" и что у неё произошла растрата на тысячу рублей (по тем временам - значительная сумма). Теперь она должна эти деньги возместить, а так как возместить деньги она не может, то её будут судить. Я подошел к девушке - худенькая, молоденькая, совсем ещё ребёнок и уже будут судить как воровку. В голове это не укладывалось, не сочеталась нежность, её красота, юный возраст с понятием воровка, суд, тюрьма. Это не естественно, этого не должно быть. Моя душа протестовала против такой вопиющей несправедливости, всячески хотелось помешать, чем-то помочь, тем белее я не мог быть равнодушным, когда узнал, что Лиля из детдома. Я был до такой степени потрясен случившимся, что забыл зачем пришел сюда. Мне захотелось узнать о девушке как можно больше, но, что можно рассказать о себе девушка в восемнадцать лет. После детдома окончила торговую школу, по распределению, попала в Кронштадт. И вот теперь ей грозит тюрьма. Её обвиняют в халатности, повлекшей к растрате денежных средств. На самом деле жулики воспользовались её неопытностью, молодостью, доверчивостью. О на не проверяла, физически ей трудно было перемерять все куски материи, поступающие в магазин из базы. В результате ей подсунули материала меньше, чем это было в накладных, а девушка поверила на слово. При очередной ревизии выявилась недостача. Выслушав всё это я твёрдо решил выручить девушку из беды. Если не я, то кто ей поможет, ведь у неё никого из родных нет, а подруги сами перебиваются с хлеба на квас, как говорится. Плохо парню если он из детдома, трудно ему приходится в жизни, но ещё труднее приходится пробиваться девчатам-детдомовкам, бедным, беззащитным, бесправным на деле. Детдомовцы - братья и сёстры по судьбе -должны поддерживать друг друга в трудные времена и помогать в беде. Я подошел к Лиле и сказал, чтоб она не переживала и не плакала, что я ей помогу, выплачу требующуюся сумму денег и всё будет хорошо, не волнуйся, Завтра же сниму со сберкнижки и дам тебе, а ты уплатишь кому следует. Когда я сказал, что завтра же принесу ей всю сумму денег безвозмездно, сначала все опешили от неожиданного предложения, наступила тишина, а затем все дружно стали меня благодарить. В понедельник, на следующий день, я зашел в сберкассу и снял тысячу рублей и, сразу отнёс Лиле. Через несколько дней получаю приглашение зайти в прокуратуру. Оказывается следователю прокуратуры, ведущему дело Лили Ханкевич - таково полное имя и фамилия девушки - нужно было удостовериться точно ли я помог Лиле выплатить недостачу. Пришлось рассказать всё как было. Как я узнал о недостаче, почему я решил помочь девушке и откуда взял деньги. Меня следователь пытался убедить, что я "напрасно потворствую жуликам, разворовывающим народное добро". На что я ответил, что верю Лиле, она честный, но неопытный человек, её просто подставили. Конечно же всё о чем я говорил было в последствии проверено, и что я действительно учусь в вечерней школе вместе с девушками с общежития, где живёт Лиля, следовательно зашел туда по делу, и что раньше Лилю не знал. Проверили и убедились, что деньги я скопил и действительно снял ровно тысячу с книжки в понедельник и т. д. Больше всего следователя удивляло и вызывал подозрение моя бескорыстность.
"Как же так - удивлялся он, - копил, копил деньги себе на первый случай после демобилизации и вдруг, без особей причины отдать не требуя ничего взамен? Кто она вам? Ни сестра, ни даже знакомая -подозрительно всё это".
Я сказал ему: "Мы детдомовцы". На том, слава богу, мой разговор со следователем прокуратуры закончился. Больше меня не вызывали. Может следователям понятие милосердия чуждо, я же испытывал чувство собственного удовлетворения, что помог человеку в беде.
37.
С Лилей Хонкевич мы продолжали видеться, когда мне приходилось бывать в городе и заходить в общежитие проконсультироваться по школьным делам. С работой у неё было всё хорошо, настроение приподнялось, она заметна оживилась, повеселела, почувствовал себя уверенней. Если М.Горький утверждал, что жалость унижает человека, то я утверждаю, что помощь - окрыляет и поднимает человека. Как глоток кислорода может спасти утопающего, так вовремя полученная помощь может спасти человека от моральной, духовной и даже физической гибели, спасти его доброе имя и честь.
Был один случай из-за которого я сильно обиделся на Лилю и даже её отругал. Это произошло через несколько дней после моего вызова в прокуратуру. В школе одна девушка, подруга Лили, мне сообщила, что Лиля заболела и просила меня ее навестить прямо с утра, пока её не увезли в больницу. На другой день, с утра сразу после завтрака я отправился навестить больную. По дороге зашел в гастроном и купил: хороших яблок, дорогих конфет и прочее - всего понемногу. Постучавшись в дверь, захожу. Смотрю, действительно, Лиля лежит в кровати, кроме неё в комнате никого нет - все ушли не работу. Как же так, подумал ее больную оставили одну без присмотра. Я спешил, представляя, что увижу бледную, без признаке жизни больную девушку, над которой склонились взволнованные доктора, но навстречу мне приподнялась с постели разрумянившаяся после сна, возбуждённая, со сверкающими лихорадочным блеском, озорством и радостью, очами Лиля. Глазам трудно было поверить, я аж остолбенел от неожиданности возле двери. Стою как дурак и не знаю, как мне быть. Шел к больной а вижу, что меня обманули. Передо мной была совсем другая девочка. Не та убитая горем, отчаян рыдающая, жалкая и беспомощная, которую я видел здесь на этой же самой кровати несколько дней назад. Господи, как преображается человек когда улыбается. В порыве, видимо, Лиля не почувствовала, как одеяле спало с её плеч, оголились ее, начавшие округляться, тонкие руки и маленькая девичья грудь необычайной белизны. К такому повороту я не был готов. Её естественное желание было понятно мне - она хотела меня отблагодарить, отдавшие в мои объятия, но это противоречило моим принципам. Во-первых, для меня все это было полнейшей неожиданностью, хоть я никогда не был ханжой. Во-вторых, чтобы возникло ответное чувство должна быть любовь, пока была только жалость, которая теперь заменилась гневом. Я почувствовал себя обманутым дураком, затянутым в сеть, но никак не любовником. Кто только её надоумил к такому поступку, вертелось в голове? А может по глупости, неопытности сама решилась на такое, таким образом расквитаться со мной, хотя я никакого повода не давал, ни малейшего намёка с моей стороны не было. Но, видимо, детдомовцев не переделаешь - народ гордый и в долгу быть ни у кого не хотят, даже порой жертвуя собой, своей честью.
С Лилей у нас произошел серьезный разговор. В сердцах я ей говорил, что как она могла только так плохо подумать обо мне. Умолял, чтобы таким образом она себя больше никогда в жизни не вела, берегла свою честь, что это может плохо для неё кончиться. Но Лиля ничего не желала слушать и твердила одно, что она меня любит не из-за денег, а по настоящему, много обо мне думала, что я ей очень нравлюсь во всех отношениях и внешностью и как человек, и что она готова со мной идти в огонь и в воду.
Хоть я и отругал Лилю, но мы продолжали встречаться, дружить. Постепенно я по-настоящему к ней привязался. Надо сказать, что Лиля была очень красивой девушкой, изящной и тонко чувствующей, видимо это обстоятельств и послужило поводом, чтобы подстроив ей недостачу, добиться её согласия на утеху. Когда я демобилизовался, то ещё целый год продолжали с ней переписываться. Она жила в Кронштадте по улице Шкиперская, 6 (27 Постепенно переписываться стали всё реже и реже, пока переписка совсем не прекратилась. К сожалению, город Кронштадт в то время был ещё закрытым и съездить к ней не было возможности. Года через два после нашего знакомства узнал, что она вышла замуж. Ну дай-то бог, как говорится.
38.
В последний год моей службы, как раз в тот период, когда я твёрдо наметил программу минимум своей жизни, ближайшей целью которой был институт и я твёрдо решил не жениться до тех пор, пока крепко не стану на ноги, чтобы дальше шагать по жизни к более высоким вершинам - на меня, как из решета посыпались "стрелы амура". Девчата и молодые женщины, каким-то десятым чувством, чуяли во мне холостяка, к тому же, вскорости демобилизующегося и старались попытаться не упустить своё счастье. Надо сказать, что я всё прекрасно понимал и пользовался этим, знал, что главное для девушки выйти замуж, а для этого ей нужно действовать и не упускать такую возможность. Всё очень просто, нужно познакомиться, увлечь собой и выйти замуж, - кому корова, кому бык. Пользуясь моей порядочностью, воспитанностью, просто моей элементарной скромностью (но не скованностью, застенчивостью - этого уже у меня не наблюдалось), девушки и особенно более опытные женщины норовили чуть ли не с первой встречи пригласить к себе домой, чтобы можно было уединиться в интимной обстановке. К счастью (может быть обоюдному) я не был наглецом, а тем более подлецом, держа себя в руках, памятуя, какими последствиями это может для меня обернуться. Но, в чем признаюсь, никогда не лишал себя удовольствия испытать свои возможности: увлечь понравиться, убедиться, стою ли я как мужчина, чего-нибудь, интересен ли я женщинам или так себе. Мужское самолюбие сопровождало меня всегда, я знал себе цену. Конечно же на моё поведение и мои поступки в те годы (на ближайший десяток лет) оказывали огромнее влияние обстоятельства жизни: молодость, расцвет духовных и физических сил и, не в последнюю очередь, книги Драйзера, совпадающие в то время с собственными взглядами и пониманием жизненных ценностей. Поэтому относился к связям с женским полом исходя из принципа, что бы не было обидно за бесцельно прожитые годы, чтоб в старости было что вспомнить. Но, среди "амурных дел", никогда не забывал, не упускал из виду, главную магистральную линию – учиться.
С великими трудами учёба в школе подошла к концу. Заканчивал десятый класс я совершенно другим, чем начинал, хоть до этого была уже пройдена огромная дистанция нелёгкой жизни. У меня как бы выросли крылья, возросла уверенность в свои силы, убедился окончательно, что я многое могу, если сильно захочу и на многое способен. Главное, я поверил в себя в то, что я смогу одолеть и высшее образование, нужно только поступить во что бы то ни стало. Я должен поступить в ВУЗ именно в этом году, по свежим следам, так сказать. Интуиция мне подсказывала, что если в этом году не поступлю в ВУЗ, то уже не поступлю никогда. Такого желания учиться дальше у меня еще не было.
После выпускных торжеств, по традиции, мы всем классом вместе со своим классным руководителем, почти всю белую ночь гуляли по спящему Кронштадту, пели песни, шутили, смеялись, декламировали стихи не из школьной программы, в том числе и свои. Словом, вели себя так, как, наверное, ведут себя в этот вечер, в эту белую ночь, выпускники всех десятых классов во всём Мире. Мы по-настоящему были с счастливы, ведь покорена такая высота. И, видимо, чем труднее, тягостнее была учёба, тем радостней, незабываемый, кажущийся недосягаемым этот долгожданный день, был. Это был день победы, прежде всего над собой. Для некоторых, может быть, это была первая большая побед в жизни и, чтобы она не была и последней нужно не так много - воля и целеустремлённость.
С началом сдачи вступительных экзаменов в ВУЗы, я отпросился у командования базы ПЛ и уехал в Ленинград поступать в институт. По приезде в Ленинград передо мной стала дилемма в какой ВУЗ подать документы. Получалось как в лесу, в котором много грибов всяких - хочется набрать самых лучших. Меня по-прежнему сильно тянуло к искусству, к живописи. И я решил поступать в художественный институт им. Репина. Когда я зашел в институт Репина и предъявил необходимые документы, мне сказали в приёмной комиссии, посмотрев мой аттестат об окончании художественного училища, что по рисунку и живописи вы освобождаетесь от сдачи вступительных экзаменов, а будете сдавать только полагающиеся вступительные экзамены из школьных предметов, среди которых назвали и немецкий язык, чего я больше всего боялся. Это для меня было равносильно грому среди ясного неба, но это было только начало неприятностей, которые меня здесь поджидали. Обстоятельства сложившиеся в институте Репина, препятствующие поступлению в него для меня оказались сильней чем я ожидал. Кроме того, что предстояло сдавать мной нелюбимый немецкий язык, оказалось что в данном институте самая низкая в сравнении с другими институтами стипендия. Так на первом курсе стипендия была всего сто сорок рублей (по курсу 1961 года) в то время как в других ВУЗах, особенно технических - она была на первом курсе 300-350 рублей. Ста сорока рублей явно бы не хватало не то что мало-мальски приодеться в гражданское платье, но и на питание. Следовательно, приходилось бы прирабатывать по ночам и в выходные дни, чтобы хоть как-то связывать концы с концами. Получалась бы не полноценная учёба, а преодоление препятствий. По ночам на тяжелых погрузочно-разгрузочных работах на хлебозаводе или овощебазах, а днём, уставшим и полусонным идти на занятия. О каких знаниях при этом может идти речь. За прогулы без уважительных причин строго наказывали, лишали стипендии, злостных прогульщиков исключат из института. Понял, что дорога в институт Репина для меня закрыта. Выли бы у меня какие родственники, чтоб могли хоть немного поддерживать материально, можно бы было попытаться поступить, а так...
Если б мне, ценой невероятных, нечеловеческих усилий, при огромней тем везении по немецкому языку и удалось поступить в "академию художеств" (как институт тогда называли), то наверняка пришлось бы бросить. Дело в том, что институт Репина не имел ни вечернего ни заочного отделений, поступив на которые, можно было днём зарабатывать себе на жизнь, а по вечерам учиться, оставалось бы время и для сна и отдыха по выходным. Подумав я скрепя сердце решил пока ещё не поздно поискать институт, где было бы вечернее отделение, желательно с радиотехническим уклоном. К тому времени у меня уже были некоторые познания в электротехнике и радиотехнике - я обслуживал и устранял неисправности приборы и механизмы своего заведования на лодке. Область радиотехники была в то время перспективной, бурно развивающейся и не в меньшей степени, интересной, короче говоря, я решил поступить в институт связи им. профессора Бонч-Бруевича.
39.
Итак я подал документы в ЛЭИС им. Профессора Бонч-Бруевича и стал абитуриентом. На правых приезжего я поселился в общежитии на Среднем проспекте, 56, на Васильевском острове, в угловой комнате, над входом, на втором этаже. Вместе со мной в комнате поселились абитуриенты, поступавшие на ускоренный курс обучения. Все они уже работали, кто техником, кто инженером, а один даже был страшим техником, кто инженером, а один даже был старшим инженером связи в разных городах. Им предстоял закончить института два года. Ребята все подобрались серьезные, целенаправленные и способные. Началась упорная подготовка к вступительным экзаменам. Как то, делая необходимые покупки для учёбы, я оказался в ДЛТ, где встретил своего бывшего командира Киртока. Теперь он был капитан первого ранга. Накануне ухода с "Лембита" ему присвоили звание капитан второго ранга и вот уже он капитан первого ранга. Встретились мы перед широкой лестницей, ведущей на верхние этажи. Кирток спускался по ней мне навстречу. Увидев меня он был видно, обрадовался такой неожиданной встрече, это было видно по его улыбке с золотыми зубами, что он делал очень редкой. Остановились, пожали руки, отошли немного в сторону, начались расспросы. Конечно же командира интересовало всё, что связано с "Лембитом", с бывшими сослуживцами. Вкратце я рассказал про всё, в том числе и о себе. Рассказал, что скоро демобилизуюсь, а пока поступаю в институт связи. Он похвалил меня и сказал: " Я в тебе я всегда был уверен, что не подведешь, молодец, дерзай". Видно было, что он торопится и я его задерживаю, при разговоре он то и дело посматривал на часы. Я извинился за то, что его, задержал и мы, пожав руки, как друзья, пожелав счастья расстались. Это была последняя встреч со своим любимым бывшим командиром. Встреча эта навела меня на раздумье - интересно складывается порой судьба человека. Разве я мог предполагать, подумать, что мне выпадет честь быть последним командиром подводной лодки "Лембит" (быть последним из "могикан ") и, что бывший и настоящий командиры встретятся именно здесь в Доме Ленинградской Торговли. Во истину неисповедимы пути господни – как говорится в народе.
40
Вступительные экзамены начались с сочинения. Из четырёх экзаменов, которые, нам предстояло сдать: русский язык (сочинение) физику, химию и математику (письменно) - больше всего я боялся сочинения. В школе, особенно в начальный период, у меня по сочинениям были сплошные двойки и только под конец учебного года мне с горем пополам, удавалось написать на тройку -сказывался огромный пробел в знаниях правил грамматики. Очень боялся и химии, так как знания были не глубокие, не выше тройки с минусом. Чего совсем не боялся так это математики. Твёрдую четвёртку-то я всегда получу, такая была уверенность. Нашей группе повезло (все так считали), что первым экзаменом было сочинение. Обычно именно после сочинения происходит наибольший отсев абитуриентов. Если – думалось – завалюсь на сочинении, то ещё будет время подать документы в другой ВУЗ.
В крайнем случае - решил поступать в тот, где не нужно сдавать сочинение. Но не зря говорят, что человек гадает, а бог располагает. И действительно, на деле оказывалось все наоборот - то, чего я боялся больше всего, неожиданно для самого себя, я сдал довольно легко, а то, чего не боялся, с горем пополам, сдал на тройку, чуть был не завалил совсем. Видимо физическая усталость, нервное истощение дали о себе знать под конец окончательно. Сочинение писали сразу все поступающие на вечернее отделение в большой прохладной аудитории на первом этаже ЛЭИСа. Было три темы, одна из них “свободная". Я сразу решил для себя, что буду писать сочинение на свободную тему. Пожалуй, благодаря этому мне повезло. В свободной теме нет о ограничительных рамок (кроме временной - четыре часа) и простор для мыслей, для развития темы. Старался писать короткими, за редки исключением, простыми предложениями, слова подбирал лишь те, правописание которых твёрдо знал. Главным для меня было полностью раскрыть тему, чтобы то, о чём писал - было бы интересным и волнующим, а главное актуальным. Тема сочинения называлась "Молодые строители коммунизма". Писать было о чём и в голове быстро завертелись мысли о заслугах молодёжи в В.О. войне, в послевоенном восстановлений народного хозяйства, в подъёме целинных земель в казахских степях и т.д. Закончил сочинение тем, что увидел, во всех победах и достижениях молодёжи, в первую очередь заслугу скромного труда учителей и воспитателей, воспитавших советскую молодёжь такой, какая она есть, вооруживших её знаниями. Чтобы можно было лучше сосредоточиться и чтобы меня никто не отвлекал вопросами, на которые я всё равно ничего путного не мог ответить (ибо сам ничего не знал), я уединился на одной из первых парт (все, почему-то, сбились в кучу на последних партах, видимо, в надежде, что будет легче пользоваться шпаргалками и обмениваться подсказками). Учительница (для приёма экзаменов, институты часто приглашают школьных учителей, т. к. свои преподаватели находятся в отпусках) строго предупреждала сразу, что за шпаргалки будет удалять с экзамена. И действительно своё слово держала строго - было удалено около десяти человек. Сначала, помнится, волнение было огромное, предстояла сложна задача. Необходимо было написать несколько листов текста и при этом вложиться в регламент (не помню 4 или 6 часов). Слава богу, всё обошлось, отведённое время пролетело незаметно быстро, как один час, даже не хватило времени на повторную проверку написанного. К сочинению я готовился упорно, все три или четыре дня с раннего утра и до ночи почти не выходя из комнаты. За эти дни я узнал и осмыслил больше чем за весь год - настолько была целенаправленная и сосредоточенная подготовка.
Через день после экзамена, мы пришли, узнать результатах. На этот раз собрались в другой, небольшой аудитории. Учительница, беря из стопки экзаменационные листы, по порядку называла фамилии и, когда кто из присутствующих откликался, говорила оценку. Если никто не откликался, экзаменационный лист откладывался в сторону и оценка, в этом случае, не называлась. Узнав свои оценки, счастливчики (с четвёртками и пятёрками) радовались и тут же быстр уходили восвояси. Те же, кто получил тройку уходили недовольными, но с некоторой ещё надеждой. И уж совсем подавленными, а некоторые в слезах были те, кто подучил двойку. Они с проклятиями, непонятно в чей адресе, бежали в деканат за документами, с тем чтобы, не теряя ни минуты, успеть подать их туда, где ещё принимают, где имеется недобор или небольшой конкурс.
В то время в ЛЭИСе было конкурс - семь человек на одно место. Дошла очередь и до меня - учительница называет мою фамилию. Я настолько разволновался и так был не уверен, что написал сочинение хотя бы на тройку, что, боясь опозориться, от стыда перед другими, не откликнулся. Тогда учительница, глядя на меня, сказала: "Ну что ж вы, морячок, не откликаетесь?" Я и не подумал, что моя хитрость не получится, так как на каждом экзаменационном листе (на лицевой стороне) была фотография экзаменующегося этот момент. Мне показалось, все посмотрели в мою сторону. Я обомлел в ожидании своего позора. Вдруг я слышу учительница говорит: "У вас четыре, поздравляю вас и желаю дальнейших успехов". От радости, от переполнившего меня счастья, я чуть было не заплакал. Надо же, первая "четвёртка" по сочинению в жизни и где - на вступительных экзаменах в ВУЗ.
Но праздновать было ещё рано - на очереди была физика. Вновь на три или четыре дня пришлось засесть за учебники, почти не выходя из комнаты. Физику я сдал без особых трудностей на пять. Нужно сказать, что и на этот раз мне повезло - попались как раз те вопросы, которые я разбирал буквально перед экзаменом - это броуновское движение, последовательное, параллельное и смешанное соединение сопротивлений, решение задачи и насколько дополнительна вопросов по ускоренному движению и по давлению. Экзамен по физике принимала уже преподавательница из ЛЭИСа. Она меня похвалила и пожелала так же хорошо учиться в ВУЗе.
Отдохнув остаток дня после экзамена по физике, я с остервенением набросился но химию. Мне казалось, что если мне удастся сдать хотя бы на троечку, следующий экзамен по химии, то можно будет считать, что я буду принят в институт, так как за математику не беспокоился, был уверен, что если не на пять, то уж на четыре всегда сдам. Здесь, пожалуй, уместно будет сказать, что в комнате нас жило шесть человек и все кроме меня были курящими. Курили так, что сигареты не вынимая изо рта целыми днями. Пепельницу с окурками не успевали опорожнять. От табачного дыма в комнате стояло облако, не смотря на то, что окно почти не закрывалось. Незаметно для себя, я постоянно находясь в дыму, я привык к запаху табачного дыма и все чаще и чаще стал пробовать затянуться сигаретой. Вместо, чтобы испытывать, как раньше, головокружение, слабость, я стал чувствовать ясность мышления, исчезало чувство усталости на некоторое время, увеличивалась трудоспособность. Так незаметно я приобщился к курению и к концу вступительных экзаменов стал выкуривать по несколько сигарет в день, что несомненно отразилось на моём организме, мне периодически нужен был "допинг".
Конечно же, мы не только тем и занимались, что штудировали учебники, готовясь к экзаменам. Были часы, когда мы просто беседовали. Помню говорили о кибернетике, о теории вероятностей, об автоматике и телемеханике и о многом другом. Ребята подобрались хорошие, начитанные, за плечами у каждого техникум и опыт работы на различных предприятиях связи. Один даже занимал должность старшего инженера. Один из ускоренников, живших в нашей комнате, был по национальности монгол или бурят.
Как я уже говорил, в школе химия мне не давалась. Приходилось всё запоминать на память, а это, как известно, не так просто, требует много усилий и хорошей памяти. Я так и не смог понять в чем суть, на основании каких знаний можно составить формулу той или иной реакции. Оказалось всё значительно проще, чем я думал, для этого нужно хорошо знать периодическую таблицу Менделеева - вот тот ключ, с помощью которого открываются знания химии. Понадобилось два или три дня упорного изучения таблицы Менделеева, чтобы я понял её суть, универсальность и даже мог полюбить ее.
Как только я в ней по настоящему разобрался, изучил и запомнил самые ходовые (применяемые) химические элементы в реакциях, их классификацию, а главное валентность, понял физическую сущность валентности, так сразу у меня пошло дело с составлением формул любой самой сложной химической реакции. Валентность химического элемента есть, оказалось, не что иное, как число электронов в атоме данного элемента, находящихся на наиболее удаленной орбите от ядра, а следовательно наименее связаны с ним и, следовательно, которые могут легко быть оторваны от ядра, который их (электроны) притягивает к себе как разноименно заряженная частица. Чем на более дальней орбите находится электрон, тем его связь с ядром слабее. Когда на экзамене по химии я получил четвертку, то особо не обрадовался, так как был к этому готов. Конечно было приятно сознавать, что труд не пропал даром и я оценён по заслугам. А так, в моем активе плохой результат - за три экзамена набрал тринадцать баллов.
Предпоследним экзаменом, из тех, кто поступал в начале, осталось не более пятидесяти процентов, остальные отсеялись. Надо сказать, что к тому времени накопившаяся усталость давала о себе знать - заметно все похудели, побледнели, стали значительно меньше улыбаться и стали более серьёзными. Испытание на выносливость оказалось не всем по плечу, тяжело приходилось даже тем, кто закончил школу на одни четвёртки и пятёрки - многие из таких тоже отсеялись. Вот и я чуть было не "провалился“ на самом последнем экзамене по математике.
Шел на экзамен со спокойной душой, не особо волнуясь. Почти был уверен, что сдам. О худшем случае, думалось, на тройку всегда смогу сдать и получится общий бал шестнадцать, т.е. в среднем по четвертке на предмет. А, если учесть, что я после службы во флоте имею определенное предпочтение перед многими, то считай, я уже принят в институт. Но не зря говорят – не кажи гоп, пока не перескочишь. И действительно, когда я взял билет и стал у доски готовиться, меня, одолела такая слабость, что я покрылся холодным потом, ноги подкашивались подо мной. Из головы мгновенно всё вылетело. Меня охватила жуткая паника, я провалился в какую-то пустоту. Как я ни силился, ничего не мог сообразить и припомнить. Уверен, что если бы мне дали бумагу и предложили все изложить сидя за столом, всё бы стало на свои места, я бы успокоился и начал соображать, появились бы здравые мысли, а стоять у доски мне был уже невмоготу, до такой степени я был выжат. Моя нервная система была истощена до предела, я чувствовал себя больным. Уж не заболел ли я, подумалось, нужно взять себя в руки, сосредоточиться. Подошел преподаватель, видя, что я даже не начинаю писать на доске, хотя прошло достаточно времени. "Что у вас? Даю вам ещё минуту, начинайте отвечать на поставленные вопросы в билете". И тут меня словно окатили из ведра холодной водой, понял, что стою над обрывом и если не соберу всю свою волю, все свои оставшиеся силы я сорвусь с обрыва в пропасть.
Усилием воли я заставил себя успокоиться оторвать тупо уставленный взор свой от билета, выйти из оцепенения, расслабиться. Я как бы вышел из под чьего-то гипноза, стал чувствовать себя свободней. Оглянулся на других, стоящих возле досок экзаменующихся и тут на меня нашло просветление, я всё вспомнил. Понадобилось всего несколько минут и на доске был готов ответ на первый вопрос по алгебре. А вскоре был подготовлен материал и на второй вопрос по тригонометрии. По третьему вопросу необходимо было решить примеры (алгебра с применением тригонометрии). Это делалось сидя за партой. Примеры я решил быстро, но видимо, так как было затрачено много времени на "раскачку" при подготовке у доски теоретических вопросов, экзамен был оценён на тройку. Ставя оценку, преподаватель сказал: "Что же это вы у меня подкачали? Другие экзамены, смотрю, сдали хорошо, да и в школе по математике учились хорошо?" Я ответил, что и сам не могу объяснить, что со мной произошло, наверное сильно переутомился. "Это бывает, ну смотрите не подведите меня - сказал он, - ответили на вопросы хорошо, но уж слишком много времени затратили, так что тройка заслужена".
Я благодарен был уже за одно то, что не выгнали с экзамена и дали возможность сосредоточиться. Конечно же, в том что мне дали время ещё подумать, огромную роль сыграли мои оценки по предыдущим заменам и моих школьных оценок по алгебре, тригонометрии и геометрии. Но несомненно и то, что, ещё бы минута и, если бы я не начал писать на доске вразумительно, ничто бы мне не помогло - меня бы выставили за дверь с оценкой единица. Конкурс на выживание вступил бы в свои права, хоть ты разорвись на части.
Через день были вывешены списки зачисленных в институт, из которых я узнал, что зачислен и отныне являюсь студентом вечернего отделения на факультете "Телевидение и радиовещание". Как ни странно, но особо радоваться просто не было сил, до того организм был истощен. Воспринял это как награду за продолжительный тяжелый труд. Труд, главное, был не напрасным. В Кронштадт, к сослуживцам возвращаться было не стыдно. Хотелось быстрее поделиться своими успехами с кем-нибудь из учителей или одноклассников. Хотелось узнать, как дела в этом вопросе у других, поступил ли еще кто куда? В части подплава, за время моего отсутствия, ничего нового не произошло. Встретили меня совеем другим человеком. Кроме того, что стал студентом, я ещё и стал курящим.
Обычно после обеда перед тем, как лечь на два часа отдыхать, шли в туалетные комнаты, в курилку покурить. Каково было всех удивление, когда и я впервые, под конец своей пятилетней службы закурил вместе с присутствующими. На второй день после моего возвращения в часть я подал рапорт об увольнении меня в запас по причине окончания срока договора и в связи с поступлением в ЛЭИС. В особом отделе мне выдали пакет с документами для предъявления в райвоенкомат по месту жительства и сказали, что мне засчитывается срок службы в ВМФ, как подводнику, восемь лет и пять месяцев. В последний раз прошелся по всем отсекам "Лембита", который столько лет мне был родимым домом. Грустно было расставаться с ним. Было такое ощущение, что это большое доброе животное, которое все понимает и тоже чувствует, что и я – ему тоже грустно расставаться со мной. Мне не хотелось расставаться с этим дорогим мне "существом" навсегда, хотелось хоть когда-нибудь, может через много лет, мы встретились бы вновь. Я верил, что это произойдет. Уже тогда поговаривали о том, что собираются наш знаменитый "Лембит" куда-то утащить для научных исследований или других каких-то целей, но не под автоген, к счастью. Следовательно "Лембит" будет жить, это меня несколько радовало и утешало. Попрощался с командой лодки, каждому пожал на прощанье руку, поблагодарил за службу. На другой день я уже был гражданским человеком. Нужно было начинать новую жизнь, где все теперь будет зависеть только от самого себя. Необходимо было устраиваться с жильем, с работой и, в то же время, не отставать в учебе.
9. 3. Кронштадт. Служба на подводной лодке Лембит
© Copyright: Николай Черненко, 2015
Свидетельство о публикации №215091401902
Свидетельство о публикации №215091401902
Рецензии
Спасибо, Николай, за интересное жизнеописание.
Читала с большим любопытством.
Недавно была с детьми в Таллинском музее.
Посетили и Вашу подлодку.
Музей Lennusadam в Таллине - это музей военно-морской истории Эстонии, экспозиция которого размещается в зданиях бывших авиационных ангаров.
В коллекции музея имеется разного рода техника, участвовавшая в реальных сражениях. Здесь можно увидеть подводную лодку «Лембит», изготовленную на лондонских судоверфях специально для флота Эстонии в 1936-м году. Несмотря на то, что подлодка активно эксплуатировалась в течение 75 лет, она отлично сохранилась.
Приезжайте и Вы к нам в Эстонию.
Галина Садко 14.09.2015 22:18 • Заявить о нарушении
Читала с большим любопытством.
Недавно была с детьми в Таллинском музее.
Посетили и Вашу подлодку.
Музей Lennusadam в Таллине - это музей военно-морской истории Эстонии, экспозиция которого размещается в зданиях бывших авиационных ангаров.
В коллекции музея имеется разного рода техника, участвовавшая в реальных сражениях. Здесь можно увидеть подводную лодку «Лембит», изготовленную на лондонских судоверфях специально для флота Эстонии в 1936-м году. Несмотря на то, что подлодка активно эксплуатировалась в течение 75 лет, она отлично сохранилась.
Приезжайте и Вы к нам в Эстонию.
Галина Садко 14.09.2015 22:18 • Заявить о нарушении
Галина, спасибо за приглашение, но к великому сожалению приехать не смогу, уже возраст не позволяет, да и проблемы со зрением.
В лодке должен быть плакат, где изображен я, сидящим за горизонтальными рулями. Так что можете посмотреть на меня молодого.
Это хорош, что сохраняете "Лембит" и храните память о тех, кто служил там... Таких уже не так много и осталось. Но история - питает новых людей, потомков... Учит их своим опытом.
Я был в Эстонии в 1986 году... Там была тогда водная олимпиада... "Лембит" стоял в том месте, где проводилась парусная регата. Я тогда ходил на лодку... Да... как это удивительно, что вы прочитали... Такая связь времен. Мне очень это греет душу... Спасибо.
Дальше в моих мемуарах еще будет описано это событие, как я приезжал на "Лембит"... так что родолжение следует...
Николай Черненко 16.09.2015 14:51 Заявить о нарушении
В лодке должен быть плакат, где изображен я, сидящим за горизонтальными рулями. Так что можете посмотреть на меня молодого.
Это хорош, что сохраняете "Лембит" и храните память о тех, кто служил там... Таких уже не так много и осталось. Но история - питает новых людей, потомков... Учит их своим опытом.
Я был в Эстонии в 1986 году... Там была тогда водная олимпиада... "Лембит" стоял в том месте, где проводилась парусная регата. Я тогда ходил на лодку... Да... как это удивительно, что вы прочитали... Такая связь времен. Мне очень это греет душу... Спасибо.
Дальше в моих мемуарах еще будет описано это событие, как я приезжал на "Лембит"... так что родолжение следует...
Николай Черненко 16.09.2015 14:51 Заявить о нарушении