Где найдешь, там потеряешь

Александр Лункрай - http://www.proza.ru/avtor/lunkray

Иногда человеку приходится верить в чудеса, наделять необычными свойствами самые простые вещи. Даже такой старый человек, как дед Макар, однажды поверил в некую волшебную силу своих трусов. Самых обыкновенных семейных трусов в цветочек. Все началось с одного случая на рыбалке…
Теплым вечером Макар сидел в лодке посреди реки и ловил рыбу на удочку. Долго не клевало, но вдруг поплавок нырнул под воду. Дед подсек, удилище вмиг согнулось. Старик понял – добыча серьезная, рыбина хорошо подсела на крючок. Макар тянул, наматывая леску, действовал как любой опытный рыбак. Привстав, тащил со знанием дела, но лодка сильно покачнулась и Макар, проклиная старческую немощность, теряя равновесие, перевалился за борт: ноги кверху, головой прямо в воду. Но руки крепко-накрепко сжимали древко удочки. Понял, что зацепился трусами за уключину, и только они его и держат. Повиснув враскорячку, рискнул отпустить одну руку. Дотянулся до борта, кое-как закинул на него одну ногу и принялся вытягивать добычу, все еще держась на одних трусах, только теперь уже не вниз головой. Борьба продолжалась долго: онемела нога, кисти рук, наконец, настал долгожданный миг, когда показалась огромная рыбья голова. Дед схватил рыбину за нижнюю губу и с силой забросил в лодку. Из последних сил забрался на борт и, обессиленный, упал на прыгающую рыбину, прижав всем телом.
Понял он тогда: трусы выручили, даже резинка уцелела. А после еще случаи были – разные, необъяснимые. Однажды в эти трусы окунек пролез, Макар выпрыгнул на берег, оттянул чудо-резинку, глядит: трепыхается, щекочет. А самое странное, что так и не вспомнил, откуда они взялись, трусы эти.
Даже жена его – бабка Клава, которая следила за всем порядком в доме, и та не припомнила. Для нее эта вещь, несмотря на все рассказы мужа, так и осталась обычной вещью.
В один из самых обыденных дней бабка Клава вернулась домой с рынка, в одной руке несла пакет с продуктами, в другой – новую швабру. Старая швабра сломалась о спину пьяного Митьки, который частенько захаживал к Макару выпить. Бабка Клава не переносила пьянок, не сдерживалась, а швабра не выдерживала.
Зашла хозяйка в дом. Прошла на кухню. Увидела валяющиеся разбитые осколки посуды, рассыпанную муку. Сумка плюхнулась в жидкую массу разлившегося из перевернутой кастрюли супа. Используя швабру за место клюки, поковыляла в другую комнату. В зале она застала разбросанные по полу вещи, перевернутый стол и стулья, скомканный в угол ковер. Она увидела перевернутое кресло, какие-то тряпки, свой лифчик на люстре, множество трусов и носков по всей комнате, разбитый пузырь Тройного одеколона. Бабка Клава вышла на задний двор. Макар совковой лопатой разгребал кучу навоза и что-то бормотал. Что-то искал.
– Макар?! – рявкнула она.
Тот замер, посмотрел на жену:
– Где трусы?! – прохрипел дед.
Баба Клава оперлась на швабру. Из хлева в этот самый момент громко замычала Полунья – их корова, которая давно не давала молока, и просто жила своей печальной жизнью в качестве домашнего животного.
– Что ты с домом сделал, скот?! – рявкнула она снова, вытирая пот со лба.
– Где мои трусы? – грозно спросил муж, будто нашел в жене источник беды. – Где мои трусы?!
– Ты что с домом сделал?! – повторила бабка, взяв швабру в обе руки.
– Где мои трусы! – зарычал дед. – Я повесил их на веревку! Они весели там! – дед указал на столб, оборванная веревка вместе с бельём валялась на земле. – Куда ты их дела?!
– Ах, трусы! – перешла бабка на крик. – Маразматик старый!
– Да, трусы! Дура!
На крики хозяев в хлеву снова замычала Полунья. И как-то странно она мычала.
Макар вернулся поздно, пьяный, вслепую добрался до гамака в хлеву, где часто спал в компании любимой коровы, с трудом в него залез.
– Где тру-сы Мить-ка! По-лунь-я! Где тру-сы! – бормотал пьяный Макар. Лежал неудобно, болела спина от швабры бабки Клавы, но эту боль заглушал алкоголь. Усталость и выпивка вскоре навеяли сон. Крепкий, но почему-то неспокойный.
Проснувшись утром, Макар встал, потянулся, скривился от боли, протер глаза и тут же замер. Он перестал чувствовать раздражение, утреннюю слабость, ощущать ноющее от побоев тело, это все уже не волновало. К горлу подкрался противный комок, руки затряслись. Он с трудом сделал два шага к лежащей на полу корове. Полунья лежала молча, тихо, безропотно. Она не дышала, её огромные раскрытые глаза, нос облепили мухи. Макар отогнал их, они закружили в воздухе.
– Как же так? – вырвался всхлип. Он сидел на коленях и обнимал любимое животное. Слезы пробивали себе дорогу через грубые старческие морщины, исчезали в седой бороде. Потом пришла бабка Клава, и до самого полдня они просто молчали.
Когда-то давно, хотя старикам казалось, что совсем недавно, их сын Степан дал имя этой корове. Но парень погиб, и все, что осталось из живого, связанного с ним, это Полунья.
Закопали любимицу на дальнем огороде. И, сами того не зная, закопали вместе с ней и те необыкновенные трусы, которые корова по своей глупости стащила с веревки, долго жевала просто так, да и зачем-то проглотила. Жизнь что-то дает, что-то забирает, но, словно по какому-то закону, забирает несоизмеримо больше.