Генерал Макашов

               
                Генерал Макашов

   Первым кто  перешел из самиздата в официальную журналистику стал Анатолий Александрович Черкасов. Помню он встретил меня счастливый в начале января 1991г. и говорит, мол хватит всякие плохо пропечатанные листочки распространять. Меня берут в штат "Волжского комсомольца", буду там писать все, что хочу. Сам редактор Соколов дал мне карт-бланш на гласность.  Анатолий  Черкасов жил через  три подъезда от меня. Проходя вечерами,  я видел,  как  в  его комнате постоянно горел торшер. Это означало,  что Толя работает. Он действительно писал  и писал статью за статьей, рассказывал как бежал на надувной лодке в Турцию, как сопротивлялся застою и выступал против войны в Афганистане. Демократы расхватывали  свежий  номер "ВК"  и читали очередную Черкасовскую эпопею про жизнь.
   В начале февраля мне позвонил демократ Женя Кудрин и сообщил, что в Доме офицеров угол Чапаевской и Рабочей состоится большое общественное собрание с участием генералов по поддержке Ирака в его борьбе с американской агрессией. Хорошо бы придти и задать им перца.  С нами пошли Михаил Авдеев и, как представитель прессы,  с официальным значком,  Анатолий Черкасов.
   Зал безумствовал, с трибуны  лились гневные речи, осуждающие империалистическую операцию " Буря в пустыне".  Мы вчетвером держали оборону, как в осажденной крепости. Офицеры, нас знавшие, говорили , мол,  вот она пятая колонна явилась, не запылились. Собрание выразило поддержку  Саддаму Хусейну, а наши четыре руки поднялись против. Вокруг  зашушукались, послышались злобные ругательства типа вот автоматом бы по ним очередью, да от живота. Как такие по русской земле только ходят.  Ведущий объявил, что генерал Алберт Макашов  направляется в Багдад для оказания интернациональной помощи братскому иракскому народу и возглавит танковые колонны, которые выбросят врагов человечества в Персидский залив. Заиграл гимн , и зал встал. Мы сидели как приклеенные.  Толя развалился в кресле словно  барин, ему бы еще сигару курить.  Миша побледнел и руками сжал подлокотники.  Женя окаменел и только твердил:"Не вставайте, не вставайте!" К нам повернулся с переднего ряда полковник и заявил, что сначала разберемся с америкосами, а потом с вами, проклятыми ж.. .ми .
   В ближайший номер "Волжского комсомольца" Анатолий Александрович   поместил  репортаж о мероприятии в ОДО. Он не поскупился на краски, описывая  генералов, готовых шапками закидать и воевать неизвестно за что. После этой публикации Черкасова  с позором выгнали из молодежной газеты. Более того, сам редактор извинялся перед ПРИВО за  эту статью, объясняя, что автор -это мальчик стажер, неопытный неумейка, да и что с него взять. Седовласому   Толе было  за пятьдесят. Я при встрече с ним  смеялся, мол привет  стажер.  Анатолий надувался и начинал шумно курить, стоя у  своего подъезда. Его наказали и рублем, не заплатив  ни за одну предыдущую  публикацию. Черкасов сказал:"Ничего , я  их научу демократическим свободам". Так он  подал  в суд, который тянулся как старая баржа по Волге.  В конечном итоге  наш мэтр от журналистики  высудил 25 тысяч, в те времена  огромную сумму.  Возможно на решение повлиял прогноз Анатолия Александровича, данный  в том злополучном материале, где говорилось, что старые российские танки  для высокоточного оружия НАТО, что консервные банки.  Помощь  Макашова диктатору не более чем "медвежья услуга", что приведет лишь к большим потерям. На выигранные в судебном процессе деньги Черкасов безбедно жил вплоть до своей эмиграции в США  в 1994году. Перед отбытием  Анатолий Александрович сказал мне так:" Знаешь, Андрюша! Я  разделяю людей по ранжиру: с одними не разговариваю вовсе, с другими могу перекинуться словом на улице, с третьими беседую у подъезда, тебя с Ириной пускаю в квартиру, но теперь времена меняются. У меня другой статус, и вы, простите, мне не пара. Так что если где, когда-нибудь увидимся, то не подходите, вы - советские, а я- американец. Там вставлю белые фарфоровые зубы и буду щеголять голливудской улыбкой и гонять в Кадиллаке, светлом как будущее. Я не обиделся. Мы обнялись и расстались.
    Далее в официальную прессу рванул Миша Авдеев, как говорится швырнул шапку о земь, мол , где наша не пропадала, была не была. Однако в Самаре  места для поэта и патриота города  не нашлось.  Его пригласил редактор тольяттинской газеты   "Площадь свободы". Помню прибегает ко мне Авдеев, счастливый и говорит, что ему даже корочки настоящие дадут. По ним он сможет везде ходить, да еще регистрироваться  как представитель официального законного издания, хватит бегать по подворотням.  Теперь времена другие. Миша ездил три раза в неделю, вставая в 5 утра. Он честно трясся  по два часа туда и обратно в холодном автобусе, чтобы попасть на редакторское совещание. Авдеев написал огромное количество заметок, статей, фельетонов, просто зарисовок и все отдавал для публикации. Ему говорили, мол парень молодец, растешь и хлопали по плечу. Однако в свет ничего не выходило, да и зарплата от месяца к месяцу не начислялась. Миша сильно поиздержался на поездках, благо удавалось  неплохо продавать на "Туче" старые книги. Наконец Авдеев жестко спросил редактора:"Где мои деньги, где публикации?" Ответ был жесток:" А вот  ты напиши то, что надо народу, например про то, что детям  в детсаду №7 не хватает молока или почему синие куры в гастрономе №4 или откуда пришли крысы  на вокзал? А ты мне что несешь? Стыдоба". Больше Миша в Тольятти ни ногой.
   Где-то в это время  у Михаила Петровича умерла мать, помогали ему хоронить бывшие члены редакции "Кредо", а также сотрудники авиационного института, где та  работала  преподавателем английского языка. Мать была исключительно цивилизованной и интеллигентной дамой. В ее сердце жила дореволюционная Россия.  Мише по наследству   передался ее ум, талант и аристократизм. После смерти духовно близкого человека, Авдеев долго ходил словно  потерянный. По вечерам он звонил нам и рассказывал, как провел свой день, с кем встречался и о чем думал.
    Весной 1991г. Самару захлестнула  новая ураза - очередные выборы депутатов  горсовета. Я сказал Авдееву, что нам надо поучаствовать, готовь свою программу, будешь кандидатом со всеми правами и бумажкой.  Миша удивился такой возможности. Я объяснил, что Горбачев дал право выдвигаться от кооперативов. Вот здесь то у нас и есть  лазейка. Я написал свою программу, в которой высказал идею , что Самара должна стать туристическим   центром, ведь ее архитектурный модерн уникален и нужно лишь добиться программ по восстановлению города. Кроме того на другой стороне Волги находится Самарская Лука, являющаяся уникальным природным заповедником.  К песчаным бескрайним пляжам, да еще немного  цивилизации , и успех обеспечен. Можно организовывать туристские тропы: по следам клада Степана Разина, Лев Толстой в Самарском  крае, Серебряный век на Средней Волге и так до  бесконечности.  А если вспомнить Шаляпина, Собинова, Илью Репина, да Пушкина в конце- концов, Александра Дюма. Да мы можем покорить Европу  и весь мир. Свою программу Авдеев написал в стихах. Нас зарегистрировали как  представителей нарождающегося предпринимательства.
     В этом была сермяжная правда. Мы действительно научились чего нибудь предпринимать, не сидеть на месте, не ждать команды сверху. Так издали два приложения к "Кредо":  просветительский "Благовест", где давали старинные кулинарные православные рецепты как делать куличи, пасху "АлександрII" и даже самодельный кагор из вишни или сливы.   Второе приложение вызвало в городе неоднозначную реакцию. Одно название чего стоило - "Эроген". Там мы собрали знаменитые подпольные авдеевские интим рассказы. Обложку сделал художник Константин Котов, который говорил, ну наконец то и в нашей глуши появилась клубничка. Миша считал себя продолжателем дела великого Баркова: http://www.proza.ru/2013/10/09/530
  Я разместил  в "Эрогене" свои сказки:
1. Чебурашка развесил на всех столбах объявления, что ищет друзей. Подошел крокодил Гена  и предложил себя на эту роль. "Так не пойдет,  -  ответил Чебурашка,- Ты    зеленый, а мне нужен голубой".
2. Дюймовочка пользуется большим авторитетом в уголовном мире . У нее есть свой крот в силовых структурах.
3.Если бы  Карлсон  прилетал к Малышу в России, то дело кончилось бы не сказкой, а статьями  о педофилии  и незаконном  проникновении в жилище.
4. Скакал Иван Царевич на сером волке, скакал, да так и попал в ЛДБТ сообщество.
5.Женился мальчик - спальчик на Василисе Прекрасной, а на утро та развелась с ним, так как с пальчик.
6.У  Кащея Бессмертного  в яйце игла. Говорила ему Баба Яга, мол, садо-мазо до добра не доведет.
7.Выросла репка большая -пребольшая, а вытянуть  ее некому. Вокруг Чернобыля люди не живут.
8. Вырос цветик - семицветик  на клумбе. Люди мимо идут и внимания не обращают. Тот взмолился, мол, оторвите лепесток, загадайте желание, все исполню. Прохожие отвечают: "  А нам ничего не  надо,  у нас все есть, ведь мы в Росси живем".
9. Создали семь гномов  малое предприятие старателей, а Белоснежка у них  - бухгалтером. Тут налоговики с проверкой, а она спящая красавица. Год прошел, другой - спит. Проезжал королевич, что-то шепнул  нашей спящей на ухо. Та проснулась и давай целовать путника.  Гномы спрашивают, мол, что ты   ей  сказал?  Королевич отвечает : " Налоговики уже уехали, девочка".
10. Испекла Красная Шапочка  пирожки с грибами и понесла к бабушке. Так она получила отдельное  жилье. А что волк? Он с ней живет на правах старшего брата  до совершеннолетия. 
11. Загорелся кошкин дом, кот пилился с огоньком.
   Мы научились не только писать, но создали сеть распространителей своей продукции. Черкасов встречался с молодежью в  Загородном парке и передавал для продажи наши журналы.  Я работал непосредственно с Марком Бородкиным и Дмитрием Шляковым. Последний хорошо освоил торговую  точку  у  ЦУМа "Самара" и старого автовокзала.  Дмитрию нравилось общаться с публикой. Он легко входил в контакт с покупателями. На случай  нападения рэкетиров,  парень имел большой свисток, что висел на шее.  Шляков говорил мне, что хочет, кровь из носу, открыть свое дело или хотя бы возглавить в Самаре скаутское движение.
    В качестве кандидатов в депутаты мы с Мишей устраивали законные пикеты на улице Советской  армии. Там и продали остатки тиражей "Кредо". Именно в этом  и заключалась супер задача нашего выдвижения.  Мы понимали, что шансов нет, все места давно распределены между теми, кому положено сидеть во власти и водить руками.
  В это время Евгений Александрович Кудрин предложил мне новую свежую идею- вступить  в  Демократическую партию России, а там нужен редактор для партийной газеты. Я согласился и стал посещать заседания  партии Травкина. Время шло, а проку не было, одна  говорильня. Лидером самарского отделения являлся Алексей Леушкин, с которым общего языка   я не нашел. В то время я писал песни о  разных друзьях:
Друг
Он не напишет донос,
Бабы не попятит с полки,
Он в отношениях прост,
Хотя и бывает колким.

Мне хорошо быть с ним,
С другом во всем едины,
Сбегаем в магазин,
Вместе пьем и едим мы.

Вместе голосовать
Будем за президента.
За легитимную власть
Свои отдадим проценты. 

Вместе пойдем потом
По улице Маяковской,
Вместе пивка попьем
У церковьки на пригорке.

Плесень на голове,
А он совсем белесый,
Мы полежим на траве,
Где школьники жрут колеса.

Объятия распростер,
Он меня понимает,
Ленточный солитер,
Друг из Индокитая.

  Когда произошел позорный путч, я жил на острове и ничего не знал. Приехал в Самару и батюшки родненькие. Тут такая случилась буря в стакане воды. Ходили слухи, что чекистские  заговорщики уже завезли в город кандалы и составили  расстрельный список демократов. Людмила Гавриловна Кузьмина рассказывала позже, как она в своей библиотеке Политической книги прятала наши экземпляры крамольного "Кредо". У меня сложилось твердое убеждение, что кто-то хитрый и умный  спровоцировал  номенклатурных  реакционеров совершить этот глупый шаг, названный идиотским словом ГКЧП для скорейшего развала СССР.   До Беловежского сговора оставалось несколько месяцев.   Когда Советский Союз рассыпался словно карточный домик или  Колосс на глиняных ногах, никто этого и не заметил. Самара жила своей размеренной жизнью: ни митингов, ни демонстраций, ни   протестных пикетов. Тишина.  Мнения неформалов  разделились: одни радовались, мол, Россия освободится от балласта ненужных  республик и деньги пойдут на восстановление исконно русских городов, захиревших в условиях  Красной империи. Были и такие, кто тихо  роптал, мол, сколько русских жизней положено ради создания   Великой России от моря до моря, а тут  три провокатора    своими подписями   погубили дела многих поколений.   По поводу Беловежского сговора я написал такую песню.   
           Бумажные года

Сколько скрыто красок в серых буднях,
Пороха и слова в тишине,
Тени  мало разве что к полудню
Истина наверное в весне.

Мы взялись своими же руками
За судьбу, за нас взялась беда:
Шрамами нам в душах расписались
Давние тридцатые года.

Мы жизнелюбами были с тобой,
Ты умирал на Гражданской солдат.
Май  ежегодно с зеленой травой
Жизнелюбие нам возвращает назад.

Фронт, начавшись в Бресте и на Буге,
Через сердце каждое прошел:
За военной сводкой просто люди,
За любою цифрой кровь и боль.

Вот война прошла как наважденье,
Из атак шагнули в мирный бой,
Как у мертвых вымолить прощенье,
В них наш тыл, мы взяли их с собой.

Испытанье сытостью настало
Сытость не для всех - вдвойне беда,
И глядят бумажными глазами
В нас семидесятые года.

Сотню раз расскажешь про святое
И  Святой окажется вода.
Бумага не краснеет, нам с тобою
Краснеть за те бумажные года.

В Беловежской пуще три героя
Подписали смертный приговор,
И страна разорвана без боя,
Подписями подлыми в упор.

Там, где Вермахт растерял всю славу,
Зубы, обломав о город Брест,
Ельцину бы  за  развал державы,
Фюрер  подарил Железный крест.

Мы жизнелюбами были с тобой,
Ты умираешь в хрущебах, солдат.
Май ежегодно с зеленой травой,
Жизнелюбие нам возвращает назад.
   Это стихотворение я посвятил своему деду ветерану Великой Отечественной войны, прошедшему от Москвы до Берлина, профессору истории, почетному гражданину Самары Кузьме  Яковлевичу  Наякшину.