Круг замкнулся. Глава 44

ГЛАВА 44

КНИГА. ИСТИННЫЕ ЦЕЛИ И РАЗЛИЧИЯ

   
   По каким-то неведомым ассоциациям мысли Земскова вновь перекинулись в его прошлую петроградскую жизнь. Да, хорошо там было — большая, просторная квартира, любимая работа — преподавание  и писательский труд...   
   «И лишился всего в один час,— подумал он,— почти по-библейски... Но ведь не место красит, как известно, человека». Почему-то подумалось и о пресловутых «до-ме, сыне и дереве». Он потянулся на стуле так, что тот заскрипел, и откинулся на спинку, задумчиво глядя перед собой.
   «Так... «Сына» я родил: детей у нас двое: Дмитрий и Елена. Правда, они сейчас не с нами, а в русской школе-интернате недалеко под Парижем — нам с женой сейчас просто не поднять их своими силами. И дом, какой-никакой, будем считать, есть (тот, что был, ведь не я разрушил). А деревом можно считать книгу, которую пишу...  Да, книга — дерево. Интересное выражение есть — «Растекаясь мыслью по древу». Вот и я растекся мыслью по истории Византии, а завершить, прийти к выводу окончательному, собственно цели написания книги, пока не могу...
   Многие почему-то считают, что к истории Византии не нужно больше возвращаться, так как она пала и исчезла с лица земли,— продолжал размышлять Земсков. — Но это, по меньшей мере, парадокс! В таком случае не нужно больше говорить о Древней Гре-ции как о матери демократии, и о Древнем Риме как отце республики!.. И о многом-многом другом. Однако же говорят и пишут...»
   За окном раздался шум проезжающего автомобиля. «Кто-то на такси припозднился,— подумал Земсков и подошел к окну.— Да, знаменитые парижские такси, на которых теперь работают многие русские... А осенью 1914- го, когда возникла угроза зах-вата немцами, более тысячи такси за ночь перебросили к проходившему по берегу реки Марна фронту около шести тысяч солдат, что спасло Париж от падения...
   Было еще темно, только в редких-редких окнах домов напротив тускло горел свет, видимо, кому-то, как и ему, не спалось в эту ночь. На небе, затянутом плотными тучами, не видно ни единой звездочки. Ветер раскачивал фонарь, и все видимое про-странство, сплошь занятое темными силуэтами домов и деревьев, то освещаемых, то вновь уходящих в тень, распаленное мыслями воображение заполняло образами крестоносцев в доспехах и на конях, въезжающих в горящий Константинополь...
 
   «Да, тогда первый крестовый поход конца XI века заставил латинский Запад вплотную общаться с византийским Востоком. И при близком общении,— подумал Зем-сков, представляя себя сейчас как бы византийцем, глядящим из окна на колонну конных латинян,— два мира, две цивилизации были поражены — насколько глубоки раз-личия между ними. Константинополь был одним из самых восхитительных городов, и византийская жизнь отличалась изысканно утонченной роскошью, изяществом манер, вкусом к литературе и искусствам, этикетом. Западные же крестоносцы производили впечатление людей неотесанных, довольно плохо воспитанных, непрошеных и неприят-ных гостей. Грубо самодовольные, самолюбивые, вымогающие деньги, неспособные понять хоть что-нибудь в утонченной культуре и потому чувствующие себя уязвлен-ными, латиняне, вместо того чтобы смягчить свою резкость, стали, напротив,  «как воры и разбойники…»
   Николай Иннокентьевич вновь вернулся к столу и окунулся в бумаги. «Почему же такая высококультурная и высокодуховная страна исчезла с лица земли?— думал он, перелистывая рукопись.— Неужели все дело только в отколовшихся-заблудившихся за-падных христианах и в их государствах, над которыми все более и более возвышалась изначально раскольничья церковь, и, в конце концов, полностью отмежевавшихся от Византии и Матери Церкви? Неужели только из-за их варварски грубого стремления завладеть тем, что для них было недостижимо?— размышлял Земсков, и перед ним открывалась картина соперничества двух цивилизаций, длившегося веками: — Можно было предположить, что со временем исчезнет или хотя бы ослабится глубокое разли-чие между ними и отношения станут лучше. Однако все происходило с точностью до наоборот, соперничество все более обострялось. Кроме того, после первого же похо-да все восточное побережье Средиземного моря, все большие города Византии покры-лись чрезвычайно активными венецианскими и генуэзскими учреждениями, занимавшими-ся коммерческой и торговой деятельностью, которая пришла на смену религиозному энтузиазму первых походов. Чтобы управлять этими новыми территориями и лучше экс-плуатировать их, образовались могущественные общества, ассоциации, политические и торговые одновременно».
 
   И Земсков снова и снова утверждался в мысли о постоянных, целенаправленных и неуклонных действиях против Византии. Признаками их, как отмечал Николай Иннокен-тьевич, были: тотальное неприятие Православия и всяческое, вплоть до полного искоренения, противопоставление ему католицизма, особая агрессивность мусульман-ского мира, появившегося на территориях патриархального христианства, и словно поставившего своей целью поглощение империи, коммерческая активность в противовес духовности и многое другое. Потому-то императоры, прежде всего, и заботились о монархии, опасаясь, что начнется натиск на Константинополь. И действительно, у латинян зреет мысль — силой покончить с Греческой империей. Дело благополучно до-шло до планирования в середине XII века похода уже не против неверных (то есть мусульман), а против Византии (христиане на христиан! — впервые в истории). К старой злобе прибавилось искушение — латиняне не могли больше противиться предс-тавлению о слабости империи. Кончилось все тем, что в 1204 году — через восемь веков после разгрома Старого Рима — в "Новый Рим" вторглись далекие потомки тех самых варваров — крестоносцы. Они взяли Константинополь и разрушили престол Импе-рии. А  папа молчал, и весь западный христианский мир одобрял их действия. В ре-зультате погибли произведения античных живописцев и скульпторов, вандалов не остановило даже изваяние Святой Девы Марии. В пепел превратились богатейшие кни-гохранилища, произведения старых философов и писателей, религиозные тексты, иллю-стрированные Евангелия. Византийская столица уже никогда не смогла вернуться к своему первоначальному облику, оправиться от таких последствий…
   Земсков оперся локтями о стол и опустил голову в ладони... Когда он поднял ее, было раннее утро — за окном забрезжил серый рассвет. Подойдя к окну, Николай Ин-нокентьевич увидел вверху, в небе, над крышами домов, метущиеся обрывки облаков. Внизу все было спокойно, по неподвижным кронам деревьев ветра не чувствовалось. «Видно, будет непогода»,— решил он. Земсков чувствовал усталость, но что-то не отпускало его в сон, что-то побуждало мыслить и искать ответа на мучивший вопрос.
   «Вот если взять человека, то он на жизненном пути не обходится без испытаний,— думал он.— И чем духовнее становится, тем они сильнее. Взять, к примеру, святых. Не так ли и государство, и народ, принявшие истинную веру? Как же без испытаний понять, насколько глубоко укоренилось мировоззрение, чем готовы пожертвовать ради него? А раз так, то есть и силы испытующие. И только ли извне они действуют?..»
   Будучи человеком осторожным, неторопливым в принятии решений, Николай Иннокен-тьевич не хотел, да и не мог, первую же догадку сделать серьезным выводом. «Все быстрое от лукавого»,— подумалось.
   «На протяжении уже почти тысячелетия,—  продолжал размышлять Земсков,— сущест-вуют два совершенно различных представления о Византии, одно — западное:  мрачный и зловещий миф, а другое — историческая  реальность. И вот эта самая реальность говорит о том, что Царьград в религиозных вопросах был весьма тактичен по сравне-нию с западным подходом с его кровопролитными религиозными войнами. Удивительный либерализм православных был разительно отличен от жестких позиций западных хрис-тиан. Так Патриархия разрешала самостоятельность поместным славянским Церквям. И не было ни одной попытки придать греческому статус монопольного языка. Напротив, в IX веке святые Кирилл и Мефодий создали славянскую письменность. В традиционно умеренной Империи Ромеев не было даже близких параллелей со "Святой инквизицией", отправившей на пытки и казни сотни тысяч людей. Не было и такого, чтобы предста-витель культуры был ксенофобом, как, к примеру,  Петрарка в Италии, который призывал генуэзцев и вообще Запад поскорее "выкорчевать", истребить Византию!.. В Византии же этого невозможно было даже представить».
   Скрипнула дверь, и тут же раздался сонный женский голос:
   — Николаша, ты спать сегодня будешь?— это жена обеспокоилась.
   —  Да, да, Катенька, сейчас, сейчас...— одновременно успокаивая ее и отговари-ваясь, проговорил он. 
   —  Проснулась, а тебя рядом нет... Страшно как-то стало.
   —  Что ты, милая, я здесь, рядом с тобой. Вот немного еще поработаю…
   — Совсем ты себя не жалеешь, уж которую ночь все думаешь и думаешь,— Екатерина Владимировна подошла, обняла его за плечи, постояла немного, вздохнув, добавила:— А меня как бы и вовсе нет для тебя,— и вернулась в спальню, оставив приоткрытой дверь.
   «Разве у женщин кто-то, кроме мужей, еще бывает виноват в том, что им плохо?.. Однако после всех событий последних лет нервы у нее совсем сдали. Да и мудрено ли?»
   Земсков посидел немного, окунувшись в воспоминания, потом провел рукой по ли-цу, словно смахивая с себя неприятное, встал и стал медленно ходить по комнате, возвращая своим мыслям мерный ход.
   «О чем я думал перед тем, как Катя зашла? Так... так... А, вот — в Византии такой ксенофобии невозможно было вообразить. И характерна в этой связи судьба иудеев,— подумал Николай Иннокентьевич.— В западноевропейских странах в XII—XVI веках было уничтожено, согласно сведениям "Еврейской энциклопедии", примерно 400 тысяч приверженцев иудейской веры — 40% тогдашнего мирового иудейства... И многие уцелевшие в те времена находили убежище в Византии, где, несмотря на все конфликты христиан и иудеев, подобного "геноцида" никогда не было…»
   Через открытую заслонку камина были слышны все возрастающие всхлипы и завыва-ния ветра. Земсков закрыл заслонку и, заложив руки за спину,  стал ходить по комнате взад и вперед. Он интуитивно чувствовал, что там, где были его мысли в эту ночь и во многие предшествовавшие ей дни  и ночи, кроется разгадка очень многих вещей, в том числе и трагедии его Родины, его России. Но найти решение он пока не мог… Николай Иннокентьевич прошел к столу, сел, открыл рукопись в ее третьей части и, пролистав несколько страниц, прочел:
 
    «…В Византии единство церкви и государства определялось глубинным влиянием Православия на умы и души людей. А на Западе церковь существовала как теократи-ческое государство, как государство Первосвященника. 
    Кроме этого, западное неприятие Византии основывалось и на том, что она была евразийской по сути. Даже самые "гуманистические", по тогдашним понятиям, идео-логи Запада не были свободны от ксенофобии. Взять, к примеру, Венецию, куда пира-ты-купцы свозили из Причерноморья множество рабов–половцев, жителей Кавказа и русских. Многие из них были христианами. Так вот, тот же Петрарка, греков именно-вавший "малодушными гречишками", писал о привезенных в рабство, как о полуживот-ных. В Византии же никто не усматривал в людях из Азии и Восточной Европы "недо-человеков", и христианин, независимо от происхождения, мог достичь в Империи любого поста и признания. Так император Лев III Великий (VIII век) был сирийцем, Роман I Лакапин (X век) — армянином, а патриарх Константинопольский Филофей (XIV век) — евреем.   
   Византийцы называли себя "Империей ромеев». А Византия — не более как ученая кличка, введенная в обиход западными, а по их примеру, и российскими либеральными идеологами примерно через сто лет после гибели империи как бранное слово. Отсюда и производные термины — "византизм" (или "византинизм") и "византийство…»

   А за пределами тихого и уютного жилища сильные порывы ветра уже сопровождались ударами струй дождя в стекла окон. Земсков, выглянувший на улицу, увидел стихию из смеси мятущихся в воздухе капель дождя и поднятых с земли пыли, мусора, обор-ванных листьев и сломанных веток. Некоторое время Николай Иннокентьевич стоял, изумленный невиданным по силе природным явлением. Потом, очнувшись, он проверил задвижки и, последний раз бросив взгляд на происходившее за окном, задернул што-ры.
 
 
© Шафран Яков Наумович, 2015