1220. Разгром и гибель хорезмшаха Мухаммеда

   1220 г. от Р.Х.
   6728 г. от С.М, 616-617 (с 8.III) г.х., год Дракона (7.II.20-27.I.21)
   
   Взятие Отрара (II), Бенакента, Ходжента
   Взятие Чингис-ханом Нуры, Бухары (III), Самарканда (III).
   Взятие сыновьями Чингис-хана Сыгнака, Дженда, Яникенда, начало осады Ургенча.
   Бегство и смерть хорезмшаха Мухаммеда (XII).
   
   ЮАНЬ ШИ цз.1. Тай-цзу (Чингис-хан) [1.1, с.469-470].
   Весной, в 3-й луне года гэн-чэнь, 15-го [от установления правления], император овладел городом Бухара.
   Летом, в 5-й луне, [Чингисхан] овладел городом Самарканд и поставил императорскую ставку на реке Иртыш.
   Осенью [Чингисхан] напал на город Отрар и взял его.
   Мухали обошел земли вплоть до Чжэньдина, [полководец] У Сянь вышел [из города] и покорился. [У] Сянь стал помощником у Ши Тянь-эра, являвшегося главнокомандующим всеми войсками Хэбэя в западном лут и исполнявшего [там] правительственные обязанности. Дунпинский Янь Ши переписал в податные реестры 300.000 дворов в округах Чжандэ[чжоу], Таймин[чжоу], Цы[чжоу], Мин[чжоу], Сы[чжоу], Бо[чжоу], Хуа[чжоу] и Цзюнь[чжоу] и признал себя вассалом [Чингисхана], Мухали на свою ответственность вручил [Янь] Ши знаки высшего сановника, чтобы [тот] исполнял обязанности губернатора провинции.
   Зимой У Гуи, цзедуши цзиньского Синчжоу, покорился [монголам]. Мухали напал на Дунпин, но не овладел [им], оставил Янь Ши сторожить его, убрал окружение и быстро направился к Минчжоу, разделив войска для обхода всех областей в Хэбэе.
   В тот же год Дун Цзюнь был выдвинут [на должность] старшего командира гвардии «Дракона и Тигра» и младшего помощника главнокомандующего.
   
   РАД. Краткая летопись Чингис-хана [1.2, т.1, к.2, с.256].
   В этом году Чингис-хан был в пути на страну тазиков и провел лето в долине реки Иртыша, чтобы лошади откормились; осенью он соизволил двинуться оттуда и захватил города и области, которые лежали на пути.
   Когда он дошел до Отрара, он оставил Джучи, Чагатая и Угедея для покорения тех мест и других туркестанских городов, которые были в тех пределах; сам же с Тулуй-ханом направился в Бухару.
   
   СУН ЦЗЫ-ЧЖЭНЬ. Елюй Чу-цай [1.8].
   Когда зимой в году гэн-чэнь [6.II.1220-24.I.1221] раздался раскат грома и его величество спросил об этом [явлении], его превосходительство сказал [ему]: “Со-ли-тань умрет в дикой местности!”
   Впоследствии действительно случилось так. Со-ли-тань — это звание мусульманского правителя.
   Уроженец Ся, некий Чан-ба-цзинь, который был представлен императору и стал известен [ему] за изготовление луков, похвастался перед его превосходительством: “Наше государство предпочитает военное дело, а ваша светлость желают преуспеть на гражданском поприще. Правильно ли [это]?”.
   Его превосходительство сказал: “Если даже для изготовления луков требуются мастера-лучники, так неужели для управления Поднебесной не нужны мастера управления!”.
   Его величеству, узнавшему об этом, очень понравился [ответ его превосходительства], и [он] с этого [времени] стал все более приближать его к себе.
   Вначале у царствующей династии еще не было календаря. [Однажды] мусульмане доложили императору, что вечером 15-го дня 5-й луны [года гэн-чэнь] [17.VI.1220] произойдет затмение луны. [Однако] его превосходительство заявил, что [никакого] затмения не будет, и когда наступил срок, действительно затмения луны не произошло.
   
   ЦЗИНЬ ШИ. VIII. Сюань-Цзун. 4-е лето Син-дин [2.1, с.212-213].
   В 1-й месяц монголы напали на Хао-и-пу. Чиновник цы-ши по имени Алихо со всем усилием сопротивлялся им, но не мог превозмочь, и войско было разбито. Алихо и Кун-цзу-тан были захвачены неприятелем. Монголы склоняли Алихо к покорности. "Умру, - говорил им Алихо, - но не изменюсь в моем намерении".
   Монголы кричали, грозно повелевая ему стать на колени, но Алихо, обратясь к их государю, не сделал коленопреклонения. Почему Алихо расстреляли. Кун-цзу-тану также повелевали сделать поклонение, но и он не согласился. Посему и Кун-цзу-тана казнили. Сюань-цзун, узнав о сем, назвал по смерти Алихо славным полководцем лун-ху-бэй (защищавшимся подобно дракону и тигру), а Кун-цзу-тана наградил титулом цзы-тань-дай-фу (примерным вельможей). Стотысячный корпус сунский, по завладении городом Дэн-чжэу, узнав о приближении вспомогательного войска, ночью зажег лагерь и ушел в города. Генерал Илада, нагнав его, отнял всю его добычу и возвратился.
   В 3-й месяц находившийся в Линь-чжэу главнокомандующий Вэй-лян, схватив двух изменников - Шань-чжуна и Ли-цзюня, предал казни, а их сообщника Ли-гуана заставил покориться. Бунтовщик "красной одежды" Юй-ман-ерр, завладев городом Хай-чжэу, поселился в оном. Военный губернатор Вань-янь-чэнь-ерр, отправившись туда с войском, разбил Юй-ман-ерра и взял обратно Хай-чжэу. Генерал Чао-мао поразил злодеев "красной одежды" в Цзао-цяне. Дуань-цзэн-шунь разбил войско изменника Чжэнь-цюаня при Тан-сяне. Войско Ся сделало набег на границы, но главнокомандующий Ши-чжань Хэси разбил оное в сражении.
   В 5-й месяц амбань Пуча-шань-ерр разбил злодеев "красной одежды" при Ляо-чэне. При нападении злодеев "красной одежды" на Ляо-лин и Цзянь-шань, цзиньский дзедуши Ван-фу-лян, вступив в сражение, разбил их. Кроме сего, он разбил пришедшего на грабеж злодея Чжан-цзюя. Монголы овладели городом Ао-чжэу. При взятии ими Янь-чжэу, цзиньский цзедуши Вань-янь Вэй-кэ умер в сражении.
   В 6-й месяц Монгольское царство, отправив генерала Ян-цзая, покорило города Дай-мин-фу, Кай-чжэу, Дун-мин, Чан-вань. Из Сунского царства перешел в подданство государства Цзинь некто Фан-цзы-синь. Его хотели поселить в Чжэнь-чжэу, но Сюань-цзун сказал: "Когда наш народ перебегает в царство Сун, оно доставляет ему пищу и одежду. Если мы не будем призирать лучшим образом их подданных, к нам обратившихся, опасно, чтобы они, убежав обратно, не обнаружили наших тайн". Он повелел доставлять Фан-цзы-синю съестные припасы и оказывать ему особенное внимание.
   Осенью в 7-й месяц сунское войско, соединять с бунтовщиками "красной одежды", вступило в губернию Хэ-шо. Ему покорились жители всех городов. Один только военный губернатор Ван-фу защищался с твердостью в городе Цан-чжэу. Но когда в это время напал на Цан-чжэу злодей из И-ду по имени Чжан-линь, Ван-фу, отложившись, сдался Чжан-линю. Главнокомандующий из Линь-чжэу отправил против злодеев "красной одежды" в Чжан-дэ-фу чиновника цзун-лин по имени Янь-лу и других, кои в сражении с злодеями захватили в плен чиновника злодеев ань-фу-сы по имени Ван-цзиу. Начальник бунтовщиков Ли-цюань напал на места Дун-пин-фу.
   Генерал Ван-пин-юй, разбив его в сражении, взял в плен цзедуши Чжан-линя. Император Сюань-цзун послал Чжун-дуаня и Ань-янь-чжэня в Монгольское царство просить мира. Чжун-дуань, отошедши в Чжень-дин, явился к монгольскому визирю и королю Мухури. Мухури, оставив у себя Ань-янь-чжэня, отправил Чжун-дуаня к государю Тай-цзу. Чжун-дуань, один перешедши реку Лю-ша и миновав хребет Цун-лин, достиг города Си-чэна. Здесь, явившись к Тай-цзу, он объявил ему о желании примирения. Тай-цзу отправил с ним в Цзиньское государство Да-ху и других.
   В 9-й месяц, когда сунское войско расположилось в городке Цзао-цзяо-пу, Вань-янь-и-ду напал и разбил оное. Войско Ся напало на Гун-чжэу. Чи-чжань-хэ-си послал против оного свой корпус, который в продолжении одного дня сделал более десяти нападений. Сясцы, отступив, заняли позицию при Южном холме. Они отрядили для нападения на город 30.000 регулярного войска. Но Чи-чжань-хэ-си снова разбил оное и полонил генералов Лиу-да и Цзя-юя. Сясцы решились после сего призвать 40-тысячный корпус сунский. Хэ-си, узнав об этом, принял строгие предосторожности, как вдруг подступило неприятельское войско. Хэ-си со своими воинами разбил войско, подошедшее к городу, и побил оного несколько тысяч. При сильнейшем после сего напоре неприятеля на город, цзиньское войско, сражаясь насмерть, побило неприятельского войска до 10.000. Сясцы, предав огню военное оружие, пошли назад. Тогда Чи-чжань-хэ-си, поставив часть войска в засаде, сам с остальным войском преследовал их и побил во множестве.
   
   ГАН МУ. Гинь-чен, 13-е лето. Царства Гинь правления Син-дин 4-е лето [2.2].
   Летом, в 4-й месяц, Монголы, взяли Мин-чжеу.
   Осенью, в 7-й месяц, Двор Гинь послал нарочных в Монголию просить о мире.
   Нючженский Двор отправил Уксуня-чжун-дуань в Монголию просить о мире, с признанием Монгольскаго Государя за старшего брата. Монгольский Государь не согласился.
   Царства Гинь Генерал Вушань покорился с городом Чжен-дин Монголам. Мухури определил Ши-тьхянь-ни в должность инспектора Западной дороги в Хэ-бэй, Генерала Вушань помощником его.
   Мухури, по прибытии в Ман-чен, послал Мунгу-буху с 3.000 легкой конницы на Дао-ма-гуань. В сие время Вушань отрядил Генерала Гэ-тьхе-цян осаждать Тхай-чжеу. Гэ-тьхе-цян, встретившись с Мунгу-бухою, вступил с ним в сражение, и был разбит. В следствие чего Вушань покорился с своим городом. Ши-тьхянь-ни сказал Генералу Мухури: «Ныне Чжун-юань уже несколько утверждена, но армия еще в проходимых ею местах производит своевольства и грабительства. Это не есть цель Самодержца, успокаивающего народ и наказывающего преступления. Сверх сего, Государь, ты должен истреблять тиранов, и как можно подражать поступкам других корпусов?»
   Мухури одобрил сие, и немедленно предписал воспретить грабительства и отпустить пленных стариков и детей. Строгий порядок восприял силу в армии.
   Замечание. В отношении к сердцу человеческому и порядку Небесному, нет ни малейшего различия между иноземцами и Китайцами. Если Срединное государство потеряет сей порядок, то погибнет; если иноземцы приобретут сие, то возвысятся. Возвышение и погибель не породою племен определяются, но смотря потому, где и в каком содержании Небесный порядок. Ах! Монголы при самом начале дела доказывают столь похвальные примеры. Возможно ли против воли не признать владычества их над собою?
   Монголы отправили посланника в царство Гинь.
   Монгольский Государь отправил Даху с ответом ко Двору Нючженскому, а Уксуню-чжунь-дуань сказал: «Я прежде хотел, чтобы твой Государь отдал мне земли по северную сторону Желтой реки, и на сем условии прекратить войну; но он несогласился. Ныне, из уважения к твоему дальнему пути, скажу: Хэ-то под моею державою. Уступите мне несколько городов от Гуань-си к западу, еще не сдавшихся. Пусть Государь твой останется Королем страны Хэ-нань. Не противьтесь более».
   В 11-й месяц Монгольский Мухури вступил в Цзи-нань Янь-ши с провинциями Вэй-чжеу и Бо-чжеу опять покорился Монголам.
   Как скоро Мухури ввел порядок в войсках, то области и провинции с радостью покорялись. В следствие сего Мухури с легкою конницею вошел в Цзи-нань. Ань-ши, описав в подведомственных ему трех областях и шести округах 300.000 душ, явился в лагерь и покорился. Мухури именем Хана определил его губернатором. Генерал Ли-синь, пользуясь отсутствием Янь-ши, убил все его семейство и покорился дому Сун; но Янь-ши, напавши Ли-синь, убил его самого, и обратно взял Цин-яй-гу.
   Жители царства Гинь внезапно напали на Монгольского Мухури в Цзи-нань, и были на голову разбиты. Мухури пошел далее и обложил Дун-пьхин.
   В сие время 200.000 Нючженских войск стояли при Хуан-лин-ган. 20.000 из них отряжено было учинить поиск против Мухури в Цзи-нань. Мухури дал сражение, и разбил их. Потом подвинулся с войсками к Хуан-лин-ган. Нючженские войска выстроились на южном берегу реки. Мухури приказал конным спешиться и сделать схватку коротким оружием. Нючженские войска были совершенно разбиты, и великое множество потонуло в реке. После сего Мухури взял Чу-цю, пошел чрез Шань-чжеу на Дун-пьхин и обложил сей город.
   Монгольский Елюй-чуцай представил календарь Гын-ву-юань-ли.
   Елюй-чуцай был внук Князя Туюй из дома Ляо в 8-м колене, сын Елюй-ли, Министра при Дворе Нючженском. В 3-е лето правления Чжен-ю (1215) произведен в Сенат Средней столицы Членом Экспедиции. Когда сей город был взят, то и он покорился Монголам. Однажды Монгольский Государь, разведывая о потомках дома Ляо, позвал к себе Елюй-чуцая, и сказал ему: «Домы Ляо и Гинь всегда были враждебны друг другу. Я буду мстителем за тебя».
   Елюй-чуцай в ответ сказал: «Еще при деде и родителе моем я служил, обратясь лицом к северу, бывши прежде подданным, могу ли питать двоедушие, и враждовать против прежнего Государя и отца?»
   Монгольский Государь, тронутый его ответом, повелел определить его при себе на случай вопросов, Елюй-чуцай знал Математику; особенно был глубок в Метафизическом познании естества (в Астрологии). Как календарь династии Гинь, называемый Да-мин-ли, уже несоответствовал настоящему течению времени, то Елюй-чуцай, следуя в сие время за Чингис-ханом в западной войне, поднес ему новый календарь, называемый Гын-ву-юань-ли. Монгольский Государь пред каждым походом непременно заставлял Елюй-чуцая предварительно ворожить, удачно ли будет предприятие; также и сам поверял его ворожбу сжиганием бараньего легкого, и потом уже приступал к действию.
   Объяснение. Елюй-чуцай в 8-м колене был из царствующего дома Ляо. Потомки не могли отомстить и покорились дому Нючженскому; не двоедушие ли показали они, забывши величайшего врага Государю и отцу? Как скоро они покорились Нючженям, то Елюй-чуцай уже стал подданным их; но снова, нарушив верность к дому Нючженскому, покорился Монголам. И так от предка до внуков все питали двоедушие, когда забыв своего Государя, служили его врагам. И как он, не чувствуя ни стыда в лице, ни смущения в совести, мог говорить Монголам о своем не двоедушии? Так девица, лишившаяся невинности, при всей её красоте и отличном образовании, не заслуживает уважения.
   
   ССМ. XI. Покорение Туркестана [1.3, § 258-259].
   § 258. Затем, на обратном пути из степи Баруан-кеер Чингис-хан отправил Джучи, Чаадая и Огодая, приказав им переправиться через реку Амуй и, расположившись лагерем у города Урунгечи, осадить его. Толуя же он послал осаждать города Иру, Исебур и многие другие города. Когда Джучи, Чаадай и Огодай, донося Чингис-хану о том, что наши войска сосредоточены у города Урунгечи, просили указаний, под чьей командою им состоять, Чингис-хан ответил им, что следует им состоять под командой Огодая.
   § 259 Тем временем, покорив город Отрар, Чингис-хан двинулся оттуда и осадил город Семисгяб. А отсюда пошел осаждать город Бухар. Затем, в ожидании прибытия Бала, он проводил лето в летней резиденции Солтана, в горах у речки Алтан-горохан. Оттуда он послал Толую извещение; «Время жаркое. Расположи должным образом войска, а сам присоединяйся к нам».
   Как раз в эту пору Толуй взял города Иру, Исепур и другие. Разгромив город Систен, он громил город Чухчерен, когда прибыл посол с этим известием. Разрушив город Чухчерен, он вернулся на стоянку и присоединился к Чингис-хану.
   
   АЛТАН ТОБЧИ. XIII. Походы Чингис-хана [1.4, с.226-227].
   Затем, когда Чингис-хаган возвращался обратно из западных земель, он отправил троих своих сыновей — Джочи, Чагатая и Угэдэя — со своими воинами правого крыла, дав им наказ: «Переправившись через реку Амуй, осадите город Ургенч".
   Сам же Чингис-хаган остановился у города Отэгэра (Отрар). Когда Джочи, Чагатай и Угэдэй, трое сыновей, были посланы, они отправили к Чингис-хагану гонца со словами: «Наши воины все уже дошли до города Ургенч. Чьим словам они должны повиноваться?"
   Чингис-хаган приказал: «Должны повиноваться словам Угэдэя!» Такое распоряжение он отправил.
   Затем Чингис-хаган удалился от города Отэгэра и [взял] город Сэмисгэб (Самарканд), удалился от него и остановился в городе Бага (Бухара).
   Там Чингис-хаган, поджидая Бала, провел лето в горах на речке Алтан, на летних кочевках солтана.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.12. О наступлении завоёвывающего мир хана на страны султана и о захвате Отрара (прод) [1.7, с.55-57].
   Так как повсюду могла быть использована конница, гарнизон продолжал сражаться не переставая и продержался пять месяцев. Наконец, когда положение жителей Отрара стало отчаянным. Карача предложил Гяиру, прекратить сопротивление и сдать город монголам. Но Гаир знал, что он был причиной этих бед, он и не мог надеяться на то, что монголы его пощадят; и не было у него ни одной лазейки, через которую можно было бы ускользнуть. Поэтому он продолжал сражаться изо всех сил, зная, что перемирие было бы неразумным, и слышать не хотел о сдаче. «Если, сказал он, - мы предадим своего властелина (имея в виду султана), как мы оправдаем своё вероломство и как избежим упрёков мусульман?»
   Карача, со своей стороны, не упорствовал в своих доводах, а дождался, когда солнце стало невидимо миру и темная ночь накрыла день своим подолом.
   Тогда он предпринял неожиданную вылазку из ворот Суфи-Хана. Татарская армия ночью вошла в те ворота и захватила Карачу в плен. Когда темнота Востока была рассеяна отвесной линией сияющего утра, его доставили к царевичам вместе с несколькими его офицерами. Царевичи сочли нужным тщательно их допросить. Наконец, они воскликнули: "Ты изменил своему господину, несмотря на долг перед ним за былые милости. Поэтому и мы не можем рассчитывать на твою верность".
   И они подвергли пыткам его и всех его спутников и сделали их мучениками; а всех виновных и невинных жителей Отрара, тех, кто носил чадру, и тех, на ком был тюрбан и кулах, выгнали из города, словно стадо овец, и монголы унесли с собой все добро и все товары, которые смогли найти.
   А что до Гаира, то он с 20.000 храбрецов и подобных львам воинов укрылся в крепости, а, как сказал поэт:
   «Смерть в презренном деле имеет тот же вкус, что и в деле великом.
   Обречены на смерть и старые, и молодые; никто не остается в этом мире вечно».
   Поэтому они в своем сердце твердо решили принять смерть и, простившись друг с другом, по пятьдесят человек вырывались из крепости и бросались на копья и мечи.
   Лязгают пики и с нашей, и стороны , подобно зубам голодного крокодила
   И каждый из них сражался до последнего вздоха, и поэтому множество монгольских воинов также было убито. И так битва продолжалась целый месяц, до тех пор пока в живых остались, только Гаир и двое других. И он все равно продолжал сражаться, не поворачивая спины и не спасаясь бегством. Монгольская армия вошла в крепость, и он укрылся на крыше; но и тогда он, двумя своими спутниками не сдавался. И гак как солдатам было велено захватить его в плен и не подвергнуть смерти в бою, то, повинуясь приказу они не могли убить его. Тем временем его товарищи приняли мученическую смерть и у него не осталось помощников. Тогда жены и девы стали подавать ему кирпичи с дворцовых стен, а когда и они кончились, он был окружен монголами. И после того, как он испробовал множество хитростей и предпринял множество нападений и уложил множество людей, он угодил в капкан плена и был крепко связан и скован тяжелыми цепями.
   Сравняв крепость и городские стены с землей, монголы ушли. А тех из простого народа, кто избежал меча, они увели с собой, чтобы они служили в войске (башар) или занимались своим ремеслом. И когда Чингис-хан двинулся от Бухары к Самарканду, они тоже направились туда. А что до Гаира, то в Кок-Сарае его заставили испить чашу небытия и облачиться в одежды вечности.
   Таков обычай высокого неба; в одной руке оно держит корону, а в другой - аркан.
   
   РАД. О прибытии Чингис-хана в город Отрар и о его завоевании монгольским войском (прод) [1.2, т.1, к.2, с.198-199].
   В Отраре сражались с обеих сторон в течение пяти месяцев. В конце концов у населения Отрара дело дошло до безвыходного положения, и Карача-[хан] дал согласие на подчинение [монголам] и на сдачу города. Так как Кайр-хан знал, что возбудителем тех смут является он, то ни в коем случае не представлял себе возможности [сдачи крепости]; он прилагал все усилия и старания [не допустить этого] и не соглашался на заключение мира под тем предлогом, что я-де не совершу измены по отношению к своему благодетелю! По этой причине Карача-[хан] больше не докучал [ему этим], а ночью со своим войском вышел за [городскую] стену. Монгольское войско, захватив его, отвело к царевичам. Они соизволили сказать: «Ты не соблюл верности в отношении своего властелина, несмотря на такое количество предшествующих случаев, [дающих] ему право [на твою] благодарность, у нас [поэтому] не может быть стремления к единодушию с тобой».
   И они его убили вместе со всеми нукерами. Затем взяли город, выгнали вон из города, как стадо овец, всех людей и все, что имелось налицо, разграбили.
   Кайр-хан с 20.000 людей поднялся в цитадель. Они выходили оттуда [для вылазок] по пятьдесят человек и подвергались умерщвлению. Война продолжалась в течение одного месяца; большинство было перебито; в живых остался Кайр-хан с двумя людьми. Он попрежнему отбивался и боролся. Монгольское войско окружило его в крепости [хисар]. Он поднялся на какую-то кровлю и не давался. Оба те нукера также были убиты, а у [него] не осталось оружия. Тогда он [стал] бросать кирпичи и по-прежнему сражался. Монголы постепенно окружили его со всех сторон и стащили вниз; крепостную стену и крепость [хисар] превратили в прах. То, что осталось пощаженным мечом из народа и ремесленников, частью угнали в хашар Бухары, Самарканда и [других мест из] тех пределов. Кайр-хана казнили в Кук-сарае и оттуда отправились [дальше]. И все!
   
   НАСАВИ. гл.16 (оконч) [3.2, с.76].
   Когда Чингис-хан подошел к границам султанских земель, то повел [войска] по направлению к Отрару и день и ночь непрерывно сражался за город, пока не завладел им. Он велел привести к нему Инал-хана, затем приказал расплавить серебро и влить ему в уши и глаза. Так он был убит в мучении и был наказан за позорный свой поступок, за гнусное дело и за происки, осужденные всеми.
   
   НАСАВИ. гл.17. Об уловке, обернувшейся в пользу Чингис-хана и против султана [3.2, с.77].
   Когда Чингис-хан овладел Отраром, к нему прибыл и беседовал с ним наедине Бадр ад-Дин ал-Амид, замещавший в Отраре ас-Сафи ал-Акра, вазира султана в Стране тюрок. Бадр ад-Дин ненавидел султана за то, что тот во время окончательного захвата Отрарского владения убил его отца, кади ал-Амида Сада, его дядю — по отцу — кади Мансура и нескольких человек из его двоюродных братьев — по отцу — и его родни. Он сказал: «Пусть знает хан, что султан в моих глазах — самое ненавистное из творений Аллаха потому, что он погубил многих из моей семьи. Если бы я мог полностью отомстить ему, даже пожертвовав своей жизнью, я бы сделал это. Однако я сообщаю тебе, что султан еще велик и могуществен. Пусть не вводит тебя в заблуждение то, что он разделил свои войска в этих краях. Там при нем еще есть многочисленная армия, и он не нуждается в другой. А если бы он захотел, то собрал бы с просторов и обширных пространств своего государства еще вдвое больше этого. У меня есть мысль, чтобы ты применил против него хитрость, вследствие которой он стал бы подозревать эмиров своих войск».
   Он (Бадр ад-Дин) сообщил ему о неприязни и раздорах между султаном и его матерью. Беседа продолжалась, пока они не условились, что Бадр ад-Дин ал-Амид подделает письма от имени военачальников — родственников матери султана, упоминая в них о том, что де «мы с нашими племенами и теми, кто ищет у нас убежища, пришли из Страны тюрок к султану, желая служить его матери. И мы помогали ему против всех государей земли, пока он не завладел ею, пока ему не покорились тираны и не подчинились подданные. И вот теперь изменилось его намерение в отношении прав его матери: он ведет себя заносчиво и непочтительно. Поэтому она приказывает оставить его без помощи. А мы ожидаем твоего прихода, чтобы следовать твоей воле и твоему желанию».
   Чингис-хан отправил эти письма через посредство одного из своих приближенных, якобы совершившего побег, а на самом деле посланного в глубокой тайне. Тот распространял их, и от таких предвестников гибели мир помрачился в глазах султана и ослабела его решимость в отношении своего предприятия, так как его постигла неудача в отношении тех, на кого он рассчитывал. И он начал разъединять их союз и рассеивать их сборище, объясняя это укреплением страны, как мы об этом упомянули.
   Чингис-хан послал одного из верных ему людей, хаджиба Данишманда, к Теркен-хатун в Хорезм, и тот передал: «Мне известно, как непочтительно поступил твой сын в отношении твоих прав. Вот теперь, в согласии с некоторыми из его эмиров, я выступаю против него, но я не стану нападать на те из областей, которыми владеешь ты. Если ты принимаешь это, то пришли ко мне кого-нибудь, кто удостоверит тебе мое обязательство, а затем тебе будут отданы Хорезм, Хорасан и то, что соседствует с ними по ту сторону Джейхуна».
   Ответом ее на это послание было то, что она в испуге выехала из Хорезма и оставила его на произвол судьбы.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.13. О походе Улуш-иди на Дженд и о завоевании этого края [1.7, с.57-60].
   Завоеватель мира Чингисхан разослал во все края указ, сообщающий о том, что его долг - освободить эти земли от врагов, и потребовал, чтобы его сопровождали эмиры, представляющие всех его сыновей и родственников, так же как и он направлял своих эмиров и свои отряды в другие армии. В месяц ... он исполнил свое намерение и поспешил навстречу Судьбе, которую не обмануть никакой хитростью или Смерти, которую не отвратить никаким оружием.
   Прежде всего, приблизившись к городу Сугнак, расположенному по обе стороны реки неподалёку от Дженда, он отправил вперёд Хасан-хаджи как своего посланника. Этот Хасан-хаджи, будучи купцом, давно состоял на службе у Завоёвывающего Мир Императора и был принят в число его приближённых. Передав послание, он, на правах знакомого и родича жителей города, должен был дать им совет покориться, чтобы сохранить в неприкосновенности свою жизнь и своё имущество. Вступив в город, он зачитал указ, но не успел он произнести слова вразумления, как головорезы, мерзавцы и негодяи, собравшиеся со всего города, подняли шум и с криками «Аллах акбар!» предали его смерти; выдавая свой поступок за священную войну и желая получить большое вознаграждение за убийство этого мусульманина; в то время как в действительности этим нападением они показали свою слабость, и это насилие стало причиной смерти всех. «Когда приходит назначенное время, верблюд склоняется над ямой с водой».
   Когда Улуш-иди получил это известие, он повернул свои знамена против Сугнака и, воспламененный огнем гнева, бился без отдыха от рассвета до заката. Семь дней сражались они под его началом и взяли город штурмом, закрыв двери прощения и милосердия, и, мстя за жизнь одного-единственного человека вычеркнули из книги жизни почти всех его жителей. Управление этим местом было поручено сыну убитого Хасан-хаджи, с тем чтобы он мог собрать вместе уцелевших, которые все еще прятались по углам; и, выступив оттуда, монголы захватили Озкенд и Барджлык-Кент, где не было всеобщего избиения, так как население не оказало большого сопротивления. Затем они двинулись на Ашнас, гарнизон которого, состоявший по большей части из отъявленных мерзавцев и негодяев, сражался очень храбро, так что большая его часть погибла мучительной смертью.
   Когда известие об этом достигло Дженда, Кутлук-хан, главнокомандующий, с большой армией, выделенной султаном для защиты этого края, согласно поговорке «тот, кто унес свою голову уже богат»; поднялся, как подобает мужу, и, показав свою спину и обратив лицо к дороге, ночью переправился через реку и через пустыню направился в сторону Хорезма. Когда монголы узнали о его уходе и об оставлении Дженда его войсками, они направили Чин-Тимура с посольством к жителям города. Тот произнес слова примирения, но предостерег их от проявления враждебности. Так как в Дженде было единого вождя или правителя, каждой человек высказывал то, что ему казалось разумным и правильным. Простолюдины учинили беспорядки и хотели заставить Чин-Тимура, подобно Xасану, испить горькую чашу. Чин-Тимур разгадав их намерения, словами исполненными проницательности, находчивости доброты и умиротворения, охладил их пыл, напомнив о том, что случилось в Сугнаке, и о судьбе тех, кто убил Хасан-хаджи и он включил с ними договор, пообещав, что не позволит неприятельской армии вторгнуться в Дженд. Жители были довольны советом и договором и не причинили ему никакого вреда. Возвратившись к Улуш-иди, он рассказал о том, что ему пришлось испытать, о покушении на его жизнь и о том, как он избежал смерти с помощью лести и кротких речей, а также описал слабость и бессилие этих людей и их несогласие в словах и чувствах. По этой причине, несмотря на то что монгольская армия намеревалась отдохнуть в Каракуме и не собиралась нападать на Дженд, они повернули своих лошадей в ту сторону и стали готовиться к захвату города. 4-го дня месяца сафара 616 г.х. [21.IV.1219] (617?) они остановились перед Джендом, и солдаты начали засыпать рвы и устанавливать на этом месте стенобитные орудия, катапульты и штурмовые лестницы. Обитатели города не делали никаких приготовлений к бою, они лишь заперли городские ворота и уселись на городской стене, как зрители на празднике. А так как большая часть жителей никогда не принимала участия в военных действиях, то они дивились занятиям монголов и говорили: «Разве возможно взобраться на крепостные стены?»
   Однако когда мосты были построены и монголы приставили лестницы к стенам крепости, они тоже принуждены были действовать и начали стрелять из катапульты; но тяжелый камень, падая на землю, вдребезги разбил железное кольцо, с помощью которого ее приводили в действие. Монголы тут же взобрались на стены со всех сторон и открыли городские ворота. Ни с одной стороны не был убит ни один человек. Монголы затем вывели жителей из города, и так как они избежали битвы, то они возложили на их головы руку милосердия и сохранили им жизнь; однако небольшое число тех, кто был дерзок с Чин-Тимуром, было предано смерти. В течение девяти дней и ночей жителей держали на равнине, пока они грабили город. Затем они назначили Али-ходжу править и управлять городом и доверили благополучие этого края его попечению. Этот Али-ходжа был уроженцем Кыздувана, что близ Бухары, и посту пил на службу к монголам задолго до тог, как они обрели могущество. Он прочно утвердился в этой должности и стал пользоваться большим уважением; и он занимал этот пост до тех пор, пока из дворца Судьбы не был получен Указ Смерти о его отставке.
   К городу Кенту направился военачальник с одним туменом войска. Он захватил город и оставил там шихне.
   А что до Улуш-иди, то он отправился в Каракум.
   Отряду туркменских кочевников численностью около 10.000 человек во главе с Тайна-нойоном было приказано двигаться к Хорезму. Через несколько дней пути их несчастливая звезда стала вынуждать и подстрекать их убить монгола, которого Тайнал поставил над ними вместо себя, и поднять мятеж. Тайнал, двигавшийся впереди, вернулся, чтобы погасить пламя беспорядков и подстрекательств, и убил большую их часть, хотя некоторые чудом уцелели, и вместе с другой армией достигли Мерва и Амуйи, где их число сильно увеличилось, о чем мы расскажем особо...
   
   РАД. О походе царевича Джучи на Дженд и Янгикент и об их завоевании [1.2, т.1, к.2, с.199-201].
   Согласно повелению завоевателя вселенной, Чингис-хана, царевич Джучи в упомянутое время вместе с Улус-иди отправился к Дженду. Прежде всего он дошел до города [касабэ] Сугнак, принадлежащего к округам Дженда и расположенного на берегу Сейхуна [Сыр-дарьи].
   Он послал предварительно [в Сугнак] посольство во главе с Хусейн-хаджи, который в качестве купца издавна состоял на службе Чингис-хана, находясь в числе его приближенных [хашам], – чтобы он после отправления посольства, в силу своего знакомства и сродства [с населением], посоветовал жителям тех окрестностей [не сопротивляться] и призвал бы их к подчинению [монголам], дабы их кровь и имущество остались невредимыми.
   Когда тот отправился в Сугнак, прежде чем он успел перейти от выполнения посольства к увещеванию, негодяи [шариран], подонки [рунуд] и всякая чернь [авбаш] подняли шум и, крича «Аллах велик!» [такбир], его умертвили и сочли это за большую заслугу перед государем. Когда Джучи-хан услышал об этом обстоятельстве, то, приведя войско в боевой порядок, приказал биться с раннего утра до вечера. Они сражались несколько раз, пока завоевали его [город] силою и принуждением. Заперев врата прощения и снисходительности, монголы убили всех, мстя за одного человека. Управление той областью они дали сыну убитого Хусейн-хаджи и ушли оттуда. Они завоевали Узгенд и Барчанлыгкент, тогда двинулись на Ашнас; подавляющее большинство тамошнего войска состояло из всевозможного сброда [рунуд ва авбаш], они в войне переусердствовали, и большинство их было убито. Слух об этом дошел до Дженда. Кутлуг-хан, верховный эмир [амир-и амиран], которого султан назначил охранять [от врагов] те пределы, ночью переправился через Сейхун [Сыр-дарью] и направился в Хорезм через пустыню. Когда до Джучи-хана дошло известие о том, что тот покинул Дженд, он послал с посольством в Дженд Чин-Тимура, склоняя жителей к себе и предлагая воздержаться от враждебных действий [против монголов].
   Так как в Дженде не было полновластного главы и правителя, то каждый человек поступал по своему усмотрению, сам рассуждал и сам придумывал наилучший выход.
   Простонародье подняло шум и напало на Чин-Тимура. Он унял их вежливо и сдержанно, осведомив их о событиях в Сугнаке и об убийстве Хусейн-хаджи, и обязался с ними договором: «Я не допущу, чтобы иноземное войско имело сюда какое-либо касательство!».
   Они обрадовались этому обещанию и не причинили ему никакого вреда. Чин-Тимур внезапно ушел от них, прибыл к Джучи и к Улус-иди и осведомил их об обстоятельствах, которым он был свидетелем. Они двинулись туда [к Дженду] и 4-го сафара 616 г.х. [IV.1220](20.4.1219?) расположились лагерем в виду города. Войско занялось рытьем рва и его подготовкой. Жители Дженда заперли ворота и начали сражение на крепостной стене. Так как они никогда не видывали войны, то дивились на монголов, что каким-де образом те смогут взобраться на стену крепости. Монголы подняли на стену лестницы и со всех сторон взобрались на крепостную стену и открыли ворота города. Они вывели всех жителей [за городскую стену]. С обеих сторон ни одному живому существу не было нанесено вреда ударами меча. Так как они отступили от войны, [то] монголы возложили руки снисхождения на их головы; они убили лишь несколько человек главарей, дерзко разговаривавших с Чин-Тимуром. В течение девяти суток они держали [горожан] в степи, город же [за это время] [монголы] предали потоку и разграблению.
   Затем они назначили на управление [Дженда] Али-Ходжу, который был из низов [?] Бухары и еще перед выступлением [Чингис-хана] попал к нему на службу, и ушли к Янгикенту. Завоевав его, они посадили там [своего] правителя [шихнэ]. Оттуда Улус-иди двинулся в поход на Каракорум [что в Дешт-и Кипчаке]. Из кочевников-туркмен, которые находились в тех пределах, было назначено 10.000 человек отправиться к хорезмийскому войску. Во главе их был Баниал-нойон. Когда они прошли несколько остановок [манзил], злосчастие их судьбы побудило их убить одного монгола, которого Баниал имел во главе их своим заместителем, и восстать. [Сам же] Баниал шел в передовом отряде. Когда он услышал об этом, он повернул назад и перебил большинство этого народа, часть же их [туркмен] спаслась бегством и они ушли с другим отрядом в направлении Амуя и Мерва и там стали многочисленными. Описание этого обстоятельства будет дано на своем месте.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.14. О взятии Фанаката и Ходжента и рассказ о Тимур-Мелике [1.7, с.60-63].
   Алак-нойон, Согету и Тахай, с пятитысячной армией были направлены к Фанакату. Правителем этих мест был Илетгу-мелик. Заранее подготовившись, он с армией тюрков из племени канклы три дня вел ожесточенную битву, и монголы не добились ни малейших успехов, пока на четвертый день, «Когда солнце набросило свой аркан на горные вершины, а судьба поднялась в небесную высь,» их противники не запросили пощады и не вышли сдаваться. Солдаты были отделены от жителей города; после чего первые были истреблены все до одного, кто мечом, а кто градом стрел, в то время как последние были поделены на сотни и десятки. Мастера и ремесленники и те, кто смотрел за охотничьими собаками и ловчими птицами были приставлены к [соответствующей работе]; а молодежь из числа оставшихся принудили вступить в невольничье войско (башар).
   После этого монголы пошли на Ходжент. Когда они появились у города, его жители укрылись в крепости и нашли там защиту от бедствий, посланных Судьбой. Командовал той крепостью Тимур-мелик, о котором можно сказать, что если бы Рустам жил в его время, то годился бы разве что ему в конюхи. Посредине реки, там где поток разделяется на два рукава, он возвёл возвел высокое укрепление и вошел в него с тысячей бойцов - прославленных воинов. Прибыв туда, монголы увидели, что это место невозможно было захватить сразу, так как до него не долетали ни стрелы, ни камни. Поэтому они погнали туда невольничье войско (башар), составленное из юношей из Ходжента, а так же доставили подкрепление из Отрара, Бухары, Самарканда и других городов и селений, так что в том месте было собрано 50.000 пленных и 20.000 монголов. Все они были поделены на десятки и сотни. Над каждыми десятью десятками таджиков был поставлен монгольский офицер: они на себе должны были носить камни на расстояние трех фарсахов, а верховые монголы сбрасывали эти камни в реку. Тогда Тимур-мелик приказал построить двенадцать крытых баркасов, влажный войлок покрытия смазать глиной, смешанной с уксусом, и оставить в нем отверстия, [из которых можно было бы стрелять]. Каждый день на рассвете он направлял шесть таких баркасов во все стороны, и они ввязывались в бой, оставаясь неуязвимыми для стрел. А что до огня, сырой нефти и камней, которые бросали в воду монголы, то ему удавалось от них уворачиваться; а ночью он предпринимал внезапные вылазки, чтобы застать их врасплох. Они пытались прекратить эти набеги, но безуспешно хоть использовали и стрелы, и баллисты. Когда положение стало отчаянным и пришло время покрыть себя либо славой, либо позором, когда лепешка солнечного диска стала пищей во чреве земли, а мир своей темнотой напоминал жалкую лачугу, он погрузил свои припасы и снаряжение на семьдесят лодок, которые приготовил ко дню бегства, а сам с группой своих людей взошел на баркас, и они, держа над головой факелы, пронеслись по воде, подобно молнии, так что можно было сказать:
   Вспышка молнии погрузилась во тьму, задернув полог ночи вспышка, подобная взмаху сверкающего меча
   Армия двинулась вдоль берега, и где бы они ни появлялись в силе, он направлялся туда на своем баркасе и отражал их нападение, осыпая их стрелами, которые, подобно Року, били прямо в цель. И так он гнал лодки, пока не дошел до Фанаката.
   Здесь монголы протянули цепь поперек реки, чтобы лодки не могли пройти. Он разорвал ее одним ударом и поплыл дальше, и полчища нападали на него с обеих берегов до тех пор, пока он не приплыл в тот край, где находились Дженд и Барджлык. Когда весть о нем достигла Улуш-иди, он разместил войска в Дженде на обоих берегах реки, построил понтонный мост и держал баллисты наготове. Тимур-мелик получил известия о поджидавшем его войске и, подплыв к Барджлык-Кенту, свернул в пустыню, оставив воду, и помчался на быстрых конях подобно огню. Монгольская армия преследовала его по пятам, а он, услав обоз вперед, останавливался и вступал в бой, рубя мечом, как подобает мужчине.
   А когда обоз отходил на некоторое расстояние, он отправлялся следом за ним. Так сражался он несколько дней, и большая часть его людей были убиты или ранены; и монголы, чьи силы с каждым днем все увеличивались, отбили у него обоз. Он остался с горсткой соратников и все еще сопротивлялся, хоть и безуспешно. Когда те немногие, что оставались с ним, были убиты и у него не осталось оружия если не считать трех стрел, одна из которых была сломана и не имела наконечника за ним погнались трое монголов. Выстрелив стрелой без наконечника, он попал одному из монголов в глаз, после чего сказал: «У меня осталось две стрелы. Мне жалко использовать их, так как их хватит лишь на вас двоих. В ваших интересах уйти и тем сохранить свою жизнь».
   Согласившись, монголы удалились. И он достиг Хорезма и опять стал готовиться к бою. С небольшим отрядом он направился в город Кент, убил монгольского шихне и отступил. Когда стало неразумным оставаться в Хорезме, он отправился вслед за султаном, с которым соединился на дороге, ведущей в Шахристан. И некоторое время, пока султан переходил из одного места в другое. он показывал свою доблесть; но потом удалился в Сирию в одежде и обличье суфия.
   Через несколько лет, когда эти беды стихли и раны, нанесенные временем, затянулись, любовь к родному дому и родной стране вынудила его вернуться, а может статься, он был направлен туда велением неба. Прибыв в Фергану, он несколько лет прожил в городе Ош, в местах, куда приходили паломники; и, зная о теперешнем состоянии дел, постоянно посещал Ходжент. Там он встретился со своим сыном, которому Двором Бату были подарены все владения и все имущество его отца. Тимур подошел к нему и сказал: «Если бы ты увидел своего родного отца, узнал бы ты его?»
   Сын ответил: «Я был грудным младенцем, когда меня разлучили с ним. Я не узнал бы его. Но здесь есть раб, который его узнает».
   И он послал за рабом, который, увидев знаки на теле Тимура, подтвердил, что это действительно был он. Его история стала известна за пределами государства, и некоторые другие люди которым он отдал на хранение свои сокровища, отказывались признать его и отрицали, что эго был он. Поэтому он решил отправиться к Каану и искать его снисхождения и милости. По дороге он встретился с Кадаканом, который приказал надеть на него оковы и, как многое уже было сказано промеж них, Кадакан расспросил его о том, как он сражался с монгольской армией.
   "Море и горы видели, как я расправился со знаменитыми героями туранского войска. Звезды тому свидетели: благодаря моей отваге весь мир находится у моих ног"
   Монгол, которого он поразил сломанной стрелой, теперь узнал его; и когда Кадакан стал расспрашивать его с пристрастием, он, отвечая, пренебрег выражениями почтения, необходимыми в беседе с августейшей особой. В гневе Кадакан выпустил стрелу, которая стала ответом на все стрелы, выпущенные им раньше.
   Он забился в агонии, и испустил тяжкий вздох, и перестал помышлять о добре и зле. Удар оказался смертельным, и он покинул это преходящий бренный мир и поселился в Обители Вечности, и выбрался из пустыни:
   Нет спасенья от смерти и нет от нее избавленья.
   О мир, как чудно крут ты совершаешь, ломаешь то, а это исправляешь.
   
   РАД. О завоевании Бенакета и Ходженда и о героических обстоятельствах Тимур-мелика [1.2, т.1, к.2, с.201-203].
   Когда Чингис-хан прибыл в Отрар и назначил для ведения военных действий в окрестности [своих] сыновей и эмиров, он послал в Бенакет Алак-нойона, Сакту и Бука, всех трех с пятью тысячами людей. Они пошли туда с другими эмирами, присоединившимися к ним из окрестностей. [Наместник Бенакета] Илгету-мелик с бывшим у него войском, состоящим из [тюрков]-канлыйцев, сражался [с монголами] три дня, на четвертый день население города запросило пощады и вышло вон [из города] до появления покорителей. Воинов, ремесленников и [простой] народ [монголы] разместили по отдельности. Воинов кого прикончили мечом, кого расстреляли, а прочих разделили на тысячи, сотни и десятки. Молодых людей вывели из города в хашар и направились в Ходженд. Когда они прибыли туда, жители города укрылись в крепости. Тамошним эмиром был Тимур-мелик, человек-герой [бахадур], очень мужественный и храбрый. [Еще до прихода монголов] он укрепил посредине Сейхуна [Сыр-дарьи] в месте, где река течет двумя рукавами, высокую крепость [хисар] и ушел туда с тысячей именитых людей. Когда подошло войско [противника,], то взять [эту] крепость сразу не удалось, благодаря тому что стрелы и камни катапульт [манджаник] не долетали [до нее]. Туда погнали в хашар молодых мужчин Ходженда и подводили [им] подмогу из Отрара, городов [касабэ] и селений, которые были уже завоеваны, пока не собралось 50.000 человек хашара [местного населения] и 20.000 монголов. Их всех разделили на десятки и сотни. Во главу каждого десятка, состоящего из тазиков, был назначен монгол, они переносили пешими камни от горы, которая находилась в трех фарсангах, и ссыпали их в Сейхун.
   Тимур-мелик построил двенадцать баркасов, закрытых сверху влажными войлоками, [обмазанными] глиной с уксусом, в них были оставлены оконца.
   Ежедневно он ранним утром отправлял в каждую сторону шесть таких баркасов [букв. из них], и они жестоко сражались. На них не действовали ни стрелы, ни огонь, ни нефть. Камни, которые монголы бросали в воду, он выбрасывал из воды на берег и по ночам учинял на монголов неожиданные нападения, и войско их изнемогало от его руки. После этого монголы приготовили множество стрел и катапульт и давали жестокие бои. Тимур-мелик, когда ему пришлось туго, ночью снарядил 70 судов, заготовленных им для дня бегства, и, сложив на них снаряжение и прочий груз, посадил туда ратных людей, сам же лично с несколькими отважными мужами сел в баркас. Затем зажгли факелы и пустились по воде подобно молнии. Когда монгольское войско узнало об этом, оно пошло вдоль берегов реки. Повсюду, где Тимур-мелик замечал их скопище, он быстро гнал туда баркасы и отгонял их ударами стрел, которые, подобно судьбе, не проносились мимо цели. Он гнал по воде суда, подобно ветру, пока не достиг Бенакета. Там он рассек одним ударом цепь, которую протянули через реку, чтобы она служила преградой для судов, и бесстрашно прошел [дальше]. Войска с обоих берегов реки сражались с ним все время, пока он не достиг пределов Дженда и Барчанлыгкента. Джучи-хан, получив сведения о положении Тимур-мелика, расположил войска в нескольких местах по обеим сторонам Сейхуна. Связали понтонный мост, установили метательные орудия и пустили в ход самострелы.
   Тимур-мелик, узнав о засаде [монгольского] войска, высадился на берегу Барчанлыгкента и двинулся со своим отрядом верхом, монголы шли вслед за ним. Отправив вперед обоз, он оставался позади его, сражаясь до тех пор, пока обоз не уходил [далеко] вперед, тогда он снова отправлялся следом за ним.
   Несколько дней он боролся таким образом, большинство его людей было перебито, монгольское же, войско ежеминутно все увеличивалось. В конце концов монголы отобрали у него обоз, и он остался с небольшим числом людей. Он попрежнему выказывал стойкость и не сдавался. Когда и эти были также убиты, то у него не осталось оружия, кроме трех стрел, одна из которых была сломана и без наконечника. Его преследовали три монгола; он ослепил одного из них стрелой без наконечника, которую он выпустил, а другим сказал: «Осталось две стрелы по числу вас. Мне жаль стрел. Вам лучше вернуться назад и сохранить жизнь». Монголы повернули назад, а он добрался до Хорезма и снова приготовился к битве. Он пошел к Янги-кенту с небольшим отрядом, убил находившегося там [монгольского] правителя [шихнэ] и вернулся обратно. Так как он не видел для себя добра в своем пребывании в Хорезме, то отправился дорогою на Шахристан следом за султаном и присоединился к нему. [В течение] некоторого времени, которое султан [провел], кидаясь из стороны в сторону, он по-прежнему проявлял доблесть и смелость. После гибели султана он в одежде суфиев [ахл-и тасаввуф] ушел в Шам [Сирию]. Когда огни смут угасли, любовь к родине послужила ему причиной возвращения, он направился в ту [родную] сторону. Несколько лет он прожил в городе [касабэ] Оше, что в пределах Ферганы, собирая сведения о доме и детях. Однажды он пошел в Ходженд. Там он увидел сына, который, получивши [от монголов] пожалование, вернулся от его величества Бату; ему соизволили вручить земли и движимое имущество отца. Он подошел к сыну и сказал: «Если бы ты увидел своего отца, узнал бы ты его?».
   Тот ответил: «Когда уезжал отец, я был грудным ребенком, я его не узнаю, но существует раб [гулам], который его знает».
   И он его вызвал. Тимур-мелик сказал ему про знаки, которые были на его теле. Когда тот увидел, он подтвердил его личность. Известие о том, что Тимур-мелик жив, распространилось. Люди вследствие того, что у него было много заложников, [находившихся у монголов], не признавали его и отвергали. По этой причине он замыслил отправиться на службу к каану. В пути он наткнулся на Кадакан-Огула, [тот] приказал его связать и старался допытаться у него о его прошлых делах, о борьбе и битвах с монголами.
   В ответ [Тимур-Мелик] смело говорил следующее:
   «В силу [моего] мужества мир находится под моей ногой!».
   И он опознал монгола, которого он ранил сломанной стрелой. Так как царевич спрашивал его много, а он в даче ответов не сохранял правил вежливости и почтения, то царевич, рассердившись, пустил в него стрелу, и тот погиб. (Стихи)
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.15. Краткое описание завоевания Трансоксании [1.7, с.63-65].
   Трансоксания включает в себя множество стран, земель, краев и селений, но ее сердце и ее цвет - Бухара и Самарканд.
   В Муджан аль-Булдан, со ссылкой на авторитет Хузайфы ибн Аль-Ямана из Мерва утверждается, что Апостол Господа… сказал: «И будет завоеван город в Хорасане за рекой имя которой Окс, а имя города того Бухара. Он заключает в себе благодать Божью и окружен Его ангелами, тем людям помогает Небо; и тот, кто проведет ночь на постели в нем, станет как те, кто обнажает свой меч на пути Господа. А за ним лежит город, называемый Самарканд, где находится фонтан райских фонтанов, и могила могил пророков, и сад райских садов, его мертвые в Судный День будут призваны вместе с мучениками. А дальше за тем городом лежит святая земля, которая называется Катаван, откуда будут посланы 70.000 мучеников, каждый, из которых будет ходатайствовать за 70 своих родственников, близких и дальних".
   Мы расскажем о судьбе этих двух городов; а что до подлинности этого предания, то она подтверждается тем, что все в мире относительно и что «одно зло больше, чем другое", или, как было сказано: Что б ни случилось, рабу [Божьему] не пристало быть неблагодарным, ибо много зла хуже, чем [одно] зло.
   И Чингисхан лично явился в эти страны. Волны несчастий вздымались от татарского войска, но не успокоил он еще свое сердце местью и не заставил течь реки крови, как было начертано пером Рока на свитке Судьбы. Когда же он взял Бухару и Самарканд, он удовлетворился однократной резней и грабежом и не дошел до крайностей массового избиения. А что до соседних земель, которые подчинялись этим городам или граничили с ними, то, поскольку они по большей части заявили о своем повиновении, рука уничтожения не коснулась их в полной мере. И вслед за тем монголы усмирили уцелевших и приступили к восстановительным работам, так что в настоящее время, т.е. в 658 (1259-1260) году процветание и богатство этих земель в некоторых случаях достигло своего начального уровня, а в других близко подошло к нему. По-другому обстоит дело в Хорасане и Ираке, в странах, подверженных постоянной малярии и лихорадке: каждый город и каждое селение там по многу раз бывали разграблены и истреблены и долгие годы страдали от беспорядков, поэтому, даже если и будет у них потомство и прибавление, все равно до самого Второго Пришествия не достигнет их число и десятой доли того, что было прежде. Подтверждение их истории записано в руинах и грудах мусора, вопиющих о том, что начертала Судьба на дворцов.
   Согласию всеобщим ожиданиям, бразды правления теми странами были вложены в умелые руки великого министра Яловачи и его почтительного сына - эмира Масуд-бека. Своими непогрешимыми суждениями они восстановили то, что было в них разрушено, а тем, кто выказывал неудовольствие, в лицо сказали такие слова: "Аптекарь не в состоянии исправить то, что разрушило время", и Яловачи отменил обязательную службу в рекрутских войсках (башар) и черик, а также уменьшил тяжесть и чрезмерность специальных налогов. И правдивость этого утверждения записана в свежести и процветании (сверкающем Востоке их справедливости и милосердия) начертаны на страницах истории тех стран и видны в делах их жителей.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.16. О взятии Бухары [1.7, с.65-73].
   В восточных землях есть купол ислама, и он в тех местах то же самое, что у нас Город Мира. Он озарен ярким светом собравшихся в нем врачевателей и законоведов, окрестности же его украшены редчайшими образцами мудрости. (76) С древнейших времен собирались здесь величайшие ученые всех вероисповеданий. А название Бухара происходит от бухар, что на магианском языке означает центр учености. В языке идолопоклонников - уйгуров и китаев есть очень похожее слово, которым они называют места, где поклоняются своим богам, то есть свои языческие храмы, - бухар. А во времена основания город назывался Бумиджкатх.
   Чингисхан, собрав и снарядив свое войско, прибыл в страны султана; и, разослав во все стороны своих сыновей и нойонов с крупными отрядами, сам вначале отправился в Бухару сопровождаемый лишь одним из своих детей - Толи и огромным войском бесстрашных тюрков, не различающих чистое и нечистое и выпивающих чашу войны, как крепкий бульон, для кого удар саблей как кубок вина.
   Он направился по дороге, ведущей на Зарнук и утром, когда повелитель планет поднял свое знамя над восточным гори зонтом внезапно появился у города. Когда его жители, не знавшие о коварных замыслах Провидения, увидели, что город окружен полчищами всадников, а от пыли, поднятой конницей, стало темно, как ночью, их охватил страх и паника, и ужас воцарился повсюду. Они укрылись в крепости и заперли ворота, думая: «Наверное это лишь один отряд огромного войска и одна волна бушующего моря».
   Они решили защищаться и достойно встретить это испытание, но высшей милостью им было велено воздержаться от того и не оказывать сопротивления. В это время Император мира по своему обыкновению направил к ним с посольством Данишманд-хаджиба с известием о прибытии его войска и советом не вставать на пути у огромной лавины. Некоторые из горожан, о которых можно сказать, что «овладел ими сатана", хотели нанести ему вред и причинить зло, и тогда он воскликнул: "Я тот-то и тот-то мусульманин и сын мусульманина. или Божьей милости, явился я к нам с посольством по строгому приказу Чингис-хана, чтобы не дать вам попасть в водоворот разрушений и захлебнуться в крови. Сам Чингисхан пришел сюда со многими тысячами воинов. Сражение достигло этих мест. Если вы посмеете оказать какое-либо сопротивление, через час вашу цитадель сравняют с землей, а равнина превратится в море крови. Но если вы внемлете совету и увещеванию ухом мудрости и благоразумия и подчинитесь ему и будете исполнять его приказания, ваша жизнь и ваше имущество будут в полной безопасности".
   Когда горожане, знатные и простолюдины, выслушали его слова, которые были отмечены печатью истины, они решили последовать его совету, зная наверняка что невозможно остановить поток, встав у него на пути и ослабить содрогание гор и земли, упершись в них ногами. И потому они нашли разумным выбрать мир и предпочли последовать совету.
   Но из соображений безопасности и из предосторожности они заключили с ним соглашение, что если после того как люди выйдут к хану и подчинятся ему, пострадает хоть один из них, то он ответит за это своей головой. И люди успокоились и отвлеклись от греховных мыслей и устремились к благим помыслам. Богатейшие горожане Зарнука направили к хану послов с дарами. Когда они пришли туда, где остановилась конница Императора, он спросил об их начальниках и знати и разгневался на них за то, что они остались в городе. Он послал к ним гонца и велел им явиться к нему. Из-за великого страха перед Императором все члены у этих людей задрожали, подобно тому, как содрогаются все части горы во время землетрясения. Они тотчас же направились к нему, и когда они прибыли, он принял их с милостью и снисхождением и сохранил им жизнь, так что они ещё больше успокоились. А затем был отдан приказ, чтобы все жители Зурнака, кто бы они ни были, и те, кто носит кулак и тюрбан, и те, кто покрывает голову платком или чадрой, - вышли и»города на равнину. Крепость сравняли с землей, людей сосчитали по головам, отобрали из них юношей и молодых мужчин для нападения на Бухару, остальных же отпустили по домам. Это место назвали Кутлукбалык. Проводник из туркмен живших в тех местах, прекрасно знавший все дороги и тропы повел их путем, который редко использовали, и с тех пор он стал называться Ханской дорогой. (В 649/1251-1252 году направляясь ко двору Менгу-каана вместе с эмиром Аргуно, мы ехали той же дорогой.)
   Таир-бахадур выступил прежде главных сил. Когда он со своими людьми подошел к городу Нур, им на пути встретились сады. Ночью они срубили деревья и наделали из них лестниц. Затем, держа лестницы перед лошадьми, они стали двигаться очень медленно, и дозорный на городской стене принял их за торговый караван, и они продолжали двигаться таким образом, пока не подошли к городским воротам Нура. Тогда день для этих людей померк, и глаза их застлал туман.
   А вот рассказ о Зарке из Ямамы. Она построила высокий замок, и у нее было такое острое зрение, что, когда враг собирался напасть на нее, она могла увидеть его войско на расстоянии нескольких перегонов и подготовиться, чтобы дать ему отпор и прогнать его. И потому планы ее врагов всегда расстраивались, и не было такой уловки, которую бы они ни испробовали. [В конце концов, один из них] приказал срубить деревья вместе с ветвями, и каждый всадник должен был держать перед собой дерево. После этого Зарка воскликнул а «Я вижу нечто удивительное: как будто лес движется нам навстречу».
   Ее люди сказали: "Наверное, острота твоего зрения притупилась, иначе как бы могли деревья двигаться?"
   Они не стали смотреть и не позаботились о мерах предосторожности; и на третий день их враги подошли к городу и захватили его, а Зарку взяли в плен и убили.
   Говоря коротко, жители Нура закрыли ворота; и Таир послал гонца, чтобы известить о прибытии Завоевывающего Мир Императора и вынудить их сдаться и прекратить сопротивление. Чувства горожан были противоречивы, ибо они не верили, что Завоевывающий Мир Император Чингисхан явился лично; с другой стороны, с другой стороны они испытывали страх перед султаном. Поэтому они не знали, на что решиться, и одни из них были за то, чтобы сдаться и подчиниться, а другие предлагали защищаться и боялись [предпринять что либо]. В конце-концов, после долгих переговоров было решено, что жители Нура соберут продовольствие и отправят его Властелину Века с посланником и таким образом известят о своей покорности и о том, что ищут его покровительства как его послушные рабы. Таир-бахадур выразил свое согласие и удовольствовался малым. Он затем отправился своим путем, а жители Нура снарядили посланника, как было обещано. После того, как Император удостоил посланников высокой чести, приняв их дары, он приказал им сдать город Субутаю, который подходил к Нуру со своим передовым отрядом. Когда Субутай прибыл, они подчинились этому приказу и сдали город. После этого было заключено соглашение о том, что жители Нура удовлетворятся тем, что будут избавлены от опасности и оставят себе лишь самое необходимое для жизни и обработки земли, то есть коров и овец; и что они выйдут из города на равнину, оставив войску в своих домах все, что там было. Они выполнили этот приказ, и войско вошло в город и унесло оттуда все, что смогло найти. Монголы выполни ли условия соглашения и никому не причинили вреда. Жители Нура затем отобрали 60 человек и отправили их вместе с Иль-ходжой, сыном эмира Нура, в Дабус на подмогу монголам. Когда туда прибыл Чингисхан, они вышли встретить его и вынесли ему достойные [дары] в качестве тузгу и угощения. Чингисхан принял их по-царски и спросил, какой налог взимал с Нура султан. Они ответили, что 1500 динаров; и он приказал им выплатить его деньгами и обещал не причинять им больше никаких неудобств. Половину этой суммы набрали из принесенных женщинами серег, на другую половину предоставили обеспечение и [в конце концов] выплатили ее монголам. И так жители Нура были избавлены от унижений татарской неволи и рабства, и Нур верни себе блеск и процветание.
   И оттуда Чингисхан направился в Бухару, и в начале месяца мухаррама 617 г.х. [III.1220] он разбил лагерь перед воротами крепости.
   И тогда они установили царский шатер на равнине перед крепостью.
   И его воины были многочисленнее, чем муравьи или саранча, и их число нельзя было сосчитать и измерить. Прибывали полки за полками, подобно бушующему морю, и встали лагерем вокруг города. На рассвете 20.000 воинов иностранного наемного войска султана вышла из крепости вместе с большинством жителей города; их возглавляли Кок-хан и другие офицеры такие как Хамид Бур, Севинч-хан и Кешлы-хан. Говорили, что Кок-хан был монголом, бежавшим от Чингисхана и присоединившимся к султану (правдивость этого утверждения предоставим доказать автору), поэтому его дела шли как нельзя лучше. Когда эти силы достигли берега реки Окс, дозорные и передовые отряды монголов напали на них и не оставили от них и следа.
   «Когда нельзя избежать гибели, лучшее что можно сделать, - набраться терпения».
   На следующий день, когда солнце осветило равнину которая стала похожа на блюдо, наполненное кровью, жители Бухары отворили городские ворота и закрыли двери вражды и сражений. Имамы и вельможи отправились к Чингисхану; который прибыл в город, чтобы осмотреть его и крепость. Он въехал на коне в Пятничную мечеть и остановился перед максурой, а его сын Толи спешился и взошел на минбар. Чингисхан спросил присутствующих, не является ли это место дворцом султана; ему ответили, что это был дом Всевышнего. Тогда он тоже сошел с коня и, поднявшись на две-три ступеньки минбара, воскликнул: «В окрестностях города нет корма для скота; наполните брюхо нашим лошадям».
   Посте этого они открыли все амбары в городе и начали выносить оттуда зерно. И они принесли ящики, в которых хранились Кораны, во двор мечети, и выбросили из них священные книги, а ящики превратили в ясли для своих лошадей. После этого они раздали чаши с вином и послали за городскими певицами, чтобы те пели и танцевали перед ними; и монголы начали петь свои собственные песни. А в это время имамы, шейхи, сейиды, лекари и ученые под присмотром конюхов ухаживали за их лошадьми в конюшне и исполняли их приказы. Через один или два часа Чингисхан поднялся, чтобы возвращаться в свои лагерь, и когда вся собравшаяся там толпа уехала, на земле остались лежать листы из Корана, втоптанные в грязь их ногами и копытами их коней. В этот момент эмир имам Джелал ад-Дин Али ибн аль-Хусейн Зайди, бывший главой и вождем сейидов Трансоксании, известный своей праведностью и аскетизмом, обратились к ученому имаму Роки ад-Дину Имам заде, одному из лучших ученых мира… - сказал, «Маулана, что же это такое. То, что я вижу, видится мне наяву или во сне, о Всевышний?»
   Маулана Имам-заде ответил: «Тихо! Сие есть ветер Божьего гнева и нам остается только молчать».
   Покидая город Чингис-хан приехал на площадь, где проходила торжественная молитва мусалла, и взошел на помост ; у собравшихся людей он спросил, кто из них были самыми богатыми. Ему указали на двести восемьдесят человек (сто девяносто из них были жителями города, а остальные чужеземца ми-торговцами, прибывшими из разных мест), которых вы вели вперед. Тогда он начал речь, в которой описал неповиновение и вероломство султана (о котором уже было сказано более чем достаточно), и обратился к ним с такими словами "О люди, знайте, что вами совершены тяжкие грехи, и эти грехи совершены вашими вождями. Если спросите меня, какие доказательства этих слов у меня есть, я скажу что я - наказание Божье. Если бы вы не совершили тяжких грехов, Бог не обрушил бы меня на ваши головы». Сказав это, он продолжил свою речь предостережением: «Нет нужды говорить мне об имуществе, которое находится на поверхности земли; сообщите мне о том, что спрятано в ее чреве».
   Затем он спросил кто из них были высшими чиновниками; и каждый человек указал на свое начальство. К каждому из них он приставил по баскаку - монголу или тюрку, - чтобы солдаты им не досаждали, и, не подвергая, впрочем, их позору и унижению они забирали деньги у этих людей и если те отдавали их то их не мучили чрезмерно и не требовали от них того, чего они не могли заплатить. И каждый день с восходом великого светила гвардейцы приводили в зал аудиенций Императора Мира новых вельмож Чингисхан приказал вывести войска султана из города и из крепости. А так как этот приказ было невозможно исполнить силами горожан и так как эти войска, опасаясь за свою жизнь продолжали сражаться, и вели бои, и предпринимали ночные вылазки когда это было возможно, он приказал поджечь все городские кварталы; а так как дома были построены из дерева, через несколько дней большая часть города была поглощена огнем, за исключением Пятничной мечети и некоторое других зданий, построенных из обожженного кирпича. После этого жителей Бухары погнали на штурм крепости. И с обеих сторон пылало горнило войны. Снаружи сооружались камнеметные машины, натягивалась тетива луков, сыпался град стрел и камней; внутри пошли я ход баллисты и горшки с горящей нефтью. Это было похоже на раскаленную докрасна печь, в топку которой подбрасывали твердые поленья и изнутри которой к небу летели искры.
   Так они сражались много дней, и гарнизон крепости устраивал вылазки против осаждавшего их неприятеля, в которых особенно отличался Кок-хан, который по храбрости был бы первым среди львов участвовавших во многих сражениях: при каждом нападении он сбрасывал с крепостной стены по несколько человек и один отражал натиск целой армии. Но, в конце концов они были доведены до крайности, и у них не осталось сил сопротивляться, и они положились на волю Бога и человека. Ров за полнился живыми и мертвыми телами сверху лежали тела пленников и жителей Бухары, внешние укрепления были захвачены, огонь рвался в крепость, а их ханы, вожди и вельможи, которые были величайшими людьми того времени и любимцами султана, и слава которых была так велика, что их ноги могли ступать по голове Неба, стали пленниками унижения и утонули в море небытия.
   Судьба играет с людьми, как палка играет с мячом, или как ветер с пригоршней проса (знай это!). Судьба - охотник, а человек - лишь жаворонок.
   Из народа канглы не был пощажен ни один человек мужско го пола ростом выше кнутовища, и среди убитых насчитали тридцать тысяч человек; а их малые дети, дети их вельмож и их женщины, стройные как кипарисы, были обращены в рабство.
   Когда город и крепость были очищены от непокорных, а городские стены и укрепления сравнялись с землей, всех жителей города, мужчин и женщин, уродливых и красивых, вывели на равнину Чингисхан сохранил им жизнь, однако юношей и взрослых мужчин, годных к воинской службе, насильно собрали в войско (башар) для нападения на Самарканд и Дабусию. После этого Чингисхан отправился в Самарканд; а разоренные жители Бухары были рассеяны подобно звездам в созвездии Медведицы, и ушли в деревни, а место, на котором стоял город, стало «пустой долиной".
   Одному человеку удалось бежать из Бухары после того как она была захвачена и добраться до Хорасана. Его спросили о судьбе города, и он ответил:» Они пришли, они напали, они жгли, они убивали, они грабили и они ушли». Умные люди, которые слышали это описание, все как один согласились, что в персидском языке не было более точных слов, чем эти. И в самом деле, все, о чем было рассказано в этой главе, можно кратко описать и изложить этими несколькими словами.
   После взятия Самарканда Чингис-хан назначил Таунни-баскака распоряжаться и и управлять районом Бухары. Он отправился туда, и город понемногу стал оживать. Наконец, когда по велению Императора Мира, Хатима наших дней Каана ключи правления были вложены в заботливые руки министра Ялавачи, все те, кто попрятался по углам и щелям, привлеченные как магнитом его справедливостью и милосердием вернулись в свои дома и люди всего мира обратились к нему свои взоры, ибо благодаря его заботам город все больше богател, более того, он достиг вершин богатства и стал обителью великих и знатных и местом собрания и патрициев и плебеев.
   Внезапно в 636 г.х. [1238-1239] ремесленник из деревни Тараб неподалеку от Бухары поднял мятеж, обрядившись в одежду людей в лохмотьях, и простые люди устремились под его знамя; и наконец дело приняло такой оборот, что было приказано предать смерти всех жителей Бухары. Но министр Ялавачи, как добрый проситель, отвратил от них злую судьбу и своим милосердием и заботой спас их от этой нежданной беды. И та земля вновь стала прекрасной и процветающей и вновь вернула свой блеск. И день за днем благодать Божественного покровительства, посредством которой милосердие и сострадание повсюду образуют ковер справедливости и щедрости, сияет подобно солнцу благодаря милости Махмуда и жемчужине этого моря, имя которой Масуд…
   
   РАД. О прибытии Чингис-хана к городу Бухара и о том, как он им овладел [1.2, т.1, к.2, с.203-206].
   Перед этим мы упомянули, как Чингис-хан в конце осени года дракона, 616 г.х. [2-3.1220], прибыл к городу Отрару и назначил Чагатая и Угедея на взятие Отрара, а Джучи и эмиров с войсками – каждого в какое-нибудь место. Каждый из упомянутых царевичей и эмиров занимался взятием городов, которые были им назначены, до 2-го весеннего месяца года змеи, 617 г.х. [1221], это будет приблизительно 5 месяцев. Все эти обстоятельства шли таким образом, как это [достаточно] подробно изложено. Теперь мы объясним подробно и последовательно завоевание городов, которое совершено Чингис-ханом после его ухода из Отрара до того времени, когда царевичи и эмиры снова присоединились к нему с рабской покорностью и он опять назначил на завоевание Хорезма Джучи, Чагатая и Угедея, а сам с Тулуй-ханом, переправившись через реку Термез [Аму-дарью], направился в Иранскую землю, а затем мы расскажем то, что было после этого…
   Это обстоятельство таково: как только Чингис-хан назначил царевичей и эмиров на завоевание [названной] области, он сам двинулся из Отрара на Бухару.
   Младший сын [его] Тулуй, прозвание которого было Еке-нойон, соизволил двинуться при нем, по дороге на Зарнук, с многочисленным войском. На рассвете они неожиданно достигли этого города. Жители тех окрестностей в страхе перед этим великим войском укрылись в крепости. Чингис-хан послал к ним в качестве посла Данишменд-хаджиба с объявлением о прибытии [монгольского] войска и с предложением советов [о сдаче города]. Группа подстрекателей [к сопротивлению] хотела ему [в этом] помешать. Он возвысил голос [и сказал]: «Я, Данишменд-хаджиб, – мусульманин и рожден от мусульман, пришел послом по приказу Чингис-хана, чтобы вас спасти от пучины гибели. Чингис-хан сюда прибыл с многочисленным войском [из] людей боевых. Если вы вздумаете сопротивляться ему, он в один миг превратит [вашу] крепость [хисар] в пустыню, а степь от крови – в [реку] Джейхун. Если вы послушаетесь моего совета и станете послушны и покорны ему, то ваши души и имущество останутся невредимыми!».
   Когда они услышали эти благоразумные слова, то увидели свое благо в изъявлении покорности [монголам]. Главные лица [города] выступили, выслав вперед группу людей с различного рода яствами [нузл]. Когда на стоянку [Чингис-хана] дошел об этом доклад, Чингис-хан спросил о положении начальствующих лиц Зарнука; соизволив разгневаться на их уклонение, он отправил гонца для их [скорейшего вызова] к себе. Они тотчас поспешили к стопам его величества и, став удостоенными различного рода особых благоволений [сиургамиши-и махсус], получили помилование.
   Вышел приказ, чтобы население Зарнука выгнали в степь; молодые люди были назначены в хашар Бухары, а другим было дано разрешение вернуться [в город].
   Зарнук Чингис-хан наименовал Кутлуг-балыг [Счастливый город]. Из числа туркмен той стороны один проводник, имевший о дорогах полную осведомленность, вывел [монгольские] войска на границу Нура по дороге, которая не была большим трактом. С тех пор эту дорогу называют ханской дорогой. Тайр-бахадур, который находился в передовом отряде, отправил посла с извещением, [полным] обещаний [помилования] и угроз [за сопротивление], о прибытии хана. После обмена послами население Нура через посла отправило к его величеству яства [нузл] и изъявило покорность. После благосклонного приема яств вышел приказ: «Субэдай прибудет к вам вперед, вы передадите ему город».
   Когда прибыл Субэдай, они повиновались приказу, а 60 человек отборных мужей в сопровождении сына эмира Нура, по имени Ил-ходжа, послали в Дабус в виде помощи. Когда Чингис-хан прибыл, они устроили ему почетную встречу и поднесли приличествующие обстоятельствам яства и продовольствие. Чингис-хан отличил их особым благоволением и спросил: «Как велика установленная султаном подать [мал] в Нуре?».
   Ему сказали: «1500 динаров».
   Он повелел: «Дайте наличными эту сумму, и помимо этого [вам] не причинят ущерба».
   Они дали просимое и избавились от избиения и грабежа.
   Оттуда он направился в Бухару и в первых числах месяца мухар-рама 617 г.х. [III.1220] расположился лагерем в виду города Бухары, у ворот цитадели. Следом прибывали войска и располагались кругом города.
   Войско Бухары состояло из 20.000 человек. Их предводитель Кук-хан и другие эмиры, как Хамид Пур Таянгу, Суюнч-хан и Кушлу-хан, ночной порою со своими людьми уходили из крепости [спасая свою жизнь]. Когда они достигли берега Джейхуна, разъезд [вражеского] войска напал на них и пустил по ветру небытия следы их [существования].
   На другой день, на рассвете, жители раскрыли ворота города и люди из имамов и ученых лиц явились к его величеству с выражением раболепия. Чингис-хан поехал осмотреть город и крепость [хисар] и въехал в город. Он проскакал до соборной мечети и остановился перед максурой. Сын его, Тулуй-хан, спешился и взошел на мимбар.
   Чингис-хан спросил: «Это место – дворец султана?».
   [Ему] сказали: «Это дом господний!».
   Он слез с лошади и поднялся на две-три ступени мимбара и повелел: «Степь лишена травы, накормите наших коней!».
   Бухарцы открыли двери городских амбаров и вытащили зерновые хлеба, а сундуки со списками Корана превратили в конские ясли, бурдюки с вином свалили в мечети и заставили явиться городских певцов, чтобы они пели и танцовали. Монголы пели по правилам своего пения, а знатные лица [города], сейиды, имамы, улемы и шейхи стояли вместо конюхов у коновязей при конях и обязаны были выполнять приказы этого народа.
   Затем Чингис-хан выехал из города. Он заставил явиться все население города, поднялся на мимбар загородной площади, где совершаются общественные праздничные моления, и после изложения рассказа о противлении и вероломстве султана сказал: «О люди, знайте, что вы совершили великие проступки, а ваши вельможи [бузург] – предводители грехов. Бойтесь меня! Основываясь на чем, я говорю эти слова? Потому что я – кара господня. Если бы с вашей [стороны] не были совершены великие грехи, великий господь не ниспослал бы на ваши головы мне подобной кары!».
   Потом он спросил: «Кто ваши доверенные лица [амин] и особо надежные люди [мутамад]?». Каждый назвал своих доверенных. В качестве охраны [баскаки] он приставил к каждому [из них] по монголу и тюрку, чтобы те не позволяли ратникам причинять им вреда.
   Когда [Чингис-хан] покончил с этим [делом], он закончил [свою] речь тем, что вызвал богатых и зажиточных лиц и приказал, чтобы они отдали свои зарытые ценности. [Всего таких] оказалось 270 человек, [из них] 190 горожан, а остальные иногородние. Требования денег от их доверенных происходили согласно приказу: брали то, что они давали, сверх же того никаких поборов и взысканий не чинили. Затем [Чингис-хан] приказал поджечь городские кварталы, и в несколько дней большая часть города сгорела, за исключением соборной мечети и некоторых дворцов, которые были [построены] из кирпича. Мужское население Бухары погнали на военные действия против крепости [хисар], с обеих сторон установили катапульты [манджа-ник], натянули луки, посыпались камни и стрелы, полилась нефть из сосудов с нефтью [карурэ]. Целые дни таким образом сражались. В конце концов гарнизон очутился в безвыходном положении: крепостной ров был сравнен с землей камнями и [убитыми] животными. [Монголы] захватили гласис [фасил] при помощи людей бухарского хашара и подожгли ворота цитадели. Ханы, знатные лица [своего] времени и особы, близкие к султану [афрад], по [своему] величию не ступавшие [до сих пор] на землю ногою, превратились в пленников унизительного положения и погрузились в море небытия. [Монголы] из [тюрков]-канглыйцев оставили в живых лишь по жребию; умертвили больше 30.000 мужчин, а женщин и детей увели [с собою] рабами [бардэ]. Когда город очистился от непокорных, а стены сравнялись с землей, все население города выгнали в степь к намазгаху, а молодых людей в хашар Самарканда и Дабусии. Чингис-хан отсюда направился на Самарканд, намереваясь его взять.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.18. О завоевании Самарканда [1.7, с.78-83].
   Это была самая великая страна султана по ширине территории, самая лучшая из его земель по плодородию почвы, и, по всеобщему убеждению, самый восхитительный из четырех райских садов этого мира.
   Если сказано, что можно увидеть рай на земле, тогда рай - Самарканд. О ты, сравнивающий с раем Балх! Разве можно сравнить леденец с колоцинтом?
   Его воздух скорее умерен, его воды обдувает северный ветер, а его земля по тому веселью, которое она вызывает, может сравниться с огнем вина.
   Страна, чьи камни драгоценны, чья почва - мускус и где дожди как крепкое вино.
   Когда султан уклонился от столкновения, его рука лишились твердости, сила духа уступила стремлению к бегству, а в его душе поселились смута и сомнения; он передал обязанность защищать свои земли и владения своим генералам и союзникам. Так, в Самарканд он направил 110.000 человек, из которых 60.000 были тюрками, вместе с их ханами, составлявшими лучшие силы султана, - такими, что если бы бронзовотелый Исфандиар почувствовал уколы их стрел и удары их копий, то ему ничего бы не оставалось, как только [признать] свою слабость и [молить] о пощаде. Другую часть армии составляли 50.000 таджиков, отборных воинов, каждый из которых сам по себе был Рустамом своего времени и цветом войска, а также 20 превосходных слонов, наружностью подобных дивам
   Что переламывали столбы и играли со змеями и были покрыты кольчугами, переливающимися множеством цветов
   которые должны были служить защитой царской коннице и пехоте, чтобы те не отвернули лица от нападающего противника. К тому же численность городско го населения была так велика, что не поддавалась подсчету. И в дополнение ко всему прочему, цитадель была значительно укреплена вокруг нее было возведено несколько рядов укреплений, стеньг были подняты так высоко, что достигали плеяд, а рвы, выкопанные в сухой земле заполнились подземными водами.
   Когда в Отрар прибыл Чингис-хан, повсюду распространились слухи об укреплении стен и крепости Самарканда и о многочисленности его гарнизона; и все думали, что пройдут годы, прежде чем будет взят город, не говоря уж о крепости. Следуя дорогой предосторожности, он счел целесообразным вначале очистить прилегающую территорию, а уж потом напасть на город. Прежде всего он двинулся на Бухару, а когда город был захвачен и он успокоился, он стал думать о захвате Самарканда. Направив туда своего коня, он погнал перед собой огромное войско невольников, набранное в Бухаре и если деревни, встречавшиеся ему на пути, покорялись, он и не мыслил уничтожать их; если же они оказывали сопротивление, как Сари-Пул или Дабусия, он оставлял там войска для осады, а сам безостановочно двигался дальше, пока не достиг Самарканда. Когда его сыновья покончили с Отраром, они также прибыли с огромным войском, собранным в том городе: и они решили разбить лагерь Чингис-хана в Кок-Сарае. Остальные войска, прибыв, также расположились лагерем в окрестностях города.
   В течение одного или двух дней Чингис-хан лично объезжал город, чтобы осмотреть стены, укрепления и ворота; и в это время он удерживал своих людей от вступления в бой. В это же время он отправил Джеме и Субутая, бывших великими нойонами и пользовавшихся его особым доверием, в погоню за султаном во главе тридцатитысячного войска: и послал Чадай-нойона и Ясаура в Вахш и Талекан.
   Наконец, на третий день, когда полыхающее пламя солнца поднялось над черной как смоль дымкой ночи и ночная тьма затаилась в углах, собралось такое множество людей, монголов и пленников, что их число превысило число песчинок в пустыне и число капель дождя. Они расположились кольцом вокруг года; и Али Эр-хан, Шейх-хан, Бала-хан и некоторые другие ханы внезапно выступили из крепости, приблизились к войску Завоёвывающего Мир Императора и выпустили свои стрелы. Много погибло с обеих сторон пеших и конных. В тот день тюрки султана постоянно вступали в серьёзные стычки с монголами – ибо пламя свечи всегда разгорается перед тем как погаснуть, - убивали одних, захватывали в плен и приводили в город других, и также пала тысяча из их собственного числа.
   Наконец, когда на благо миру небесное пламя открылось за земною дымкой, противники разошлись по своим стоянкам. Но как только коварный щитоносец вновь поразил своим мечом облако ночи, Чингис-хан сел на коня и лично расставил свои войска кольцом вокруг города. Внутри и снаружи войска собрались и приготовились к бою; и они подтягивали подпругу сражения и вражды пока не пришло время вечерней молитвы. От выстрелов луков и баллист в воздух поднимались камни и стрелы, и монгольское войско расположилось у самых городских ворот лишив войска султана возможности выйти на поле сражения. И когда дорога сражения была для них закрыта, и обе стороны оказались в ловушке на шахматной доске войны, и доблестные рыцари не могли больше использовать на равнине своих коней, они бросили в бой слонов; но монголы не обратились в бегство, напротив, своими сразившими короля стрелами они освободили тех, кому слоны служили препятствием, и смяли ряды пехоты. Когда слоны были ранены, и от них было не больше пользы, чем от пешек на шахматной доске, они повернули назад и подавили множество людей. Наконец, когда император Хотана набросил вуаль на свое лицо, они закрыли ворота.
   Жители Самарканда были напуганы этой битвой, и их страсти и мнения разделились: одни желали сдаться и покориться, в то время как другие испытывали страх за свою жизнь; одни, следуя велению неба, не желали заключения мира, а другие, под воздействием силы, исходящей от Чингис-хана, не решались продолжить сражение. Наконец на следующий день, когда сверкающее солнце осветило все вокруг своим блеском, а черный ворон небосвода уронил свои перья, в виду смелости и бесстрашия монгольского войска и нерешительности и сомнений жителей Багдада (?), последние оставили мысли о войне и перестали сопротивляться. Кади и шейх-уль-ислам вместе с несколькими имамами поспешили к Чингис-хану, его обещания ободрили их и укрепили силы, и с его разрешения они вернулись в город.
   Во время молитвы они открыли ворота мусалла и затворили двери сопротивления. Тогда монголы вошли внутрь и целый день потратили на то, чтобы разрушить город и его укрепления. Жители укрыли ноги под подолом безопасности, и монголы никак им не досаждали. Когда же день облачился в черные одежды язычников-хитаев, они зажгли факелы и продолжали свою работу до тех пор, пока стены не сравнялись с улицами и повсюду мог свободно пройти и пеший и конный.
   На третий день, когда жестокий лжец с черным сердцем и голубым лицом поднял перед собой бронзовое зеркало большая часть монголов вошла в город, и мужчин и женщин по сто человек выводили на равнину под надзором монгольских солдат; только кади и шейх-улъ-испам и некоторые из тех, кто был связан с ними и находился под их покровительством, были освобождены от обязанности покинуть город. Насчиталось более 50.000 человек, пользующихся таким покровительством. Тогда монголы велели объявить, что тот, кто спрячется в укрытии, поплатится за это жизнью. Монголы и [другие] войска занялись грабежом; и множество людей, спрятавшихся в подвалах и погребах, были [найдены и] убиты.
   Погонщики слонов привели их к Чингисхану и потребовали для них корма. Он спросил, чем питались стоны до того, как были захвачены. Они ответили: «Травой, растущей на равнине».
   После чего он приказал освободить стонов, чтобы те сами добывали себе пропитание. И они были отпущены и в конце концов погибли [от голода].
   Когда небесный царь опустился за шар земли, монголы отступили от города, и защитники крепости, у которых сердца были охвачены страхом и ужасом, не могли ни остаться в ней и продолжать защищаться, ни повернуться и бежать. Алп-хан однако, явил пример мужества и отвага: вместе с тысячью смельчаков он вышел из крепости, пробился через центр монгольского войска и соединился с султаном. На следующее утро, когда явились вестники повелителя планет, нанося удары своими мечами, монгольская армия взяла крепость в кольцо и, пуская стрелы и снаряды со всех сторон, они разрушили стены и укрепления и опустошили Джуй-и-Арзил. В промежутке времени между двумя молитвами они захватили ворота и вошли в крепость. Тысяча храбрых и доблестных воинов укрылись в кафедральной мечети и начали ожесточенный бой, используя стрелы и снаряды из горящей нефти. Армия Чингис-хана также использовала горшки с горящей нефтью и Пятничная мечеть и все, кто в ней находились, были сожжены в огне этого мира и омыты водой мира потустороннего. Когда всех, кто оставался в крепости, вывели на равнину, где тюрков отделили от таджиков и всех разбили на десятки и сотни. Головы юркам обрили спереди на монгольский манер, чтобы успокоить их страхи, но когда солнце достигло запада, подошел к концу день их жизни, и в ту ночь все мужчины народа канглы утонули в океане разрушения и были поглощены огнем гибели. Было убито более 30.000 канглы и тюрков, которыми командовали Баришмас-хан, Тагай-хан, Сарсик-хан и Улаг-хан, а также около двадцати главных эмиров султана, чьи имена были записаны в ярлыке, который Чингис-хан выдал Рукн ад-Дин Карту; и в том ярлыке упомянуты все предводители армий и повелители стран, которые он уничтожил и разрушил.
   На следующий день после того, как город и крепость сравнялись друг с другом в разрушении и разорении и множество эмиров, солдат и горожан испили из чаши гибели, когда орел, который суть небесный Джамшид, поднял голову над вершинами земных гор и огненный лик солнца загорелся на круглом подносе небес, были сосчитаны люди, уцелевшие под ударами сабель; 30.000 были отобраны за их мастерство, и их Чингисхан поделил между своими сыновьями и родичами, и такое же число было отобрано из молодых и отважных, для того чтобы составить невольничье войско А что до оставшихся, кто получил позволение вернуться в го род, то они в виде благодарности за то, что не разделили судьбу других и не превратились в мучеников, а остались среди живых, должны были заплатить [выкуп] 200.000 динаров, и сбор этой суммы он поручил Сикат аль-Мульку и Амид-Бузургу, которые были главными чиновниками Самарканда. Затем он назначил несколько человек на должности шихне города и забрал некоторое количество пленных с собой в Хорасан, а остальных отправил в Хорезм вместе со своими сыновьями. И после того еще несколько раз набирали невольников в Самарканде, и лишь немногим удалось избежать этой участи; и по этой причине повсюду в стране царила полная разруха.
   Это произошло в месяце раби 618 г.х [VI.1221]….
   
   РАД. О походе Чингис-хана на Самарканд и о взятии eго войском [Чингис-хана] [1.2, т.1, к.2, с.206-208].
   Чингис-хан в конце весны упомянутого года могай, начинающегося с [месяца] 617 г.х. [I.1221], а месяцы того [года] соответствовали месяцам 618 г.х., направился оттуда в Самарканд. Султан Мухаммед Хорезмшах поручил Самарканд 110.000 воинов. 60.000 [из них] были тюрки вместе с теми ханами, что были вельможными и влиятельными лицами при дворе султана, а 50.000 – тазики, [кроме того в городе было] 20 дивоподобных слонов и столько людей привилегированного и низшего сословия города, что они не вмещаются в границах исчисления. Вместе с тем они [самаркандцы] укрепили крепостную стену, обнесли ее несколькими гласисами [фасил] и наполнили ров водой. В то время, когда Чингис-хан прибыл в Отрар, слух о многочисленности в Самарканде войска и о неприступности тамошней крепости и цитадели распространился по всему свету. Все [были] согласны [с тем], что нужны годы, чтобы город Самарканд был взят, ибо что с крепостью случится?! [Чингис-хан] из предосторожности счел нужным прежде [всего] очистить его окрестности. По этой причине он сначала направился в Бухару и завоевал ее, а оттуда пригнал к Самарканду весь хашар. По пути всюду, куда он приходил, тем [городам], которые подчинялись [ему], он не причинял никакого вреда, а тем, которые противились, как Сари-пуль и Дабусия, оставлял войско для их осады.
   Когда он дошел до города Самарканда, царевичи и эмиры, назначенные в Отрар и другие области, покончив с делом завоевания тех мест, прибыли с хашарами, которых они вывели из захваченных [городов]. Монголы избрали для [царской] ставки [баргах] Кук-сарай и, насколько хватало глаз, расположились кругом города. Чингис-хан самолично один-два дня разъезжал вокруг крепостной стены и гласиса и обдумывал план для захвата их и [крепостных] ворот. Между тем пришло известие, что Хорезмшах находится в летней резиденции. [Чингис-хан] отправил Чжэбэ-бахадура и Субэдая, которые были из числа уважаемых лиц и старших эмиров, с 30.000 людей в погоню за султаном. Алак-нойона и Ясавура он послал к Вахшу и Таликану. Затем на третий день, ранним утром, городскую стену [Самарканда] окружило такое количество монгольского войска и хашара, что и сосчитать было невозможно. Алп-Эр-хан, Суюнч-хан, Бала-хан и группа других ханов сделали вылазку и вступили [с монголами] в бой. С обеих сторон было перебито множество людей. Ночью все разошлись по своим местам. На следующий день Чингис-хан лично соизволил сесть верхом, держа все войска вокруг города. Ударами стрел и мечей они уложили в степи и на поле брани гарнизон [города]. Жители города устрашились сражения этого дня, и желания и мнения их стали различными. На следующий день отважные монголы и нерешительные горожане снова начали сражение. Внезапно казий и шейх – ал-ислам с имамами явились к Чингис-хану.
   На рассвете они открыли Намазгахские ворота, чтобы [монгольские] войска вошли в город. В тот день [монголы] были заняты разрушением крепостной стены и гласиса и сравняли их с дорогой. Женщин и мужчин сотнями выгоняли в степь в сопровождении монголов. Казия же и шейх-ал-ислама с имеющими к ним отношение освободили от выхода; под их защитой осталось [пощаженными] около 50.000 человек. Через глашатаев объявили: «Да прольется безнаказанно кровь каждого живого существа, которое спрячется!».
   И монголы, которые были заняты грабежом, перебили множество людей, которых они нашли [спрятавшимися] по разным норам. Вожаки слонов привели к Чингис-хану в распоряжение слонов и попросили у него пищу для них, он приказал пустить их в степь, чтобы они сами отыскивали [там] пищу и питались. Слонов отвязали, и они бродили, пока не погибли от голода. Ночью монголы вышли из города. Гарнизон крепости был в великом страхе. Алп-Эр-хан проявил мужество и с тысячью храбрейших людей вышел из крепости, ударил на [монгольское] войско и бежал. Ранним утром [монгольское] войско вторично окружило крепость, и с обеих сторон полетели стрелы и камни. Стену крепости и гласис разрушили, разрушили полный воды Свинцовый водоканал. Вечером монголы овладели воротами и вошли. Из отдельных [рядовых] людей и мужественных бойцов [пахлванан-и марди] около тысячи человек укрылось в соборной мечети. Они начали жестоко сражаться [с монголами] стрелами и нефтью; монголы также метали нефть и сожгли мечеть со всеми теми, кто в ней находился; остаток населения и гарнизона цитадели они выгнали в степь, отделили тюрков от тазиков и всех распределили на десятки и сотни. По монгольскому обычаю тюркам они [приказали] собрать и закрутить волосы. Остаток [тюрков]-канлыйцев [в числе] больше 30.000 человек и предводителей их – Барысмас-хана, Сарсыг-хана и Улаг-хана с двадцатью слишком другими эмирами из верховных султанских эмиров, имена которых [упомянуты] в ярлыке, написанном Чингис-ханом Рукн-ад-дину Карту, они умертвили. Когда город и крепость сравнялись в разрушении и [монголы] перебили множество эмиров и ратников, на следующий день сосчитали оставшихся [в живых]. Из этого числа выделили ремесленников тысячу человек [и] роздали сыновьям, женам [хатун] и эмирам, а кроме того такое же количество определили в хашар. Остальные спаслись тем, что за получение разрешения на возвращение в город были обязаны, в благодарность за оставление в живых, [выплатить] сумму в двести тысяч динаров. Чингис-хан соизволил назначить для ее сбора Сикат-ал-мулка и эмира Амид-Бузурга, принадлежащих к важным чиновным лицам Самарканда, и назначил [в Самарканд] правителя [шихнэ]. Часть предназначенных в хашар он увел с собою в Хорасан, а часть послал с сыновьями в Хорезм. После этого еще несколько раз подряд он требовал хашар. Из этих хашаров мало кто спасся, вследствие этого та страна совершенно обезлюдела. Чингис-хан это лето и осень провел в пределах Самарканда.
   
   РАД. Краткий рассказ о делах Джучи-хана [1.2, т.2, с.78].
   Все области и улус, находившиеся в пределах реки Ирдыш и Алтайских гор, летние и зимние кочевья тех окрестностей Чингиз-хан пожаловал в управление Джучи-хану и издал беспрекословный указ, чтобы [Джучи-хан] завоевал и включал в свои владения области Дашт-и Кипчак и находящиеся в тех краях государства. Его юрт был в пределах Ирдыша, и там была столица его государства.
   Так как Джучи-хан по приказу Чингиз-хана постоянно находился в походах и завоевал и покорил много областей и городов, то, когда Чингиз-хан, направляясь в область таджиков, дошел до границы Отрара, он оставил его [Джучи-хана] там, предназначив его для покорения Отрара. Джучи-хан, как [уже] было рассказано в повествовании о Чингиз-хане, взял Отрар и, овладев его крепостью и разрушив ее, повернул обратно. Области, которые попадались на его пути, он покорял, пока не прибыл к отцу в пределы Самарканда.
   
   РАД. О Чагатае, сыне Чингиз-хана [1.2, т.2, с.94].
   После этого, зимою лу-ил, то есть года дракона, начало коего соответствует [месяцу] зу-ль-хиджэ 617 г.х. [27.I–24.II.1221], когда Чингиз-хан выступил в поход с намерением [покорить] области тазиков и достиг города Отрара, он оставил для осады [этого города Чагатая] с братьями Джучи и Угедеем. Они завоевали [его]. А после этого они взяли Фенек и большую часть гордов Туркестана и после побед прибыли к отцу в Самарканд.
   
   РАД. О положении Тулуй-хана при жизни отца, о его служении [отцу], о ведении [им] войн и о завоевании городов [1.2, т.2, с.109].
   После того как они вернулись из государства Хитая и Чингиз-хан соизволил выступить в области тазиков, когда достиг города Отрара, он оставил для осады и покорения его Джучи, Чагатая и Угедея, а Тулуй-хан пришел с ним в Бухару. Они [ее] взяли и оттуда пошли в Самарканд и покорили его со всеми [его] областями, а оттуда они пришли в Нахшеб и Термез.
   
   АБУЛГАЗИ. ч.3, гл.14. О походе Чингис-хановом в великую Бухарию (оконч) [1.04, с.334-354].
   Отсюда пошел он под город Нур, которого жители по многих увещаниях к сдаче, наконец послушались, и отперли ворота. Но Чингис-хан за то только, что они думали, что могут ему противиться, повелел всем градским жителям отделить весь тот скот, в котором им нужда для обыкновенные работы, также и жито, и другие припасы, без которых им пробыть не возможно, сие когда немедленно исполнилось, тогда все остаточное отдал своему войску. Потом пошел к провинции Бухара, и прибыл в первый день месяца Реббиахир лета 616 под город Бухара, которой есть столичный великой Бухарии.
   Султан Магомет оста вил в сем городе великой гарнизон под командою трех генералов, которые назывались, Кук-хан, Сиунч-хан, и Кутшлук-хан. На осаждающую Чингис-ханову армию, сии три генерала учинили ночью вылазку совсем гарнизоном, которой больше нежели из 20.000 человек состоял; а будучи прогнаны с великим уроном, потеряли они всю свою храбрость, и вышли из города чрез другие ворота со всеми своими фамилиями, и почти со всеми военными людьми, чтоб уйти в города земли Харассмския, надеясь, что ночная темнота укроет от Могуллов их побег. Но когда намерение их объявилось, то Чингис-хан послал за ними в погоню великую часть из своей конницы, которая настигши при береге реки Аму, почти всех порубила. Жители провинции Бухара видя, что чрез отбытие оного гарнизона, оставлены они были в волю неприятельскую, на завтрашний день вышли из них все духовные и ученые люди с наизнатнейшими из жителей, и поднесли городские ключи Чингис-хану. Сей Принц въехавши на коне в большую городскую мечеть, спросил с насмешкою, то ли то были Султанские палаты; и услышав чрез ответ, что то есть дом 6ожий, слез с коня, и отдал его держать главным из магистрата, и из ученых, которые за ним туда следовали, и взошел на некоторое возвышенное место, на котором обыкновенно Муллы, или духовные люди становятся, взявши Алкоран бросил оттуда под ноги своим лошадям. Сие увидевши некто из знатных градских жителей от потомства Магомедова именем Сеигит, говорил : «О сколь это велик грех!»
   Но другой благочестивый человек ему ответствовал: «Молчи, сие есть наказание, которое на нас бог послал в своем гневе».
   Как скоро Чингис-хан сел на оном возвышенном месте, то его солдаты тотчас начали есть и пить по средине мечети, не имея никакого почтения к святости места. Чингис-хан вышедши из мечети пошел туда, где жители обыкновенно собирались в великие праздничные дни, и севши также на возвышенном месте определенном для духовных людей, велел собрать всех жителей Магометанскаго закона, и объявив им, как Султан нарушил данную ему верность убиением послов и его купцов, прибавил и сие, что бог его послал для отмщения над ними за оное нарушение верности; что же касалось до их богатства, которое было в город, то все найдут его люди; но которые где спрятали, те должны ему добровольно отдать оное, буде же не так, то чрез разные муки все сыщет. Того ради приносили к его офицерам определенным к тому приему все что у них ни было, как закопанное в землю, так и спрятанное в своих домах, что его тогда несколько и удовольствовало. Но уведомившись потом, что многие из военных Султанских людей укрывались в городе; того ради повелел зажечь го род, которой пожар разорил оный весь, потому что почти все дома деревянные были, так что не осталось ничего в толь великом городе, кроме Султанских палат, которые у них называются Арке, и которые были каменные; и при том несколько кирпичных зданий. Потом Чингис-хан послал осмотреть все оставшиеся дома, а наипаче Султановы палаты, и побить всех военных людей, которые найдены были. Город Бухара был чрез несколько лет в сем состоянии, пока Чингис-хан не возобновил оной за несколько времени пред своею смертно.
   Султан Магомет оставил Гагир-хана с 50.000 человек близ города называемого Отрар, чтоб противиться Чингис-хану, буде бы он пошел туда, но потом уведомившись, что он отправил двух своих сынов для приведения оного города в подданство, послал еще в прибавок 10.000 человек войска, под командою некоторого из придворных своих господ, которой назывался Карача-Гаджип. С сими 60.000 человек Гагир-хан сел в городе и учинил все надлежащие приготовления к сильному сопротивлению. Между тем дети Чингис-хановы прибывши под город Отрар, осадили оный ни мало немедля, и не оставили ничего, что бы могло им служить к скорому взятию. По пятимесячной осаде Карача-Гаджип предложил Гагир-хану, что уже время думать о сдаче на договор, потому что невозможно еще противиться чрез долгое время силе осаждающих, и что есть опасность, ежели бы он долее умедлил сдаться, чтоб как неприятелям не рассудилось за благо ни на какой не соглашаться договор. Но Гагир-хан которой причину знал, что он был один причиною неблагополучной сей войны, совсем не принял сего предложения, имея намерение защищаться до крайней напасти. Карача-Гаджип видя, что он себя учинил подозрительным чрез оный Совет, велел отпереть ночью ворота, которые у них назывались Дарва-Сей-Сочи, и к которым он был приставлен, и вышел с 10.000 человек, которые были под его командою, к лагерю детей Чингис-хановых. Но Принцы рассудивши, что такой человек, которой мог изменить природному своему Государю, может также и им изменить при случае, велели его убить со всеми людьми. Потом вошли в город чрез те же ворота, через которые он вышел. Гагир-хан видя, что город был взят, заперся с 20.000 человек в замке, а прочий его гарнизон был весь выгнан за город, и порублен. Гагир-хан находя себя в тесноте столь со многими людьми в замке, старался избавляться от нее с пользою через непрестанные вылазки на неприятелей, что сих весьма обеспокоивало через некоторое время. Но Принцы еще с большею храбростью устремляясь на осажденных, сколько раз сопротивление их ни показывалось быть упорнее, наконец взяли город обнаженною саблею, и порубили весь гарнизон. Гагир-хан видя, что до крайности пришел, засел с двумя человеками в своем покое, и защищался там как отчаянный. Когда оные два человека также были убиты; а Гагир-хан увидел, что уже не было у него больше стрел для стрельбы по тем, которые хотели войти в его покой, защищался еще долго большими каменьями, которые для сего наносила жена его; но напоследок взят в полон, и приведен к Принцам, которые заковав его в железа, отдали под крепкий караул в ожидании повеления Чингис-ханова о нем. После сего Принцы уведомившись, что их отец взял город и провинцию Бухару, и сами пошли туда же с войском своим; а прибывши на место, которое называется Кук-Сераи, веле ли умертвить Гагир-хана по повелению, которое им было дано от Чингис-хана.
   Чучи оставивши армию своего отца, пошел под так называемый город Синняк. Как скоро он прибыл под сей город, то тотчас послал в оный некоторого человека, именем Ассан-Гаджи, чтобы уговорить жителей сдаться с таким обнадеживанием, что им ничего худа не учинится. Но оные, вместо чтоб согласиться на сие предложение, умертвили того посланного. Чучи уведомившись о сем убийстве, в превеликую пришел ярость, и не перестал приступать к городу, пока не взял. Велел он побить при сем случае больше 10.000 человек из жителей Синнякских, отмщевая за смерть своего посланника; а поручивши команду над сим городом сыну помянутого Ассан-Гаджи, которого жители Синнякские убили, по шел под город Усган. Жители сего города учинившися разумнее чрез то, что сделалось с городом Синняком, вышли ему на встречу с богатыми подарками, и отдали город. По сей причине приказал он всем своим под жестоким штрафом, чтоб и самые малые не чинить горожанам обиды, и ничего не брать из их имения, что бы ни было. Оттуда он пошел под город Асташ, которой понеже дерзнул противиться, то Чучи взявши оной, велел побить многое число из градских жителей. Губернатор города Наджана видя, что до него дело приходит, оставил заблаговременно город, и пошел со своим гарнизоном в города Харассмской земли. Но жители города Наджана для сего не потеряли своей храбрости, и нимало не хотели сдаться Могуллам, еще едва не убили и посланника, которого Чучи к ним послал, чтоб уговорить их к сдаче. Сия их поступка принудила его употребить силу; велел приступать к городу со всяким возможным мужеством, а взяв оный, велел умертвить всех них, которые имели участие в наглости показанной его посланнику. Оставшихся жителей приказал выгнать за город отобрав у них все, что они ни имели. Потом оставил в нем добрый гарнизон под командою некоторого из своих офицеров, именем Али-Ходжа-Гечдивоны.
   Я упомянул выше, что Чингис-хан отправил двух генералов называемых Алтан-наян, и Суктубука с 50.000 человек под так называемые города Фарнакант и Ходжан. Первый из сих городов был взят по трехдневной осады; Чингис-хановы оные оба генералы порубивши весь гарнизон, взяли всех жителей в полон, и пошли осаждать город Ходжан. Губернатор сего города, именем Тимур-Малик, имел славу быть храбрым человеком; а чтоб не потерять оную при сем случай, не оставил ничего что бы могло служить к защите города.
   Город Ходжан стоит на берегу некоторой реки, на которой есть остров предо самым городом. И как тогда был один замок очень крепкий на сем острове; то Тимур-Малик сел в оном с 10.000 избранных людей, и поставив четыре судна покрытых, у которых были с обеих сторон окна, непрестанно стрелял из оных по Могуллским шанцам, что оных весьма обеспокоивало. Чингис-хановы оба генерала осмотрев город и увидев, что оный был в толь добром состоянии к обороне, в великом затруднении находились, не зная что думать, дабы им окончить честно такое предприятие, которое им казалось быть столь трудное. Напоследок учинявши все потребные размышления о положении, места, и о состоянии города, восприняли намерение повелеть оному великому числу пленников Фарнакантских бросать каменья в реку, дабы чрез то себе учинить ход для нападения на оную построенную на острове крепость. Губернатор с своей стороны, сопротивлялся сему их предприятию всяким способом, и старался не допустить Могуллов переходить чрез реку толь долго, коль ему было возможно; не видя, что не смотря на все его устремления, плотина к окончанию приходила, бросился со всеми своими людьми в суда, и поплыл в низ по реке. Оба Могуллские генералы увидевши его бегство, послали за ним великое число своего войска, которое только не опускало, его из глаз, смотря на него с берегов, думая, что никак не возможно ему будет уйти, потому что была положена цепь поперек реки под городом Фарнакантом. Но Тимур-Малик приплывши туда, нашел средство, перервать цепь, и проплыл благополучно. Однако наконец приехав в некоторое место, где река была очень узка и мелка, принужден был выйти из судов и отведать, не может ли он спастись землею. Но Могуллы без всякая трудности его нагнавши, потому что они были все на конях, а Тимур-Маликовы люди пеши, побили всех его людей, так что с великою трудностью мог один спастись. Тимур-Малик видя тогда, что жестоко за ним гонятся трое из Могуллов, а не имея при себе больше трех стрел всего на все, из которых две было с железом, а третья без железа, пустил сию последнюю на того Могулла, которой за ним больше всех гнался. Когда он его ранил в глаз; то сие толь устрашило его товарищей, что они все трое остановились и его опустили, которой в таком состоянии пришел один только в ближний город, в котором был гарнизон войска Султана Магомета. Там собрав в самой скорости не большую армию, пошел немедленно под город Фарнакант, а порубивши Могуллов, из которых состоял гарнизон, возвратился оттуда к своему государю Султану Магомету, которой его верность довольно наградил , и дал ему позволение препровождать свою жизнь до смерти в покое в город Шам. Чингис-хановы оба генералы окончивши благополучно сие предприятие, пришли также к своему Государю.
   Между тем Султан Магомет уведомившись, что Чингис-хан готовится осадить город Самарканд, послал туда армию состоящую в 110.000 человек с великим числом слонов, под командою 30 генералов, не смотря на то, что и прежде того в городе было весьма много людей. По прибытия толь сильной помощи, окружили они весь город широкими рвом, которой был копан до самой воды, и поставили войско за сим рвом; которой им служил вместо ретраншемента. Когда к Чингис-хану, имеющему поход в Бухарии к городу Самарканду, прибыли дыни и его генералы, которые все толь благополучно исправили положенные на них дела; тогда он уведомился на пути, что неприятели весьма великую силу собрали при Самарканде, и что всячески укрепили сей город. Однако сие не воспрепятствовало продолжать ему свой поход. При его к городу при6лижёнии, неприятели учинили на него жестокую вылазку; но прогнавши их с великим пролитием крови в город, стал на завтрашний день под городскими стенами, и видя что неприятели не имея больше охоты сражаться с ним за оными, велел учинить генеральный приступ к городу, которой продолжался от утра до самого вечера, так что не мог он ничего выиграть у неприятелей. В следующую ночь главный над законом, и городской Кади, поссорившись с командующими войска Султана Магомета, вышли к Чингис-хану и отдались ему, а будучи приняты от него благосклонно, отперли ему некоторые городские ворота, которые обыкновенно отворялись в великие праздничные дни, и от которых имели они у себя ключи. Могулы вошедши чрез те ворота в город, захватили тотчас и другие ворота, что бы впустить всю свою армию в город. Чингис-хан взявши таким образом город Самарканд велел порубить все войско, из которого состоял гарнизон; только чтоб один Алоуб-хан, которой то великое возимел счастье, что спасся с 1.000 человек от сего убийства. После счастливого сего случая велел грабить город, и пожаловал своим генералам 30.000 человек граждан с их женами и детьми. Прочих обывателей простил, которым позволил жить в городе по прежнему с платежом дани 300.000 золотых динарий ежегодно. Все сие случилось в лето 616.
   
   АЛЬ-АСИР. О нашествии татар в Туркестан и Мавераннахр и о том, что они сделали [3.1, с.362-366].
   Хорезмшах приказал жителям Бухары и Самарканда приготовиться к осаде. Он собрал припасы для обороны и расположил в Бухаре для ее защиты 20.000 всадников, а в Самарканде 50.000, сказав им: "Защищайте [свой] город, пока я не вернусь в Хорезм и Хорасан, где соберу войска, и призову на помощь [ополченцев] мусульман и вернусь к вам".
   Сделав это, он отправился в Хорасан, переправился через Джайхун и стал лагерем у Балха.
   Что касается неверных, то они подготовились и двинулись на захват Мавераннахра. К Бухаре они подошли через 5 месяцев после того, как туда прибыл хорезмшах. Они осадили ее и в течение трех дней вели непрерывные ожесточенные бои. Хорезмские воины были не в силах бороться с ними и оставили город, направившись в Хорасан. Когда утром жители города увидели, что с ними нет ни одного воина, они пали духом и послали судью Бадр ад-дина Кади-хана просить пощады для жителей. Она была им обещана. Отряд оставшихся воинов, которые не смогли бежать со своими товарищами, укрепился в крепости. Когда Чингис-хан дал согласие на пощаду, жители города открыли ворота. Это было во вторник 4-го дня зул- хиджжа (12-й) 616 г (9.II.1220) (не соотв?). Неверные вошли в Бухару и никого не тронули, заявив: "Все, что у вас есть, принадлежащее султану [хорезмшаху], сдайте нам и помогите сражаться с теми, кто в крепости".
   При этом они старались показать справедливое и доброе отношение к жителям. Прибыл сам Чингис-хан, окружил крепость и объявил в городе, чтобы никто не противился ему, а если кто будет противиться, его убьют. Собрались все жители города. Им было приказано завалить ров [цитадели], и они его заваливали [срубленными] деревьями, землей и прочим. Неверные также притаскивали кафедры и ларцы для Коранов, и бросали в ров. "Поистине, мы принадлежим Аллаху, и к нему мы возвращаемся!".
   Аллах по праву назвал себя терпеливым и милосердным. Иначе провалилась бы под ними земля, когда они творили такое. Затем неверные несколько раз предпринимали взятие крепости, а в ней было около 400 мусульманских всадников. Те напрягли все свои усилия и обороняли крепость в течение 12 дней, ведя бои с объединенными силами неверных и жителей города. Так продолжалось до тех пор, пока неверные не пошли на [решающий] приступ. К ее стене подошли подкопщики и сделали подкопы. После этого сражение еще больше ожесточилось. Часть мусульман поднялась на верх, и они бросали [на неверных] все, что могли найти - камни, огонь и стрелы. Проклятый [Чингис-хан] разгневался и вернул в тот день своих воинов назад. На следующее утро он снова бросил их [на крепость], и они вступили в яростный бой. Те, кто были в крепости, устали и изнурились и не могли больше сопротивляться. Неверные сломили их и вошли в крепость. Находившиеся в ней мусульмане сражались, пока не были убиты все до последнего.
   После того, как Чингис-хан освободился от взятия крепости [Бухары], он приказал переписать всех главных лиц и старейшин города. Это было сделано. Когда [список] показали ему, он приказал доставить их к нему, и те прибыли. Он сказал им: "Я требую от вас те слитки серебра, которые продал вам (жителям Бухары) хорезмшах. Они принадлежат мне и взяты у моих людей. Сейчас они у вас".
   Затем он приказал им (жителям Бухары) уйти из города. Они ушли, лишенные своего имущества. Ни у кого из них не осталось ничего, кроме той одежды, что на нем. Неверные вошли в город и стали грабить и убивать всякого [из не ушедших], кого находили. Он [Чингис-хан] окружил [мужчин] мусульман и приказал своим людям поделить их между собой, что они и сделали. Это был жуткий день, день сплошных рыданий мужчин, женщин и детей. И рассеялись [жители Бухары по всей стране], как [племя] Саба [былое единство их] "было разодрано в клочья". Стала Бухара "разрушенной до основания", "как будто бы и не была она богатой вчера".
   Неверные подвергли женщин ужасному [позору], а люди смотрели на это, рыдая, не будучи в силах защититься от того, что постигло их. Но среди них оказались такие, кто не смирился с этим и предпочел смерть. Они стали сражаться, и были убиты. Среди тех, кто так поступил и решил, что лучше быть убитым, чем видеть то, что постигло мусульман, был законовед имам Рукн ад- дин Имам-заде с его сыном. Увидев, что делают неверные с женами [мусульман], они вступили в схватку, и оба были убиты. Так же поступил судья Садр ад-дин-хан. Те же, кто покорился, были взяты в плен.
   Неверные подожгли город, медресе, мечети и всячески истязали людей, домогаясь денег. Затем они направились в Самарканд, убедившись в том, что хорезмшах не в состоянии бороться с ними, а они (люди хорезмшаха) находились в месте его расположения между Термезом и Балхом. Неверные забрали с собой пленных из уцелевших жителей Бухары, которые шли с ними пешком в самом ужасном виде. Тех, кто изнемог и не был в состоянии идти, они убивали. Когда они приблизились к Самарканду, они послали вперед конницу, оставив позади пеших, пленных и обозы, которые постепенно двигались, вселяя страх в сердца мусульман. Когда жители города увидели их общее множество, они ужаснулись.
   На 2-й день [после прибытия к городу конницы] подошли пешие, пленные и обозы. При каждом десятке пленных был флажок, и жители города решили, что это сражающиеся [вражеские] воины. Неверные окружили город, в котором было 50.000 хорезмских воинов. [то же касается всего населения города, то его было несметное множество. Против неверных вышли самые смелые, бесстрашные и сильные [жители], тогда как не вышел ни один из хорезмских воинов, испугавшихся этих проклятых. Они сражались с ними пешими за пределами города. Татары тут же отступили, а жители преследовали их в погоне за победой. Неверные же устроили им засаду, и когда они вошли в нее, бросились к ним и отрезали их от города. Остальные [неверные], которые в начале завязали бой, вернулись [из ложного отступления], и жители [города] оказались в середине между ними. Со всех сторон на них обрушились удары мечей, и ни один из них не уцелел. Все до одного были убиты мучениками за веру, да будет доволен ими Аллах! А говорят, что было их 70.000.
   Когда это увидели [оставшиеся в городе] жители и воины, они пали духом, и гибель стала для них очевидной. Воины, которые были тюрками, заявили: "Мы - из того же рода, и они нас не убьют".
   Они запросили пощады, и [неверные] согласились пощадить их. Тогда они открыли ворота города, и жители не смогли им помешать. Воины вышли к неверным со своими семьями и имуществом, и те сказали им: "Сдайте нам ваше оружие, имущество и верховых животных, и мы отправим вас в безопасное для вас место".
   Те выполнили это. Когда неверные забрали их оружие и верховых животных, они стали рубить их мечами, и перебили всех до последнего, забрав их имущество, верховых животных и женщин.
   На 4-й день они объявили в городе, чтобы все население вышло к ним, а если кто замедлит с этим, его убьют. К ним вышли все мужчины, женщины и дети, и они сделали с ними то же, что и с жителями Бухары - учинили грабежи, убийства, угон в неволю и всяческие бесчинства. Войдя в город, они разграбили его и сожгли соборную мечеть, а остальное оставили, как было. Они насиловали девушек и подвергали людей всяческим пыткам, требуя деньги. Тех, кто не годился для угона в неволю, они убивали. Все это произошло в мухарраме (1-м) 617 г. Хорезмшах находился там, где он расположился. Всякий раз, когда у него собиралось войско, он направлял его в Самарканд, но воины возвращались обратно, не отважившись дойти до него. Боже, упаси нас от оставляющих без помощи! Один раз он послал 10.000 всадников, но те вернулись. В другой раз – 20.000, и те тоже вернулись.
   
   АЛЬ-АСИР О том, что сделали татары в Мавераннахре после Бухары и Самарканда [3.1, с.371-372].
   Мы уже говорили, что сделали татары, ушедшие на запад, которых послал за хорезмшахом их царь Чингис-хан. Что касается Чингис-хана, то после того, как он отправил этот отряд за бежавшим из Хорасана хорезмшахом, он разделил своих людей на несколько групп. Одну из них он направил в страну Фергану, дабы захватить ее. Другую - в Термез, и третью - на Куляб, а это укрепленная крепость на берегу Джайхуна, принадлежащая к числу нерушимых и защищенных крепостей. Каждый отряд отправился туда, куда ему было приказано, достиг этих [мест] и захватил их. Они совершали там убийства, захватывали в плен, угоняли в неволю, грабили, разрушали и творили всяческие бесчинства, как их сотоварищи, [ушедшие] на запад. Сделав все это, они вернулись к своему царю Чингис-хану, находившемуся в Самарканде. Он снарядил большое войско во главе с одним из своих сыновей, и направил его в Хорезм. Отправил он и другое войско, которое переправилось через Джайхун [и пошло] в Хорасан.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.2, гл.22. О матери султана Теркен-хатум [1.7, с.27-28].
   Когда султан в своём бегстве переправился через реку и Термиса, он послал гонца в Хорезм с приказанием, чтобы его мать с остальным гаремом отправилась в Мазендеран, где был они могли укрыться в крепостях, расположенных в тех краях.
   Повинуясь приказу сына, она покинула Хорезм взяв с собой мальчиков, своих внуков и женщин. В Хорезме она оставила войска и главных ханов. Перед своим отъездом она приказала бросить в реку Окс всех местных правителей, которые находились в Хорезме как заложники кроме тех, что не имели королевского звания. Затем с детьми и сокровищами она отправилась в Мазендеран через Дихистан в сопровождении везира Насир ад-Дина.
   Когда султан прибыл в Мазендеран, он отправил Теркен с остальными женщинами в Лариджан и Илал . И когда Субэтэй, преследуя султана, подошел к Мазендерану, он осадил эти крепости. И ни в один век не случалось такого чтобы крепость Илал испытывала нехватку воды, поскольку облака, эти водоносы, избавляли ее обитателей от необходимости запасать воду, набирая ее в бочки: дождь своим плачем заставлял гарнизон крепости улыбаться. Но случилось так, что когда [монгольская] армия встала перед крепостью, дождь тоже стал врагом осажденных и, подобно Фортуне, покинул их.
   Это султан, Чьи слоны-водоносы одаривают землю с неба сладкой водой.
   Через десять или пятнадцать дней воды не осталось, и Теркен-хатун с гаремом и везир Назир ад-Дин были вынуждены выйти из крепости. И в тот самый час, когда они достигли основания, своенравный День сбросил покрывало облаков и, связав их  одно с другим, заплакал. И вышло, как в рассказе, где утка говорит рыбе:
   Когда мы умрём, не будет ли нам все равно, море это или мираж
   Теркен-хатун вместе с остальным гаремом и Назир ад-Дином была доставлена к Чингис-хану в Талакан в 618/1221-1222 г. Когда они предстали перед ним, Насир ад-Дина предали пыткам, а все дети султана мужского пола, от мала до велика были убиты. А что до остальных, а именно дочерей, сестёр и жён султана, сопровождающих Теркен, Чингис-хан велел им в день отъезда спеть погребальную песнь для султана и его империи.
   И в тот момент, когда султан бросился в реку, его гарем отправили вслед за ним.
   Теркен-хатун была доставлена в Каракорум, где несколько лет влачила жалкое существование и умерла в 630/1232-1233 г.
   Две дочери султана были отданы Чагатаю. Одну он сделал любимой наложницей, а другую подарил своему везиру Кутб ад-Дину Хабаш-Амиду. Из дочерей, которые достались другой орде, одна была отдана Амид-Хаджибу.
   В гареме султана Джелал ад-Дина, который впоследствии был захвачен Чормагуном, была его двухлетняя дочь, которую также звали Теркен. Чормагун послал ее к Кану, который велел воспитывать ее в орде. Когда Князь мира Хулагу отправился завоевывать западные страны, Менгу-каан отправил ее вместе с ним, чтобы отдать достойному человеку. Поскольку господин Мосула выделялся среди равных своей долгой службой, Хулагу пожаловал Теркен его сыну Мелик-Салиху. Она вышла замуж по законам шариата, получив также приданое согласно монгольскому обычаю. Это было в 655/1257-1258 году.
   
   НАСАВИ. гл.18. О выезде Теркен-хатун из Хорезма в последних числах 661 г.х. (III.1220) [3.2, с.79-81].
   Посол Чингис-хана — вышеупомянутый хаджиб [Данишманд] прибыл в Хорезм одновременно с вестью о бегстве султана с берегов Джейхуна. Теркен-хатун была встревожена этой вестью настолько, что не стала обольщаться преуменьшением опасности. Она не сочла Хорезм надежным убежищем и взяла с собой всех, кого можно было взять из жен султана, его младших детей, а также сокровища его казны и выступила из Хорезма, прощаясь с ним. При этом прощании из глаз струились слезы, а сердца таяли.
   Перед своим отъездом она совершила вопреки справедливости такое, что время отметило недобрым словом и заклеймило вечным позором на лице века. А именно: думая, что огонь этой смуты вскоре погаснет, а развязавшийся узел будет завязан снова и вскоре наступит утро после темной ночи, она приказала убить всех находившихся в Хорезме пленных владетелей, их сыновей и людей высоких степеней из числа видных садров и благородных господ. Всего их было двенадцать человек, находившихся под ее защитой. Среди них были, например, два сына султана Тогрула ас-Салджуки, владетель Балха Имад ад-Дин, его сын — владетель Термеза ал-Малик Бахрам-шах, владетель Бамйана Ала ад-Дин, владетель Вахша Джамал ад-Дин Умар, два сына владетеля Сугнака, что в Стране тюрок, и [еще] Бурхан ад-Дин Мухаммад Садр Джахан, его брат Ифтихар Джахан, его два сына, Малик ал-Ислам и Азиз ал-Ислам, и другие. Она не знала, что положить заплату на эту прореху и заштопать этот разрыв лучше было бы, обратившись к Аллаху всевышнему с раскаянием, и что обращение к справедливости похвально и в начале и в конце.
   И вот она выступила из Хорезма в сопровождении тех, кто мог уйти. Для большинства людей оказалось трудным делом сопровождать ее, так как их души не позволяли им бросить то, что они собрали из имущества и накопили из дозволенного и запретного.
   Она взяла с собой Умар-хана, сына правителя Языра. Она отложила [его казнь], зная, что ему известны непроторенные дороги в его страну. Упомянутый (Умар-хан) носил лакаб Сабур-хан («долготерпеливый»). Причиной его прозвания Сабур-ханом было то, что его брат Хинду-хан, когда захватил власть, велел выколоть ему глаза. Но тот, кто выполнял этот приказ, пожалел его и не тронул его глаз, сохранив ему зрение. Упомянутый притворялся слепым на протяжении одиннадцати лет, пока не умер Хинду-хан и пока Теркен-хатун не овладела областью Языр, ссылаясь на то, что Хинду-хан был женат на женщине из ее племени, ее родственнице. Тогда Умар-хан открыл глаза и отправился к султанскому двору, надеясь на утверждение владения за ним. Однако он не добился того, на что надеялся, а получил только прозвище Сабур-хан.
   Так вот, упомянутый (Умар-хан), находясь на службе у нее, выехал из Хорезма. С ней не было никого другого, на кого она могла бы положиться, чтобы отвратить несчастье, устранить бедствие и защититься от суровой беды. Все это время он верно служил ей. Когда же она приблизилась к пределам Языра, то стала бояться, что упомянутый покинет ее, и приказала отрубить ему голову. Он был убит беззащитный, погубленный вероломством. А она отправилась дальше с находившимися при ней женами [султана] и сокровищами и поднялась в крепость Илал, одну из самых неприступных крепостей Мазандарана. Она оставалась здесь до тех пор, пока татары окончательно не изгнали султана и [пока] он не нашел убежище на острове, где и умер. Об этом мы, если будет угодно Аллаху, расскажем дальше.
   Крепость Илал находилась в осаде в течение 4-х месяцев. Вокруг нее татары возвели стены и устроили в них ворота, которые запирались ночью и открывались днем. Таков был их обычай при осаде неприступных крепостей. [Так продолжается], пока положение крепости не станет безвыходным.
   Особенно удивительно, что эту крепость — одну из крепостей Мазандарана, который отличается постоянными ливнями и обилием влаги, где редко проясняется небо и дожди льют чуть ли не беспрерывно, — покорила жажда. И вот определил Аллах всевышний, что во время осады небо оставалось ясным. Это вынудило ее (Теркен-хатун) просить пощады, и ей обещали ее. Она вышла [из крепости], и вместе с ней смещенный вазир Мухаммад ибн Салих. Говорят, что в момент, когда она выходила из крепости, поток воды устремился через ее ворота и в этот день все водоемы были переполнены. В этом тайна Аллаха всевышнего, единого в могуществе разрушать одни здания и воздвигать другие. «Поистине, в этом — напоминание для обладающих разумом!».
   Теркен-хатун была взята в плен, и ее увезли к Чингис-хану. Слухи о ней время от времени доходили до Джалал ад-Дина во время его [владычества], но я не знаю, как обошлась с ней судьба после этого. Евнух Бадр ад-Дин Хилал, один из ее слуг, рассказал мне, что, когда надежда на ее освобождение была потеряна, сам он сумел спастись у Джалал ад-Дина, который окружил его заботой. Он оказался удачливым и получил высокую должность. Он сказал: «Я говорил ей: “Давай убежим к Джалал ад-Дину, сыну твоего сына и сокровищу твоего сердца. Ведь до нас часто доходят вести о его силе, могуществе и обширности его владения”. Она сказала: “Прочь, пропади он вовсе! Как я могу опуститься до того, чтобы стать зависимой от милости сына Ай-Чичек — так звали мать Джалал ад-Дина — и [находиться] под его покровительством, и это после моих детей Узлаг-шаха и Ак-шаха? Даже плен у Чингис-хана и мое нынешнее унижение и позор для меня лучше, чем это!”»
   Она питала к Джалал ад-Дину сильную ненависть. Упомянутый евнух рассказывал мне: «Ее положение в плену стало таким бедственным, что она не раз являлась к обеденному столу Чингис-хана и приносила оттуда кое-что, и ей хватало этой пищи на несколько дней».
   А до этого [любое] ее приказание исполнялось в большинстве областей! И хвала Тому, кто изменяет обстоятельства — одно за другим.
   Что касается младших детей султана, то все они были убиты, когда вышли из крепости Илал, за исключением младшего из них по возрасту — Кюмахи-шаха. Она (Теркен-хатун) привязалась к нему, проводя с ним дни несчастья и горя и часы страданий и скорби. Однажды она расчесывала ему волосы и говорила при этом: «Сегодня у меня так сжимается сердце, как никогда раньше».
   Вдруг подошел к ней один из сархангов Чингис-хана, чтобы взять мальчика. Его разлучили с ней, и больше она не видела его. Когда мальчика привели к нему (Чингис-хану), он приказал задушить его, и тот был задушен. Вот и она в сем мире получила должное за то, что совершила, погубив и истребив детей государей.
   Что касается дочерей султана, то каждую из них взял в жены кто-либо из изменников. Исключением была Хан-Султан, та, которая была замужем за султаном султанов, правителем Самарканда Усманом. Сын Чингис-хана Души-хан оставил ее для себя. А на Теркен-Султан, родной сестре Узлаг-шаха, женился хаджиб Данишманд, который в качестве посла Чингис-хана приходил к Теркен-хатун.
   Что касается положения отстраненного вазира Низам ал-Мулка, то он пребывал среди них в почете и милости, так как они знали, что мнение султана о нем изменилось и вазир был смещен со своей должности. Иногда Чингис-хан приказывал ему проверить платежи некоторых областей, что было для него немалой честью. Так было, пока Души-хан не захватил Хорезм и не выместил свою злобу на его населении.
   Певицы султана были доставлены к Чингис-хану, и среди них красивая и привлекательная Бинт Занкиджа. Ее у Чингис-хана выпросил самаркандский глазной врач (каххал) Зайн. Упомянутый когда-то излечил проклятого (Чингис-хана) от офтальмии, и тот подарил ее ему. Каххал был человеком донельзя отвратительным по внешности и скверным в обращении. Поэтому она ненавидела его, и она была вправе не променять на подобного человека султана ислама, даже низведенного с вершин двух звезд Малой Медведицы (ал-Фаркадайн) на землю. Она находилась два или три дня у вазира, который постоянно пил, от каххала несколько раз являлись, требуя привести ее, а она отказывалась. Тогда каххал отправился к Чингис-хану, бранясь, и передал, что вазир говорил: «Я имею на нее больше прав, чем кто-либо другой!»
   Чингис-хан разгневался и велел привести вазира. Тот предстал перед Чингис-ханом, который стал перечислять его измены своему господину и покровителю и вред, нанесенный им государству султана. И он нарушил данные вазиру обещания защиты и разрешил пролить на землю его запретную кровь…
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.27. О Мерве и о постигшей его судьбе [1.7, с.101-112].
   Мерв был местом нахождения султана Санджара, собранием великих и малых. Он выделялся среди земель Хорасана обширностью территории, и птицы мира и безопасности парили над его границами. Число его вельмож соперничало с числом капель апрельского дождя, и его земля спорила небом; и его декхане, от величины своего богатства, дышали воздухом равенства с монархами и эмирами своего века и ступали по одной земле с могущественными и благородными мира сего.
   Страна благая, и правитель милосердный, и плоть земная источает амбру;
   И если кто задумает покинуть ее, то даже имя само страны не даст ему уйти.
   Когда султан Мухаммед отстранил Муджир аль-Мульк Шараф ад-Дина Музаффара от управления и снял с него обязанности везира из-за преступления, совершённого его дядей, и возложил их на сына Наджиб ад-Дина Киса-Дара, известного под именем Баха аль-Мулька. Муджир аль-Мульк оставался на службе у султана, пока тот не убежал из Термиза, когда Куш-Тегин Пахлаван пытался убедить вельмож, проживающих в Мерве, высказать свои намерения и принёс известия о смятении, и рассеянии, и приближении неприятельской армии. И вслед за этим пришло сообщение от султана, украшенное подписью и тогра и проникнутое глупостью и бессилием, содержание и суть которого сводились к тому, что наемное войско, солдаты и чиновники должны укрыться в крепости Марна, а дехканам и всем тем. кто не мог сняться с места, следовало оставаться там, где они были, и когда бы ни появилась татарская армия, выйти к ним и встретить их с почестями и сберечь свои жизни и имущество, приняв шихне и повинуясь их приказаниям.
   И если ослабели члены царя, который есть сердце, как могла сохраниться сила в других частях тела? И робость возобладала над происходящим, и страх над людьми, и смущение и неуверенность овладели ими.
   Баха аль-Мульк вместе с великим числом вельмож и военачальников закончили все приготовления; но когда он достиг крепости, то счел неразумным оставаться в ней и с несколькими людьми отправился в замок Так-и-Язир. Остальные опять удалились в разные места по своему усмотрению, а те власть над которыми захватил Рок, вернулись в Мерв.
   Своим заместителем Баха аль-Мульк оставил одного из людей, который был накибом. Этот человек склонялся к сдаче и его решение поддерживал шейхулъ-ислам Шамс ад-Дин Хари си, но кади и начальник сейидов сошли с тропы благоразумия и не вняли убеждениям. Когда подтвердилось сообщение о том, что армия Джеме и Субутая подошла к Маручуку они отправили к ним послов со знаками покорности и дружелюбия.
   В это время один туркмен который был наставником и путеводителем султана и чье имя было Бука, внезапно появился из того места, где он скрывался, и с группой примкнувших к нему туркмен внезапно ворвался в город где их соратниками стали те, кто противился сдачи и повиновению татарской армии. Накиб откинул с лица покрывало правления, и все туркмены, жившие в той области, присоединились к Буке. В это время прибыли несколько жителей Дженда, которые избежали плена и повернули к Мерву, привлеченные обилием его богатства, и искали в нем защиты, и там у него набралось много сторонников.
   В то время как султан нашел покой на островах Абаскуна, Муджир аль-Мульк, то верхом, то на осле, то пешком, добрался до замка Сулук. Здесь эмир Шамс ад-Дин Али встретил его с уважением и почестями, и оттуда он пришёл к Мерву, где остановился в саду Махабад у Самарджанских ворот. Некоторые вельможи Мерва, бывшие его вассалами, приходили к нему по одному, но Бука не пустил его в город, опасаясь народного волнения. Однако когда вокруг него собралось несколько человек, они внезапно ворвались в город. Наемники из Мерва сразу же перешли к нему на службу, и Бука пришёл один и был прощён. Туркмены и жители Дженда также покорились ему, хоть их было более 70.000. После этого он решил, что по чину он теперь выше везира, и его не покидала мысль о том, чтобы стать султаном, ибо его мать была фавориткой в гареме султана, который тот подарил его отцу, и к тому времени, когда это произошло, уже носила в себе дитя. Одним словом, когда слухи о его успехе разнеслись по Хорасану, низшие сословия [отовсюду] направились к нему, и в глубине его сердца укоренилось заблуждение, что без его соизволения не вращались бы небеса и ветер не дул бы в воздушных равнинах.
   В то время жители Сарахса приняли татарского шихне и подчинились; и шейх-улъ-ислам, который все еще склонялся на сторону татар, написал кади, который был его родственником, о том, что рассказывали о Сарахсе. Муджир аль-Мульку сообщили о таком положении дел. но он ничего не сказал, пока однажды, во время проповеди в кафедральной мечети с губ шейх-уль-ислама не сорвались такие слова. "Да будут перерезаны жилы у врагов монголов". Собравшиеся в мечети были весьма встревожены этими словами; а он сам замолчал, смущенный и сконфуженный, а потом сказал: «Эти слова сорвались с моих губ помимо моей воли, и мои мысли и намерения были противоположны тому, что я сказал". Но когда наступает момент, молитва звучит в соответствии с велением времени. И сказал Господь Всемогущий: "Решено дело, о котором вы спрашиваете».
   Эти слова также достигли слуха Муджир аль-Мулька и укрепили его подозрения, но тот был связан с ним, и носит звание шеих-уль-ислама, и был образованным человеком: и поэтому Муджир аль-Мульк не хотел трогать его, пока не получит таких свидетельств, которые увидит весь мир и которые никто не сможет отрицаь или опровергнуть. Наконец, ему было доставлено письмо к кади, написанное его собственной рукой и отправленное с гонцом, который был перехвачен на полпути, и когда Муджир аль-Мульк прочитал это письмо, он велел привести его и допросить его. Он отрицал все слухи и намеки об отправленном им послании. Муджир аль-Мульк тогда вручил ему письмо, которое было как письмо Мугаламмиса, сказав: "Прочти то, что ты написал".
   И когда взгляд шейх-уль-ислама упал на него, он испугался и смутился Муджир аль-Мульк приказал увести его, и офицеры схватили его и предали его огню бедствия; они разрезали его на куски своими ножами, взяли его за ногу и вниз лицом отволокли на рыночную площадь. Истинно, последствия лицемерия и вероломства плачевны, а результаты предательства и измены разрушительны.
   И так как Сарахс покорился монголам, Муджир аль-Мульк постоянно посылал в город войска и досаждал его жителям.
   Тем временем Баха аль-Мульк бежал из крепости. Так Язир и укрылся в Мазендеране. Здесь он попытался договориться с монголами и наемниками и рассказал им о положении в Мерве, предложил пойти туда и покорить город и каждый год поставлять в казну льняное платье. Его слова встретили их полное одобрение, и они послали его в Мерв вместе с семью монголами.
   Ничего не зная о том, какой оборот приняли дела в Мерве и не ведая о коварстве Судьбы, он, исполненный жадности и алчности, прибыл в Шахристану, где он получил известие о захвате города Муджир аль-Мульком. Он послал вперед офицера чтобы объявить [о своем прибытии] и написал письмо Муджир аль-Мульку, содержание которого было следующим.
   «Если раньше между нами и были разногласия и опасения из-за того, кто займет должность, все это теперь позади и нет никакой защиты от мощи монгольской армии, кроме как в служении им и признании их власти. 7.000 монголов вместе с 10.000 наемников приближаются к Мерву, и я - их союзник; и они в один миг сравняли с землей Нису и Бавард. И теперь, движимый состраданием и желая согласия между нами, я послал вперёд нарочных, чтобы сообщить тебе об этом, чтобы ты не упорствовал во вражде и не ввергал себя в водоворот разрушений и горнило вечных мук».
   Мнения Муджир аль-Мулька, сановников и вельмож разделились, мысли их перепутались. Более ответственные, вместе с Муджир аль-Мульком, желали рассеяться и покинуть город, но они рассуждали так, что полагаться на слово, заинтересованной стоны было далёким от благоразумия и мудрости. Поэтому они увели посланцев Баха аль-Мулька и расспросили их по отдельности о размере армии. Когда они узнали правду, они убили их и отправили 2.500 оставшихся тюрков султана сразиться с их войском. Когда Баха аль-Мульк и монголы узнали об их намерениях, они отступили в направлении Сарахса, и офицеры Баха аль-Мулька рассеялись. Монголы связали Баха аль-Мулька и довезли его с собой до Туса, где предали его смерти.
   Армия Муджир аль-Мулька дошла до Сарахса, и так как кади Шамс ад-Дин во время приезда Джеме-нойона вышел ему навстречу с тузгу и сдал Сарахс монголам, став меликом и правителем города и приняв деревянную пайзу от Чингис-хана, они схватили его и доставили к сыну Пахлавана Абу-Бакр Дивана, Дивана, который убил его, отомстив за своего отца.
   Так как слухи о монголах к этому времени несколько утихли Муджир аль-Мульк и вельможи Мерва полностью отдались удовольствиям и развлечениям и неумеренному питию вина. В это время Ихтиар ад-Дин, мелик Амуйи, прибыл с известиями о том, что татарская армия осадила Калайи-Калат и Калами- Нау и что один из их отрядов подошел к Амуйе и теперь преследовал их по пятам. Муджир аль-Мульк радушно принял Ихтиар ад-Дина; он присоединился к другим туркменам и стал жить промеж них.
   Тогда монгольское войско, насчитывающее 800 человек, напало на город, но Шейх-Хан и Огул-Хаджиб при бывшие из Хорезма с почти 2.000 людей, напали на тыл монголов, разгромили их и оставили большую их часть на поле боя. Тем, чьи лошади были менее изможденными, удалось уйти; их преследовали тюрки и туркмены султана, которые, захватив 60 человек, провези их через кварталы города и рыночные площади и потом предали смерти Шейх-Хан и Огул-Хаджиб укрепились в Дастаджирде.
   А что до Ихтиар ад-Дина, то туркмены сделали его своим предводителем; и, заключив между собой договор, они отвернулись от Муджир аль-Мулька и стали устраивать такие мятежи и беспорядки, что лицо земли стало черным как сердца лжецов, и попытались захватить город. Муджир аль-Мульк получил известие о том, что они намеревались предпринять ночное нападение, не приняли ответные меры. Так как они не сумели одержать победу и их положение стало непрочным, они отступили к берегу реки и занялись грабежами; они подходили к городским воротам, разоряли деревни и захватывали все, на чем останавливался взгляд.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.28. О том, что случилось с Нишапуром [1.7, с.112-119].
   Если бы можно было сравнить землю с небесами, тогда страны были как звезды на нем, а Нишапур между этими звездами - подобен прекрасной Венере на небесах. А если сравнить ее с человеческим существом, то Нишапур благодаря своей избранности и превосходным качествам был зеницей ока.
   И что делают люди в Багдаде и Куфе
   Видя, что Нишапур на земле как зеница ока у человека
   Благословен город Нишапур! Ибо, если и есть рай на лице земном, то он здесь; а если это не рай, то рая нет вовсе.
   Из Балха султан Мухаммед отправился в Нишапур и ужас Последнего Дня был отчетливо написан на страницах его бытия, а страх и ужас отчетливо слышался в его речах. И хотя влияние неба на центр земли бывает таково, что если бы его картина на один миг предстала в воображении гор, их члены бы содрогнулись, и их суставы ослабели бы во всей вселенной.
   Выпали мне такие несчастья, что, случись они днем,
   День превратился бы в ночь! –
   Однако к этому добавились скрытые и воображаемые страхи из-за сбывающихся снов и исполняющихся предзнаменований, так что слабость и отчаяние овладели всем его существом а его ум и фантазия не способны были что-либо приду мать, изобрести и исполнить.
   Однажды ночью во сне султану явились люди, изучающие сияние, с расцарапанными лицами, спутанными и растрепанными волосами, одетые в черное, словно траурное платье, они рвали на себе волосы и причитали. Он спросил, кто они, и они ответили: «Мы - ислам». И подобные вещи постоянно открывались ему.
   В то время, собираясь посетить Святыню Туса, он увидел двух котов - одного белого, другого черного, - дерущихся на пороге. Он решил увидеть указание на свою собственную судьбу и судьбу своего врага в схватке этих двух котов. Он остановится, чтобы посмотреть, и когда кот его врага победил, а его собственный кот оказался побежденным, он подавит вздох и удалился.
   Когда ночь раскинула свою палатку, не разбудил ли тебя ворон каркающий на египетской раките? Немудрено, что слезы, струящиеся из твоих глаз, не высыхают. Ибо в карканье ворона слышалась разлука, а в египетской раките крылась даль, которая не позволяет людям быть вместе…
   Мой отец рассказывал: «Во время своего бегства, направляясь в Балх, султан как-то остановился отдохнуть на вершине холма. Некоторое время он смотрел на свою бороду, дивясь превратностями судьбы. Потом, повернувшись к твоему деду Шамс ад-Дину Сахиб ад-Дивану, он подавил вздох и сказал: «Если старость и вражда соединяются и наступают, а юность, богатство н здоровье разбегаются и исчезают, как исцелить эту боль, которая как осадок в чаше Судьбы? И кто развяжет узел, завязанный вращающимися небесами?»
   Если быть кратким, то, прибыв таким образом к Нишапуру, ночью 12 числа месяца сафара 617 г.х. [ 18.IV.1220] он вступил в город, где от избытка овладевшего им страха постоянно пугал жителей татарской армией и оплакивал крепость, построенную им в дни процветания, думая что одна лишь кичливость поможет ему в смутное время. Он призывал людей рассеяться и уйти, говоря: «Поскольку многочисленность собравшихся не может остановить или отвратить продвижение монгольской армии; поскольку в действительности те люди, достигнув этого места, которое есть самое знаменитое из стран и обитель садров королевства, не пощадят ни одно живое существо, но придадут всех мечу истребления, а ваши жены и дети познают унижение плена; сражаться бессмысленно, в то время как если вы сейчас рассеетесь, большинство людей, по крайней мере, некоторые из вас, могут уцелеть».
   Но поскольку для людей, любящих свою землю, покинуть свои дома равносильно отделению души от тела, и в Славном Коране изгнание сравнивается с жестоким наказанием в месте, где тот, Кто есть самый правдивый из ораторов, говорит: "Если бы Ляпах не предписал им выселения, то он наказал бы их в ближайшем мире»; и поскольку Судьба ухватила их за полы и даже вытянула к ним шею, - и он ближе к нам, чем яремная вена»», - они не соглашались рассеяться. И когда султан понял и осознал, что его совет не нашел отклика в их сердцах, он, несмотря на то что сила оружия была бесполезна, как и крепость городских стен, приказал тем не менее, чтобы они непременно починили укрепления и отстроили стены. Люди согласно принялись за работу. И в продолжение этих нескольких дней сообщения о монголах прекратились, и султан подумал, что они не будут спешить переправляться через реку. Он успокоился и отправил Джелаль ад-Дина в Балх, но когда последний проехал один перегон, пришли известия, что Джеме и Субутай перешли через реку и были уже близко. Джелал ад-Дин повернул назад, и султан, чтобы не пугать людей, вскочил на коня, притворившись, что едет на охоту, и обратил свое лицо к дороге, оставив позади большую часть своей свиты.
   Ушел князь Мухаммед, и изменила ей благословенная удача;
   Ибо у Фортуны припасено множество превратностей, из-за которых дни над человечеством пролетают как тени.
   Заниматься делами Нишапура он оставил Фахр аль-Мулька Низам ад-Дина Абуль-Мали Хатыб Джами и Зия аль-Мульк Ариза Зузани вместе с Муджир аль-Мульком Кафи Умаром Рукхни.
   Когда султан отбыл, из Хорезма выехал Шараф ад-Дин, эмир Собрания который был придворным и доверенным министром султана, назначенным мелихом Нишапура, чтобы поселиться в городе и принять бразды правления. Когда он находился в двух перегонах от Нишапура, он внезапно скончался. Его смерть держалась в тайне из страха, что его слуги разграбят казну и украдут его личное имущество. Муджир аль-Мульк выехал вперед, как бы приветствовать его, и доставил его слуг в город. Они не захотели остаться и отбыли вслед за султаном Мухаммедом.
   На следующий день, который был II раби 617 г.х. [24.V.1220], передовой отряд Джеме и Субутая под командованием Тайши подошел к городским воротам. Они отправили вперед четырнадцать всадников, которые угнали несколько стад верблюдов, а также узнали о свите Шараф ад-Дина. Несколько всадников бросились в погоню и настигли их в нескольких парасангах от города. Это был отряд, насчитывающий примерно тысячу всадников, - монголы убили всех до одного. Они расспрашивали о султане всякого, кто попадался им на пути, подвергая их пыткам и заставляя приносить клятву. После этого они призвали население города сдаться, и Муджир аль-Мульк отвели так "Я управляю этим городом от имени султана и я старый человек и священнослужитель. Вы преследуете султана, победите вы его, царство будет вашим, также и я стану вашим слугой". Они снабдили монголов продовольствием, и те удалились.
   Каждый день прибывали новые отряды, получали продовольствие и продолжали свой путь. Наконец, в первый день раби II [6.VI] прибыл сам Джеме-нойон. Он призвал к себе шейх-уль-ислама, кади и везира; и они послали под своим именем трёх человек з числа горожан среднего достатка, чтобы договориться о поставке пропитания и оказании других небольших услуг. Джеме вручил им письмо, написанное по уйгурски, и приказал им предоставлять предоставлять продовольствие всякому, кто придет, и разрушить их стены. Затем он удалился, и везде, где люди не оказывали сопротивления, монголы оставляли им на хранение свое имущество и ставили шихне.
   Когда в течении какого-то времени монгольские войска появлялись все реже и с людских языков не сходили ложные рассказы о том, что султан одержал победу в Ираке, демон искупления отложил яйцо в человеческих головах.
   Несколько рез шихне, которого монголы оставили в Тусе, отправлял послания в Шадиях , в которых призывал их смириться и не верить досужим словам. И получал из Нишапура непочтительные ответы.
   Тем временем наемники из Туса, предводительствуемые своим вождем, неким Сирадж ад-Дином, человеком, от которого здравый смысл находился в тысяче парасангов, убил шихне и послали его голову в Нишапур, не сознавая, что од ной этой головой они погубили головы великого множества и пробудили ото сна великое зло. Согласно поговорке «от зла собака скулит», сейид Абу-Тараб, который был поставлен над ремесленниками Туса, отправился в Устуву без ведома горожан и наемников Туса и рассказал Куш-Тёмуру (который был оставлен с 300 всадников присматривать за животными) об убийстве шихне и последовавших беспорядках. Куш-Темур отправил человека рассказать о случившемся нойонам и сам отправился из Устувы в Тус со своими тремястами конными воинами. Он застал Сирадж ад-Дина, который с 3.000 людей расположился во дворце в Тусе, врасплох, убил большую их часть и до прихода основного войска занимался тем, что разрушал крепость.
   Когда Тогачар-куреген (который был зятем Чингис-хана) прибыл с великими эмирами и 10.000 человек передового отряда Толи в середине месяца рамадана [XI] и подъехал к воротам Нишапура, жители города вели себя с отчаянной храбростью, и так как их число было велико, а число монголов было меньшим, они предпринимали частые вылазки и вступали в бой. И, устав от жизни, они сражались со львами и, не опасаясь крокодилов, садились в лодки, для того лишь, чтобы быть разорванными на куски. До наступления третьего дня они отчаянно сражались в башне Кара-Куш и пустили стрелы из луков и самострелов со стен и земляных валов. Вследствие несчастного случая, которому суждено было стать погибелью для всех этих людей, одна из стрел насмерть сразила Тогачара, и жители города убили его, не зная, кто он такой. В течение дня монгольская армия отступила и два сбежавших пленника пришли в город с известием о его смерти. И тогда люди подумали, что свершили великое дело, на ведая, что «узнают он весть о том после некоего времени».
   Когда армия отступила, Борке-нойон, который был помощником Тогачара, разделил её на две части. Сам он направился к Сабзанару, который он занял после трехдневного боя, приказал перебить всех жителей, так что те, кто зарывая трупы, насчитали их 70.000. Вторая половина выступила к Тусуна помощь Куш-Темуру и захватила ту часть крепости, которую не могло взять войско Куш-Темура. И хотя население Нуксана и Кара отчаянно сопротивлялось и являло бесчисленные чудеса доблести, в конце концов монголы взяли Кар и убили всех его жителей. А что до Нукана и Сабзавара, то они были захвачены 28 [месяца рамадана: 26.XI.1220], а жители их истреблены.
   Тем временем жители Нишапура открыто взбунтовались и когда бы ни подходили монгольские отряды, они высылали к ним храбрецов, чтобы захватить их.
   Той зимой цены в Нишапуре были очень высоки и жителям было запрещено покидать город, поэтому большинство их терпели великие лишения.
   
   ЮАНЬ ШИ. цз.121. Субудэй [1.1, с.499].
   [В год] жэнь-у, император пошел карательным походом на ******го, их владетель Мелик вручил государство [наместнику] и ушел. [Чингисхан] приказал Субэтаю и Чжэбэ преследовать его. Те достигли реки Xyйли, Чжэбэ сразился, но безрезультатно. Субэтай поставил войско к востоку от реки, предписал всем своим людям зажечь по три факела, чтобы увеличить силу войска. Пресловутый владетель ночью сбежал. Опять был издан приказ командовать войсками тумена [Субэтаю], [который] из города Биркан на реке Бухань отправился преследовать его, [вана], и прошел те места, в которых были сплошь безводные земли. Когда же переправлялись через реки, то вперед посылалась тысяча быстрой конницы для осмотра, чем поддерживался форсированный марш днем и ночью главного войска. К моменту его прибытия, Мелик убежал в Mope и не прошло месяца, как он заболел и умер. Были захвачены все брошенные им драгоценности и сокровища, и преподнесены [Чингисхану]. Император сказал так: «Субэтай — опора и поддержка в кровавых битвах, [он] отдает все силы служению нашей фамилии, мы весьма одобряем его!» и одарил большой жемчужиной и серебряным кувшином.
   
   ССМ. XI. Завоевание Туркестана [1.3, § 262].
   § 262. А Субеетай-Баатура он отправил в поход на север, повелевая дойти до одиннадцати стран и народов как-то: Канлин, Кибчаут, Бачжигит, Оросут, Мачжарат, Асут, Сасут, Серкесут, Кешимир, Болар, Рарал (Лалат), перейти через многоводные реки Идил и Аях, а также дойти до самого города Кивамен-кермен. С таким повелением он отправил в поход Субеетай-Баатура.
   
   ДЖУВЕЙНИ. ч.1, гл.25. Об экспедиции Джеме и Субутая для поимки султана Мухаммада [1.7, с.96-98].
   Когда Чингис-хан прибыл к Самарканду и окружил город, его разведка донесла, что султан переправился через реку возле Тирмиза и распустил большую часть своего войска и офицеров своей гвардии по деревням, что при нём осталось лишь несколько человек и что он переправлялся через реку, объятый ужасом и смущением.
   И он воскликнул: «Нужно покончить с ним и навсегда избавиться от него, пока не собрались люди вокруг него и не прибыли к нему вельможи со всех сторон».
   Посему он выбрал из своих военачальников Джеме и Субутая и отправил их в погоню за султаном; и из войска, что находилось с ним, он отобрал 30.000 человек - поровну от каждого тумена, и каждый его воин был против тысячи воинов султана, как волк против стада овец, или как раскаленный уголь против сухого тростника.
   Они перешли вброд реку у Пенджаба и преследовали его и гнались за ним, как поток, спускающийся с горы в долину спешили, подобно дыму.
   Вначале они прибыли в Балх. Знатные горожане отправили ему навстречу депутацию с тузгу и угощением. И монголы, поэтому не причинили им вреда и назначили к ним шихне. Затем, взяв у них проводника, они выслали вперед Тайзи.
   Подойдя к городу Зава, они потребовали дать им продовольствие, но жители города закрыли ворота, и не придали значения их словам, и не дали им ничего. Монголы спешили и потому, не останавливаясь, поскакали дальше. И когда жители Завы увидели удаляющиеся знамена и узрели спины монголов, они в своей неразумности принялись бить в барабаны и тарабы и начали выкрикивать оскорбительные и бранные слова. Монголы, увидав их оскорбительные выходки и услыхав их речи, повернули назад и в ярости набросились на все три крепости, подставив к их стенам лестницы. На третий день, к тому времени, когда кубок горизонта до краёв наполнился кровью утренней зари, они взобрались на стены и не оставили в живых никого из тех, кто попался им на пути; а так как они не могли остаться, то сожгли и сломали всё, что не могли унести с собой.
   И это было первой пешкой которую Судба поставила на шахматную доску Притеснения и первым фокусом Небес, передвигающих наперстки. Словно эта битва и эти убийства были ключом, открывающим дверь несчастий, уготованных Судьбой, и бедствий, припасенных жестоким Роком. И от раздававшихся там криков содрогнулась земля в Хорасане и при известии о том, что произошло, ужас охватил людей никогда не слыхавших ничего подобного
   В начале месяца раби 617 года [V.1220] Джеме и Субутай прибыли к Нишапуру и отправили посыльного к Муджур аль-Мульк Кафи Рухни, Фарид ад-Дину и Зия аль-Мульк Зузани, которые были министрами и садрами Хорасана, призывал их покориться и сдаться и требуя от них провизии  и пропитания. Они направили к Джеме от всего множества людей троих, которые привезли угощение и подарки и заверения в покорности. Джеме предостерег их, сказав, чтобы они допускали сопротивления и проявления враждебности и чтобы когда бы ни прибывал к ним монгол или монгольский гонец, они всегда оказывали бы ему достойный прием и не полагались бы на прочность своих стен и многочисленность своих людей; и они не тронули их домов и их имущества. И в знак этого они вручили посыльным алую тамгу, написанную по-уйгурски и копию ярлыка Чингисхана, суть которого была такова: «Да будет известно эмирам и вельможам то, что... все лицо земли от восхода солнца и до его заката я отдал тебе. А потому каждый, кто явит свою покорность, будет помилован, как и его жены, и дети, и его добро; а тот, кто не покорится, погибнет вместе со всеми своими женами, и детьми, и родственниками!»
   Монголы подписали эти документы и успокоили жителей города обещаниями. После этого они покинули Нишапур и Джеме направился в Джувейн, а Субутан - в Тус через Джам. И повсюду людей, которые выходили к ним, чтобы заявить о своей покорности, они оставляли в живых, а тех, кто оказывал им сопротивление, истребляли всех до одного.
   Восточные селения Туса, как то Нукан и вся та четверть покорились и потому тотчас же были спасены; и оттуда они отправили гонца в сам город, а поскольку ответ его жителей пришёлся им не по вкусу, они вдоволь натешились убийствами в годе и в его окрестностях.
   Когда Субутай подошёл к Радкапу, он был настолько очарован зеленью лугов и обилием молодых побегов, что не причинил его жителям вреда и лишь оставил им шихне. Когда ж он приблизился к Хабушану, монголы под предлогом недостатка почтительности его жителей устроили там великую резню. Оттуда он пошел к Исфараину; и в Исфараине и Адкане монголы также убили великое множество людей.
   Миновав Джувейн, Джеме повернул своего коня на Мазендеран, а Субутай поспешил к Кумышу.
   Джеме убил множество народа в Мазендеране, и особенно в Амуле, где приказал провести всеобщее избиение. Он также оставил там войско, чтобы взять крепость, в которой укрылся гарем султана; и осада продолжалась до тех пор, пока они не были схвачены.
   Тем временем Субутай прибыл к Дамгану. Вельможи этого города укрылись в Гирдкуше, но в городе осталась банда головорезов, отказавшихся сдаться; и выйдя ночью из города, они сражались у его ворот, и с обеих сторон было убито по нескольку человек
   От Дамгана монголы проследовали к Самнану и убили там множество людей, как и в Хуваре, что в Рее. А когда они пришли в Рей, кади [вместе с несколькими другими людьми] вышел им навстречу и объявил о своей покорности. После чего, узнав, что султан проследовал по направлению к Хамадану, Джеме поспешил от Рея следом за ним, а Субутай отправился к Казвину, который находился в тех краях.
   Когда Джеме подошел к Хамадану, Ала ад-Даула из Хамадана объявил о своей покорности, послал в дар лошадей, и ткани, и угощение, и людей, и напитки, и принял у себя шихне. Султан бежал дальше, а Джеме повернул назад и опять пришел в Хамадан. И когда до него дошло известие, что в Суджасе собралась значительная часть войска султана, возглавляемая Бек-тегином Силахдаром и Куч-Бугаханом, он отправился туда и разбил его.
   После этого монголы разграбили большую часть Ирака и вырезали его население и оттуда отправились в Ардебиль, который они взяли осадой, убив его жителей и захватав их имущество.
   Когда пришла зима, они удалились в Муган и там перезимовали; а в тот год дороги были занесены большим количеством снега.
   
   РАД. Об отправлении Чингис-ханом Чжэбэ-нойона и Субэдай-нойона в погоню за султаном Мухаммедом Хорезмшахом и о завоевании государств Иранской земли [1.2, т.1, к.2, с.208-214].
   Чингис-хан взял Самарканд в год змеи, начало 617 г.х. и месяцы которого соответствовали месяцам 618 г.х. [1221–1222], в летнее время года, который был третьим годом его похода. Непрерывно приходили известия о положении султана Мухаммеда, его войска, силы и слабости: дозорные Чингисханова войска все время захватывали его эмиров и приверженцев с тех пор, как они добровольно подчинились, и те показывали, что султан напуган, растерян и колеблется и [что] у него нет никакого покоя, сын же его, султан Джелал-ад-дин, сказал-де ему: «Нам нужно собрать войска из всех тех мест, по которым мы их разбросали, встать против врага и победить [его]!». [Но] так как счастье отвернулось от султана, он не слушает [сына].
   Когда во время осады Самарканда Чингис-хан, наравне со сведениями о положении [Хорезмшаха], услышал, что султан находится в летней резиденции, он выслал в передовой отряд Чжэбэ-нойона из племени йисут с одним туманом войска в качестве дозора, а Субэдай-бахадура из племени урянкат отправил следом за ним с другим туманом в качестве арьергарда [кичилэ]. [Затем] он послал за ними Тукучар-бахадура из эмиров племени кунгират еще с одним туманом и приказал: «Отправляйтесь в погоню за султаном Хорезм-шахом, и где бы вы его не настигли, если он выступит против вас с войском и у вас не будет силы для сопротивления, не медлите и известите [меня], а если он будет слаб, противостойте [ему]! Так как непрерывно доходят известия об его слабости, страхе и ужасе, то наверно он не будет иметь силы состязаться [с вами]. Заклинаю вас мощью великого господа, не возвращайтесь назад, пока вы его не захватите. Если он изнеможет от вас и с несколькими людьми укроется на крутой горе или в тесной пещере, либо скроется от людских очей подобно пери, вы должны врезаться в его области подобно сильному ветру и всем, кто явится к вам с покорностью, окажите [таким] поощрение, дайте [охранную] грамоту и [поставьте им] правителя [шихнэ], а каждого, кто будет дышать неповиновением и противодействием, уничтожьте! Согласно сему [моему] наказу, покончив эти дела в трехлетний промежуток времени, вы возвратитесь через Дешт-и Кипчак и присоединитесь к нам в нашем древнем юрте, в Монголии, так как по аналогии [с происшедшим] мы, повидимому, за этот срок совершенно покончим с делом [покорения] земли Иранской и прибудем домой победителями и победоносными. Я вскоре вслед за вами пошлю Тулуй-хана на завоевание городов Хорасана: Мерва, Херата, Нишапура, Серахса и их областей. Джучи, Чагатая и Угедея со славными войсками я отправлю на завоевание Хорезма, который является важнейшим из городов и столицей султана Хорезмшаха. Клянусь силою великого господа, нам удадутся эти несколько дел, и мы прибудем домой как раз за это количество времени!».
   И он их отправил. Затем он назначил на завоевание Хорезма упомянутых сыновей и отправил [их] с многочисленным войском. Сам лично с Тулуй-ханом от усталости похода некоторое время отдохнул в пределах Самарканда. Чжэбэ, Субэдай и Тукучар с 30 тысячами отважных воинов переправились вброд через Пянджаб и пошли по следам султана, расспрашивая о нем и разыскивая его следы. Султан перед этим был на берегу реки Термеза [Аму-дарьи]. Когда он услышал о падении Бухары, а следом [за сим получил] известие о завоевании Самарканда, он произнес четыре раза такбир [«Аллах велик!»] над своим владением и пустился в путь. Группа тюрков из родственников его матери, называемых уранийцы, были его спутниками, они захотели его убить. Один из них уведомил [о том] султана. Ночью он покинул шатер, переменив место сна. На рассвете увидели войлок шатра, превращенный в решето ударами стрел. По этой причине опасения и тайный страх султана возросли, и второпях он поспешил в Нишапур. Повсюду, куда он ни приезжал, после запугивания и угроз, наказывал людям укреплять цитадели и крепости. [Страх народа] по этой причине увеличился в тысячу раз. Когда он достиг Нишапура, то, для устранения печали о своей судьбе, занялся вином и весельем.
   Чжэбэ и Субэдай сначала дошли до Балха. Знатные люди города выслали для почетной встречи группу лиц с провиантом и угощением. [Монголы] оставили у них правителя [шихнэ] и прошли [дальше]; взяв оттуда [из Балха] проводника, они отправили в авангарде Тайши-бахадура. Когда они пришли в Завэ Хафа, то потребовали фураж. [Им] не дали и заперли ворота. Из-за спешки они не остановились [здесь] и поскакали [дальше]. Жители Завэ забили в барабаны и распустили языки для брани. Когда [монголы] стали свидетелями [этого] неуважения, они вернулись назад, приставили лестницы к [стенам] крепости и на третий день поднялись на крепостную стену, взяли [город] и перебили всех, кого нашли. Так как [у них] не было досуга [сделать] привал, то они пожгли и переломали все, что было [у них] тяжелого, и ушли. Когда известие об их приближении дошло в Нишапур, султан под видом охоты отправился в сторону Исфарайна, [а в действительности] направился в Ирак. Неожиданно ему сообщили, что подошло чужое войско, тогда он отменил свое решение итти в Ирак и повернул к крепости Казвин. В тот же день он отправил гаремы, детей и мать в крепость Карун к Тадж-ад-дину Тугану и устроил с эмирами Ирака совещание относительно принятия мер против противника. Они сочли лучшим выходом укрыться на Ширан-кухе. Султан отправился на осмотр горы и сказал: «Это место не может быть нашим убежищем».
   Он отправил посла призвать [на помощь] мелика Хаза-расфа Лурского, который принадлежал к великим древним владетелям и был человек умный и рассудительный. Когда мелик Нусрат-ад-дин Хазарасф Лурский прибыл, он прямо, как был в дорожной пыли, отправился в царскую ставку и облобызал землю в семи местах. Султан посоветовался с ним относительно создавшегося положения. Мелик сказал: «Наилучший выход состоит в том, чтобы мы немедленно уехали [отсюда]. Между Луром и Фарсом есть гора, совершенно недоступная и которую называют Танг-Теку. Область та богатая; мы ее сделаем своим убежищем и соберем из Лура, Шула, Фарса и Шебангарэ 100.000 пехотинцев, когда монгол подойдет, мы храбро выйдем против них и будем мужественно сражаться!».
   Султан подумал, что мелика Нусрат-ад-дина побуждают к сему враждебные отношения с атабеком Фарса, Садом. Он счел его совет неосновательным и сказал: «Наше мнение таково: мы остановимся в этих же пределах и пошлем в окрестности гонцов, чтобы собрались войска».
   Пока он так раздумывал, Чжэбэ и Субэдай дошли до Нишапура. Они послали послов к тамошним великим людям Муджир-ал-мулку Кафи-и Рухи, Фарид-ад-дину и Зиа-ал-мулку Зоузани, которые были везирами и садрами Хорасана, призывая их к подчинению и повиновению приказу Чингис-хана, и просили [также] фуража [улуфэ] и дорожного довольствия [алафэ]. Те выслали с нойонами трех человек с угощением [нузл] и подношениями и выразили согласие на подчинение лишь концом языка.
   Чжэбэ их предостерег, чтобы они воздержались от сопротивления огню и воде: «Когда бы ни прибыло монгольское войско, вы тотчас устройте [ему] торжественную встречу и не полагайтесь на прочность стен и [свою] многочисленность и вооружение, дабы сохранить и уберечь свои дома и домашних [хан-у-ман]». [Монголы] дали [им| грамоту [нишан] уйгурского письма за алою тамгою и копию с Чингисханова ярлыка, смысл содержания которого был таков: «да ведают эмиры, вельможи и подданные, что всю поверхность земли от [места] восхода солнца до [места] захода господь всемогущий отдал нам. Каждый, кто подчинится [нам], – пощадит себя, своих жен, детей и близких, а каждый, кто не подчинится и выступит с противодействием и сопротивлением, погибнет с женами, детьми, родичами и близкими ему!».
   Они дали грамоту такого содержания и отправились, – Чжэбэ по дороге на Джувейн, а Субэдай по большой дороге на Джам и Туе. Повсюду, где выходили навстречу с подчинением, они щадили, а всех, кто сопротивлялся, они уничтожали. Восточные селения Туса – Нукан и вся та сторона – подчинились и получили помилование. Жители города Туса упорствовали. По этой причине в этой области они учинили чрезмерное избиение [населения] и грабеж. Оттуда [монголы] пошли на обильные пернатою дичью луга и поросли [маргзар] Радгана. Эта степь понравилась Субэдаю, и он не причинил вреда тамошним жителям. Он оставил там правителя [шихнэ], а сам прибыл в Хабушан и вследствие отсутствия благорасположения местного населения учинил там большое избиение.
   Таким образом всюду, куда [монголы] приходили, они, не делая привала, насильно забирали провиант и одежду и отправлялись [дальше].
   Сообразно [полученному] совету, они передвигались ночью и днем и шли по следам сведений о султане. Посреди цветущих областей, которые попадались на их пути, они угоняли отличных коней и добрый скот, который находили.
   В Хорасане было много неприступных мест и укрепленных городов, однако они пренебрегали их осадой, ибо впереди им предстояло большое дело. Субэдай оттуда прибыл в Исфарайн, а Чжэбэ дорогою на Джувейн пошел в Мазандеран и перебил много народа, в особенности в столичном городе Амуле и городе Астрабаде. Когда Субэдай дошел до Дамгана, население [ахл] города укрылось в окружающих горах, а простой люд [а’вам] и чернь [рунуд] остались в городе и не выразили [монголам] покорности. Монголы перебили их сборище. [Затем] он [Субэдай] пришел в Семнан и перебил [там] много людей, точно так же и в окрестностях Рея. Между тем султан совещался с атабеком Нусрат-ад-дином Хазарасфом Лурским. Передовой отряд [йазак] султана прибыл из Рея с извещением о приближении монгольского войска. Султан после разрушения Басры, когда было уже слишком поздно, понял, что (Стихи)
   Из страха перед столкновением с монгольским войском Хазарасф взял путь на Лур, а все прочие мелики и знатные лица разбежались по [разным] углам. Султан с сыновьями направился к крепости Карун. В пути он наткнулся на монгольское войско. Так как оно подходило отряд за отрядом, то не опознали отряда султана и, [приняв его за обычный хорезмийский], взялись за стрелы и нанесли несколько ран вьючной лошади султана. Султан [быстрой] скачкой вынес душу из пучины гибели на берег безопасности. Когда он достиг Каруна, он остановился там на один день, взял у эмиров несколько лошадей и с проводником направился в Багдад. Сейчас же [следом за ним] прибыло монгольское войско. Предполагая, что султан находится в крепости, [монголы] учинили великое сражение, когда же узнали, что султан ушел, они пошли следом за ним. Султан повернул назад и направил [свои] поводья к крепости Сарджехан, а оттуда устремился на дорогу в Гилян. Салук, из эмиров Гиляна, выехал к нему с торжественной встречей, просил его остановиться [у него] и оказывал ему [все время] радушный прием. Султан выступил [отсюда] спустя семь дней и дошел до области Испидар. Так как у него ничего не осталось, [он был] совершенно несчастен. Оттуда он пришел в окрестности Дануи, [одного] из округов Амоля. Эмиры Мазандерана поспешили к нему. Короче говоря, где бы он ни останавливался [хотя бы] на день, монгольское войско его настигало. Он учинил совещание с великими и знатными лицами Мазандерана, бывшими в [том] месте полномочными и особо доверенными людьми. Те сочли единственным выходом [для султана] укрыться на несколько дней на одном из островов Абескуна. Султан ушел на один из островов и на некоторое время там остановился. Когда распространилась весть о его пребывании на этом острове, он из предосторожности переправился на другой остров. Его передвижение совпало с прибытием монгольского отряда, который Чжэбэ-нойон послал из Рея в погоню за султаном. Так как они не нашли султана, они возвратились назад и занялись осадой тех крепостей, в которых находились его гарем и казна. Захватив [их], они все полностью отослали в Самарканд к Чингис-хану. Когда этот ужасный слух достиг ушей султана и он выяснил, что его гарем обесчещен, сыновья стали пищей меча, а добродетельные женщины [очутились] пленницами во власти чужеземцев, он так расстроился и растерялся, что ясный мир в его глазах померк. (Стихи)
   Он извелся в этой тревоге и волнении и от этого горестного события и ужасного бедствия плакал и рыдал, пока не вручил [своей] милой души [высшей] истине: (Стихи)
   И его похоронили на этом острове. Спустя несколько лет, султан Джелал-ад-дин велел перевезти его останки в крепость Ардахин. Хорезм-шах до того сделал [своим] наследником Озлака, одного из своих детей; [теперь] на острове Абескун он его отрешил, передал [царство] султану Джелал-ад-дину и сделал его [своим] наследником. Султан Джелал-ад-дин после смерти отца услышал, что в пределах Хорасана и Ирака монгольского войска не осталось. Оно спешно уходило, согласно приказанию Чингис-хана, нигде не останавливаясь. [Султан Джелал-ад-дин] очутился в безопасности и прибыл в Мангышлак. Он забрал в качестве улага найденных там коней и отправил вперед в Хорезм доверенных лиц. Его братья Озлак-султан, который был прежде наследником престола, и Ак-султан и сановники и эмиры – Буджи-Пехлеван, дядя по матери Озлак-султана, Кучай-тегин, Огул-хаджиб и Тимур-мелик – с 90.000 канглыйцев находились в Хорезме, куда монгольские войска еще не дошли.
   В момент прибытия Джелал-ад-дина мнения и намерения разделились. Каждая группа склонялась к одному из братьев. Эмиры боялись смелости султана Джелал-ад-дина и втайне сговорились хитростью внезапно его погубить. Один из них уведомил об этом султана, тот нашел удобный момент и дорогой на Несу направился в Шадьях [Нишапура]. В пределах Устува, в лесу Сабкан, он столкнулся с монгольским войском, Озлак-султан и Ак-султан не задержались в Хорезме и поскакали по следам султана. На следующий день они сошлись с тем [монгольским] отрядом, который сражался с Джелал-ад-дином; тот народ [монголы], не зная, что это царевичи, перебил их со всеми людьми, которые были с ними.
   Когда султан прибыл в Шадьях, он три дня занимался приготовлением к пути. Однажды в полночь, сев на коня упования на милость Аллаха, он отправился в Газнин, который [еще] отец назначил ему [в удел]. Между его уходом и прибытием монгольского войска прошел один час. [Монголы] пошли по следам султана. Когда [последний] дошел до места, где расходятся две дороги, он оставил там мелика Илдерека, чтобы тот, если подоспеет вражеское войско, отражал его некоторое время. Илдерек же отправился по той дороге, по которой не пошел султан. Когда монголы пришли туда, они пошли по его следам. Султан по той другой дороге в тот день ушел на сорок [?] фарсангов; в неделю он дошел до Газнина. Когда распространилась молва об его появлении, со всех сторон к нему направились его приверженцы и вокруг него собрался народ. В тот промежуток времени, в котором произошли эти события, Чингис-хан все еще пребывал  в Самарканде, а трех своих старших сыновей он назначил [в поход] на Хорезм. Теперь мы изложим положение [их] дел и снова вернемся к повествованию о Чингис-хане.
   
   АЛЬ-АСИР. О походе татар против хорезмшаха, о его бегстве и смерти [3.1, с.366-368].
   После того, как неверные завладели Самаркандом, Чингис-хан, перешел к новым замыслам и направил в поход 20.000 всадников, сказав им: "Ищите хорезмшаха, где бы он ни был, даже если он уцепился за небеса, пока не отыщите и не захватите его!"
   Эту группу [его войск] мы, в отличие их от других, будем называть западными татарами, поскольку они направились на запад Хорасана и углубились в ту страну. После того, как Чингис-хан приказал им это, они выступили, и направились в место, называемое Пенджаб, что означает "Пять вод". Они прибыли туда и не нашли там лодок [для переправы через Джайхун]. Тогда они изготовили из дерева нечто вроде больших водопойных корыт, обтянули их коровьими шкурами, чтобы в них не проникла вода, положили в них свое оружие и пожитки, завели в воду лошадей, уцепились за их хвосты, привязав к себе эти корыта, так что лошадь тащила человека, а человек тащил корыто, наполненное оружием и прочим, и все они переправились за один раз. Хорезмшах не успел заметить, как они оказались на одном берегу вместе с ним. Мусульмане пришли от них в ужас и страх, и между ними начались раздоры. До этого они были спокойны, поскольку между ними [и неверными] была река Джайхун, и когда неверные переправились к ним, они не смогли ни удержаться там, ни отойти совместно, а рассеялись [в разные стороны], как [племя] Саба. Каждый из них выбрал для себя свое направление. Хорезмшах уехал, не заботясь ни о чем, во главе группы избранных людей и направился в Нишапур. Когда он прибыл в него, к нему присоединились некоторые войска. Но не успел он обосноваться там, как туда прибыли эти татары. Они не останавливались на своем пути ни для грабежей, ни для убийств, а стремительно двигались в поисках хорезмшаха, не давая ему времени собраться с силами против них.
   Когда хорезмшах услышал об их приближении, он отправился в Мазандаран, также принадлежавший ему. Западные татары устремились вслед за ним. Они преследовали его, не завернув в Нишапур. Когда он покидал какую-нибудь стоянку, они занимали ее. Хорезмшах дошел до гавани на Море Табаристана, известной под названием Абаскун, а у него была там крепость [на острове] в море. Как только он и его люди сели на суда, прибыли татары. Увидев, что хорезмшах уже вышел в море, они остановились на берегу. Отчаявшись настичь хорезмшаха, они потом ушли обратно, а они - те, кто [затем] захватил Рей и города, находящиеся за ним, как мы еще скажем об этом.
   Так рассказал мне один законовед. Он был среди [людей], находившихся в Бухаре, и [неверные] пленным увели его в Самарканд. Затем он спасся от них и прибыл к нам. Другие же, из числа купцов, сообщили [мне], что хорезмшах ушел из Мазандарана и достиг Рея. Оттуда он направился в Хамадан, а татары двигались по его следам. Хамадан он [тайно] покинул с небольшим числом людей, дабы скрыться и утаить сведения о себе. Он снова вернулся в Мазандаран и приплыл по морю в ту крепость. Это достовернее, так как законовед был в то время в плену, а купцы, как они сказали, были в Хамадане. Туда [при них] прибыл хорезмшах, а затем - тот, кто известил его о приходе татар. [Узнав об этом], хорезмшах покинул Хамадан, и эти купцы тоже покинули его, а через несколько дней после них там появились татары. Так что купцы сообщали о том, чему были очевидцами. После прибытия в ту упомянутую крепость, хорезмшах скончался в ней.
   
   НАСАВИ. гл.20. Об отъезде султана из Келифа после завоевания Чингис-ханом Бухары [3.2, с.82-84].
   Когда султан узнал о захвате Чингис-ханом Отрара и уничтожении Инал-хана и бывших с ним войск, он остановился у границ Келифа и Андхуда, выжидая подхода сборищ, выступивших с разных сторон, и не предпринимая ничего в ожидании непредвиденных событий, доставлявших ему тяготы ночей.
   После захвата Отрара Чингис-хан направился к Бухаре - самому близкому городу к средоточиям султанских знамен - и осадил ее. Этим он стремился вбить клин между султаном и его войсками, разделенными так, что их нельзя уже было собрать, даже если бы султан понял [ошибочность] своих действий. И вот Чингис-хан остановился у стен Бухары, окружил ее, умножив свои силы за счет согнанных сюда пехотинцев и всадников из Отрара. Сражение за Бухару продолжалось днем и ночью, пока он не завладел ею благодаря своей мощи и силе.
   Когда амир-ахур Кушлу и находившиеся с ним сподвижники султана увидели, что Бухара вскоре будет взята, они, обсудив дело между собой, решили заменить позор поражения остатком решимости. Они сошлись на том, что выступят все, как один, и начнут атаку, чтобы избавиться от петли и спастись от тяжести гнета. Так они и поступили и вышли, и если бы Он (Аллах) пожелал, то имели бы успех.
   Когда татары увидели, что дело плохо, положение серьезно, что лезвие заострено, а зло велико, они обратились вспять перед их авангардом и открыли им путь для бегства. Если бы мусульмане сопроводили одну атаку другой, отбрасывая их словно пинком в спину и ввязываясь в сражение, то обратили бы в бегство татар. Но так как судьба отвернулась от них, они довольствовались лишь своим спасением. Когда татары увидели, что их цель — [только] избавление, они бросились следом за ними, стали перекрывать пути их бегства и преследовали их до берегов Джейхуна. Из них спасся лишь Инандж-хан с небольшим отрядом. Гибель постигла большую часть этого войска. А из вещей, оружия, рабов и снаряжения татары захватили столько, что сами стали богаты, а их вьюки тяжелы.
   Когда до султана дошло сообщение об этом горестном событии, оно вызвало у него тревогу и опечалило его, его сердце совсем ослабело и руки опустились. Он перешел Джейхун в жалком состоянии, утратив надежду защитить области Мавераннахра. Когда его положение стало бедственным и он потерял самых храбрых воинов, его покинули семь тысяч человек хитаи из [войск] его племянников — сыновей его дядьев по матери — и перебежали к татарам. Правитель Кундуза Ала ад-Дин прибыл на подмогу Чингис-хану, объявив о своей вражде с султаном. Перешел к нему и эмир Мах Руи, один из знатных людей Балха. Люди стали оставлять его и незаметно уходить, и с той поры власть ослабела, наступило похмелье, расторглись узы и подорвались решимость и мощь. Каждая веревка рвется, и каждое дело может прекратиться. Точно так же «Аллах дарует власть, кому пожелает, и отнимает власть, от кого пожелает». А Он — «исполнитель того, что Он желает».
   Когда от знатных лиц, упомянутых выше, до Чингис-хана дошла весть — они сообщили ему, какой страх испытал султан, и уведомили его, как он пал духом, — он снарядил в поход двух предводителей: Чжэбэ-нойана и Сюбете-Бахадура с 30.000 [воинов]. Они перешли реку, направляясь в Хорасан, и рыскали по стране. Угроза была выполнена, и кровопролитие, грабежи и разрушения были таковы, что ремесленники разбегались в страхе, а земледельцы скитались голые. Было извлечено открытое и закрытое, выжато явное и спрятанное, и не было слышно ни блеяния, ни рева: лишь кричали совы и отдавалось эхо.
   [Люди] стали свидетелями таких бедствий, о каких не слыхали в древние века, во времена исчезнувших государств. Слыхано ли, чтобы [какая-то] орда выступила из мест восхода солнца, прошла по земле вплоть до Баб ал-Абваба, а оттуда перебралась в Страну кыпчаков, совершила на ее племена яростный набег и орудовала мечами наудачу? Не успевала она ступить на какую-нибудь землю, как разоряла ее, а захватив какой-нибудь город, разрушала его. Затем, после такого кругового похода, она возвратилась к своему повелителю через Хорезм невредимой и с добычей, погубив при этом пашни страны и приплод скота и поставив ее население под острия мечей. И все это менее чем за два года!
   Поистине, «земля принадлежит Аллаху: Он дает ее в наследие, кому пожелает из Своих рабов, а конец — богобоязненным».
   
   НАСАВИ. гл.21. Какие бедствия и тревоги испытал султан до его смерти на острове моря Кулзум [3.2, с.84-88].
   Когда султан перешел Джейхун, к нему на службу прибыл Имад ад-Дин Мухаммад ибн аш-Шадид ас-Сави, вазир его сына Рукн ад-Дина, владетеля Ирака. Его сын Рукн ад-Дин направил его (вазира) к султанскому двору будто бы для решения дел. Но втайне он хотел обрести покой, освободившись от вазира: еще до этого он жаловался султану на его высокомерие и произвол и на то, что тот в делах следует лишь своей прихоти и своему желанию.
   Прибыв к султанскому двору и узнав о том, что предпринято против него, он стал плести сети хитрости, чтобы спастись из этого трудного положения. А это был человек, к речам которого прислушивались и советам которого следовали. И вот он начал нашептывать султану, что если [он] пройдет в Ирак, позабыв Хорасан и его жителей и пренебрегая местом своего рождения и водами, орошающими его приобретенное и унаследованное [владения], то к нему стекутся такие богатства и он [соберет] столько людей, что сумеет заделать брешь и залечить свои раны.
   Это были лживые басни и обманчивые рассказы, «точно мираж в пустыне. Жаждущий считает его водой, а когда подойдет к нему, видит, что это — ничто». А султан отдал наилучшее и приобрел сомнительное, оставил столько областей и людей, что в сравнении с этим Ирак подобен понятию частицы (аш-шай) у мутазилитов, даже ничтожнее, либо же монаде тех, кто признает ее существование, даже меньше ее. Султан с берегов Джейхуна направился в Нишапур и оставался в Нишапуре днем только час из-за страха, овладевшего его сердцем, боязни, обосновавшейся в глубине его души, из-за опасения, которое завело его в русло сомнений и не давало ему [возможности] сложить крылья для отдыха.
   Эмир Тадж ад-Дин Умар ал-Бистами, который был одним из вакилдаров, рассказывал: «Во время этого своего перехода в Ирак султан прибыл в Бистам. Он позвал меня к себе и велел [кому-то] принести десять сундуков. А затем спросил: “Знаешь ли ты, что в них?” Я сказал: “Султан более сведущ в этом”. Он сказал: “Все это драгоценные камни, которым нет цены. Известна стоимость только этих двух, — он указал на два из них. — В них столько драгоценностей, что их стоимость равняется хараджу всей земли”. Он велел мне отвезти их в крепость Ардахн. Это одна из самых неприступных крепостей на земле, орлы и те не достигали ее высоты, и ее обитатели видели птиц только сверху. Я отвез сундуки туда и у тамошнего вали взял расписку в том, что доставил их в запечатанном виде. Впоследствии, когда татары разошлись по многим странам и оказались в безопасности со стороны султана, они осадили упомянутую крепость, пока вали не заключил с ними перемирия на условиях передачи им сундуков, которые они получили запечатанными. Их отправили Чингис-хану».
   Так вот, прибыв в Ирак, султан остановился в долине Даулатабада, а это один из округов Хамадана. Он оставался здесь лишь несколько дней, имея при себе из тех, кого извергла страна, — скорее из жалких остатков отступивших — около 20.000 всадников. Но то, что так устрашило его, было не чем иным, как боевым кличем и вражеской конницей, окружившей его сплошь словно линия окружности. Сам он ускользнул от нее, но гибель постигла большую часть его приближенных. Имад ал-Мулк был в числе тех, кто был убит в тот день. Султан же с небольшим количеством своих спутников и свиты спасся бегством в Джил, а затем оттуда в Исфизар, а это самая неприступная область Мазандарана из-за ее узких ущелий и теснин. Далее отсюда он перебрался к побережью моря и здесь остановился близ гавани, в одном из ее селений. Он посещал мечеть, где совершал по пяти молитв с имамом деревни, тот читал ему Коран, а он плакал, давал обеты и заверял Аллаха всевышнего, что установит справедливость, если Тот предопределит ему спасение и укрепит устои его государства, пока неожиданно не напали на него (селение) татары. С ними находился Рукн ад-Дин Кабуд-Джама. Султан когда-то убил его дядю по отцу Нусрат ад-Дина и его сына 'Изз ад-Дина Кай-Хусрау и завладел их страной. И вот Рукн ад-Дин теперь воспользовался случаем, присоединился к татарам и захватил область, принадлежавшую его дяде, и не было здесь никого, кто бы мог с ним соперничать.
   Когда татары неожиданно для султана напали на это селение, он сел на судно. Тут же на судно посыпались стрелы с их стороны, а группа их людей вслед за ним бросилась в воду, стремясь захватить султана. Но поспешность привела их к гибели, а вода доставила [адский] огонь.
   Некоторые из тех, кто был на судне с султаном, рассказывали мне: «Когда мы вели судно, султан заболел плевритом и потерял надежду остаться в живых. В явном отчаянии и печали он говорил: “Из всех областей земли, которыми мы владели, не осталось у нас даже двух локтей, чтобы выкопать могилу. Но сей мир — это не дом для живущего; полагаться на его прочность — значит предаваться самообману и обольщению. Это всего лишь обитель для странников, через одни ворота которой входят, а через другие выходят. “Назидайтесь, обладающие зрением!”
   Они рассказали мне: «Прибыв на остров, он очень обрадовался этому и пребывал здесь одиноким изгнанником, не владея ни полученным по наследству, ни вновь приобретенным. А болезнь его все усиливалась. Среди жителей Мазандарана были люди, которые приносили ему еду и то, чего ему хотелось.
   Он как-то сказал: “Иной раз мне хочется, чтобы у меня был конь, который пасся бы вокруг этого моего шатра”. — Для него был разбит небольшой шатер. — Когда об этом услышал малик Тадж ад-Дин [ал-]Хасан — а он был одним из сархангов султана и возвысился до сана малика при Джалал ад-Дине, который воздал ему должное милостями и щедротами за его службу султану в эти дни и дал ему во владение Астрабад с его округами и крепостями, — он подарил султану буланого коня».
   А в прежние времена старший конюший султана эмир Ихтийар ад-Дин — у него было собрано тридцать тысяч коней — говорил, бывало: «А если я захочу, то доведу их количество до шестидесяти тысяч и не истрачу ни одного динара или дирхема. Достаточно мне для этого призвать от каждого табуна (душар) лошадей султана, имеющихся в стране, по одному чабану, и число коней еще увеличится на тридцать тысяч».
   Пусть вдумчивый судит, насколько различны эти два положения, и извлечет уроки! Да!
   Если кто-нибудь в эти дни приносил немного съестного или что-либо другое, он писал для него указ о высокой должности или о значительном владении икта. Нередко такой человек сам брался писать грамоту, так как у султана не было тех, кто бы писал «островные указы». Все это были скорее послания на имя Джалал ад-Дина. И когда он появился [в стране] и грамоты предъявили ему, он утвердил их полностью. А если у кого-нибудь был нож или полотенце либо же [иной] знак султана, обозначавший икта или должность, то Джалал ад-Дин целовал эту вещь, принимал и подписывал распоряжение об этом.
   Когда султана здесь, на острове, настигла смерть и дни его для завершения его долга [перед Аллахом] истекли, его омыли близкие слуги — чавуш Шамс ад-Дин Махмуд ибн Йалаг и старший постельничий Мукарраб ад-Дин, имевший титул главного конюшего. У султана не было даже савана, в который его можно было бы завернуть. Тогда упомянутый Шамс ад-Дин завернул его в саван из своей рубахи. Он был похоронен на острове, и было это в 617 г.х.
   Он унижал владык, охотился на господ и каждого могущественного превращал в окорного.
   Вокруг него теснились послушные владыки — их приводили к нему одного за другим.
   И когда укрепилось его дело, земля стала для него малой,
   А величие внушило ему, что судьба, если захочет уничтожить его, отступит в бессилии.
   Тогда и пришла к нему разгневанная смерть, обратив против него блестящий меч,
   И не смогли помочь ему люди, защитники его, и ни один вождь не указал ему выхода.
   Таков удел тех, кто злорадствует, — век губит их поколение за поколением!
   
   НАСАВИ. гл.24. Как султан назначил наследником престола своего сына Джалал ад-Дина Манкбурны и отстранил другого сына - Кутб ад-Дина Узлаг-шаха [3.2, с.95].
   Мы уже упоминали, что наследником престола был назначен Кутб ад-Дин Узлаг-шах, поскольку в то время приходилось потворствовать желаниям Теркен-хатун и следовать ее воле как вблизи, так и вдали от нее.
   Когда болезнь султана на острове усилилась и он узнал, что его мать попала в плен, он призвал Джалал ад-Дина и находившихся на острове двух его братьев, Узлаг-шаха и Ак-шаха, и сказал: «Узы власти порвались, устои державы ослаблены и разрушены. Стало ясно, какие цели у этого врага: его когти и зубы крепко вцепились в страну. Отомстить ему за меня может лишь мой сын Манкбурны. И вот я назначаю его наследником престола, а вам обоим надлежит подчиняться ему и вступить на путь следования за ним».
   Затем он собственноручно прикрепил свой меч к бедру Джалал ад-Дина. После этого он оставался в живых всего несколько дней и скончался, представ перед своим господом. Он сошел в могилу со своим горем, да помилует его Аллах всевышний!

   Продолжение: 1221. Завоевание Хорезма http://www.proza.ru/2015/09/22/846
   Введение и источники http://www.proza.ru/2015/08/05/1755

   Последнее редактирование: 6.10.2017