Короеды и краеведы. Часть 4

               

    Короеды и краеведы. Часть IV

   Содержание

1.Генерал Макашов
2.Губернский вестник
3.Новый "Эроген"
4.Авдеев и конкурсы
5.Авдеев и корниловский мятеж
6.По Самаре с Авдеевым
6.Мелодии старой Самары
7.О пользе кражи
8.Ах, Самара-городок
9.Покорение эфира
10.Коммивояжер
11. Авдеевские традиции
12.Ее величество Самара
13.Гражданская инициатива
14.Возвращение Толи
15.Теплые руки самарских улиц

               
                Генерал Макашов

   Первым кто  перешел из самиздата в официальную журналистику стал Анатолий Александрович Черкасов. Помню он встретил меня счастливый в начале января 1991г. и говорит, мол хватит всякие плохо пропечатанные листочки распространять. Меня берут в штат "Волжского комсомольца", буду там писать все, что хочу. Сам редактор Соколов дал мне карт-бланш на гласность.  Анатолий  Черкасов жил через  три подъезда от меня. Проходя вечерами,  я видел,  как  в  его комнате постоянно горел торшер. Это означало,  что Толя работает. Он действительно писал  и писал статью за статьей, рассказывал как бежал на надувной лодке в Турцию, как сопротивлялся застою и выступал против войны в Афганистане. Демократы расхватывали  свежий  номер "ВК"  и читали очередную Черкасовскую эпопею про жизнь.
   В начале февраля мне позвонил демократ Женя Кудрин и сообщил, что в Доме офицеров угол Чапаевской и Рабочей состоится большое общественное собрание с участием генералов по поддержке Ирака в его борьбе с американской агрессией. Хорошо бы придти и задать им перца.  С нами пошли Михаил Авдеев и, как представитель прессы,  с официальным значком,  Анатолий Черкасов.
   Зал безумствовал, с трибуны  лились гневные речи, осуждающие империалистическую операцию " Буря в пустыне".  Мы вчетвером держали оборону, как в осажденной крепости. Офицеры, нас знавшие, говорили , мол,  вот она пятая колонна явилась, не запылились. Собрание выразило поддержку  Саддаму Хусейну, а наши четыре руки поднялись против. Вокруг  зашушукались, послышались злобные ругательства типа вот автоматом бы по ним очередью, да от живота. Как такие по русской земле только ходят.  Ведущий объявил, что генерал Алберт Макашов  направляется в Багдад для оказания интернациональной помощи братскому иракскому народу и возглавит танковые колонны, которые выбросят врагов человечества в Персидский залив. Заиграл гимн , и зал встал. Мы сидели как приклеенные.  Толя развалился в кресле словно  барин, ему бы еще сигару курить.  Миша побледнел и руками сжал подлокотники.  Женя окаменел и только твердил:"Не вставайте, не вставайте!" К нам повернулся с переднего ряда полковник и заявил, что сначала разберемся с америкосами, а потом с вами, проклятыми ж.. .ми .
   В ближайший номер "Волжского комсомольца" Анатолий Александрович   поместил  репортаж о мероприятии в ОДО. Он не поскупился на краски, описывая  генералов, готовых шапками закидать и воевать неизвестно за что. После этой публикации Черкасова  с позором выгнали из молодежной газеты. Более того, сам редактор извинялся перед ПРИВО за  эту статью, объясняя, что автор -это мальчик стажер, неопытный неумейка, да и что с него взять. Седовласому   Толе было  за пятьдесят. Я при встрече с ним  смеялся, мол привет  стажер.  Анатолий надувался и начинал шумно курить, стоя у  своего подъезда. Его наказали и рублем, не заплатив  ни за одну предыдущую  публикацию. Черкасов сказал:"Ничего , я  их научу демократическим свободам". Так он  подал  в суд, который тянулся как старая баржа по Волге.  В конечном итоге  наш мэтр от журналистики  высудил 25 тысяч, в те времена  огромную сумму.  Возможно на решение повлиял прогноз Анатолия Александровича, данный  в том злополучном материале, где говорилось, что старые российские танки  для высокоточного оружия НАТО, что консервные банки.  Помощь  Макашова диктатору не более чем "медвежья услуга", что приведет лишь к большим потерям. На выигранные в судебном процессе деньги Черкасов безбедно жил вплоть до своей эмиграции в США  в 1994году. Перед отбытием  Анатолий Александрович сказал мне так:" Знаешь, Андрюша! Я  разделяю людей по ранжиру: с одними не разговариваю вовсе, с другими могу перекинуться словом на улице, с третьими беседую у подъезда, тебя с Ириной пускаю в квартиру, но теперь времена меняются. У меня другой статус, и вы, простите, мне не пара. Так что если где, когда-нибудь увидимся, то не подходите, вы - советские, а я- американец. Там вставлю белые фарфоровые зубы и буду щеголять голливудской улыбкой и гонять в Кадиллаке, светлом как будущее. Я не обиделся. Мы обнялись и расстались.
    Далее в официальную прессу рванул Миша Авдеев, как говорится швырнул шапку о земь, мол , где наша не пропадала, была не была. Однако в Самаре  места для поэта и патриота города  не нашлось.  Его пригласил редактор тольяттинской газеты   "Площадь свободы". Помню прибегает ко мне Авдеев, счастливый и говорит, что ему даже корочки настоящие дадут. По ним он сможет везде ходить, да еще регистрироваться  как представитель официального законного издания, хватит бегать по подворотням.  Теперь времена другие. Миша ездил три раза в неделю, вставая в 5 утра. Он честно трясся  по два часа туда и обратно в холодном автобусе, чтобы попасть на редакторское совещание. Авдеев написал огромное количество заметок, статей, фельетонов, просто зарисовок и все отдавал для публикации. Ему говорили, мол парень молодец, растешь и хлопали по плечу. Однако в свет ничего не выходило, да и зарплата от месяца к месяцу не начислялась. Миша сильно поиздержался на поездках, благо удавалось  неплохо продавать на "Туче" старые книги. Наконец Авдеев жестко спросил редактора:"Где мои деньги, где публикации?" Ответ был жесток:" А вот  ты напиши то, что надо народу, например про то, что детям  в детсаду №7 не хватает молока или почему синие куры в гастрономе №4 или откуда пришли крысы  на вокзал? А ты мне что несешь? Стыдоба". Больше Миша в Тольятти ни ногой.
   Где-то в это время  у Михаила Петровича умерла мать, помогали ему хоронить бывшие члены редакции "Кредо", а также сотрудники авиационного института, где та  работала  преподавателем английского языка. Мать была исключительно цивилизованной и интеллигентной дамой. В ее сердце жила дореволюционная Россия.  Мише по наследству   передался ее ум, талант и аристократизм. После смерти духовно близкого человека, Авдеев долго ходил словно  потерянный. По вечерам он звонил нам и рассказывал, как провел свой день, с кем встречался и о чем думал.
    Весной 1991г. Самару захлестнула  новая ураза - очередные выборы депутатов  горсовета. Я сказал Авдееву, что нам надо поучаствовать, готовь свою программу, будешь кандидатом со всеми правами и бумажкой.  Миша удивился такой возможности. Я объяснил, что Горбачев дал право выдвигаться от кооперативов. Вот здесь то у нас и есть  лазейка. Я написал свою программу, в которой высказал идею , что Самара должна стать туристическим   центром, ведь ее архитектурный модерн уникален и нужно лишь добиться программ по восстановлению города. Кроме того на другой стороне Волги находится Самарская Лука, являющаяся уникальным природным заповедником.  К песчаным бескрайним пляжам, да еще немного  цивилизации , и успех обеспечен. Можно организовывать туристские тропы: по следам клада Степана Разина, Лев Толстой в Самарском  крае, Серебряный век на Средней Волге и так до  бесконечности.  А если вспомнить Шаляпина, Собинова, Илью Репина, да Пушкина в конце- концов, Александра Дюма. Да мы можем покорить Европу  и весь мир. Свою программу Авдеев написал в стихах. Нас зарегистрировали как  представителей нарождающегося предпринимательства.
     В этом была сермяжная правда. Мы действительно научились чего нибудь предпринимать, не сидеть на месте, не ждать команды сверху. Так издали два приложения к "Кредо":  просветительский "Благовест", где давали старинные кулинарные православные рецепты как делать куличи, пасху "АлександрII" и даже самодельный кагор из вишни или сливы.   Второе приложение вызвало в городе неоднозначную реакцию. Одно название чего стоило - "Эроген". Там мы собрали знаменитые подпольные авдеевские интим рассказы. Обложку сделал художник Константин Котов, который говорил, ну наконец то и в нашей глуши появилась клубничка. Миша считал себя продолжателем дела великого Баркова: http://www.proza.ru/2013/10/09/530
  Я разместил  в "Эрогене" свои сказки:
1. Чебурашка развесил на всех столбах объявления, что ищет друзей. Подошел крокодил Гена  и предложил себя на эту роль. "Так не пойдет,  -  ответил Чебурашка,- Ты    зеленый, а мне нужен голубой".
2. Дюймовочка пользуется большим авторитетом в уголовном мире . У нее есть свой крот в силовых структурах.
3.Если бы  Карлсон  прилетал к Малышу в России, то дело кончилось бы не сказкой, а статьями  о педофилии  и незаконном  проникновении в жилище.
4. Скакал Иван Царевич на сером волке, скакал, да так и попал в ЛДБТ сообщество.
5.Женился мальчик - спальчик на Василисе Прекрасной, а на утро та развелась с ним, так как с пальчик.
6.У  Кащея Бессмертного  в яйце игла. Говорила ему Баба Яга, мол, садо-мазо до добра не доведет.
7.Выросла репка большая -пребольшая, а вытянуть  ее некому. Вокруг Чернобыля люди не живут.
8. Вырос цветик - семицветик  на клумбе. Люди мимо идут и внимания не обращают. Тот взмолился, мол, оторвите лепесток, загадайте желание, все исполню. Прохожие отвечают: "  А нам ничего не  надо,  у нас все есть, ведь мы в Росси живем".
9. Создали семь гномов  малое предприятие старателей, а Белоснежка у них  - бухгалтером. Тут налоговики с проверкой, а она спящая красавица. Год прошел, другой - спит. Проезжал королевич, что-то шепнул  нашей спящей на ухо. Та проснулась и давай целовать путника.  Гномы спрашивают, мол, что ты   ей  сказал?  Королевич отвечает : " Налоговики уже уехали, девочка".
10. Испекла Красная Шапочка  пирожки с грибами и понесла к бабушке. Так она получила отдельное  жилье. А что волк? Он с ней живет на правах старшего брата  до совершеннолетия. 
11. Загорелся кошкин дом, кот пилился с огоньком.
   Мы научились не только писать, но создали сеть распространителей своей продукции. Черкасов встречался с молодежью в  Загородном парке и передавал для продажи наши журналы.  Я работал непосредственно с Марком Бородкиным и Дмитрием Шляковым. Последний хорошо освоил торговую  точку  у  ЦУМа "Самара" и старого автовокзала.  Дмитрию нравилось общаться с публикой. Он легко входил в контакт с покупателями. На случай  нападения рэкетиров,  парень имел большой свисток, что висел на шее.  Шляков говорил мне, что хочет, кровь из носу, открыть свое дело или хотя бы возглавить в Самаре скаутское движение.
    В качестве кандидатов в депутаты мы с Мишей устраивали законные пикеты на улице Советской  армии. Там и продали остатки тиражей "Кредо". Именно в этом  и заключалась супер задача нашего выдвижения.  Мы понимали, что шансов нет, все места давно распределены между теми, кому положено сидеть во власти и водить руками.
  В это время Евгений Александрович Кудрин предложил мне новую свежую идею- вступить  в  Демократическую партию России, а там нужен редактор для партийной газеты. Я согласился и стал посещать заседания  партии Травкина. Время шло, а проку не было, одна  говорильня. Лидером самарского отделения являлся Алексей Леушкин, с которым общего языка   я не нашел. В то время я писал песни о  разных друзьях:
Друг
Он не напишет донос,
Бабы не попятит с полки,
Он в отношениях прост,
Хотя и бывает колким.

Мне хорошо быть с ним,
С другом во всем едины,
Сбегаем в магазин,
Вместе пьем и едим мы.

Вместе голосовать
Будем за президента.
За легитимную власть
Свои отдадим проценты. 

Вместе пойдем потом
По улице Маяковской,
Вместе пивка попьем
У церковьки на пригорке.

Плесень на голове,
А он совсем белесый,
Мы полежим на траве,
Где школьники жрут колеса.

Объятия распростер,
Он меня понимает,
Ленточный солитер,
Друг из Индокитая.

  Когда произошел позорный путч, я жил на острове и ничего не знал. Приехал в Самару и батюшки родненькие. Тут такая случилась буря в стакане воды. Ходили слухи, что чекистские  заговорщики уже завезли в город кандалы и составили  расстрельный список демократов. Людмила Гавриловна Кузьмина рассказывала позже, как она в своей библиотеке Политической книги прятала наши экземпляры крамольного "Кредо". У меня сложилось твердое убеждение, что кто-то хитрый и умный  спровоцировал  номенклатурных  реакционеров совершить этот глупый шаг, названный идиотским словом ГКЧП для скорейшего развала СССР.   До Беловежского сговора оставалось несколько месяцев.   Когда Советский Союз рассыпался словно карточный домик или  Колосс на глиняных ногах, никто этого и не заметил. Самара жила своей размеренной жизнью: ни митингов, ни демонстраций, ни   протестных пикетов. Тишина.  Мнения неформалов  разделились: одни радовались, мол, Россия освободится от балласта ненужных  республик и деньги пойдут на восстановление исконно русских городов, захиревших в условиях  Красной империи. Были и такие, кто тихо  роптал, мол, сколько русских жизней положено ради создания   Великой России от моря до моря, а тут  три провокатора    своими подписями   погубили дела многих поколений.   По поводу Беловежского сговора я написал такую песню.   
           Бумажные года

Сколько скрыто красок в серых буднях,
Пороха и слова в тишине,
Тени  мало разве что к полудню
Истина наверное в весне.

Мы взялись своими же руками
За судьбу, за нас взялась беда:
Шрамами нам в душах расписались
Давние тридцатые года.

Мы жизнелюбами были с тобой,
Ты умирал на Гражданской солдат.
Май  ежегодно с зеленой травой
Жизнелюбие нам возвращает назад.

Фронт, начавшись в Бресте и на Буге,
Через сердце каждое прошел:
За военной сводкой просто люди,
За любою цифрой кровь и боль.

Вот война прошла как наважденье,
Из атак шагнули в мирный бой,
Как у мертвых вымолить прощенье,
В них наш тыл, мы взяли их с собой.

Испытанье сытостью настало
Сытость не для всех - вдвойне беда,
И глядят бумажными глазами
В нас семидесятые года.

Сотню раз расскажешь про святое
И  Святой окажется вода.
Бумага не краснеет, нам с тобою
Краснеть за те бумажные года.

В Беловежской пуще три героя
Подписали смертный приговор,
И страна разорвана без боя,
Подписями подлыми в упор.

Там, где Вермахт растерял всю славу,
Зубы, обломав о город Брест,
Ельцину бы  за  развал державы,
Фюрер  подарил Железный крест.

Мы жизнелюбами были с тобой,
Ты умираешь в хрущебах, солдат.
Май ежегодно с зеленой травой,
Жизнелюбие нам возвращает назад.
   Это стихотворение я посвятил своему деду ветерану Великой Отечественной войны, прошедшему от Москвы до Берлина, профессору истории, почетному гражданину Самары Кузьме  Яковлевичу  Наякшину.
"Губернский вестник"

   После разгрома путча атмосфера в городе стала иной. В людях, хотя бы на время, исчез страх. Проходили стихийные митинги, демонстрации. Все высказывали негодование по поводу подлых заговорщиков, вспоминали трясущиеся руки Янаева на знаменитой пресс конференции, спорили: причастен ли Горбачев или сам жертва собственных холуев?  У меня самого  дня три было ощущение победы над тоталитаризмом и большевизмом. Однако вскоре я увидел, что все те же аппаратчики, пусть и выбросившие партбилеты , сидят на всех местах. Перекрашенный забор сути  общества  не меняет. Горькая истина. Однако ветер перемен залетел  и к нам в провинцию.
  В Самаре начали появляться новые газеты. "Губернский вестник" возглавила Антонина Хатымовна Верченова, которая со своей помощницей Ириной Лукьяновой занимала небольшую комнатку в бывшем театре- варьете "Аквариум" братьев Ивановых, а при советской власти театре Юного зрителя.  Мы с  Авдеевым пришли к этим особам и предложили сотрудничество. Редактор Верченова  предоставила  возможность вести рубрику под условным названием "Самарские новости".
    Мы решили делать весело с огоньком. Миша собирал факты, а я их обрабатывал в юмористической форме.  В духе традиций "Кредо" мы писали о чем угодно и о ком угодно, не взирая на лица и должности. Доставалось и чиновникам, и демократам, бизнесменам, полицейским и простым обывателям.  В городе нас стали читать, мол, что на сей раз, чьи кости перемыли? В это время  неформалы получили дом на улице Венцека под партии и общественные объединения, так называемую "Политизбушку". Ее возглавил Юрий Шишелов.  Миша, как представитель Консервативной партии Льва Убожко, имел свою коморку  и  постоянно там тусил, а потом рассказывал о происходящем.  На следующий день все коллизии оказывались на страницах газеты.
    Мы веселились, а у кого-то это вызывало страшное раздражение. Оказалось, что на  деле демократы вовсе не готовы к свободе слова. Нам заявляли, мол пишите о Ленине, Сталине, а нас не трогайте, однако мы с Михаилом не унимались.   Ответная реакция не заставила себя ждать. В одном московском   бюллетене, издававшемся бывшим самарским диссидентом Виктором Рыжовым-Давыдовым появилась информация, что я создал в Самаре клуб  "голубых". На мой адрес стали приходить  журналы ЛДБТ  сообщества. Тут как раз в город приехал сам Давыдов вместе с Мариной Евгеньевной Салье, возглавлявшей Питерскую Свободно-демократическую партию.   Московские гости выступали в  актовом зале университета по поводу перспектив русского либерализма. На первом ряду сидел и аплодировал Ленар Васильевич Храмков, который в 1976 году лично выгонял врага народа студента  исторического факультета  Рыжова  из этого же учебного заведения. Лицемерие  потрясало.
     Я встретился с Виктором, и тот долго извинялся за  неверную информацию о якобы моем участии в "голубом движении"  и обещал разогнать местных корреспондентов. Однако мне  эту  работу директор Информационного  бюро  не предложил, хотя прекрасно знал о журнале "Кредо".  Более того, Ирина Воеводина училась с Рыжовым на одном потоке и сидела за одним столом. Однако парень , недавно вернувшийся  из-за границы с радио Свобода сказал сакраментальную фразу , мол вы не наши люди.  Запомнился такой факт. Рыжов попросил Авдеева как краеведа компоновать по темам  всю местную прессу, а потом привозить к нему в московский офис за определенный гонорар. Счастливый Миша  собрал  целый чемодан и отвез. В холле  учреждения Рыжов-Давыдов забрал все газеты и сказал, что сейчас вынесет деньги. Бедный Миша сидел несколько часов, а прорваться не мог, так  как  на вахте стояла охрана. Не солоно нахлебавшись, Авдеев вернулся в Самару злой и угрюмый.
      Ночью мы слушали  в квартире Авдеева  старые пластинки. Миша кричал в пустоту: " Как же так, ведь он  участвовал  в демонстрации 1976г как настоящий антикоммунист  и вдруг такое. Если  эти придут к власти, что же со страной будет?" Миша был мрачнее тучи и вдруг  в глазах его  проснулось солнышко. Оказывается он стал представителем Свободно-демократической партии в Самаре.  Мало того, у Авдеева появились два  соратника Володя Пахомов и Миша страхов. Теперь они вместе будут ходить на все городские мероприятия с плакатом "Вся власть Учредительному собранию". Мы с Ириной пожали плечами.
    Далее  наш поэт  поведал еще одну новость . Оказывается ,  после победы над путчистами, Авдеев стал посещать  собрания союза самарских писателей. " Ты же их не любил, говорил что они проповедуют шакалью идеологию ленинизма",- заметил я.  Миша возразил, мол они теперь другие и вообще с большевизмом покончено. Пора перестраиваться на мирные рельсы. Тут он достал толстую амбарную тетрадь и долго зачитывал  что, кто и когда сказал о стихах Авдеева.  Я слушал и удивлялся. Миша собирал чужие мнения как  ягоды в лукошко .Для него это было словно  откровения от Матфея. Поэт все принимал с чистым сердцем, открытой душой и говорил, что  будет работать над собой, ведь ему указали путь такие великие люди, как Сиротин, Лазарев и другие .Однако  я заметил странную вещь: все лучшие образы и строки   были раскритикованы жестко и безальтернативно, а слабые неточные моменты возносились до небес. Попытался  Михаилу обратить на это внимание, но тот так  возмутился и замахал руками, что я осекся. 
   Верченова предложила Авдееву как знатному краеведу вести историческую рубрику. Первым делом была напечатана статья из "Кредо" "Эх, Самара-городок", которую потом перепечатали почти все местные газеты. Миша ходил по изданиям и пытался получить  справедливый гонорар, но ему говорили, а мы, дорогой товарищ, за перепечатки не платим. Верченова же заплатила:
  " Эх, Самара- городок! Какое это было чудо. Самару называли маленьким Парижем, культурным и торговым центром Поволжья. В городе действовало множество гимназий и училищ, в которых квалифицированные педагоги воспитывали высокообразованных граждан России. Естественно классные дамы   не рассказывали  ученикам кровавых сказок типа "Манифеста коммунистической  партии", и законоучитель проповедовал  веру в Бога, а не в Ленина.
  А как вкусно питались гимназисты... Когда ребенок шел в гимназию княгини Хованской (на улице Заводской, ныне школа №13 на улице Венцека) или в гимназию Нины Андреевны Хардиной ( на улице Дворянской, ныне школа № 15 на улице Куйбышевской) родители давали ему на завтрак полторы копейки. Копейку стоила сдобная булочка с маком, курагой, изюмом, пастилой и так далее, а пол-копейки(грош) стоил стакан парного молока, которое в гимназию привозила молочница. Цены вообще отличались доступностью. Около входа в Струковский сад продавали пирожки с семгой, и цена их - 3 копейки была столь невелика, что ее не пугались даже нищие.
  Рыба же продавалась вдоль всего берега Волги, на пристанях, на городских базарах. Но самые лучшие волжские дары приобретали в магазине Заломова на Дворянской (улица Куйбышевская), чья фамилия увековечилась в названии сельди "залом". Вобла продавалась со скидкой. Тем, кто брал больше десяти фунтов, делали уступку 50 процентов. Точно также продавали раков. Если пива брали больше ведра, то опять-таки в пол цены. Пивом торговали повсеместно. По желанию  заказчика его доставляли на дом. Жигулевский "Экспорт" считался лучшим в мире и по популярности и качеству затмевал знаменитый "Проздрой". Жигулевский пивоваренный завод фон  Вакано имел знаменитую кухмистерскую, которая помещалась на улице Алексеевской(ныне Красноармейской), недалеко от Струковского сада. Туда по подземным путепроводам пиво поставлялось несколько сортов. Посетителям кухмистерской к пиву предлагали воблу и раков в неограниченном количестве.
   А какой вкусный выпекался у нас хлеб! Его замешивали из муки высшего качества. Из нее же выпекали огромное количество всевозможных булочек, плюшек, витушек, кренделей, бубликов, которые продавали на  всех базарах и улицах всевозможные коробейники. Самарская губерния считалась экспортером хлеба номер один, продавая хлеб во все страны Европы.
    Особенно славились шоколадные конфеты фабрики фон Эйнема  и его горячий шоколад. А какова была культура обслуживания публики! О, она была так высока, что нам, нынешним, и не приснится. В банях Чаковского или Кошелева прямо в номера подавали все то же пиво с прозрачной воблой и раками, всевозможные вина, водку, чай с медом, вареньем, шоколадом. Как элегантно входил банщик в номер и, ставя пышущий самовар на стол, говорил: "Чайку, пожалуйста, господа! С легким паром!"
   Как людям хорошо оплачивали их труд. Кассир, например, в бане Кошелева, продававший билеты, получал такое жалование, что мог на него прокормить семью из десяти человек. Его жена, естественно, не работала и занималась воспитанием детей.
  "Эй, прокачу!",- кричал извозчик, а их-то в Самаре было полным- полно. "Эх, прокачу! Садитесь, барин! С  ветерком! Но-о". А как приятно и радостно ехать на извозчике по вечерней Самаре. Прекрасные особнячки, ухоженные и чистые, маленькие церквушки и  величественные соборы - все это, освещаемое  мягким светом фонарей, радовало глаз.  И стучали колеса по булыжной мостовой  по Дворянской, Панской, Саратовской, Почтовой, Сенной, Соловьиной.
  В Самаре были лучшие в провинции театр, музей, публичная библиотека, знаменитый цирк "Олимп".  В Самаре рисовали Репин и Васильев, пели Шаляпин и  Собинов, писали Лев Толстой и Сергей Аксаков. Самарские купцы финансировали развитие культуры, меценатствовали,  занимались благотворительностью.  Особенно славились больницы Шихобалова и Аржанова, богодельня  купчихи Саниной. В Самаре открылась вторая в России пастеровская станция в Земской больнице. Местная интеллигенция : В.О. Португалов, Ю.К. Боде, А.Н. Хардин, В.И. Анненков и другие вместе с городским  Головой Петром Владимировичем Алабиным много сделали для  развития культуры, науки и просвещения нашего города. Вот какая она, Самара, которую мы потеряли.
   Я ходил по городу со многими, кто его знал и любил. Впитывая рассказы старожилов, любителей-фанатиков, благородных  знатаков, мне все время хотелось молиться, гуляя по Самаре. Бродил по городу с Олегом Сергеевичем Струковым. И его Самара пестрела разнотравьем архитектурных стилей, играла резьбой наличников, витийствовала решетками балконов, дышала изяществом эркеров.
   Гулял по улочкам с Александром Константиновичем Ширмановым. И его Самара говорила со мной стихами, шумела спорами читающей интеллигенции, бурлила книжными развалами и встряхивала пылью архивов. Я вдыхал Самару вместе с Леонидом Львовичем Беленьким. И его город говорил со мной языком одесских  биндюжников, хохмил  с бердичевским акцентом, а  Дворянская становилась чуточку похожей на Дерибасовскую. Вот с какими людьми довелось мне ходить по Самаре."( https://vk.com/audios236769689)
    Помню Антонина Хатымовна  после этой публикации мне говорила, что если Миша и дальше будет держать такой уровень подачи материала, то это очень хорошо и можно поднимать тираж.  Однако получилось следующее.  Авдеев был прекрасный рассказчик, собиратель устных историй, но для краеведения требовалась работа  с архивными документами, а это, увы. Михаил пошел по простому пути. Он стал перечитывать коммунистические книги и  разворачивать факты в обратную сторону.  Например, если   в истории самарской РСДП(б) говорилось, что в Общественном собрании  ленинцы раскидали листовки, а в Волго-Камском банке полиция арестовала счета большевиков, то Миша писал примерно так:  шакальи клыки коммуняк протянулись к зданию Общественного собрания угол Дворянской и Почтовой... доблестная полиция финансовым кулаком ударила по кровавым  вампирам марксизма, арестовав денежные вклады, полученные путем сталинских эксов...здание  Волго-Камского банка с его грифонами было очищено от грязных денег авантюристов...
    Антонина Хатымовна схватилась за голову, жалуясь мне, что такое печатать нельзя, а читатели ждут реальных  краеведческих материалов.   Я сказал, что это не проблема. Ирина Юрьевна Воеводина к.и.н.  старший преподаватель кафедры политологии политехнического института имеет право работать в самарском государственном архиве, что на Молодогвардейской (Соборной). На том и порешили.
     Ирина после лекций и семинаров  ходила в архив каждый день. Мы составили примерный список тем, начали конечно с жигулевского пива, чей бренд известен на весь мир.  Далее пошли по напиткам: самарский чай,  минеральные воды и лимонады, ликерка  и ее продукция.  Потом   стали рассказывать  о конфетных  магазинах и производствах, о колбасах, фруктах. Чем дальше мы копали, тем больше возникало тем. Заинтересовало  мукомольное производство и сорта  пшеницы  и виды муки.  Факты поражали. Самарский   рынок влиял на мировые биржевые хлебные цены. Волжская  пшеница поступала ко двору английской королевы,  а британские  колониальные товары заполняли    местный рынок.
     Прошлые поколения, созидатели земли русской стали подниматься из небытия.  Мы узнавали сотни фамилий купеческих династий : Мясниковы занимались рыбой, Рыбниковы мясом, Шихобаловы  зерном, Курлины салом, Ильины  производили кирпичи, Челышевы строили дома, Лебедевы варили чугун,  Журавлевы налаживали станки, фон Вакано варили пиво... Вся эта деятельность давала такой прирост национального валового продукта, что Самару называли русским Чикаго, а рубль становился самой твердой валютой в мире. Так город стал называться Купец на Волге.
  В праздничный новогодний номер "Губернского вестника" от января 1992г. мы написали специально мистическую статью о самарских привидениях.  В основе материала был рассказ о том, как  втроем с Мишей ходили ночью на знаменитую дачу Головкина со слонами. Местные жители  уже много лет рассказывали, что в полуразрушенном особняке купца и художника поселилась нечистая сила, которая воет и хлопает окнами. В два часа ночи со свечами бродили по пустому зданию. На стенах увидели кресты, нарисованные мелом и сажей. Действительно, казалось, что кто-то ходит на вернем этаже, скрипели половицы,  сквозь стены шли звуки, похожие на вой. Константин Павлович Головкин построил свою виллу в Студеном буераке , ныне 4 просека из полого кирпича. Ветер попадал в пустоты и раздавался  странный звук, похожий на плач.  Стиль модерн и через сто лет продолжал удивлять. После публикации приходили родственники Головкина с протестом, мол чертовщины там никогда не было. Они жалели, что  стражи дачи каменные слоны не напали на авторов и не выбросили их  с обрыва в Волгу.  Мы не обиделись, так как  главной задачей статьи было обратить внимание на ужасное состояние архитектурного памятника , шедевра волжского модерна. Все наши статьи прекрасно и со вкусом оформляла художница Елена Стрельцова, которая в последствии уехала в Питер, оставив на память свои образы самарской старины.
     Мы с Ириной писали и писали, работали и работали. Остановится уже не могли. И в этот самый момент взлета  Верченова  сказала, что переходит в корпорацию Федоров, а ему эти материалы не интересны. Рубрика была закрыта.  С Сережей Федоровым, у которого тогда была другая фамилия, мы учились в параллельных классах. Я спросил  Сергея, что он имеет против краеведения?  Тот ответил, что он,  как передовой процветающий  бизнесмен, устанавливающий  связи с Австрией прекрасно чувствует конъюнктуру. История Самары неконвертируема. Она интересна только узкой кучке стариков, а те  не хозяева земли и новой жизни.   Город давно забит приезжими, которым нет никакого дела до плесневых домов и разбитых, пахнущих кошками закоулков. Его  издательство будет  обращено к новой жизни,  солнцу, свету , к другим именам, которые   свершат  настоящие дела.
   Наша скандальная рубрика" Самарские новости" давно  стала занозой для редактора "Губернского вестника" и ее также  закрыли.
                Новый "Эроген"

     Казалось бы наше сотрудничество  с "Губернским вестником" пришло к логическому завершению, однако  Антонина Хатымовна предложила издавать приложение эротического содержания, так как была наслышана о  знаменитом "Эрогене", как приложении к журналу "Кредо" . Мы согласились. Ради реализации этой идеи снова собрались остатки редакции бывшего "Кредо". Анатолий Александрович Черкасов написал статью под громким названием "Секс на Руси" об интимных отношениях под ракитовым кустом. Мы с Ириной сделали  очерк "За розовыми занавесками" о проституции в Самаре до революции:
Лысый фонарь сладострастно срывает
С улицы черный чулок.
 В.Маяковский.
Среди московского и петербургского студенчества в начале 20 века регулярно проводились анонимные опросы. В результате выявлялись потрясающие факты: некоторые молодые люди начинали вести половую жизнь с 5-6 летнего возраста, а многие - с 12-летнего. Большая часть молодежи еще в гимназические годы познавала различные извращения и успевала переболеть всем венерическим букетом. По всей стране действовала мощная индустрия чувственных наслаждений, дававшая огромные прибыли.
А кстати, что мы знаем о царстве самарского порока прежних времен? Самара, как женщина, любила менять свои наряды. Днем она была деловой и строгой. По улицам носились клерки, купцы зазывали в свои магазины и лавки, биржевые маклеры заключали сделки на миллионы. Кто-то богател, кто-то проигрывал. Когда вечерело, и сумерки поглощали улицы, дома, деревья, Самара надевала на себя чарующую вуаль отсветов газовых фонарей. Начиналась другая таинственная жизнь, пропитанная пороком. И какая из этих жизней — та древняя или эта вечерняя, была настоящей, сказать трудно. Все самарцы знали и уважали губернского секретаря почтенного дворянина Николая Александровича Чемодурова. Репутация разлетелось в прах, когда его супруга ворвалась однажды ночью в тайный вертеп на Алексеевской улице. Она застала многоуважаемого отца семейства в объятиях молоденькой балерины. В соседних номерах кутили офицеры, взвизгивали девочки, стелился дымок дорогого английского табака... Разбила гулящая Самара семейное счастье и благополучие. На всю недвижимость и капиталы гуляки дворянское собрание наложило опеку, обвинив в мотовстве и разложении.
Как пьянил воздух ночной Самары! Каждый гулял как умел, а разгуляться-то было где. Манили рекламы ресторанов «Эрмитаж», «Град-Отель», «Националь», « Сан Ремо», «Яр»…Кавалер мог покорить сердце своей спутницы, заказав ужин стоимостью до 100 рублей. Если же ваша дама - любительница экзотики, то в ресторане «Бристоль» на Дворянской среди живых тропических растений, вы могли отведать изысканные африканские блюда. В вечернее время салонный струнный оркестр дарил посетителям лирическоенастроение.В перерывах ставили граммофон. Из огромной медной трубы звучал сладостный голос Александра Вертинского: « Здравствуй, здравствуй, моя одинокая, глупая девочка, кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы. Вашу тонкую шейку слегка покрывает горжеточка, облысевшая, мокрая вся и смешная как Вы..» Сюда любила приходить самая богатая и изысканная публика; было много иностранцев, желавших насладиться русской экзотикой. Шикарные девочки могли поддержать беседу как по - французски, так и на английском, немецком, испанском, польском языках. Вечер обычно завершался чашечкой кофе в самых дорогих номерах стоимостью в б рублей. А тот, кто хотел прокатиться с ветерком по ночной Самаре, заказывал в гостинице автомобиль.
В Самаре признанными королями эротики были братья Ивановы.(ГАСО,Ф.1оп.12.д.4564,с.7) Вот что мы о них знаем. Иван Федорович Иванов родился в 1859 году в городеБежецке Тверской губернии, получил образование в частной школе. С одиннадцати лет служил в буфете при станции "Бежецк". С раннего детства он наблюдал человеческие пороки: на его глазах охмелевшие купцы отдавали бобровую шапку за бутылку шампанского, проворные девки обшаривали многочисленные карманы клиентов, тут же добросердечные матушки сдавали своих малолетних голубиц стареющим ловеласам-дворянам. Смышленый Ваня понял, что максимальная прибыль получается от продажи вина, водки. Не менее выгодно продавать и женское тело. Однако настоящее золотое дно наступает там, где удовлетворяются самые буйные фантазии похотливых лысых толстячков. Главное в истинном пороке - не удовлетворение его, а бесконечно растягиваемое желание. Оно манит, окутывает тонкими, прочными сетями, из которых уже нельзя выпутаться. Пресыщенные дяденьки не жалели сотенных за женское утонченное дыхание, за небесное прикосновение, за слегка обнаженную ради них ножку в изящном черном чулке. Не грязные проститутки с подбитым глазом, а кружевные бабочки, симпатичные и умненькие, сводили с ума.
Так Иван Федорович пришел к идее создания индустрии стриптиза. Подкопив на службе денег, он вместе со своим братом Григорием Федоровичем приехал в Самару и открыл Торговый дом. В их ведении насчитывалось около десяти буфетов по Самаро - Златоустовской железной дороге, а также центральная гостиница, располагавшаяся па улице Дворянской. При отеле братья открыли театр-варьете "Аквариум". Читаем "Волжское слово": "Со 2 июля в гостинице братьев Ивановых, что в доме Журавлевой, 132, где зал охлаждается электрическими веерами, начнутся дебюты интернациональной труппы "Кармен". Дебюты Лидии Федоровны Грибоедовой".
Иван Федорович добился, что его ресторан и гостиница получили славу самых престижных заведений в городе, ведь он арендовал лучшие дома. Старший брат не раз отправлял Григория в Западную Европу. Монте-Карло, Ницца стали учителями самарских бизнесменов.
В 1913 году братья специально построили на улице Самарской здание для своего знаменитого театра-варьете "Аквариум".( ГАСО,Ф.4940,оп.1,д.12,с. 10). На концерты известной каскадной артистки мадемуазель Кетти Фру-Фру съезжалась вся городская знать. Дворец самарской эротики строился в соответствии с духом вpемени. Он напоминал чемодан с двойным дном. В роскошном освещенном зале девочки танцевали канкан, показывая ослепительные ножки, а чопорные господа в смокингах пили маленькими рюмочками коньяк. Нравственность, казалось бы, соблюдалась полностью. А внутри особняка всегда поджидали уютные комнатки, как принято, с розовыми занавесками. Доведенные желанием до исступления купцы из зала устремлялись на ложе любви.
Кипевшие страсти, изломанные судьбы, разбитые сердца приносили неисчислимые доходы хозяевам заведений. Время от времени возникали городские скандалы и некоторые подробности ночных гульбищ становились добычей вездесущих газетчиков: то офицеры устроят драку с перестрелкой, то кафешантанную певицу обнаружат в Самарке с простреленной головой, то отравятся уксусом горничные. Однако Торговый дом братьев Ивановых пользовался таким авторитетом среди горожан, что никакие мелкие случаи не могли пошатнуть его устоев. Завидев на улице автомобиль королей стриптиза, сам самарский полицмейстер отдавал им честь. Он-то знал, как много денег Иван Федорович и Григорий Федорович жертвовали на нужды полиции. В самарском архиве находим такой документ: жалование отдельного поста городового за полгода стоит 105 рублей 25 копеек, 30 рублей - его квартирные, 25 рублей - обмундирование, 8 рублей 50 копеек - шашка, 11 рублей 25 копеек - револьвер. Братья Ивановы безоговорочно оплачивали любые счета во избежание каких-либо неприятностей.( ГАСО,Ф.1,оп.12, д.4564)
Купцы средней руки, клерки гуляли в номерах «Ташкент», что на улице Л. Толстого, напротив Пушкинского народного дома, в Волжско-Сибирских номерах у Троицкой площади. Эти дома приобрели такую скандальную славу, что их владельцы были вынуждены печатать в «Самарской газете» следующую рекламу: «Имеются телефон, электрическое освещение, центральное отопление, посыльные, образцовая тишина, вежливая прислуга. На вымыслы извозчиков внимания не обращать!» Номера были на разный вкус. Мадам Шадрина, владелица знаменитого красного дома на Соборной не скрывала бордельной направленности своего заведения. В полицейских отчетах это славное местечко выделялось как центр пьяного разгула, драк и повышенного криминогена. Бывали случаи, когда после второй рюмки богатый купец оказывался настолько пьян, что не замечал как у него исчезал бумажник, бобровая шуба или толстая золотая цепь. Не менее скандальной славой пользовался постоялый двор опять таки из красного кирпича на улице Панской, дом 2. Владелица, вновь женщина, мадам Ильина. Caмарцы шутили, что здесь не известно кого больше: тараканов или проституток.
Читая «Самарскую газету» мы обнаруживаем, что пристав составил протокол от 5 марта 1911 года на Алексеева, содержателя меблированных комнат в доме Чалкина по Самарской улице за допущение в них проституции. Самые крутые вертепы находились на Казанской, что когда-то являлась центральной улицей города. Семь красных фонарей над распахнутыми дверями и ярко розовые занавески на окнах сладостно манили. Эротика, секс, любовь, все вперемешку иногда выплескивались на улицу. Газеты возмущались: «Подобные сцены способны разложить гимназистов, снимающих на этой улице квартиры». По фактам, попавшим на страницы прессы, приходилось разбираться самарскому полицейскому. Вот одно из донесений: « Довожу до вашего сведения, что на Казанской есть притоны разврата, на которые за 1911 год составлено 37 протоколов и в 1912году - 14 протоколов. Но до сих пор они еще не разбирались. Борьба с притонами продолжается. Они контролируются чинами полиции I части г. Самары. 11 января 1912 года». (ГАСО.Ф.465,оп.2,д.130,с.9)
Технические новинки 20 века ворвались в самарскую индустрию порока. Тамбовский мещанин М.Л Финк летом 1907 года построил небольшой деревянный павильон на углу Дворянской и Алексеевской. Матвей Леонтьевич открыл там первый в Самаре эротический биоскоп, освещавшийся электричеством.( ГАСО,Ф.1,оп.12,д.4626). Молодежь хлынула на представления. Даже в будни - полный аншлаг. Среди бестселлеров назовем: « Исповедь обольщенной», «Голос плоти», «Честь римлянина», « Компаньонка-авантюристка», «Среди придворных интриг», «Авиатор и жена журналиста»… Старожилы вспоминают, что через каждые пять минут из зала раздавался гомерический хохот, громогласные выкрики: «Жарь ее, жарь!». Вблизи заведения постоянно дежурили полицейские, опасавшиеся, что возбужденная толпа зрителей может сотворить какое-нибудь буйство. В начале сентября страж порядка составил протокол о том, что из-за слишком большого наплыва зрителей обломилась лестница, ведущая на галерку. Никто, слава Богу, не пострадал, но пришлосьзапретить пускать людей на второй этаж. Сюжеты некоторых триллеров просто ошеломляли. Вот на экране появляются два деревянных человечка – ручки, ножки на шарнирах, глаза бешено крутятся. Деревянные налетают друг на друга и совершают немыслимые движения в соответствии с текстом – туда, сюда, обратно; тебе и мне приятно. От трения возникает пламя, переходящее в пожар. На экране резюме - так человечество впервые познакомилось с огнем… Исключительное умиление у зрителей вызывала следующая картинка – злобный купец держит свою дочь взаперти. Та не будь дурой, занимается любовью с мышом. Противный папаша помирает, дочь выходит на свободу. Зрители визжали от восторга, когда видели мыша в смокинге с тросточкой, прогуливавшегося со своей пассией по Невскому. Особенно радовались открытию балагана Финка содержатели публичного дома, что располагался поблизости. Этот небольшой двухэтажный домик из красного кирпича до сих пор стоит во дворе за Домом промышленности. Посмотрев эротический биоскоп, разгоряченная публика покупала на Дворянской дешевого шоколадного лома и устремлялась в номера, где все было просто и доступно.
Самарская голытьба гуляла напропалую в Мещанском поселке, в Запанском, Новом Оренбурге. В Солдатской слободе произошло такое событие. «Самарская газета» рассказывает: «В доме терпимости коллежский асессор С. В. Носов и губернский секретарь А. Г. Пятаев учинили буйство. Носов стрелял из револьвера. Пытался вмешаться городовой, но его вытащили, оборвав портупею и обозвав полицейским крючком. Хулиганы получили месяц ареста».Подобный же случай произошел 24 сентября 1913года с ефрейтором Михаилом Сергеевичем Черепановым в секретке на улице Петропавловской. Клиент дал проститутке за услуги 1 рубль и, ожидая сдачи в 50 копеек, стал пить вино. Время шло, шлюха деньги не несла. Ефрейтор возмутился. Содержательница притона Юдаева попросила его удалиться и вызвала городовых Спиридонова и Тихонова. Началась драка. Солдату наставили синяков на лице и подвергли трем суткам ареста.( ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2637).
В те времена дома терпимости открывали на законных основаниях. Это оказывалось весьма прибыльным делом, поэтому поток прошений следующего содержания не уменьшался: “Самарскому полицмейстеру от крестьянки вдовы Елены Павловны Щербаковой. Прошение. Имею честь покорнейше просить Ваше Высокоблагородие разрешить мне открыть дом терпимости в 3 части по Троицкой улице в доме 255, Котлюхиной. 4 декабря 1898 года. Я неграмотная. Расписался мещанин Николай Телегин”. В свою очередь государственный чиновник требовал письменного подтверждения от владельца недвижимости: “Я, самарская мещанка Пелагея Никифоровна Котлюхина даю собственный дом в 3 части по Троицкой улице в 133 квартале, №255 под дом терпимости”. Затем власти выдавали официальное разрешение на занятие древним бизнесом: “Свидетельство дано крестьянке села Васильевки Ставропольского уезда Пелагеи Филиповне Горшковой в том, что разрешается ей открыть дом терпимости в районе 3 части Самары по Сокольничьей улице в доме Валяева с тем, чтобы она соблюдала все правила для содержателей публичных женщин, утверждённых МВД 29 мая 1844 года”.
Аренда помещения под “секретку” обходилась весьма дорого: от 40 до 50 рублей в месяц. Однако прибыли превосходили все расходы. Обычно содержалось 6-7 проституток. За посещение клиент платил от 50 копеек и выше. В конце 19 века самарские граждане повели борьбу за перенесение вертепов из центра города на окраину. Движение возглавил гласный городской Думы Рябов, который обратился 18 января 1898 года с заявлением в Управу: « …Город разросся и где были поля, там устроена Земская больница, ремесленное училище, женские монастыри, казармы и здесь раскинулись дома терпимости. Где были пустыри, там – цент.»(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.1212,с.1). Полицмейстер распорядился перенести притоны с Казанской и Сокольничьей на Троицкую, ближе к Полевой. Нравственность оказалась соблюденной, а казна неплохо пополнялась за счет мужских развлечений.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.1212) Свои деньги на пороке делали неграмотные крестьянки с Оренбургской улицы Тречкова, Рябина, Дементьева, Панина, Кирьякова и многие другие. Вот прошение крестьянки Пелагеи Филимоновны Горшковой: « Прошу перевести дом терпимости на Троицкую улицу в дом269.».24 мая 1898 года она получила свидетельство, где говорится: « …крестьянка села Васильевки Ставропольского уезда Пелагея Горшкова соблюдает все правила для содержателей публичных женщин, утвержденные МВД от 29 мая 1844года. Разрешить.»(ГАСО,Ф.465,оп1,д.1212,с.16).
Проституток рекрутировали из ближних деревень. Им выдавался розовый санитарный билет, с которым они регулярно ходили на приём к врачу, и временный паспорт. Вот типичный документ: “Медицинский билет от 28 сентября 1895 года. Федотова Мария Евдокимовна, крестьянская девица 17 лет деревня Мосякина, проживает на Москательной улице. Отмечается ежемесячно”. С подобными билетами ходили по самарским улицам Агрипина  Суконцева из села Мочи Бузулукского уезда 19 лет, Наталья Долженко , мещанка 18 лет, Прасковья Куклева деревни Васильевка Самарского уезда, Анна Самсонова села Котлубановка  Бузулукского уезда , 20 лет.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.997,с.1)
Государство жестко регламентировало деятельность сутенеров, в иных случаях даже запрещая заниматься этим ремеслом. В 1899году МВД разослало рескрипт: «…известный поставщик женщин в дома терпимости Лазар Шварц направился со своими агентами в Венгрию с целью закупки девушек для Александрии и Каира. Примеры –45лет, брюнет, ноги кривые, владеет русским, немецким, турецким, арабским, персидским, испанским, португальским, итальянским, греческим языками. При появлении в губернии строго наблюдать».(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.991,с.6).В январе 1905года самарский полицмейстер получал запрос из МВД следующего содержания: « Датский национальный комитет для борьбы с торговлею женщинами обратился в департамент полиции с просьбой сообщить сведения, как велико число девушек датчанок, находящихся в домах терпимости. Выявлять и предлагать вернуться на родину с помощью специальных пособий»(ГАСО,Ф.3,оп.52,д.16). Вот другая депеша самарскому губернатору Н.В. Протасьеву, пришедшая уже 27 февраля 1914 года: “Венгерская подданная Серена Гарай, /Голдштейн/ выбывшая за границу, содержит гастролирующую по кафе - шантанам капеллу из девушек от 13 лет. Гарай всячески эксплуатирует хористок, платя им ничтожное жалованье и заставляя кутить с “гостями”, отбирая деньги, которые им дарят. Как появится в городе - принять меры”.(ГАСО,Ф.465,оп.1,д.2610,с.43). О нравах, царивших внутри и вокруг тихих заводей прелюбодейства, можно судить по эпизоду, описанному в одном из посланий Алексея Пешкова к И.А. Груздеву: « летом 1895года содержательница публичного дома Орина - Солдатова утопила в Волге «на глазах публики Струковского сада и среди белого дня» одну из девиц ее учреждения. В этом акте принимали участие пьяные студенты, дети местных купцов.»
С первой зорькой Самара просыпалась к деловой жизни. Чайные, кухмистерские, трактиры в 5 утра уже встречали первых посетителей. Однако нет-нет, да можно было увидеть следы ночного кошмара. .Вновь «Самарская газета»: «Утро. Заспанный швейцар выгонял из гостиницы Шемякина назойливую девицу, которая кричала, что ей не доплатили. Собралась толпа. Все смеялись. Видно девицу публика только вдохновляла и придавала решимости». Бывали последствия иного рода. В той же газете от 13 июля 1902 года написано, что к дому Сапункова на Самарской улице подброшена двухмесячная девочка. Мать рассчитывала, мол зажиточные хозяева — владельцы кирпичного завода возьмут дитя на воспитание. Однако ребенка сдали в приют.
Хмельные волжские ночи подрывали здоровье мужского населения. На помощь приходили врачи. Газета «Волжский день» рекомендовала препарат доктора Глэза от мужского бессилия. Одна коробка с гранулами стоила 6 рублей. Курс лечения требовал двух — трех коробок. Приобрести целебное средство следовало в аптеке «Гигиена». В том же магазине огромным спросом пользовался препарат доктора профессора Морна «Бленозол». Он прекрасно излечивал гонорею. Если болезнь затягивалась, то брали «Арматин». Всего шесть коробок по 2 рубля 25 копеек - и ты здоров. А вот сифилис лучше было лечить у врачей Я. С. Гуревича и М. Л. Орлика. По воспоминаниям старожилов к венерологу М. Л. Мореву  выстраивалась целая очередь толстопузых дядей. Они старались не глядеть друг на друга. Входя к целителю, каждый. подобострастно опускал червонец в специальную урну и дрожащими руками расстегивал брюки. А врач говорил: «Любишь кататься — люби и саночки возить». Но наступало выздоровление, плохое забывалось. Мужчин вновь тянуло послушать певицу Фру-Фру из ресторана «Аквариум». И все начиналось заново.

         Авдеев дал смертоносный рассказ " Затворница" в лучших своих традициях.
http://www.proza.ru/2013/12/27/1526
  Тираж номера был огромен и разлетелся  неимоверно быстро. Мы получили гонорар, равный  десяти бутылкам водки и на этом сотрудничество закончилось.


                Авдеев и конкурсы


  Ох, уж эта весна 1992г. Казалось, что снег так быстро растаял  именно благодаря  гайдаровским реформам.  Повсюду , на всех углах возникали стихийные мини-рынки. После   долгих  лет  задавленности советской властью,  в наших людях прорвалась склонность к предпринимательству, искренняя и открытая.  Жители  торговали чем -угодно: запасами   старого хозяйственного мыла, пищевой содой, халатами, пододеяльниками, носками. Тут же продавали импортную колбасу из гуманитарной помощи,  вяленую рыбу домашнего производства и еще Бог знает что. Наступил весенний праздник свободы торговли. У прохожих изменились  лица: впервые за десятилетия появились улыбки, люди шутили, смеялись, и никто ничего не боялся. Хотя, неправда, все боялись роста цен в магазинах и бешеного  падения рубля.
   В эту сумбурную весну воскресным утром ко мне  пришел Михаил Авдеев  в новом плаще, под которым был брючный костюм, рубашка и галстук. При виде такого антуража я чуть не онемел. Все таки спросил, мол не взяли ли Михаила Петровича советником губернатора Титова?  Миша ответил, что надо идти на литературный  конкурс, который проводит сам Юрий Борисович Орлицкий.  Я знал Орлицкого, но не представлял масштабы   этой личности и не предполагал, что для Авдеева, Самары  и всей России это знаковая фигура. С Юрой  я познакомился в 1986г., когда вернулся из ташкентской командировки. Вдохновленный своим бардовским успехом в Москве и Средней  Азии,  я сдуру ходил по  местным радио и телестанциям, где показывал свои песни. Мне говорили разное: кто-то  хвалил, другой пожимал плечами. Помню пел для известного  куйбышевского ведущего  молодежных телепередач Григория Самуиловича Эйдлина. Тот говорил:" Хорошая песня, ну-ну еще посильнее. Вот тоже хорошо, но еще бы покруче, поярче,  а вот эта - отлично, хоть сейчас записывай, но по цензуре нельзя". В конце- концов  Григорий заявил сурово:"Пойди к Орлицкому, может он оценит и поддержит".  Направляли   по тому же адресу и многие другие, в том числе радиожурналистка Елена Хигай. Он слушала мои песни и поговаривала,  мол хорошо, но без Орлицкого никак, да еще бы вторую гитару для аранжировки  и побольше джазовых аккордов.  "Что же это за ком с горы",-  подумал я. Пора увидеть явление.
     Сидел уникум  во Дворце культуры 4 ГПЗ, что на улице Мичурина, и давал оценку, а также рекомендации.  Я удивился, почему такой большой человек, литературовед со степенью, а не в университете принимает посетителей?  Людмила Дмитриевна Никольская к.ф.н. преподаватель  литературы в КГУ объяснила, мол пути Господни неисповедимы и не все  прямые дороги - кратчайшие.  Я съездил к Орлицкому, показал песни. Тот дал  мудрый совет, мол научись  из творчества извлекать деньги, и все будет тип топ, например, открой клуб  авторской песни  в Пушкинском народном доме  или кружок в школе №12, что на Арцыбушевской, собери вокруг себя молодежь, убеди их в своем таланте и поведи   девушек и юношей стройными колоннами  к солнцу творчества. "Вот я так и поступаю,- учил мэтр,- сижу в 4 ГПЗ и учу  молодые дарования рифмовать и ямбы с хореями покорять". Я все понял и пошел своей дорогой. С тех пор прошло 6 лет, многое изменилось в городе. Однако Орлицкий  так и оставался  во главе поэтической жилы, что   являлась  альтернативой местному Союзу писателей. Такое особенное положение придавало Юрию  ореол святости и кажущуюся оригинальность.  Для меня , уже получившему некоторый  жизненный опыт, было ясно, что его поддерживают определенные  силы. Этот человек здесь в Самаре представляет  интересы определенных кругов.
  Несмотря на понимание ситуации, я решил не оставлять  поэта Авдеева без  моральной поддержки. И так,  весенним воскресным утром  1992г.  трамвай  пятеречка  вез нас  в юношескую библиотеку, что на проспекте Ленина. Там Юрий Борисович проводил творческий  турнир. Публики собралось немало.  Молодежная литературная Самара бурлила. Увидев нас, Орлицкий сказал, чтоб  политических стихов здесь не было. Тема - любовная  лирика, так как город устал от   социальных потрясений.  Миша как на зло собирался декламировать  про зеленую жижу  ленинских мозгов. Немного подумав, мы оба  перестроились.  Дождавшись своей очереди, я  выступил с таким стихотворением:
    Золотые цветы

Само солнце упало к нашим ногам
И разбилось на тысячи желтых цветов.
Это, кажется, виделось нам
В одном из детских забытых снов.

Все как будто бы повторялось,
Но теперь уже наяву.
Видно будущее доверялось
Прошлому моему.

Одуванчиков желтых поляна-
Это встреча на пять минут.
Почему же счастья так мало
И стрелки часов не ждут.

Солнце светит на небе устало,
Одуванчиков белый пух.
Золотистости как не бывало,
Ветер все по земле раздул.

Но осталась одна надежда,
Что на будущий год, весной
Золотистым цветком, как прежде,
Расцветет одуванчик мой.

Упадет само солнце к ногам,
Разобьется на тысячи желтых цветов.
Это, кажется, виделось нам
В одном из старых забытых снов.   
      Вслед за мной вышел  Авдеев. Он поднялся на сцену, переваливаясь с ноги на ногу в ботинках 46 размера, напоминая огромного медведя гризли. Поэт начал ударно:
Звукоряд угасавшего сада,
Опрокинутый в белую ночь,
Акварелью печального взгляда
Мне припомнить сегодня невмочь.
А хотелось бы музыкой вспомнить
И в молитву неспешно облечь-
Этот сад, этот сон, эту полночь,
Это пламя негаснущих свеч.
х х х
Ветер убаюкивает город,
Задувает лунную свечу.
Очертанья Смольного собора
Я во мгле уже не различу.
Кто поверит в то, что это было,
В то, что этот вечер догорал,
Что под ветром, дующим с залива,
Лунный свет в Фонтанке умирал.
х х х
Печальная принцесса
С загадкой на лице
Средь сказочного леса
В сиреневом дворце.
Горит твоя загадка-
Два синие огня-
Как светлая лампадка
На сердце у меня.
х х х
Ты появилась ниоткуда
И засмотрелась в глубь пруда.
Сковала зимняя остуда
Твою улыбку в бездне льда.
И вот уж светится звезда-
Твоей улыбкою оттуда,
И, отразясь в хрустальных льдах,
Твоя улыбка светит всюду.
   В зале раздались аплодисменты. Кто-то крикнул: " Миха, молодец, давай еще!"  Орлицкий аж покраснел, вспотел , встал и заявил, что Питер далеко от Самары, да и любовной лирики здесь не видно, значит не по теме. Авдеев стоял на сцене как ледокол перед айсбергом. Он заложил левую руку за спину, а правую выбросил вперед как эсеровский оратор на митинге:
Мы небесного зова заждались,
Очарованных звуков зари.
Надо мною свисают дождями
Соловьиные ноги  твои.

Ты течешь сквозь меня, отражаясь,
Опрокинута в звездную твердь,
И горят надо мною пожары
Твоих юных упругих огней.
Когда трубы- над нашим балетом-
Запоют, возвещая восторг,
Полетим  по Вселенной валетом,
Проливая  по капле огонь.

Беспросветная мгла во Вселенной
И Земля, как огромный клубок.
Мы раскрутим его постепенно,
Чтобы путь указал нам с тобой.

И за что ты такая дана мне,
Стихотворных оргазмов  маньяк.
Твои ноги -во мгле- соловьями
Будут петь на плечах у меня.
Далее поэт отметил, что эротическое стихотворение написано 19 октября 1983г.
   Кто-то из комиссии возмутился, мол,   в зале присутствуют несовершеннолетние, а тут звучит такое. Авдеев не смутился и заявил, что у него есть покруче.
Над тобою, соловьиною
Я склоняюсь как хочу
И стихами как травинками,
Твои губы щекочу.

Твои русые пожары
Разметались по плечам.
Ты во мгле пылаешь жарко-
Новогодняя свеча.

Треугольник журавлиный
Твой- над щелкой -запоет,
И лопатки- точно крылья-
В душном сумраке - вразлет.

Нежно выпью твои губы
И восторгом опалю,
И журавок твоих русых
Я любовью накормлю. (19 октября 1983г.)
   Зал разделился, как ельцинский парламент. Большинство  скандировало:"Давай еще!"  Авдеев воспользовался ситуацией   и продолжил:
Ты услышь эту песню и внемли-
Это ангелов трубы трубят.
Я спущусь с поднебесья на землю,
На которой познал я тебя.

Ты взберешься ко мне на качели
Огневые восторги познать,
Чтобы трубы, валторны, свирели
Нам с тобой подпевали опять.

Чтоб зигзаги певучего тела
Отражала бездонная твердь,
Чтоб нам пристально в очи глядела
Как и ты - обнаженная смерть.

Чтобы мы обвенчались ногами-
В наших играх шальных на полу,
И чтоб в ночь улетели огнями -
Освещая вселенскую мглу.
х х х
Дикий сумрак ужасен и страшен,
Но сегодня я снова с тобой.
Я тебя как Пизанскую башню
Наклоню под таким же углом.

Пусть прольется горячая плазма.
Мы сольемся в единый восторг,
И в певучем порыве оргазма
Полетим на иную звезду. (19 октября 1983г.)

  Когда Михаил Петрович  спускался  со сцены под аплодисменты, я  понял, что на конкурсе нам ничего не светит.  Однако  поэт-бунтарь  уперся как бычок и  не хотел уходить, дожидаясь результатов.  Итоги были следующие: Авдеев - первое место с конца, а я сразу вслед за ним.  Потом мы закупили в универсаме вино "Вукузани" по 19 рублей за бутылку, и сами  не заметили  как оказались  в Мишиной квартире на восьмом этаже. Расслабившись, Авдеев  придумал экспромтом  такую байку: в Одессе на Привозе тетя Сара торговала яйцами;  одно с прилавка  упало, но не разбилось, а покатилось-покатилось и скрылось из виду. По дороге  оно обросло    волосами и попало в Самару на плечи одному литературоведу, которого мы все хорошо знаем. Миша предложил тост за то, чтобы яйцо  не покатилось дальше. Потом Михаил задумался и сказал, что в Самаре еще остались настоящие ценители поэзии. Я спросил, о ком он говорит, уж не обо мне ли? Миша  возмущенно замотал головой и жестко заметил , что выдающиеся самарские литераторы- это Виталий Лехциер, который пишет то волной, то лесенкой, а также Сергей Лейбград. Вот к ним пойдем со своим творчеством, они оценят.
   Тут позвонил Владимир Клименко, работавший в то время корреспондентом в газете "Волжская Заря". Он предложил сделать репортаж о творческом турнире Орлицкого.  На эмоциональном порыве мы написали фельетон, который заканчивался такой сценкой: когда вышли  из юношеской библиотеки, то увидели  на улице поддатого паренька, который , держась за фонарный столб, приплясывал и выкрикивал:" Трататушки- тратата, тралялюшки- гоп цаца". Мы поняли, что это был тоже поэт, только до конкурса  дойти он не сумел. При публикации материала моя фамилия случайно затерялась, зато Миша помимо гонорара , получил еще и премию  за юмор и актуальность. На эти неожиданно свалившиеся деньги,  мы купили испанского портвейна в бумажных пакетах и  хорошо посидели целую  ночь  на восьмом этаже в "Шанхае". В этой уютной квартире  под голос   Юрия  Морфесси    забывались все проблемы, и освобожденная душа летала над улицей Соборной. Из Авдеевских окон открывался такой волжский простор, такая красотища Жигулевских гор, что стихи сами рвались  на свободу. Миша не мог не стать поэтом:

                Но, видит Бог, есть музыка над нами...
                О. Мандельштам, 1921

Есть музыка над нами
И ты ее услышь,
Диктуемую с нами
И шелестом афиш,

Диктуемую ветром,
Метелью и дождем,
Пронизанную светом,
Единую - во всем.

Есть музыка у Бога-
Восторженно внемли.
Веди свою дорогу-
Как музыка велит.

Как музыка диктует-
Для творчества душа.
Стезю свою святую-
В мелодии ищи.(21. 10. 1983г.)

   
                Авдеев и корниловский мятеж


   Помню после распада Советского Союза  где-то  в  конце зимы 1992г.  ехали мы с Авдеевым  в трамвае с книжного рынка, где распродавали остатки журнала "Кредо". Михаил был серьезен и даже не рассказывал анекдотов, как обычно, на весь вагон, пугая пассажиров. Поэт  вдруг спросил:" А видел ли ты когда-нибудь  настоящего живого монархиста?" Я ответил, что знаком с литератором Костей Кузнецовым, что ходил плакать  к могилам царей Романовых в Петропавловской  крепости.  Авдеев  перебил, мол, это все не то, бутафория. Оказывается  в  Самару из Киева в связи с распадом СССР возвращается коренный житель нашего города Владимир Иванович Корнилов. Вот он и был, по мнению Авдеева, настоящим монархистом и  фанатом  Николая II и всего Дома Романовых. Корнилов на Крещатике  имел свой большой книжный магазин, но после  беловежского сговора его русофильские идеи оказались  под запретом. Наш бизнесмен быстро распродал все что смог и вернулся в родной город, где продолжил книжное дело.
   Владимир Иванович выступал как яростный патриот всего русского, порой даже патриархального. Он страстно ненавидел  Ельцина и чубайсовско-гайдаровские реформы, считая их профанацией, которая ведет не к капитализму, а к феодализму. Кроме того, Корнилов полагал, что  против русского народа и России действует  западная закулиса, которая в 1917году свергла царя, потом накачала кровавого горца и теперь просто добивает несчастную страну. Эти взгляды привели его в партию Жириновского, самарское отделение которой он возглавил в декабре 1993г.  Монархист думал, что Владимир Вольфович -это посланец  небесного белого воинства, который вернет к власти в России династию Романовых. Когда в Самару на пароходе приехал наследник Георгий с матерью, Корнилов встречал их в первых рядах с букетом цветов.
   В то время мы часто встречались с патриотом и книголюбом на квартире Михаила Петровича Авдеева. Корнилов рассказывал о своих планах по переустройству городской жизни. Он считал, что первым делом нужно ударить по коррупционерам, казнокрадам и аферистам от власти. Он говорил, что здесь нельзя проявлять никакой мягкотелости, а бить железным кулаком национальной диктатуры. Всех, кто распродает и разворовывает Родину, нужно загнать зимой  за колючую проволоку в концлагерь, построенный прямо на  Волге. Когда весной лед тронется, то вода унесет с собой все человеческое дерьмо, и Самара очистится. Свои взгляды он не только   утверждал словами, но и доказывал порой кулаками. Так однажды  наш лидер  сцепился с коммунистом  на книжном рынке, и они кубарем покатились по земле. Я слышал, мол, вот тебе за Сверделя, за пломбированные вагоны и прочую мразь.
   В 1997г. Владимир Иванович  был в руководстве избирательной кампании Олега  Вячеславовича Киттера на должность мэра Самары. Он лично руководил распространением крамольной газеты "Гражданская инициатива", где печатались факты  расхищения госимущества в 90-е годы XX века. Я тоже участвовал в этой кампании. Владимир Иванович всегда четко  оплачивал труд, в отличие от некоторых, которые заявляли, что деньги не для вас.  Корнилова отличала от многих других личная порядочность и даже какая-то обостренная совесть. Он всегда держал слово и не бросал в беде товарищей. Я думаю- это связано  с тем, что  Корнилов не был перекати-полем, а представлял свой род, глубоко уходящий в самарскую  историю и предпринимательство. Его дед  по материнской линии   служил  приказчиком в музыкальном магазине Чулкова, что на углу  Дворянской и Предтеченской,  куда заходил Шаляпин.   
   Помню такую историю. В  Самарском отделении ЛДПР был активист Станислав Шанько. Он отличался преданностью делу Жириновского и его партии.   Пожилой человек  расклеивал листовки, раздавал  брошюры Владимира Вольфовича,  вступал в уличные диспуты, доказывая правоту  идей либерал- демократов.  Как-то Станислав  на Красноармейской вешал  пропагандистский плакат. Я увидел и решил пошутить, крикнув: "Руки вверх!" Шанько уронил  агитационные материалы, а руки подняли многие прохожие.   Вот этот самый Слава попал в переделку. Его посадила в Сизо  бывшая жена  за неуплату алиментов по 122 статье. Корнилов стал прилагать все усилия, чтобы  вызволить товарища из беды, хотел обращаться в Москву к самому Жириновскому. Однако столичный  лидер  не поддержал такое рвение. Владимира Ивановича  вскоре самого отстранили от руководства     Самарским отделением ЛДПР, а Шанько  выгнали из партии задним числом.
  Владимир Иванович  Корнилов обладал предпринимательской жилкой. Он постоянно открывал   точки по  книготорговле. Помню двери его торгового дома , что на Молодогвардейской  напротив магазина Детский мир, были всегда открыты для друзей. Приходили туда и мы с Михаилом Авдеевым. На полу лежали стопки книг, помещение перегораживал большой старый деревянный  прилавок, на котором стояли дореволюционные весы.  В этой дореволюционно -конторской атмосфере было приятно  выпить любимого корниловского вина "Анапу", что  всегда продавалось  в киоске наискосок. Под стаканчик вина  в  торговом доме велись постмодернистские разговоры типа: " А знаете ли вы, что Саддам Хусейн -сын Сталина, поэтому он всем задаст перца или а представляете ли себе, что под старой Самарой есть подземный город и там можно путешествовать сутками?" Вино быстро заканчивалось, и мы с Авдеевым шли за новой порцией. Миша однажды по дороге пустился в воспоминания. Поэт рассказал, что  антиквар Люсик Беленький наливал лишь седьмой промывки чай, а вот Володя Корнилов налил первую рюмку водки и сказал:"С почином, сынок".  Время шло.   Позже   администрация выделила  нашему монархисту подвал под магазин  Кречет на улице Маяковской. Обустраивать место помогали друзья,  в том числе Михаил Петрович Авдеев.
   Последний раз я встречался с Корниловым на экскурсии по Самаре, которую проводила Людмила Гавриловна Кузьмина для сотрудников  радиостанции "Эхо Москвы"  в   конце августа  2015г. Владимир Иванович был полон сил и энергии и планировал писать воспоминания  о своей жизни и борьбе.

                По Самаре с Авдеевым

    Михаил Авдеев являлся тем человеком, который научил нас с Ириной Воеводиной любить Самару. Произошло это не сразу. Чувства к городу подступили незаметно, словно  первый весенний ветерок  вдруг прорывающийся в конце февраля сквозь снежные заносы.
     А все началось с календулы. Есть такое лекарственное растение. Дело в том, что у Авдеева было много друзей, среди которых назовем аптекаря. Нет, это не уголовная кличка. На самом деле  Миша дружил с работником аптеки, а тот любил раритетную литературу, особенно поэтов серебряного века. Михаил как истинный бизнесмен предложил лекарю бартер, мол я тебе книги, а ты мне - настойку  календулы.  Больше книг - больше календулы.  Сначала мы  употребляли этот напиток, расфасованный по стограммовым  фанфурикам в чистом виде , но от этого щипало в  горле и болел желудок. Позже  божественный напиток стали разводить лимонадом Буратино или просто водопроводной водой. Однако острый запах лекарственной травы начинал просто преследовать. В конце -концов   я стал перегонять настойку, как простую брагу, а результат оказался восхитительным. Мы получили настоящую аква  виту, т.е. воду жизни.
     Авдеев сказал, что просто так сидеть дома и пить - скучно,  надо выходить на улицу, ближе к жизни. Началась настоящая краеведческая игра. Мы шли  в старую часть города, которая для Михаила начиналась за улицей Полевой в сторону Самарки. Он вообще  заявлял радикально, что  кто живет за улицей Полевой, не самарец, а просто  обыватель, абориген...  Так вот мы направлялись от" Шанхая" в центр города. По дороге Авдеев останавливался у какого-нибудь  обшарпанного домика по улице Троицкой и безапелляционно   заявлял, что до революции здесь находилась секретка. Окна завешивались розовыми занавесками, а там  происходил разврат да такой, о котором сейчас никто и помыслить не может. "Ныне здесь живут одни  политические проститутки и коммунистические прихлебатели",-  кричал поэт и махал руками будто отгонял стаю назойливых комаров.  Понятно возникала тема, под которую мы выпивали по маленькой рюмочке чудесного  напитка.
     Экскурсия продолжалась." Вот вы видите на Николаевской угол Москательной возле дома небольшой чугунный столбик. Для чего он тут?"-  вопрошал    наш гид. Я предполагал, что это остаток какого-нибудь забора, правда глупый и бессмысленный. Потом возникала идея, что это просто так случайно вбит какой-то столбик, чтобы прохожий зацепился ногой и упал, так  для смеха. Авдеев объяснял, что к таким опорам  привязывали лошадей, а потом шли к хозяину дома пить чай или что покрепче.  Потом Авдеев показывал нам шестиконечные звезды Давида под крышей  особняка на Панской. Далее спускались к дому Сурошникова, где уже встречали масонские знаки.    На Саратовской в сторону Самарки видели дома с мальтийскими крестами. Миша останавливался, мы разливали,  и он рассказывал очередную душещипательную историю. Вон балкон на Казанской, там лет десять жил мужик и зимой и летом, а что человеку много ль надо? Выпил, закусил и спать, а какая разница где? Не надо быть снобом, живи по принципу: ешь, что дадут, пей, что нальют, живи, сколько Бог отвел, только не увеличивай количества зла, его и так слишком много.
   Зимой мы ездили на Барбашину поляну, где гуляли среди заснеженных  дореволюционных вилл самарских миллионеров-мукомолов: Соколовых, Шихобаловых, Чемодуровых, Субботиных... Здесь уже  Миша углублялся в истории про привидения, закопанные клады, таинственные убийства. Божественный напиток согревал наши души и развязывал язык рассказчика. Во время импровизированных экскурсий Авдеев читал много  своих стихов:
Слово, в музыку вернись!
Слово в музыке останься!
И, как прежде, отразись
В зеркале певучих таинств.

Верь восторженно тому,
Что диктует голос Неба,
В заколдованном плену
Соловьиного напева.

Песню творец нам дай,
Снова в музыку верни ты!
Очарованно слагай
Не призывы, а молитвы!
                21.10.1983г.
х х х
А у нас еще осень, а у нас еще грусть.
Еще снег не дарил белых шапок деревьям.
Из симфоний дождя всякий раз я прорвусь,
Уведу тебя в клены  во все лучшее веря.
                3.11.983г.

   Как-то раз я предложил Авдееву провести свою экскурсию по материалам дипломной работы. Дело в том, что  я занимался историей самарских социал-демократических подпольных типографий. Одним из видных печатников слыл мой двоюродный дед по отцовской линии Иван Федорович Демидов.  Он родился 20 января 1881г. , и все детство и молодость прожил  в родительском доме, что находился  во дворе  при пересечении улиц Симбирской и Николаевской. Туда я и привел Михаила. Мы увидели покосившийся деревянный  домишко с небольшой мансардой. Вот здесь и жили потомственные самарские печатники Демидовы.  Прапрадед Иван  был дворянского рода , но обеднел на столько, что отказался платить  годовой налог за принадлежность к привилегированному сословию. Его сын Федор Иванович  стал считаться разночинцем. Он отличался высокой грамотностью , а потому поступил работать корректором в "Самарскую газету", редакция которой находилась на Алексеевской площади. Там он  трудился бок о бок с такими выдающимися журналистами, как  Гарин-Михайловский, Пешков и Клафтон.   Его сын Иван Федорович  Демидов пошел по стопам отца. Оба моих родственника принимали участие  в создании 10 мая 1895г. профсоюза Самарских печатников.  При официальном открытии   общественной организации присутствовали губернатор и глава епархии. С большой речью выступили Алексей Максимович Горький и  Федор Иванович Демидов. Учредителями  общества были также А.А. Астапов, Е.С. Борисов, Н.  Белявский. Председателем выбрали  В. И. Кларка.
   Миша был в полном восторге от такого рассказа, ведь про это он ничего не знал. Однако я огорчил нашего поэта, рассказав , что мой  двоюродный дед Иван Федорович Демидов, недолго пробыл в рядах верноподданных российской имперской власти. Молодой человек оказался бунтарем. Его полностью захватила идея освобождения рабочего класса, и парень пошел в социал-демократы, т.е. стал вести подпольную работу, направленную на свержение царского трона.  Молодой Иван , хорошо знавший печатное дело, принял участие в работе  подпольной типографии,  издававшей  антиправительственные  прокламации и листовки.  Михаил закричал:" Вот у дома плохонькая лестница, жаль, что она не обломилась под тяжестью супостата и губителя России". Грех было не выпить божественного напитка по этому поводу.
  Затем мы отправились на улицу Почтовую, 51,  где находилась  сама эта нелегальная  типография, которой руководил социал-демократ  Александров  по кличке Свет.  Шрифты туда поставлял мой двоюродный дед, воруя их в "Самарской газете".   Домой к Ивану Федоровичу как-то ворвались полицейские и стали делать обыск, пытаясь обнаружить что-либо запрещенное. Околоточные ничего не нашли, так как листовки были спрятаны под обоями, а шрифты лежали в горшке с молоком. Слушая все это,  Авдеев кричал на всю улицу, что все проблемы России в стражах порядка, у которых вместо головы кочан капусты. Прохожие шарахались в сторону, полагая, что речь идет о наших днях, а не о делах девяностолетней давности. 
  Решили пойти к Театральной площади. Когда-то здесь шумел знаменитый Ковригинский сад, но род обеднел , и Николай Петрович Ковригин  пошел в революцию, стал закадычным другом Ивана Федоровича Демидова. Вместе они устроили немало гадостей властям. Творческим началом в группе был Дмитриев Р.Н., обладавший недюжинным умом, а потому имевший кличку Разум.
     Тут мы    спустились в Струковский сад, где я зачитал страничку из своей дипломной работы: "  Вечером 1 мая 1905г. демонстрация в количестве 300 человек, среди которых были рабочие, студенты, гимназисты отправились из  Струковского сада по  Алексеевской улице до Соборных садиков. Публика с криками ужаса бросилась бежать, лезла через заборы, одним словом дала стрекача. На пересечение с Николаевской  борцов с режимом разогнали полиция и конные казаки." После этих событий Струкачи  местные  остряки стали называть"Стрекачи".
   Далее  мы спустились к Волге по Александровской. Там рассказал такую историю. В сентябре за Демидовым погналась полиция, чинов двадцать. Он бросился здесь в реку и переплыл на другую сторону, где прожил около двух месяцев в шалаше. Надо сказать, что административно правый берег был приписан  к  Симбирской губернии и не подчинялся самарским полицейским. Этим пользовались революционеры, проводившие за Волгой свои сходки у костров. Они переплывали на больших весельных лодках, которые называли "челнами Стеньки Разина". Когда  наступила зима, Демидов совершенно промерз и вернулся в город, где прятался на квартире  члена подпольной группы  Фирсова. Туда нагрянули жандармы и всех повязали. Так  произошел первый арест борца за народное дело.
      Мишу я водил также к бывшей чайной Мочалова, Самарская, д.217 , где собирались подпольщики,     к дому  купца Шумилина по улице Уральской,167, в подвале которого жилец  М.Г. Логинов прятал оружие. Авдеев узнал, что на Алексеевской  улице  в доме 44 у Свидерского  встречались профсоюзные лидеры, решая как лучше устроить стачку и больнее ударить по капиталистам. Не обошли  вниманием кабак Портнова, где Демидов вел пропаганду среди грузчиков. Я опять зачитал диплом:"  Революционер заговорил об облегчении труда грузчиков с помощью вагонеток, на что получил ответ работяг, мол, все это вредно, лишит заработка, ведь чем тяжелее труд, тем больше платят. Надо разбить вагонетки. На вопрос Ивана Федоровича об охране труда грузчики ответили, что " жизнь свою берегут только богатые". Тут Демидов подбросил листовки.  Рабочие подобрали их и закричали:"Это дворяне мутят воду, хотят вернуть крепостное право! Сынки аристократов  с жиру бесятся!"
  Свое путешествие по революционной Самаре мы закончили, как и положено, около тюрьмы Кресты на Ильинской, где  мой двоюродный дед сидел в одиночке. В своих воспоминаниях И.Ф. Демидов писал:" Не прошло и десяти минут, как начал раздаваться сбоку стук. Стук был настойчивым. Я начал искать везде по стенам, нет ли где азбуки. Наконец азбуку я нашел на одной из стенок полки, начал по ней соображать, о чем стучат. Наконец сообразил6 меня спрашивали : "Кто ты такой?" Я ответил. Так через несколько часов я узнал все... Очень огорчило меня  известие, что  Н.П. Ковригин посажен в подвальный карцер, значит жандармы знали о его ведущей деятельности, поэтому отнеслись особо строго".
   Рассказал Авдееву, что моего двоюродного деда осенью 1905г. комитет РСДРП отправил в Ташкент, где необходимо было создать  подпольный  типографский центр для обеспечения газетой "Искрой" всего юга России. Тут услышал ехидный вопрос моего  товарища:" А чем они закончили эти ребята?" Я ответил :" По- разному. Демидов нашел свою смерть в 1937г. в Сибири, а его товарищ по самарскому подполью Дмитриев по кличке Разум  бежал за границу и стал профессором Сорбонны. " Кстати моим руководителем дипломной работы был профессор Ленар Васильевич Храмков. Он не хотел, чтобы  я писал о Дмитриеве как об эмигранте и в конце -концов  оценил мой труд  лишь на хорошо.  Из-за  четверки я лишился красного диплома. Мой дед профессор истории К.Я. Наякшин, являвшийся моей крышей , в то время уже умер. Меня можно было рвать  как угодно, что в дальнейшем и произошло.
    Авдеев, наслушавшись моих рассказов и уже допив всю настойку календулы, закричал на всю улицу Полевую, как будто действительно находился в полях:" А вот был бы твой предок поэтом, то не занимался бы  такой глупостью как революция". Я ответил, что подпольная работа не мешала ему писать стихи, наоборот вдохновляла:
Прощай же, мать моя родная,
Не проклинай мою судьбу.
Не доля выпала такая -
Я сам решился на борьбу.

Тебе, забитый жизнью, разве
Мои стремления понять?
Ведь ты привыкла перед  властью
Покорно голову склонять.

Прощай же, мать моя, пора!
Меня товарищи зовут.
Мои последние слова:
"Вернусь с победой иль умру".

Так от горящего костра
В степи ночной взлетит искра,
И темнота сразится с ней,
Но станет все же чуть светлей.
х х х
Кандалов звон моросяще лился,
Погружая, как в сон, сторону.
На дорогах моей России
Совесть людскую цепями гнут...

А крестьяне стоят молчаливо,
Все глядят арестантам в след
Отрешенно, но не пугливо,
Не привыкнув за столько лет.

Но похоже то перед бурей
На гнетущую тишину.
Загудит растревоженный улей -
Так молчанье разбудит страну!
х х х
Пропитаны стены болью,
Лишь память спасет от тьмы...
Как рад я, вырвавшись на волю
Из мрачных стен тюрьмы.

Благославляю воздух вольный,
И вновь иду к борцам в ряды,
Сложивши руки, недостойно
Смотреть на пляс лихой беды.

Она над городом повисла
И отразилась в мостовой
В глазах шарманщика- артиста
С седой упрямой головой...

А за тюремною решеткой
Меня всегда к себе влекли
Картинки той родной сторонки,
Где жизнь и счастье предрекли.
  Авдеев послушал- послушал и заявил:"Нет, не кунак он мне, графоман пролетарский. Как говорится, не писал стихов и не пиши".




                Мелодии старой Самары

   У нас  скопилось 40  краеведческих  статей, добрая половина из которых оказалась неопубликованной.  Что делать мы с Ириной просто не знали, оказались как рыбы, выброшенные на берег. Стали ходить по  газетам, издательствам, предлагая свои материалы. Все бесполезно. Ответ звучал примерно одинаковый: мы строим новую Россию, а пыльное замшелое старье никому не интересно.  Помню пришли в издательский дом Болтянского и Пахуты. Они располагали самой современной по тем временам техникой. Макеты делались на  редакционно- издательском комплексе, что являлось технологическим писком. Болтянский посмотрел нашу рукопись, брезгливо переворачивал странички машинописного текста, а потом сказал, что это все штампы и убожество.  От нас отвернулись все.
    Мы зарядились энергией прошлых поколений и не могли  предать тех, о ком написали. Что делать не знали.  Однажды к нам подошел на улице приятель Авдеева книголюб и журналист Валера Новиков. Он посмотрел рукопись и сказал, что может нам помощь издать через полиграфический техникум. На следующий день мы все вместе сидели в кабинете директора Николая Михайловича Щученкова.  Тот хитро спросил, мол краеведы, знаете ли вы, что это за здание? Я ответил, что это бывшая гостиница Шадриной. Хозяйка еще имела мельницу и лесопилку на Волге в районе Владимирского оврага(ныне улица Полевая). Николай Михайлович  быстро ознакомился с текстами и сразу назначил цену: 150 тысяч безналом, 50 тысяч налом за 10 тысячный тираж. Деньги на счету работаем, денег нет - пустая болтовня. Сумма по тем временам для нас была астрономической. Бутылка водки в то время стоила от 80 до 100 рублей. Ирина как кандидат наук получала примерно 2 тысячи в месяц.
   Тут мы случайно  встретились с Александром Сидоровым тольяттинским демократом, занимавшимся бизнесом.  Рассказали о своих проблемах. Он пошутил - мне бы ваши. Был уже апрель и несколько месяцев как шли гайдаровские реформы. Кругом нарождался бешеный капитализм, фирмы росли как грибы после дождя а  мы, ничего не замечая,  несколько месяцев сидели как проклятые и писали историю Самары. Оглянулись вокруг, и города не узнали: появились забегаловки с названиями "Самое то", "Горелый блин",  "В рот компот", "Ништяк на всех"... Кругом хлынула реклама различных фирм с самыми экзотическими названиями. Сидоров смотрел на нас и удивлялся, как можно так оторваться от реальности, зато мы могли  часами рассказывать о событиях столетней давности,  о домах и улицах. Александр предложил собирать рекламу под книгу о городе и переводить ее на счет полиграфического техникума . Нужен только телефон, список  абонентов и энергия." Как же с наличкой?",- спросил я.  Мудрый товарищ ответил, что Ельцин подписал указ о свободе торговли, где угодно и чем угодно по принципу, что не запрещено, то разрешено. Так мы с Ириной стали торговать на вокзале водкой. Нас как то увидел за этим делом бывший  коллега по  политеху и демдвижению  Ю.М. Бородулин, который стал представителем президента. Он  презрительно сморщил лицо и пробормотал, как можно до такого опуститься, да еще слыли интеллектуалами. Мы  сказали, что  готовим к изданию  краеведческую книгу. Юрия Михайловича чуть не стошнило, и он шарахнулся от нас как от чумных в сторону своей служебной  машины   с личным шофером.
   В начале июля 1992г.  Миша, Ирина и я  по традиции  поехали на  Грушинский фестиваль,  где присоединились к демократическому лагерю. К литовскому флагу Георгия Евдокимова присоединили свой жевто -блакидный привезенный из Львова. На этот раз демократы чувствовали себя полными хозяевами положения. Руководство фестиваля проявляло по отношению к их лидерам  ярко выраженное почтение. Валера Карлов, ставший областным депутатом, заехал   в лагерь прямо на своем новом жигуленке.  Я по традиции спел свои новые песни, на этот раз посвященные истории Самары. (http://ololo.fm/search Андрей Демидов Дмитрий Спасский)
На Самарской

В борделе на Самарской купали дам в шампанском
Купцы и офицеры, у них отменный вкус.
В борделе на Самарской своей рукою царской
Всех угощал шеф-повар, изысканный француз.

На стене портрет Николая,
А в бокалах тринадцатый год,
Где  Россия  такая  живая,
И Самара не знает забот.

 Белуженку по-русски и поросенок с хреном,
Зернистую под водку - вот  это хорошо.
От пива фон Вакано летела на пол пена.
Не пил на всю Самару лишь Миша Челышев.

На площади центральной, Святого Алексия,
Стоял Освободитель, одетый  весь в металл.
Не мог он и помыслить, что где-то есть мессия,
Мечтающий залезть к нему на пьедестал.

На стене портрет Николая,
А в бокалах тринадцатый год,
Где  Россия пока что живая,
И Самара не знает забот.
  Хочу дать некоторые пояснения: под борделем на Самарской подразумевается  гостиница "Аквариум" братьев Ивановых, где   размещалась редакция "Губернского вестника". Лучшими поварами в Самаре считались французы. Михаил Челышев был депутатом III Государственной Думы и боролся за установление сухого закона в России. На центральной Алексеевской площади стоял памятник Александру II Освободителю, после революции  царя сбросили, а на его пьедестал водрузили Ильича работы скульптора Манизера.
   Не давая слушателям опомниться я угощал их новой  порцией музыкального краеведения:( http://ololo.fm/search Андрей Демидов Дмитрий Спасский Самара)
Соколовские дачи

Остановитесь, я прошу  вас, господа,
У Соколовских  зимних загородных вилл.
Орлы из камня,  как  ушедшие года,
Не улетят, им кто-то крылья подрубил.

В саду играет белоснежная сирень,
Муляж из инея январских холодов,
И вам не встретится в фуражке набекрень,
Садовник местный с черной бородой.

Уходит солнце вниз за горизонт
И за собой зовет дорогой золотой,
Но Соколов уже не выйдет на балкон,
Ведь он ушел давно дорогою другой.

Под крылышком двуглавого орла
Жила Самара, мед лился по устам,
Пила вино и бублики пекла,
Одни лишь дырочки от них остались нам.

Здесь гуляла горчица
Со своими ножами,
Кто-то тырил пшеницу
И кого-то сажали.
Полицмейстер был Крицкий
И заводчик Летягин,
На Сенной по рубь   тридцать
Торговали гусями.
 Поясняю:  Соколовские дачи теперь санаторий им. Валерия Чкалова; Соколов являлся крупнейшим хлеботорговцем и владельцем  современной по тем временам мельницей у Журавлевского спуска( ныне старый мост через реку Самара). Дачу украшали  скульптуры соколов. В этом проявилась купеческая хитрость, так как в старинном русском  гимне есть такие строки:"Взвейтесь, соколы орлами". Орлы, как известно,  символ царской власти еще со времен Византии.
   Зрители кричали:"Еще" и я выдавал такое:( http://ololo.fm/search Андрей Демидов Дмитрий Спасский)
 Пароход
От конторы "Кавказ и Меркурий"
Пароход по Волге идет.
Капитан на мостике курит
И на палубе публика ждет.

На прибрежных водах рисует
Солнце Иверский монастырь,
А на пристани пристав Сысуев
Охраняет весь этот мир.

Ведь это город куполов,
Полицейских и воров,
Ресторанных скрипачей,
Миллионэров и щипачей.

Здесь Угаров терзает гармошку,
Выбивая слезу из мещан
Прямо к сходням подъехали дрожки
Приглашают всех в ресторан.

Пароход уходил по Волге,
А на палубе капитан,
Только боцман валялся на полке,
Он от пива самарского пьян.

Ведь это город куполов...
Поясняю: "Кавказ и Меркурий" - пароходная компания, владевшая пристанями и флотом по всей Волге;  колокольня Иверского монастыря всегда отражалась в волжской воде во время восхода солнца: Угаров  считался ведущим самарским гармонистом, автором знаменитых частушек и угаровских переборов; пристав с этой фамилией являлся  грозой местных хулиганов, что промышляли на Бурлацком рынке и улице Большой(ныне Максима Горького). Мэром Самары  в 1992г. стал Олег Николаевич Сысуев. Все это вызывало  веселый смех.
   По ночам для девушек Миша читал у костра свои рассказы из "Эрогена":
http://www.proza.ru/2013/10/10/692
   Все лето я звонил по фирмам, встречался с предпринимателями, доказывая им необходимость разместить рекламу в нашей книге  по истории Самары. Мне понравился  нарождающийся слой новой буржуазии, чувствовалось , что они налаживают реальное дело, пытаются зарабатывать с помощью производства, а не через спекуляцию. Бизнесмены с удовольствием делились своими  планами: кто-то делал  холодильники, пытаясь выйти на современный технологический уровень; другой  создавал  парфюм, третий  начинал производить самарский джин, используя ягоды жигулевских садов, кто-то открывал свой банк, пытаясь соединить разные регионы страны.  Случались курьезы: так у одного хозяина междугородних перевозок были очень сложные  имя, отчество и фамилия. Он заявил, мол сумеете быстро произнести - дам денег, запутаетесь в словах - ничего не получите. Один  директор автотранспортного предприятия  имел офис  почти на болоте, туда можно было добраться  только в кабине КАМАЗа...
    К осени  все деньги были собраны. Сергей Морозов из "Самарской газеты" сделал макет книги.  Художником оформителем автором всех  чудесных иллюстраций выступил студент мединститута Саша Кудрин.
  Как то мы приехали на Подшипниковую в редакцию вычитывать готовый макет.  Морозов, ответственный за свежий выпуск курил сигарету за сигаретой. Спросили, почему он так нервничает? Сергей ответил, что нечем заполнять полосы, хоть удавись.  Удивились, мол, берите нашу книгу по краеведению и печатайте. Тот чуть со стула не упал, - вы чо с  ума сошли, вы же не наши люди, как вас можно печатать, тоже мне сказанули. Ирина  сама чуть со стула не упала, сказав что  работает в политехе, кандидат исторических наук, старший преподаватель, политолог. "А это тут при чем, вы же не наши люди" - прозвучал жесткий ответ.   Морозов нам так и не раскрыл загадку этого странного словосочетания  "Наши люди". Мы с этим уже встречались в Питере на конференции Демократических сил в 1990г. Продавали в холле  журнал "Кредо", подошли руководители  НТС из Парижа, взяли журнал, удивились , что   мы  из  Самары, провинции, а номера такие интересные. Эмиссары сказали, что ищут себе представителя по  Среднему Поволжью. Ирина предложила свою кандидатуру как профессионала -политолога. Однако ответ удивил: "Вы всем хороши, ребята, но не наши люди.  Мы уже, пожалуй, подобрали  из своих".  Были искренне удивлены, услышав фамилию ДСэсовца   студента юриста Марка Захаровича Фейгина тогда еще совсем молодого человека.  Нас потрясло, что степень, образование, опыт работы, взгляды, ум, талант - ничто по сравнению с таким странным международным понятием как "Наши люди".   Наш человек- все пути в жизни открыты и лифт наверх, а не наши - сдохни и сгинь.
    Где-то в октябре 1992г. позвонил мне на домашний телефон издатель Николай Михайлович Щученков, сообщил, что книга набрана высокой печатью, но есть одна загвоздка - нет бумаги для обложки, а без этого никак.  Тут нам пришла на помощь знакомая директор  Юношеской библиотеки на проспекте Ленина Розия Гумаровна Букина. Она подарила  для издания несколько упаковок прекрасной мелованной  бумаги и ватман.  По эскизам  художницы Лены Стрельцовой  талантливый график Юрий Николаевич Малиев сделал   макет обложки. Книга получила конечное название "Мелодии старой Самары". Читатель мог спросить: причем здесь музыка? Задумка наша была такая: каждая улица, каждый дом Самары имеют свою мелодию, свое звучание, свою ауру, свою историю, а вместе создают симфоническое произведение, называющееся нашим прошлым. К декабрю весь тираж  был напечатан, и мы стали на санках возить пачки домой на Чапаевскую. В этом тяжелом деле помогал Миша Авдеев. В традициях  журнала "Кредо" мы привлекли его как  поэта и автора  чудесного вступления:

"РАДУЙСЯ ВСЯКИЙ, КТО УВИДИТ ТЕБЯ..."

(Аллилуйя Самаре)

"Всю ночь обливался слезами о Шахматове». Это Александр Блок в своем дневнике. «Снилось Шахматово». С ним у поэта было столько связано. И все это сгорело в огне октябрьского переворота.

Церковь Пантелеймона-целителя на ул. Полевой около Земской больницы. Мое Шахматово — это Самара. Здесь — мой корень. Здесь — мое все. От славных предков моих узнал я, каким был мой город в старые времена. По семейным преданиям знаю самарскую историю иную, чем в учебниках. Поэтому и мне — хотя и не очевидцу той, славной Самары, тоже было над чем обливаться слезами. Да и не только мне.

Как-то на руинах одного самарского домика познакомился я со стариком. «Вот, не спас»,— сказал он мне — «Уж куда ни писал, куда ни ходил. Все-таки сломали». Звали старика Олег Сергеевич Струков. Бонзы краеведения считали Струкова чудаком и не понимали, зачем близорукий старик стучится во все инстанции, спасая

самарскую старину. А старик Струков смерть каждого дома переживал как личную трагедию. Вот с ним-то, с Олегом Сергеевичем, я с юности и ходил по старым кварталам. А он рассказывал, рассказывал, как все было. Какая была Самара великолепная. Это был фанатик и Святой.

С той поры мы частенько ходили с ним по старой Самаре. А когда Олега Сергеевича не стало, я написал стихи:

Вы куда, Олег Сергеич? Что-то рано собрались... Кто без Вас сумеет склеить Переломанную жизнь. Вы ушли. Осталась песня Недопета над рекой. Уж не спеть ее нам вместе На Дворянской и Панской. А душа летит над Волгой, Исчезая в сизой мгле. Что-то Вы не очень долго Погостили на земле.

Для Олега Сергеевича каждый дом имел свою душу. Он считал, что когда дома умирают, их души остаются в пространстве, создавая неповторимую ауру. Самарский воздух пропитан разговорами умерших домов. Надо только научиться слушать. Идешь вечерком и чувствуешь—поют колокола Единоверческой церкви на Предтечеиской, а ей отвечает Троицкая, плачет, нашептывает... И вдруг все затихло. Колокола Собора заговорили, а с Алексеевской улицы горячая волна пошла. Какая мощь, воля пошла, сила... Что-то во мне пробуждается, вспоминаю дедушку моего мещанина Евгения Васильевича Авдеева и супругу его, мою бабушку Марию Порфирьевну, уроженную дворянку Катанскую. Они здесь в Самаре навсегда. А колокола все бьют и бьют, и я слышу неземную музыку.

Эта музыка пришла И так долго не уходит. Дивным звукам несть числа, Как рябинам малых родин. И как пиршество рябин, Их пурпурное прощанье. Я навеки полюбил Этой музыки звучанье. "
  Без Мишиной ауры, эмоций и широкой души эта книга бы не состоялась.  Когда писали, работали, компоновали главы, очень уставали и отдыхать  ходили по ночам в его знаменитую квартиру на Молодогвардейской в Шанхае с видом на Дворец спорта. Миша удивительно умел снимать любой стресс и давать энергию. Авдеев читал стихи, ставил старые пластинки и рассказывал, рассказывал... Часто мы слушали Жанну Бичевскую  и ее знаменитый цикл белогвардейских песен, потом плавно переходили на Малинина и далее эмигрантов.   
     Как-то раз мы с Ириной устроили такую шутку.   В то время как раз купили у Аллы Спижевой   месячного щенка породы кавказская овчарка, назвали Нероном, положили его в большую сумку и пришли к Авдееву. Песик уснул. К часам двум ночи Нерон проснулся  и начал вылезать. Сумка зашевелилась. У Мишы упали очки, а волосы стали дыбом. Он схватил православный молитвенник  и начал читать вслух псалмы "Спаси и сохрани", как  Хома Брут из Гоголевского "Вия". Тут щенок вылез и сделал свое мокрое дело. У поэта отлегло от сердца, но он нас долго ругал за то, что назвали собаку  Нерон, а не по нашему, мол не надо, чтобы душа узурпатора оживала хотя бы в собаке. С тех пор Нерон всегда был с нами и даже несколько раз спасал Мишу от хулиганов. Когда пес вырос, он стал мощным и очень злым. В его присутствии Миша не боялся никого и громко читал на улице любые стихи .При виде казаков   наш поэт  мог кричать: "Эй, ряженые".  Те запомнили такие нехорошие слова и как-то в трамвае чуть было Мишу не побили. Что касается трамвая, то с этим транспортным средством связано немало Авдеевских историй. Так Михаил любил в переполненном вагоне громко рассказывать  "соленые" анекдоты, особенно про бобра. Это была его коронка. Пассажиры уже знали  и одни кричали:"Н смей, здесь  подростки!" Другие  напротив, подначивали:" Давай, парень,  да еще про боксера, которому жена насильника привела". В нашем поэте жил настоящий актер, что-то между Янковским и Леоновым. Вывалив на публику серию уличного юмора, Михаил мог стоя заснуть, но никогда своей остановки не проезжал. Когда выходил, ему иногда аплодировали.  Авдеев любил сидеть на скамейке  у Шанхая рассказывая молодежи всякие истории. Коллективный хохот разносился по всей Молодогвардейской. Преподаватели боялись там ходить.  Михаил Петрович увидит, скажем, Молевича  и во всю глотку  орет:"Эй, Фомич,  как здоровье, как коммунизм?"   Служба городского хозяйства ликвидировала все скамейки около его дома во избежание конфликтов. Тогда молодежь стала клубиться  возле подъезда  поэта.
  Авдеев подшучивал и над нами,  убеждая, что надо писать не улица Толстого, а Льва Толстова, потому что одушевленная и не толстая или доказывал, что пивной король носил фамилию фон Вакан, а "о" добавил неграмотный пьяный самарский писарь. А вот еще одна приколка- якобы  немецкие дворяне носят приставку фон в честь Бетховена, так как это в переводе означает звук, отсюда телефон, граммофон, айфон...( https://vk.com/audios236769689  аудиозаписи Андрея Демидова. Слушать Михаила Авдеева "Выпивка")
   Итак мы получили в декабре 1992года свою первую книгу, изданную в официальной типографии "Мелодии старой Самары".  Взяли три пачки по 30  книг и отнесли в магазин "Искусство", что  находился на Чапаевской  близ площади Куйбышева. Директор  долго скептически рассматривал эту брошюру  и сказал, что вряд ли продаст даже за год.  Он поставил невысокую цену и выложил на прилавок без оптимизма. На  следующий день мой домашний  телефон зазвонил пронзительно и призывно. Директор  каким-то странным напуганным голосом сообщил, что все продано и он ждет штук триста еще.     Цену мы подняли, но книги улетали все также.
     Я клал  три  упаковки в рюкзак и по пачке в каждую руку. В таком виде мотался по всему городу, сдавая на реализацию в книжные магазины от Управленческого до 116 километра. Боже, сколько во мне было  тогда здоровья и сил. Через месяц получал выручку и сдавал новые пачки.  Миша Авдеев и Саша Кудрин торговали авторскими экземплярами на "Туче" и в холле филармонии перед концертами. Я давал им столько, сколько  хотели и могли унести.
     Позвонил из областной  библиотеки  Александр Никифорович Завальный  и заказал сразу 1000 экземпляров. В то время мы с ним дружили.  При встрече Саша  сказал, что с нами хочет познакомиться один очень интересный человек.  Мы согласились. В назначенный час  к нам пришел Володя Кожевников, не так давно окончивший истфак  самарского университета. Он купил несколько книг и рассказал о своих планах.  Казак по происхождению, Кожевников  решил создать в городе филиал Русской партии, московским лидером которой  являлся  Корчагин. Володя показал  программу общественной организации и заметил, что Завальный всегда будет душой с нами.  Целью партии  было создание Русской республики по типу Мордовской, Татарской ... Столица предполагалась в Самаре или Екатеринбурге со своим парламентом, президентом.   Мы Кожевникову попытались объяснить, что в  Поволжье русских почти нет, а  живут здесь  татары, черемисы, буртасы, эрзя, мокша, раки, чуваши... Здесь русскую идею никто не поддержит, кроме того нам не понравилась антисемитская направленность организации.  В быту приходилось  общаться со многими еврейскими семьями и всегда восхищался тем, как они  заботятся о своих детях, как восприимчивы ко всему новому, бережливы и готовы   придти друг другу на помощь. Как это разительно отличалось от того, что  видел в собственной семье.  Я  занимался собаками и обучал их курсу дрессировки. Один старый еврей-кинолог поведал, что настоящие евреи никогда собак не покупают, а  берут брошенных или просто с улицы. Так они спасают живую душу и находят преданного друга. Этот инструктор подобрал  овчарку в лесу за Волгой. Кто-то летом жил там и просто бросил. Новый хозяин настолько натренировал своего пса, что тот занимал на соревнованиях первые места. Я понял, что такое мудрость, прорастающая сквозь тысячелетия.    В нашей книге была статья "Иерушалаим на Волге", где мы показали роль еврейской общины в развитие самарского капитализма 19 века.  Встречались, конечно, разные факты. Издержки капитализма касались представителей всех народов и обвинять  одну  нацию  во всех грехах  недопустимо и глупо. 
    Представители еврейской общины  города  поддержали книгу "Мелодии старой Самары". Нас как авторов стали приглашать с лекциями и просто   на встречи  в Хэсэд  и в  Синагогу. Там всегда давали  небольшой гонорар и угощали чаем с конфетами и печеньем. Как-то  позвали с лекцией  в Дворец культуры 4 ГПЗ. На дверях аудитории висела надпись "Наш дом Россия". Я начал выступление. Вдруг вбежала уборщица с криками:" Уходите, здесь не ваш дом".   Всех это шокировало.  Поклонниками нашего творчества стали Циля Наумовна Сегаль, Саша Брод, Зися Вейцман, Михаил Каплан и другие.  Редактор А. Брод начал печатать наши статьи в еврейской газете.
  Были и иные мнение. Как то после лекции о еврейском самарском предпринимательстве ко мне подошел сионист  в маленькой шапочке  со  звездой Давида на голове и потребовал подтвердить мое еврейское происхождение. Я  ответил, что мы все от Адамы и Евы.   " Где у вас в генетике  евреи?- настаивал оппонент,- дедушка - татарин, есть немцы, а где евреи?" Я ответил, что просто пишу историю. "Нам не надо  чужих. Должны писать только  евреи",- заметил собеседник.     Кстати издатель Болтянский, владевший  по тем временам самой передовой типографией, купил у нас 200 книг и продавал  в Израиле.
   Неожиданный диспут у нас возник с представителем Всероссийского фонда культуры Еленой Обоймовой. Эта дама тогда заседала в левом крыле театра  Оперы и балета. Она пригласила нас вместе с Михаилом и сказала, что книга "Мелодии старой  Самары" крайне вредна и наполнена нелепостями.  Попросили перечислить  неточности. Оппонент заявила, что Христос никогда не был евреем, а христианство не вышло из иудаизма. Миша аж вскрикнул, мол, кто же его мать?  Она из Галилеи, значит ее сын галилеец,  а не еврей, а вы что пишете? Я ехидно спросил,  если мы из Самары, значит самарские, а вовсе не русские? Обоймова  закатила глаза со словами,мол, хватит меня путать и православного Мишу сбивать с толку, ведь православие не еврейская вера, она право славит, значит закон поддерживает, государство  и президента.  Мише стало стыдно за свои ошибочные взгляды , он закрестился  и он впервые у меня на глазах отрекся  от своих принципов.  Когда заседание закончилось, мадам предложила всем купить  верблюжьи одеяла.
                О пользе кражи
    Книга "Мелодии старой Самары" стала бестселлером , а нам поступали постоянные приглашения выступить то там, то здесь. Мы посещали школы, училища, пригласил Союз писателей. В любом положительном возникает и отрицательная сторона. Мне стали звонить какие то люди и говорить, что я вор, так как рукопись не моя, а деда профессора истории Наякшина, которую тот  приготовил к 400- летию города 1586-1986, но не успел опубликовать. Объяснять этим гражданам, что Кузьма Яковлевич занимался историей  самарской организацией большевиков и Лениным было бесполезно. Самое плохое то, что  эти негодяи убедили мою мать Музу Кузьминичну Демидову, дочь профессора  в этой глупости.  Ирина работала  месяцами в архиве по сбору  материалов для книги, но это не принималось за аргумент нашего авторства.    Возмущение матери перешло в прямую злобу и конфронтацию. Она закрыла на замок  все книжные шкафы деда.  Когда  рассказал об этом Авдееву, тот  заметил, что я обязан сохранить профессорский  архив, пусть даже придется взламывать секретер. Однажды  я подобрал ключ и украл   несколько папок которые  спрятал в  своем диване до лучших времен.
  Ужасное случилось в июле 1993г. В конце каждого лета Авдеев уезжал в Питер к родственникам.  Скорый отъезд решили отметит у меня на даче, что в районе 8 просеки.  Ночью, как обычно, пели песни, жарили шашлыки, ели яблоки, малину, вишню. Миша декламировал свои новые стихи. Утром приехала моя семья.  Мать разожгла за домом едва тлеющие с ночи угли и стала сжигать там архив Наякшина. Миша увидел и аж побледнел.  У него на глазах в огонь летели папка за папкой.  Поэт  затрясся, потом стал плакать и кричать, что это преступление и он такое , как честный человек, не позволит.  Авдеев  стал выхватывать из костра бумаги. Мать начала орать на весь квартал, мол, люди добрые, обворовывают посторонние.  Тут  появилась моя сестра, работавшая в ЮКОСе и стала  кричать матери,  что мы фашисты и на нас надо идти народной войной  как в 1941г. Миша не выдержал, допил остатки водки и упал на землю у костра.  Уничтожители испугались, что Авдеев сгорит или умрет,   схватили остатки документов и куда-то убежали. Больше мы их в тот день не видели.    Позже, когда я узнал, что Ходорковского осудили, то подумал, за таких сотрудников, которых он собрал под свое крылышко, действительно я бы сам его отправил на Колыму.  Значит  какое там было "осиное гнездо" и что они там вытворяли...
   Миша, проснувшись сказал, что не может находиться на месте, где свирепствовали вандалы. Мы  быстро собрались  и поехали  в квартиру Ирины на Ново-Садовую, по дороге  купив бутылку водки от нервов. Однако там случилось продолжение, правда в другом ракурсе. Мой тесть полковник милиции в отставке допился до "белочки" и начал бегать с топором по комнатам в погоне за бесами. Вот этого уже Михаил не выдержал, он собственноручно набрал номер 02 и вызвал милицию.  Те приехали быстро и всех разогнали. Так мы снова пошли к Авдееву на Молодогвардейскую в Шанхай и целую ночь слушали пластинки. На этот раз звучали эмигранты.  Миша никак не мог успокоиться и после каждой рюмки приговаривал: " Ну ведь Наякшин был единственно приличный человек из всей  этой шакальей своры. Он всегда мог принять решение и отвечал за себя и других, не то что нонешние..." Авдеев рассказал такой факт из своей биографии. Когда  КГБ стало терзать нашего лингвиста и поэта за чтение запрещенного Гумилева, Наякшин выразил протест в обкоме КПСС, заявив, что нельзя искать врагов там, где их нет и не надо стравить перспективную молодежь.  Так благодаря заступничеству деда, Авдеев остался на свободе и не пополнил ряды "отсидентов", а ведь парня уже сажали в камеру.
    Спустя лет десять я стал разбирать документы, которые спас от сожжения. Там  был машинописный текст рукописи по истории Самары, подготовленный к 400летию. Мы с моей дочерью Лерой  все вычитали и на базе фактов  и  уже опубликованных документов написали книгу "Самара из глубины веков". Кроме того, я  оказывается сберег    военный дневник майора Наякшина за 1941-1942гг.  Все остальные дневники моя мать сожгла. Тетрадка была  написана неразборчивым почерком. Разобрать слова смогли только Лера Демидова с нашим приятелем любителем военной истории Станиславом Владимировичем Шанько. Вот что из этого получилось:
22 июня 1941 г. Воскресенье. Собирались на дачу. Гуляли с Василием Захаровичем Смирновым и услышали по радио выступление В. М. Молотова. Война с немцами стала фактом. Решил немедленно включиться в активную оборонительную работу.
Июнь 1941 г. Написал статьи «Отечественная война 1812 г.», «Партизаны 1812 г.». Вступил в лекторское бюро обкома ВКП(б).
Июль 1941 г. Писал статьи. Ездил в Приволжский, Радищевский, Сызранский, Ново-Буянский и другие районы с лекциями об Отечественной войне.
17 августа 1941 г. Вызвали в обком. Только что вернулся из поездки в Сызранский район. Читал лекции на станции Батраки. 19 августа в военкомат.
21 августа 1941 г. Едем в Вольск. Встреча с другом И. Ф. Савич – формировать дивизию. Встреча с Абушем. Узнал Полиенко, Мещерякова и других.
23 августа 1941 г. Вольск. Холодные казармы. – Спим вповалку. Мы первая и основная группа политработников. Ходим купаться, ели арбузы перед командировкой в войска. Будем формировать 346 стрелковую дивизию. Я назначен старшим инструктором по радиопропаганде неприятельских войск.
Сентябрь 1941 г. Принимали войска. Люди из Саратовской области; из Татарии - политбойцы; из Донбасса - младшие командиры.
14 сентября 1941 г. Был у артиллеристов 915 артполка, 1166 и 1164 стрелковых полков. Приняли присягу. Торжественно. Ближе познакомился с комдивом Давыдовским и комиссаром Котовым. Комдив чудесный человек, комиссар - мелочен. Начальник продовольствия Щепкин - сухой, похоже, карьерист.
Конец сентября 1941 г. Ежедневные поездки в части. Начали изучать немецкий язык. Пили с Александровым. Надоел старлей Миронов. Избавились от него. С нами Савич. Хорошая беседа с Абушем.
Октябрь 1941 г. Тяжелые походы - грязь, холод, дождь и по трое суток не спали, не ели.
7 ноября 1941 г. Пурга. Праздник встречал в 1166 стрелковом полку. Чудесный парторг Афанасьев и комиссар Трифонов. Выпили. Был Пескишев, уехал в гости к телефонистам. Мы ходили по землянкам, беседовали с бойцами.
21 ноября 1941 г. Подняли по тревоге в 4 часа утра. Приказ - выступать. Днем погрузка. Комдив хотел меня ругать за то, что не погрузили печки, но не стал. Я поехал с первым эшелоном 1164 стрелкового полка (комиссар Шакуров). До 26 в дороге.
26 ноября 1941 г. Станция Александр Невский. Разбита, был налет, есть жертвы. Вечером город Ряжск, разгрузка. Выступили в поход. Заняли оборону. Рыли окопы. Ходил, беседовал, ругался, торопил.
27 ноября 1941 г. Двинулись вперед.
28 ноября 1941 г. Боевой приказ идти на Аскол. Вышел 1-й батальон 1164 стрелкового полка... Я туда. Арестовал командира взвода разведчиков - был он пьян, грозил комиссару. Заняли оборону в городе.
29 ноября 1941 г. Боевой приказ – со вторым батальоном 1164 стрелкового полка с капитаном Сорокиным занять Павелецк. Первые потери. Немцы нагадили буквально... станция разрушена.
30 ноября 1941 г. Идем на Горчиво. Немцы жгут все. Стреляли из пушек. Заняли населенный пункт. Немцы за 30 минут успели убежать, взяли 230 автомашин и другое имущество. Капитана Сорокина заменил, прибыл пьян, ссора. Вместе с 1166 стрелковым полком захватили разведчиков, автомашину, шестерых убили, четверых – в плен. Пытался говорить с пленными: чехи и немцы - разные люди.
5 декабря 1941 г. Движение вперед. Были в Чернаве. Ночь на 5 декабря - страшная ночь. Плутали с капитаном Зайцевым - едва не попали к немцам. Сколько раз падали. Машина съехала в овраг.
6 декабря 1941 г. Начали наступление на Ново-Михайловское. Я с 1166 стрелковым полком, заняли горящее село. Деревня Семеновка и окрестности - все сожжено. Войска втягиваются в зоны порохового дыма. Огонь, дождь, слякоть, гололедица.
Декабрь 1941 г. Заняли ряд сел и деревень. Ходили с Абушем отдохнуть. Щепкин следил.
16 декабря 1941 г. Бой за Волово - немцы успели сбежать. Захватили автомашину с немцами, много трофеев. Комиссар 1168стрелкового полка Терехов - барахольщик.
17 декабря 1941 г. В «комиссаровке» командир 1166 стрелкового полка избил командира взвода снабжения, я арестовал этого снабженца. Люди голодные, а он пьян. Идем вперед.
20 декабря 1941 г. У Молочных Двориков заняли шоссе Тула-Москва, Мещеряки, Бабурине.
21 декабря 1941 г. Бой за Теплое. Я опять с 1168 стрелковым полком. Заняли эту станцию.
23 декабря 1941 г. Бой за Горбачево. Заняли эту крупную узловую станцию. Восстанавливал Советскую власть. Как и в Теплом, сам назначал управленцев и председателя. Села горят, горит элеватор. Идем вперед к Оке.
30 декабря 1941 г. Бой на Оке. Немцы сильно окопались. Большие жертвы. Раненые в сарае. Разгрузка, мобилизация людей и подвод.
31 декабря 1941 г. В 1166 стрелковом полку. Пескишев, Дядина - в лесу, встретили Новый год. Поздравили друг друга. Залп «катюш». Пурга. Начался бой за деревню Федяшево. Заняли. В 4 часа - на квартиру. Пили за Новый год. Были Кравченко, Лукин.
1 января 1942 г. Щепкин приехал за мной. Пескишев просил оставить. Хорошая беседа с командиром полка у печки на соломе о характере боев.
2 января 1942 г. Тяжелые бои у Типичево, Хмелевец, Бедрищево, Федяшево..Поздней ночью - один по чистому полю при луне пришел в политотдел. Саша Изюмов сообщил страшную весть - погиб Абуш. На соломе в углу я, отвернувшись от всех, плакал. Абуш был редкий человек, товарищ умный, суровый, верный, большевик.
3 января 1942 г. Опять неудачные бои. Погиб старшина. Хорошо вел себя в бою Савич. Он поднял людей в атаку. Толкачево взяли, но попали под перекрестный огонь. Танки. Вынуждены отойти. Жертвы.
4 января 1942 г. Опять тяжелые бои с утра. Шел в цепи с бойцами под огнем артиллерии и пулеметов. Ночь. Молодой комбат потерял управление. Пришлось играть роль связующего звена. Связь выправил. Героически дрался политрук Горбачев врукопашную. Отошли на исходные позиции.
5, 6 января 1942 г. Опять бои, но безуспешные.
7 января 1942 г. Переезд через Беляев. Баня. Полковник Зиновьев – начальник штаба, с пьяных глаз завел на передний край, чуть не к немцам.
8 января 1942 г. На Грынь. Страшные бои у деревни Грынь. Погибли Кротов и его батальон. Вся деревня сожжена. Твердо вел себя Капустин. Связист в избушке все время повторял: «Сатурн». Связи нет. Груды мертвых, Пожар, снежная буря. Посетили комдив и командарм - просьба к ниму ехать, так как немцы в двух километрах, а у меня в охране штаба 7 человек, рассаженных под яблонями в снегу. Немцы ведут минометный огонь. Тяжелый день.
9-11 января 1942 г. Дни боев за Грынь. Взяли территорию, где была деревня - ни одного дома. Сарай полуразбитый. Ночь. Кругом трупы. Связист в углу надрывается, кричит: «Сатурн 2-й!» «Сатурн 2-й!»... Но «Сатурн» молчит. Батальон Кротова уничтожен. Сам Кротов погиб. Героически вел себя Капустин: он, прикрываясь трупами, стрелял. Прострелена его шинель в нескольких местах и кобура тоже. Сухой, высокий, обветренный - он в эти минуты какой-то необыкновенный. Савич со мной. В тревожную ночь 10 января он предложил по моей просьбе комдиву Давыдовскому и командарму Попову немедленно покинуть поселок, так как рядом немцы.
11января1942г. Привели пленного немца - голова подвязана женским платком, обер-ефрейтор, без шинели, автомат сломан. Он вытягивается в струнку. Головорез. Отправили в штаб. Попали в руки «окруженцы»...По всему видно, что нечистоплотные, трусят, врут. Одного я избил, слишком нагло врет, да к тому же еще и путает. Двинулись к Железнице.
12 января 1942 г. Бой у Железницы. Щепкин собрал политработников. Крайне недоволен, что мало убивают и ранят политработников, мотивируя тем, что не выходят на передовую. Дурак и сволочь! С группой Беловодова пошел Пахомов - славный щеголеватый парень - убит. Через час убит комиссар 1164 стрелкового полка - Шакуров. Железницу взяли, но отдали назад. Держать некому.
13 января января 1942 г. Бой за Железницу.
14 Января 1942 г. Отправляюсь в полк к Пескишеву, батальон Виноградова. Тот идет в Леоново, я остаюсь в Озеринском с Пескишевым.
15 января 1942 г. Утром батальон Виноградова разбит, сам он ранен, остатки батальона в Озеринском. Через час-полтора - 4 немецких танка у Озеринского о бстреливают дома, площадь. Обоз бросился бежать. Пришлось останавливать с наганом. Сосредоточились в овраге. Сильный минометный огонь, потом из танков, прорывается немецкая пехота. Лежим в снегу - танкив 200 метрах. Взрыв - оглушен, вытащили бойцы, положили в сани, очнулся в деревне. Пустяки. Осколок задел руку и бок. Перевязали в 1168 стрелковом полку. После многих бессонных ночей мертвецки заснул на квартире у Щепкина. Он принял полк после гибели Шакурова, Афанасьева, Абуша и многих других. Он начал понимать, а, главное, бояться, что ничего не обойдется просто и легко.
16 января 1942 г. Немцы атакуют Озеринское. Танки опять в деревне поджигают дома, стреляют в упор. Пескишев вышел против них с бутылками, сражен четырьмя пулями. Как я любил эту простую, грубоватую, отрывистую душу. Ранен командир полка. Озеринский отстояли.
17 января 1942 г. Пескишев похоронен в деревне Гостково.
18-25 января 1942 г. Перебрались с вещами ближе к Сорочинску. Наступление на станицу Теплое остатками сил дивизии. Лейтенант Глинков, зам. политрук Хаджимуратов с 18 бойцами дрались отчаянно, погибли все, но немцев не пустили ни на шаг. Богатырский подвиг. Бесстрашный санинструктор стал командиром отделения. 7 человек сдерживали врага, отбивая атаки целых рот. Страшные ночи в деревне Ногая. Кругом дремучие леса и в них немцы. Нас немного. Полки уже истощились. Должны идти на Волхов. Движемся. С Зайцевым организовали оборону во всей деревне. Организую все сам - стаскиваю тех, кто залез на печи погреться. Ругаюсь, хотя знаю, что люди безмерно устали. Но вот приказ - уходить. С Зайцевым, к сожалению, расстался навсегда - чудесный, добрый, надежный.
25-31 января 1942 г. 18 раз атаковали деревню Ивановку, а взять не смогли. Артогня у нас мало, Комдив ругался - зачем я и Савич здесь, под огнем.
1-6 февраля 1942 г. В Сорокино получаем пополнение из колхозников Смоленщины и Тульщины. Они не подготовлены, а надо бросать в бой немедленно. Многие гибнут из-за плохой выучки. Еду за пополнением в Белец, скандалю с 387-й стрелковой дивизией, получаю сразу 700 человек, выстраиваю их на окраинных улицах. Немецкие самолеты ведут обстрел. Пощады нет. На автомашинах оставляю 20 человек, остальные пешком. Собираются медленно. Полиенко партиями отправляет в полки.
7 февраля 1942г. Ночь у Полиенко. Вмешался Попов, говорит, - Щепкин отозван. Капустин будет начальник. – Я буду его заместитель. Пусть так, я за чинами не гонюсь.
8 февраля 1942г. В Уколице вступаю в новую должность. По существу та же, хотя ответственности больше. Просматриваю директивы и другие бумаги.
9 -28 февраля 1942г. Героически отстаивали рубежи Беловодов с 70 бойцами. 7 дней и 7 ночей. Непрерывные бои - днем отойдут метров на 100 – ночью опять вперед. Дрались хорошо. Стал воевать Андрусенко(начхим). Из него совсем неплохой командир, а не «чхим». Полиенко пьет. Александров ранен. Савич простудился. Вот теперь Капустин вздохнул полной грудью. Живем втроем. Володя готовит замечательно. Никак не можем поделить лошадей. Договорились наконец: Капустину – гнедую, Савичу – вороную, а мне – свою. Идем на Болхов. Осталось 7 километров. Мы подустали и взять город не могли. По существу - это и есть активная оборона. 22 февраля получил медаль «За отвагу». Работники политотдела вручили.
Март 1942 г. Поездки в части, совещания, донесения. Карпенко и Евтушенко живут рядом и выпивают в обед.
Апрель 1942 г. Выселял жителей Уколицы в 24 часа сам. Идет сильный дождь. Капустин упал с лошади Пульки, она сломала ногу. Повели резать, мы отстояли. Выжила. Трудно с питанием, еду в армию. Народный комиссар Павлов привез негодное. Грязь, дорог нет. Полиенко записали строгий выговор. Собирались судить - я отстоял'. Части в обороне. Питание стало улучшаться.
Май 1942 г. Хорошо ездили с Лубяновым. Он в лесу устроил баню. Немцы в трехстах метрах каждый день играют на патефоне Вадима Козина: «Давай пожмем друг другу руки, и в дальний путь на долгие года...»
Июнь 1942 г. Выехали в лес. Землянки благоустроены. Мы с Савичем в своем шалаше. Не проливает. Капустин рядом. Жить можно, только на душе неспокойно. Каждую ночь немецкие самолеты немного бомбят. Артиллерийский огонь ежедневный.
Июль 1942 г. Готовимся к празднованию дивизии. С Александровым писали ее историю. Получилось ничего. Комдив и Попов одобрили. Еду к генерал-лейтенанту Белову и Дубровскому подписывать документы о награждении полков. Приняли хорошо. Еду в ставку к Жукову, Булганину, Макарову. Принимает Макаров, хотя болен. Связываемся с Булганиным. Обещают поддержку, оставляю документы. Ночую в Малом Ярославце и еду назад. В Туле кончается горючее, с большим трудом достал. На фронтах на юге тяжело.
Август 1942 г. Первые дни обычные. Командный пункт теперь в овраге - в поле. Езжу туда каждый день. Кругом стреляют. Вся Уколица горит. Вот и пришло. 4 часа 55 минут 11 августа немцы начали артиллерийское наступление - дьявольский огонь. На Бе-ловодова шли танки до 200. Юнкерсы - до 80. Бомбят, ад кругом. Полк Беловодова смят. Немцы идут, видно как все вокруг горит. Я на КП, рядом Попов, Капустин (Савич на совещании в армии). Александров ушел смотреть, как немцы идут. Дрожит земля. Приказ отступать. Немцы подходят к деревне Сорокино. Связи с Лубцовым и Лукиным нет. Они уже окружены. Юнкерсы разбили всю нашу артиллерию, осталась одна гаубица, к ней 14 снарядов. Вот и все. Попов приказал немедленно отвезти все штабные документы и дела. Сажусь в легковую машину. Почта замешкалась и осталась у немцев. Сквозь кольцо разрывов добрался в тылы. Там благодушие. Дают приказ - грузить, ехать, что нельзя захватить - сжечь. Приехал Полиенко. Танки немецкие уже рядом. Стремглав я выехал на лесную дорогу. Разрыв. Машина подбита - шофер в одну, я в другую сторону бегу. На повороте наши лошади - на них. Самолеты бомбят. Лошади погибли. Выбегаю на другую дорогу. Там тащат нашу гаубицу. Я пробежал с полкилометра. Догоняет застрявшая ранее машина редакции - я в нее. О черт, весь обоз заехал в лес и застрял. Видел «подранков». Их ждет трибунал (за самострел - прим. ред.). На машине комдива выехали на дорогу. Немец бомбит в хвост отступающей колонне. В лесу непролазная грязь, на себе тащат повозки и машины. При выезде из леса даю приказ остановиться, выставить заградительный отряд, молодые учбазовцы все равно в панике бегут. Подъезжаю к Карпенко и Евтушенко. Решили оборону держать у деревни Куликово, выставить всех живых. Набралось до 300 человек. Карпенко я назначил командиром, Евтушенко - комиссаром. Тылы приказал отвести в лес на 4 километра. Ночь не спали. Было неспокойно.
12 августа 1942 г. Возвратился Савич легче. Пришел Терехов, но без людей - подозрительно. Из окружения кое-кто добрался поодиночке. Сформировали отряды - три батальона, назначил командиров и политработников. Карпенко - в Куликово. Евтушенко - в овраге, я с ним. Навещал тылы. Немцы наступают по всему участку. Деревни жгут. Немцы вышли на железнодорожную ветку Сухиничи - Калуга. Любой ценой задержать! Куликово держится, но мы - в полукольце. За рекой немцы у нас в тылу, обходят лесом. Трудно. Говорил со штабом. Там не знают подробностей, да и вообще не в курсе дела. Приехал генерал Самфин. Доложили. Поглядел – уехал. Белов обещал танковую бригаду. С каждым часом положение все более критическое. А тут еще от шефов приехали, навезли всего. Приехал секретарь райкома, рабочие – чудесные люди, но не ко времени. Мы благодарили их за подарки. Они без слов понимают наше положение. Бледные, встревоженные, они кое-как переночевали, и мы попросили их уехать, поблагодарив. Карпенко дерется у Куликово отчаянно. Послал к нему на помощь бывшего командира 66-го стрелкового полка. Немцы окружили его штаб. Отбился. Гудят танки. Нас кучка людей, а направление очень важное. Держать!
августа 1942 г. Танковая бригада Петрова пришла. Петров взял командование участком на себя. Бахвалился, - я покажу как надо воевать. Танки втянул в лесную дорогу, в непролазную грязь. Ночью немцы подожгли 27 танков. Петров ранен - растерялся. Опять мы одни. С Евтушенко едем в подошедший стрелковый полк (1151). Информируем. Стало полегче, так как они прикрыли наш левый фланг.
17 августа 1942 г. Наконец полегчало. Ох, эти ночи в лесу, на дорогах, в полукольце, без серьезных сил, а немецкие танки рядом. Четыре ночи с Савичем не спали. Прибыл третий танковый корпус и 251-я стрелковая дивизия. Мы сдали участок. Едем всей дивизией. Осталось 1918 человек из 10000. 4600 бойцов погибли, остальные неизвестно где, возможно, в окружении. Погиб комдив Попов, погиб чудесный Капустин, не известна судьба всего штаба. Приписали к 16-й армии Рокоссовского. Оттуда переадресовали в 50-ю армию. Вернулся Лубянов. Чудесно. Он вел себя героически. Прибыл опять раненный Александров. Он не боится, пожалуй, даже не имеет страха! Погиб чудесный Фишко и ряд других, почти все политруки и парторги. Вернулся Беловодов. Все сведены в один отряд. Комиссаром ста Лубянов. Сохранили номер полка. Находимся в деревне, полк дерется. Нехорошая слава пошла. Будто мы из района отступили, якобы бросили Уколицу. Да, незавидна участь. Мы не могли устоять, когда половина людей погибла, пушек и пулеметов нет, они разбиты. Боеприпасов нет, а у немцев сотни танков, десятки самолетов и мотопехота. Но наши люди не ушли, остались в окружении и героически, пробиваясь, погибли почти все. Разве можно ругать людей за то, что они остались живы, сделав все возможное и невозможное? Приезжаю к Лубянову. Лес. Идет бой, валяются убитые немцы. Нет, Лубянов и бойцы не подкачали. Когда наших бойцов увидели в деле, стали говорить иное. Сами кавалеристы сдрейфили, а нашим командир корпуса объявил благодарность, ставил их в пример своим частям. Новый приказ опять в 61-й полк, едем под Белев. Приехал Анчишкин. Человек интеллигентный, с эрудицией, с громадным опытом партийной работы. Быстро сошлись, даже Савич слушался. Живем в деревне, приводим себя в порядок. Подсчитываем,что есть, чего нет. У меня осталось - в чем выскочил из подбитой машины - мундир, шинель и фуражка. Еще до приезда Анчишкина мы с Полиенко собрали всех офицеров, ставим задачи - осмыслить, что произошло. Пресекаем слухи. В этот момент как снег на голову Скаловский. Я рад, ведь это серьезный командир, артиллерист, знающий. Ему дали командовать дивизией, точнее поручил я, как старший. Карпенко и Евтушенко в обиде, так как они опять остались на тех же должностях при своем полку.
Сентябрь 1942г. Неожиданный приказ – в расположение главной Ставки. Грузимся, едем на Тулу, глядим - Мичуринск. Направлены в Тишинские лагеря, по существу - отдых. Собрания, совещания. Полковника Комилучовского взгрели. За трусость отправили в штрафной батальон.
15 сентября 1942 г. Опять в Плавск. Разместились в деревнях. Получаем пополнение. Развернули работу. Приехал новый комдив - толстый, не нравится. Приехал новый комиссар - нецивилизованный человек. Стало скучно. Состоим в составе пятой танковой армии,
Октябрь 1942 г. Ездил к Ушакову - начальнику пятой танковой армии. Телеграмма из Ставки Верховного Главнокомандующего. Отзывают. Еду.
26 октября 1942 г. Из Шипова, что у города Ефремова, еду и иду в 15-ю воздушную армию. Понятия не имею об авиации. Обстановка склочная, грязная. Ох, здесь хуже, чем у нас. Но ничего. Еду в командировку в 71 авиационный батальон, по пути забрал вещи по бывшему месту службы в Плавске. Увидел Беловодова - тепло простились. И вот радость - Савич здесь. Пообедали. Поговорили. Грустно стало. Простились. Теперь все - нет меня в 346-й стрелковой дивизии. Я еду на новые места, в новую обстановку, к новым незнакомым людям - к авиаторам.
Ноябрь 1942 г. Страшный месяц Сталинграда. Доплата в авиационных полках 176-й авиационной дивизии - один мотив - выстоять. Летчики относятся вначале к доплате с прохладцей, а потом отказываются, так же как и пехота. Это непривычно.
Декабрь 1942 г. Еду домой в командировку. Вот она, военная страна. Дома живут тяжело, как и предполагал, но бодро, а это главное. Был у Кругловых, Гаврилова - держатся хорошо. Молодежь чувствует себя неловко. Трусят перед войной и стыдятся быть дома, работают плохо, так как все поглощены добычей еды. В хлебный магазин (угол Л. Толстого и Чапаевской) очередь начинается с Красноармейской. Стоят с 4 утра, пишут номера на ладонях. Многим хлеб все равно не достается. Ох, и не хочется мне ехать назад, на фронт, но надо. Доберусь уже в январе 1943 года."
  Далее добавляю от себя:  в составе частей 1-го Белорусского фронта К. Я. Наякшин участвовал в Курской битве. С боями прошел к западной границе СССР, освобождал Польшу. Войну закончил в Берлине и был направлен на ответственную должность коменданта г. Магдебурга. Отдав четыре года жизни на борьбу с германскими войсками, он стал у истоков формирования новой мирной Германии. После демобилизации Кузьма Яковлевич занимался в Самаре преподавательской деятельностью, написал много книг по истории края, до конца дней сохранил любовь к природе, к рыбалке. Профессор получил звание  Почетный гражданин города Куйбышева, его книга  о Ленине "Становление" была переведена на многие иностранные языки. Гонорары  за свои труды он передавал  в фонд мира, а  потому в городе считался чудаком, альтруистом и бессребреником.  В 1982 году его случайно толкнули на железной лестнице, что в конечном итоге послужило причиной смерти. Страна начала готовиться к обновлению и перестройке. Старые кадры, пропитанные большевизмом и ленинизмом оказались, как кость в горле. Судьба многих была предрешена. На  его доме по адресу Чапаевская, 180  власть не считает нужным установить мемориальную табличку, как это положено для других Почетных граждан.

                Ах, Самара-городок

  Месяца за три до дикой истории, случившейся на даче,  мне позвонил директор Самарского книжного издательства Борис Сергеевич  Соколов и предложил напечатать нашу краеведческую книгу огромным тиражом  в 100 тысяч экземпляров. Мы с Ириной согласились, заключили договор о том,  что к сентябрю  предоставим законченную рукопись. При этом  решили расширить материал и показать деятельность  административных органов, полиции,  городской  думы, а также дворянского и купеческого  собраний. Ирина снова пошла в архив и   трудилась там несколько месяцев по особой нами выработанной схеме. Кто не знает алгоритма работы с документами, в архиве не сможет найти ничего.   Так к Ирине пытались присоединиться наши знакомые, но посидев день, убегали оттуда в ужасе, чихая от вековой пыли.     С уважением к нашей деятельности по изучению прошлого относился сотрудник читального зала ГАСО Валерий Семенович Блок. Редкие книги  в областной библиотеке рекомендовал Александр Никифорович Завальный. На тот момент с ним еще  существовал диалог.
   К назначенному времени мы явились с подготовленной книгой, но ждало разочарование. Оказалось, что директор Соколов ушел на пенсию, а 35 миллионов выделенных на издание  бесследно исчезли. Мы оказались опять выброшенными на берег рыбами. Делать нечего, взялись за старое.  Пришлось издавать  книгу новых статей под названием "Ах, Самара-городок" собственными силами.   Макет нам сделали подпольно  сотрудники типографии Пахуты и Болтянского.  Это были беспредельные ребята, которые много обещали, мотали нервы,  высасывали деньги и отдали  работу только под серьезной угрозой.
     Нужна была издательская база. А.Х Верченова познакомила  с главным инженером типографии  СамВен Марком  Фаичем Лейтиным.  Тот  согласился и назвал цену 1 миллион рублей за пяти тысячный тираж.  Мы по старой традиции снова стали собирать рекламу уже вновь появившихся фирм.   Деньги   сначала аккумулировались  в банкирском Доме Пушкин, Столяров, Гарагин, оберегаясь от инфляции, а потом  перечислялись на издательство.  В то  время шло такое падение рубля, что дух захватывало.  Рубли буквально таяли в руке как ледышки. Наличные, получаемые с первой книги тоже надо было конвертировать. Единственный  надежный способ - найти доллары, а это было в то время очень трудно. Банки отказывались продавать валюту. Мы узнали от бывших неформалов, что Марк Солонин держит  Инвестиционную компанию в районе проезда  Масленникова. Поехали туда. Марк Семенович вышел в костюме, белой рубашке и  галстуке с лицом босса. Мы объяснили свою просьбу, мол деньги нужно сохранить для издания второй книги. Бывший приятель сквозь губу процедил, что  "зеленые" только для наших людей, а вы не наши и ушел. Тут мимо проходил Андрей Чичков из социал-демократической партии. Он оказывается тоже работал в этой компании. Мы рассказали, что произошло. Андрей крайне удивился и тут же продал  необходимые 200  баксов по курсу ММВБ на данный  день и час. Он, видимо, еще не был посвящен в такое понятие как "наши и  не наши люди", а может быть просто относился к категории приличных нормальных людей.
   Мы перечислили назначенную сумму Лейтину и стали ждать тираж. Сроки кончились, а ответа не было. Нам  принялись  звонить рекламодатели, мол где книга? Мы  трезвонили  Лейтину , потом ходили и ходили. Товарищ всегда  стал отсутствовать.  Тут Мишу Авдеева поставила в известность   одна  из секретарш издательства  о том, что  напечатано   ничего не будет, а деньги давно тю-тю...   В  новую  книгу Михаил написал несколько  рассказов о самарских  неординарных   личностях. Сама дама являлась горячей  поклонницей  нашего поэта.  Надо было срочно искать крышу, которая бы наехала  на обидчика.  Некоторые мои приятели стали бандитами, они предлагали варианты один страшнее другого. Тут я вспомнил, что старый товарищ  по демдвижению , Владимир Ильич Белоусов  работает в высоких государственных структурах. Я позвонил ему, оказалось Ильич  в руководстве КРУ по Самарской области. Обрисовал ему картину. Тот ответил: "Нет проблем, а ваша книга интересная, читаем все".  Дальше случилось волшебство. На следующий день мне позвонили из издательства  и сказали: "Забирайте тираж". 
    Мы вновь подключили большого Мишу. Наняли автобус, загрузили пачками и отвезли  домой на Чапаевскую. Мать,  увидев новую книгу,  в безумии орала, что провалится пол, и мы убьем соседей.  Потом приходили из домоуправления, но никаких проблем не увидели, ведь от пианино пол не рушится. Когда взяли напечатанную книгу, ужаснулись: масштаб макета издатель сократил на треть , а значит текс составлял проблему  для близоруких и пожилых.   Это мелочь, главное, что книга преодолела все преграды. Так самарцы  смогли вновь читать неизвестные страницы из истории своего города.
  Книга начинается со  вступительного слова Михаила Авдеева:
  "Вы держите в руках новую книгу самарских краеведов Ирины и Андрея Демидовых. Откройте книгу и прогуляйтесь по родному городу. Вы увидите Самару, которую мы потеряли. ...
  Счастлив будет тот, кто, прочитав эту  великолепную книгу , скажет: " Я ходил по Самаре с Ириной и Андреем Демидовыми, по Самаре, которую мы потеряли". 
   В традициях журнала "Кредо" мы предложили участвовать в книге Георгию Квантришвили. Он принес такие стихи:
Когда я изучаю русскую историю,
Мне хочется взять дубину,
Убить царя,
Чтобы самому занять его место.
х х х
Я живу в городе,
В котором легко умереть.
Но трудно купить нужную книгу.
Два  гроба встретились мне сегодня,
Пока я искал магазин.
х х х
Кто это лысенький,
Пьяненький самарский адвокат
В павильоне у пивзавода?
Пришел домой,
Упал на кровать.
Приснился кошмарный сон,
Будто у дверей сменяется почетный караул.
х х х
Преемственность
Зашел в трамвай,
Рыгнул перегаром,
Изматерился
И наступил мне на ногу.
Постой-ка парень,
Не твой ли, не твой ли
Предок засыпал горчицей
Глаза моему прадеду?
х х х
Стадо - это хорошо,
Можно ничего не бояться,
Кроме другого стада.
х х х
А были ли в городе поэты?
Как не быть:
Гавриил Романыч Державин
В пору пугачевского бунта
На главной площади города
Порол население батогами.
Вам кажется,
Что мои стихи недостаточно добры?
х х х
Дополнение Васнецова

Был бы бессмертным,
Смог бы лицезреть по очереди
Трех богатырей:
Батый,
Тамерлан,
Максим Горький.
х х х
Здравствуй,
Русский Чикаго,
Надень мне на шею веревку и
Отведи на бойню русским Сакко,
Так и не дождавшимся
Русского Ванцетти.
1 мая 191...
х х х
Упаси Господь
Кружась белкой в колесе сансары,
Упаси Господь
Воплотиться в слона на Головкинской даче
С членом,
Выкрашенным красной краской
Местными шутниками.
х х х
Поздно
Слишком поздно родился.
Без меня ограбили купцов
На Самарской Луке
И растерзали Венцека,
Даже в Хрущева
Не успел запустить
Гнилым помидором.
х х х
Мутация
Ублюдок - большевик,
Чей памятник стоит в квартале от меня,
Поселил меня в коммунальной квартире
Без горячей воды.
Ублюдок- миллионер,
Живущий в соседнем доме,
Водрузил над моим потолком
Параболическую антенну,
Наполним комнату уродливым излучением.
Скоро я тоже стану ублюдком
И разнесу их всех.
х х х
Иллюстрации прогресса
на примере одного дома
1906год:
По пыльной стене
Неторопливо сползают куски тела
Взорванного бомбой террориста
Родного дяди
Поэта Александра Блока
1986год:
За пыльной стеной
В приемной КГБ
Дожидается очереди стукач.
Торопится настучать на поэта
Георгия Квантришвили.
х х х
Вы спрашивате,
Как я отношусь к этой власти,
К сожалению,
Я не могу ответить,
Пока рука не  лежит
На гашетке пулемета.рковь,
х х х
Не пойти ли в церковь,
Либо в кабак,
Либо на митинг патриотов,
Выпить на брудершафт с прокаженными,
Послушать проповедь стукача,
Обняться с патриотом,
Чувствуя спиной руки,
Липкие от крови моих сородичей.
х х х
Есть место подвигу
Убить грузина стало геройством.
Пристрелить русского считается доблестью.
Не все ли одно, кто я
(Я и сам в этом хорошо не разобрался).
Убей меня,
Запиши в любой список
И считай себя героем.
х х х
Многовато казаков на улицах,
Хоть бы нашлись какие-нибудь Строгановы,
Чтобы купили их всех
И увезли отсюда
К чертовой бабушке!
х х х
Только одно
С моим знакомым Абрамом
Мы не сходимся только в одном:
Его интересует в животных исключительно
Мясо и шерсть.
Я же, при виде скота, говорю:
"Встань и иди, ибо ты Человек".
("Что за чушь вы говорите, молодой человек?!
Есть ведь все же  принципиальное отличие
Между нами и животными",-
Говорит Абрам, уползая за обои,
В свое уютное клоповье гнездышко...)
х х х
О, если ты родился в этом городе,
Ты можешь рассчитывать на все,
Кроме кое-чего.
Если уж честно, то твердо рассчитывать
Можно только на одно-
На смерть в этом городе.
х х х
Горожане
Бритоголовые коммерсанты,
Неподмытын шлюхи,
Убогие интеллектуалы
Да скотоподобные дегенераты.
Кажется все...
Ах, да!
Я - поэт ненавидящий рифмы и размеры.
х х х
У новой Самары не осталось мелодий.
Только -то и звуков:
Зубовный скрежет,
Шелест валюты в руках спекулянта,
Скрип кроватей насилуемых женщин.
х х х
Свое место
Что-то я,
город,
Не нахожу здесь себе места,
А ты, счастливчик,
Давно уж оторвал
Свое уютное местечко
На кладбище страны.
х х х
Если бы я был куском дерьма,
Я бы плыл по великой русской реке
И любовался тремя самарскими набережными.
Увы, мне этого не нужно,
Ведь я - кусок дерьма,
Сидящий  за письменным столом
16 июля 1993года.
  Георгий- человек своеобразный. Как то он пришел к нам с Ириной домой и говорит, что в одном журнале вас  страшно разворовывают, просто плагиат идет валом. Я спрашиваю, расскажи, что  это за журнал, пойду туда разбираться. Герыч  отвечает, мол грузины своих друзей не сдают.  Через несколько дней этот журнал нам , действительно, попался в руки. Он бесплатно раздавался в одном из сетевых  супермаркетов.
  Плагиат  опасен тем, что это не краеведение и не проявление любви к своей малой Родине, а просто размывание  нравственных устоев. Это также калечит  общество, как   бывшие рэкетиры , залезшие на вершину власти.  Негативная аура плагиата отравляет человеческие души. Вернемся к  книге.
    Михаил Авдеев тоже написал для этого издания стихи:
Куда наше прошлое делось?
Зачем слишком быстро ушло?
Зачем скоротечно истлело,
Бурьяном глухим поросло?

И что же я в этом бурьяне
Ищу отголоски тех дней,
Когда на Панской мы гуляли
Среди отлетевших теней...
х х х
Сирень во дворах на Ильинской
Взялась этот май провожать.
В прощальной печали излившись,
Лиловые слезы дрожат.
 
С какою-то тайною грустью
Лиловые всплески весны.
В самарском моем захолустье
Лелеют забытые сны.
 Интересные  зарисовки  оставил Михаил Авдеев о самарских  краеведах.
                "Старый Буратино"
  Я был знаком со многими краеведами, историками Самары, собирателями и охранителями ее старины. О некоторых из них у меня остались добрые воспоминания. Это были люди официально не признанные. В каждом из них жил дух какой-то полуподпольности. Затененные и отвергнутые официальным большевистским краеведением, эти люди носили свою Самару в себе, почти  не выплескивая ее на страницы малодоступных для них газет. Но именно эти краеведы-неформалы, в отличие от кормившихся Лениным и другими революционерами еркановых и поддубных, истинно любили самарскую старину. Самым выдающимся из них был Олег Сергеевич Струков.
   Познакомился я с ним так. Однажды на развалинах старого самарского дома встретил старика,  копавшегося в груде полуистлевших газет. Подумалось:" Как он близорук и остронос". Он брал дрожащими костлявыми руками газеты и подносил их близко к глазам, что-то бормотал себе под нос, на который постоянно сползали очки. "Вылитый Буратино в старости",- усмехнулся я.
   Старик, заметив мое присутствие, спросил:" Молодой человек! Вы тоже считаете, что этот дом зря ломают?" "Да" ."А я ведь все суды прошел, все инстанции, а не спас. Вот ломают. А какие печи здесь были. Изразцы! Еще позавчера были. Жалко этот дом".
    Позже я узнал, что Струков ходил по инстанциям и судам по поводу сноса многих зданий. Его называли кляузником и жалобщиком те, кто уничтожал  Самару. "Они считают меня сумасшедшим,- говорил Олег Сергеевич. - Зачем ты ходишь, ведь все равно снесем! А я хожу и буду ходить, писать, добиваться  пока жив, ведь как же Самара-то у нас одна. Вот и стучусь".
  Так у меня появилась ассоциация с дятлом. Впрочем, отчасти даже и внешняя. Как дятел стучал старик Струков повсюду, куда можно и нельзя, отстаивая каждый дом. Но, как правило, его старания оказывались безрезультатными.  Непробиваемые партийно-хозяйственные боссы не хотели слышать этот тихий, слегка заикающийся голос.  Глас вопиющего в пустыне.
   Много работал Олег Сергеевич и над разоблачением фальсификаций официальных краеведов. Внимательно прочитывая их "труды", низко склонившись над столом, он выискивал обильно рассеянные неточности, передергивания, умалчивания. Эта грандиозная работа старика ложилась на полки во множество папок с названием "Ошибки и факты".
   Струков особенно не любил Наякшина и Гурьянова. Рассказывал мне, что Гурьянов требовал снести кирху и костел как нерусскую архитектуру в русском городе. Про Гурьянова говорил:" Ему можно доверять только по  деревянной Самаре. Тут Гурьянов дока. А каменной Самары он не знает и не любит. Поэтому врет".
     На Галактионовской( ах как хочется сказать на Троицкой!) около политеха стоял очень интересный деревянный дом. Олег Сергеевич каждый день ходил к нему  и говорил, когда мы там встречались:" Неужели снесут?" Снесли не охнули, нанеся еще одну рану Самаре. "Опять не спас!"- сокрушался Олег Сергеевич. А один из тех, кто "приговаривал" и этот и многие другие дома, говорил:" Подумаешь - потеря! Здесь будет дом лучше! Большой!" Никишковы и мусатовы, вынося приговор за приговором старой Самаре, смеялись над стариком Струковым и  ненавидели его. Они  ненавидели. А он любил. Любил и знал каждый домик, каждый уголок матушки Самары.
Он любил тебя, Самара,
За особенную стать.
И про каждый домик старый
Мог подробно рассказать.
Он любил тебя за то, что
Ты светла и хороша.
И была такой же точно
Его чистая душа.
И теперь, когда ломают
Где- нибудь самарский дом,
Там душа его святая
Бьет пораненным крылом.
   Когда старика не стало, я не мог себе представить, что никогда больше не встречу на самарских улочках Олега Сергеевича. Не подойдет на площади Революции( ах на Алексеевской!) и не скажет: " Вот в суде был. По двум домам бумагу отнес. Ломают, черти. Ничего им не жалко!" Моя душа сжималась до боли.
   Но, нет. Струков умер.
Вы куда, Олег Сергеич?
Что-то рано собрались...
Кто без Вас сумеет склеить
Переломанную жизнь?
Вы ушли. Остались песня
Недопета над рекой .
Уж не спеть ее нам вместе
На Дворянской и Панской.
А душа летит над Волгой,
Исчезая в сизой мгле.
Что-то Вы не очень долго
Погостили на земле.
  Нет. Струков не умер. Он растворился в своей любимой Самаре. Душа его парит над городом, как бы пытаясь укрыть своими белыми крыльями самарскую старину от разрушения. И в старых кварталах звучит его голос, голос самарского Дон-Кихота, голос старого доброго наивного Буратино,  Глас вопиющего в Самаре.
                "Профессор" в болотном пальто

    В середине 70-х годов в букинистическом магазине на Ленинградской я часто встречал привлекающего внимание пожилого господина. Маленький рост этого человека и манера держаться весьма  кротко и скромно, казалось бы, должны были способствовать ему находиться в тени, растворяться среди публики. Однако какая-то неброская внутренняя привлекательность, теплота вырывали его из серой массы людей, ставили над толпой , приковывали внимание. Однажды мы разговорились. Поводом послужил продававшийся в  букинисте двухтомник сочинений Екатерины Великой, а  темой разговора стало достоинство ее художественных произведений. "Не говорите так громко, Вы мешаете публике выбирать книги!",- тихо сказал мой собеседник. Так я познакомился с Александром Константиновичем Ширмановым.
    Мы вышли на улицу, продолжая обсуждать екатерининскую прозу. Вдруг Александр Константинович сказал: "Мы идем по Панской"." Но сейчас это Ленинградская", - заметил я. "Запомните, Миша, мы идем по Панской!" Тут же выяснилось, что он живет на этой улице, а я сказал, что жил на ней с рождения, но, к сожалению, переехал.  Как потом  я заметил,  Александр Константинович не  любил новых названий самарских улиц, считал их  временными и верил, что рано или поздно вернуться в Самару имена, отнятые большевиками.
   Именно на Панской мы встречались чаще всего. Много раз гуляли по ней и в сторону Троицкого рынка, и к Волге. Александр Константинович ходил не спеша, даже медленно, как бы обдумывая каждый шаг. Говорил он тоже медленно, тихо, но любое его слово звучало твердо и убедительно. Идем как-то по Степана Разина:" Вот здесь на Вознесенской жил  Треплев. Плохой человек. Да, да, тот самый Смирнов- Треплев, друг Хламиды и зять Позерна". "Ну что Вы, Александр Константинович! Он же просветителем был. У него кружок собирался. "Собирался, собирался. Читающая публика. За чашкою чая. А потом в Пролеткулт пошел и  всю интеллигенцию предал".
   Для Ширманова дома  представляли интерес прежде всего с внутренней стороны. Он мог восторгаться архитектурными прелестями того или иного здания,  но интересовало его  прежде всего то, что  происходило когда-то за  дверьми: кто жил здесь, кто бывал, о чем говорили, что собирали, истории, связанные с этими домами. " А вот здесь Позерны жили. Максимушка у них рассказы читал. Нет, что ни говори, а  Максимушка- это фигура! Это, не смотря ни на что, - гигант! Только вот Самару  он весьма однобоко показал. Увидел только грязь и серость. Это верно. А Позерн  умилялись: ай да, молодец! Так ее! Так ее! Ненавидели они Самару. Все ненавидели : и Позерны, и Треплев, и вся эта псевдоинтеллигенция.  Ну, Пешков молод был. Да и жил-то, в отличии от них, в подвале.
    За большую эрудицию Ширманова прозвали профессором. Я- то сначала думал, что он действительно профессор. Как-то раз я говорю: " Здравствуйте, профессор!" "Здравствуйте, Миша! Но это  неправда. Я не профессор. Кто-то просто приклеил".
   Ходил "профессор" в пальто какого-то неопределенного цвета, скорее болотного. Такого же была и шляпа. Все это сидело на нем  хорошо и смотрелось необыкновенно элегантно. Картину дополнял  неизменно старомодный галстук.
  Как-то шли по Ленинградской мимо моего родного дома №46. Я сказал: " В моем доме в войну в эвакуации жил Козин". "Хорошо, что Вы это знаете. Ведь Козин остался в душе Вашего дома. Надо всегда в души домов заглядывать, и Вам тогда многое откроется.
   Также как-то раз на  Куйбышевской он мечтательно  произнес: " А в душе вот этого дома  жив Елачич. Великий издатель. Какую газету делал! В "Волжском дне" такие люди собирались! Горькая участь была у кадетов. Народ их не понял, а большевики уничтожили. Нет, я прямо таки чувствую, что у них сейчас там споры кипят, дискуссии...А скоро выйдут на улицу, на Дворянскую, к нам, в вечернюю Самару.
     Рассказывая об  обитателях домов, Александр Константинович как бы переносился в ту эпоху и говорил так ярко в лицах, создавая живые картинки, сценки, как будто сам оказывался участником и очевидцем  происходящего. "Вот здесь  играли в шахматы Александр Николаевич Хардин со своим помощником. Помошничек все ерзает, ерзает, делая ходы. Да как вскочит, как взвизгнет: " Вам мат, батенька! Мат, черт возьми!" А потом взял да и всей России мат поставил".
 Любил Александр Константинович задавать каверзные вопросы. Идем с ним по Рабочей. Он вдруг спрашивает: " А как она раньше называлась?" Отвечаю: " Почтовая, конечно". "Да, да, а почему же ее, бедную, переименовали, ведь вроде почта при любом режиме нужна?" " Да тут в 1902году  подпольная типография действовала с Александровым-Светом во главе",- отвечаю. "Что Вы, Миша! Копайте глубже. Как Ленинская раньше называлась? Крестьянская, и что? Да то, что на углу Крестьянской и Рабочей стоит домик Ильича. За такое топонимическое изобретение кому-то Ленинскую премию выписали".
   Или вдруг Ширманов по улице Москательной - Льва Толстого  идет и спрашивает: " С чего здесь так много воронья селится. Все деревья в гнездах?" Я ему подыгрываю: " Наверное птичьи толстовские коммуны создают". "Нет, дорогой друг. Люди здесь уж больно картавые живут. Птичкам там каркать сподручнее".
   Как-то иду по Набережной. Смотрю. Александр Константинович локти на парапет положил, смотрит на воду. "Что закатом любуетесь?"  "Да нет, просто представляю: зима, холод, пурга лютует, и правительственные войска крадутся, ледяные надолбы преодолевают. А здесь как раз часовые разинцев у костра греются.  Не заметили  неприятеля".
    Однажды около букиниста встретили с ним одного из местных поэтов. Стихотворец был страшно пьян. "Вот он какой, поэт!"- брезгливо обронил Александр Константинович. И хотя сказал он, как всегда тихо. "Поэт" услышал и громко завопил: " Да, я- поэт! Я член Союза писателей!" "Уйдемте отсюда!" - позвал "профессор", и мы пошли. Природная интеллигентность не позволила ему встревать в истории, становиться участником или даже просто  очевидцем каких-то случаев, могущих  доставить неприятность.
   Жил Александр Константинович только книгами и воспоминаниями. Я знал, что он пишет обширные мемуары, где  говорит о своих предках, о своих корнях, об истории Самары. "Для кого же Вы пишите? Ведь сейчас все -равно не  напечатают". "Да, сейчас рутина и прочую рутину печатают. Но ведь и до меня  когда- нибудь очередь дойдет. Рукописи- то не горят. Я пишу в надежде на благодарных потомков".
   Тогда в семидесятые годы Ширманов считался среди местных краеведов белой вороной. О нем говорили как об анахронизме, не верили, что все, что он делает, кому-то нужно. Но Александр Константинович писал и верил: пригодится потомкам. Будет оценено в будущем. Правда, когда его не стало, громаднейшая ширмановская библиотека и уникальный архив разошлись по рукам.  Воспоминания - дело каждодневного труда- украл у вдовы один делец от культуры. Все,  собранное за жизнь, пропало. Но осталась легенда- Александр Константинович Ширманов - "профессор" в болотном пальто.
                Троцкист в рваной  пижаме

   Многие люди, кто как-то был связан с искусством, театром, культурой, знали этого человека. Его встречали в  кондитерском на Ленинградской, пьющим кофе или вальяжно  прогуливающимся по Куйбышевской. Стоило видеть, как он одет. Всегдашний его  костюм - это  старая слежавшаяся пижама и засаленная майка. Иногда затертые  черно-бурые брюки. И вот даже в этих почти  отрепьях он смотрелся импозантно. Был старик неимоверно живым. Говорил отрывисто, иногда переходя на визг или на крик. Звали старика Арон Яковлевич Пломпер. В этой же самой пижаме и майке  мог он прийти и в драматический театр, ибо слыл самым заядлым театралом нашего города. Он мог себе позволить громко критиковать спектакль, заглушая овации. Рассказывают, что на одном из спектаклей, когда  раздались овации, Пломпер громко заорал: " Какая это х...ня!"     Этот конкретный случай поведала  мне покойная Любовь Ивановна Елшина - тоже страстная театралка, хорошо знакомая с Пломпером.
    Арон Яковлевич  говорил  о ней: " Люба из дворян, а я из  троцкистов". Как троцкист, он долго сидел при Сталине. В лагерях сблизился со многими осужденными артистами. Свою принадлежность к троцкистам особо не афишировал, но и не скрывал. Всегда мог сказать: " А Вы знаете, ведь я - троцкист!" Пломперу очень нравилось следить за реакцией  человека на это. "Что, живого троцкиста испугались?"- громко вопрошал Арон Яковлевич и разражался гомерическим хохотом. Лия Павловна Унгер( также ныне покойная) рассказывала, как однажды в больнице в состоянии полусна- полубреда Пломпер в течение двух часов читал лекцию о Троцком. Врачи и сестры слушали, онемев от неожиданности. Когда же Арон Яковлевич очнулся, он наотрез отказывался от того, что выстцпал: " Вы что, разве же можно сейчас говорить о Троцком? Сейчас можно только о Брежневе!" Видимо он, действительно, не мог в это поверить.
   Однажды на Ленинградской мне читал: " С нами юный Троцкий,  молодой Буденный! Чье это? Как чье? Есенина! Боже мой, уже Есенина не узнал?" "У меня есть Есенин, так там такого нет". " Нет и не будет. Ишь, чего  захотел. Вот уже хохмач. Кто ж тебе сейчас это напечатает. Ты думаешь, правду пишут? Жди уде! Вот Есенин ведь не повесился!" "Как не повесился?" " А так. Сережу пук-пук и все. Забили, а мертвого повесили. Вот оно уже как!"
    Он же мне рассказывал, как Троцкий защищал Есенина от нападок Бухарина. И вообще, он много говорил о Троцком. По всему видно было, что это его кумир. "Когда в Самару приехал Троцкий, его же встречали с цветами, качали и несли на руках.  Троцкий принимал парад самарского гарнизона. Да, что уж говорить, Лев Давыдыч был орел!! Здесь в Самаре много троцкистов я знал, все они при Сталине... -Арон Яковлевич заплакал...- в мясорубку попали. Боже ты мой!"
   Я заметил, что Пломпер говорит  Самара, а не Куйбышев и спросил :"Почему?" " Что ты думаешь, чтобы я этого пьянчужку уважал? Нет уже! Вот ему! ( и Арон Яковлевич отмерил руку по локоть) Все знают, как он от чехов бежал по крышам. А какой бабник был! Это же просто ужас! Только при Сталине такие присосались, когда настоящую гвардию всю уничтожили".
    Я любил его провокационно  спрашивать:" А почему среди революционеров так много евреев? Троцкист  взвизгивал: " А кладбище?!" "Что кладбище?"- удивился я. " Да  знаете, любезный Миша, что самарским евреям в 1909 году под кладбище выделили землю, покрытую толстым слоем навоза, да еще у холерных бараков".  "Но ведь Боберман вмешался и исправил несправедливость, а ваши троцкисты и его пук-пук". " И правильно, дорогой, всех их, богатеев надо туда. Революционная необходимость."
   Так же Арон Яковлевич известен и таким своим чудачеством. Со своей скромной пенсии посылал  юбилейные телеграммы великим актерам: Тарасовой,Раневской, Жарову, Бабочкину...Рассказывают, что однажды, в состоянии очередного залеты, он послал телеграмму на Новодевичье кладбище Станиславскому:" Встаньте, голубчик, посмотрите, как тут без Вас театр!"
  Он же, когда Игоря Ильинского выдвинули на соискание Ленинской премии послал Брежневу телеграмму протеста- нельзя давать Ильинскому премию, так как Ильинский с Царевым посадили Мейерхольда.
   Однажды иду вечером по  Набережной и слышу с  соседней аллеи: " И вот они, с-с-собаки, донесли- таки на Мейерхольда. Это сволочи, а не люди. Даже уже хуже, чем сволочи. Пришли к Станиславскому просить подписаться против Мейерхольда, а он их с лестницы спустил- и Ильинского, и Царева". Сквозь кусты я увидел светящуюся в сумраке огромную  лысую голову. Подошел: " Вот! Я ему  рассказывал! - указал на меня Пломпер своему собеседнику .- Я ему уже рассказывал про этих сволочей. Эх,  пижама моя совсем порвалась! Что же уже делать?"  Мне стало смешно от того, что старик перешел от высокой патетики к будничной проблеме одежды.  " Что смеешься? Мне же надо уже в чем-то ходить!" И тут же перешел опять на театр:" Был такой Свечеревский  в нашем театре.  Такой же был талант.  При Сталине сгорел. Угробили такого человека".
   Я знал, что Арон Яковлевич давно занимался историей самарского театра и много в этой области знает.  Интересно было послушать его  очередной экскурс в историю, но старик  перекинулся к современности и бурно жестикулируя стал кричать:" Вот Петя крутится, как белка в колесе. Но Боже ж мой! Разве же  это Мейерхольд? Разве же это Таиров? Разве же это Михаил Чехов? Эх-хе-хе!"- и тяжело вздохнул.
   Мы поднялись наверх и разошлись в разные стороны Куйбышевской.  Я оглянулся и (как оказалось, в последний раз) увидел этого человека.  По вечерней улице развевалась ветхая одежда и сиял в лунном нимбе огромный лысый череп. троцкист в рваной пижаме уходил в ночь. В вечность. В историю.
 По традиции Авдеев написал заключение:
"Первый шаг к возрождению"
   Очень давно мне хотелось написать о том, как мы собирали подписи за возрождение нашему городу его родного имени Самара. Это имя  украл усатый Коба, чтобы прославить в веках одного из своих подручных. Мы решили, что хватит нашему городу жить с бандитским именем, надо Самаре снова и навсегда становиться Самарой.
   Инициатором святого дела стала Галина Николаевна Рассохина- кандидат архитектуры, неутомимый  борец за сохранение великолепной самарской архитектуры. К ней присоединились единомышленники. Было получено  разрешение горисполкома на проведение пикета по сбору подписей. Местом сбора выбрали угол улиц Соборной и Панской около Ново -Троицкого торгового корпуса ( универмаг "Юность") Врач больницы УВД Людмила Михайловна Иванова принесла из дома складной столик , и работа пошла. Кроме меня в этом благородном деле принимали участие Валентин Крушинин, Виктор Орлов, Анатолий Петров, Сергей Григорьевич Глазков, Виктория Николаевна Мальцева, Аделаида Григорьевна Скобликова, а также Володя и Люба- добровольцы, фамилии которых я не запомнил.
  Когда мы стояли в пикете у "Юности", частенько возникали диалоги между  сторонниками и противниками Самары, иногда переходившие в перебранки. Расписываются двое студентов. Подходит пожилой сталинист:"Вы за что пишите? За Самару! Эх, вы! Вам дуракам, мозги пудрят, а вы пишите".  "Да никто не пудрит. Мы сами хотим. Самара - наша "альма матер". "А  моя "альма матом". Работать надо, а вы тут стоите, лбы такие. Вы хоть знаете, кто такой был Самарин, в честь которого была Самара. Это был такой купец-кровопийца, из народа жилы тянул". "Да ну?!" "Вот и ну, ножки гну! Не знаете, а стоите. Сначала историю нужно знать, а потом народ баламутить. Эх, вы, диссиденты!" Анатолий Петров спрашивает одну активную противницу Самары: "Дамочка, вас как зовут?" "Мария". " А вот если вас назовут Феклой. Это как так? А вот как Самара была Самарой, а ее взяли и назвали Куйбышев". "Ну и что, а я все равно против!"
  "А не местным можно подписаться? Можно. А вы откуда? Мы из Нижнего. Пока еще Горький. Но мы нижегородцы. Мы тоже хотим, чтобы и у вас была Самара."
"Это че такое? Мы за Са-ма-ру! За чево, за чево? За Са-ма-ру! За вонючую, грязную, засранную Самару? Да вы че, мыжики! Я вас не понимаю. Не, не, мужики! Ий-я. "Иди ради Бога, не плюй нам здесь". "Да Самара, она  и так вся заплеванная".
  "Почему уже спим? Да мы не спим, мы работаем! И он мне будет рассказывать! Где миллион подписей? Почему я его не вижу?! Тут встревает противник:" Дурак! Зачем тебе миллион подписей. Это же неформалы. От них все зло. Они воду мутят, а я против. Я -коммунист. "Боже мой, смотрите сюда! Живой коммунист! "Да, я член партии, член КПСС , и я этим горжусь. "Аз ох ун вей! Смотрите таки, потс КПСС! И он еще этим гордится!" Коммунист уходит. "Нет, ребята, миллион нужен. Чтоб мы так жили. О, этот Куйбышев!  Мама дорогая! На нас же и флора, и фауна смеются. Я, старый Мендель, хоть сто подписей поставлю. " Сто нельзя, а одну вы уже ставили". "Но ребята! Боже мой! Я же хочу умереть в Самаре!"
  "Самара, говоришь! Ай, сынок! А  когда будет- то? Чай, уж не доживу. А вы давайте быстрей! Скажите там, мол, дед Вася Самару хочет. Чего уж ждать-то? Раз-два, да и Самара!"
  "А за бабушку можно расписаться? А то у меня бабушка уже не выходит. Но она очень хочет, чтобы была Самара. Она как узнала про подписи, говорит:"  Иди, иди, милый, распишись за меня, я ведь в Самаре родилась, на Панской.
   Зачем мне Самара? Мне хоть Жмеринкой  назови. Один черт. Что вы здесь дурью маетесь! Менять задумали. Чем вас Куйбышев не устраивает?" "Да ведь Куйбышев был бандит!" "Ну и что ж! И черт с ним. По мне хоть Берией обзови, лишь бы колбаса была".
   "Слюшай, дарагой! Дай запишю! Моя живет Андижан, хочу чтоб твоя Самара жил! Самара лючче!"
   Тех, кто считал, что Самара - лучше, наших единомышленников, оказалось очень много. И Самара вновь вернулась в Россию. Теперь наш город живет  со своим родным и таким прекрасным именем. Но борьба еще не окончена. патриоты требуют возвращения улицам их исторических названий.
    После выхода в свет новой книги нас опять везде стали приглашать. Помню Л.Г. Кузьмина устроила в городской библиотеке им. Крупской, что на улице Маяковской  встречу с читателями.  Было много вопросов. Мероприятие прошло интересно. Директор библиотеки выплатила небольшой гонорар, но попросила Ирину показать  свой диплом кандидата исторических наук. Дама долго вертела  корочки  в руках, рассматривала  печать и подпись под лупой, а потом с удивлением сказала, что вроде , действительно, подлинный, а то говорили, что  вы даже высшего образования не имеете. Да, по городу до сих пор ходят грязные слухи.  Как-то поклонница  наших книг Людмила Васильевна Коршикова  участливо предложила нам   помощь   в поступлении на заочное отделение в пединститут.   Как психолог Людмила Васильевна знакомила   с богатыми  преуспевающими бизнесменами, чтобы помочь издать  большую качественную книгу в твердой обложке.   Нувориши смотрели на нас как на инопланетян и говорили :" Нам бы  ваше досье  почитать, а не статьи  по истории".  Так  мы встретились  с Кабатченко, потомком  купца Челышева. Эмиссар из Москвы заказал нам материал о своих предках, над чем мы и стали работать.
   Как-то мне позвонил А.А. Соколов, редактор бывшего "Волжского комсомольца", переименованного в "Вольнодумец".  Он попросил написать  статью, как подлые большевики уничтожали  Самарский кафедральный собор и вообще об истории постройки этого культового сооружения, являвшегося доминантой города.  Мы с Мишей на пару выполнили  эту работу в кратчайшие сроки.  Статья была размещена в воскресном номере , а рядом   опубликовано предложение  о сборе средств для  восстановления разрушенного Воскресенского собора во имя Спаса на том же месте  с указанием счета .  Многие самарцы стали направлять свои средства на восстановление  Святыни, но судьба денег, как водится, оказалась неизвестной. Миша чувствовал себя грешником и посыпал голову пеплом.
   В это время в России происходили эпохальные события:  Руцкой объявил импичмент  президенту, Ельцин расстреливал парламент, РНЕ  брало штурмом Останкино, снайперы расстреливали москвичей на улицах. В Самаре у Белого дома поставили ментовский газик. Провинция за Хасбулатова не поднялась.  После разгрома Верховного Совета в город приехал депутат Юдин и рассказывал какие-то ужасы.  В ответ на столичные события  Карлов устроил  демонстрацию против генерала Макашова под лозунгом "Макашизм не пройдет!"  Огромная толпа прошла через весь город и все закончилось митингом около здания бывшего КГБ на Степана Разина.  Собрания проходили по всей Самаре. Помню митинг на площади Куйбышева и выступление актрисы драмтеатра  Любови Альбицой, которая скандировала: "Руки прочь от моего Президента!" Диссонансом звучало выступление  какого-то реакционера, прораба 11 Строительного треста,  который неожиданно закричал:"Да здравствует товарищ Сталин". Ответом ему была гнетущая тишина площади, забитой  людьми. Мы стояли во время триумфа либерализма вместе с Евгением Александровичем Кудриным.  Тот внимательно смотрел на публику профессиональными глазами психиатра, а потом сказал, мол, они радуются победе, а скоро власть, когда все перераспределит, установит диктатуру такую, что не пикнешь и эти же люди будут голосовать за отмену свободы слова, митингов, собраний и в конечном счете за неосталинизм только без соцгарантий и  радужных перспектив. Я ответил, что будущий тиран уже наверное где-то здесь стоит среди  толпы, маленький незаметный, такой как все.( песня "Полигон https://vk.com/audios236769689?q=)
Полигон
Кончаются слова и аргументы,
Осталось право на цветные сны.
Опять у нас пошли эксперименты
На старом полигоне Сатаны.

По образу казармы с дедовщиной,
Подобию спецзоны с паханом,
Россию лепят крепкие мужчины
С чиновничьим веселым огоньком.

Когда то занимались пионеры
Футболом у кладбищенских ворот,
Играли черепами: ох, безмерный,
Российских жизнерадостный народ.

Чекисты пересели в  Мерседесы,
Железный Феликс все равно внутри.
Ему в широких душах этих тесно,
И Он наружу лезет, посмотри.

Вот он уже кричит  с передовицы,
Вот он уже немного депутат.
России перелистаны страницы,
Но по привычке, кажется, назад.

Кончаются слова и аргументы,
Осталось право на цветные сны.
Опять у нас пошли эксперименты
Гражданской неоконченной войны.
        Посреди всероссийской суматохи   у нас случилась своя буча. Из городской администрации позвонил представитель Сысуева и заказал 300  книг. Мы их привезли. Бухгалтер обещала все оплатить в течение недели. Прошел месяц, а денег не было.  Мы стали названивать каждый день, проявляя явное нетерпение.  Дама стала нас игнорировать.  Вдруг нас арестовали на улице и увезли в налоговую полицию. Там предъявили обвинение в  расхищении  вкладов  из Банкирского Дома ПСГ.  Мы ответили, что на миллион рублей издана книга "Ах Самара-городок".  Нас отвезли на служебной машине в бухгалтерию издательского Дома Федоров, где мы получили выписку о перечислении  денег. Следователь долго что-то сверял, а потом сурово  спросил, куда делись сто рублей?   Через три дня городская администрация выплатила все сполна.  Мы поняли насколько все в Самаре переплетено и связано, а если кто-то нарушает закон и его не трогают, значит так надо, значит это"наши люди".  Свое настроение тех времен я выразил такой песней:
Мутанты
Мы с тобою мутанты:
Сломан код ДНК.
Мы фигурой, как танки
И из ж...рука.
Хвост засунув в штанину,
Покоряем проспект.
Мы - красавцы-мужчины,
Правда лба просто нет.

Мы - потомки секретных физиков
И приставленных к ним девиц.
Посмотрите на наши физии
И в кошмаре  падайте ниц.

А мой папа знал
Теорему Ферма.
Он в России страдал
От избытка ума.
Чтенье книг для меня-
Как в ботинке гвоздь,
Ведь мозги не хранят,
Что с чего началось.

Мы искусственным солнцем
Обожжены,
От него и японцы
Наложили  в штаны.
Если встанем мы грудью,
Да, вдоль границ,
Все враги разбегутся
От наших лиц.

Мы - потомки секретных физиков
И приставленных к ним девиц.
Мы - дебилы, маньяки, шизики
Из плутониевых столиц.
 

                Покорение эфира

     В июне 1994г. журналист Константин Латыфич пригласил нас втроем в прямой эфир на радио "Самара- максимум". Мы приехали к 12 ночи в студию, что находилась на последнем этаже Дома сельского хозяйства. Там уже сидел Миша. До утра не прекращались звонки радиослушателей. Интерес был огромен. Мы отвечали  по трем телефонам. "  Раз такой спрос ,- сказали мы, - то выделите нам    небольшое время для краеведения". Сразу придумали рубрику: "Самарский дворик".  Увы, опять получился конфуз. По договоренности с редактором мы сделали 30 минутную запись на кассете и стали ждать передачи.  Миша растрезвонил об этом на весь город и этим заинтересовался Владимир Иванович Корнилов, представлявший в то время ЛДПР в Самаре.  Мы  все ждали и ждали, а передачи не было. Корнилов рассвирепел , заявив что его время золото и начал звонить  самому главному на" Максимуме" Константину Лукину, угрожая, что если передача не выйдет, то утром под окнами  соберется  пикет патриотов.  Лукин   чуть свет позвонил мне домой и  просил унять ЛДПРэровцев, которые не понимают, что краеведческая передача есть неформат.   Я спросил, а что такое формат? Он объяснил, что их FM  радиостанция ориентирована на западную рок музыку.
   Миша пожаловался Рассохиной, а та пожала плечами, мол, что за проблема, ведите на Радио 7  свой "Самарский дворик" от русского культурного центра. На том и порешили. Мы встретились  с редактором русского вещания Людмилой Сергеевной Русановской и составили график , план  выхода в эфир.  Я быстро в своей комнате на Чапаевской, 180  в квартире 6 сделал мини-студию. Там  Миша начитывал наши краеведческие статьи,  которые оформлялись музыкой. Все это записывалось на кассету и передавалось  на радиостанцию, которая располагалась недалеко от улицы Гагарина, где как раз строилось метро.
     Рассохина обещала окупать все издержки по чекам. На радио  предполагалась оплата за эфир. Авдеев приобретал  пластинки, а мы кассеты , микрофоны, магнитофон и мини пульт. Часовые передачи шли раз в неделю с повторениями.   "Самарский дворик" жил в эфире  в течение двух лет и нашел своего слушателя. Нам звонили, предлагали новые темы, спорили. Передачи выходили не только в УКВ, но и на коротких волнах. Поэтому  прием шел даже за границей. Как-то позвонили из  Пражского университета, заинтересовавшись темой КОМУЧа и  чехословацких военнопленных, поднявших антибольшевистский мятеж в 1918г.
     За это время  мы записали множество интервью, выступление певцов, поэтов, писателей, экономистов, политологов.  Вокруг нас стала собираться творческая молодежь: актеры, работники оперного театра.  На радио в передаче "Самарский дворик" звучали гитаристы  Сергей Егоров, Борис Гардеев, солист Станислав Тен, тенор  Александр Лебедев, певица Марина Калашникова, пианист Сергей Старыгин,  барды Виктор Пащенко, Игорь Юрин, поэты Гергий Квантришвили, Виталий Владимиров, Виктор Володин, Николай Ралдугин,  рок-музыканты Евгений Муратов, Владимир Елизаров и многие другие. Интервью давали демократы  Анатолий Черкасов, Михаил Страхов, монархист  Константин  Кузнецов.
   С бас-баритоном Сергеем Пинигиным мы познакомились около оперного театра. В полночь он исполнял арии около памятника Куйбышева. Завязалась беседа. Оказалось парень закончил Казанскую консерваторию, но не смог найти себя на профессиональной сцене, хотя владел  божественным голосом. Он  ходил по городу и писал на афишах: "Кому я нужен?", а потом пел   где придется, куда пригласят. Певец  некоторое время работал в Покровском соборе, потом в Петропавловской церкви. Оригинала долго  на одном месте не держали: то он начинал  во время службы петь на немецком языке Малера, то принес с собой в сумке собачку, и та выскочила не во время. Мы сделали с Сергеем полуторачасовую запись русских романсов под аккомпанемент Татьяны Ларцевой на фортепиано.  После  передачи с Пинигиным  телефон надрывался от восхищенных слушателей.
     Запомнилось знакомство с Андрюшей Елисеевым.  Он, тогда большой и накаченный,  подошел к нам с Ириной на углу Рабочей и Чапаевской со словами:" Коммунисты к власти не вернуться и с вами не опасно познакомиться. Шансонье Андрей Елисеев".   Мы записали с ним несколько программ. Андрей сам себе  аккомпанировал на пианино.  Мне понравилась свежесть образов и  подача в традициях Вертинского. Парень попросил  меня написать на его стихи несколько шлягеров. Я так и сделал, аранжировав альбом  с помощью  синтезатора. Позже эти наши общие песни исполняла Марина Калашникова, певица оперного театра.( http://ololo.fm/search «Андрей Демидов Андрей Елисеев» 18 песен.  Слушать онлайн или скачать mp3. http://ololo.fm/search Марина Калашникова 1995г.  https://vk.com/audios236769689 Андрей Елисеев)
Шантаны

Иные песни в шантанах плыли,
И бархат норковый иной с плеч соскользал:
Мы тоже были, мы тоже пили,
Да так что Вам, потомки, Бог еще не дал.

В шикарных тройках подъехав к Яру,
Мы выходили, грудь в крестах и орденах.
Шептались дамы, шептались дамы.
Ах, эти дамы, побери вас прах.

На Казанской в блестящих гостиных
В вист играет самарский бомонд
И не знает, что к ним из Берлина
Едет шулер семнадцатый год.

Мы знали женщин, таких прекрасных,
Каких сейчас давно уже в помине нет.
Пылится образ их в музейных залах,
Унес их души неземной кабриолет.

Вот потому мы за рюмкой плачем,
И эта музыка не радует ничем:
Мы вспоминает дворцы и дачи,
Там где сердца наши остались насовсем.

На Казанской в блестящих гостиных...

  Олег Айдаров в то время работал  корреспондентом  музыкально-литературного обозрения. Ему понравилась идея  свободного творческого микрофона и он написал статью о нашем "Самарском дворике".  Вскоре нас стали посещать эмиссары с  местных телестанций, предлагая  за  деньги пускать исполнителей. Я сказал, что творческие люди , к сожалению,  "бабок" не имеют, наоборот  им надо платить за заполнение эфира. На меня посмотрели как на дурака. Мой жизненный опыт таков: чем способнее личность, тем меньше у нее денежных  возможностей. Все "баксы" аккумулируются в руках бездарей. 
     Если в творческом плане у нас  дела шли отлично, то в финансовом  наступил полный крах.    Галина Николаевна  Рассохина отказалась оплачивать все счета. С радио давали иногда чистые кассеты. В  городе нас стали называть бессребрениками, а за глаза идиотами. Мише все это надоело и он сказал, что без навара работать больше не будет.  Поэт написал возмущенное письмо Сысуеву, но ответа не получил.   Мы вместе  ходили в администрацию, просили поддержки и в мэрии, и у губернатора. Нам отвечали везде одно и тоже :" Вы не наши люди".
    Людмила Гавриловна Кузьмина, как правозащитник, предложила   юридическую помощь и дала бесплатного адвоката Игоря Анатольевича Богомолова.  В это время в прессе шел вал плагиата с наших книг, остановить который было невозможно. К чести Кузьминой она лично собирала в папочку  наши статьи, подписанные чужими фамилиями.  Нарушения  авторских  и смежных прав  лежали  на поверхности, и Богомолов составил 10 гражданских исков. Он хотел  лично убедиться как работает судебная система Самары.   Система не работала никак.  Учредители  нарушителей оказались зарегистрированными в дальних деревнях по несуществующим адресам  и т.д.  Богомолов получил нервный стресс и запил. Во время хождения по юридическим  инстанциям , Ирина встретила свою университетскую приятельницу, что  работала судьей. Та послушала и сказала: "Суд - это где собаки ссут, а вы что здесь делаете? Вроде умные люди.  Пишите лучше книги и не  обращайте внимания ни на что".
   В это время в городе возникли новые общественные организации: Купеческое и Дворянское собрания. Как краеведам нам  стало очень интересно познакомиться с живыми потомками тех, про кого столько писали в своих книгах. Однако нас там встретили очень холодно. Наследники  говорили, мол, кто вам разрешил ворошить прошлое, наших дедов ограбили, а вы на этом наживаетесь. Мишу Авдеева, как представителя  князей Катанских принимали в этих обществах очень хорошо.  Поэт просил нас  не подходить близко  к нему на этих встречах.  Такие походы не были бессмысленными. Материалы из домашних архивов предоставили родственники Сапунковых, Елшиных, Мясниковых, Ильиных,   наследник рода Фильчугиных-Пантеровских,  Юрий Сергеевич  Саганбеков, имевший все документы на владение купеческим домом по улице Панской. Нежелание Авдеева  общаться  с нами на людях оставило  негативный осадок. Между нами и  поэтом  пробежала кошка.
      У Михаила, как снег наголову, буквально из неоткуда появились новые товарищи.  Из Питера вернулся монархист Костя Кузнецов, у которого в Самаре  черные риелторы отняли  квартиру. Парень остался без жилья. Он сблизился с Мишей. Кузнецов был исключительно талантливым лингвистом, кожей чувствовавшим литературу, однако его критика часто  переходила в критиканство.  Мише он заявлял, мол, как ты смеешь писать стишки, когда на этом поприще трудились такие великаны, как Николай Гумилев и Георгий Иванов.  Кузнецов  камня на камне не оставлял от творчества  Цоя , Кинчева, Самойлова, Кармильцева.  Это вызывало у меня сильное раздражение. Авдеев , не боявшийся высказывать свои мнения перед любыми чиновниками, вдруг тускнел, начинал извиняться, признавать несуществующие ошибки.  Мне все это очень не нравилось.
   Вдруг  появилась Мишина первая любовь, которая стала предлагать продать квартиру в Шанхае и купить коммуналку в Москве в разбитом доме. Авдеев потерял голову и был согласен на все. Мы убеждали поэта: " не надо делать таких необдуманных поступков.   Ты же любишь Питер, а в Москве у тебя  нет ни одного родственника  и приходится останавливаться у  лидера Консервативной партии Льва Убожко." Поэт  кричал, что кто встанет на пути небесной любви, того, мол раздавлю.  Вскоре девушка куда-то исчезла. У нас отлегло от сердца.
    
                Коммивояжер

  Осенью 1993г. для нас открылась новая прекрасная точка по книготорговле. Монархист Владимир Иванович Корнилов договорился  с директором  самарской филармонии  о том, что в холле будет выставляться  всевозможная литература на продажу. Это дело стали продвигать филолог Наталья Оборина и библиограф Михаил Авдеев. Они не только продавали книги, но  и проводили целые импровизированные лекции о серебряном веке, о творчестве  обэриутов, о раннем и позднем Маяковском, лирике Есенина и его кабацких циклах. Публика с удовольствием  вступала в литературные дискуссии, а потом что-нибудь приобретала. Появлялись  там  заезжие столичные знаменитости, такие как Эдита  Пьеха, Жанна Бичевская,  Михаил Шуфутинский, Вячеслав Добрынин, Эльдар Рязанов, Василий Аксенов...
  Интересная дискуссия  по поводу современной поэзии возникла у Авдеева с Мариэттой  Чудаковой. Михаил Петрович читал ей свои стихи, да так вдохновенно, что слушатели чуть не опоздали к началу представления:
Я стихотворец с музыкой и жестом
В своей  душе  небесное пою,
Но мир не видит, утонув в блаженстве,
Что я над черной пропастью стою.

Один среди пространства мирового
Велик и нищ - в космической пыли,
И часто  в рифму сказанное слово
Застрянет комом в горле у земли.
                2.12.1983г.
                х х х
                Возбужденная играми...
                О. Мандельштам,1918г.
Возбужденная играми
Ты приникла ко мне,
Нашу музыку выкрали,
Но мы в диком огне.

Ты играешь как хочется,
Мне с тобой повезло.
Как твое сексотворчество
Мое сердце зажгло!

Мое сердце качается
В неразгаданной мгле.
Мы ночами венчаемся
На уснувшей земле.
                1.12.1983г.
х х х
В немой тревоге-
Костер зари.
Быть может Боги
Его зажгли.

Иду к рассвету,
Но тяжек путь.
Нигде поэту
Не отдохнуть.
                9.11.1983г.


   Торговая точка в филармонии  представляла публике и  наши с Ириной краеведческие книги. Порой возникала смешная ситуация. Приходил Александр Кудрин, художник- оформитель  книги "Мелодии старой Самары" и продавал свои авторские экземпляры. Тут же Михаил торговал своими авторскими экземплярами. Рядом  стоял я с той же книгой.  Все давали автографы, и  брошюра разлеталась как листья на ветру.
   Однажды Авдеев  заявил, что скоро сюда придет очень важный  полезный деловой человек, истинный коммивояжер, с  которым меня следует познакомить. Миша произнес  слово коммивояжер так значительно и серьезно с французским прононсом, так что я понял - наше дело будет в надежных руках. Вскоре появился Он, крепкий мужчина лет сорока пяти с твердой уверенной походкой и проницательным взглядом бывалого  человека. Есть люди, которые носят яркую или дорогую одежду , и  лишь этим выделяются из толпы. Этот босс  носил в себе идеи и предприимчивость, а то  во  что он был одет, никто даже не замечал.  Крутой мэн представился  как Валерий Владимирович Павлюкевич, выражающий интересы самарского издательства  "Техническая литература". Деловой  мужчина объяснил, что они теперь переходят к  коммерческому  формату, и свои печатные ресурсы направят  на издание  детской литературы. Коммивояжер  гордо подчеркнул, мол, его шеф Михал Михалыч  ничего не имеет против привлечения новых авторов, если в них есть искорка таланта, главное чтобы было по детски наивно и просто. Миша закричал :" У меня есть стихи.
 В ленинградском детском саде раздаются голоса
Сука, тварь отдай игрушку, а то выколю глаза."
Валерия Владимировича аж перевернуло:" Нам с  шефом Михал Михалычем понравилась книга "Мелодии старой Самары", только надо ее перевести в детский формат и написать в стихах и обязательно предоставить бизнес-план". Авдеев стал подпрыгивать и потирать руки, мол, вот это по-нашему, уже и рифмы сразу родились:
"Самарский купец Шихобалов
Всех жителей зае...л он,
А купец  Чемодуров
Раскатал по улицам дуру".
Павлюкевич опять поморщился и объяснил, что для детей надо что-то доброе, хорошее, воспитывающее мораль и нравственность.
   Через некоторое время Валера Павлюкевич стал завсегдатаем всех наших творческих и нетворческих посиделок  как в Шанхае  у Миша, так и у меня дома по Чапаевской 180, кв.6. Валерий  всегда появлялся либо с Амаретто, либо с Бренди. Иногда специально для меня он приобретал немецкую водку  фирмы "Демидофф". Это вызывало всеобщий восторг.  Мише он приносил водку "Медведь", так как Авдеев  фигурой  слегка напоминал хищника из берлоги . Если Авдеев был лириком, то Павлюкевича мы называли поэтом повседневности. Он мог  одной фразой дать прекрасную политологическую оценку. Никогда не забуду такую фразу : " С Набережной распространяется канцерогенный  запах шашлыков,  смертельный для тех у кого в кармане шаром покати".   Рассмешило такое заявление: " если в Самаре начнут продавать лицензии на отстрел соседей, то улицы опустеют. Все жители встанут в одну бесконечную очередь".  Миша как ребенок радовался каждому свежему высказыванию и кричал:"Цим ля-ля, давайте пропустим по маленькой". Павлюкевич выпивал, но на удивление никогда не пьянел.    Меткие искрометные  словесные образы  Валеры буквально припечатывали человека .Об одном чиновнике Павлюкевич сказал, мол, это настоящий   ундер Пришибеев, но не в том смысле, что кого-то пришибет, а в том , что его в детстве так пришибли, что без слез не взглянешь.  Про другого  наш остроязычный заметил, да у него повадки коллежского асессора, а авторитет  не выше  ассенизатора.
   Как-то прогуливались мимо администрации, и Валера сказал:" Вы думаете решетки на окнах, чтобы к ним не залезли? Ошибаетесь, это чтобы они оттуда не повылазили, а то покусают, и  бешенство начнется". Известного  мачо Павлюкевич   охарактеризовал, мол он всем хорош : и ростом, и  физиономией, только как заговорит, то   слюни до пупа пускает. Им придуманные клички типа чебурашка на длинных ножках или активная немощь , жираф в очках, гнида в джинсах навсегда остались с этими персонажами.
  Павлюкевич был восхитительный рассказчик. Вот его зарисовка: " Иду по Дворянской, смотрю старик с клюкой, шаркает, вот рассыплется. Сам направляется в сторону дорогущего магазина немецкой белой бытовой техники. Я не выдержал и спрашиваю:" Чего  вам там делать, дедуля?" А тот :"Да я пописать, сынок, мочи нет, не стерплю до дома, простатит зажрал".   В памяти осталась такая история. Павлюкевич встретил уважаемого в Самаре  человека  крайне пожилого возраста. Тот заглядывается на молоденьких девочек. Наш рассказчик спрашивает, мол, не поздно ли вам? А тот объясняет:" Пока у меня  есть хоть один палец, хоть на одной руке, никогда поздно не будет".
   Когда то Валерий Владимирович работал администратором в бюро пропаганды советского киноискусства. Приходилось встречать разных артистов и показывать им наш город. Однажды они  гуляли  по Набережной со знаменитыми московскими актерами, познакомились с симпатичными девушками. Гости спрашивают:"А где вы работаете?"  Те отвечают :"А мы ****и!"
Валера писал рассказы. Помню такую зарисовку: дворники рано утром отчаянно мели улицу, желая запрыгнуть на метла и улететь куда подальше. Природа обидела их, ведь так хотелось быть  бабами- дворничихами, тогда бы все получилось...
   Летом 1994г. мы часто сидели теплой компанией   на огромном балконе в  генеральском доме. Как всегда пили Амаретто  и наблюдали за прохожими.  Я заметил, что сквер напротив, называемый в народе "голубым"  по прежнему функционирует. Валера отметил: " Да-да вон на скамейке молодежь клубится, наверняка голубая шатья-братья". Тут Миша неожиданно взорвался как фугасный снаряд: "Эй, вы пидоры-пропидоры, чмошники опущенные жопники рваные, Расеюшку нашу поганите  как краснопузая сволочь, если не хуже". Мы с Павлюкевич аж  за  головы схватились, мол, камнями закидают за такое оскорбление. Тут  Миша  еще круче и громче начал наворачивать. Неожиданно молодежь сорвалась со скамейки  и бросилась в рассыпную, а Авдеев им вслед, мол, за задницу держитесь, задницу с молоду берегите, а то откозлят.
  Валера был суров  по жизни.  Он  мог подойти к подозрительным мужикам в наколках, стоящим за разливным пивом на Дне и заорать: "Ну, который казел тут последний?" Те в ответ: "Чо?"  Наш  герой   тянет сквозь зубы :" Извинити...и" и испаряется. А вот такой случай: сидит десантура на Самарской площади у фонтана и  расслабляется водочкой. Валера к ним, мол, ребята, вы и есть голубые    береты? Те удивленно: "Да-а".  "Ну, значит  вы голубые?",- наезжает  наш юморист -приколист.  И ведь часто это ему сходило с рук,  а Миша восторгался смелостью друга. Кстати  Павлюкевич  ценил других  по способности на смелый поступок. Помню приходит и восхищается , мол иду я вечером по Вилоновской, уже темень, глаза выколи, а навстречу губернатор Титов, слегка поддатенький, да без охраны, словно простой самарец, уважаю.  Еще  Валерий Владимирович уважал Александра Лашманкина за его  политические шутихи.   
      Валера нравился  окружающим своим умением  добавить в пресную жизнь немного  остроты. Я слышал как у него за спиной шушукались дамы:" Он слишком мудр для нашей провинции, во истину горе от ума".  При всем размахе Валера всегда  пасовал перед своей мамой. Помню как-то раз та звонит на Чапаевскую, 180.  Я беру трубку и слышу:" Чтоб  мой сын через час был дома, а то приеду и побью вам  все стекла. Тоже   мне сборище устроили, а кто мне чай заварит перед сном, что не подумали?" В таких случаях Валера тут же собирался и мчался домой, объясняя, что мать - это святое.
  В это время мы  вовсю готовили часовые краеведческие передачи на радио, где Авдеев выступал в роли диктора.  Деятельный Павлюкевич  объяснил всем, что если за  работу не платят деньги, то заниматься радиопрограммами  глупо и значит себя не уважать.  Он стал прибегать    к нам на  домашнюю студию "Самарский дворик" с криком:"Где, монстр, надо срочно принять, у меня в сумке  Бренди."   Сразу становилось не до записи. Дальше больше. Павлюкевич стал беспощадно критиковать наше с Авдеевым совместное творчество. Он разносил в пух и прах мои песни, говоря например :" Вот у тебя  псевдо образ : "На  стене портрет Николая, а в бокале тринадцатый год". Какая глупость, в бокале может быть  только шампанское или вино, никакой  год туда не засунешь. Вот у Авдеева тоже дурь: " Выйду на улицу в пепел зимы".  Пепел бывает от сигареты, папиросы, а не от зимы. Тут что-то от психушки.   Вы, кстати, окружили себя идиотами и дурами.  Например, встречаетесь с Прокладкой, а у нее на лбу СПИД нарисован, укусит, не излечитесь. Недавно ее дочь искусала, это же чоки, вся семейка чокнутая."   
   Павлюкевич    обладал умом, талантом и  большой силой воли. В нем жил прирожденный администратор и организатор. Валерий Владимирович  мог починить водопроводный кран,  поменять счетчик, перепаять  усилитель.  Он был деловым человеком, иногда подсказывал   мне с Ириной, мол пойдите в такую-то газету , вас там будут печатать.  И, действительно, куда бы мы не приходили по подсказке Валерия Владимировича, везде все получалось, и деньги  реально платили. 
   В начале двухтысячных он сказал:"Отведите своего ребенка в кукольный театр, подойдите к директору, он даст вам контрамарку на целый год, так как является поклонником ваших книг".  Несколько лет  наша дочь Валерия посещала все новогодние представления бесплатно.   Однажды на день рождения  18 марта Павлюкевич подарил ей двухтомник Виктора Гюго "Человек, который смеется" со словами:" Это тебе от человека, который тоже смеется, чтобы выжить в этой странной глупой и бессмысленной жизни".
   Валера этими словами немного лукавил. Он возглавлял самарское отделение "Объединенного гражданского фронта", в 2007г.  организовал  почти запрещенную демонстрацию и митинг возле Ладьи. Помню весь город был оцеплен  оперативниками, во всех дворах по центру города стояли автобусы с омоновцами. Мы тоже ходили на это мероприятие и по дороге слышали как за спиной переговариваются по сотовым силовики:" Вот они идут к Полевой, передаю слежение". На мероприятии самого Валеры не было, так как его за час до этого задержали по какому-то незначительному поводу. На волю оппозиционер вышел весь почерневший как негр. Я спросил: "Что случилось?" Павлюкевич кисло ухмыльнулся, мол, посиди  в самарской Сизухе, и все вопросы отпадут.  Власти думают, что я где-то прячу  деньги то ли Березовского, то ли Каспарова.  Он рассказывал, что стражи порядка обходили весь его  дом, опрашивая жильцов о моральном   облике оппозиционера.
  Валерий Владимирович ушел от нас также неожиданно, как и появился. Последнее, что мы услышали, было:" Если понадоблюсь, звоните".  Через некоторое время решили набрать знакомый номер, но механический голос в трубке ответил:"Абонент   временно не доступен".  К сожалению, ничего нет постояннее временного.

                Авдеевские традиции

  Люди живут обычно по принципу: как придется, как получится. Если что-то не получается, то говорят : так вышло. Одним словом, мало кто, что планирует, а скорее каждый плывет по течению.
  Михаил Авдеев жил иначе. Он весь свой быт подчинил традициям, вернее он сам стал одной огромной традицией, вернее поэт представлял из себя в Самаре куртуазного человека.  Возможно в этом сыграли главную роль его польские дворянские корни. Князья Катанские кричали в каждом  жесте, каждой интонации.
    Миша как истинный литератор не мог себе отказать в интеллектуальном творческом общении. Каждый вечер к нему на Соборную приходили какие-нибудь приятели: один приносил  бутылку водки и томатный сок, другой - "Стрелецкую" и яблоки, кто побогаче, заявлялся с    Ямайским ромом и австрийскими конфетами. Ответным жестом становились его стихи:
Лунный сонет

Я целуюсь по ночам
С бледной девочкой-луной
И гореть моим очам-
Для нее лишь для одной.

В ней начало всех начал.
Ее свет всегда со мной.
Моя страсть к ней  горяча-
В небесах порой ночной.
 
Уподобленный лучу,
Я к луне стремглав лечу-
Нежный лик ее ласкать,
Лишь с луной себя сплетать.
                10.11. 1983г.

При всем  таком хаосе визитов наблюдалась железная логика.  Приходили лишь важные и нужные люди: одни эксперты по антиквариату, другие - специалисты в области дореволюционных книг и открыток, третьи- политические деятели или  представители самарского бомонда.  Одни появлялись раз в квартал, другие раз в месяц, а кто раз в неделю, но это уже из  ближнего круга, к которому относились мы с Ириной. В комнате было всегда уютно и звучали Мишины стихи как песни:

                Твои мечты я знаю-
                Душа твоя светла.
                (Федор Сологуб)
Твои мечты я знаю-
Душа твоя светла.
Я на костре сгораю,
На том, что ты зажгла.

Ты вертишься, играя,
Как маленький волчок,
Лишь одного желая-
Не думать ни о чем.

И взорами пылая
Ты корчишься на мне.
Душа твоя  святая-
В оргазме как в огне.
                12.12.1983г.
х х х
                Ты закрой свои очи...
                (Федор Сологуб)
Ты закрой свои очи-
Опрокинься в экстаз.
Скроют дикие ночи
Беспросветностью  нас.

Ни мороза, ни ветра
И вдвоем хорошо.
Отвори свои недра,
Чтобы я в них вошел.
                12.12.1983г.


                Ты не бойся, что темно.
                (Федор Сологуб)

Ты не бойся, что темно.
Знай, что я с тобою.
Твое тело все равно
Я своим накрою.

Только крепче обойми
И побольше страсти.
И не бойся. Вместе мы
Победим ненастье.
                12.12. 1983г.
 
 Входная дверь Авдеева была вся исписана текстами типа " Я тебя жду два часа,  а тебя все нет. Елисеев" или "Зашел, звоню, а мне никто не открыл. Я стал петь арию Дон  Кихота. Вышли соседи, обещали вызвать милицию. В Самаре не любят оперу, кому я нужен.  Сергей Пинигин". Около двери стоял  деревянный сундук, на котором порой кто-нибудь спал: то ли не дождался хозяина, то ли не смог от него уйти.  К таким завсегдатаям относился тонкий ценитель искусства Александр Белоусов, слывший в Самаре полиглотом и экспертом по ивриту и идишу.
   Иногда к Мише приходили дамы, порой из высшего общества, частенько замужние. Если что-нибудь получалось, более чем великосветская беседа под рюмочку коньяка, то Миша, как благородный поляк, дарил счастливице одну из картин своего  друга- художника Виктора Ширяева.  Такие встречи  вдохновляли  Авдеева  на пронзительные, откровенные стихи:
Воспою твои корчи
В пароксизмах оргазма
В самом лучшем из творчеств
Симбиоз наш не назван.

На постели свершились
С нами все  катаклизмы
И в ущелье с вершины,
Обручась, понеслись мы.

Воспою твое тело,
Груди, ноги и руки
И тебя я надену
На себя в сладкой муке.

Ты в оргазме споешь мне,
Обвивая мне шею.
Так как ты отдаешься-
Так никто не умеет.
11.11 1983г.
х х х
Я на всех алтарях Вселенной в честь тебя запалю лампады,
Чтоб горели огни Господни, освещая вселенский мрак.
Накручу я все граммофоны, чтоб они не смолкая пели.
Сотрясая небесный купол, о тебе, о тебе одной.
Я твое начертаю имя на щите золотого солнца,
Я тебя в облаках воздвигну в полный рост - словно Божий храм.
  9.12. 1983г.
х х х
                Ты вечно для меня
                (Аполлон Григорьев)

Цветешь в ночи, маня,
Фиалкой расцветая.
Ты вечно для меня,
Волшебница  Святая.

И бедрами дразня,
И взорами пылая,-
Ты вечно для меня,
Принцесса Золотая.

Такая ты одна-
С певучими ногами.
Ты вечно для меня,
Восторженно  нагая.

Владычица огня,
Истомой истекая,-
Ты вечно для меня!
Мне и нужна такая.
  11.11. 1983г.
Иногда Михаил   ударялся в воспоминания о своей бурной студенческой молодости, где его собратом по приключениям в общежитиях был Игорь Телегин, будущий звезда самарского телевидения. Они вместе выпили столько портвейна "777", что если  это количество вылить в ванную, то  в ней можно было бы утонуть. Из тех времен остались такие частушки:
Надо ж быть таким счастливчиком
Видеть грудь твою без лифчика
И без трусиков ты кажешься
Лучше, если ты отважишься.
   11.11.  1983г.
Твои груди ласки чувствуют,
Твои ноги на парчу встают.
Ты  танцуешь в пьяной мгле,
Ноги на  плечо надела мне.

Ты хмельная, обалделая,
Свое тело ты раздела для..
Ты играй, нагая, страстная-
Пусть взорвется из костра струя.

Твоего испив причастия,
Покатаю на плечах тебя.
Под тобою буду шею гнуть
И хранить тебя в душе одну.
                11.11. 1983г.

    Миша рассказывал мне, что в его жизни была Святая Троица, сформировавшая   творческую личность. К этим духовным патриархам Миша  относил Телескопа, Люсика Беленького и Витю Зуева.  Михаил  заявлял, что без этих людей он бы мало что понял в окружающем мире. Я спрашивал у него, кто такой Телескоп? Авдеев  на это восклицал:"О, ну это супер! "  и закатывал глаза к небу.  Интересовался у других общих знакомых по поводу Телескопа, отвечали обычно кратко: "Телескоп - это вообще, лишних слов не надо. Он одним глазком взглянет на антикварную вещицу ,  и все  про нее знает, как мать про родного сына". Помню как то летом мы с Ириной сидели на пляже под Рабочим спуском. Позади пила пиво компания криминальных личностей. Главарь воскликнул:"  Братаны, нет больше с нами Телескопа, осиротела Самара, жизнь остановилась, а какая команда была, один Авдей чего стоил". Я рассказал об этом случае Михаилу Петровичу. Он заметил:" Да, это Марк  с зоны откинулся, а у него в подручных - слепая Надька, которая видит лучше орла, но прикидывается по трамваям, только за кошелек держись".
   По поводу Люсика Беленького Миша был более разговорчивым. Он рассказывал, что этот антиквар и коллекционер сохранил  многие ценности старых самарских купцов и спас их от разграбления большевиками. По мнению Авдеева Люсик был одним из самых богатых людей города Куйбышева, но  раритеты держал в кладовке под замком. Гостей же угощал чаем седьмой промывки, говоря, что богат не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто умеет экономить.
   Витя Зуев  являлся  знаменитым книготорговцем  и экспертом по дореволюционным изданиям. Он обладал широчайшей эрудицией и иногда за кружкой пива читал "Божественную комедию" Данте наизусть на языке оригинала. Однажды в "Метрополе" его приняли за иностранца и бесплатно угощали, а Миша представился переводчиком. Зуев научил нашего поэта извлекать сармак из воздуха и делать прибыль из того, мимо чего все проходят, не замечая очевидной выгоды. Книготорговец повлиял на политические воззрения Михаила, многое рассказывая о преступлениях Ленина. Эти факты  люди узнали только во время перестройки. Любопытно, что антисоветчик Зуев жил угол Ульяновской и Ленинской или, как он говорил, угол  лысого и лысого.  Авдеев посвятил своему другу знаменитые строки:
 " Мы пиво выпили в Бристоле,
Чтоб знать, что будет впереди..."
Впереди у страны была перестройка,  которую Зуев   так и не увидел. Экономические изменения коснулись  и самого Авдеева. Он почему то уверовал, что при переходе к буржуазному строю все деньги, хранящиеся на сберкнижке, будут переведены в доллары, поэтому все Мишины накопления  превратились в пыль. Гайдаровские реформы уничтожили его финансовые закрома. Друзья-юмористы во время застолья  пели:
 "  Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка,
Полная копеек и рублей?
Самая нелепая ошибка, Мишка,
То что ты получишь звиздюлей".
  Важной традицией для Михаила было празднование Нового года. Он  осенью приносил с пляжа  целое ведро песка, накрывал его  целлофаном и прятал  под кухонный стол. В декабре поэт долго выбирал  на  елочном развале самую большую и пушистую сосну.  К 25 декабря он  наливал в  ведро с песком воду и ставил  на табурет  посередине комнаты.  Затем  водружал   в эту конструкцию зеленую красавицу. Далее он благоговейно, почти сакрально украшал сосну всевозможными оригинальными старинными  стеклянными игрушками, как бы возвращая себя в детство, что прошло  в старом доме на Панской. Праздник шел  радостно и экзотично вплоть до самого православного Рождества.   Любимым лакомством и доминантой стола являлись Шампанское "Абрау-Дюрсо",   шпроты на бутербродах и сайра на блюдце из кузнецовского фарфора. Все остальное гости приносили с собой, и пир начинался под песни Петра Лещенко , Вадима Козина и , конечно, стихи Михаила:
Осенюсь заревою иконой
Охмелюсь поднебесной водой,
Отдавая виденьям поклоны
За тобою пойду молодой.

Обойду всю  рассветную землю
И тебя в дальней дали найду.
На себя твое тело  приемлю
И, закончив, навеки уйду.
4.11. 1983г.
х х х
                Но ты опять моя
                (Федор Сологуб)
Вот и снова ты -моя
В осени, в печали
Твои синие моря
Воду расплескали.

В них я сердце утопил,
Радостен и светел
Только синие любил-
Их огонь и ветер.

В эту осень ты моя,
Вновь горишь красиво.
В твои синие моря-
Душу опрокину.
                21.12.1983г.

  На Рождество и Крещение мы все вместе ходили в Покровский собор на  праздничную службу.  Как-то священник запел:"Славься народ израилев". Миша аж отшатнулся в сторону со словами: "Боже, мой, что же я тут делаю, а кто же будет славить русский народ и Россию?" Он отказался даже набрать  Святой воды. На обратном пути я долго убеждал Михаила Петровича, что  православие вышло из иудаизма  и что Иисус  - еврей, но это история, которую надо знать и уважать. Спаситель принес в мир нравственный закон и подарил его людям. Ирина успела набрать  Святой воды, и мы обрызгали ею  всю комнату поэта. Этот ритуал  успокоил мятежную душу нашего богоискателя. 
   Еще одной замечательной традицией Авдеева было отмечать свой день рождения 23 сентября в узком кругу братьев по духу. Его родная тетя Ольга Ивановна готовила  к этому празднику  восхитительное яблочное варенье, а также пекла пироги, вкусные, аж ум отъешь. Выпивки всегда было море:  Массандровские  крепленые вина, импортная  водка и огромное количество разливного пива со Дна. Как-то раз, когда все собрались, я  включил специально принесенный  радиоприемник, по которому на волне Радио-7 из Самары прозвучали впервые на широкую публику песни  на стихи Михаила Петровича Авдеева. Гости буквально были ошарашены и не знали, что сказать. У Миши от удивления открылся рот, так что он некоторое время не мог ни выпить, ни закусить.  Я заранее написал музыку, сделал студийную запись, и Людмила Русановская , редактор русского вещания в назначенный час выпустила программу в эфир. Вот это был настоящий подарок, самый удивительный за всю Мишину жизнь.
   Такой сюрприз, однако, повлиял на гостей по-разному.  Удивительной оказалась реакция Чебурашки на длинных ножках. Тот напился  и стал ужасно хулиганить: плескался пивом в уважаемых дам с криками : "Дам на Аграм, а  вам не дам", потом он пытался перевернуть стол. Миша притащил бельевые веревки, и смутьяна стали вязать. Однако тот  оказался не так прост. Он рвал веревки как нитки, потом вдруг захлопал руками, заявив, что является  голубем мира  с картины Пикассо. Все облегченно вздохнули, но напрасно. Чебурашка подбежал к открытому окну, около которого курил Авдеев и начал выталкивать именинника на улицу с восьмого этажа, выкрикивая : "Ща, все у меня полетаете". Пришлось применять газовый баллончик. Гость пришел в себя, одел чужые ботинки 41 размера вместо 45 и удалился, неловко подпрыгивая как подстреленное кенгуру.
  После музыкального сюрприза мои отношения с Авдеевым стали портится. Некоторые стали нашептывать, что я изгадил великие стихи, превратив их в мерзкие  дурацкие шлягеры. Тут же появились местные  композиторы, которые утверждали, что напишут музыку гораздо лучше.  Другие говорили, что я примазался к гению, будучи совершенно бездарным.  Склока нарастала как снежный ком, в конце -концов, прорвавшись лавиной  упреков и обид.  Совместное творчество было испачкано и растоптано.
    Миша стал дистанцироваться все дальше и дальше, потеряв в жизни точку отсчета. Его новые друзья потирали руки от радости и внушали Авдееву ложные ценности. Я  молча ушел в сторону и наблюдал печальные события уже со стороны.  Стали исчезать Мишины традиции одна за другой, опадая как осенняя листва. Он перестал ездить летом в Питер, постепенно теряя связь со столичной культурой. Закрыли книжный рынок, являвшийся глотком свободы  и местом неформального общения. Мне рассказывали, что Авдеев перед разгоном  "тучи" в Дубовой роще,  залез на груду мусора и кричал, что он последний поэт Самары и его оттуда только бульдозером сгонят, но подошли милиционеры, и трибун молча ушел.  Ставка библиотекаря в авиационном институте подверглась беспощадному сокращению, и  Миша остался без работы. Мэр города вручил Авдееву почетную грамоту и пригласил на торжественный банкет  для  именитых жителей Самары, но на работу в СМИ поэта не взяли. Ему   в конце - концов  приятели  нашли ставку пожарника в оперном театре, но потом  и там он пришелся не ко двору  со своим  мнением и колючим характером.  Места старых приятелей: букинистов, антикваров, ювелиров стали занимать странные люди  с алкогольными наклонностями, а порой  вообще случайные прохожие с улицы.
     Празднование Нового 2013 г. оказалось  для поэта последним. Пышная красивая, ярко наряженная  сосна осыпалась одна, когда ее хозяин умирал в больнице Середавина.
  В память о Михаиле Петровиче Авдееве осталось его творчество:
Все равно ты рассыплешься пеплом,
Свою жизнь как рулетку крутя,-
Увенчается сумрачным склепом
Твоя темная в мире стезя.

Даже если твой путь был и светел
И ты  счастьем дышал на земле
Все равно обратишься ты в пепел
И рассыплешься прахом во мгле.

Кто б ты ни был - едины для Бога
Все кто жил и живет на земле.
Предначертан десницею строгой
Знак судьбы на печальном челе.

Все равно ты рассыплешься пеплом,
Свою жизнь как рулетку крутя,
Ведь душа твоя ночью ослепла,
В непроглядную пропасть летя.

  4.11.1983г.
Для меня поэт остался в таком образе:
 
Стало тихо у  Шанхая,
На скамейке Миши нет,
И слова уж не летают
Наподобие комет.

Пиво, ямбы и хореи
Под кустом неспешно пьют.
Рифмы бродят по  аллее,
И других поэтов ждут.

Солнце в небе скачет лихо,
За ним гонится луна.
Нам закат нальет за  Миху
Кружку красного вина.

Так устроено в природе,
Что всегда всему свой  срок.
Поэтесса-ночь подходит
С монитором звездных строк.

Будет  время, я надеюсь,
Разразится летний гром.
Мне послышится Авдеев,
Декламирующий в нем.

И появится фигура
Над Самарою, над всей:
Пальцы-бревна жжет окурок,
Призрак  пьет из туч портвейн.


Что ж, Михрюня,   все там будем.
Ты в раю или в аду?
Прозой жизни сердце студим
Под фанфурики в бреду.

Ночь, природа отдыхает,
На скамейке Мишки нет.
Лето в шортах  у Шанхая
Пишет дождиком  сонет.
  Самара без  Авдеева потускнела. Если в городе нет личностей ярких, самобытных,  то общество  превращается в серость, где живут не люди, а тени. Жалко, что местные творческие союзы сделали вид, что не заметили звезду, которая так ярко сияла рядом с ними. Пройдут годы, и никто не вспомнит о нынешних членах Союзов писателей, литераторов, журналистов. Их книги я часто вижу на мусорках, а стихи Авдеева живут в душах  самарцев.

https://www.stihi.ru/avtor/blinkova1951
https://vk.com/mihail_avdeev

 
 
                Ее величество  Самара


    В это время  Кабатченко, заказавший исследование   о Челышеве, потупил глаза и сбежал, а материал накопился .  Мы собрали все новое и  стали готовить  следующую книгу, которую назвали "Ее величество Самара" . Макет помог   сделать Саша Соловых. Он  оказался  из тех редких демократов, которых  можно было о чем -то попросить. Александр Степанович  не закатывал глаза со словами :"   Вы не наши люди". 
      Для издания опять таки требовались деньги.  Помню зашел в политизбушку на Венцека. Там по кабинетам бегал Никишин с огромной пачкой купюр.  Мы попросили в какой либо форме профинансировать  новый  краеведческий проект.  Юрий Александрович ответил: " Вы не наши люди и деньги не для вас, а  ради  демократизации города".    Жизнь научила не унывать. Тут пришла идея  сделать видео филь о  старой Самаре. Купили   бытовую видеокамеру и стали снимать улицу за улицей. Потом  видео ряд   озвучивали на моей  домашней студии.  Так получилась трехчасовая  прогулка  в прошлое.
 http://www.youtube.com/watch?v=5_DeyCUQA9k ( часть1) ; http://www.youtube.com/watch?v=WAg9JHKHLR4 (часть2);.. ( часть 3)
http://www.youtube.com/watch?v=En1GpLM7GYg  ( часть  4) http://www.youtube.com/watch?v=atM2qAUUmYY( часть 5)  или все объединено здесь:
Мы перезаписывали  десятки кассет и продавали.  Стали скапливаться деньги на издание новой книги.
      Неожиданно  позвонила Светлана Вениаминовна Жданова с ГТРК и предложила написать десяток сценариев  для их  нового цикла "Самарский альбом". С этим мы справились за неделю. Нам дали двух режиссеров  Ирину Тихонову и Аллу Миронову. С ними ездили по городу, показывая объекты для съемок.  Каждый фильм предполагался с песней. Начались показы по телевидению, звучали мои песни  на стихи Авдеева. Миша уже этому не радовался, вдруг он стал заявлять, что я  поганю его стихи, превращая душевные порывы в пошлые  шлягеры, хотя раньше все это ему нравилось.  На этом мы разошлись окончательно, пришлось даже из нескольких песен выбросить Авдеевские стихи и написать свои. Получилось к примеру так:
Городовой
Прогуляться Самара  зовет
С  девятнадцатым веком в обнимочку.
Шаловливый мотив подпоет
Гранд отель под веселую скрипочку.

А по Дворянской, а по Панской,
Господа в экипажах каталися,
Им головой кивал городовой,
Звезды в небе ночном улыбалися.

Тот же вечер и та же  весна,
Что когда то цвела при Алабине,
И дома помнят их имена,
И балы в Благородном  собрании.

А по Дворянской...

Лица хмурые , как образа:
Это наши свободные граждане.
Там, где раньше двоилось в глазах,
Там сегодня троится у каждого...

А по Дворянской,  по Панской
В экипажах никто не катается,
И даже звезды не над головой,
А на коньячных бутылках болтаются.
  Я также для фильма подготовил песню о  самарском  кафедральном  соборе, что стоял на месте оперного театра:
 Собор

Он вышел на площадь в крестах,
В мундире из белого камня:
Один за Самару восстал,
Как витязь из древних сказаний.

Погон золотых купола,
Как солнца лучи сияли,
Гудели колокола,
Будили заволжские дали.

Последний солдат  Державы,
Последний ее солдат,
Самарский собор кафедральный,
Прощальный свой бил набат.

А после земля дрожала,
И даже горел металл.
Взрывчатки им так не хватало,
А Храм все стоял, стоял.

Напиток истории грек,
Российской же  горек вдвойне:
Замешан на крови и боли
И на гражданской войне.
    Вскоре контракт с нами разорвали, объяснив, мол " Вы не наши люди".  Мы проторили дорогу, а по ней пошли уже другие, т.е.  "наши для кого то люди". Однако    телевизионщики заплатили достаточно, чтобы мы смогли издать третью книгу "Ее величество Самара". Тут тоже  не все было благополучно. Треть экземпляров - чистый брак.  В  типографии не скандалили, а все переделали.  Третья книга поступила в продажу, и быстро закончилась. В этом издании мы разместили свои рассказы -зарисовки самарской жизни эпохи Гайдаровских реформ и "большого хапка".    (http://www.proza.ru/cgi-bin/login/page.pl)  Кроме того в книге содержатся политологические размышления в традициях журнала "Кредо" (http://www.proza.ru/2014/04/18/972).   Миша в  этом издании уже не участвовал.


                Гражданская инициатива


    В 1997г. к нам домой  на Чапаевскую пришел Валерий Карлов с каким-то мужчиной. У обоих был вид  весьма заговорщический. Валера представил мне незнакомца как инженера с  Авиакора. Тот пояснил, что является инженером-изобретателем и разработал уникальную методику испытания пассажирских самолетов по поводу усталости металла. Такая   уникальная технология способна предотвратить многие авиакатастрофы.  В идеи лежит оригинальный способ - подвергнуть испытуемый самолет высокочастотной вибрации. В таком случае особые улавливатели звуков обнаружат в местах скрытых трещин и особых дефектов отклонение в определенном музыкальном тоне. Кроме того у изобретателя оказалось еще много других идей.  Я удивился, мол, чем могу помочь, ведь мы с Ириной никак не связаны с авиационной промышленностью. Мужчины потупили глаза, а потом Валера заметил, что  изобретателю надо соединиться сами понимаете, с какими спецслужбами и продать им новейшие разработки, а за это я получу 30% в валюте  сразу , а потом постоянно на мой счет в иностранном банке будут капать  баксики.  Я крайне удивился такому предложению, так как никаких связей с ЦРУ и прочими разведками у меня не было в  помине.  Я разочаровал моих гостей, и они ушли.
  Вскоре  Саша Соловых попросил нас написать разоблачительные  статьи  по материалам КРУ в  его газету "Гражданская инициатива". Факты говорили о том, что страну грабят, разворовывают и попросту ураганят. В Самаре , когда мэром был Сысуев, частное лицо, приближенное к власти,  порой  покупало  муниципальный объект за  две- четыре тысячи рублей, а через месяц продавало за 2-4 миллиона долларов.  Так в  городе и стране возник слой хапуг-олигархов, которые плевали и сморкались в собственный народ.   А как дурачили людей:  высокий чиновник появлялся на  телевидении  с подозрительной личностью, которая заявляла, что скоро придет   в самарский  порт пароход из Бразилии, набитый сахаром, мол, берите подешевке.  Собранные деньги испарялись. Власть объявляла один проект за другим, собирала бабки и с концами: эпопея с городскими часами и   автобусными остановками;  империя чипсов; голландские коровы    и немецкий желтый картофель, толстолобик и белый амур в Волге, кедровые леса по всей Самарской  губернии. Аферы летели как из рога изобилия.
   Нам  предоставили чудовищные материалы о разграблении местных заводов, о  рейдерских  захватах,  о  страшной имитации коммерческой  деятельности. К директору банка приходили бандиты и получали под угрозой расстрела невозвратные кредиты, а за все это расплачивались несчастные простые вкладчики, называвшиеся по зоновски "терпилами".  На индивидуального предпринимателя могли перевести два миллиарда и тот исчезал.  Мы написали  по этому поводу ряд статей:" Саранча", "Мэр в законе", "Золотой картофель",  "Все для галочки" и ряд  других. Газету в народе даже стали называть "Инициатива Демидовых".  Денег особенно  за это не платили, но мы писали от души, потому что было противно смотреть на воровскую мерзость, дорвавшуюся до власти под флагами Демократии и Либерализма.  Начались звонки с угрозами и еще Бог знает какая гадость.  Мы стояли у истоков самарского демдвижения и поэтому считали обязанными сказать, что грабеж примазавшихся к власти, -это не путь для страны и реформ. Главным редактором этого крамольного издания  был  Василий Лайкин, очень оригинальный человек. Парень продал комнату в Самаре и уехал в Москву, чтобы стать президентом во имя спасения Отечества. Столица его не приняла, и бунтарь вернулся назад  без жилья и с пустыми карманами с единственной бумажкой " Васья Лайкин - американ брокер".  На посту редактора он от души продолжил борьбу с  несправедливостью.
  Когда выборы мэра завершились, и убедительную победу одержал Г.С. Лиманский, то все  знакомые по неформальному движению, находившиеся в руководстве избирательной  кампании получили свои дивиденды: кто  должность, кто дорогостоящую туристическую путевку, кто деньги.  Соловых, обещавший устроить Ирину кандидата исторических наук в администрацию Октябрьского района, сказал, что все места заняты нашими людьми, а вы, увы. Мне сообщили также, что за статью " Мэр в законе" один из  главных претендентов  на должность выделил 14 тысяч рублей, т.е. более двух тысяч долларов, а  я получил всего 400 рублей. С тех пор нас  с Ириной в глаза стали называть бессребрениками, а за глаза, думаю, гораздо хуже. Те кто пришли на смену Сысуеву стали продолжать ту же политику. Из средств массовой информации поступали тревожные сведения о  массовой распродаже муниципальной земли, на которой располагались городские парки, Набережные, Ипподром  и т.д.  Я ощущал себя наивным идиотом.   Местная власть не может идти против центральной, и если сверху сказали, что надо плодить слой олигархов и миллионеров, то идти против  течения бессмысленно. В поселке Волжском  были распроданы под коттеджи все земли на берегу Волги. Так что местным жителям тало невозможно добраться до берега  великой русской реки и осталась   лишь возможность в летний зной купаться только на озерах и заболоченной и израненной дамбами Курумке. Я обратился в  местное отделение  "Российской газеты". Главный редактор Геннадий Васильевич Субботин, с которым ранее я плодотворно сотрудничал объяснил, что тема  захвата земли не актуальна, это жизнь, за которую проголосовала вся страна. По этому поводу остряк Юрий Александрович Никишин говорил, что Ельцин стоит на пути реформ, его не обойти и не объехать. В то время я исполнял такие песни:
Бомж
Я живу на скамейке
Уже несколько лет,
Из ботиночной стельки
Свой готовлю обед.
Я  держу все помойки
За кварталы вокруг,
Только между попоек
Нету радости тут.

А покровитель наш Иисус Христос,
И потому дружок, не вешай нос:
Люблю я Сталина да за ГУЛАГ.
Имел там шконку любой чудак.

Был когда-то кредитный
И ударник труда,
А теперь весь избитый
И попал вот сюда,
Ведь  завод наш закрыли,
Рейдер взял на хапок.
Я бесправнее пыли,
Весь промерз и продрог.

А покровитель наш Иисус Христос...

Здесь у нас свой профессор
И  один генерал,
"Всем под небом не тесно",-
Кто-то мудрый сказал.
Новый русский закурит,
Подберу я бычок:
На земле столько дури,
Знать задумал так Бог.
В это время шло выдвижение Олега Вячеславовича  Киттера  на пост мэра  Самары.  Он как то вечером позвонил мне домой и спросил, мол, не буду ли я против, если он в своей газете "Алекс информ" будет печатать куски из книги "Мелодии старой Самары" и платить за это небольшой гонорар. Когда вышел новый номер "Алекс информ" меня ждал настоящий   сюрприз. Куски из краеведческой книги были взяты достаточно тенденциозно.  После публикации  некоторые евреи Самары стали называть меня фашистом и перестали здороваться. Денег от газеты я не получил вовсе, однако это не помешало мне участвовать в избирательной кампании Олега Вячеславовича.  На его митингах звучали  мои новые песни протеста:
Парадокс
А приятель лазит по помойкам,
Друг его, опоротый лежит:
Кто бы знал, что эта перестройка
Наши судьбы так распотрошит.

Герыч стал нацбол бритоголовый,
Многие отбыли к праотцам.
В библии  сначала было слово,
Наше из трех букв давно известно вам.

Я брожу по Волжскому проспекту,
Мерсы мерзко ездят по ногам.
На застой сменилися, известно,
Все  реформы, что сулили нам.

Наш народ как шарики надули
И пустили по ветру - лети.
Как стакан страну перевернули,
И подонки снова впереди.

Эх, Россия, мачеха блатная,
Где твоя хваленая душа?
Я про эту душу точно знаю-
Спряталася в дуло  Калаша.

Наша жизнь не знает перевода,
В англицком таких нет просто слов.
В голосе российского народа
Крики древнегреческих рабов.
Мораль

Мораль есть тормоз для коммерческих успехов.
Мешает нравственность нам  "зелени" добыть.
Вот мой приятель, он на бабушку наехал,
Мол, из собэса  и давай ее душить.

Потом срубил бабы в финансовой афере,
Авторитета сам на стрелке завалил.
Теперь вращается в весьма высокой сфере,
Единоросс и в депутаты угодил.

Еще знакомая свалила за границу
И года два крутилась у шеста.
Теперь крутая и имеет виллу в Ницце,
Жизнь начинает с чистого листа.

Еще знакомый, тот мамашу шпок на даче,
Теперь сидит на нефтяной трубе,
Он с губернатором везде за ручку скачет
И говорят слегка заголубел.

Раскушал  рожу, так что щеки бьют по стенам,
Едва  влезает в свой огромный черный джип.
Глазенки хищные, как будто у мурены.
Совок с валютой пострашней чем птичий грипп.

Совок с валютой как кабан на минном поле-
Куда повалит? Боже упаси.
По всей Европе катится застолье,
И всю слышится :" Соси, еще соси!"

Собрать классическую всю литературу
На площадь Куйбышева и с бензином сжечь!
Достал нас Достоевский, видно сдуру,
Мол, честь и совесть надо смолоду беречь.
Ах честь и совесть, с ними нам одна морока,
Все атрибуты эти лучше сдать в музей.
Туда где сбоку челюсть диплодока,
А слева меч фальшивый Киевских князей.

                Возвращение  Толи


  В начале лета 1997г. идем мы с Ириной по Соборному скверику, что напротив генеральского дома. Вдруг слышим полушепот - полу-вскрик: " Димидавы-ы-ы..." Обернулись назад, а на скамейке старичок, пригляделись, батюшки родные. Это Толя Черкасов: без зубов, совсем седой и какой-то маленький. Разговорились и сказал он нам такое: " В лагере сидел, в тюрьме был, даже в психушку попадал за диссиденчество, но хуже  Америки ничего не видел". Потом мы сидели у него в квартире на втором этаже по Чапаевской, 180 и пили водку. Толя рассказывал о своих мытарствах в США.
    Поселили его  как изобретателя в Сиракузах, небольшом городке рядом с канадской границей. Природа чудесная, в реке лосось, в лесу белые грибы размером с лукошко, на пастбищах пасутся коровы  как с рекламной картинки- полюби домик в деревне. Все отлично, но я не знаю английского, а они русского. Остался как в пустыне. Стал рыбу ловить, грибы собирать, ягоды. На меня начали глядеть как на сумасшедшего. Полицейский пришел, заявил, что у нас так не живут, все надо покупать в  магазинах, где  лежит лицензированный товар. Толя попробовал консервы, а они сладкие. Есть невозможно. Молоко  тоже сладкое и не прокисает по месяцу без холодильника. В животе от такой еды началась резь.  Толя пошел договариваться с пастухом о парном молоке. Тот ответил, что весь удой продан на год вперед по контракту, а если что уйдет налево, то тюрьма и тому кто купил, и тому кто продал.
      Зато серебристый Крайслер Черкасов приобрел за две бутылки виски у соседа. Поехал на авто в Нью-Йорк, по дороге  напали  афроамериканцы, ограбили и порезали, еле выжил.  Все изобретения Черкасов зарегистрировал, но они оказались невостребованными.  Жил Анатолий в США как изгой  на отшибе, получая мизерное пособие.  Оказывается американские зубы стоят целого состояния и чинить их наш путешественник -эмигрант приехал к самарскому районному дантисту Хайкину. Мы выпили, не чокаясь за  Толину погибшую мечту о райской жизни и за  иллюзорность общества  всеобщего благоденствия. Он планировал переехать в Словению с американской пенсией, но увы, этому не суждено было случиться.
Дядюшка Толя
Дядюшку Толю
Видеть всегда люблю
В маленьком скверике
На белой скамейке кольцами дым.

Спросил я у Толи:
"Уж Вы здоровы ли?"
Как то спросил его,
Я, сев на скамейку, рядышком с ним.

А что же случилось с дядюшкой Толей?
С дядюшкой Толей большая беда:
В том то и дело, что с дядюшкой Толей,
Ничто не случилось, нигде, никогда.

Время пройдет, и  вот,
Снова начнется год.
В маленьком скверике
На белой скамейке будешь лишь снег.

А что же случилось с дядюшкой Толли?..
   Послушав исповедь Черкасова, я подумал, что и там не тот товарищ правит балом. У них были свои проблемы, а у нас свои.

                Теплые руки самарских улиц


    В своих краеведческих книгах мы  доказывали на конкретных примерах, что реформы Александра II Освободителя  были честнее и гуманнее, мудрее и справедливее  Ельцинских, включали широкие народные массы в экономику и  вели Россию к процветанию.
  Эти  идеи и политологические выкладки оказались как кость в горле у власти, поэтому  в отношении  нас началась травля, дискредитация и замалчивание.  Краеведы от власти стали публично рвать наши книги, за глаза говорить небылицы и мерзости. Ирину выгнали с работы, нас перестали печатать и сделали  нерукопожатными. От нас стали шарахаться многие бывшие  товарищи по демократическому движению. Кузьмина сказала при встрече, мол как вы себя опустили.
    В 1998г. Н.М. Боргест директор издательства "Новая техника" предложил нам  опубликовать  книгу -экскурсию по самарским улицам к 150 летию губернии. Мы быстро подготовили рукопись под названием "Теплые руки самарских улиц".  Книга была рассчитана на широкий круг любителей старины, а также на экскурсоводов.  Получили гонорар в виде 150 книг, а Боргест открыл свое  экскурсионное бюро, отказав нам  в возможности там работать. Прозвучала  обычная фраза:" Вы не наши люди".
 Вскоре Валера Павлюкевич сообщил, что в газете "Дельта-Информ" появились краеведческие статьи сильно смахивающие на наши материалы. Пошли к редактору Инессе Дмитриевне Воробьевой. Та сказала, что готова нас печатать. С ней мы работали года полтора и написали  свежего материала на целую книгу, которую назвали "Горизонты  Гражданского общества".  Мы ее собрали в электронном формате.  Дело в том, что за время плодотворного сотрудничества с газетой удалось собрать деньги  на компьютер. Так мы  вошли в цифровой формат и сделали  лазерные диски со  всем своим краеведческим творчеством. Через гиперссылки в текстах стояли редкие  фотографии, документы, аудио интервью с потомками и песни.
                Олигарх
Я в школе всех тиранил,
Шпанил по чердакам,
За мной моя маманя
Гонялась  по пятам.

Рубил хвосты я кошкам,
Шпандорил пацанов,
Решетку на окошке
Увидеть был готов.

Тут гласность  вдруг полезла,
Я понял, что почем
И стал ковать железо,
Покуда Горбачев.

В пивной учил английский
Со словарем и без,
Ведь слово рэкет близко
Мне как нательный крест.

Я стал почти Писсарро,
Я стал почти Кортес,
И в бизнес я вписался,
И я во власть залез.

Чубайсик  ваучеры
Народу налепил,
Хоть он и рыжий стерва,
Но точно - крокодил.

Я стал почти Бил Гейцем
В прихватизацию,
Всех остальных индейцев,
Да в резервацию.

На Мазде я катался,
Летел  на красный свет,
Давить совков старался,
Здесь нищим места нет.

Стрелял в парламент Ельцин,
Бузу бузил народ,
А я обтяпал дельце
И прикрутил завод.

С мокрухи до гопстопа
Наделал я делов,
И прикрутить Европу
Уже почти готов.

В парламенте я - Папа,
Да и в столице крут:
Ох, надоело хапать,
Мне зелень - как хомут.

Под водочку "Распутин"
Валил народ в бордель,
А оглянулся - Путин
И новый беспредел.

На кладбище аллеи
Пострелянной братвы,
Но их я не жалею,
Ребята не правы.

Кругом одни понятья,
А пониманья - ноль,
Вот потому -то ,мать их,
Я , Папа и Король.

Здесь будущее темненько,
Тут  снова кровь прольют,
Плевать мне на преемников -
Меня на Кипре ждут.
Памятник
Ползет шахтер в забое длинном,
Он уголь роет для страны,
А из  Кремля герою видно,
Куда ползут его сыны.

Земную кровь сосет в запарке,
Нефтяник, аж струится пот.
Кругом плодятся олигархи,
Надежной родины оплот.

На букву  "П", но нет не Пушкин,
Хотя герой, за то другой,
Он на валютную падушку
Ложится гордой голвой.

Вот он из властной вертикали
Воздвиг огромный монумент:
Трехглавый Бог на пьедестале-
Чиновник, фсбэшник, мент.

И уголовная малина
Срывает жирные куски,
Мораль народу-буратине
Вбивают бывшие братки.

Модернизация дубинки,
И проблесковых  маячков,
Опять все стало по старинке-
Страна господ, страна-рабов.

И вы в мундирах голубые,
И, ты послушный им народ.
Повсюду криминально злые
Прохожих лица круглый год.

Не на метро , на катафалке
Россия едет  с бодуна,
И  у истории на свалке
Напишут наши имена.
    Когда гарант конституции  укрепил свои позиции и поменял курс   развития страны, нас   перестали печатать и подвергли  социальному  остракизму.   С появлением  общедоступного  безлимитного   интернета,  сделали шесть книг и выложили их во всемирную паутину. 
1 Купец на Волге(http://www.proza.ru/2013/08/03/1141);
2. Люди и мундиры(http://www.proza.ru/2013/08/03/1123) ;
3. По разные стороны решетки(http://www.proza.ru/2013/08/03/1152) ;
4. Горизонты гражданского общества (http://www.proza.ru/2013/08/03/1162) ;
5. Теплые руки самарских улиц( http://www.proza.ru/2013/08/03/1170) ;
6. Самара из глубины веков( http://www.proza.ru/2014/01/09/877) ; Последнюю книгу Барышев в пдф разместил на своем портале Самара сегодня. Она была подготовлена в феврале 2014г
7. Барышев на своем портале разместил с нами интервью в трех частях.«Я так думаю!» Подарок самарцам от семьи Демидовых ...
samaratoday.ru/news/32487
2 сент. 2011 г. - “Я так думаю!” Ирина и Андрей Демидовы 18/08/2011. В редакции Самара today известные самарские историки, краеведы, авторы 5 ...
  Валерия Демидова в мае 2015г. издала сборник своих стихов .
8. В издательстве "Союз Писателей" можно приобрести сборник верлибра" Трещина на солнце" Валерии Демидовой .Интернет магазин издательства.
http://planeta-knig.ru/shop/977/desc/treshhina-na-sol..
В ютубе выставлены наши видеофильмы о Самаре, снятые еще в 1995г. "Прогулки по старой Самаре"https://www.youtube.com/watch?v=5_DeyCUQA9k&list=..

https://www.youtube.com/watch?v=WAg9JHKHLR4&index.. Это часть 2
Это 3 часть. В начале читает стихи самарский поэт Михаил Авдеев. Он умер в марет
Это 4 часть. В начале я исполняю http://www.youtube.com/watch?v=atM2qAUUmYY. Это 5 часть