Свидание

«Мой друг уехал в Магадан.
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам,
Не по этапу, не по этапу»
              Ну, Вы знаете…


    Ну, не в Магадан, не в Магадан – в Калифорнию... Хотя, свой небольшой "магадан" у него, впрочем, тоже имел место...
    Но для Леночки важно было только то, что уехал. Если бы позвал, наверное, и ее бы сейчас здесь не было, но не позвал, а других мотивов для того, чтобы срываться с места, лететь на другой край  Земли, явно не хватало, и уж очень сильным было ощущение, что все, что с ней происходит, оно в ней: ничего не оставить, даже уехав налегке, поменяв друзей, работу, природу – уже случалось убедиться.
    И вот, сидят они в маленьком ресторанчике на Петроградской. Милый мальчик в длинном черном фартуке уже дважды подходил с виноватым видом корректировать заказ: белуга закончилась, камбала вся вышла – ну ладно, котлетки из судака... Звякнули подернутые инеем стопочки, нежная селедочка с лучком, скользкий опенок, как полагается... Разговоры давно не возвращаются к началу: кто был прав, кто что потерял, что нашли – все чаще упираются в сегодняшние противоречия бытия: кто виноват и что делать... 
    Жизнь уже некоторое время тому поделилось на две равные половины, и "до" становится все короче, а "после" только и кажется действительно ею. Почти все преодолелось, многое наладилось, какие-то надежды оказались глупыми, но планы еще строятся и даже осуществляются.
    Ну, еще стопочка и теперь уже волнушка, слегка хрустящая – это не по плану, конечно, это по естественному ходу событий.
    –  А Маша как – все учится?
    –  А у твоей Маши как с работой? А муж её здоров?
    –  Как думаешь, после Крыма Прибалтике стоит опасаться?
    – Помнишь, в прошлом году в Венеции, когда пошли гулять по проспекту Гарибальди...
    –  А ты уснул в Риме, в Палаццо Барберини, на диванчике под плафоном Пьетро де Кортона?
    –  И ничего не уснул, просто так удобнее его рассматривать.
    – У меня фотография есть...
    Посмеялись, прихлебываю ушицу...
    – А я вот читал, будто Чаплин заявил, что мы не отдадим своих сирот на Запад, лучше всем им обеспечим место на кладбище...
    –  Ну, о протоиерее ничего хорошего сказать не могу, но такого он точно говорить не мог, это выдумки...
    –  Так что же, я вру? Весь интернет кипел...
    – Он всегда кипит... Сейчас посмотрим... Вот, нашла... Это патриарх ставил себе в заслугу, что добился в мэрии места для них на городском кладбище – для православных кремирование, практиковавшееся ранее, навсегда закрывает путь в жизнь вечную...
    –  Да, контекст несколько не тот...
    –  Но время, соглашусь, выбрано двусмысленное...
    За окном пасмурный питерский март, а в Риме в январе сияло солнце, вечно зеленые пинии на площади Венеции создавали иллюзию весны и начала. Ах, как летит время... 
    С судачьими котлетками подали пушистое белое пюре – тысячу лет не пробовала Леночка такого простого, прямо из детства...
    –  Ну, вот скажи, что не так с русским народом? Почему он с такой легкостью поддается всяческой пропаганде? Отчего так яростно истребляет сам себя...
    –  Вот, только русские портят себе обед травмирующими разговорами...
    Леночке хочется отшутиться, чувствует она даже некоторую обиду: друг её вполне уже  американец и смотрит и на нее, и на мир вокруг совершенно антиподскими глазами, но и ниточку истончившуюся разорвать не хочет, и боится даже. И кажется ему, что есть у него право говорить о чужих проблемах, как о внутренних, но как бы и с высоты несколько привилегированного американского положения. А как американский русский интеллигент, должен был бы уже болеть душой за свою новую родину, за ее болячки и гнойники...
    –  Неужели тебе кажется, что есть народы добродетельные, не склонные к насилию и доносительству, к стяжательству и зависти? Французы с их гильотиной, поляки, помогавшие немцам истреблять евреев, турки с армянами, сербы с хорватами...
    –  Но там-то, по большей части, "других", а мы – сами себя...
    –  Кто для кого "другой"? – Всяк сам ищет таковых на свой вкус: и у французской революции врагами были французы, и у пролетариата – чаще всего, просто слишком образованные... Другое дело, что у нас как-то все затянулось...
    – Может, дело все-таки в том, что новая общность "советский народ" действительно была сформирована?
    –  Была-то, конечно, была, да сплыла благополучно вместе с мягкотелой советской интеллигенцией...
    – Читал я, читал твои статейки про интеллигентов – чувство такое, что чем-то сильно они тебя задели...
    – Задели? Это, знаешь ли, просто внутреннее ощущение неловкости от принадлежности к особой группе, несовершенство которой остро ощущаешь... Гордиться своей духовностью, прикрывая ею собственную бедную неловкость, незнание языков, неосведомленность в культуре... Ну и где она теперь? Учителя с врачами почти сыты, успешно торгуют своими знаниями и умениями, читать совсем перестали... А какой уж интеллигент от телевизора... Сегодня важнее быть православным, чем интеллигентом... 
    –  А у нас в среде русского  сообщества сильно культурное движение: и лекции всякие, семинары, и чтения, встречи с писателями, спектакли...
    – Отщепенцы вы, бедные отщепенцы...
Посмеялись, но обиделся тоже:
    – Почему отщепенцы?
    – Потому что отщипнулись и законсервировались – вначале дворянская эмиграция, теперь ваша, только вы теперь интеллигентами и остались: и одеваетесь плохо, и читаете много...
    – То есть, в России их больше нет?
    – Мудрому человеку все равно как называться, но такое слово у нас точно не в ходу...
    – А что ты подразумеваешь под мудростью? Что это такое?
    – Мудрость...
    Нет, про это было в другой раз, и заведение было иным, пряталось в закоулках у площади Венеции – в Питере это место считалось бы тесным проходным двором, а в Риме величается пьяцеттой, гордится пыльным сквером и приютило пару популярных ресторанчиков... Нам почему-то очень хотелось попасть в один из них, но все как-то не получалось: то казался закрытым (может, дверь тянули, а не толкали), то не успели заказать столик. И каждый раз шли в соседний, убежище окрестных адвокатов, говорят – и на самом деле за составленными столиками сидели компании мужчин в костюмах с редким вкраплением ухоженных амазонок. Там подавали артишоки по тель-авивски: гигантский цветок вместе со стеблем был расплющен и зажарен до золотисто-коричневого цвета. И еще что-то вкусное, и десерт, и не приставали с поучениями, какое вино ей следует пить. И когда попали туда, куда так стремились, то оказалось, как чаще всего и бывает, что нужно было лучше слушать судьбу и больше доверять ей.
    Они уже давно оплатили счет, чуть потолкались в холле у прилавка с архангельскими сувенирами, но так же, как и с белугой, с моржовой костью тут сегодня  было не густо...
    Незаметно вышли к памятнику Горькому, через парк мимо мечети  попали на Кронверкскую набережную. Слева за замерзшей водой пролива нестрашно краснеет на почти белом снегу Петропавловка... На Неве тоже лед, но серый и рыхлый… Через мосты перебрались на троллейбусе, на Дворцовой опять догнал мелкий дождик... И Нева, и Стрелка с Биржей, и Зимний с аркой Генерального штаба – все на месте, только их тут как бы и нет...
У Невского остановились:
   –  Туда?
   – Туда! – одновременно показали пальцами в противоположные стороны.
   –  К Гостиному? Я – на Адмиралтейскую...
   Неловко обнялись, и призрак поцелуя куда-то мимо уха... Леночка решительно зашагала через проспект и дальше по Морской, но все-таки обернулась  шагов через десять и подняла руку: друг ее стоял на углу по диагонали и искал взглядом кого-то в перпендикулярном направлении – нет, напрасно махать...