У правды печальные глаза

   
               
 Ничего не понимаю в этой жизни. Вот сижу, слушаю человека, смотрю на него, и ничего не понимаю. Нет, мне не шестнадцать, и о многом я знаю не с чужих слов, но вот слушаю знакомую – и не понимаю.

   Она моложе меня, вся такая  верткая, бойкая, в чем-то даже слишком. Когда начинает говорить  «за жизнь», то выдает мысли трезвые и умные, и в таких случаях  я  с опаской, но  подозреваю ее в плагиате.
Моя знакомая – Зойка – стандартный продукт глубинки: школа, училище, своеобразное видение жизни и себя в ней, запросы, не всегда соответствующие возможностям, и снисходительное отношение к оставшимся «там» и не сумевшим поймать птицу счастья, считающая, что свою она уже крепко держит в руках.

         Поводом для нашего знакомства стала косметика – она  ее  распространяет, бегая  по организациям и  учреждениям. Зойка появилась у нас в офисе в облаке морозного воздуха, белой шубке, таких же белоснежных сапожках, быстро перестреляла всех нас карими с искорками глазами и приступила  к навешиванию лапши. Делает она это неплохо, хотя такие мелочи, как непрерывно порхающие перед вашим лицом  чужие руки и вставляемое почти в каждое предложение  «типа» и «это, как его» раздражают и вызывают неприятие сказанного  уже потому, что  так бездарно  преподносится. Зойка была настойчива, она приходила,   несмотря  на  то, что мы редко делали заказы, и убеждала, убеждала. Незаметно наши разговоры  вышли за рамки теней и крема от  целлюлита, вобрали в свою орбиту  семью, дом, детей. И она уже забегала просто затем, чтобы о чем-нибудь  возбужденно мне пощебетать, или звонила и назначала свидание в ближайшем к  офису кафе. Вот и сейчас мы сидели в «Сладкоежке», заканчивался мой обеденный перерыв, я рассеянно вертела в руках  кружку с остывшим кофе, и ничего не понимала.
                *  *  *
   Воробей суетливо перескакивал с ветки на ветку, перебирал ножками, всплескивая при этом крыльями и непрерывно чирикая. Вот он  в очередной раз сделал попытку вплотную приблизиться к, судя по всему, воробьихе, но она опять  в последний момент подвинулась, и он промахнулся.
  -Любятся,- шутливым бабушкиным выражением подумал Димка, наблюдая за парочкой. Он смотрел в окно, и какие-то неясные мысли наплывали, клубились, собираясь во что-то неопределенное, навевая сонливость, вводя в ступор. Голос учительницы он услышал, когда Вера Петровна, несколько раз окликнув его и не дождавшись реакции, подошла к парте.
  - Дима, вернись к нам! – под  дружный хохот класса патетически воскликнула она. – Когда-нибудь твоим мечтаниям будет конец? Ты на уроке, Дима, на – у –ро – ке ! Вот о чем я говорила? – Не знаешь! Отлично. А о чем мечтал? – Тоже не знаешь? Еще лучше.

   Дима учился у Веры Петровны второй год. Он был способным мальчиком, но что-то в нем было не так. Было ощущение, что чем бы ни занимался этот сдержанный, послушно выполняющий любое требование ребенок, он делал это автоматически, не вкладывая в действия ни желания, ни души. Он редко улыбался, на любой вопрос отвечал предварительно несколько секунд подумав, глядя при этом на спрашивающего рассеянно-отсутствующим взглядом.  Здесь он только присутствовал, а жил где-то в другом, своем, понятном лишь ему одному мире. Вот и сейчас, глядя на него, учительница с раздражением думала о необходимости опять  звонить бабушке. Что у них в доме творится?  Отчего ребенок таким странным растет? Почему у него глаза всегда так не по-детски печальные?

   А Димка, лихорадочно собрав остатки разбегающихся мыслей, пытался понять  происходящее: давно он так сидит? Что нового она успела сказать?
Вера Петровна обреченно махнула рукой и вернулась к столу. Димка опустился за парту.  «Пожалуется»,- уныло подумал он и представил, как  вечером,  грохоча посудой на кухне, будет бурчать бабушка, а дед только насупится еще сильнее да громче застучит пальцами по столу.
                *  *  *
   Замужество Зойки было почти вынужденным. Нет, Максим ей, конечно же, нравился, и даже очень. Он был симпатичным, веселым, неглупым – учился на последнем курсе института, правда, с удовольствием пропускал стаканчик, ну да кто без греха? Во всяком случае,  родители ее особо не ругали, когда она вечерами, хлопнув калиткой и вильнув тощими ягодицами, исчезала из их поля зрения.

   -Опять в клуб,- ни к кому не обращаясь, бросала мать, задергивая занавеску. Слова повисали в воздухе. Некоторое время мать, не столько ожидая реплики со стороны отца, сколько по привычке, молчала, затем роняла: « Он, вроде, ничего. Не хуже остальных. Да и где их найти, хороших – то?» Последние слова были обращены, скорее, к самой себе. Зойкин отец был  не подарок: крутого  нрава, вспыльчивый, частенько  хватал, что попадалось под руки, да еще и пил.  И тогда шум и крики разносились далеко окрест.

   Зойка не планировала так рано выйти замуж. Но, забывшись однажды в горячих нетерпеливых руках Максима, раскаяния не почувствовала, а поэкспериментировав еще, вошла во вкус . Только вот о последствиях как-то не подумала, наивно и молча возложив всю ответственность за них на Максима. А о чем думал он – никому неизвестно, только наступил момент, когда Зойкина мать, скорбно поджав губу, сказала за ужином : «Что делать, отец, будем? Зойка – то догулялась». Отец в сердцах грохнул  ложкой по столу, мрачно посмотрел в тарелку с супом и прогудел:  «А что думать? К  Свириным идти надо. Не растить же безотцовщину».
 
   Начали семейную жизнь Свирины у родителей Максима. Квартиру они имели просторную, со всеми удобствами, не смотри, что в деревне жили, молодых приняли без проблем. Но проблемой были сами: ничем особо не обремененные, любили вечером посидеть с бутылочкой, а третьим звали  сына. Так и пошло-поехало: они пьют, Зойка ругается, Максим обижается, что жена без уважения относится к его родителям, да и его удостаивает эпитетов  самых нелестных. Дальше – больше. Когда Диме исполнился год, Зойка собрала пожитки и вернулась к родителям.Семейная жизнь закончилась.  И все бы терпимо, да денег не хватало в доме катастрофически. Зойка засобиралась на работу. А куда? Кому нужна  девчонка, ничего не умеющая, да с ребенком? Никому. Да и искать особо было негде, поселок он и есть поселок.
                *  *  *
   Город встретил Зойку холодно и почти враждебно. Усугубляло положение отсутствие в нем близких – хоть бы на первое время к кому пристроиться. Она пробегала по суетливым улицам целый день, но ночевать легла все же на койку, в теплом помещении, и на голову не капало – сняла койку в домике на окраине, чему была очень и очень рада.

   Понимая свои «возможности», Зойка в офисы не стучалась, а заходила в кафе, пончиковые, столовые. Место искала  не только попроще, но и « с доходом»: чтобы и деньги получить, и на месте что-нибудь перекусить, а может, и домой что дали бы.

   Работа в кафе – не на танцы бегать. Смена – 12 часов, и все на ногах: подай-принеси, со стола убери, порядок наведи. И все быстро, аккуратно, непринужденно. Домой Зойка не шла – ползла. Перекусив, валилась на койку за занавеской и проваливалась в сон, черный, тягучий, казалось, длившийся минуты. Но прошла неделя – другая, и она уже бойко улыбалась постоянным клиентам, резво смахивала салфеткой крошки со столиков, а после смены не спеша шла по залитым светом реклам и витрин улицам, рассматривала выставленные за стеклом наряды и украшения и мечтала. О чем можно мечтать в   двадцать лет, да еще ничего не имея? Обо всем, и в больших количествах. И все это обязательно вместе с интересным, богатым и влюбленным. И навсегда.

   Домой Зойка ездила каждую субботу, трясясь в переполненном автобусе, зажатая со всех сторон такими же, как сама, деревенскими горожанами, обвешанными сумками и рюкзаками. Она с нетерпением ожидала момента, когда переступит порог дома, и ей навстречу затопочет Димок – кругленький, крепенький, с большими синими глазами и улыбкой во все личико. Прикрыв глаза, она вспоминала запах его одежды, тела,  мягких, белым облачком  дымящихся на макушке волос.  И улыбалась, и млела в предвкушении радости встречи.

   Но время шло. Работа изматывала и  не давала удовлетворения. График  был такой, что не всегда  можно было уехать домой. С сыном Зойка   виделась все реже. Надо было что-то менять. Она понимала, что надо идти учиться, иначе лучшего места ей не получить. Но куда? Особыми способностями она не блистала,  интересов не имела, да и денег на учебу приличных не было. Но ситуацию оценила правильно: для работы в офисе – любом – надо знать компьютер, и поступила на курсы. Крутиться пришлось еще шустрее. Она менялась  с девчатами сменами, оставалась на выходные, сокращая число и без того редких встреч с сыном, но своего добилась, и пропуск не в хорошую жизнь, но  шаг  на ее порог  был сделан. И Зойка бросилась искать новую работу. Газеты, объявления и обходы дали, наконец, результат. Секретарша в  городской поликлинике. Зарплата – слезы, потому и место пустовало, но зато выходные как у всех и график работы обычный. Да и долго оставаться здесь она не собиралась, поработать недолго, а там видно будет.

   Первую неделю, приходя с работы, Зойка  отсыпалась. Она спала каждую свободную минуту, на стуле, на  кровати, уронив голову на стол. А Димок подрастал.  Без мамы выучил первый стишок. Без мамы пошел в садик. Нет, малыш не был брошен. И Зойкина мама, как тысячи  других, вынужденных растить  внуков, с возмущением сказала бы: «Да он у меня  одет-обут-накормлен, может, лучше других. И все  необходимое у него есть». И правда, все у этих детей есть, кроме мамы, папы,  возможности жить интересами молодых, здоровых, энергичных  людей, вбирать по крупице их опыт, их знания и умения, видеть мир их глазами, оценивать  события с их позиций.
Зойкина мама тянула на себе крест добросовестной деревенской хозяйки: корова, свиньи, огород, пьющий муж, работа. А еще помощь матери, чей дом находился  рядом, и где тоже были огород и птица. И все это надо было  успеть  ежедневно убрать, накормить, обстирать, посетить, а летом – посадить, прополоть, собрать, заготовить на зиму. Здесь и так впору голову потерять. А еще Димка. Что оставалось на его долю, можно  догадаться с одного раза.               
                * *  *
   Незаметно Зойка притерлась и втянулась в суетную городскую жизнь. И уже не представляла себе, что может вернуться  «туда», она даже поселок свой старалась  не упоминать, забыть,  откуда родом. Появились подруги, с которыми  собирались  вечерами то у Зойки, то веселой шумной стайкой залетали в облюбованный бар. Деньжат, правда, не хватало, и приходилось время от времени затягивать поясок или закрывать глаза, проходя мимо манящих витрин, но Зойка не унывала, радовалась тому, что имела, и упорно надеялась на светлое будущее.

   И оно не заставило себя долго ждать,  появившись в образе смазливого  юноши, заглянувшего вместе с друзьями на огонек бара. Их компания сразу привлекла внимание девчат. Взрывы  хохота, возбужденные голоса. Зойка через плечо подруги посматривала на ребят: симпатичные. А вон тот – лапочка:  светлый ежик волос, глаза голубые, взгляд веселый, мягкий, а улыбка… Ребята по ходу дела тоже стреляли по сторонам  глазами, выискивая девушек интересных и, желательно, без комплексов. Кто ищет…. Зойкины глаза пару раз встретились с озорным взглядом синеглазового, и при очередном взрыве музыки он решительно направился в сторону их столика.

   -Вблизи он еще интереснее,- думала Зойка, с удивлением отмечая, что в ее организме проходят  прямо-таки невероятные изменения, иначе как назвать то, что сердце сорвалось с отведенного ему места и скакало внутри,  как бешеное, причем, всегда оказывалось там, куда в данную минуту  ложилась  рука принца, а это был он,  Зойка  поняла это сразу.

   Вот так неожиданно и бурно, подобно девятому валу, накрыла Зойку любовь. Сразу и навсегда. Как мечталось. Семена  пали на хорошо подготовленную почву. Принца звали Андрей.
                *  *  *
   Приближающиеся выходные каждый раз заставляли молодую женщину нервничать и делать выбор – остаться с Андреем или  ехать к сыну. Молодость  брала свое – хотелось любви, счастья, обычного, бабского, чтобы рядом не пустовала подушка, чтобы было для кого  спешить домой. А когда все утрясется и  образуется, привезет она в этот   уголок Димку. Ну, а пока…

   Бабушка оформила Димку в садик. Утром она спешно тащила его через поселок, на ходу давая наставления: «Не ругайся ни с кем, не ссорься. Веди себя хорошо. Воспитательницу слушайся. Не носись, как угорелый -  упадешь, ударишься, да и одежду измажешь, порвешь. У меня уже сил нет стирать  через день, да дырки зашивать. Ты слышишь?». - Она дергала  руку внука, занятого своими мыслями. – «О чем ты вечно думаешь? Я с тобой  разговариваю!»
Димка слышал, но молчал.  А что ответить? Верочку, похожую на куклу, и Дениса, и Сашку тоже водят в садик бабушки. Но зато вечером за ними  иногда приходят мамы. А Алика приводит папа. Всегда папа. Ирка вчера, глотая слова,  рассказывала, как ездила с папой и мамой в город, ходила по магазинам, а потом они гуляли  в парке, катались на карусели и ели мороженое. А Алик ездит с родителями на дачу, и они с папой жгут костер и делают на нем вкусное-вкусное мясо. А дед вчера опять ругался, стучал кулаком по столу, и бабушка увела его, Димку, в свою комнату и плотно закрыла дверь – чтобы он не слышал и не видел, что делается в зале. Сегодня дед встал хмурый и злой.  Хлопал дверцей холодильника, а бабушка кричала: « Что, подыхаешь?» Мама не приезжала уже давно. Он слышал, как бабушка говорила  соседке что-то про нее, но понял только, что она сердится и что его «спихнули ей с дедом», а у нее- бабушки- « своих забот выше  головы». Папа тоже не приходит. Он хоть и живет недалеко, но в гости к ним не ходит и к себе Димку не зовет. И в садик за ним не приходит. Бабушка говорит: «Пьяни кусок, скоро подохнет под забором». Это, наверно, как котенок соседской кошки Маруськи. Его, наверно, собака закусала, и он валялся в канаве, маленький, перемазанный  грязью и кровью. Жалко. Димка представлял себе папу лежащим на месте котенка и жалел его.

  Мама приехала в субботу вечером. Поставила на пол сумку с продуктами, одной рукой прижала к себе вертевшегося вокруг нее юлой Димку, другой протянула ему игрушку – мягкого большого щенка с черным носом-пуговкой, удивленными огромными глазами, висячими, нежными на ощупь ушами и розовым животом: нажмешь – и он начинает петь. Пес был красивый, но Димка не отвлекался на него. Ему хотелось подольше побыть с мамой, держать ее за руку,  слушать голос, видеть ее улыбку и искристые глаза. И он, как собачонка,  норовил ткнуться  головой ей в руку, чтобы ощутить  ладонь на своей голове, потереться о нее, уткнуться лицом и почувствовать  особый вкусный запах. Руки бабушки пахли то луком, который она чистила для супа, то хозяйственным мылом, то совсем уж противно – когда месила в ведре корм для свиней. После дойки они тоже пахли  особенно. А мамины  руки пахли цветами и чем-то  сладким, были нежными и мягкими.  Их хотелось трогать, гладить и, уткнувшись в них лицом,  нюхать.

   Но мама, потрепав сына по вихрам, заторопилась к столу – ехала долго, хотелось есть. За столом взрослые сидели долго, говорили и говорили. Димке,  чтобы не мешал,  сказали идти в зал и заняться своими делами. Какими? Димка залез на стул и уткнулся лбом в стекло. На улице напротив соседнего дома Сашка, Васька и большой мальчишка Петя гоняли мячик. Димка с тоской смотрел на них: после того, как Васька с Сашкой налупили его, не поделив его же, кстати,  машинку, бабушка старалась не выпускать  Димку гулять, и его пребывание на улице обычно ограничивалось играми на свежем воздухе в детском саду. В выходные он часами сидел перед телевизором или, забившись в свой угол,  строил что-нибудь из лего и слушал гулкие удары по мячу, доносившиеся с улицы, или надрывные крики больших ребят, игравших вечерами в лапту. Иногда кто-нибудь из ребят заходил за ним, но  если бабушка была дома, то чаще говорила : « Сиди дома, нечего ботинки бить, вон книжку  почитай». И Димка опять уходил в свой угол.

   Он смотрел в окно  и думал свою нескончаемую думу: « Так долго не приезжала, а теперь сидит там. О чем-то бубнят, шумят, а меня словно и нет. А завтра уедет. Интересно, сходим погулять вместе, или как в прошлый раз – не успеем? Надо сказать маме про  парк и кафе в городе, где была Ирка, и попросить съездить  туда».  И он  тут же представил, как они за руку идут с мамой по улице, а вокруг много людей, и в его в руке мороженое, а мама смеется, и им весело и хорошо. Вдруг  мальчишке вспомнились слова бабушки о папе.  «Надо  у мамы спросить, не подохнет папа? И почему в канаве?»
 
   Беспокоил его еще один вопрос, ответ на который он хотел, но боялся услышать. Недавно дед, ругаясь с бабушкой, кричал: «Заведет себе нового, а Димку куда? Кому он нужен будет? Так ее там, дуру, бездомную, да с хвостом, и ждут. Гляди, как бы кого еще не привезла, горожанка, …». И дед выругался длинно и плохо, как ему, Димке,  не разрешают и за что бьют по губкам. О чем говорил дед? Кого  заведет мама? Про какой хвост он говорил?  Никогда у мамы хвоста не было, она же не кошка. И кого она должна привезти? Судя по голосу и тому, как дед говорил, все сказанное было плохо и очень ему не нравилось. На душе у Димки было неспокойно, непонятность мучила, но  сильнее всего в память врезалось « Кому он нужен будет?» А маме? А им? Как это « не нужен»? А если так, то куда его денут?
От этих мыслей Димке стало тошно и страшно, заболела голова, в животе заворочалось и заурчало, и он припустил в туалет.
                *  *  *
   Прошло полгода, прежде чем отношения Зойки и Андрея перешли в новое качество – стали серьезными,  и у нее появилась уверенность – он мой. А потом начались предсемейные хлопоты.  Решили, что первое время будут жить у мамы Андрея – отец три года назад умер, и в трехкомнатной квартире места всем хватит. Зойка металась между работой, квартирой, Андреем, визитами к будущей свекрови, на  поездки домой времени совсем не оставалось. В один из приездов, обсуждая день сегодняшний и строя планы на завтрашний, Зойка с воодушевлением говорила: «Вот переберемся к свекрови, поживем с полгодика, деньжат поднакопим и снимем квартиру».

  - А с Димкой как? Свекровь-то примет его, спрашивали?- озабоченно разглаживая натруженными  руками юбку, спросила мать.

   Зойка суетливо забегала глазами, замялась, но самую малость, и застрочила:
- Ой, мама, я  подумала: что его дергать? Ему у тебя хорошо, он под присмотром, и в садике всех знает, и люди здесь все знакомые. Пусть поживет у тебя еще, а? А то, не дай Бог, не понравится  Валентине Георгиевне, что дома шум, игрушки….Да и Андрей такой домашний, все «мама сказала, мама говорит». Мам,- Зойка старалась в корне пресечь любые возражения,- ну что плохого? Доходит до школы здесь в садик, а уж потом возьмем к себе. Сразу в  школу, в квартиру.

   Мать печально смотрела в пол. Правду говорит отец – не нужен ей сын. Мешает. Ишь,  не хочет свекрови показывать. Это разве нормально – своего ребенка от  людей прятать? Конечно, они с отцом, Бог даст, и  год, и два Димку растить будут, сколько надо, столько и будут, но ведь неправильно это.
- Зой, ты бы нам вместо разносолов этих денег давала,- неожиданно даже для самой себя сказала она. – Мы и без них обойтись можем, что надо – здесь купим, было бы за что. Трудновато с деньгами становится.

   Мать не стала объяснять, что отца за пьянку с работы выгнали, и теперь он устроился сторожем в школе, ходит ночами, молодежь с лавочек у здания гоняет, собак распугивает или, когда хмельной, спит в котельной. И все время болеет. Что у самой все чаще прихватывает сердце, и плетью повисает левая рука, пугая и наводя отчаянье.
   -Ну,  вот и пришли к консенсусу,- бодренько воскликнула Зойка, шустро поднялась и заспешила в зал, давая понять, что решение принято и обжалованию не подлежит. Мать растерянно глянула в спину дочери, задумчиво, как бы пробуя на вкус, повторила про себя неизвестно откуда взявшееся нелепое слово, и опять промолчала.
                *  *  *
   В доме было как –то тоскливо и напряженно. Нет, вроде, все как всегда, но бабушка все меньше улыбалась, а дед все больше валялся на диване – то спал после дежурства, то чередовал сон со стаканом чего-нибудь горячительного, распространяя по квартире зловонный горько-кисло-непонятно какой запах. Чтобы не видеть его и не слышать перебранок, Димка уходил в комнату, где раньше  жил  с мамой, в свой угол. В этой маленькой комнатке с двумя кроватями вдоль стен и столом между ними он просиживал все время, когда не был в садике. Он садился на пол, вытаскивал из-под стола коробку с детальками лего и начинал строить. Часами сидел он, не поднимаясь, тихо шепча что-то себе под нос. Правда, было у него еще  одно увлечение – книги. Он перебирал те немногие, что привезла мама, перелистывал страницы, неизвестно в который раз вспоминая и повторяя текст под картинками.  Бабушка читала не часто, говорила внуку:  « А ты внимательно слушай и запоминай, что я  тебе читаю. А  потом смотри на картинку и вспоминай.» Димка так и делал. Однако любопытство и понимание того, что бабушке некогда, а порой и  не хочется тратить время на чтение, побуждало его учить буквы. Дима чувствовал, что в книгах есть то,  чего нет в его жизни, что-то удивительное, и ему очень хотелось окунуться в тот мир.

   Как бы то ни было, а Димка в свои шесть  уже бегло читал любой текст,  и теперь переживал новый этап – книжный. Правда, и здесь сказалась обделенность вниманием: книги в доме появлялись не часто, далеко не всегда их содержание соответствовало Димкиному возрасту, а о том, что существуют детские  авторы, чьи произведения давно и прочно  стали классикой, ни мама, ни бабушка не задумывались. Читает – и слава Богу.

     Димка поежился под шушуканье одноклассников и вновь углубился в свои мысли. Ну не получалось у него думать и жить, как они. Потому,  что все у него было не так, как хотелось и как надо. А как надо? Надо быть нужным. Да! Вот оно! Вот и оформились все чувства и смятения в короткую и простую мысль: надо быть нужным. А кому нужен он, Димка? Бабушке, вечно занятой и задерганной домашними делами, пьянствующим дедом да старой больной матерью, к которой ходит каждый день убирать-готовить? Маме, живущей далеко, в шумном красивом городе, бегающей днем на работу, а вечером спешащей домой, в квартиру, где ее ждет муж?

      Зоя  уже почти год, как переехала с мужем от свекрови в снятую квартиру и со свойственной ей энергией вила семейное гнездышко, обустраивая его, чтобы было « не хуже, чем у других». Кто эти «другие», она не уточняла, но считала, что в современной квартире должны быть и видео, и аудио. И компьютер и всяческая другая техника, которая жить помогает. А это требовало средств, и немалых. И потому решение вопроса о переезде Димы к ним вновь отодвинулось на неопределенный срок.

   - Мам, ну ты же понимаешь, городская школа – это расходы, далеко не те, что здесь. Но дело даже не в этом. Я сейчас верчусь как белка в колесе, то достань, за это рассчитайся, на то деньги  найди,- возбужденно-раздраженно  тараторила Зойка, в очередной раз обсуждая с матерью судьбу сына. – Я  же не бросаю его! И потом, ему же здесь так хорошо! Все близкое, знакомое. А там? Школа – чужая, дети- незнакомые, условия жизни – непонятные. Ему еще надо  привыкнуть по улицам ходить, это ведь не наша деревня – город! Ничего страшного не случится, если он еще годок поживет у вас. Подрастет,  повзрослеет, поумнеет, ему  и к новой жизни  привыкать легче будет.

   Она не всегда  приезжала в  поселок с мужем.. Он терялся  под выжидательным взглядом тещи, явно ждущей от него чего-то. Раздражался суетливостью свекра, радующегося возникающему поводу выпить. Но больше всего его смущал Димка. Мысль, что с этим странноватым, почти не улыбающимся и заторможенным ребенком надо будет жить под одной крышей, приводила его в смятение. Нет, Андрей не был плохим человеком. Добрый, веселый, общительный, готовый помочь нуждающемуся, он просто не вникал в тонкости душевных переживаний ребенка.  Ему не приходило в голову, что образ жизни, какой ведут мать и сын,  ненормальный, поэтому поведение мальчика  казалось ему таким странным, что он не знал, как с этим быть. А все вместе  отбивало охоту бывать здесь чаще.

   «Андрей хороший, но и ему я не нужен. Приезжает, спросит про уроки, чем занимаюсь, и все. А если мама все же заберет меня в себе, как он будет ко мне относиться?» Дима подпер голову ладошкой и уставился на доску. Вера Петровна выписывала на ней какие-то схемы. Последний урок. Еще один день позади. Унылый и серый, как многие другие.
                *  *  *
- Ты понимаешь, Тоня,  я в растерянности,- нервно подергивала плечами Зоя. - Не знаю я как себя с ним вести. Он какой-то отмороженный, понимаешь о чем я? С ним говоришь – он слушает, смотрит на тебя и молчит. И глаза какие-то, как у побитой собаки. На все согласный, всему покорный и ничего не желающий. Господи, что же это за ребенок? Почему он такой? Я ведь помню его маленького: любопытный, шустрый, веселый. И вдруг сломалось в нем что-то. Почему? Чего ему не хватает?- Зойка отхлебнула холодный кофе,  скривила губы и устремила на меня удивленно-растерянные глаза. – Надо забирать его, уже и в школу в нашем микрорайоне сходила, все уладила. А знаешь,  неспокойно на душе., страшновато. Как мы с ним? Я ведь так плохо, по сути, его знаю. А Андрей? Сложатся ли у них отношения? Господи, столько оказывается проблем…
Я смотрела на молодую, ухоженную, модно одетую женщину, и мне не хотелось сочувствовать ей. Не могла я родить в себе это чувство.

   - Боюсь, Зоя, тебе всю жизнь придется пожинать плоды сотворенного тобою. Неужели ты действительно не понимаешь, что сама превратила сына в то существо, которого боишься теперь? Да, ты! И не перебивай меня, дай сказать все, что думаю.

    Ты действительно считаешь, что бабушки и дедушки могут заменить мать и отца? Что главное для ребенка  -  быть одетым-обутым и сытым? Так сложилось? А как сложилось? Ведь не ты одна  осталась  с ребенком и без мужа. Не ты одна пытаешься вырваться из нищеты и безысходности деревенского существования и ищешь счастье в городе. Но, надо признать,  и везет, как повезло тебе, не всем. И вот здесь люди начинают вести себя по-разному. Одни, как ты, в     первую очередь  стараются решить свои проблемы, прикрывая это  заботой о будущем ребенка, а другие не ожидают будущего, а живут сегодняшним, мучаясь неудобствами  снятого жилья, вечной нехваткой денег и отсутствием свободной минуты для  себя. Да, они живут трудно, и дети их не видят того, что хотелось бы. Но они имеют то, чего десять лет лишен твой сын – они делят с матерью все радости и горести. Вместе. Ты понимаешь это, Зоя? Никакой пряник не может заменить ребенку простую ласку – руку матери на своей голове, поцелуй на сон грядущий. Время бедности, как и богатства, кстати,  может пройти, а это остается  с человеком навсегда. Его поддерживает, помогает в самую трудную минуту сознание, что его любят, ждут, что он нужен.

   Меня душила злость. Вот сидит она напротив, такая состоявшаяся и правильная, умеющая рассуждать, правда, чужими  словами, и уважающая себя за достигнутое. И изуродовавшая жизнь сыну. И пришедшая ко мне за советом.
- Объясни, Зоя, почему ты не взяла Диму в дом свекрови? Ты боялась, что он ей не понравится? Но ведь он – часть тебя. И если не любят его, значит, не любят и тебя. А ты решила заслужить ее любовь во что бы то ни стало? И пожертвовала сыном.

   - Ты все передергиваешь! Куда бы я его привела? Она еще не на пенсии, вечером приходит уставшая, а тут мы,  шум - гам, игрушки - постирушки. Да и не собирались мы жить у нее долго.

   - То, что свекровь устает, тебя заботило. Это, конечно, хорошо, но ты забыла, что  твоя мать в это время тоже не  на Канарах отдыхала, а работала. И на два дома, извини, корячилась, и твоему сыну те самые «постирушки» устраивала. А может, свекровь и подружилась бы с Димой? Ведь она знала о его существовании, но не была против вашего брака, согласилась пустить вас к себе, пусть на временное, но жительство. Почему ты решила все за всех? А сейчас? Ты второй год живешь в отдельной квартире. Дрянь ты, Зоя, а не мать!

   Зойка, красная, с перекошенным от возмущения  и праведной обиды лицом, хватала  широко открытым ртом  воздух, не находя подходящих слов. Это что же получается? Она ходила к этой бабе, рассказывала ей, как на духу, о своем сокровенном, а та слушала, собирала все в кучу, а теперь « ее  салом да ей же по мусалам»? Зойке хотелось швырнуть чашку в лицо сидевшей напротив   женщины, и вообще  прибить ее. Виноватой ни перед кем она себя не считала. А вот как дальше строить отношения с близкими, действительно не знала.