Сыны Всевышнего. Глава 57

Глава 57. Дружба не ржавеет


Это был, кажется, первый день в жизни Руднева, когда Андрей Константинович забыл побриться. Точнее, не забыл, а просто не нашёл в себе сил и желания выполнить эту простую процедуру. Было видно, что господин адвокат совсем потерял вкус к жизни. Он смотрел в окно, за которым громыхало пыльное лето, и испытывал отвращение к каждому явлению, которое навязчиво беспокоило его органы чувств: резкий дневной свет, тоскливый больничный запах, хриплое дыхание и периодическое покашливание соседа по палате – грузного отставного генерала. Поэтому вполне закономерно, что первыми словами, которые услышал поутру доктор Панарин, зашедший проведать старого приятеля, были:

– Киса, забери меня отсюда, – произнесённые глухим, надтреснутым голосом.

Оценив больной отсутствующий взгляд, которым Руднев упирался в этот момент в потолок, а также общий – отнюдь не цветущий – вид господина адвоката, Женечка азартно, по-разбойничьи сверкнул глазами и, задумчиво погладив бороду, как-то недобро ухмыльнулся. После чего исчез, пробормотав что-то вроде «щас!».

Вернулся он с ворохом рудневских вещей, на ходу надиктовывая что-то медсестричке. Поставил в бумагах свою размашистую подпись, со всеми предосторожностями усадил Руднева в постели, затем ловко и бережно его переодел, так что Андрей Константинович всего только пару раз и поморщился. Когда он сосредоточенно зашнуровывал рудневские ботинки, позвонил таксист, докладывая, что уже прибыл и ждёт.

– Рудичка, – решительно сдвинув брови, тихо сказал Панарин. – Теперь ты должен мне помочь. Сделаешь? – Руднев сосредоточенно кивнул. – Тогда слушай меня внимательно: тебя нет – ты ничего не чувствуешь и ничего не боишься. В твоей голове нет никаких мыслей, никаких образов: только пустота. Ты слышишь только мой голос и выполняешь только мои команды. Согласен? Вот и хорошо. Обопрись на моё плечо и встань. Сейчас мы спокойно выйдем из палаты, пройдём по коридору, спустимся в лифте на первый этаж, пройдём по аллее и сядем в машину. Я буду держать тебя за руку. Вперёд.

Оставшийся в палате генерал, спал в это время на редкость крепко, без снов, а когда, как по команде, через полчаса пробудился, то ничего не помнил из утренних событий и решительно отрицал, что когда-либо видел импозантного чернявого адвоката, якобы долгое время бывшего его соседом по палате. Из-за этого едва не вышел скандал: генерал побагровел и раскричался, возмущаясь, что его держат за сумасшедшего. Спорить с ним никто не решился, хотя согласно бумагам адвокат всё-таки был.

Олег Иванович – главврач – ознакомившись с документами, подписанными доктором Панариным, ничего не сказал, только загадочно переглянулся с высоким и мощным, похожим на старого льва, мужчиной с длинными седыми волосами, пришедшим навестить мифического пациента.

Сам же доктор Панарин, как оказалось, покинул больницу вполне законно, отбыв на службе своё очередное дежурство.


***
– Жень, мне надо исчезнуть. – Слегка захмелевший Руднев уронил голову на подушку и на ощупь опустил на пол пустой бокал – на самом деле просто разжал пальцы, не особо заботясь о последствиях. Чёрная щетина на бледных ввалившихся щеках и прилипшие ко лбу длинные пряди волос привносили в его облик элемент болезненного романтизма: сразу вспоминалось о благородных и несчастных узниках, вроде графа Монте-Кристо, несгибаемых декабристов и прочих обаятельных страдальцах.

Панарин молча блестел глазами из своего кресла и пил вино маленькими глотками, как будто нарочно тянул время, чтобы не отвечать.

Руднев слегка поморщился, пытаясь сесть в постели повыше. Ему уже начало казаться, что панический страх потревожить движением переломанное тело не покинет его теперь никогда.

– Он загнал меня в угол, – с отчаянием в голосе говорил господин адвокат. – В маленький и тесный такой уголок. Меня уже начинает мучить клаустрофобия. – Руднев скривился растерянно, пытаясь изобразить усмешку, и устремил на Панарина удивлённый и недоверчивый взгляд, словно искал у него подтверждения того, что так не бывает. – Никогда не думал, что моя жизнь окончится подобным образом…

– Успокойся, Руди. Я не дам тебя в обиду. Хотя ты, конечно, ни разу не прав. – Женечка вздохнул и потянулся, закинув руки за голову. Бокал у его ног упал и покатился по полу. Панарин сделал плавный жест рукой, как будто притягивая его обратно: бокал послушно покатился назад. – Благодаря этим людям, Руди, я наконец-то нашёл достойное применение для своей силы. Я теперь спокоен, как удав. Ни йога, ни целительская практика не приносили мне такого глубокого удовлетворения, как эта работа. Я, в кои-то веки счастлив и сплю спокойно. Ты знаешь, что такое счастье, Рудичка? – Доктор подобрал оба бокала и сгрузил их на журнальный столик. – Счастье – это своя часть. Когда ты, наконец, получил всё, что тебе полагается, нашёл себя, занял свою нишу и тебе больше ничего не надо. Потому что всё, чего у тебя нет – лишнее и чужое, чьё-то ещё. А чужое счастье не греет. – Он присел на край постели, поправил завернувшийся воротничок рудневской пижамы и улыбнулся, глядя на кислое и скептическое выражение лица Андрея Константиновича. – Но тебя это, конечно же, не устроит. Тебе весь мир подавай! Что ты с ним делать-то будешь – с миром?

– Не переживай. Что-нибудь придумаю.

– Дурачок ты, Руди. Ты сам и есть целый мир. Сначала нужно освоить собственное внутреннее пространство, а уже потом обращать свой взор на то, что снаружи. Только тебе жизни не хватит на две сверхзадачи разом.

– Вечно ты всё с ног на голову перевернёшь, Киса, – брезгливо поморщился Руднев. – Не хочу я с тобой препираться. Давай лучше вернёмся к нашим баранам. Пока не поссорились.

– Давай, – легко согласился Панарин. – Только сразу замечу, что ты неверно ставишь задачу. Тебе же нужно не просто исчезнуть, а исчезнуть для Радзинского. Как ты это себе представляешь? Для этого тебе придётся перестать существовать навсегда, а не только на те полчаса, которые мы потратили на дорогу до моего дома. Это нереально, Руди. Исчезнуть на полчаса, чтобы Радзинский не смог помешать тебе покинуть больницу – можно, но исчезнуть совсем… Мне погрузить тебя в анабиоз до лучших времён?

– Тогда убей меня! – раздражённо бросил Руднев.

– Ну вот, начинается… – тяжко вздохнул Панарин. – Капризы, истерики… – он отошёл от кровати на несколько шагов и вдруг сделал стойку на руках. – Ты не меняешься! – воскликнул он, снова становясь на ноги. – Правда, пыль в глаза пускать ты умеешь мастерски. Глядя на тебя, невозможно догадаться, какой ты на самом деле трепетный и ранимый.

– Ты нарываешься, – зловеще процедил Руднев.

– Ага. – Панарин уселся в позе лотоса прямо на пол и несколько раз глубоко вдохнул. – Ох, Руди! Вот закрываю я глаза… и что же я вижу? Грязь по каналам течёт… м-м-м, как всё запущено! Плюнул бы ты уже на сферу обслуживания и занялся бы лучше собой. Подумать только: почти двадцать лет ты пахал на этого сопляка! В итоге: парень в шоколаде, а ты, извиняюсь…

– Хватит! – сквозь зубы прошипел Руднев. Его уже ощутимо потряхивало от ярости. Даже рука подрагивала на одеяле.

– Ты всегда так сдержанно страдаешь! – умилился Панарин. – Я чувствую себя последней свиньёй, когда тебя довожу. Особенно, когда у тебя начинают дрожать губы и глаза наполняются слезами…

– Сволочь ты, – прошептал Андрей Константинович, закрывая глаза и стараясь успокоиться.

– Наверное. Жена тоже так говорила, – вздохнул Женечка, вставая с пола.

– Ты женат? – изумился Руднев, и даже злиться сразу забыл.

– Развёлся. Два года уже как. Обидчивая слишком оказалась. От самых невинных шуток впадала в форменную истерику… – Панарин снова присел к Рудневу на кровать, сияя широкой улыбкой. – Вот если бы я твой мобильник в окно выкинул, ты бы дал мне по морде и заставил бы новый купить. Так? Инцидент исчерпан – все довольны. А эта несчастная жертва обывательской морали визжала, как будто я живого человека с крыши скинул. Или: если бы я щедро полил твой новый костюм шампанским, ты пошипел бы и успокоился. А эта дама сочла себя смертельно оскорблённой, несмотря на то, что я предварительно три раза (!) попросил её заткнуться и не мешать мне думать. Тем более, что дурацкий корпоратив, на который она меня притащила – потому что все, видите ли, будут там со своими вторыми половинами – был самым тухлым мероприятием на свете…

Руднев вдруг накрылся с головой одеялом и дико захохотал. Он стонал и всхлипывал, стучал кулаком по кровати и силился что-то сказать, и всё никак не мог успокоиться. Женечка взирал на его истерику благосклонно и, добродушно усмехаясь, ждал, когда исчерпается рудневский восторг, вызванный его незатейливым рассказом.

Наконец, Руднев высунул нос из-под одеяла: яркие серые глаза блестели, ресницы слиплись от слёз, а бледные прежде щёки пылали румянцем.

– Можно тебя попросить водички принести? – как можно ласковее обратился он к другу.

– Отчего же нет, Рудичка? Конечно, можно, – также нежно ответил Панарин.

– Тогда – будь так любезен…

Проводив Женечку дурацкой ухмылкой на пол-лица, Руднев снова натянул на себя одеяло и, судя по трясущимся плечам, опять предался необузданному веселью. За коим занятием и застал его вернувшийся с кухни друг.

Выпив, не отрываясь, полный стакан воды, Руднев смерил Женечку жизнерадостным взглядом и подрагивающим от смеха голосом, наконец, изрёк:

– Ну и дебил же ты, Панарин!

– Согласен, – хмыкнул доктор.