Две свечи

 «…Две погасшие свечи
Снова вспыхнули в ночи
Ну, а мы, а мы считали
Их сгоревшими дотла…»

М. Шуфутинский


КНЯЖНА СОФЬЯ

К вечеру дождь усилился. Ливень стучал по крыше и стеклам дома так, что Софье казалось, еще немного и потоки воды разрушат этот старый дом.

Подойдя к окну, она несколько минут стояла, всматриваясь в разбушевавшуюся непогоду. Низкое, набухшее дождем небо будто прорвало, и оно изливалось потоками воды, пугая Софью, которая боялась возможной отсрочки выезда в город.

Весной Софья окончила десять классов и мечтала о долгожданной самостоятельной жизни в городе.

Еще задолго до окончания школы она договорилась со своей теткой – сестрой  матери, что будет жить у нее после поступления в педагогический  институт. Это была ее давняя мечта. И вот когда эта мечта стала сбываться, неожиданно вмешалась погода. Софья вздохнула, отошла от окна, села перед раскрытым чемоданом и стала вспоминать, что еще надо в него положить. Неожиданно она  вспомнила о своем дневнике, который вела уже несколько лет. Достав дневник, спрятанный в шкафу во втором ряду книг, Софья раскрыла его и, листая страницы, вновь оказалась в том мире, который мечтала покинуть. Она вспоминала своих подруг, одноклассниц, музыкальную школу, где училась игре на фортепиано. Вспоминала и жизнь в родном доме.

Воспоминания прервал голос матери:

– Ты все собрала, доченька?

– Да. Я уже давно готова, – пряча в чемодан дневник, ответила та.

– Тогда идем к нам, посидим перед дорогой.

Софья вошла в зал. За столом сидели ее мать и отчим, который, внимательно посмотрев, неожиданно проговорил:

– Совсем взрослой стала наша княжна.

От этих слов Софью передернуло. Одной из причин ее отъезда, почти бегства  из родного дома было назойливое внимание к ней отчима, который появился в их доме два года тому назад и повел себя так, будто провел здесь всю жизнь. Отец Софьи давно ушел к другой женщине, и до появления отчима они жили вдвоем с матерью, учительницей начальных классов. Его уход из семьи и мать, и Софья переживали тяжело. Тем более, после ухода он забыл их и ни разу не навестил даже свою дочь.

До знакомства с Николаем Ивановичем, так по имени и отчеству  называли они отчима, мать Софьи всю свою нежность отдавала ей, однако с началом новой семейной жизни счастье матери оказалось дороже счастья ее дочери. Теперь в ее заботах первое место занимал новый муж.

Боясь оказаться снова одинокой, она даже не обращала внимания на жалобы дочери на то, что отчим стал часто при встрече в коридоре обнимать ее и прижимать к себе.  Желание отчима Софья, конечно, понимала, так как от школьных подруг наслушалась всякого, и об этом говорила своей матери. Однако мать, боясь, видимо, потерять своего мужа, каждый раз успокаивая дочь, заявляла:

– Ну и чего ты возмущаешься? Он же любит тебя, как свою дочь, а ты выдумываешь какую-то чепуху.

От этих слов Софья стала все чаще замыкаться. А отчим, видя все это, продолжал свои приставания, доводя Софью до слез. Ее овальное лицо с серыми глазами постоянно было грустным. Веки ее глаз полузакрывались, и она, вырываясь из грубых объятий отчима, не знала, что ей предпринять для прекращения его приставаний. Единственная надежда оставалась на переезд в город.

К этому времени Софья уже выглядела взрослой девушкой и была очень красивой. Ее золотисто-белокурые волосы бросали отблеск на лицо, делая его похожим на лицо ангела. Тронутое чуть-чуть розовой краской оно было покрыто светлым пушком, заметным лишь тогда, когда это лицо ласкал солнечный луч.

Слева на подбородке у нее была маленькая родинка, которая украшала лицо. Глаза у Софьи всегда сохраняли выражение нежной задумчивости. Правда, иногда в них вспыхивали искры веселья. Они и ласкали, и дразнили. Они могли быть и рассеянными и мечтательными, но при любой обстановке в них всегда была какая-то мысль, которую хотелось услышать. Роста Софья была невысокого, но фигура ее, несмотря на развитую грудь, напоминала фигуру гимнастки, не имеющую ничего лишнего. Видимо, эта фигура и не давала покоя отчиму, который так упорно ломал ее сопротивление.

Даже за столом, особенно во время ужина, на замечания матери о том, почему мало Софья кушает, он ехидно подчеркивал:

– Так она же у нас княжна Софья, и эти кушанья не для нее. Но ты не волнуйся, проголодается, все съест.

От этих его реплик Софья, как правило, вставала и уходила в свою комнату. Обида душила ее, но изменить отношения с отчимом она не могла.

В день выезда после реплики отчима они несколько минут молчали. Первой не выдержала мать.

– А может быть, отложим сегодня твой отъезд?

– Но я билет купила, и тетя Катя ждет. Если не приеду, она будет волноваться, – возразила Софья.

– Пускай едет. Поживет без нас, узнает тогда, какую глупость допустила, – глядя в окно, проговорил отчим.

– Но если не поступишь в институт, возвращайся домой и в городе не оставайся, – продолжала мать.

– Чего ты ее, как маленькую, уговариваешь, – упрекнул отчим.

Во время этого разговора Софья смотрела на отчима лишь краешком глаза. Но, услышав последнюю фразу, повернулась и посмотрела ему прямо в лицо. Сейчас ей хотелось ответить ему такой же колкостью, и она, не выдержав, проговорила:

– Не волнуйтесь, Николай Иванович, не пропаду.

– А я и не сомневаюсь. С таким лицом и фигурой далеко пойдешь.

При этом взгляд его был значительнее произнесенных слов. Он уже давно угадал в этой девочке какую-то неуловимую прелесть и понял, что она очень интересна для него с определенной точки зрения.

Николай Иванович долгие годы служил прапорщиком в армии. Был женат. Развелся с женой и после увольнения из армии приехал в районный центр, где жила мать с Софьей. Ее-то он и сумел быстро очаровать. Ему, обладавшему прямолинейной, крепкой натурой, были чужды какие-то рассуждения о нравственности и чувствах. Его поступками руководила любовь к разнообразным удовольствиям, а свойствами, которые он использовал для этого, были смелость и напористость. При встрече с женщиной, особенно молодой, он начинал усиленно ухаживать за ней и в большинстве случаев добивался успеха.

Так было и с матерью Софьи, которая, устав от одиночества, приняла его ухаживания. В первый месяц их совместной жизни Николай Иванович был очень внимательным и любезным. Он много разговаривал с женой, вечерами помогал принести дрова и сам затапливал печь. Старался всегда быть рядом с женой, поспешно подавал то, что она просила. Однако впоследствии он все чаще проводил время, лежа на диване и не спешил устраиваться на работу. Чувствовалось, что жена его уже тяготила, и он очень нуждался в чем-то новом. Правда, неизменной оставалась его любовь к красивой одежде. В этом он был очень старательным.

– До отхода поезда время еще есть, и я предлагаю чайком побаловаться, – неожиданно сказал отчим.

– Сейчас приготовлю, – быстро встала мать.

– Я тоже помогу тебе, – поднялась и Софья.

Вскоре на столе были расставлены чашки с чаем и горячее молоко с домашним печеньем.

– А может, на дорогу нашей княжне чего-нибудь покрепче? – не выдержал отчим.

– Ну, что ты такое говоришь, Коля, – возразила мать, – а вот горячего молока с печеньем надо. Тем более время-то уже к ужину подошло. Ты как приедешь к своей тете, сразу напиши письмо, – добавила она.

– Ну, вот и дождь, кажется, прекратился. Ты как, пойдешь на вокзал или мне одному провожать княжну? – спросил жену отчим.

– Вместе и пойдем. Возьми с собой печенье, Сонечка, – складывая его в пакет, проговорила мать.

Поднеся привычным жестом обе руки к вискам, Софья поправила прическу, взяла пакет, вышла в свою комнату. Окинув ее еще раз своим грустным взглядом, она надела плащ, подхватила чемодан и направилась к выходу.

Как по заказу, дождь, ливший со вчерашнего вечера, прекратился, и сквозь поредевшие облака стало даже пробиваться голубое небо.

– Вот и погода радуется перемене моей жизни, – подумала Софья, и в это время в коридор вышли ее мать и отчим.

– Ну что, пошли, княжна. Чемодан-то сама понесешь или мне разрешишь нести?

– Чемодан разрешаю, – впервые за этот день улыбнулась Софья и, взяв мать под руку, вышла из дома.

На станцию они пришли во время, но поезд задерживался, и Николай Иванович предложил зайти в здание вокзала. Оставив там мать с Софьей, он сразу же ушел в буфет и, через несколько минут вернулся, объясняя, какое здесь хорошее пиво. Глядя  на него, Софья с радостью думала о том, что наконец-то она избавится от присутствия этого человека.  Раньше ей не доводилось видеть такого пышущего здоровяка. Буйная энергия отчима во многом и мешала ему. Но он считал, что все должно получаться так, как ему хочется. Улыбнувшись, Софья неожиданно заметила:

– Вы всегда делаете то, что нравится только вам?

– А это разве плохо? – возразил отчим. – Мужчина должен быть таким.

– Тогда очень хорошо, что я не мужчина, – возразила Софья.

Посмотрев на нее, мать вдруг почувствовала, что дочь очень изменилась. Она уже не казалась маленькой хрупкой девочкой. Наоборот, в ней чувствовалась твердая воля, и дух ее был сильнее плоти. Это немного успокоило мать, и она даже подумала, как хорошо, что дочь уезжает. Самостоятельная жизнь закалит ее. В этом сомнений у матери уже не было.

Вскоре подошел поезд, и отчим, взяв чемодан, направился к вагону. Расталкивая людей, он подошел к проводнику и, когда Софья подала свой билет, первым вошел в вагон. Вагон был купейный. Открывая купе, в котором должна была ехать Софья, он поздоровался с двумя сидящими пожилыми пассажирами и сразу же заявил им, что провожает свою дочь. Дождавшись, когда она войдет в купе, отчим показал ей ее место и, попрощавшись, вышел из вагона.

Усевшись на нижней полке, Софья с беспокойством посмотрела на сидящих попутчиков.

– Располагайтесь, располагайтесь, – проговорил один из них, – мы выйдем в коридор, чтобы не мешать вам.

В областной центр поезд должен был прибыть в шесть утра, и Софья попросила у проводницы постельное белье. Ночь предстояло провести в вагоне, и она решила никуда из купе не выходить. Вскоре вернулись пассажиры, и сразу один из них спросил:

– Далеко едете?

– В Краснореченск. Хочу учиться там в пединституте.

– Прежде, чем учиться, надо поступить, – пробурчал второй.

– Думаю, что поступлю, – уверенно ответила ему Софья, – я ведь школу с серебряной медалью окончила.

– Тогда другое дело, – поддержал ее первый.

Между тем поезд набирал скорость. Остались позади и станция, и знакомые с детства дома. Глядя в окно, Софья только сейчас осознала всю сложность предстоящих в ее жизни перемен, и от того погрузилась в раздумья. Она села ближе к окну и открыла взятую с собой книгу. Но читать ей не хотелось, так как долгий день утомил ее. Удобнее устроившись на полке, Софья подвинула под себя подушку и стала незаметно рассматривать своих попутчиков. Вскоре веки ее сомкнулись, губы полуоткрылись, и она заснула. За окном купе уже было темно, и мягкий свет ночного светильника, падавший на ее лицо, волосы и шею, подчеркивал ее красоту. Локон белых волос упал на лоб, на полуоткрытых губах то появлялась, то исчезала улыбка, ресницы дрожали, и даже нос чуточку вздрагивал во сне, словно его что-то забавляло.

Неожиданно Софья вздрогнула и подняла голову. Один из пассажиров накрывал ее одеялом и, увидев, что девушка проснулась, виновато проговорил:

– Извините, пожалуйста! Вы так славно дремали, а я нарушил это.

– Ничего. Вы же хотели мне сделать лучше, а то стало действительно прохладно. Так что спасибо вам.

– Отдыхайте, – коротко ответил тот и тихо вышел в коридор.

Второй пассажир спал на верхней полке, и Софья снова погрузилась в раздумья.

Когда девушка в таком возрасте покидает родные края, то она становится либо лучше, если попадает в хорошее окружение, либо воспринимает вольные городские взгляды на вопросы морали и становится хуже. Середины здесь не бывает, и об этом Софья знала. С помощью различных ухищрений город умеет обольщать не хуже опытного соблазнителя. В городе действуют силы, которые способны проникать в душу своей жертвы. Особенно этому способствует бурное кипение жизни, море оглушающих звуков, блеск дискотек и баров. Все эти силы притягивают к себе неискушенных. И если нет рядом человека, который бы вовремя шепнул: «Берегись!», то устоять перед этими могучими соблазнами трудно.

Об этом сейчас и думала Софья, которая обладала природным здравым смыслом. Она была поглощена  собой, своими пылкими мечтами юности. Более того, прелесть переходного возраста притягивала к себе не только отчима. В нее уже немало влюблялось одноклассников в школе, однако, узнав предательство отца и наглое приставание отчима, Софья категорически отталкивала их от себя. Она совсем еще не знала, что такое кокетство. Она многого еще не знала в жизни.

Таким плохо вооруженным, маленьким рыцарем и ринулась Софья на завоевание неясного далекого мира, о котором мечтала длинными, бессонными ночами. Софья очень хотела счастья и была уверена, что жизнь ее будет отличаться от жизни матери. Но для этого очень много потребуется и труда и изобретательности, женской хитрости и изворотливости, а самое главное, порядочности, которой трудно уживаться с действительностью. Все это она понимала, готовя себя к новой жизни.

Вскоре Софья уснула. Во сне ей что-то снилось из детства, но сны менялись один за другим и ничего не оставляли в памяти. Ей даже приснился отчим, который толкал ее из коридора в спальную комнату, и от этих толчков она проснулась. Но оказалось, что толкал ее пассажир, который накрывал вечером одеялом. Он-то и сообщил ей, что пора вставать, так как поезд через полчаса прибудет в Краснореченск.

Город встретил приезжающих хорошей ясной погодой. Словно в другом мире оказалась Софья, выйдя из вагона. На востоке разливался торжественный багрянец. Он горел на крышах зданий, а затем расстилался по небу, охватывая всю восточную его половину. Свое очарование было и на западе. Небо там было еще темно-синее с одной одинокой звездой, уходящей за горизонт, но тоже, без единого облака.

Выйдя на привокзальную площадь, Софья подошла к автобусной остановке, около которой уже толпились приехавшие этим поездом люди. Автобуса не было, и она отошла к стоящей в парке скамейке. Поставив рядом чемодан, Софья села. Вокруг благоухали кусты шиповника и жасмина. Рядом никого не было. Пахло цветами и росой, но самое главное – здесь царило такое безмолвие, что Софья не в силах была уйти отсюда. Ее сердце было наполнено радостью.

Вскоре к остановке подошел автобус, и Софья направилась к нему. Пассажиров было мало. Усевшись на заднее сиденье и поставив рядом чемодан, она снова задумалась о том, как встретит ее тетя Катя, как ей придется сдавать вступительные экзамены и как вообще устроится ее жизнь.

Однако опасения ее были напрасными. Встретила тетя Катя ее радостно. Обняв и поцеловав племянницу, она сразу повела ее в приготовленную комнату. Показав ей, где она будет спать, где будет хранить одежду и все остальное, тетя Катя села на диван и радостно проговорила:

– С пяти утра все выглядываю в окно, а тебя нет и нет.

– Но поезд-то в шесть приходит.

– Расскажи, как моя сестрица поживает, – ласково посматривая на племянницу, попросила она.

– В основном, нормально. Так же работает в школе.

– А с мужем как?

– Вроде тоже нормально, – ответила Софья и отвернулась к окну

– Ты чем-то недовольна?

– Всем довольна, тетя Катя, но о нем лучше не спрашивайте. Не нравится он мне. Не пойму, чего мама нашла в нем.

– Сложные это вопросы, Сонечка, и лучше в семейные отношения не вмешиваться. Темный лес.

– А я и не вмешиваюсь. Уехала, и слава богу. Теперь главная задача – поступить в институт.

– Готовиться надо лучше. У нас ведь никаких связей нет и надеяться надо только на себя. Завтракать пошли. Я с вечера наготовила всякого. Господи, как я ждала тебя, – добавила тетя Катя, идя на кухню.

– А мама тоже кое-чего прислала вам со мной. Вот возьмите, – подавая пакет с продуктами, проговорила Софья.

– Это нам с тобой пригодится, – смахивая слезы, проговорила та.

За столом они просидели больше часа. Отвечая на вопросы своей тети, Софья понимала, как та устала от одиночества. И это ее почему-то радовало, она чувствовала, что не будет ей в тягость, что наоборот они станут ближе друг к другу. По натуре тетя Катя была человеком высокопорядочным и бережливым. Она уже много лет находилась на пенсии. Муж у нее умер, а дети разъехались в разные города.

После завтрака Софья осмотрела дом своей тети. Она была наблюдательной и вдобавок обладала ценным даром, присущим не каждой девушке, даром интуиции.

Осматривая дом, Софья поняла, что ее тетя живет скудной, однообразной жизнью. Стены были оклеены дешевыми обоями, мебель – старой, а ковровые дорожки – так изношены, что на них не просматривался даже рисунок.

– Ты, наверное, хочешь посмотреть город? – спросила тетя Катя, убирая со стола посуду.

– Нет. Я сразу пойду в институт. Надо выписать расписание вступительных экзаменов.

– А документы все сдала туда?

– Да. Мы с мамой давно выслали их, и нам ответили, что я допущена к экзаменам.

– А почему ты, Сонечка, на физико-математический факультет решила? Ведь учителем, тем более математиком работать нелегко.

– А мне нравится быть учителем. Видимо, это от мамы передалось, да и по математике у меня всегда были только пятерки. Я даже на математических олимпиадах побеждала. Вы лучше скажите, тетя, что мне в доме делать.

– Не понимаю, о чем ты.

– Ну, помощь какую я должна оказывать? Уборка, стирка, покупка продуктов…

– А это, Сонечка, все утрясется само собой. Ты сейчас институтом займись. Это главное. В остальном мы с тобой разберемся. Раскладывай свои вещи, а потом и в институт пойдешь, – перебила ее тетя.

Около девяти утра Софья не вытерпела и засобиралась. Взяв с собой письмо, в котором сообщалось о допуске ее к вступительным экзаменам, она вышла из дома. На центральной улице города Софья разглядывала вновь построенные дома и с радостью думала, как хорошо будет ей в этом городе жить. Софья зашагала быстрее. Наконец, миновав несколько кварталов, она подошла к зданию педагогического института. Открыла дверь и остановилась в коридоре. Оглядевшись, она увидела, что за ней наблюдает пожилая женщина, и подошла к ней.

– Вы что-то ищете? – спросила та, приветливо посмотрев на нее.

– Да. Я прислала документы для поступления и хочу узнать, когда экзамены сдавать, – запинаясь, ответила Софья.

– Тогда поднимитесь на второй этаж, комната 29. Там вам все объяснят.

Софья стала искать эту комнату и вскоре уже сидела перед секретарем приемной комиссии.

Беседа прошла быстро. Записав, когда и что сдавать, она робко спросила:

– А конкурс большой?

– Нет. На физмат с каждым годом уменьшается количество желающих. Вы не беспокойтесь. Участие в олимпиадах вам обязательно поможет. С общежитием помощь требуется?

– Нет. Я устроилась у своей тети.

– Тогда до встречи на первом вступительном экзамене.

На этом беседа была закончена, и Софья, выйдя из института, почувствовала необъяснимую радость. Все оказалось намного проще, чем она думала. Ей даже сейчас  казалось, что она давно учится в этом институте.

До обеда времени было еще много, и Софья решила посмотреть, что продается в магазинах. Она зашла в первый магазин и стала рассматривать выставленные безделушки, драгоценности, одежду и многое другое. Каждый новый прилавок открывал перед нею ослепительное и заманчивое зрелище. Очаровательные туфли, кофточки, сумки – все это внушало ей желание обладать ими. С детства Софья воспитывалась в расчетливой семье и не была чересчур завистливой. Но женщина всегда остается чувствительной к вещам, которые могут ее украсить.

Сейчас Софья испытывала неодолимое влечение ко всему увиденному и со щемящим сердцем наблюдала, как молодые девушки выбирают и покупают ту или иную вещь. Ей тоже мучительно захотелось что-нибудь купить. Однако денег у нее  было мало, и она, вздохнув, направилась домой к своей тете, чтобы поделиться впечатлениями.

Действительно, как только Софья вошла в дом, та сразу же набросилась с вопросами.

– Ну, и как сходила, доченька? Ты не возражаешь, если я тебя  буду так называть?

– Конечно, нет. А сходила я удачно. Документы мои в приемной комиссии, и надо готовиться к экзаменам.

– Конечно, надо. Блатных-то, наверное, полно.

– Нет, тетя Катя. На физмат желающих не так уж и много. Там ведь трудновато, а блатные хотят, где полегче.

– Ладно, соловья баснями не кормят. Мой руки и садись за стол. Сейчас мы с тобой обедать будем. Я такие блинчики с мясом приготовила – пальчики оближешь.

– Но я не могу сидеть без дела. Давайте я на столе буду расставлять ваши закуски.

– Давай. Помощница.

После обеда Софья помогла убрать со стола и помыла посуду, а затем заявила, что будет заниматься.

– А может быть, отдохнешь с дороги? – предложила ей тетя.

– А ночь для чего? Нет, терять время даром нельзя, – категорично возразила Софья.

С этого дня началась усиленная подготовка ее к экзаменам, а затем и сдача экзаменов. Волновалась она здорово, но каждый экзамен сдавала, как правило, на «отлично». Много пришлось поволноваться в ожидании списков принятых. Но все закончилось для нее хорошо, и она, спросив разрешения у секретаря  приемной комиссии, выехала  к матери, чтобы забрать кое-что из одежды.

Встретила ее мать радостно, но во время разговора Софья поняла, что с отчимом у них не все в порядке. Однако на вопросы об их отношениях мать отвечать не стала.

На следующий день Софья поехала в город.

До начала занятий в институте оставалось две недели, и Софья использовала это время для чтения книг. С детства она любила художественную литературу и до окончания школы успела много прочитать. Каждый автор был интересен ей по-своему. Особенно она любила западных классиков. Часто мать даже упрекала Софью в том, что она слишком много уделяет внимания художественной литературе и что может запустить учебу в школе. Однако Софью это не пугало, так как она привыкла все планировать. На каждый день у нее был почасовой план того, что она должна сделать. И от этого плана Софья ни на минуту не отклонялась.

Сейчас кроме чтения художественных книг она много времени уделяла разговорам с тетей. От нее она уже узнала и о городской жизни, и о ценах на рынке, куда ходила за продуктами и о многом другом.

Вечером они вдвоем садились на скамейку у дома и вели неторопливые разговоры. В эти летние дни погода была особенно ясной. Сияющее лето словно не хотело уступать приближающейся осени. Засиживались они допоздна, наблюдая безоблачные закаты, разливавшиеся торжественным багрянцем. Этот закат горел в одной точке, над кустом сирени, но затем охватывал всю западную половину неба. А на востоке небо становилось темно-синее с одинокой восходящей звездой. Затем появлялась луна, и тогда тетя Катя с сожалением заявляла:

– Ну что, доченька, пошли спать. Вот и еще один день прошел.

Эти вечерние часы, видимо, нравились ей. Но вскоре и Софья почувствовала прелесть этого времени. Иногда, оставив свою тетю одну, она поднималась и бродила по небольшому дворику, в котором росли цветы и старые кусты сирени. В такие минуты сердце Софьи наполнялось радостью пришедших перемен, и она не спешила идти в дом. В густевших сумерках сладко пахло цветами и царило такое безмолвие, что она каждый раз на предложение тети Кати возвращаться с грустью просила побыть здесь еще несколько минут.

Наконец начались занятия в институте, и вечерние разговоры с тетей Катей закончились. Группа, в которую была зачислена Софья, состояла, в основном, из девушек. Очень быстро все они перезнакомились между собой, и как-то незаметно лидерство в группе оказалось за Софьей. Время проходило быстро. Не успеешь сессию сдать, как приближается новая. Стипендию Софья получала как отличница повышенную, и с каждым новым курсом с радостью думала, что скоро будет учительствовать…

На летние каникулы к себе домой Софья не ездила. Присутствие там отчима отвращало ее. Зато каждые свои каникулы она проводила в летнем школьном лагере, работая вожатой, а на предпоследнем курсе была назначена уже воспитателем.

Дни рождения студентки этой группы, как правило, отмечали вместе, и в один из таких торжеств на дне рожденья оказался молодой человек. День рождения отмечали в баре, и молодой человек стоял, прислонившись к подоконнику в расстегнутом пиджаке. Свет ярко переливался на его одежде и придавал его облику приятную изысканность. Пригласила его одна из студенток и, заметив, что тот часто поворачивает голову в сторону Софьи, проговорила:

– Борис положил глаз на новую свою жертву.

Действительно, когда начались танцы, тот сразу подошел к  Софье и пригласил ее. Во время танца Борис молчал, и Софья почему-то чувствовала себя очень неловко. Так же молча, после танца он провел ее к столику и отошел к стойке бара.

– Красивый парень, – заметила одна из сидящих.

– В милиции работает следователем и очень торопится жить, – ответила другая. – А денежки у него водятся. Один сынок у родителей, отец полковник в милиции.

– Значит, повезло парню: и красота и деньги, – ответила  другая.

 Но Софья неожиданно возразила:

– Не все золото, что блестит.

Во время этого разговора Борис невольно обернулся и, посмотрев на Софью, убедился снова в том, что она необыкновенно хороша собой. Во время танца он видел ее высокий чистый лоб, волосы, уложенные бантом на голове, серые вдумчивые глаза и легкий румянец. Он даже успел полюбоваться красивыми губами и стройной ее фигуркой. То, что Борис успел рассмотреть, здорово его заинтересовало, и он, взяв стул, подсел к столику, за которым сидела Софья с подругами.

– А почему такие скучные? – сразу спросил он и, подозвав бармена, попросил принести бутылку шампанского.

– Так у нас вино есть, – возразила именинница.

– Шампанское тоже не помешает, я хочу угостить студентов.

– И с каких это пор разбогатела наша милиция? – не выдержав его напористости, спросила Софья.

– А вот когда ближе познакомимся, тогда я вам открою секрет, – ответил Борис и наполнил фужеры.

– Ну что, за именинницу и за знакомство, – предложил он, глядя на Софью

Сдерживая себя, Софья молчала. Что-то напоминало в этом парне ее отчима, хотя внешность была довольно-таки привлекательной. Освещенный зал, сидящие молодые люди, занятые пустой самодовольной болтовней, раздражали ее. Она и пошла-то по настоянию именинницы. А тут еще подсевший парень в присутствии подруг заявил, что Софья напоминает одну известную актрису, отчего присутствующие не могли сдержать улыбки.

– Вы всем так говорите при знакомстве? – с иронией спросила его Софья.

– Конечно, нет. Но вам сказал я правду, – не смущаясь, ответил Борис, и Софья не стала с ним спорить. Она видела, как он украдкой поглядывал на нее, и это ее не сердило. Софья все никак не могла отделаться от впечатления, которое тот произвел на нее. В то же время своей напористостью Борис пугал ее. Несколько раз она ловила на себе его настойчивый проницательный взгляд и внутренне вздрагивала от этого. На танец она пригласила именинницу и тихо спросила ее:

– Еще долго будем здесь?

– Устала?

– Нет. Но надоел этот щеголь, еще провожать привяжется.

– Парень видный. Но ты не волнуйся, пригласила-то я ведь его, и провожать он будет меня.

– Давно с ним знакома?

– Мы дальние родственники с ним по нашим мамам. Он в шутку напомнил о моем дне рождения, ну я и пригласила. Родители-то у него порядочные, а сам с ветерком. Но я вижу, что ты заинтересовалась им.

– Ничего подобного, – покраснев, ответила Софья и добавила: «Пристает, а что мне делать. Вот  и спрашиваю».

Но Борис приставал не случайно, так как сразу заинтересовался, как ему показалось, необыкновенной девушкой. Особенно его привлекла ее удивительная женственность и мягкость. В ней было что-то обещающее редкую, прекрасную любовь. Более того, он даже чувствовал, что ее нетрудно покорить, хотя и не знал ее жесткого характера.

Когда закончился танец, и Софья с именинницей подошли к своему столу, то сразу заметили, что Борис куда-то исчез. Софья даже подумала, что он, видимо, ушел, не попрощавшись. От этого предположения ею овладело странное чувство: и облегчение, и грусть. Но вскоре Борис появился. Его смелые темно-карие глаза уверенно и многозначительно заглянули в большие глаза Софьи в их самую глубь, и он сразу произнес.

– Вы не будете возражать, если я вас провожу домой.

– Нет, Борис, так не пойдет, – сразу проговорила именинница, – ты не должен меня оставлять одну.

– Тем более именинницу, – поддержала ее Софья.

– Ну, что ж, придется подчиниться, у нас ведь демократия.

Так состоялась первая встреча и первое знакомство Софьи. Придя домой, она сразу ушла в свою комнату и, сев у окна, стала вспоминать недавнюю встречу с Борисом. Она еще не могла объяснить того, что чувствовала, но уже понимала, что в какой-то степени он ее заинтересовал.

Долго в этот вечер не мог заснуть и Борис, который познал в своей жизни немало самых разных женщин, но идеала пока не встречал. Родители ему все чаще напоминали, что пора жениться, но Борис каждый раз лишь отшучивался, заявляя, что пока не встретил будущую жену. Сейчас он впервые почувствовал тяготение к этой девушке. Ее очаровательный вид в этот вечер не давал ему покоя, Борис мысленно перебирал различные варианты развития отношений.

В жизни многих мужчин наступает время, когда они по-настоящему начинают оценивать женскую свежесть и красоту. Тогда-то и заканчивается пора юношеских увлечений. Видимо, после встречи с Софьей это время наступило и для Бориса.

БОРИС БОДРОВ

Борис Бодров был единственным ребенком в семье, и та любовь, которую испытывали к нему родители, наложила на него свой отпечаток. Его изворотливость порой доходила до наглого вранья, и все это использовалось для достижений своих целей. Юридический институт он закончил неплохо, хотя мог бы получить более глубокие знания. Сразу же с помощью отца он был принят на работу в милицию на должность следователя. Здесь-то и начались его сделки с совестью, особенно когда эти сделки подкреплялись определенной денежной суммой. Когда же его начинали беспокоить угрызения совести или боязнь разоблачения, он успокаивал себя тем, что отец не даст его в обиду.

Обучаясь в институте, он несколько раз серьезно влюблялся, но браком это не закончилось. Каждый раз что-то или кто-то мешал этому.

 Он был высокого роста, широкоплечий. Внешность его напоминала даже  Аполлона. Красивое лицо украшали густые черные волнистые волосы, которые он всегда аккуратно укладывал перед зеркалом. Среди друзей он слыл добрым, милым человеком, который всегда может оказать помощь, и это вызывало симпатию к нему. Некоторые с завистью называли  его «везунчиком», но сам Борис чувствовал, что ему чего-то в жизни не хватает.

В этот вечер, вернувшись домой, он долго сидел в своей комнате. Бутылка коньяка уже наполовину была пустой, но спать ему не хотелось. И виной тому было знакомство с Софьей. Вспоминая ее, он снова и снова думал о ней, и комната без нее казалась ему пустой и холодной. Неожиданно Борис услышал тихий стук в дверь. Он поднялся и распахнул ее. В коридоре стояла мать.

– Ты чего? – буркнул Борис.

– Опять пьешь? – упрекнула мать. – Войти то я могу?

– Входи. А где отец?

– В район выехал. Завтра должен вернуться. Когда ты, Борис, наконец, остепенишься? Я же ведь слышала, как ты пришел, и как из холодильника достал бутылку. Нельзя же так жить.

– Господи, опять ты свою пилу включила? – резко перебил ее он.

– Но я же вижу, что ты опускаешься. Все чаще стал прикладываться к бутылке.

Слушая мать, Борис всматривался в ее лицо и видел, как она переживает за него. Чтобы успокоить, он неожиданно проговорил:

– Наверное, ты права, мамочка. Видимо, пора уже и о семье подумать. Хватит холостяковать.

– Господи! А я о чем все время говорю! Давно уже пора. Я тебе по секрету скажу о том, что и папа очень хочет этого. Он даже квартиру для тебя присмотрел, чтобы ты отдельно с женой жил в ней. А на примете-то есть кто?

– Есть, есть.

Этот ответ настолько обрадовал мать, что она, подойдя к сыну, прижала его голову к груди и как в детстве начала гладить волосы. Успокоившись, она села в кресло и стала задавать новые вопросы.

– А кто она такая?

– Студентка пединститута. На физико-математическом факультете. Подруга твоей племянницы. Они вместе учатся.

– А родители у нее чем занимаются?

– Вот у племянницы своей и спроси. А меня ее родители не интересуют.

– Ну, а она-то как к тебе относится?

– Нормально.

– Ты бы познакомил ее с нами.

– Пока еще рано. Всему свое время.

– Значит, пришла любовь, Боренька?

– Конечно. И любовь по-настоящему. Я это понял сразу, как увидел ее, и убежден, что я ей тоже не безразличен.

От этих его слов мать Бориса радостно заулыбалась и даже будто помолодела. Весь смысл жизни этой женщины укладывался в заботы о муже и сыне. Но если с мужем она не видела никаких проблем, то сыночек доставлял  хлопот немало. Когда он учился в школе, то даже несколько раз попадал в  вытрезвитель, отчего сильнее всех переживал его отец, занимающий в управлении высокую должность. Правда, в институте Борис вроде остепенился, но, когда закончил учебу и начал работать, у него снова появились подозрительные дружки, и снова появилось увлечение спиртными напитками.

– Значит, говоришь, и ты ей понравился?

– Конечно, – самоуверенно ответил он.

Отвечая так, Борис в какой-то степени был прав. Сидя у окна, Софья действительно сейчас думала о нем.

В жизни каждого человека бывают моменты, когда он колеблется между соблазном счастья и возможными последствиями от этого соблазна. И граница между счастьем, которого можно достигнуть, и отрицательными последствиями не всегда понятна. С одной стороны, его внешний вид и положение родителей заинтересовали Софью, но с другой стороны, как все это отразится на окончании института? Допустим, она примет дружбу Бориса, но ведь дружба может привести и к чему-то большему, но Софья пока не была готова к этому большему. Даже наоборот, она боялась перемен в своей жизни и хотела оставаться прежней, свободной от новых обязанностей. Смутно представляя, какие могут быть перемены и какие они вызовут трудности, Софья в этот поздний вечер так и не смогла разобраться в своих чувствах. И ее можно было понять. Софья обладала мягким характером, но бывали моменты, когда вместо мягкости в характере ее появлялась такая твердость, которую трудно было сломать. Нередко бывают натуры, которые приходят в мир, не понимая, зачем, и уходят из жизни, так ничего и не поняв. Жизнь всегда кажется им прекрасной. Они ни к чему не стремятся и, сияя счастьем, довольствуются достигнутым. Однако подобные люди реальному миру, как правило, чужды, и этот мир на такого идеалиста и мечтателя смотрит косо. Именно таких людей жизнь переламывает и перепахивает в первую очередь.

К счастью, Софья не относилась к этой категории. С детства она всегда строила какие-то планы. Как только научилась ходить, она стала верной помощницей матери, которая никогда не слышала от нее никаких жалоб. Софья знала, что многие девочки живут лучше ее, но никогда не завидовала им. Особенно почувствовала это она тогда, когда ушел от них отец. Наблюдая в те годы за матерью, Софья видела, как та страдает, и очень хотела избавить мать от ее страданий. В такие дни она уговаривала свою маму прогуляться в парке, рядом с которым они жили. Красота природы волновала Софью так же, как и музыка. Она не умела выразить словами то, что чувствовала, но внимательная мать видела по ее глазам эти чувства.

До появления в их доме отчима они по существу жили как  две подруги. Причем более заботливой была Софья. Она очень тревожилась о здоровье  матери и  не представляла свою жизнь без нее. Однако появление в доме отчима изменило их отношения. Это то главным образом и подтолкнуло ее к самостоятельной жизни.

Думая обо всем этом, Софья так и не приняла в этот вечер никакого решения. Но ей было понятно главное – при всех обстоятельствах на первом месте у нее должна быть учеба в институте и получение диплома.

Она уже была на последнем курсе и с нетерпением ждала начала работы в школе.

В студенческие годы Софья повзрослела. Она уже не казалась такой юной, какой была до поступления в институт. Правда, лицо ее осунулось, и глаза немного запали, но это придавало лишь больше задумчивости и нежности. Более того, ее внешний вид подчеркивал зрелость молодой женщины. У нее был счастливый, не теряющий бодрости характер, который передавался и студенткам их группы. В группе ее уважали и не догадывались, как эта жизнерадостная их подруга переживает за несложившуюся жизнь своей матери. Встречались они редко, но все годы общения вели через письма. В своих письмах мать, словно каясь перед дочерью, жаловалась на свою неудачно сложившуюся жизнь с мужем, и Софья, как могла, успокаивала ее. Сейчас дочь лучше понимала свою мать. Понимала, что она живет, как пленница, и не может вырваться из этого плена. Это понимание становилось у Софьи все глубже, и ей очень хотелось чем-то помочь матери. Она даже предлагала переехать матери к ней в город, когда она начнет работать в школе. Однако мать по этому предложению отмалчивалась. Так проходили день за днем, и Софья уже забыла свое знакомство с Борисом, но тот не забыл.

На следующий день после знакомства Борис с группой сотрудников был откомандирован в один из отдаленных районов для расследования крупного уголовного дела. Это его очень огорчало. Борис пытался отказаться от этой командировки. Он даже просил об этом и своего отца, но тот лишь коротко бросил:

– Не увиливай, сынок.

Более месяца пробыл Борис в командировке и, как только вернулся в областной центр, сразу же пошел к зданию пединститута, надеясь встретить там Софью. Около часа стоял он невдалеке от выхода и, наконец, увидел ее. Быстро подойдя, Борис, улыбаясь, проговорил:

– Вот и пропащий появился.

Удивленно посмотрев на него, Софья тоже улыбнулась:

– И где же пропащий был?

– В командировку упрятали. Только сегодня днем вернулся и сразу сюда. Не возражаешь, если я провожу тебя домой?

Несколько секунд Софья раздумывала. Сначала она хотела отказаться от его предложения. Но что-то удержало ее от этого, и, чувствуя, что не следует обижать его, коротко бросила:

– Не возражаю.

Рассказывая о командировке, Борис говорил, как он вспоминал тот вечер в баре и как ждал новой встречи. Слушая, Софья думала, как ей не обидеть его своим решением пока не встречаться. А тот, словно догадываясь об этом, вел себя все настойчивее. Чувствовалось, что он хорошо обдумал эту встречу и действовал так энергично, что Софье не представлялось возможным остудить его пыл.

Во время этой встречи Борис был уверен в своем успехе, но Софья, слушая его, видела, что за этой уверенностью скрывается его волнение.

Вскоре они подошли к дому, в котором она жила.

– Я могу посмотреть, как ты живешь? – спросил он.

– Нет, – последовал категоричный ответ.

– А я-то думал, что ты чаем меня угостишь, – обиженно заявил Борис.

В этих словах Софья снова ощутила его властный характер, однако, сопротивляясь его напористости, лишь тихо заметила:

– Ты очень быстрый, Борис. На все нужно время.

– Хорошо. Но если мы стали более откровенными, то я могу объяснить, почему я очень быстрый. Дело в том, что ты очень нужна мне. В тот вечер, когда мы расстались в баре, я не спал всю ночь. Мы рождены, чтобы быть вместе.

– Об этом не может быть и речи. На первом плане у меня институт, – возразила Софья.

– Институт никуда не денется. Я очень хочу с тобой встречаться.

Говоря это, Борис с нежностью смотрел на Софью. Он был почему-то уверен в том, что нравится ей, и не хотел понимать ее упрямства.

– Хорошо. Если не хочешь пригласить к себе, тогда я приглашаю тебя в свою квартиру. Пока я был в командировке, папа оформил на меня двухкомнатную, а мама успела обставить ее мебелью. Кстати, квартира рядом с твоим институтом и очень уютная.

– И это тоже исключено.

– Ты всегда такая категоричная? – он взял ее за руку и, словно уступая, добавил: «Я не заставляю тебя немедленно соглашаться. Более того, я даже согласен, чтобы ты все обдумала. Но ты мне очень нравишься, и я смогу многое для тебя сделать. Скажи только «да»».

– Не могу, Борис. Чтобы сказать «да», надо хорошо узнать друг друга. А так, как ты предлагаешь, это неразумно.

– Хорошо. Тогда почему бы нам какое-то время не быть друзьями?

– И об этом тоже надо подумать, – ответила Софья, стараясь держаться так, как задумала.

– Слушай, а ты с кем живешь?

– С сестрой моей мамы. Такая славная бабулька.

– А родители где у тебя?

– В районе. Мама учительствует в школе, а отчим пенсионер военный.

– И больше никого из родственников у тебя нет?

– Больше никого нет.

– Бедненькая моя. Вот и надо нам родственниками стать.

– Опять ты за свое. Я же ответила тебе и перестань надоедать своей навязчивостью.

– Хорошо. Ты рассказала о своих родственниках, и я тоже  должен рассказать. У меня отец полковник, работает в областном управлении внутренних дел. Мама домохозяйка, сейчас на пенсии. Больше кстати, никого из детей у них нет.  У родителей за городом коттедж, но мне там не нравится, вот и уговорил их, чтобы купили квартиру.

– Борис, а зачем ты рассказываешь об этом? Меня не интересует твое материальное положение.

– Тогда не будем больше об этом говорить. Кстати, как ты смотришь, если мы сходим вместе на концерт Аллы Пугачевой?

– Когда?

– На той неделе. Я уже и два билета взял, – слукавил он.

Тут Софья заметила, как за ней наблюдает из окна тетя Катя, и, улыбнувшись, заявила:

– Вот на концерт  сходим. А сейчас пора прощаться.

– А поцеловать я могу в щечку?

– Пока нет.

В дом Софья вошла усталая и растерянная, и сразу же тетя Катя проговорила:

– Видный парень.

Ничего не ответив, Софья ушла в свою комнату. Тетя Катя вздохнув, пошла готовить ужин. Сейчас она почему-то  вспомнила свою молодость, хотя ей было уже за  шестьдесят лет. За время совместной с племянницей жизни она немного располнела и была такой счастливой, что на нее приятно было смотреть. Она всегда была спокойной и рассудительной и сейчас, вспоминая свои молодые годы, с завистью думала о своей племяннице. Более того, ей было даже приятно отдаваться этим волнующим воспоминаниям, немного смущавшим ее душу. Сейчас она особенно хорошо понимала Софью и, когда они сели ужинать, тактично спросила:

– А почему в дом-то не пригласила?

– Пока еще рано. Надо присмотреться.

– И то верно. Сейчас сразу-то и трудно разобраться в человеке. Вроде бы и при галстуках, а души пачканутые. Так что спешить не надо. Тем более скоро экзамены в институте.

Она еще задала Софье несколько вопросов, но та отвечала с неохотой, и тетя Катя не стала больше говорить на эту тему.

После той волнующей встречи и у Софьи, и у Бориса осталось ощущение какой-то недосказанности. Оба они понимали, что эта встреча положила начала чего-то более серьезного. Особенно это чувствовал Борис, которого Софья окончательно очаровала. Ее колебания и отказы: «Нет, нет, нет!» – волновали его так, как никто еще не волновал. Во время последней встречи Софья казалась ему особенно восхитительной, и он считал, что упускать ее нельзя. Она создана для него, и он ее добьется.

Более того, Борис был уверен, что она уступила уже ему в душе, и рано или поздно уступит ему и физически. Эту уверенность объяснить он не мог, но ее необычайная женственность почему-то подсказывала ему, что Софья способна на большую страсть. И в этом он видел тоже одно из ее достоинств, так как страстная женщина особенно ценит любовь, нежность и преданность. А это именно то, чего и не хватало Борису. Более того, он считал, что если завоюет ее любовь, то Софья будет верна ему во всем.

После концерта Аллы Пугачевой Борис уже смелее относился к Софье. Однако его самоуверенность заставляла Софью всегда быть настороже. Кроме концертов она с ним никуда не ходила. Даже с родителями его пока не спешила знакомиться, хотя Борис и настаивал на этом.

Вскоре наступило время защиты диплома. Софья получила  диплом с отличием и сразу же была направлена на работу преподавателем математики в одну из школ с математическим уклоном. Школа находилась в центре города, и она очень гордилась своим назначением. Конечно, работа преподавателя – тяжелый труд, но она практически всю свою жизнь готовила себя к этой работе. Ей нравились ее ученики, которые сначала встретили Софью настороженно. Но когда подготовленные ею ученики приняли участие  в областной математической олимпиаде и заняли призовые места, настороженность сменилась уважением и даже восхищением. Кроме работы других увлечений у Софьи пока не было. С Борисом она встречалась не так часто, как он этого хотел, и это его очень злило. Но Софья чего-то опасалась. Что-то подсказывало ей не спешить. Более того, подруга по институту рассказала ей, что видела Бориса с какой-то девицей легкого поведения. Разбираться с этим Софья не стала, но настороженность к нему у нее возросла. Несколько раз он приходил к школе, в которой она работала, нетрезвым. И на эту тему она однажды заговорила с ним. Но он тогда с обидой заявил:

– А что мне еще остается делать при таком твоем отношении ко мне?

От этих слов Софье почему-то стало неприятно, словно она виновата в этом и в одну из встреч продолжила этот разговор:

– Мое отношение к тебе зависит, прежде всего, от тебя. Если тебе так нравится посещать одному рестораны, то продолжай в этом же духе.

В Софье уже давно шла борьба между желанием общения с Борисом и голосом  разума. Эта борьба не только не прекращалась, но и усиливалась. Она пока плохо знала Бориса и чего-то боялась, хотя и жалела, видя его одиночество.

Почувствовав это в ответе Софьи, Борис  сразу же проговорил:

– Мне вовсе не нравится посещать ресторан одному, но я должен где-то и покушать. Живу в квартире один, вот и приходится посещать места, которые тебе не нравятся. Ты же не хочешь со мной посидеть в ресторане. Или я ошибаюсь? Если согласна со мной, то пошли.

– Хорошо. Пойдем, посидим, – согласилась Софья, мельком  подумав о позднем часе.

Так после трех лет знакомства она впервые оказалась с Борисом в ресторане. Конечно, было и шампанское, и хорошая закуска, и музыка, которая с не меньшей силой пьянила ее. Все это отодвинуло куда-то далеко привычки Софьи и ее разум. Подхваченная желанием Бориса, она утратила свою настороженность. Более того, когда они выходили из ресторана, и Борис предложил показать ей свою квартиру, она без колебаний согласилась:

Дом, в котором жил Борис, находился рядом с набережным бульваром. Это был обычный четырехэтажный дом, но квартиры в этом доме были улучшенной планировки. Квартира Бориса находилась на втором этаже и состояла из двух комнат: небольшой спальни и зала.

С помощью матери Бориса в квартире ощущалась приятная атмосфера домашнего очага. Она была обставлена дорогой мебелью, полы были покрыты мягкими коврами. В зале на серванте и книжном шкафу были  разные статуэтки. Красиво была  обставлена и кухня. В углу стоял высокий холодильник, а буфет сверкал хрустальной посудой. Все в квартире было расставлено со вкусом, в строжайшем порядке, и приложила к этому руки мать Бориса, которая все последние годы жила мечтой видеть сына семейным и счастливым человеком. Однако Борис особо не задумывался о своей будущей жизни. Лишь Софья напоминала ему постоянно о себе. Он был из тех, кто живет сегодняшним днем. Более того, его даже раздражали высказываемые матерью пожелания. Любви к своим родителям Борис не испытывал, но очень любил похвастаться своим отцом.

В эту квартиру он уже приводил кое-кого из знакомых девиц, но все это было не то. Борис мечтал пригласить к себе Софью. И вот, наконец, его мечта сбылась. Он быстро вызвал такси и, рассчитавшись с официантом, вышел с Софьей из ресторана.

На улице их встретили порывы холодного ветра.  На смену лету уже пришла унылая осень. Порывы холодного ветра всегда наводят на людей уныние. Всему живому знакомо лютое дыхание холода, которое наносит удар в сердце всякой жизни. И это дыхание холода особенно остро почувствовала сейчас Софья. Ресторанный блеск и музыка сразу куда-то пропали, и в душе Софьи послышался чей-то голос, который шептал ей: «Опомнись, пока не поздно».

«Но почему? – отвечала Софья. – Годы-то уходят»

Этот голос, который шептал ей «опомнись», она слышала и ранее, и всегда прислушивалась к нему, но сейчас у нее был наготове ответ – она молода, одинока и полна желаний.

Вскоре они подъехали к дому, в котором Борис жил. Взяв Софью под руку, он пошел к подъезду. В эти минуты он, словно боясь возражений Софьи,  не умолкал ни на минуту. Войдя в квартиру, Борис помог снять пальто и сразу подал комнатные  тапочки.

– А теперь пошли посмотрим мои хоромы, – с гордостью предложил он. Затем, усадив ее в зале на диван, быстро поставил на столе  бутылку шампанского и фрукты.

Сидя на диване, Софья вслушивалась в звуки на кухне и догадывалась, что Борис готовит какое-то угощение. От этих осаждавших ее мыслей Софья слегка покраснела. За окном ночь уже вошла в свои права, и ее темнота чувствовалась даже в освещенном зале. Эта темнота охватывала и душу Софьи, однако вошедший в зал Борис прервал ее размышления. Глядя на нее, он тихо спросил:

– Ну, а сейчас ты можешь глоточек выпить?

– С условием, что только один глоточек. Но сначала сядь со мной рядом.

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Нет. Просто хочу молча посидеть.

Сев рядом, Борис прижался к ней и положил свою голову на ее грудь. Несколько минут они сидели молча, и Софья, чувствуя нетерпение Бориса, осторожно отодвинулась от него, тихо спросив:

– А где же обещанный глоточек?

– Извини. Совсем голову потерял.

– Оно и видно.

За стол они и не сели. Подняв наполненные Борисом фужеры, они многозначительно посмотрели в глаза друг другу и, сделав по нескольку глотков, поставили их.

Острое желание у Бориса сменилось нежностью к Софье, и он, взяв ее, как маленькую, за  руку, прошептал:

– Поверь мне, я буду всегда любить тебя, моя малышка.

И этот его вкрадчивый шепот взволновал Софью. По ее телу пробежала дрожь. Она протянула ему губы, и Борис, потянувшись к ней, почувствовал, как она первая коснулась его губ. Поцелуй казался ему необыкновенно страстным, будто Софья впилась в него, желая влиться всем  своим существом.

Это был продолжительный, безмолвный поцелуй. Затем одежды полетели прочь, было яростное сплетение тел и быстрое, беспорядочное утоление страсти. Утомленные, но полные нежности, они несколько минут не разжимали объятий.

Первой не выдержала Софья.

– Господи, как это все неожиданно! – проговорила она, поправляя пальцами растрепавшиеся волосы.

– Я тебя очень люблю, – успокаивал Борис, торопливо целуя ее лицо.

Затем он поднялся и подал ей фужер с шампанским.

– Глотни, –  предложил он, и жадно выпил свой.

Поставив затем на журнальный столик фужеры, Борис сел рядом с Софьей и начал говорить о будущей жизни, но Софья, приложив свои пальцы к его губам, попросила:

– Давай помолчим.

Несколько минут они сидели неподвижно. Борис прижался  своим лицом к ее белой нежной груди, наслаждался тем, что, наконец-то они близки друг к другу. В своих мечтах он уже строил планы будущих встреч и от этих картин снова воспламенился желанием.

Несколько по-иному чувствовала себя Софья. Познав физическую близость, она не почувствовала того, что  чувствовал Борис. Поэтому сразу же попросила отправить ее домой.

– А может быть, до утра останешься здесь? – осторожно спросил Борис.

 – Нет. Мне надо отдохнуть, да и тетя Катя, наверное, уже волнуется здорово. Ты вызови такси, – проговорила она, одеваясь.

Боясь своей настойчивостью навредить их будущим отношениям, Борис вызвал по телефону такси и стал тоже одеваться.

– Я одна доеду, – попыталась возразить Софья, – а ты ложись, отдыхай.

– Нет, нет. Поедем вместе, я отвезу тебя и только тогда лягу спать.

В эту ночь Софья долго не могла уснуть, а на утро у нее состоялся разговор с тетей Катей.

– Ты вчера очень поздно вернулась домой, – разливая чай, проговорила та.

– Да. Была в гостях у знакомого, – опустив голову, ответила она.

– С тем парнем, которого я видела? – и, не дожидаясь ответа, добавила: «Ну и слава богу. Пора уже и семьей обзаводиться».

Через несколько дней они снова встретились возле школы, и Борис предложил ей прогуляться до бульвара. В этот день у Софьи было много уроков, и она, чтобы отдохнуть, согласилась с его предложением. Однако, подойдя к набережной, он робко спросил:

– А может быть, лучше посидим у меня в квартире?

Софья молчала. Тогда он обнял ее. Осторожно повернув Софью к себе и глядя в ее большие глаза, он ждал ответа. Наконец, едва заметно она кивнула головой.

В квартире, как только она сняла пальто, Борис сразу обнял Софью и, не давая ей опомниться, губами поймал ее теплые губы. Софья не сопротивлялась. Более того,  она обняла его  руками и, прижав, не отпускала его губы. Сердце ее билось учащенно.

– Мне очень хорошо с тобой. Пошли в зал, – оторвавшись от ее губ, прошептал Борис.

Ему действительно было хорошо с ней, робкой, красивой, растерянной и очень желанной. Чувство любви захватывало его все сильнее и сильнее. Он даже не мог понять, почему Софья вызывает в нем такую ошеломляющую нежность. В зале, усадив  на диван, он снова обнял ее   и начал ласкать. Ниже, ниже, вот ее шея, ключица и ее грудь.

Софья сидела, не шевелясь. Случившееся ошеломило ее, но сегодня она воспринимала его ласки уже с желанием. В эту ночь Софья провела черту между прошлым и настоящим. Она  познала силу любви и не скрывала от себя того, что ей было с Борисом очень хорошо.

Так начался их «медовый месяц». Впервые раскрыв толстую книгу любви, Софья спешила прочесть ее до конца. Познавая мир новых для нее открытий, она встречалась с Борисом почти ежедневно, не думая ни о каких последствиях. Однако эти последствия вскоре она почувствовала и по настоянию своей тети пошла в женскую консультацию. Опасения ее подтвердились. Она оказалась беременной. Это было настолько неожиданно, что Софья растерялась. Как это отразится на ее работе? Кто будет помогать ей и ребенку? И как вообще сложится дальше ее жизнь? Вопросы возникали один за другим, но ответы пока Софья не находила. Выходить замуж за Бориса она не спешила. Правда, близость с ним в какой-то мере изменила ее отношение к нему. Она даже почувствовала, что, кажется,  любит его. Между тем Борис каждый день настаивал на регистрации брака и, наконец, уговорил ее съездить к его родителям.

Видимо судьба, – наконец, сдалась она, согласившись с его предложением.

Декабрь был снежный и холодный. Эта погода отражалась и на состоянии Софьи. Весь этот месяц она была в раздумьях и написала письмо своей матери о предложении Бориса. На что та сразу ответила ей и просила не упускать такого шанса.

К коттеджу родителей Бориса они подъехали вечером. В окнах горел свет, так как те уже ждали их. С букетом роз Борис решительно нажал кнопку звонка. И когда дверь открылась, сразу сказал родителям:

– Мы к вам.

– Тогда проходите, если к нам, – ответил отец, внимательно посмотрев на Софью. Он еще что-то хотел добавить, но его жена сразу же стала хлопотать около пришедших.

– Боренька, помоги снять девушке пальто. Вот тапочки, и проходите в гостиную, – радостно говорила та.

Войдя в гостиную, Борис сразу  представил им свою девушку:

– Это Софья, мама. Та самая, о которой я тебе говорил. И пришли мы, чтобы сообщить вам о том, что решили зарегистрировать наши отношения.

– А нас не хочешь представить? – перебил отец. – Тогда я сам это сделаю. Игорь Федорович, – целуя руку Софьи, церемонно заявил он и, повернув голову в сторону своей  жены, добавил: «А это мама Бориса, мой верный друг и помощник Наталья Сергеевна. Ну, а теперь к столу. Там и поговорим».

Рассматривая Софью, он видел ее настороженность, но видел и ее внимательные глаза, в которых угадывался ее ум. Более того, Игорь Федорович сразу почувствовал, что  по уму и по складу характера она выше его сына, а  ее цветущее здоровье и яркая красота даже бросают вызов. Шелковистые волосы, нежная кожа красивого лица давали ей право гордиться своей внешностью, но Софья этим не пользовалась. Она с детской наивностью отвечала на вопросы матери Бориса и не пыталась вызвать у нее такую же любовь, какую испытывал к Софье ее сын.

Между тем Борис уже несколько раз наполнял рюмки, и Софье это не нравилось. Первым понял состояние Софьи отец Бориса, который предложил жене организовать кофе. Услышав это, Софья с благодарностью посмотрела на него, и отец понял ее взгляд.

– Ну а когда решили брачные церемонии проводить? – спросил он.

И тогда сын сразу начал уговаривать отца помочь им.

– Я уже уточнял в ЗАГСе о сроках, но там твердят, что надо полтора месяца ждать после подачи заявления. Ты бы, папа, помог ускорить все это. В начале января у Софьи каникулы в школе и было бы очень хорошо в это время свадьбу провести.

– Надо помочь Борису, – сразу же поддержала и мать.

– Ну, раз так торопятся молодые, придется помочь. Я завтра сообщу результат. Надо ведь и родителям Софьи заранее сообщить.

На этом первая встреча с родителями закончилась, и Борис сразу повез Софью к себе домой.

Жизнь с ее физиологическими законами нередко сама берет на себя роль сводни. Поскольку Борис постоянно думал о Софье, то и она стала чаще думать о нем. Чувствуя его влечение, она уже согласилась с этим, и Борис с каждым днем становился для нее все более привлекательным и интересным. Теперь она почти каждый день встречалась с ним.  Новая жизнь радовала ее, и это отражалось положительно на работе в школе. Ей даже казалось, что получается все так, как она задумывает. Однако Софья не принадлежала к женщинам, которые только мечтают. Даже в эти, наполненные радостью дни, она постоянно копалась в своей душе и была в какой-то степени напугана своей смелостью. Иногда у нее возникали дурные предчувствия. И тогда, погружаясь в раздумья, она видела в  Борисе то, что скрывалось за внешней маской. Она видела, что он не может устоять против того, к чему его влечет. Видела, что он не способен испытывать угрызения совести и всегда считает, что прав. Однако все это уже не отталкивало Софью от него. Видимо, она, как и многие другие тоже становились жертвой гипноза большого города.

В этот вечер, вернувшись в квартиру Бориса, она, сняв пальто, сразу прошла в зал. Вскоре вошел и Борис, и она оказалась в его объятиях.

– А может быть, сядем и поговорим? – попросила она.

– Давай, поговорим.  Как тебе мои предки?

– Симпатичные, порядочные старички, и я бы очень хотела видеть тебя таким же.

– Таким же старым?

– Нет. Таким же умным. Ты почему так много пил у них?

– Слушай. Теперь, когда все утряслось, может быть стоит переехать ко мне? – не обращая внимания на упрек, спросил он.

Прижавшись щекой к его щеке, Софья тихо проговорила:

– Не спеши, Борис. После свадьбы и перееду. У меня ведь ученики, и они могут нехорошо подумать обо мне. Подожди немного, я ведь у тебя почти каждый день бываю. Давай-ка я лучше напою тебя чаем.

– Как скажешь, – ответил он, и ее почему-то испугал его тон.

Пока они пили чай, Софья смотрела на Бориса и видела, что он чем-то глубоко расстроен. Сидел он, откинувшись на спинку стула, положив ногу на ногу, и вид у него был такой безразличный, что казалось, дунь, и он улетит. Не выдержав, Софья спросила:

– Ты недоволен посещением родителей?

– Нет. На работе кое-какие неприятности. Работа следователя – тяжелый труд. Всегда кто-то контролирует. То начальник отдела, то прокурор. И каждый свои советы и указания подсовывает.

– Но это и неплохо. Дело-то касается судеб людей, и тут ошибаться нельзя.

Чай они уже выпили и сейчас сидели перед пустыми чашками. Глаза их часто встречались, но Софья не чувствовала той трепетной силы, которую всегда излучали глаза Бориса. Она встала и тихо проговорила:

– Отвези меня домой, Борис. Я тоже сегодня что-то устала.

– Хорошо. Но завтра обязательно приходи и паспорт не забудь на всякий случай. Думаю, что мой батя утрясет наши проблемы, и я тебе сразу об этом сообщу. Видимо, завтра и заявление подадим.

Подъехав к дому, в котором жила Софья, он взял ее руку и стал ласково гладить, глядя при этом ей в лицо. Затем прижался к ее губам и, поцеловав, пошел к ожидавшей его машине, напомнив на ходу о встрече завтра.

Время было уже позднее, и Софья сразу легла в постель. Вскоре она уснула. После утомительного дня, сон был крепким. Однако к утру ее все-таки начали мучить кошмарные сны.

Приснилось ей, будто она со своей мамой стоит на высоком обрыве. Внизу волны  накатываются на этот обрыв и подмывают его, отчего земля осыпается, и обрыв как бы оседает.

– Давай спустимся к воде, – предлагает Софья.

– Не надо, не надо! – возражает мать.

Однако Софья, цепляясь за ветки кустов, несмотря на запрет матери, стала спускаться.

– Софья, вернись! – кричит мать. – Вернись!

Но та уже была глубоко внизу и рассматривала набегавшие на нее волны. Повернув голову в другую сторону, она увидела рядом с собой мать и бросилась к ней, но земля, на которой та стояла, вдруг стала медленно погружаться. А вместе с ней уходила под воду и мать.

– Иди ко мне! – кричит Софья и чувствует, как  ее тоже начинает затапливать вода. Она кричит: «Помогите, помогите!» – и вдруг видит своего отчима, который, спускаясь к ней по обрыву, похотливо улыбается. Софья в ужасе видит, как отчим срывается с обрыва и летит в бушующие волны. Она остается одна, и вода начинает уносить ее от обрыва. Софья машет руками и кричит, кричит:

– Проснись, проснись, доченька! – встревожено прерывает ее сон тетя Катя. – Ты так кричала громко, что я испугалась. Приснилось что-то?

– Да, – спросонья отозвалась Софья.

– Тогда повернись на другой бок и спи.

Однако уснуть снова она уже не смогла. Вспоминая этот сон, Софья спрашивала себя: к чему бы это? Но ответа не находила. Известно, что для людей, находящихся в бодрствующем состоянии, мир один и тот же, однако каждый спящий человек оказывается в своем собственном мире и не всегда может объяснить предсказания увиденного во сне…

 СКАНДАЛЫ В СЕМЬЕ

В эту ночь плохо спал и Борис. Но не предстоящая свадьба беспокоила его, а неприятности на работе. Во время проверки отказных материалов прокуратура отменила у него девять постановлений о незаконном отказе в возбуждении уголовного дела. Причем все эти отказные материалы касались лиц из одной и той же организованной преступной группировки. С главарем этой группировки Борис  был связан уже около года и выполнял кое-какие его поручения по передаче тому нужной информации и спасению попавшихся на преступлениях членов этой группировки.

Все началось со знакомства в ресторане. Во время ужина, когда Борис был уже в изрядном подпитии, к нему подошел незнакомый мужчина и попросил разрешения сесть. Борис молча кивнул. Вскоре они разговорились. Мужчина сообщил, что хорошо знает его отца, и очень лестно стал отзываться о нем, а это как бы возвышало и Бориса. Ему нравились такие разговоры. Как-то незаметно на столе появилась дорогая закуска и коньяк, которые еще сильнее сблизили Бориса с этим человеком. С этого вечера и началась их дружба, если можно назвать их отношения дружбой. Именно в этот вечер Борис впервые и получил от него десять тысяч долларов под видом спонсорской помощи молодому следователю.

Положив эту пачку во внутренний карман, Борис напрягся, словно чья-то рука опустилась ему на плечо. Он даже стал пугливо оглядываться, но главарь, понимая состояние Бориса, проговорил:

– Не надо, Борис Игоревич, волноваться. Кроме моих людей рядом с нашим столом никого нет.

Он уже давно изучал Бориса и искал к нему подходы. Он знал, что тот любит посещать рестораны и что денег ему всегда не хватает.

В тот вечер Бориса отвез домой он сам и попросил о встрече в ресторане и спонсорской помощи никому не говорить.

В то время Борис жил с родителями в коттедже и когда вошел в свою комнату, сначала достал полученную в ресторане пачку. Хмель еще не прошел, но появившийся в ресторане страх стал оказывать свое действие. Сейчас он уже лучше понимал, что получил не спонсорскую помощь, а взятку, которую придется отрабатывать. Руки его дрожали, но перед ним лежала пачка долларов, которую можно хорошо использовать, и воображение рисовало ему, на что их можно будет потратить. Взяв пачку, он начал пересчитывать. Действительно, в ней было десять тысяч долларов. Положив одну тысячу себе в карман, остальные он спрятал в книжный шкаф, и вдруг почувствовал, что страх исчез. «А чего мне бояться? Надо осторожнее себя вести и только, – думал он. – Более того, возможно, эта помощь и ни к чему не обяжет», – продолжал успокаивать себя Борис.

Однако главарь  группировки вскоре напомнил о себе. Сначала были незначительные просьбы, которые Борису пришлось выполнить. То дать характеристику на какого-нибудь сотрудника милиции. То информацию по какому-нибудь уголовному делу, и Борис успокоился. Однако вскоре пошли просьбы и более серьезные, особенно по отказу в возбуждении уголовного дела. Как правило, по таким делам свидетели почему-то меняли свои показания, объясняя, что в первых показаниях они ошибочно сообщали, что их ограбили, и деньги оказались дома, а получившего ножевое ранение никто не грабил, и что на нож он сам нечаянно напоролся. Все эти объяснения Борис принимал от них, не перепроверяя, и на основании этих показаний выносил постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Процесс по отказным материалам был отлажен. Но по одному убийству следователь прокуратуры получил информацию о том, что их преступную группировку «крышует» в милиции следователь Бодров, у которого отец полковником  работает. Информатор даже назвал фамилии причастных к преступлениям лиц, которых  следователь спас от наказания.

Конечно, прокурор района сразу же зацепился за отказные материалы и по девяти из двенадцати отменил вынесенные Бодровым постановления.

Об этом Борис сразу же сообщил главарю группировки, с которым у него уже сложились доверительные отношения. Срочно были снова обработаны свидетели и потерпевшие, которые на повторных допросах ничего нового не дали, подтвердив лишь то, что уже говорили ранее следователю Бодрову. Правда, кое-какие нарушения, допущенные при расследовании, прокуратура установила и сообщила об этом руководству областного управления. Это-то и беспокоило Бориса в день посещения родителей.

Однако позднее все обошлось для него без серьезных последствий, хотя Борис переволновался тогда немало.

В один из дней, когда они находились в квартире Бориса, Софья все-таки попыталась спросить его о неприятностях на работе, и тогда Борис, посмотрев на нее, проговорил:

– Работа следователя не такая легкая, как некоторым кажется, можно и ошибок наделать, которые иногда переводят в разряд злоупотреблений.

– Но тогда не надо допускать таких ошибок или перейти на другую работу.

Говоря так, Софья пришла в такое возбуждение, что встала с дивана и начала нервно ходить по комнате.

– Успокойся, дорогая, – ласково проговорил Борис, – после свадьбы я буду просить отца, чтобы он помог мне перевестись на какую-нибудь канцелярскую работу. Главное для нас с тобой наша совместная жизнь.

Софья чувствовала переживания Бориса и чего-то не понимала. Она не понимала, как можно ошибку превратить в злоупотребления, но вдаваться в рассуждения не стала. А Борис был и рад тому, что ему удалось как-то успокоить Софью, хотя мысль о двойной жизни беспокоила его все сильнее и сильнее. Он очень боялся того, что уже сделал, и если все это всплывет наружу, то он потеряет и друзей, и доброе имя, и Софью, и многое другое.

Чем больше Борис задумывался над этим, тем тяжелее у него становилось на душе, и он даже думал иногда, как ему убрать этого человека, который так ловко втянул его в свою банду. В такие вечера Борис был особенно хмур и неразговорчив, прикладывался к бутылке с коньяком.

Конечно, Софья замечала это его состояние, но она и мысли не допускала о причинах его волнений. Более того, она связывала эти волнения с предстоящей свадьбой и будущей их совместной семейной жизнью.

Наконец, состоялась регистрация брака. Объехав памятные места в городе, молодожены подъехали к ресторану, в котором должно было состояться свадебное застолье.

Приглашенные уже ждали их в холле, и, когда Борис с Софьей проходили мимо, те восхищенно смотрели на красивую пару.

Особенно хороша была Софья. Она и без свадебного наряда смотрелась великолепно. Женственно яркое лицо украшали длинные белокурые волосы, которые как бы струились волнами по спине, а удивительно ясные большие глаза излучали радость и доброту. Но что-то в них выдавало и настороженность. Видимо, Софья понимала значение ворвавшихся в ее жизнь перемен. Понимала, что возврата к прежнему существованию уже не будет, и пока еще смутно представляла, что ее ожидает в семейной жизни, особенно после рождения ребенка.

Однако, как  только их усадили за свадебный стол, все эти размышления незаметно исчезли. Сразу же начались поздравления и вручение подарков. Особенно хлопотала возле молодых мать Бориса. Будто не Софья, а она справляла свою свадьбу.

Рядом с Софьей сидели ее мать с отчимом, а так же тетя Катя.

Во время свадебного торжества мать Софьи особой радости не проявляла, зато отчим преобразился до неузнаваемости. Он обнимал Бориса, в перерывах крутился возле его отца, а за столом часто бросал какие-нибудь восторженные реплики, отчего Софье даже становилось стыдно. Уж слишком он подчеркивал свое стремление сблизиться с отцом Бориса.

Между тем свадебное веселье набирало обороты. Стали все чаще слышаться крики: «Горько! Горько!», и Борис, поднявшись, крепко прижал к себе Софью. Взяв ее за  подбородок и приподняв ее голову, он, прежде чем целовать, несколько секунд смотрел в глаза. Его взгляд как и раньше таил какую-то магическую силу. Затем был затянувшийся поцелуй, во время которого гости громко вели счет. Сейчас Софья уже чувствовала себя лучше, чем утром, и в ней заговорило что-то иное. То, что было утром, стало испаряться. Более того, находясь в крепких объятиях Бориса, она чувствовала его силу, его страсть и любовь к ней. Сейчас она даже лучше понимала и свою ответственность за эту любовь, забыв его недостатки и прегрешения. Видимо, этому  способствовало и то, что она была очень одинока, и ей очень нужен был рядом близкий человек.

Более того, брак она считала прежде всего моральным союзом, возникающим на основе взаимной любви и доверия, превращающим супругов в одно целое. От кого-то Софья даже слышала, что простой человек, который счастлив в браке, намного счастливее гения, живущего в одиночестве. Правда, она не знала еще того, что с началом совместной жизни нередко появляются и различные проблемы.

В этот день особую радость проявляли родители Бориса. Его мать в Софье почувствовала сильную порядочную женщину, которая сможет сдержать непостоянство человеческих страстей Бориса.

А свадьба между тем набирала обороты, изрядно утомив молодых. Присутствующие, демонстрируя свою любовь, прежде всего к отцу Бориса, изощрялись в поздравлениях, и Софье стало надоедать это. Она уже несколько раз осторожно останавливала Бориса, с которым многие гости хотели выпить за его счастливую будущую жизнь. Наконец, видя, что он уже изрядно пьян, она попросила отца Бориса отправить их домой.

На этом свадьба и закончилась. Приехав с его родителями в квартиру Бориса, Софья сразу же услышала упреки мужа.

– Ну, и зачем мы уехали из ресторана, – мрачно проговорил он.

– Боренька, но вы же устали. И надо отдохнуть, – возразила, успокаивая его мать.

– Разберемся и без вас. Вечно суете нос в мою жизнь, – закричал Борис. – Но помните, впредь я запрещаю вам вмешиваться…

– Пойдем, Наталья, – перебил эти крики отец, – пусть отдыхают молодые.

Проводив родителей Бориса, Софья долго сидела на кухне у окна. Муж уже спал на диване в зале, и она не стала его будить. Она была потрясена разговором Бориса со своими родителями и долго не могла прийти в себя. Раньше Софья не слышала от Бориса такого. Наоборот, он всегда стремился показать себя вежливым и воспитанным человеком. «Неужели он так ловко маскировал себя? – думала она. – Ведь если он так ведет себя с родителями, то с ней может обращаться и хуже? Тогда зачем надо было менять свободу самостоятельной женщины на брачные отношения? Зачем свободной птичке добровольно садиться в клетку, даже если эта клетка внешне так хороша?»

В жизни Софьи не было ничего бесспорного. Она многое подвергала сомнению, но посоветоваться ей было не с кем. Поэтому часто она откладывала решение тех или иных вопросов, предоставляя для их разрешения время.

Вместе с тем, живя отдельно от матери, особенно за время работы в школе, Софья прониклась и духом вольнодумства, духом, который порождает свободу мыслей и поступков. Свою свободу она ценила выше всего остального, поэтому и находилась в таком состоянии. Вдобавок Софья была и чувственной натурой. Считая себя независимой женщиной, она понимала, что эта независимость будет теперь условной, так как муж есть муж. Он может кое в чем ее и ограничить. Особенно ее дружбу с учителями школы. А этого Софья очень не хотела.

В этот поздний вечер в ее голове много пронеслось разных мыслей. Наконец, она стала успокаивать себя тем, что не следует накручивать себя по пустякам, надо принимать жизнь такой, какая она есть. И для этого придется идти на кое-какие уступки в будущей семейной жизни. Она еще не догадывалась, к чему эти уступки могут привести их семейные отношения.

От кого-то Софья слышала, что брак сдерживает непостоянство человеческих страстей. Но она знала, что жизнь многих семей омрачается недоверием и недоброжелательностью, хотя снаружи все выглядит мирно и благообразно. И эта видимость вводит окружающих в обман, так как счастья там нет, оно заменено показухой. В таких семьях брак, точно мираж: всегда кажется более прекрасным на расстоянии. Так было и в доме матери Софьи, когда та вышла замуж за отчима. Чего только Софья не наслушалась тогда? Видимо, это и отложило свой отпечаток на ее взгляды о семейной жизни.

Среди ночи, устав от этих размышлений, Софья пошла в спальную комнату. Войдя в зал, она остановилась возле дивана, на котором спал муж, и несколько минут молча рассматривала его лицо. Сейчас ей даже жалко стало мужа, и она нагнулась, чтобы подложить под голову подушку. От ее прикосновения Борис проснулся.

– Который час? – спросил он.

– Два часа, Боренька. Всю свадьбу проспал, – улыбнувшись, ответила Софья.

– Сильно пьяный был? – после некоторого молчания снова спросил он.

– Да. Родителей своих обидел. Не матерился, но обидел крепко.

– Это друзья  виноваты. То с одним выпьешь, то с другим, – оправдывался он.

– Ладно. Пошли спать.

Так началась семейная жизнь Софьи. Ее опасения по ограничению свободы к счастью, не оправдались, так как для Бориса пора юношеских увлечений с началом семейной жизни не кончилась. Он был не из тех, кто стремится к лучшему, не расплачиваясь за получаемые удовольствия. Щедрость его не знала границ, и в таких случаях он даже забывал свою жену, задерживаясь допоздна с друзьями.

Более того, они стали и меньше разговаривать друг с другом. А Софью это в какой-то степени и устраивало. Она была охвачена безмерной тревогой перед рождением ребенка. Единственное, чего боялась Софья, так это огласки похождений своего мужа. В воскресные дни, когда муж бывал дома, она с любопытством наблюдала за ним, и тогда Борис старался во всем угодить Софье, но этого хватало ненадолго. Вечером он под разными предлогами из квартиры уходил.

Такая атмосфера в семейной жизни расстраивала  Софью. Отношения становились все суше и суше, но она это связывала со своей беременностью.

Однако в душе своей Софья слышала и другой голос: «Вот ты и испытала семейное счастье, – шептал тот, – теперь ты поняла, что за человек твой муж».

Этот голос она слышала тогда, когда оставалась в квартире одна, и тогда ей особенно было тяжело. В такие часы она с нетерпением ждала учителей из школы, которые приходили к ней и приносили школьные новости. Рассказывая Софье о ее учениках, они снимали ту душевную боль, которую приносило ей одиночество.

Часто приходила и мать Бориса. Как-то незаметно эти две женщины быстро полюбили друг друга, и Софья, боясь расстроить, не рассказывала о своих переживаниях и черствости мужа.

Вскоре Софью отправили в роддом. Роды проходили тяжело и болезненно, но в конечном итоге все обошлось благополучно. Родился мальчик. Были и радость, и поздравления, но, вернувшись из роддома в квартиру, Софья не почувствовала готовности Бориса к отцовству.

Более того, размолвки участились и происходили они из-за эгоизма Бориса и его стремления к веселой жизни за пределами квартиры. С детства он привык, чтобы друзья его уважали и ценили, а от своих родителей он чаще всего получал замечания, особенно после свадьбы. И это его раздражало. Он с трудом сдерживал гнев. Борис видел, что и Софья его осуждает, хотя она и старалась не показывать недовольства, сохраняя видимость счастливой жены.

Однако долго эту видимость сохранять  становилось все сложнее и сложнее. Первый скандал разразился через полгода после рождения сына. В этот вечер Борис не пришел домой, и Софья до утра просидела у кроватки сына, строя всякие предположения. Утром она позвонила матери Бориса, и та сразу же приехала к ней. Через пару часов Софье позвонил отец Бориса и сообщил, что Борис на работе, а ночь, якобы, провел у своих друзей и вечером сам все объяснит.

Вечером Софья не вытерпев, спросила:

– Борис, а почему ты не позвонил о том, что задерживаешься?

– Закрутился.

– Но я же волновалась и не спала всю ночь, – продолжала она.

– Поэтому и родителям нажаловалась! – повысил голос Борис.

– Пожалуйста, не кричи.

– Я не кричу, но впредь не советую тебе жаловаться моим родителям.

– А я и не жаловалась, а беспокоилась, не случилось ли с тобой чего-нибудь плохого, – резко ответила Софья, переходя от пренебрежительного равнодушия к энергичной самозащите, – ты забываешь, что у нас сын, который очень чувствителен к волнениям матери.

– А состояние отца его не волнует? – ухмыльнувшись, спросил Борис.

– Волнует, Боренька, волнует. Но если ты будешь продолжать так же вести себя, то, возможно, он и перестанет волноваться.

– Что ты этим хочешь сказать? – насторожился Борис.

– А ты не понимаешь? Тогда тем хуже для тебя.

С нарастающей обидой Софья стала упрекать мужа в том, что после рождения сына он словно не замечает его, что стал очень раздражительным и каждый вечер норовит куда-нибудь уйти, нисколько не интересуясь, все ли благополучно дома.

– Так в чем же дело, Борис? В чем? – спрашивала она. – Если у тебя сложились отношения с другой женщиной, тогда скажи по-честному. Нельзя же жить во лжи. Ты проявляешь такое равнодушие к нашей семейной жизни, что мне становится даже страшно.

В этот вечер Софья много высказала своему мужу накопившихся обид, и от ее упреков тот был загнан в тупик. Несколько минут он молчал.

– Ты так и не сказал, где был ночью и с кем? – продолжала Софья. – Ты что же, думаешь, никто ничего не понимает и не видит? Спрятал, как страус, голову вниз, а все остальное снаружи.

– Я уже говорил тебе, что был с друзьями в ресторане. Если тебе хочется проверить, то проверяй, я назову тогда, с кем был и где, – глухим и хриплым голосом огрызнулся Борис. – Но, если ты хочешь прибрать меня к рукам, то ошибаешься, дорогая. В этой квартире хозяин я. Поняла? И я не позволю собой командовать.

– Никто тобой здесь не командует, – возразила Софья, – я просто заявляю, что так продолжаться наша жизнь не может.

Эти слова она произнесла таким ледяным тоном и с таким спокойствием, что Борис даже опешил.

Спать в эту ночь они легли отдельно и долго не могли уснуть, думая каждый о своем наболевшем. Лежа в кровати рядом с кроваткой сына, которого по настоянию Бориса назвали в честь его отца Игорем, она перебирала в уме нескладывающуюся семейную жизнь и даже упрекала себя в том, что согласилась выйти замуж за Бориса. Сейчас она обнаруживала все больше и больше недостатков, которые раньше во время пылких его объяснений не разглядела. Иногда ей даже приходила мысль, а не уйти ли от него снова к тете Кате. Но тогда внутренний голос шептал ей о трудностях одинокой женщины с ребенком на руках. И это ее пугало, не давало принять окончательное решение. Ведь все-таки Борису не удалось сломить ее независимость и подчинить полностью себе. Вот и сегодня последнее слово было за ней, считала она. Это Софью даже в какой-то степени успокоило. Она видела, что Борису не хватает силы воли, а страсти отнимают всякую способность логического мышления. Видимо, поэтому он и поступает так, – думала она. Тем более, Софья помнила, как в первые месяцы он был охвачен пылкой безрассудной страстью к ней. Эта страсть была настолько сильна, что вызвала ответное влечение и даже любовь к нему. Софья чувствовала тогда, что любима и находится под надежной защитой, что является предметом нежных забот, и это покорило ее. Это и сейчас удерживало Софью.

Не спал в эту ночь и Борис. Разговор с Софьей взволновал его. У него был уже выработан свой взгляд на жизнь и взаимоотношения мужчин с женщинами. Но главное, он был твердо убежден в том, что имеет право поступать так, как ему вздумается. Он знал, что нравится женщинам, и они интересовали его, пробуждая в нем ту же страсть, что и Софья, которая во время беременности стала остерегаться его ласк. В эти-то дни Борис и увидел в ресторане молодую женщину, которая сидела за соседним столиком. С первого взгляда он понял, что перед ним женщина, которой стоит заинтересоваться. Она была элегантно, но строго одета, миниатюрная, с темными глазами и красивым лицом. Выражение ее глаз говорило о жизненном опыте, хотя ей было на вид всего двадцать пять лет, и Борису страстно захотелось подчинить ее себе. Несколько раз она бросала свой вызывающе-кокетливый взгляд в его сторону, и тогда он тоже смотрел на нее своим настойчивым и многозначительным взглядом.

Неожиданно к ее столику подошел тот самый спонсор, с которым у Бориса были давно установлены доверительные отношения. Это был главарь организованной преступной группировки, которого звали Валерием Сидоровичем Гусевым, В преступном мире тот имел кличку Гусак. Поцеловав ей руку, он как бы неожиданно увидел Бориса.
– Какие люди! – воскликнул он. – Борис Игоревич, а может быть, объединимся за общим столом. Это моя племянница Римма, по-моему, она не будет возражать.

И та, опустив глаза, кивнула головой. Но в шаловливом, лукавом лице и плутовских глазах явно просматривалось ее желание.

В этот вечер Борис узнал, что Римма окончила экономический факультет сельскохозяйственного института и работает в кредитном отделе одного из коммерческих банков города. Она действительно была племянницей Валерия Сидоровича, который был старше ее на двадцать лет и который пригласил ее в ресторан, чтобы познакомить с Борисом, так как знал, что у Бориса жена после родов, и он стал часто менять женщин. Более того, Валерий Сидорович надеялся и на то, что его племянница сумеет привязать к себе Бориса, и будет знать обо всех его делах. Это было главным, так как он видел, что Борис стал уклоняться от выполнения его просьб. Конечно, можно было применить и силовое воздействие, но это для самолюбивого следователя было неприемлемым, а с учетом его отца и опасным. Вот почему был выбран этот вариант.

Римма Гусева была на редкость привлекательной. Шелковистые черные волосы, влажные серо-зеленые глаза и нежная кожа лица давали ей право гордиться своей внешностью. И Римма сознавала силу своих чар. Сидя за столом, она разыгрывала наивность и притворялась, будто не замечает, какой трепет вызывает у Бориса ее красота. У нее были соблазнительные формы, которые подчеркивались изящным коротким платьем с глубоким вырезом на груди.

За свои двадцать пять лет жизни Римма твердо уяснила, чтобы стать предметом восхищения, нужно обязательно чего-то достичь в жизни. В банк ее устроил дядя, и она сразу вскружила голову заместителю управляющего банка, который встречался с ней в номере одной из гостиниц. Но у него была жена, и Римма вскоре почувствовала, что чары ее после каждой их встречи становятся менее властны над ним. Поэтому на встречу в ресторане с Борисом она возлагала большие надежды.

За столом она шутила над мужчинами и несколько раз лукаво улыбнулась Борису, окончательно покорив его. Кружить голову мужчинам Римма умела, она понимала, что понравилась Борису. Однако, кокетничая, она соблюдала меру и держалась неприступно, воспламеняя этим Бориса еще сильнее.

Сближению племянницы с Борисом во многом способствовал и Валерий Сидорович. После того вечера он несколько раз организовывал совместные посещения ресторанов. И каждый раз увозил племянницу к себе в коттедж, где она жила. Но Борис не сдавался и продолжал искусно свою осаду. Наконец чувствуя влечение Бориса, племянница авторитета неожиданно пригласила его на квартиру к своей подруге. В эту ночь Борис  остался с Риммой до утра, заставив так волноваться свою жену.

Так началась связь Бориса с этой женщиной, которая после каждой встречи волновала его все сильнее и сильнее. Чувства и настроения Риммы передавались ему без слов, восхищая его и вызывая волнение в крови. В ней было то, что недоставало Софье, хотя духовно жена была намного богаче. Иногда он спрашивал себя: «Неужели к Софье прошла любовь? – и тут же сам себе отвечал: «Нет. Бросать ее нельзя. Тем более у нас сын». Но приходил вечер, и Бориса влекла какая-то сила вновь на встречу с Риммой, во время которой он пылко говорил:

– Ты самая интересная женщина, которую я когда-либо встречал, ты каждый раз открываешь мне что-то новое.

Обычно во время таких его объяснений Римма капризно выпячивала губы и предлагала ему разойтись с женой.

– Давай пока не будем поднимать эту тему, – отвечал тогда он и смотрел на нее в упор так, что по ее телу пробегала сладостная дрожь.

Проходили дни, и Борис, привыкая к общению с Риммой, даже стал меньше проявлять осторожности. Почти каждый день они ужинали в ресторане, и тот яд, который расточал Борис, стал все сильнее оказывать на Римму свое действие. Пылкая и смелая, она все чаще строила свои планы совместной с Борисом жизни, и ее чувства пробуждали в ней решительность. При этом о жене Бориса и его сыне она и не вспоминала, будто их не существовало. Захваченная бурей ощущений связи с Борисом, она с каждой встречей все сильнее притягивала его к себе.

Действительно, Борис, едва дождавшись назначенного часа встречи, откладывал все дела и мчался к ней. Римма оказалась обольстительнее его жены, занятой заботами о сыне и еще своими учениками. Для встреч с этой женщиной он снял квартиру и стал даже в субботние и воскресные дни проводить там с ней время. В Римме он видел и молодость, и беспечность, видел, как она умеет наслаждаться, не пытаясь заглядывать в будущее. Иногда Бориса так захватывало чувство любви к ней, что он даже пугался, но избавиться от этого наваждения не мог.

Прошло уже более года, но увлечение Риммой не проходило. С женой Борис старался не конфликтовать, объясняя свою холодность к ней усталостью на работе. А Софья и верила, и не верила. Тем более,  она полностью  отдалась  работе в школе. Сына она отправила к своей маме, которая нигде не работала и с радостью посвятила себя воспитанию внука, и все свободное время Софья отдавала ученикам. В школе ее уважали и почему-то жалели. Видимо, учителя догадывались о ее не сложившейся семейной жизни, но, зная ее гордый характер, лишних вопросов не задавали.

Иногда она навещала и тетю Катю, и та всегда радовалась ее приходу. Жила тетя Катя не одна, так как к ней приехала дочь с мужем и дочерью, которые с уважением относились к Софье. Видимо, они тоже были наслышаны о неудачной семейной жизни своей родственницы.

Часто приходила к Софье мать Бориса. Несколько раз пыталась вызвать на разговор ее о семейной жизни, но Софья каждый раз ловко уходила от разговора. Гордость удерживала ее от жалоб, и она словно заковала себя в броню, через которую не было возможности пробиться другим чувствам. Гордость сердца ведь особенность честных людей. А Софья относилась к таким людям. Она могла страдать, но никогда не жаловалась на свои страдания. И в этом, возможно, была ее слабость. Известно, что гордость людей недалеких состоит в том, чтобы постоянно говорить о самом себе, а людей умных заставляет ничего не говорить о себе.  Поэтому Софья и скрывала от всех наболевшее. Она очень боялась мнения учителей и знакомых. Однако ревность, продолжала расти в душе Софьи, и готова была превратиться в  ненависть. Она видела в равнодушии мужа оскорбление для себя и строила всякие догадки, на которые в подобной ситуации способна женщина. Особенно ее настораживало то, с какой тщательностью и вниманием он следил за своей внешностью, и Софья понимала, что это не случайно. Более того, она видела в каждом его взгляде отблески какой-то радости, но когда что-то спрашивала, эти отблески исчезали, и Софья, подобно зверю, который чует опасность издалека, тоже чувствовала пришедшую  перемену.

Мелкие стычки насыщали домашнюю атмосферу взаимным недовольством. Это недовольство все труднее было скрывать Софье, и это понимала мать Бориса. Она уже  несколько раз пыталась поговорить и с сыном на эту тему, но тот под разными предлогами уклонялся от разговора.

Вскоре мать Бориса узнала от своего мужа о том, что сын встречается с женщиной, родственницей какого-то криминального авторитета и тогда она настояла на немедленной встрече. Приехал сын раздраженным, но, увидев отца, сразу убавил пыл.

– И чем вызвана эта срочная встреча? – как можно спокойнее спросил Борис.

– А ты не догадываешься? – сразу же перешла к главному мать.

– Подожди, дорогая, – перебил ее муж. – Сынок наш, видимо, не ужинал, а ты сразу в наступление. Давайте сначала поужинаем, а потом и разговоры начнем.

– Мне некогда, – сразу же возразил Борис.

– Конечно. Тебе же на встречу надо бежать. Садись и послушай своих родителей, – жестко проговорил отец. – Нам тоже приятного мало с тобой говорить, но, как видишь, мы вынуждены это делать.

– Хорошо, – согласился Борис и, усевшись, добавил: «Ну, я готов выслушать вас».

– Тогда расскажи, сынок, что у тебя происходит в семье? – спросила мать. К ее злости после услышанного прибавилось и любопытство.

Конечно, умный и наблюдательный человек не стал бы вести себя так, как повел Борис. Он бы стал что-то объяснять, попытался бы разжалобить своих родителей не складывающейся семейной жизнью, но Борис повел себя, как всегда

– А чего вы нос суете в мою личную жизнь. Вам что, делать больше нечего?

От этих слов отец побледнел, поднялся со стула и, подойдя вплотную к Борису, проговорил:

– Ты когда перестанешь мучить нас с матерью? Ты  что думаешь, я на тебя управы не найду? Связался с преступниками, которые подсунули под тебя шалаву, а ты и голову потерял?

Глядя на побледневшего отца, Борис растерялся. Весь лоск избалованного сынка мгновенно слетел с него. В глазах появился страх, потому что он знал своего отца, который может принять любые решения.

– Никто никого мне не подсовывал, – возразил он, приняв решение все отрицать.

– Ты жене эти сказки рассказывай. Может быть, назвать адрес квартиры, на которой ты встречаешься с ней?

Борис молчал. И тогда мать, видя, что сын растерялся, тоже вступила в разговор:

– А может быть, Боренька, надо изменить свое отношение с Софьей? Ну, погулял и хватит, ты же видишь, как расстроился твой папа, а от него всего можно ожидать…

– Чего ты его уговариваешь? – перебил отец. – Он, видно, хочет потерять нас. А это произойдет, если ты, Борис, не образумишься, – голос его звучал угрожающе. – Хватит позорить меня и выставлять на посмешище в управлении.

Он повернулся и сел. Все в нем клокотало и кипело от ярости. В чертах лица было что-то жесткое и беспощадное, отчего Борис испугался еще сильнее. Он вздрогнул и хотел что-то возразить, но слова под ледяным взглядом отца замерли у него на губах. Между тем отец продолжал диктовать свои условия.

– С сегодняшнего дня ты прекращаешь встречаться с племянницей Гусака. С сегодняшнего дня устанавливаешь добрые отношения с Софьей. Если эти два условия тобой не будут выполнены, я попрошу своих друзей раскрутить по полной Гусака, и тогда что-то всплывет по тебе. Но меня это волновать уже не будет.

Борис снова попытался что-то сказать, но отец, не дав ему говорить, продолжал:

– А сейчас иди к себе домой. Слов никаких не надо. Делами доказывай, особенно в семье. Восстановишь отношения с женой, тогда и мы изменим свое отношение к тебе. Иди!

Поднявшись, Борис повернулся к матери и попытался что-то ей сказать, но отец снова бросил: «Иди!»

После ухода Бориса мать заявила мужу, что тот слишком сурово обошелся с сыном, но в ответ услышала то, чего так боялась:

– Видимо, мы потеряли нашего сына, Наташенька.

На следующий день мать Бориса позвонила Софье и спросила, как у них дела. На что та ответила:

– Все так же, мама.

– Но вчера с ним очень серьезно поговорил отец.

– Это и заметно, так как Борис пришел домой очень злым и несколько раз упрекал меня в том, что я жалуюсь вам.

– Но это же не так, – возразила Наталья Сергеевна. – Ты не обращай на это внимания. Я думаю, одумается.

– Я тоже надеюсь на это, – ответила, вздохнув, Софья, но затем неожиданно добавила: «Однако терпение мое на пределе».

СЕМЕЙНАЯ РАЗВЯЗКА

Прошло около года после того резкого разговора Бориса с отцом, но связь свою с Риммой он так и не прекратил. Он лишь предупредил об угрозе отца и Гусака, и его племянницу. Теперь Борис встречался с ней реже, каждый раз меняя места встреч.

К Софье он по требованию отца стал относиться лучше. Но от жены трудно скрыть связь мужа с другой женщиной. Накапливающиеся мелочи все больше убеждали Софью в том, что связь Борис не прекратил. Она была не глупой и чувствовала двойную жизнь мужа. Она видела, что Борис по-прежнему хорошо одевался особенно в те дни, когда он, якобы задерживался на работе. Он редко предлагал ей какие-либо развлечения, ссылаясь на занятость. В театры и на концерты они уже давно не ходили. Их мирное сосуществование не омрачалось семейными скандалами, но Софья уже не видела той страсти, которой Борис околдовал ее. Перемена была такой существенной, что не заметить ее было нельзя.

После того памятного разговора с отцом Борис перестал делиться с женой своими планами на будущее. Он стал скрытным и подозрительным. Но Борис был и достаточно умен, чтобы не понять угрозы отца. Кроме этого его мучил страх из-за связи с Гусаком, который втянул его с помощью племянницы в свои криминальные дела.

Все это сказывалось на характере Бориса. Он стал все чаще уходить в запой, надеясь этим стряхнуть копившиеся неприятности. О душевной боли Софьи он не думал и более того, понимал, что любви у них уже нет и не будет. А там, где нет любви, обе стороны неизбежно мелкие недоразумения переводят в тяжкие проблемы и с каждым днем лишь сильнее разочаровываются друг в друге.

Иногда за ужином у них возникали разговоры, но они лишь обостряли неприязненные отношения.

– Тебя кроме школы интересует еще что-нибудь? – спросил как-то Борис. – Или кто-нибудь?

– Нет, Боренька, кроме школы меня ничто и никто не интересует. Достаточно одного.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Борис и осторожно добавил: «Может, кроме меня, тебя еще кто-нибудь заинтересовал?»

– А тебе не все ли равно? Тебе же моя жизнь совершенно безразлична.

– Нет, нет. Напрасно ты так говоришь.

– Опять решил поиграть со мной? – вспылила Софья. – Как ловко научился ты лгать! – Его вопросы задели ее за живое, и она, не помня себя от обиды, добавила: «Да, кроме школы у меня еще есть сын, о котором ты даже не вспоминаешь».

Она покраснела и, задыхаясь, добавила: «Он очень скучает без матери и отца, и я вынуждена взять его от бабушки. Хотя тебе это и не понравится. Ведь ты любишь только себя».

Услышав это упрек, Борис поднялся. Взгляд его стал жестким, и выражение злобы промелькнуло такое, что даже испугало Софью. Пересилив себя, он, как можно спокойнее проговорил:

– Зачем ты это сказала? К чему? К очередной ссоре?

Огнем горевшая душа Софьи вспыхнула еще сильнее.

– Это уж слишком! Зачем ты допрашиваешь меня? И имеешь ли ты право на это?

– Успокойся, – проговорил Борис, глядя на нее в упор. – Я понимаю, что с тобой происходит. Да, я встречался с другой женщиной, но после разговора с отцом прекратил. А ты продолжаешь вспоминать старое.

– Господи, ну зачем ты опять врать начал? – перебила Софья, борясь с охватившим ее волнением. Гнев и обида душили ее.

Софья поднялась из-за стола и вышла из кухни. Борис поспешил за ней.

В зале он попытался обнять ее и что-то ей объяснить, но Софья, заплакав, проговорила:

– Оставь меня в покое. Не надо делать видимости благополучной семьи, которую ты разрушил. Я за тобой не слежу, хотя и убеждена в том, что ты продолжаешь с кем-то встречаться. Но меня это не волнует, и жаловаться я никому не собираюсь, так что не разыгрывай комедию. И не ищи виноватых там, где их нет.

– Не понял, – с интересом глядя на жену, заметил Борис.

– Нечистоплотный мужчина особенно требователен к женской чистоте. Но я себя перед тобой ни в чем не запятнала.

После этого разговора они несколько дней как бы не замечали друг друга. Софья готовила учеников к летним экзаменам и была загружена работой так, что почти забыла тот разговор. Не поднимал больше таких вопросов и Борис, продолжая встречаться с Риммой.

Вскоре Софья уехала в школьный лагерь для продолжения работы там с учениками, и Борис, обрадовавшись появившейся свободе, стал приводить Римму в свою квартиру. Это была большая его ошибка, которая впоследствии очень больно отразится на многих, близких ему людях, да и на нем.

Однажды воскресным утром из лагеря приехала Софья, которой срочно потребовались кое-какие книги.

Осторожно открыв ключом дверь, она вошла в коридор и сразу увидела лежавшие в разных углах прихожей  женские туфли. Кроваво-красные на высоченной шпильке. Осторожно пройдя в зал, она приоткрыла дверь в спальную комнату и увидела спящих в постели своего мужа и незнакомую женщину. Софья на какой-то миг растерялась от увиденного. Затем ей захотелось сейчас же выгнать их из своей спальни. Но что-то подсказывало «не спеши, лучше позови кого-нибудь из соседей и в их присутствии  подними их».  Однако и эту мысль она отбросила, боясь огласки и сплетен.

Прикрыв дверь, Софья тихо вышла на лестничную площадку и тут вспомнила мать Бориса, которая все эти годы так ловко успокаивала ее и уговаривала не уходить от мужа. Желание мести оказалось сильнее разума. Софья набрала номер телефона родителей Бориса и когда услышала голос матери, проговорила:

– Мама, это я. Вам надо срочно подъехать к нам на квартиру. Очень срочно.

– Что-то случилось?

– Да. Но это не по телефону. Я жду вас у подъезда.

Приехала Наталья Сергеевна очень быстро и, увидев стоящую у подъезда Софью, сразу же спросила:

– Что-то с Боренькой случилось?

– Да. В квартире все сейчас узнаете.

От этого ответа мать Бориса почувствовала что-то страшное. Холодность Софьи, которая произнесла эти непонятные слова, испугала Наталью Сергеевну, и она терялась в догадках. На дрожащих ногах она поднялась вслед за невесткой в квартиру.

Вскоре они уже входили в квартиру.

– Не снимайте туфли. Идите за мной, – громко проговорила Софья и сразу пошла в спальную комнату.

От ее громких слов первой проснулась Римма и сразу стала накрывать одеялом обнаженное тело Бориса, от чего тот тоже проснулся.

– Ну, а теперь полюбуйтесь на своего сыночка, – медленно произнесла Софья.

Мать Бориса побледнела и ее начала бить медленная дрожь. Молчали и лежащие на кровати. Первым не выдержал Борис.

– Зачем ты так? – произнес он растерянно, глядя на жену.

– Извини, пожалуйста. Я сейчас чай приготовлю и всех угощу. А вы одевайтесь. Ничего ведь особенного не произошло.

После этих слов из груди у нее вырвался какой-то болезненный звук, и она, закрыв лицо руками, вышла из спальной комнаты. В квартире повисла зловещая тишина, и Софья, чтобы не молчать, громко проговорила:

– Мама, выйдите из спальной! Им же надо одеться!

Войдя в зал, Наталья Сергеевна прижала руку к сердцу, словно сдерживая его частое биение. Дышала она тяжело и прерывисто, отчего ее грудь поднималась и вздрагивала.

– О, боже! За что мне такое наказание, – прошептала она.

Через несколько минут первым из спальной комнаты вышел Борис. Сейчас он уже понимал, что оправдаться перед Софьей  не сможет, и ждал вспышки оскорблений. Но та молчала. Опустив голову, молчала и мать.

– Зачем ты вызвала маму? – спросил Борис.

Его мягкий вкрадчивый голос нарушил оцепенение, в котором находилась Софья. В ее глазах появились слезы и покатились по щекам, однако чувство собственного достоинства и ее гордость остановили страдания. Она  смахнула с лица слезы и с ледяным спокойствием ответила:

– Да, я позвонила маме, чтобы она убедилась в том, как ловко ты нас всех обманываешь. И если бы я этого не сделала, ты бы снова выкрутился и даже придумал бы какую-нибудь мою вину.

– Кто эта женщина? – сдавленным голосом спросила мать.

Борис молчал. И тогда Софья ответила за него:

– Давняя любовь, мама. С которой он, якобы, порвал все свои отношения. Он же не может жить без вранья.

Она встала и подошла к окну, а мать Бориса, погруженная в свои размышления, словно окаменела.

Несколько минут длилось молчание. Первой не выдержала Софья. Повернувшись,  она категоричным тоном заявила:

– После всего увиденного я, конечно, не останусь в этой квартире и жить с тобой, Борис, не буду. Попроси свою женщину пройти на кухню, я соберу свои вещи.

– Сонечка, подожди, – взмолилась мать. – Может быть, не надо так поспешно принимать решение? Позовем папу, и он все уладит.

Во время этого разговора Римма Гусева, не спеша, оделась и сидела в спальной комнате, с интересом ожидая развития событий.

– Я слишком долго мама несла в себе этот груз. Но больше уже не могу.

– Ты к нам пока переедешь, – уже настойчивее предложила Наталья Сергеевна. – Пока все утрясется.

– Нет. Вещи свои я отвезу тете Кате, а сама в школьный лагерь поеду. У меня готовится большое мероприятие там. Выведи, Борис, свою подругу. Мне же надо вещи собрать.

Борис чувствовал по ответу Софьи, что та решение уже приняла, и это его даже обидело. Он надеялся, что Софья простит, как прощала раньше.

– Может быть, следует послушать маму? – не глядя на жену, спросил тот.

Софья бросила на него взгляд, в котором выражалась вся ее душевная боль и тихо повторила:

– Мне здесь больше нечего делать. Проводи женщину. Не буду же я при ней собирать свои вещи.

До обеда Софья собирала свои вещи, учебники и конспекты и, вызвав такси, присела на диван.

– Ну, вот кажется и все, – проговорила она, глядя на мать Бориса.

– А к нам ты будешь приезжать? – спросила та.

– Конечно.

– Если какая-то помощь потребуется, то ты не стесняйся. Внука тоже привози. Ты же хотела до первого сентября забрать его от своей мамы?

– Да. И эти планы у меня не изменились. Тем более, сейчас.

– Как все это плохо.

– Конечно, хорошего мало. Но возможно, случившееся для Бориса на пользу пойдет. Ведь с этой женщиной он уже много лет сожительствует. Мне об этом говорили, но я не хотела верить и не устраивала проверок.

– И все эти годы нам врал, – добавила мать. Она испытующим взглядом посмотрела на Софью и неожиданно добавила: «Ты только новую семью пока не спеши создавать».

– О чем вы говорите! – возразила Софья. – Того, чего я натерпелась, мне хватит до конца моей жизни.

Вскоре вернулся Борис.

– Чем я могу помочь? – преувеличенно бодро спросил он.

Взглянув на него, мать вздохнула и задумчиво проговорила:

– Не знаю, как и объяснить все это отцу?

– Как было, так и надо сказать, – сразу же посоветовала Софья. – Я ведь тоже в затруднительном положении, но шила в мешке не утаишь. Придется  отвечать на вопросы и родственников и знакомых. А ответ один. Тот, который мы сегодня увидели.

По ее ответу было видно, что Софья ужасно оскорблена, унижена и замарана. Пересилив боль, она поднялась и грустным взглядом оглядела квартиру, в которой прожила почти семь лет. Подойдя к окну, она сообщила, что такси уже ждет, и тихо попросила свекровь:

– Помогите вынести мои вещи.

К своей тете она подъехала, уже немного успокоившись. Увидев, как Софья выгружает из такси какие-то вещи, та сразу же вышла из дома и подошла к ней.

– Что-то случилось? – дождавшись, когда машина отъедет, спросила она.

– Случилось то, чего я боялась. Ушла я от мужа навсегда. Я оставлю вещи пока у вас, а потом подыщу для себя жилье. Мне же и сына надо к началу учебы в школе перевезти сюда. Но вы не беспокойтесь, вещи я быстро заберу, и стеснять не буду.

– А я и не беспокоюсь. Если с жильем будут сложности, можешь и у меня какое-то время пожить. Давай заносить твое богатство в дом, а то соседи уже любопытство проявляют. Вон как выставились в окна, того и гляди на улицу попадают.

Вернулась в школьный лагерь Софья совершенно разбитой. Сославшись на усталость, она заперла свою комнату, чтобы ее никто не беспокоил, и сразу же погрузилась в печальные размышления.

На ужин она не пошла, а пришедшим к ней учителям объяснила, что ей не здоровится. Посидев, те вскоре оставили ее одну. За окном уже было темно.

Разобрав постель, Софья легла и сразу вспомнила то, что видела днем в квартире. Сейчас она понимала, что та надежда, с которой она смотрела в будущее, пропала. Жизнь представлялась ей теперь сплошным одиночеством, и то чувство, которое было к Борису, замерзло в ней навсегда. От этой мысли тоска и тревога с новой  силой овладели Софьей, так как она знала себя, знала, что не простит Бориса, который так обманул ее веру, так растоптал ее надежду на семейную жизнь. «Видимо, он не любил меня по-настоящему, – думала она. – А если так, то стоит ли терзать себя? Ведь жизнь одна и событий в ней разных немало. Надо успокоиться и жить ради сына, который так скучает без меня».

Вспомнив о сыне, Софья закрыла глаза. И ей казалось, что  слышит его голос. Она даже почувствовала его детские ручонки, которыми он каждый раз обнимал при встрече ее, и не хотел отпускать.

От этих воспоминаний глаза ее наполнились слезами. Горькое сознание неудавшейся жизни доводило ее до изнеможения. Время уже близилось к рассвету, а Софья так и не уснула. Подняв голову и посмотрев на окна, она спросила себя: « Что же делать дальше?» И неожиданно голос, который она слышала раньше, произнес: «Вернись к своей матери и смирись со своей участью». От этого предложения Софья вздрогнула. «Нет! Нет! Только не это!» – проговорила она сразу себе. «У меня работа в школе, ученики, которых я не могу бросить, знакомые учителя, которые уважают меня. Наконец, сын, который так мечтает учиться в той же школе, где я работаю. Пусть моя жизнь с Борисом была обычным обманом! Но можно жить и одной вместе с сыном. Бросить то, чего я достигла, это выше моих сил!»

Не в силах продолжать  эти размышления, Софья встала. Комната уже наполнилась утренним светом. Когда Софья встала, у нее закружилась голова. Присев снова на постель, она услышала стук в дверь. Открыв ее, Софья увидела двух подруг учителей. Те сразу же вошли в комнату. И снова голова ее закружилась, и ноги ослабли. Она стала падать, но руки стоящей рядом одной из подруг подхватили ее и бережно уложили на кровать.

– Что с тобой, Софья? – спросила тревожно одна из них.

Глядя в их озабоченные испуганные лица, Софья тихо проговорила:

– Потом расскажу. Мне бы чего-нибудь перекусить. Я вчера не обедала и не ужинала. Видимо, просто слабость.

– Это мы сейчас организуем. У меня бутылочка сливок есть. Я сейчас, – проговорила одна из подруг, быстро выходя из комнаты.

Вскоре она вернулась и стала кормить Софью. Дождавшись, когда та закончит есть, они сразу приступили к расспросам.

Не выдержав этих расспросов, Софья тихо проговорила:

– Ушла я вчера от мужа и ушла навсегда. Но говорить пока никому об этом не надо.

– Как же так? У вас ведь все вроде нормально было? – спросила одна из подруг.

– Не все. Я ведь не люблю хныкать. Вот и скрывала  свои переживания. Но вчера приехала в город и, когда вошла в квартиру, то увидела своего мужа в постели с любовницей. Он и раньше с ней встречался, и я как-то легко смирилась с этим. Видимо, примирилась потому, что он стал для меня чужим человеком. Мы ведь поженились в порыве увлечения, которое быстро прошло. Ну, а вчера, когда увидела их, поняла окончательно, что так жить дальше нельзя.

– И правильно поняла, – поддержала ее одна из подруг. – Брак ведь не цепи, а содружество. Вот я уже много лет живу одна, и живу неплохо. У меня полная свобода действий, я не обязана отдавать отчет о своих поступках, не слушаю, как это было раньше, нравоучений. Конечно, если попадется хороший человек, то можно подумать о замужестве.

Слушая утешения своих подруг, Софья молчала. Сейчас ей хотелось возразить  им и сказать, что жизни ни с каким мужчиной у нее уже не будет, но простая ласка и забота подруг смягчила ее боль. Она почувствовала, что в этой жизни не одинока и, чтобы отблагодарить их, проговорила:

– Спасибо вам. Но если можно, не говорите никому об этом.

– Конечно. Разве мы не понимаем? Но где ты собираешься жить?

– Пока вещи перевезла к тете. Правда, там живет ее дочь с мужем, а мне надо до первого сентября найти квартиру, потому что сына привезу сюда от моей мамы. Скучает он без меня очень.

– Слушай, у моей ученицы бабушка живет одна, и мать ученицы просила подобрать хорошую квартирантку, так как не может каждый день ездить к ней. А квартира трехкомнатная.

– Взяли бы ее к себе, а квартиру бы продали, – проговорила вторая.

– Бабушка слишком гордая, не хочет терять свою независимость. Да и от мужа моей родительницы не в восторге. Я поговорю. Не возражаешь?

– Поговори, – кивнула Софья.

Этот день для нее прошел быстро. Загруженная заботой об учениках, она на какое-то время даже забыла о своей беде, но вечером в лагерь приехал Борис.

Увидев его, Софья с трудом перевела дух.

– Мне надо поговорить с тобой, – сразу же предложил он. – Где сядем?

– По-моему, мы все обговорили, – отвернувшись, ответила Софья. – Но если у тебя есть какие-то вопросы, тогда идем в мою комнату.

Войдя, он улыбнулся, словно ничего и не произошло и проговорил:

– А ты недурно здесь устроилась.

– Зачем приехал? – перебила его Софья. – Заявление о разводе подавай сам, а я письменное подтверждение дам, что согласна, и на суд не пойду. Имущество делить не собираюсь, так как все свое забрала.

– Успокойся. Вчера у меня был суровый разговор с отцом. Кашу ты с моей мамашей заварила круто. Я пришел просить у тебя прощения. Запутался совсем. Помоги мне наладить жизнь с тобой. Очень прошу, помоги.

– Не могу обманывать тебя, Борис, но жить с тобой я не буду.

Софье даже жаль стало Бориса. В его глазах она видела раскаяние, а в голосе слышала его переживания. Но она не знала того, что все это было вызвано разговором с отцом, который пообещал ему выполнить все свои  прошлые угрозы.

– Я понимаю, что в твоих глазах я негодяй! – уныло продолжал Борис, удивленный категоричным ответом Софьи. Однако та молчала.

Подойдя к ней, Борис попытался обнять ее, но Софья, отстранившись, проговорила:

– Прекрати, Борис. Мы с тобой не дети. Я прощала тебя не раз. Но дальше это не может продолжаться.

Внимательно посмотрев на нее, Борис развернулся и пошел к выходу из комнаты.

– Во всяком случае, я могу теперь сказать отцу, что все мои попытки не дали положительного результата? – спросил он дрогнувшим голосом.

Поняв цель этой встречи, Софья произнесла со вздохом:

– Каждый грешник грешит по-своему. Но я подтвержу твой приезд ко мне и твою просьбу. Более того, могу и сказать отцу, чтобы не толкал тебя на примирение со мной.

Она еще не знала, какие тучи сгустились над ним и какие будут последствия. Но от принятого решения отказаться не могла. В разговоре с ним Софья уже не чувствовала той магической силы, которая исходила раньше от Бориса. Даже наоборот, сейчас она чувствовала присутствие какой-то особой внутренней силы в себе. Эта сила и поддерживала ее.

Услышав слова о том, что она и отцу может подтвердить свое решение, Борис несколько секунд молча смотрел на нее. При этом взгляд его был жестким, он выражал беспощадную злобу, но винить ее в этом решении он не мог, так как понимал, что виноват во всем сам.

– Но с сыном-то разрешишь мне встречаться? Кстати, когда он приезжает? – тихо спросил Борис.

– Этого, к сожалению, я запретить не могу. А приедет он в конце августа. Еще что-то есть у тебя ко мне? Извини, мне надо в свой отряд идти.

В этот вечер у Бориса снова состоялся разговор с отцом, которому он сообщил о том, что его переговоры с Софьей ничего положительного не дали.

– Тогда на меня не обижайся, – ответил отец и больше не стал с ним разговаривать, отчего Борису стало не по себе.

Днем у него состоялась встреча с Валерием Гусевым, который здорово возмущался допущенным им и его племянницей проколом и тоже, как и его отец, требовал потушить разгоревшийся пожар. Недавно братки этой группировки убрали заместителя управляющего банком, с которым когда-то сожительствовала Римма. И Валерий Гусев опасался осложнений с милицией.

Убийство произошло в подъезде дома, в котором жил заместитель управляющего. Две пули в голову профессионально оборвали его жизнь. Киллер сработал четко. Бесшумно появившись у спины заместителя управляющего, он сначала выстрелил в затылок, а затем, не отступая от правил, произвел второй контрольный выстрел в голову.

Убрали работника банка по указанию Валерия Гусева, которому Римма сообщила о том, что он подозревает ее в махинациях по кредитам и обещает сообщить в милицию.

Через час после убийства на место преступления прибыла оперативно-следственная группа, возглавлял которую начальник отдела УБОПа Владимир Глазев. Когда-то он проходил службу у полковника Бодрова и после ухода того на пенсию продолжал поддерживать с бывшим шефом хорошие отношения. О связях Бодрова-младшего с главарем преступной группировки Гусаком он кое-что знал, поэтому в основу версии сразу предположил заказ Гусака.

– Владимир Степанович, районщики свидетеля нашли. Он видел, как около подъезда крутился мужчина в темно-коричневой куртке и темных очках. Волосы светлые и длинные, как у женщины, – доложил один из оперов.

– Мог быть и парик, – возразил Глазев. – Но фоторобот попытаться составить надо. Особенно по телосложению. Что еще свидетель говорит? Машина была рядом или нет?

– Говорит, что мужчина зашел в подъезд, и больше свидетель его не видел, – ответил тот же опер.

– Оружие нашли?

– Нет. В подъезде ничего. Даже стреляных гильз не обнаружили. Заказуха чистая, – проговорил другой опер.

– Значит, где-то в другом месте бросил. Посмотрите возле дома, – приказал Глазев. – И свидетелей ищите.

Вскоре один из оперов нашел женщину, которая сообщила, что видела мужчину по описанию похожего на того, кто крутился около подъезда. Она-то и сообщила, что этот мужчина, выйдя из подъезда, очень быстро пошел через парк, в котором она отдыхала со своей собачкой. Еще она сообщила о том, что видела, как тот садился в «Волгу» серого цвета, однако номера она не разглядела.

Это уже была зацепка.

– Ну, а еще что заметила она? – спросил Глазев.

– Сказала, что видела рядом с шофером женщину, и когда вышедший из подъезда сел на заднее сиденье, машина сразу рванула с места.

– Женщина молодая или пожилая? Какая она вообще – худая или полная, блондинка или брюнетка, во что была одета?

– Говорит, что молодая и очень симпатичная.

Показания этих двух свидетелей были тщательно запротоколированы, они кое-что давали следствию.

К вдове убитого заместителя управляющего Глазев поехал сам.

Квартира состояла из четырех комнат и была обставлена дорогой мебелью. В белом кожаном кресле у окна зала сидела женщина лет тридцати, держа сигарету. В пепельнице куча окурков.

– Мы можем с вами поговорить по поводу случившегося? – представившись, спросил Глазев и, показав на своего спутника, добавил: «Это мой сотрудник. Можете говорить все, что знаете».

– А что я могу знать? – глядя в упор на Глазева, раздраженно спросила та. Жалко, конечно, мне его, дурака, но сколько веревочке ни виться.

Слушая ее, Глазев понял, что в семье не все было в порядке, поэтому она и выставляет их отношения напоказ.

– Что вы имеете ввиду? – спросил  осторожно Глазев.

– Его любовниц имею в виду. Он ведь, как кобель, таскался за каждой юбкой. Поэтому для меня он умер еще тогда, когда крутил любовь со своей же сотрудницей банка Риммой Гусевой.

– Если вы знали о том, что ваш муж изменял вам, то почему не развелись с ним?

– Когда я застукала их в номере гостиницы, то хотела развестись, но он отговорил. Хорошо зарабатывал и пообещал прекратить с ней связь. Несколько лет все было у  нас хорошо, а с прошлого года опять началось. Но радости особой от их встреч я у него не видела. Даже наоборот, как-то пришел домой пьяный, ну я и решила схитрить с ним. Собрала на стол закуску и говорю ему, что очень хочу выпить. А он и клюнул. Выпили, и я начала потихонечку выпытывать у него сначала о работе. И муженек мой поплыл. Стал плакаться, что какая-то стерва его затягивает в махинации по кредитам. Я тогда ему намекнула о милиции, а он аж заикаться стал. Какая, говорит, милиция! У нее любовник следователь!

– Ваш муж высокую должность занимал в банке? – перебил ее рассуждения Глазев.

– Да. Он был заместителем управляющего банком.

– Он входил в состав соучредителей банка?

– По-моему, нет.

Женщина замолчала и, вытащив из пачки сигарету, вновь закурила. На ее глаза навернулись слезы.

Владимир Глазев хорошо разбирался в людях и понимал, что она переживает по- настоящему. А то, что наговорила ему, так это лезла наружу правда. И все же он принял решение брать и ее в разработку, так как после мужа осталась шикарная квартира и, возможно, приличные суммы на вкладных книжках. «Возможно, она почувствовала опасность со стороны любовницы мужа и заказала… Все может быть», – думал он. Ведь женская логика непредсказуема, а иногда и неуправляема. Однако, в голове упорно засели слова вдовы о том, что в деле замешана племянница Гусака.

Раскрутка убийства заместителя управляющего банком набирала обороты с каждым днем, и это очень беспокоило Гусака.

Валерий Сидорович Гусев был очень энергичным человеком и для своих сорока пяти лет выглядел молодо. Окружающим его людям он казался деловым и солидным. Офис его фирмы по продаже иномарок, где происходила отмывка криминальных денег, представлял собой маленький дворец. При входе этот дворец охраняли крутые охранники. В приемной директора за двумя компьютерами сидела красивая молодая секретарша. Но особенно поражал посетителей кабинет директора этой фирмы. Было видно, что дизайнер поработал над оформлением кабинета очень грамотно. Во всяком случае, Валерий Сидорович чувствовал себя в нем королем, а посетители пешками.

Когда к нему в кабинет вошел Владимир Глазев, то Гусев сначала растерялся. Но с кресла поднялся и, поздоровавшись с вошедшим, пригласил присесть. Как человек, познавший прелести зоны, он никогда не говорил: «Садитесь», только «присаживайтесь».

– Что-нибудь организовать? – спросил он, рассматривая Глазева.

– Нет. Нет. Время-то рабочее. Я пришел поговорить с вами об убийстве заместителя управляющего банком, на обслуживании в котором вы находитесь. Как вы думаете, кто заинтересован в его убийстве?

– Даже не знаю, как вам и помочь. Возможно, конкуренты из других банков. Я поспрашиваю у своих знакомых.

– А вы были хорошо знакомы с убитым?

– Дружбы у нас особой не было, но кое-какие мои просьбы, особенно по кредитам при закупке иномарок, он без волокиты выполнял.

– А может быть, в быту у него были конфликты с кем-нибудь? Я ведь слышал, что он не равнодушен был к женщинам? – спросил Глазев, беря, как говорится, быка за рога.

Однако рога оказались скользкими.

– Нет. Это отбрасывается полностью. У него, говорили, хорошая жена, и он был порядочным семьянином. В этом направлении не могло быть врагов. Вот только одно было как-то неожиданным для всех.

– Что именно?

– В банке говорят, что злоупотреблять спиртным начал он в последнее время, – Гусак интригующе задумался и, не дождавшись очередного вопроса, добавил: «Он даже с клиентами банка иногда в рабочее время выпивал».

– И что из этого следует? – показывая свою заинтересованность, спросил Глазев.

– А ничего. Вам я дал факт, а вы и разбирайтесь. Одно могу сказать, заместитель управляющего вел направление работы по кредитам. Кому дал, для того хороший, а кому отказал, те могли и отомстить.

– Насколько я осведомлен, ваша племянница работает в этом же банке и занимается кредитованием?

– Да. Но решал-то все убитый, – нахмурился Гусак. Упоминание о племяннице насторожило его и, помолчав, он добавил: «Водка, скорее всего, сгубила беднягу. У меня назначена деловая встреча, и я вынужден прервать наш разговор. Извините».

– Но мы не закончили, - возразил Глазев.

– Ничем больше не могу помочь. Если что-то узнаю, обязательно сообщу вам, – и, нажав на клавишу внутренней связи, спросил: «К выезду все готово?»

– Да, Валерий Сидорович. Ждем вас.

– Сейчас я буду. Идите к машине, – и, поднявшись с кресла, сухо проговорил, - Еще раз извините, дела. Если у вас еще есть вопросы, то можете пообщаться с моим главным бухгалтером. Он лучше меня знает обстановку в банке.

Однако главный бухгалтер ничем помочь не смог. Все его ответы сводились к коротким: «Ничего не знаю, ничего не ведаю». И тогда Глазев, понимая, что с Гусевым тот повязан намертво, сделал неожиданный проброс.

– А что вам известно о связях убитого с племянницей вашего шефа?

Некоторое время тот молчал. Наконец, не выдержав затянувшейся паузы, заговорил:

– Я знаю, что Римма Гусева подчинялась ему по работе, а что было между ними, одному господу известно. Такие дела ведь не афишируются.

– Конечно, – ответил Глазев и, попрощавшись, вышел из офиса.

Посещение офиса Гусака лишний раз убедило его в догадках, которые возникли с первого дня убийства. Теперь надо ждать реакции на его вопросы. А то, что реакция будет, Глазев не сомневался.

ПРОФЕССИОНАЛЫ

В этот же день предположения Глазева подтвердились. После встречи с начальником отдела УБОПа Гусак, выехав из офиса, сразу же позвонил Римме и назначил ей встречу на набережном бульваре.
Когда он подъехал к месту встречи, Римма уже была там.
– Ты меня убеждала, что с Борисом все будет в порядке, так как он полностью зависит от тебя, – глядя в сторону, с мрачным видом проговорил он.
– А что, разве это не так?  Последняя его информация нам ведь здорово помогла, – удивленно посмотрела на  него Римма.
Отвечая так, она, конечно, догадывалась, в чем дело, но как всегда, хитрила. Римма понимала, что с Борисом они совершили ошибку, оставшись ночевать в его квартире, и от Бориса уже слышала, какой концерт ему устроили родители, особенно отец.
– Разговор не об информации Бориса, а о том, что менты раскручивают убийство заместителя управляющего банком, – мрачно ответил Гусак. – Ко мне в офис сегодня приезжал начальник отдела УБОПа Глазев и очень интересовался этим делом. Он даже знает о твоей связи с убитым.
– Господи, да когда это было-то! – возразила Римма.
– Я тебя предупреждал по его поводу, и если всплывет, что ты с ним кувыркалась перед убийством, то пеняй на себя!
Римма задумалась, так как в этом месяце она несколько раз встречалась с ним, и об угрозе того сообщить о выдаче кредитов по фиктивным документам в милицию сразу рассказала своему дяде.
–  Кто еще знает о твоей связи с ним?
– Исполнителю я его показывала перед выполнением заказа, и это слышал водитель «Волги». Но эти люди проверены неоднократно, и от них менты ничего не получат.
– Не знаю, не знаю. Сейчас всего можно ожидать. Кстати, Бориса загрузила?
– Да.
– Ты ему можешь сказать, что Глазеву известно о твоей связи и с ним. Поэтому пусть активнее работает по твоим заданиям. Как глупо получилось! Сейчас ведь и Борис может сгореть.
– Папаша спасет, – спокойно возразила Римма.
– Мне бы твое спокойствие. Ты даже не понимаешь, сколько мы потеряли на вашем проколе. Исполнителя и водилу мы уберем, конечно. Ты узнай у Бориса, кого они из свидетелей нашли, и что им вдова убитого слила.
– Хорошо. Но если ментам известно о нашей с Борисом связи, то они могут и поиграть с ним.
– Не понял.
– Ну, например, начнут подсовывать нам дезинформацию, а его в разработку возьмут.
– И что предлагаешь?
– Может быть, и его в зачистку отдать?
– Нельзя. Тогда менты озвереют так, что всем нам только зона будет светить. Я думаю, даже наоборот, какую-нибудь помощь им организовать. Подсунуть для его ликвидации нашего человека. Но перед исполнением сдать исполнителя ментам. Это учтет отец Бориса и конечно постарается отблагодарить. Кровь родная не водичка. Он и сейчас вес большой в управлении имеет, а Глазев его бывший ученик.
– Кстати, Глазев, о котором ты уже несколько раз упоминаешь, что собой представляет?
– По твоей части бесполезно. Семейный и не вполне нормальный. Не пьет, взяток не берет и с женщинами только деловые отношения имеет. Очень хитрый и осторожный.
– Все равно надо и по нему чего-нибудь придумать, – настаивала Римма. – Ведь «безгрешных не знает природа», – лукаво рассмеялась она.
– Что-нибудь придумаем, – со злостью проговорил Гусак. – Но для этого нужна информация по нему.
– Я постараюсь кое-что раздобыть. Если не по нему, то по его жене, или другим его родственникам.
– Брат у него очень любит деньги на халяву получать, но у Глазева с ним натянутые отношения, и братец вряд ли чем может помочь нам, – задумчиво проговорил Гусак и, помолчав, добавил: «Все отношения наши и встречи прекращаем. Когда надо, я сам тебе позвоню. Но по Борису работу начинай активнее. Сколько тебе потребуется времени, чтобы уничтожить липовые договора на выдачу кредитов?»
– Один или два дня.
– Не тяни. За эти договора менты ухватятся сразу, если уже не зацепились.
– Пока никакие документы в банке не изымали.
– Это хорошо. Нам надо опережать их. Однако, запомни, что я не при делах и к кредитным комбинациям никакого отношения не имел и не имею. Наша фирма должна соответствовать требованиям порядочной организации.
– Да хватит тебе паниковать! Все будет нормально, не из таких дел выкручивались. Выкрутимся и сейчас, – успокаивала его Римма и, повернув голову, увидела рядом с ними пожилую женщину с маленькой девочкой, которые как-то незаметно появились и были все время рядом с ними. Задержав на этой женщине свой взгляд, Римма чего-то испугалась, но шаловливая девочка отвлекла ее от тревожных предположений.
Вернувшись от Гусака в свой кабинет, Глазев вызвал заместителя и, когда тот вошел, проговорил:
– Надо плотнее в разработку брать и Гусака, и его племянницу.
– Так уже взяли, – ответил тот, – и кое-что получили. Расшевелили вы их своими вопросами, Владимир Степанович, здорово. Едва успеваем записывать указания Гусака. Шустрый мужик.
– Интересное что-то есть? – переходя от рассуждений к делу спросил Глазев.
– Да. Послушайте разговор его со своей племянницей, – ответил заместитель и, включив записывающее устройство, поставил его перед Глазевым.
Прослушав эту запись, они несколько минут молчали. Первым не выдержал Глазев.
– И что предлагаешь? – спросил он, закуривая.
– Племянница по кредитам главная фигура, и мне кажется, с нее надо и начинать.
– О ней будет особый разговор. Просто так мы ее не возьмем. Я думаю, надо срочно выходить на исполнителя и особенно на водителя «Волги». Ты мне копию записи этого разговора сделай.
– Хорошо. Но исполнитель вряд ли расколется, а шофер может помочь, особенно по Римме. А что будем предпринимать по следователю Бодрову? Может быть, передать на него материал в управление собственной безопасности?
– Считаю, что пока рано. Надо ограничить доступ его к информации по этому делу. У нас в отделе тоже не распространяйся. В общем, настраивайся. Работы по этому делу будет много, и всех, кто начнет интерес проявлять, записывай. Потом передадим начальнику управления, а он и решит, как поступать с ними.
– Владимир Степанович, а к Римме можно и любовника подставить. У меня есть очень способный по этой части опер.
– Не суетись. Лучше срочно организуй прослушивание и в ее квартире, и там, где она встречается с Бодровым. Да и на работе установите. Надо все ее связи расшифровать. Думаю, в банке у нее помощники есть. Кстати, наблюдение установите круглосуточное за банком, а с утра изымите документацию по кредитованию за последние пять лет.
– Может быть, с вечера опечатать помещения, в которых эта документация? А то вдруг она ночью захочет поработать?
– Можно. Время до закрытия банка еще есть у нас, и я сейчас попрошу управляющего банком задержаться, а ты к нему подскочи. Но никаких намеков по Римме и Гусаку. Объясни свои просьбы работой по раскрытию убийства. После банка вернешься сюда и доложишь. Сегодня нам ночью спать с тобой не придется. Гусака не так то просто взять, потому что повязан он со многими из должностных. Как только начнем по нему разматывать клубок, защитников много найдется.
– Вот дожили, Владимир Степанович!
– Не дергайся. Будто ты не знаешь все это. По водителю «Волги» успел что-нибудь установить?
– Да. Серая «Волга» действительно принадлежит одному из подчиненных Гусака. Номер на ней в день убийства заместителя управляющего был другой. Мои ребята пробили его, принадлежал  машине, которую списали после аварии.
– Тогда распорядись поработать с водителем «Волги» сегодня. Боюсь, как бы Гусак не опередил нас. Пока все. Действуй, а я переговорю еще кое с кем.
Заместитель вышел из кабинета. Глазев набрал номер домашнего телефона своего бывшего шефа и, дождавшись, когда тот поднимет трубку, произнес:
– Здравия желаю, Игорь Федорович!
– Привет.
– Нам бы встретиться. Как вы смотрите, если я сейчас подъеду к вам?
– Подъезжай, а то уже давно не был у меня в гостях. Заодно и поужинаем, – согласился Бодров, понимая, что тат запросился на встречу неспроста.
Положив трубку, Игорь Федорович сразу же сообщил об этом своей жене и попросил приготовить для них ужин. Он чувствовал, что разговор предстоит по поводу сына.
Вскоре Глазев подъехал, и тогда Игорь Федорович сразу же предложил:
– Ну, давай, выкладывай все и не стесняйся. Ты ведь по сыну приехал что-то сообщить?
– С вами, Игорь Федорович, в прятки не поиграешь. Вы словно читаете чужие мысли.
– Ну, во-первых, ты не чужой, а во-вторых, у меня тоже кое-что есть по нему. Так что выкладывай сразу.
Включив диктофон, Глазев молча положил его на стол, и сразу послышалась речь Гусака.
«Ты меня убеждала, что с Борисом все будет в порядке, так как он полностью зависит от тебя». «А что, разве это не так? Последняя его информация нам ведь здорово помогла». «Разговор не об информации Бориса, а о том, что менты раскручивают убийство заместителя управляющего банком. Ко мне в офис приезжал начальник отдела УБОПа Глазев и очень интересовался этим делом. Он даже знает о твоей связи с убитым». «Господи, когда это было то!» «Я тебя предупреждал по нему и, если всплывет с ним связь перед убийством, то пеняй на себя, Римма. Кто еще знает о твоей связи с ним?». «Исполнителю я его показывала перед выполнением заказа, и это слышал водитель «Волги». Но эти люди проверены неоднократно, и от них менты ничего не получат». «Не знаю, не знаю. Сейчас все можно ожидать. Бориса загрузила?» «Да». «Ты ему можешь сказать, что Глазеву известно о твоей связи с ним. Поэтому пусть активнее работает по твоим заданиям. Как глупо получилось! Сейчас ведь и Борис может сгореть». «Папаша спасет». «Мне бы твое спокойствие. Ты даже не понимаешь, сколько мы потеряли на вашем проколе. Исполнителя и водителя мы уберем, конечно. Но ты узнай у Бориса, кого они из свидетелей нашли, и что сообщила им вдова убитого». «Хорошо. Но если ментам известно о нашей с ним связи, то они могут и поиграть с ним». «Не понял». «Ну, например, начнут подсовывать нам дезинформацию, а его в разработку возьмут». «И что предлагаешь?» «Может, и его в зачистку отдать?» «Нельзя. Тогда менты озвереют так, что всем нам только зона будет светить. Я думаю, даже наоборот, какую-нибудь помощь им организовать. Подсунуть для его ликвидации нашего человека, но перед исполнением сдать исполнителя. Это учтет отец Бориса и конечно постарается отблагодарить. Кровь родная не водичка. Он и сейчас вес большой в управлении имеет, а Глазев его бывший ученик».
Глазев выключил звук и, посмотрев на  своего бывшего шефа, проговорил:
– Дальше не интересно. Речь обо мне повели. Как лучше повлиять на меня.
– Да, – вздохнув, заговорил Бодров-старший, – далеко зашло. Но раскрутить надо.
– Может быть, как-то замять по сыну? – предложил Глазев.
– Нет. Это их козырная карта. Но племянница у Гусака шустрая. Надо было брать ее в разработку раньше, когда стало известно нам о ее связи с сыном. Правда, еще не вечер, и необходимо форсировать работу по убийству заместителя управляющего. Ну, а сам-то чего думаешь?
– Срочно брать и водителя, и исполнителя. Кто-то из них прояснит нам и по Римме, и по ее дяде. Может быть, Бориса куда-нибудь срочно отправить пока? Или в больницу или в командировку? Он ведь, по-моему, чувствует себя сейчас не особенно хорошо?
– Ты прав, Владимир. Чувствует он себя сейчас плохо и может наделать немало глупостей. От него ведь ушла на днях жена, и у меня с ним состоялся жесткий разговор. Жена застукала его в квартире с этой самой племянницей и вызвала Наталью Сергеевну, чтобы та полюбовалась на них.
– Так вот в чем дело? А я ломаю голову над словами Гусака о том, как глупо получилось. Значит, племянница подвела.
– Видимо, очень хотела стать законной женой Бориса, поэтому и спровоцировала его на такую глупость, – мрачно проговорил Игорь Федорович.
– А над женой Бориса не отыграются? – сразу спросил Глазев.
– Сейчас думаю, не до нее им. Но ускоряй, Володя, по племяннице и Гусаку. От них всего можно ожидать.
– Я уже дал распоряжение по водителю и исполнителю. Сегодня их возьмут. Думаю, через них выйти и на Римму и на дядю.
В голосе начальника отдела УБОПа эти слова звучали приговором.
– Ну, а по Борису решай, как считаешь нужным. Я в его дела не вмешиваюсь. Если начнет сотрудничать с тобой, то в чем-то и помочь можно, ну, а если нет, то решай, не оглядываясь на меня.
– Я буду советоваться по нему с вами, – заверил Глазев, понимая, как отцу неприятно и тяжело говорить об этом. – В смерти заместителя управляющего банком заинтересованы и Гусак, и его племянница.
– Да, очевидно это так, – вяло ответил Игорь Федорович, и Глазев понял, какую ему принес боль.
Поднявшись, он начал прощаться, но появившаяся жена Бодрова категорично предложила:
– Иди, Володя, в ванную комнату и помой руки. Я уже накрыла стол в гостиной. Покушаешь, а потом и поедешь по своим делам.
Глазев попытался вежливо отказаться, но Игорь Федорович добавил:
– Иди-иди, Володя. Не надо обижать Наталью Сергеевну.
Вернувшись в отдел, Глазев сел за составление плана расследования убийства заместителя управляющего, и в этом плане основное внимание уделял разработке Гусака и его племянницы. Самым тяжелым было установление роли в этом Бориса Бодрова. Глазев даже несколько раз вставал и подходил к окну, чтобы открыть форточку и проветрить от дыма кабинет.
Глазева никогда не смущали сложные дела. Даже наоборот, он, как азартный охотник, получал от них особый заряд энергии. Но сейчас все было иначе. И причиной этого был сынок его бывшего шефа. Однако, зная честность и принципиальность Игоря Федоровича, поступить по-другому Глазев не мог. И его можно было понять. Ведь если бы он скрыл полученную запись разговора Гусака с Риммой, то могло получиться и хуже, а тогда что бы подумал о нем его бывший шеф?
А в это время заместитель Глазева уже был с оперативниками на квартире водителя «Волги».
В прятки они не стали играть, увидев его одного. Показав свое удостоверение, заместитель Глазева сразу же спросил:
– Вы работаете у Валерия Сидоровича Гусева?
– Да, – осторожно ответил тот.
– И кем работаете у него?
Разговор шел в зале двухкомнатной «хрущевки». Вопросы о работе насторожили водителя, и он уже строил разные догадки, но один из оперов, вмешавшись в разговор, спросил:
– Расскажите, какие задания получали на этой неделе от своего шефа?
– Я работаю начальником отдела по снабжению, и каждый день получаю от шефа десятки разных заданий, – заюлил тот. – Вот если что-то конкретнее, то я и отвечу.
– Хорошо. Давайте конкретнее: для чего вы ездили в парк имени Гагарина?
– Извините, а когда это было?
– Два дня тому назад.
Поняв, что интересует их, водитель сразу же решил все отрицать.
– В этот день я никуда не выезжал, так как с утра и до восьми вечера занимался ремонтом машины. Это подтвердят водители в гараже, вы можете спросить у них.
– Спросим, конечно, – усмехнулся заместитель Глазева. – Спросим и племянницу Римму, которая сидела рядом с вами, и мужчину, который сидел на заднем сиденье. Всех спросим. Но чтобы помочь вашей памяти, послушайте вот эту запись.
Достав диктофон, он включил его.
– Мне бы твое спокойствие, – раздался голос Гусака. – Ты даже не понимаешь, сколько мы потеряли на вашем проколе. Исполнителя и водителя мы уберем, конечно…
– Узнал голос? – спросил заместитель Глазева, наблюдая за реакцией водителя.
Водитель подавленно молчал.
И тогда майор Сомов, сев напротив водителя, начал быстро задавать вопросы:
– О чем разговор шел между вами в машине?
И снова никакой реакции.
– Неужели ты не понял того, что услышал на диктофоне? Тебя ведь уже заказали.
Подняв голову, водитель несколько секунд смотрел в глаза Сомова. Он был бледный, правая щека вздрагивала от сильного волнения.
– Бред какой то, – наконец, проговорил он.
– Может быть, еще разок включить? – усмехнувшись, спросил Сомов.
– Не надо. Что вы хотите?
– Мы хотим сохранить вам жизнь. Но для этого вы должны рассказать нам подробнее об исполнителе убийства, которого вывозили на место преступления.
– Да, я слышал, как тот, сев в машину, сообщил Римме о том, что заказ выполнен, а при выезде из парка он открыл заднюю дверь машины и выбросил пистолет.
– Место можете показать?
– Конечно. Там кустарник такой… густой очень.
 – Кто исполнитель?
– Я его только два раза видел. Оба раза он приезжал к шефу, а о чем говорили они, не знаю. Домой его отвез сразу же, как выехал из парка. Он еще предложил Римме зайти к нему, но та сказала, что встретится с ним потом.
– Подробнее вспомните их разговор.
– Когда остановил я машину, то парень сказал: «Надо бы, Римма, расслабиться, у меня вино хорошее есть». Но та ему ответила, что сегодня некогда, завтра вечером она сама к нему придет. Еще добавила, чтобы он эти дни не выходил из квартиры.
– А как она его называла, и какие приметы парня?
– Называла Олегом. А приметы обычные. Среднего роста, возраст около тридцати лет.
– Одевайтесь. Сейчас мы вас отвезем в управление, по дороге вы покажете место, куда выбросили пистолет и где живет этот Олег.
Пистолет в кустах они нашли быстро и, упаковав его в целлофановый пакет, выехали к месту, куда водитель подвозил исполнителя заказа.
Показав дом и подъезд, в который вошел тот, водитель спросил:
– А теперь меня отпустите?
– Нет. Сначала отвезем в управление, там подробнее расскажете обо всем этом, а потом подумаем, где тебя спрятать.
В это самое время в квартире исполнителя уже находились два знакомых ему крепыша из группы налетчиков Гусака. Искусством киллеров они не обладали, зато жестокости было у них предостаточно.
– Так говоришь, братан, заказали меня? – спросил Олег того, кто держал в руках пистолет.
– Заказали, заказали.
– Кто?
– А тебе не все равно?
– Конечно, нет. Я даже заплачу. Но я должен знать, кто меня заказал.
– А сколько заплатишь? Давай десять штук, и  мы оставим тебя живым. При условии, если ты уедешь из города.
Деньги у Олега были. Только за исполнение последнего заказа он получил от Гусака пять тысяч долларов.
– Хорошо, сейчас получите бабки. Говори, кто заказал.
– Сначала бабки.
– Сейчас принесу, – вставая, проговорил Олег, – они в другой комнате спрятаны.
Вместе с ним пошли и оба крепыша, при этом один из них предупредил:
– Если дернешься, снесу башку.
В спальной комнате Олег поднял матрац и выдернул из-под него пистолет, но в этот момент почувствовал острую боль в руке. Поднять руку он уже не мог, так как нож одного из крепышей опередил эту попытку. Второй разжал ладонь и отобрал пистолет с глушителем.
Теперь Олегу надеяться было уже не на что.
– Тебя же предупреждали, а ты дергаешься, скотина! Ну, никому, братан, веры нет, – ухмыльнулся тот, кто ударил ножом. Теперь он держал в руке пистолет Олега.
– Деньги доставай, – продолжал второй, вдавив в затылок холодный ствол.
Сейчас страх окончательно парализовал Олега. Из плеча на пол капала кровь.
– Остановить кровь надо бы, – еще на что-то надеясь, попросил он.
– Остановим. Но сначала бабки.
– В подушке.
И как только один из крепышей достал несколько пачек долларов, второй хладнокровно выстрелил из отобранного пистолета Олегу в лоб.
– Протри пушку и вложи ему в руку, – предложил тот, кто доставал доллары. Ухмыльнувшись, он добавил: – «Не выдержал бедняга грешной жизни. А теперь давай подчистим за собой и мотаем отсюда».
После допроса водителя «Волги», который к первоначальным показаниям добавил немало еще кое-чего, Владимир Глазев, довольный результатами, проговорил:
– Надо, Виктор, брать исполнителя.
– А может быть, завтра, после прослушивания его разговора с Риммой. Она же обещала прийти к нему.
– Думаю, что завтра будет уже поздно. Так что выезжай.
Поднимаясь в квартиру, где жил киллер, Виктор услышал звук щелчка и сразу же насторожился. Подняв руку, он остановил свою группу и тихо проговорил:
– Опоздали, видимо. Берем тех, кто есть в квартире, без стрельбы.
Дверь в квартиру оказалась открытой и вскоре на лестничную площадку вышли два крепыша. Увидев людей в масках, они на мгновение опешили, и этого мгновения было достаточно, чтобы обоих скрутить. Защелкнув на них наручники, качков втолкнули снова в квартиру, из которой они вышли.
В одной из комнат лежал мертвый парень, в руках которого был зажат пистолет с глушителем.
– Ловко, – мрачно процедил Сомов и, посмотрев на  задержанных, приказал:
– Обыщите их.
Изъяв пистолет и нож у задержанных, их развели в разные комнаты, и Сомов, оставшись с тем, у кого был изъят пистолет, спросил:
– Готов отвечать на вопросы?
Было видно, что тот от неожиданности еще не мог перебороть в себе страх, и лишь глотнув слюну, кивнул головой.
– За что убили?
– Бабки у него пришли взять. Должок. А он выхватил пистолет, и пришлось защищаться…
– Ты сказки мне не рассказывай, – перебил Сомов. – Чей заказ выполняли?
– Гусака. Это он велел убрать Олега, потому что тот стал сожительствовать с его племянницей, а Гусак запрещал ему с ней встречаться.
– Понятно. Подробнее расскажи, как выполняли его заказ.
Рассказав все, тот тихо спросил:
– А может, явкой с повинной оформишь, начальник?
– Подумаем. Все будет зависеть от твоих показаний. Своему напарнику тоже совет дай.
Закрепив показания задержанных, Сомов позвонил своему начальнику отдела:
– Это я. Опоздали на несколько минут. Олег убит, но задержали двоих исполнителей. Показания они уже дали. Надо эксперта и следователя.
– Хорошо. Жди, Виктор. Я сам с ними сейчас подъеду.
Обыск и допросы задержанных дали немало. В квартире киллера была найдена записная книжка, в которую тот заносил указания Гусака. Были изъяты патроны и два новых без номеров пистолета ИЖ-79 с глушителями. Обнаружены были кое-какие вещи ограбленных граждан и у крепышей, задержанных за убийство киллера.
Расследование дела по убийству заместителя управляющего банком набирало обороты
С утра в банке изъяли документацию по выдаче кредитов, и Сомов уже несколько раз предлагал Глазеву задержать и Гусака, и его племянницу. Но Глазев понимал, что сейчас брать Гусака не имело смысла. Нужны доказательства, а пока их было мало.
Помогла в изобличении Гусака его племянница. Едва ее задержали, она, как ни странно, стала охотно рассказывать о том, как выполняла указания своего дяди по оформлению кредитов лицам, которых тот называл ей. При этом она несколько раз повторяла, что терять ей нечего, и, если ей помогут остаться на свободе, она все подтвердит и на суде.
Римма даже рассказала, как он уговаривал ее уехать вместе с ним за границу и зажить там вдвоем.
Присутствующий при этом допросе Глазев, не удержавшись, спросил:
– Римма Николаевна, а вы действительно приходитесь Гусеву племянницей?
– Да. Он рассказывал о каких-то наших дальних родственниках, но кто мы друг другу, точно я не знаю. Живу у него с двенадцатилетнего возраста.
Отвечая так, Римма чего-то не договаривала, на ее красивом лице был отпечаток каких-то жизненных неприятностей.
– Вы меня, конечно, извините, – продолжал Глазев, – я не должен у вас этого спрашивать…
– А я сама вам помогу, – перебив, горько усмехнулась Римма. – Вы хотите спросить меня, сожительствовала ли я с ним? Так я вам сразу и отвечу. Да, сожительствовала, и началось это почти сразу, как я стала жить в его доме.
– Но у него же жена. Неужели она ничего не замечала?
– Не знаю. Видимо, не замечала. Во всяком случае, мне она концертов не устраивала. Она ведь старше его на пять лет. Господи, как надоел он мне! Последние годы стал ревновать меня к каждому мужику!
– Ну, допустим, не к каждому. С Борисом Бодровым он наоборот, помогал вам установить близкие отношения, – осторожно намекнул Глазев.
– Да, помогал. Но это в своих интересах. Я так надеялась вырваться от своего родственничка, чтобы начать нормальную жизнь с Борисом, но, видно, ничего уже не получится.
– Вы любили Бориса или только указания Гусева выполняли?
– Конечно, любила. И очень надеялась на совместную жизнь с ним. Борис слабый человек, а последние годы стал все чаще злоупотреблять спиртными напитками, и в этом помогал ему мой дядя. Видимо, тоже не без умысла. Борис часто жаловался мне на то, что дядя загружает его обязанностями, которые Борису очень не нравились.
Говоря о Борисе, племянница Гусева напоминала даже нахохлившуюся курицу, защищающую свой выводок цыплят.
– Я очень бы хотела, чтобы все это не отразилось на жизни Бориса, – продолжала она.
– Но кое-что уже и произошло, – возразил Глазев. – От него ушла жена.
– Да, я слышала об этом от Бориса, да и от дяди попало мне за то, что ночевать у него осталась. Если бы вы знали, как я ненавижу своего родственничка!
– Как произошло убийство заместителя управляющего банка? Вам что-нибудь известно?
– Конечно. На любовные отношения с ним я тоже пошла по указанию своего дяди. И все вначале было нормально. Но он начал подозревать меня в подставке лиц для получения крупных сумм кредитов. Более того, он назвал, кого я рекомендовала, и которые даже не жили у нас, имея поддельные паспорта. Конечно, я испугалась и рассказала об этом своему дяде. Ну, а тот поручил Олегу убрать его.
– А откуда вам известно, кто исполнил заказ?
– Так мне Олег сам и рассказал об этом.
– На условия содержания в камере не жалуетесь?
– Нет. Все как положено. Не обижают.
– А кому-нибудь передать что-то желаете?
– Не надо никого впутывать в мои дела. Хотя, если можно передать Борису, то скажите ему, чтобы остерегался моего дяди, так как тот может на все пойти. Он защищал Борю, когда ему это было выгодно, а сейчас если Борис не поможет, пойдет на крайние меры. Кончит он его, короче.
Глазев почувствовал, что Римма говорит правду, так как из перехваченного разговора знал, что Бориса в зачистку тот не дал только из-за личной заинтересованности.
Из разговора с Риммой Глазев много кое-чего взял на заметку. Обязательный принцип «доверяй, но проверяй», заставил проверять каждое слово, услышанное на допросе. А перепроверять надо было многое.
В этот же день после работы он снова заехал к Бодрову-старшему и подробно рассказал о беседе с Риммой. При этом особый упор в своем рассказе он делал на Гусака, который по существу исковеркал судьбы многих людей. Выслушав Глазева, Игорь Федорович мрачно спросил:
– Думаешь брать его?
– Да.
– Но может быть, еще послушать?
– Боюсь, как бы не случилось беды. Он ведь знает уже, что водитель «Волги» остался жив, но куда-то исчез, знает и о задержании убийц Олега, и о задержании своей племянницы. Конечно, он понимает, что эти люди могли или могут что-то сказать, и лишние обвинения ему не нужны. Я опасаюсь за жизнь Бориса.
– Не знаю, что  и посоветовать тебе.
– Когда возьмем Гусака, можно и поиграть с ним через записки, передаваемые из изолятора, – осторожно проговорил Глазев.
Возвращаясь от Бодрова-старшего, Глазев снова вспомнил разговор с Риммой, в котором она упрекала своего родственника за то, что тот ревновал к ее любовникам и даже убирал их. От этих воспоминаний Глазев даже вздрогнул. Действительно, были убиты и заместитель управляющего банком, и Олег, которые сожительствовали с Риммой. Возможно, эта участь ожидает и Бориса, подумал он.
Набрав номер телефона Бориса, Глазев представился и не терпящим возражений тоном попросил о встрече.
– Я должен к вам подъехать в УБОП? – уточнил младший Бодров.
– Нет. Я бы хотел поговорить в неофициальной обстановке.
– Тогда приглашаю к себе на квартиру, – предложил Борис.
Вскоре Глазев встретился с сыном своего друга и сразу же проговорил:
– Сейчас был у вашего отца. Переживает он здорово.
– Я тоже не меньше, – мрачно ответил Борис и сразу же спросил: «У вас ко мне какие-то конкретные вопросы?»
– Пока нет, но сегодня я встречался с Риммой Николаевной, и она просила передать вам, чтобы вы остерегались ее дядю, который может пойти на любые, даже самые крайние меры. Об этом волнуется и ваш отец.
Эти слова потрясли Бориса. Он уже давно чувствовал себя виноватым, особенно перед родителями, которых, несмотря на натянутость в отношениях, все же уважал. Иногда, правда, ему приходила в голову мысль о том, что, быть может, и им знакомы те же страсти, которые так затянули его. Но возможно, обладая нравственной и духовной силой, они легче справляются с этими страстями. А он слишком много давал воли своим чувствам и желаниям. Во всяком случае, так всегда считал отец, который  каждый раз лишь упрекал его, не понимая того, что он уже давно одинок и очень нуждается в помощи.
Видимо, Римма лучше всех разобралась в душе Бориса, поэтому он так и прикипел к ней. Даже сейчас находясь в следственном изоляторе, она продолжала через передаваемые записки общаться с ним, чего не скажешь о родителях и жене, которая после ухода даже ни разу не позвонила. О задержании Риммы и кое-кого из помощников Гусака Борис знал, и сейчас находился в постоянной тревоге. Особенно Бориса мучил вопрос о его  виновности в связях с Гусаком и то, что Валерий Сидорович, может быть, попытается взвалить всю вину на него за дела, которые прокручивал сам со своей бандой.
Вспоминая в эти дни все, что он делал для Гусака, Борис пытался в какой-то мере оправдать себя тем, что делал он это по просьбам Риммы, в состоянии неистового влечения к ней. Только сейчас он обрел способность рассуждать, и эти рассуждения приводили его к тяжелым душевным мукам. И хотя пламя страсти к ней не угасло, наперекор всему произошедшему, Борис все яснее понимал свою роль в предательстве и родителей, и жены, и товарищей, с которыми работал. Он понимал, что предал и продал свою честь.
Почувствовав в словах Глазева участливое к нему отношение, Борис решил поплакаться ему о своем положении. Он уже давно нуждался в этом, но всем было не до него.
– Чем угостить вас? – спросил он, глядя в глаза Глазева.
– Вообще-то мне некогда сейчас, но чашечку чая выпью.
 За чаем Борис рассказал историю своего знакомства с Гусаком. Рассказал, как тот его затягивал своими просьбами, за выполнение которых щедро расплачивался. Рассказал, как Гусак познакомил его с Риммой, и через нее все сильнее и сильнее втягивал в свои криминальные дела. Видя, как Глазев внимательно и сочувственно слушает его, Борис даже рассказал о том, как ненавидит Римма Гусака и как она хочет избавиться от опеки своего родственничка.
Лицо во время этой исповеди у Бориса осунулось и побледнело. Глаза смотрели печально. Глазеву даже стало жалко Бориса, и он подумал, как просторен путь, ведущий к падению, и как безразличны многие к тем, кто идет по нему.
– Но вы могли посоветоваться со своим отцом, – осторожно заметил Глазев.
Несколько минут Борис молчал, словно споткнувшись.
– Мог, но не сделал этого. И причин тут много, – начал нервно, почти с отчаянием в голосе оправдываться Борис. – Пожалуй, главным было мое болезненное самолюбие. Хотелось как-то выделиться среди друзей. Вот и выделился.
Уходил Владимир Глазев от Бориса в подавленном состоянии духа. Ему очень хотелось помочь этому запутавшемуся человеку. Он даже вспомнил одного из руководителей областного управления внутренних дел, который на пару со своей женой так искусно выталкивал из жизни своего отца. И причиной всему была лишь комната в квартире, которую занимал отец. А сыну так хотелось иметь ее для себя. Глазев знал эту историю от Бодрова-старшего, который даже делал замечания своему коллеге, заявляя, что им будет стыдно, когда умрет его отец. Вскоре так и случилось. С омерзением глядя на скорбно-радостные выражения на лицах сына и его жены, друзья похоронили ветерана. Но радости от полученной после смерти отца комнаты они не получили. Наоборот, видимо, господь и наказал их болезнями за неуважение к родителям. Возможно, так он поступает и с Борисом.
Все это вспоминал Глазев в машине, спеша в отдел, где его ждала куча дел.
Оставшись один, Борис в этот вечер напился до беспамятства.
В отделе Глазева уже ждали, и группа сразу же выехала в коттедж к Гусаку.
Туда они нагрянули с ордером на обыск. Встретила их жена Гусака спокойно, словно ожидала сотрудников милиции. «Значит, в доме вряд ли что-то найдется по делам, которые вменяются Гусаку», – подумал Глазев.
Хозяин коттеджа был на месте и тоже словно ждал их.
– У вас какие-то вопросы ко мне? – спросил он.
– Да. Познакомьтесь с постановлением, – сухо ответил Сомов.
Он внимательно следил за реакцией Гусака, но тот, возвращая постановление, лишь коротко бросил:
– Чепуха какая-то. Но работа есть работа. Так что ищите.
Несколько часов шел обыск. Наконец, не выдержав, Гусак вскипел:
– Слушай, мент, ты скажи, что ищешь, и я сам вам выдам это, если у меня оно в доме есть!
Наконец, один из производивших обыск сообщил, что нашел взрывное устройство. Этого Гусак не ожидал. Он забыл про него, и эта забывчивость могла ему дорого стоить. Однако про устройство помнила Римма. Она-то и сообщила об нем.
– Давайте, собирайтесь, Валерий Сидорович. Поедем к нам в управление, – заявил Глазев.
– Какое управление? – вскипел Гусак.
– Не шумите. Вы задержаны за незаконное хранение взрывного устройства.
В тот же вечер Валерий Сидорович Гусев был помещен в следственный изолятор.


ОДИНОЧЕСТВО СОФЬИ

Работая в школе, Софья не могла знать о том, что происходит с Борисом и его друзьями. Она занималась со своими учениками, а свободное время отдавала сыну. К родителям Бориса она не ходила.
Как и обещала ей одна из учителей, устроили Софью на квартиру к бабушке ученицы из их школы.
Первые недели хозяйка квартиры Зинаида Васильевна с интересом присматривалась к молодой учительнице. Она видела, как та заботливо относится к своему сыну, видела ее порядочность и доброту, обязательность во всем и аккуратность. Все это, конечно, подталкивало хозяйку квартиры на сближение с квартирантами. Зинаида Васильевна уже много лет жила одна после смерти своего мужа. Единственная дочь давно была замужем и жила отдельно, лишь изредка навещая мать.
Особенно приятно было хозяйке квартиры вести разговоры с сыном Софьи. До учебы в школе Игорь уже успел прочитать кое-какие книги, и был хорошо подготовлен матерью Софьи. Начав учебу, он впитывал уроки, как губка и сразу же стал одним из лучших учеников класса. Однажды Зинаида Васильевна спросила его, почему он так много занимается, и Игорь, не задумываясь, ответил:
– Я же учусь в школе, в которой работает моя мама. И я не могу ее огорчать. Я должен свою маму только радовать. Нас ведь два самых близких человека, и мы должны приносить друг другу счастье.
Игорь догадывался, что его мать испытала в  своей жизни немало всяких неприятностей, и что он обязан заботиться о ней.
Видимо, это понимание исходило от характера Софьи, которая обладала огромной способностью приносить людям счастье. Это Игорь видел ежедневно. И это заставляло его брать пример со своей матери.
Когда Игорь приехал в город к матери, ему шел восьмой год. Он был крепыш, и редко болел. Однако Софья почему-то всегда жила в постоянном страхе, как бы он не упал, как бы не простудился. Если он жаловался на головную боль или усталость, она хватала градусник и измеряла у него температуру, а потом поила чаем с медом. Софья очень боялась всего, что было связано с сыном, и это вызывало даже шутки со стороны учителей.
Вечерами они иногда, сидя за чаем, вели с хозяйкой квартиры неторопливые разговоры, которая все сильнее сближалась с ними.
В один из таких вечеров Софья попросила:
– Зинаида Васильевна, расскажите о вашем детстве.
Несколько минут та молчала. Затем, вздохнув, заговорила:
– А у меня и не было детства. Вместо него были такие трудности, что и вспоминать не хочется. На хуторе, где я жила, было семь домов. Когда пришла к нам советская власть, сразу пришли и беды. Однажды появились в доме комсомольцы – два парня и девушка. Мне тогда пять лет было, и они начали спрашивать у меня, есть ли в доме подпол. Я сказала, что не знаю. Но они сами стали проверять и увидели кольцо от подпола. Открыли крышку и полезли туда. А там ничего не было. Оказывается, они искали продукты. Потом они шарили в сарае, копали землю на огороде. Но и там ничего не нашли, потому что у нас не было ничего лишнего. А вечером пришли родители, и сразу же в дом вошли эти комсомольцы. Они объявили отца кулаком и куда-то увели. Через несколько дней дом наш сломали, но сначала вынесли два стула и старый сундук, который был пустой. После этого мы пошли в другое село просить милостыню. Кто даст мерзлую картошку, а кто ничего. Спать к себе нас никто не пускал, а было уже холодно. Но в доме, который сломали комсомольцы, сохранилась печка. Вот мы там в ней и ночевали. Наберем бурьяну, мама истопит, и туда залезаем. Правда, весной стало полегче. Стали ловить сусликов, и мама варила их. А вскоре пришел из города и отец. Отпустили его. Оказалось, что никакой он не кулак, и ему объяснили, что ошиблись. Но дом остался сломанным, и ничего нам не вернули.
Зинаида Васильевна умолкла, и Игорь, не удержавшись, спросил:
– Бабушка Зина, но я читал, что, когда создали колхозы, жить стало хорошо?
– Да. Получше стало. Нас сразу приняли в колхоз, а в 1935 году был очень урожайный год. Заработала наша семья тогда много, но хлеба нам не отдали. Сказали, что сначала колхоз должен за какие-то долги рассчитаться. Но ничего. Стали перебиваться, и с голоду уже не пухли. Потом я в школу пошла. Надеть было нечего. Ходила в лаптях, а весной, чтобы ноги не мокли, отец деревянные колодки делал для меня. Учиться я любила, но началась война, а мне было пятнадцать лет. Пришлось школу бросить, потому что послали учиться на трактористку. Два месяца училась, сдала экзамены и села на трактор в посевную. Так с начала войны и помогала фронту. За девять километров ходила на работу, а еда была из травяных лепешек. Утром спать охота, но мама поднимает, чтобы не опоздала, а то судить будут. Часов не было, вот и бежишь, чтобы не опоздать. Работала я на тракторе «Универсал». В посевную по сорок гектаров засевала в сутки. Мне даже районное начальство к трубе красный флажок привязывало за хорошую работу. А однажды премию дали – полушалок. Женщины, правда, говорили, что лучше бы    «накормили девчонку, как следует». Но я была так рада этой премии. В общем, жили неплохо, особенно в посевную. Все трактористки пошили мешочки из холста и насыпали в них пшеницу. Эти мешочки клали в радиатор. Пшеница разбухала, и мы ее ели. Вот такое мое детство, Игорек. Не дай бог вам испытать все, что я испытала.
Несколько минут все молчали. И тогда Игорь снова спросил:
– Бабушка Зина, расскажите о войне и о Победе.
– Любая война это поражение, а не победа. И цена ей, прежде всего, в потере человеческих жизней. Я и сейчас вспоминаю суровые, зимние морозы. Все тогда таило тревогу и опасность. Каждая семья со страхом ждала похоронок, которые летели с фронта одна за другой. Редкая неделя обходилась без них. В ожидании этих печальных конвертов жили будто пришибленные. Как услышим рыдание соседки, так и бежим к ней, чтобы отвлечь ее от горя. В такие дни и дежурили по очереди у нее, что не дать ей сломаться. Помогали, кто чем может. Но главное, помогали отвлечься от горя, чтобы жить и нести дальше свою бабью долю. Как сейчас помню, обнимемся и заливаемся слезами. Поплачем и вроде успокаиваемся все вместе. Война мне, Игорек и сейчас в снах видится. Да и после войны не сразу жизнь наладилась. Без забот-то и не жили.
Не выдержав, Игорь перебил:
– Бабушка Зина, но об этом ведь нигде не пишут.
– А кто будет писать-то?  Вот  ты подрастешь, может и напишешь.
– За это время, Зинаида Васильевна, много воды утечет, – вмешалась Софья. – Вы лучше скажите, чем мы вам сейчас помочь можем?
– Все, что мы обговорили, вы делаете. Так что успокойся, Соня, и не прячь от сына правду. Пусть знает, какое у нас «счастливое» детство было.
– Всему свое время, – снова возразила Софья.
– Конечно. Но сын у тебя все понимает не хуже нас. Только не опекай его слишком, а то в жизни ему будет очень нелегко. Не всегда получается то, что нам обещают, а правда лучше помогает устраивать каждому свою жизнь. Не делай из него маменькиного сыночка.
Она еще несколько минут говорила о том, как сурова жизнь, но Софья не хотела, чтобы это слушал ее сын, и, извинившись, увела его в свою комнату. Софья была благодарна Зинаиде Васильевне за ее доброту, за ласковое отношение к ней и к ее сыну, но она не хотела, чтобы сын так рано узнал об обратной стороне жизни. Об обмане и той непорядочности, которая существует. Софья была слишком требовательна к себе, и от этого много раз страдала.
Так в работе и вечерних разговорах прошли и ноябрь, и декабрь. В воскресные дни Софья, укутав Игоря, выходила с ним на прогулку в парк, около которого они жили. Там особенно чувствовалось дыхание зимы. Земля была застывшая, а снега пока выпало мало. Сюда не долетало дыхание ветра, и безгласная тишина не нарушалась шорохом веток. Обнаженные деревья стояли безмолвно. Во время посещения парка мать с сыном мало разговаривали между собой. Они как бы оберегали торжественный покой природы, и ходили по дорожкам парка до тех пор, пока не опускалось солнце. Но и тогда низко стоящее над горизонтом лучистое светило придавало такое очарование, что Игорь  просил мать погулять еще немного.
Возвращаясь из парка домой, они попадали под порывы холодного ветра, наводившего уныние. Город был словно закутан в темно-серый плащ. Все здания казались сейчас унылыми, и лишь яркие огни реклам несколько оживляли их. Игорь не любил зиму. Ему казалось, что ледяная рука зимы давит его, и только вернувшись в квартиру, он снова оказывался в укрытии – в привычном тепле и уюте.
Они уже давно питались вместе, как одна семья. Денег с Софьи за проживание в квартире Зинаида Васильевна отказалась брать, и, видя, что Софья несет большие расходы по покупке продуктов, с каждой пенсии старалась угостить квартирантов.
В квартире Зинаиды Васильевны всегда ощущалась атмосфера домашнего очага. Здесь царил дух взаимного уважения.
Однажды в воскресный вечер, усадив пришедших с прогулки за стол, Зинаида Васильевна торжественно проговорила:
– У меня тут бутылочка наливки своего изготовления сохранилась, так мы сейчас ее и попробуем.
– Бабушка Зина, а мне дашь попробовать? – сразу спросил Игорь.
– Дам и тебе немного, если мама разрешит. Но для тебя я приготовила компот вкусный.
Зинаида Васильевна заботливо разложила по тарелкам жареный картофель и, подняв рюмку, тихо проговорила:
– Сегодня у моего бывшего мужа, царство ему небесное, день рожденья. Вот я и открыла припрятанную бутылочку. Давайте выпьем за тех, кого нет сегодня рядом с нами.
Эти слова заставили Софью призадуматься. Она вспомнила Бориса, который последние годы их семейной жизни все сильнее раздражал ее проявлением эгоизма и равнодушия в семье. По сути, он жил только для себя, но когда возвращался домой, она все делала для того, чтобы угодить ему. Питание и уют в доме у нее всегда было главным, поэтому, казалось бы и причин чего-то искать на стороне не было. Ведь от хорошего, хорошего не ищут. У них дома и разногласия не возникали, просто они с каждым годом все меньше разговаривали друг с другом. Видимо, беда была в том, что у Бориса были свои понятия о жизни, а у нее свои. «А может быть, надо было простить ему его измены», – думала иногда Софья, но та, некогда увиденная ею в своей спальне картина, сразу же отбрасывала эту мысль. Софья не была мстительной женщиной. Но она была цельной натурой, признающей все или ничего.
Несколько раз мать Бориса встречала Софью возле школы и уговаривала ее вернуться к мужу, с которым брак не был расторгнут. Однако Софья каждый раз категорически отказывалась. От матери Бориса она узнала о том, что его уволили из милиции и что он работает в какой-то частной организации не то юристом, не то адвокатом. Однако это Софью уже не интересовало.
После предложения Зинаиды Васильевны все это и всплыло перед ней.
Нагнувшись, она молча принялась за еду.
Понимая, что Софья огорчена своими воспоминаниями, Зинаида Васильевна тоже молчала.
После ужина Софья убрала со стола посуду и направилась в свою комнату, но Зинаида Васильевна остановила ее:
– Посиди со мной, Сонечка. Мне ведь так скучно без вас.
Поняв, что та, видимо, хочет о чем-то выговориться, Софья села.
Неожиданно в зале из приоткрытой форточки послышался колокольный звон. Дом, в котором Софья жила на квартире, находился рядом с церковью. Выходя на балкон, она видела, как, в основном, пожилые люди спешат к утренней или вечерней службе. Спешат не в силу привычки, а в силу своих убеждений. Спешат с торжественным выражением на лицах.
– Тебе не мешает, доченька, этот звон? – спросила Зинаида Васильевна, тоже сев рядом.
– Нет, что вы. Наоборот, в этом звоне слышится  напоминание о долге человека, о христианских заповедях.
– Да, ты права. Мы ведь забыли о Боге и о своей  душе. Заботимся только о теле, о выгоде и приобретениях. Мы горды, жестоко завистливы, сварливы. Все это потому, что наши души обезбожены. Поэтому так мало людей свободных от страданий. Я многим говорила, что все вернется и что стыдно будет безбожникам. Вот и вернулось. Но души наши еще будут очень долго заняты сатаной. Кстати, у мамы твоей как дела?
– Недавно разговаривала с ней. Говорит,  все нормально, но муж пьет часто и иногда ночевать не приходит.
– Это хуже. Правда, к другим женщинам многие мужчины бегают. Главное, чтобы жена не знала и не расстраивалась.
От этих слов Софья улыбнулась и, не выдержав, возразила:
– Но это же нечестно. А если не честно, значит, не по-христиански.
Несколько минут прошло в молчании. Софья незаметно наблюдала за Зинаидой Васильевной, ожидая, что она ответит. Хозяйке квартиры было уже восемьдесят пять лет. Это была женщина крепкого телосложения с крутыми плечами. Она была невысокая и полная, словно квадратная. У нее было лицо в сплошных морщинах и сильно развитой нижней челюстью. Под белыми бровями поблескивали глаза, в которых отражалась сердечная доброта.
Наконец Зинаида Васильевна подняла голову, и ее взгляд встретился со взглядом Софьи. «Вероятно, ей показались вызывающими эти слова», – подумала Софья и как бы оправдываясь, продолжила:
– Любая неправда, как большая, так и маленькая, порождает большое недоверие. Но самая опасная ложь, это ложь самому себе. Кстати, это наиболее распространенная форма порабощения человека жизнью.
– Но, Сонечка, бывают ситуации, в которых ложь даже необходима. Более того, умная ложь лучше глупой правды, – возразила Зинаида Васильевна. – Чем сильнее бьет человека жизнь, тем легче он привыкает ко лжи. Ему даже иногда хочется быть обманутым красивой ложью.
– Не знаю, не знаю. Я понимаю, конечно, что в жизни нередко приходится ловчить, но честность для меня превыше всего.
В эту ночь Софья плохо спала. Воспоминания о Борисе растревожили ее. Однако, чем чаще она осмысливала жизнь с ним, тем больше убеждалась в том, что поступила правильно, оборвав ее.
Прошло несколько дней после этой бессонной ночи, и Софья, загруженная работой, вновь успокоилась и не вспоминала о бывшем муже. Однако ее спокойствие было нарушено появлением Бориса.
Явился он неожиданно, и впустила его Зинаида Васильевна, которая сразу же вызвала Софью.
– Сонечка, тебя молодой человек спрашивает, – с интересом рассматривая вошедшего, проговорила она.
Увидев Бориса, Софья на какое-то мгновение растерялась.
– Что тебе? – не здороваясь, спросила она.
– Пришел сына навестить. Может, предложишь снять пальто?
– Снимай и проходи. Он готовит уроки.
– Как давно я не видел вас, – покачнувшись, проговорил Борис.
– Поэтому и пьяным пришел?
– Ну, понеслось опять. Лыко да мочало. Как мне надоели ваши нравоучения. Так значит, ты у этой старушки живешь? – повернув голову в сторону Зинаиды Васильевны, спросил он.
Софья молчала, и тогда Борис, сняв пальто и шапку, в ботинках прошел в зал.
– Сынок, выходи! К тебе  папа пришел! – усевшись на диван, выкрикнул он.
– А может быть, пьяным не надо никаких разговоров? – спросила Софья.
– Это позволь мне решать, – жестко ответил Борис и, увидев вошедшего Игоря, улыбнулся: «Большой уже какой стал. Ну, рассказывай – как живешь, как учишься».
От этой напористости Игорь вздрогнул. Вечерами он часто думал о своем отце и воображал встречу с ним. Но то, что рисовало ему воображение и состоявшаяся встреча были не одинаковыми. Насупившись, Игорь молчал. После приезда в город он видел отца всего два раза, и обе встречи были такими же, как и эта.
– А вы устроились недурно, – продолжал Борис, забыв на какое-то время о сыне. – Хотя не пойму, почему ты в нашей квартире не живешь. Тебя ведь никто не выгонял.
– Игорек, ты закончил подготовку к занятиям? – перебила его Софья, не желая продолжения этого разговора.
– Еще нет. Но осталось немного.
– Тогда иди, занимайся, а мы пока с твоим отцом поговорим.
Когда Игорь вышел, Софья с печалью в голосе стала просить Бориса не устраивать разборок их жизни в присутствии сына.
– Я ничего не хочу от тебя, но не надо при Игоре устраивать сцен, – убеждала она его.
– А я и не устраиваю. Пришел, чтобы проведать сына. Имею право.
– А подарки как всегда забыл принести, – поддела Софья.
– Дело не в подарках, а в отцовских чувствах.
– Конечно, – не желая спора, согласилась Софья. – Ты работаешь?
– Да. В серьезной фирме и получаю прилично. Если вернешься, то жить будешь не так, как сейчас. Вот только хочу спросить тебя, мстить мне будешь или нет?
– А почему ты об этом спрашиваешь?
– Да потому что у меня врагов много, и все хотят отомстить. Твоя старушка тоже, наверное, наслушалась от тебя всякой ерунды и задумывает что-то против меня.
Слушая его, Софья  даже вздрогнула. Сейчас ей показалось, что Борис болен, и ей вспомнилось, какой он был раньше. Сидел на диване Борис, как обычно, но выглядел иначе. Он был какой-то напуганный и угрюмый. Его глаза блестели и бегали. Лицо Бориса было мрачным.
Повернув голову в сторону Софьи, он перехватил ее взгляд и сразу же спросил:
– Что, изменился?
От этого вопроса Софья словно споткнулась. Если бы у нее было время, она бы ответила чем-то неопределенным, не обижающим его. Но времени не было, и у нее вырвался ответ, который Софья не успела удержать:
– А ты что думал? Бесследно ничего не проходит.
– На что намекаешь?
– На твою жизнь, Борис, которая тебя губит.
Он не спеша, достал расческу и, поправляя свои поседевшие волосы, несколько минут молчал. А после пьяно выдохнул:
– Опять началось воспитание. И что за жизнь! Муж пришел к жене и сыну, а вместо радости одни упреки. Да, жизнь меня потрепала изрядно, но кое-какие выводы я сделал. А могу ли я надеяться на что-то?
– Надеяться на что?
– На нашу совместную жизнь хотя бы.
Услышав эти слова, Софья на какой-то миг растерялась, однако эта растерянность прошла быстро, и она подумала: «Что с пьяного взять? Это все одни слова».
– Чего молчишь? – продолжал Борис.
– Об этом я уже давно сказала.
– Странная ты женщина, Софья, и никак не хочешь понять, что мужчина должен повелевать, а женщина повиноваться.
Софья улыбнулась. Ей сразу вспомнилось, как он повелевал ею, и сколько она от этого натерпелась.
– У тебя хорошая улыбка, – заметил Борис, уловив скользнувшее по лицу Софьи выражение иронии.
– Жаль только, что ты поздно рассмотрел ее.
– Конечно, у меня немало недостатков, – продолжал Борис, – и я не собираюсь перед тобой оправдываться. Более того, даже завидую покою твоей души, твоей чистоте и незапятнанности. Но Боже мой, сколько в моей жизни было поступков, которые совращали меня! Тебе не понять, что такое искушение! Тебе в руки плывут деньги, большие деньги. И надо быть полным придурком, чтобы не отловить их в этом потоке.
– Борис, зачем ты говоришь об этом? Ты сейчас нетрезв, и в таком состоянии можно меня обидеть, хотя я ни в чем перед тобой не виновата.
Говоря это, Софья хотела как-то успокоить Бориса и выпроводить из квартиры, потому что видела его неадекватное поведение и попросту боялась. Чтобы переменить тему разговора, она спросила:
– Как здоровье у твоих родителей, а то я давно не разговаривала с Натальей Сергеевной?
– Отец в больнице лежит. Острая сердечная недостаточность, сказала мать. Пока он в больнице, я стал  навещать маму. Иногда даже остаюсь ночевать там. А чаем не угостишь?
– Поздно уже, Борис. Сыну пора спать.
– Тогда приведи его. Попрощаюсь и уйду.
 Софья поднялась и вышла в свою комнату. Вскоре она вернулась с Игорем, и Борис, потрепав его по голове, встал.
– Ухожу, сынок. Будь умницей. Хорошо учись, а мама поможет.
От этих слов Игорь улыбнулся. Было видно, что прощание с отцом не произвело на него большого впечатления. Повернувшись, он ушел в свою комнату, и Борис, чтобы прервать затянувшуюся паузу, спросил:
– Ты ничего не хочешь у меня узнать?
– Нет, Борис. Не хочу.
– Тогда я сам скажу. Друзей, а вернее друганов моих посадили надолго. Валерий Сидорович получил пятнадцать лет, а его племянница Римма восемь. Фирмой по продаже иномарок руковожу сейчас я с главным бухгалтером. Уговорил меня Гусев, чтобы смотрящим был, пока он в колонии. Вот и выполняю его просьбу.
– Значит, ты так и не порвал с ними?
– А кому, кроме них, я сейчас нужен? Хорошо еще, быстро уволили меня из органов, а иначе оперативники втянули бы меня в свои комбинации. Ведь когда записки стали от Валерия Сидоровича ко мне поступать, я сразу понял, что началась игра. Но они опоздали с этой игрой, так как я уже был уволен и предупредил друзей Гусева о том, что ничем не могу помочь…
– Уже поздно, Борис. Извини. Нам с сыном спать пора, – перебила Софья.
– Ну, что же. Пожелаю спокойной ночи. Но берегись врагов. Берегись! – он сделал рукой прощальный пьяно-неопределенный  жест и, одевшись, вышел из квартиры.
Несколько минут Софья стояла в коридоре, прислушиваясь к шагам уходящего Бориса. Вернувшись в зал, она увидела сидящую на диване Зинаиду Васильевну.
– Ну и что скажете? – сев рядом, спросила Софья.
– Мне кажется, он серьезно болен. Я ведь все время у двери стояла и слушала. Уж очень боялась за тебя.
– Да, странностей в его характере появилось много. Правда, у него натура такая. А с натурой каждому  трудно бороться.
– Запутался, видно, мужик совсем, – возразила Зинаида Васильевна, – и в результате продолжает творить беды, прежде всего себе. Не понравился он мне. От таких все можно ожидать. Не в твоем характере кого-то осуждать, поэтому и обращаются многие со своими исповедями к тебе. Поэтому и он пришел.
– Так я же учительница, – улыбнулась Софья.
– Не только учительница. Ты, прежде всего, добрый человек. Я слышала весь ваш разговор и горжусь тобой. Твой бывший муж разговаривал не с враждебной насмешливостью, а с пониманием того, что ты можешь утешить его, не устраивая скандала. Но ты не только утешала, а и ставила его на место, и это, по-моему, он понимал.
– Если бы он понимал меня, то не вел бы такую скотскую жизнь.
– Каждый человек, доченька, загадка. И каждый отличается от другого. Но ты правильно поступила, уйдя от него. Я почему-то чувствую, что плохо он кончит, – и, увидев, как Софья посматривает на часы, добавила: «Ладно, пошли спать. Тебе ведь завтра к первому уроку».
В эту ночь Софья опять долго не могла уснуть. И, хотя она чувствовала себя победителем в разговоре с Борисом, это чувство быстро угасло. В войне, в том числе и семейной, не может быть победителей и побежденных, так как обе стороны несут потери. Первые месяцы после ухода от мужа Софья испытывала сладость мести. Но, оказавшись одна, вместо этой сладости вскоре почувствовала горечь. Она даже пыталась простить его, но нанесенная им обида не проходила.
Так и проходили день за днем. Но, почему-то последние ночи Софья стала чаще вспоминать свою семейную жизнь, хотя прошло уже около года, как она ушла от Бориса.
Между тем март сменился апрелем. Весна пришла быстро и незаметно. Зимние морозы прекратились, и по улицам города потоки уносили все, что накопилось за зиму. После ветреных студеных дней ярко светящееся солнце наполняло ее душу радостью. Освободившиеся от снега цветочные клумбы покрывались зеленью, которая с каждым днем становилась гуще. По воскресеньям Софья с сыном гуляли в парке, наблюдая за деревьями, которые все плотнее одевались в зеленую листву.
Особенно ясной установилась погода в конце апреля. Каждый день ярко синело чистое небо, а солнечные лучи уже грели так, что становилось жарко. Видимо, от этого высокие тополя и дубы быстро оживали и покрывались листвой.
Всем этим и наслаждалась Софья, вдыхая запахи ожившей зелени. Она садилась на скамейку в тенистом месте и, наблюдая за сыном, вспоминала свое детство и лес, в котором она иногда гуляла со своей матерью. Вспоминала и отчима, с появлением которого эти прогулки прервались. Но и потом, став старше, Софья со своими подругами продолжала уходить в лес. Там, на поляне, у нее было излюбленное место. Особенно ей нравился большой камень, вросший в землю. Он был серый, и на нем хватало места для нескольких человек. Лучи солнца нагревали его, и Софья с подругами, расположившись на нем, беседовали на самые разные темы.
Как-то раз, одна из подруг предложила пойти дальше в лес, а было уже поздно. Тогда они забрели так далеко, что начали плутать, и только выйдя к домику лесника и расспросив его, вернулись домой. Луна уже взошла, и Софья около дома увидела свою маму, которая сразу стала ей высказывать упреки. Но Софья в тот поздний вечер не вникала в слова матери. Она наслаждалась благоуханиями цветов, посаженных жильцами возле дома, и все еще была под впечатлением блужданий по лесу.
В этот день они засиделись допоздна. Игорь, наигравшись, сидел с мамой рядом и, наблюдая за ней, молчал.
Наконец, Софья поднялась и, словно прогоняя воспоминания, проговорила:
– Ну что, Игорек, пойдем домой?
– Можно еще посидеть, но тебе ведь к урокам готовиться надо, – по-взрослому ответил Игорь.
И мать с благодарностью подумала: «Как хорошо, что у меня есть такой сын». Обычно, глядя на лицо сына, Софья видела на нем следы радости или недовольства, но  сейчас оно ничего, кроме задумчивости, не выражало, и Софья снова почувствовала, как сильно любит его.
Вскоре начались экзамены в школе, и у Софьи оказалось больше свободного времени. После обеда, когда спадала дневная жара, она стала чаще выходить на набережный бульвар. Лето царило над городом, и Софья даже не помнила, чтобы столько дней подряд на небе не было ни одного облачка.
Стоя у парапета, Софья рассматривала заречный парк с многовековыми деревьями, глядела на бегущие воды реки, и это было самым сладостным наслаждением для  нее. Любовь к природе успокаивала ей душу и снимала дневную усталость.
Находясь на набережной, она, постояв у парапета, шла в  сторону церкви и, выбрав скамейку, на которой никого не было, усаживалась. На этой аллее были самые уединенные места. Там росло много кустов сирени, и они как бы защищали одиночество сидящего. А с другой стороны аллеи был высокий обрыв, и река, от которой веяло прохладой. Здесь Софья чаще всего и находилась в полном уединении. Однако, несколько раз она видела и сидящего на соседней скамейке одинокого пожилого мужчину. Иногда он медленно прогуливался по аллее. И Софье казалось, что он специально это делает, проходя мимо скамейки, на которой она сидела.
Каждый раз, когда Софья видела его, ей почему-то хотелось, чтобы он заговорил с ней. Видимо, она чувствовала его одиночество. Лицо этого человека всегда было задумчивое, а сам он казался спокойным и сдержанным. Это его спокойствие даже вызывало досаду у Софьи. Однако, незнакомец будто не замечал ее.
Так проходили дни, и Софья, приходя на набережный бульвар, каждый раз надеялась на встречу с этим человеком. Когда же его не было там, она чувствовала, что ей чего-то не хватает, и, посидев несколько минут на скамейке, возвращалась в школу. Возвращалась с надеждой увидеть его завтра.
Как ни странно, такое же состояние было и у незнакомца. Он тоже приметил ее и понимал, что она так же одинока, как и он.  Он видел, что она намного моложе его, и это  удерживало его от попытки знакомства, хотя что-то напоминало в ней кого-то из знакомых.
Дмитрий Антонович Корольков до ухода на пенсию работал заместителем прокурора области. Недавно ему исполнилось шестьдесят пять лет, но  внешне он казался гораздо моложе. Несколько лет тому назад у него умерла жена. Первый год после ее смерти сын и дочь помогали ему. Однако, у них были свои семьи, и эта помощь стала угасать. Квартира, в которой он жил, да и сам он, оказались без хозяйки сиротами. Одиночества Дмитрий Антонович не любил. Поэтому и ходил каждый день на набережный бульвар. Любовался природой и чего-то подспудно ожидал от своих прогулок. Особенно эти ожидания вспыхнули у него с появлением на бульваре красивой строгой женщины. Он еще не знал тогда, что ее зовут Софьей.

ЗНАКОМСТВО

Быстро пролетело лето, и Софья вновь приступила к своей учительской работе. Более месяца она не ходила на набережную и не видела незнакомца, который сильно ее заинтересовал. Работа в школьном лагере, затем поездка к матери отодвинули на какое-то время их молчаливые встречи. Но с началом занятий она снова стала после окончания уроков выходить на набережный бульвар.
В один из таких дней, когда она стояла у парапета, Софья неожиданно услышала вопрос:
– И где же вы пропадали столько времени?
Это был тот «ее» незнакомец.
– Работала в школьном лагере, а потом к маме ездила, – ответила Софья, как своему знакомому.
После этого ответа незнакомец стал говорить ей о красоте природы и о том, что люди иногда не ценят эту красоту, пытаются вмешаться в естество природы и тогда природа мстит человеку. Слушая эти рассуждения, Софья с интересом смотрела на него. Она еще не разобралась в том, что происходит с ней, но неожиданно поняла: ее почему-то тянет к этому человеку, который казался ей таким знакомым.
Неожиданно незнакомец спросил:
– Я так часто вижу вас здесь. Видимо, вы тоже, как и я, цените природу? Или я ошибаюсь?
– Нет. Не ошибаетесь.
– Извините меня, я не представился вам. Дмитрий Антонович Корольков, бывший заместитель прокурора области. Сейчас пенсионер, хотя кое-кому помогаю. А  как мне вас называть?
– Софья Петровна Бодрова. Работаю в школе, которая рядом с набережной, учителем математики.
Когда Софья назвала себя, Дмитрий Антонович сразу вспомнил ее. Его смелые темно-карие глаза уверенно и многозначительно заглянули в глаза Софьи, и он сразу же сказал:
– А я ведь вас помню. Отец вашего мужа Игорь Федорович. Он нас знакомил на  праздновании дня милиции в доме культуры. Я тогда тоже был приглашен на празднование. С Игорем Федоровичем мы знакомы давно. Вы тогда с мужем подошли, и он вас обоих представил. Вспомнили?
– Да, в самом деле.
Она смотрела на него изумленными глазами. Конечно, Софья тоже вспомнила тот вечер. Вот почему  при каждой встрече незнакомец казался ей знакомым. Хотя после той встречи изменился он здорово. Волосы поседели, и постоянная грусть делала его старше.
Несколько минут они молчали. Дмитрий Антонович вспоминал, какое она произвела тогда впечатление на него. Он даже в шутку спросил своего друга, где они раскопали такую красавицу. Более того, то знакомство Дмитрий Антонович долго не мог забыть, но  заботы о больной жене отодвинули тогда его впечатления. Софья тоже изменилась, но была даже красивее той, с которой его познакомили на вечере. Однако в глазах ее он видел, что испытаний ей выпало тоже немало. Ему очень хотелось расспросить Софью о нынешней жизни, так как от отца ее мужа он слышал, что в семье у молодых не все в порядке. Однако не стал расспрашивать. И Софья, словно чувствуя, сама сказала о том, что его интересовало.
– Я помню тот вечер и помню наше знакомство. В моей жизни произошло немало изменений. Родился сын, он уже во втором классе учится. От мужа я ушла. Работаю в школе. Живу у хорошей бабушки на квартире и на жизнь не жалуюсь.
Услышав это, Дмитрий Антонович рассказал о своей судьбе. О том, как болела его жена. Как она умерла, и как он оказался в одиночестве.
Все это время они стояли у парапета. Софья даже не заметила, как прошли два часа, и ей пора уже было возвращаться в школу, чтобы забрать сына, который учился во вторую смену. Дмитрий Антонович оказался хорошим рассказчиком и поведал ей почти всю свою жизнь. Он рассказывал и о своей семейной жизни и о работе в прокуратуре. При этом лицо его как бы светилось изнутри, а в словах не было и намека на его незаурядность и бывшее высокое должностное положение. Видя, что Софья посматривает на часы, Дмитрий Антонович  спросил:
– Вы куда то спешите?
– К сожалению, да. У сына заканчивается последний урок, и мы вместе идем домой.
– Тогда я провожу вас до школы, – и, не ожидая согласия, добавил: «Но завтра мы должны встретиться здесь же. Хорошо?»
 Софья кивнула, и Дмитрий Антонович в этом простом движении почувствовал ее бесхитростность и женственность. Он даже подумал, что, видимо, силы небесные  послали ее ему для того, чтобы они были вместе. Странное дело, но ему казалось, что и он  Софье не безразличен.
Дмитрий Антонович не ошибался. После знакомства Софья долго не могла прийти в себя. На вопросы Игоря отвечала невпопад или отмалчивалась. Придя домой и уложив Игоря, достала из сумки тетради учеников, но проверять их так и не смогла. То, что сегодня произошло с ней, было громом среди ясного неба. Ей казалось, что с этим человеком она бы пошла, куда угодно. Она чувствовала, что он внутренне близок ей. Всю жизнь она мечтала о  человеке, который бы воплощал в себе доброту и отзывчивость, порядочность и широту жизненных знаний. Сейчас, узнав, что он одинок, Софья строила воздушные замки и думала о будущих с ним отношениях. А в том, что они будут, Софья почему-то не сомневалась. Однако, на смену этим предположениям приходили и другие. Она понимала, что эти отношения ей трудно будет прятать, так как ее жизнь проходит на виду многих знакомых и родителей учеников школы. И когда ее увидят вместе с ним, начнутся всякие кривотолки и сплетни. А этого Софья всегда опасалась, потому что берегла свою репутацию.
Энергичная и рассудительная, она, тем не менее, очень боялась того, что о ней скажут, особенно родители Бориса. Ведь брак с ним пока не расторгнут, хотя они уже давно не живут вместе. Это особенно настораживало и беспокоило Софью. Подруги убеждали ее, что поступать надо так, как удобнее  себе, не расстраиваться по пустякам, и не надевать паранджу. Софья соглашалась с их наставлениями, но переделать себя не могла.
Иногда она даже спрашивала себя: неужели ей придется все время быть одной, ради желания родителей Бориса, и стать воздержанной и скромной для соблюдения морали? И имеет ли право кто-либо вмешиваться в ее жизнь?
Сейчас эти вопросы снова с настойчивой силой возникали в ее голове, убеждая, что радостями жизни разбрасываться нельзя.
Софья подошла к окну. Часы пробили двенадцать. Глядя в окно, Софья впала в глубокое раздумье. В квартире стояла тишина, которую нарушил кашель сына, и Софья, вздрогнув, подошла к его кроватке. Несколько минут она смотрела на него, затем, поудобней устроившись в кресле, взяла со стола одну из тетрадей. Мягкий свет, который лился из-под абажура на Софью, вновь вернул ее к воспоминаниям. Сегодняшний день утомил ее. Тетрадь, которую она держала, выскользнула из рук. Веки сомкнулись, губы полуоткрылись, и Софья заснула. А свет из-под абажура, падавший на ее лицо, подчеркивал его изящество и прелесть.
Неожиданно Софья вздрогнула и подняла голову. Посмотрев на упавшую тетрадь, она подняла ее и начала просматривать. Несколько минут, проведенных в дремоте, вернули ее в рабочее состояние. Сейчас ее лицо уже ничего не выражало, но это длилось недолго, и вскоре воспоминания вновь вернулись к ней. Сейчас вместе с воспоминаниями к ней пришло и желание новой встречи с человеком, о котором она уже не могла не думать.
В Софье не прекращалась борьба между желанием и боязнью огласки. Однако на этот раз желание оказывалось сильнее.
В назначенное время она пришла на набережную, и, подходя к парапету, увидела  Дмитрия Антоновича. Глаза его радостно блестели, и, поздоровавшись, он сразу же спросил:
– Как спали, Софья Петровна?
– Нормально.
– Но у вас усталый вид.
– Поздно легла. Тетради учеников проверяла.
Говорили они короткими фразами, и говорили так, словно проверяли то, что возникло между ними.
– А погода портится, – после некоторого молчания заметил Дмитрий Антонович и спросил: «Вы не будете возражать, если я приглашу вас на ужин?»
– Но мне через два часа надо вернуться в школу за сыном.
– За два часа мы вполне управимся. На улице холодный ветер, а вы  налегке.
– И куда пойдем? – спросила после некоторого колебания Софья.
– А вот, рядом с нами, на набережной ресторан. Готовят здесь неплохо. Более того, выберем столик у окна и будем, кроме всего прочего, любоваться заречным парком. Так как?
– Хорошо. Только задерживаться не будем.
В ресторане Дмитрия Антоновича встретили как старого знакомого, и официант, проводивший их до столика, сразу же принял заказ.
Вскоре он принес бутылку шампанского и фрукты. Расставив все это на столе, официант спросил:
– Открывать, или перед горячим?
– Открывайте. У нас мало времени.
Подняв наполненный фужер, Дмитрий Антонович посмотрел на Софью и предложил:
– Ну что, за наше повторное знакомство и за дальнейшие встречи?
Сделав по глотку, они поставили фужеры, и Дмитрий Антонович добавил:
– Вы не будете возражать, если я вас буду называть Сонечкой, а вы меня просто Дмитрием? И если можно, без выканий.
– А не ускоряем ли мы события, Дмитрий Антонович? – осторожно спросила Софья.
– Я думаю, мы наоборот, потеряли какое-то время. Нам надо было объясниться раньше.
От этих прямых слов Софью охватила тревога. Она почувствовала по его словам, что он уже принял решение, хотя сама еще для такого решения не созрела. Ведь у нее сын и родственники. Что они подумают? Как она объяснит им свои отношения с этим человеком?
Однако у Дмитрия Антоновича на этот счет были свои соображения. Он начал убеждать Софью в том, что каждый человек имеет право на счастье, и что, если судьба так обидела их, то они вправе воспользоваться шансом на счастье, которого достойны.
– Одиночество – страшное наказание, – продолжал он.
– Дмитрий Антонович, давайте не будем спешить. Я очень уважаю вас. Я и уснула-то поздно, потому что долго думала о наших отношениях. Встречаться я согласна. Присмотримся друг к другу, а тогда и решим окончательно.
Во время этого ответа официант принес телятину с овощами, и Софья замолчала. Наполнив фужеры шампанским, официант деликатно удалился.
– Ну, что же, предложение разумное, – заметил Дмитрий, – но затягивать присматривание слишком долго не надо, Сонечка. Очень прошу тебя. Вот за это давай и выпьем.
Свойственная ей мягкость и покорность говорили ему о том, что ее надо беречь и что со временем она может навсегда стать его женщиной. Но настаивать на своем сейчас нельзя.
Ужин подходил к концу. Под влиянием впечатлений от разговора, вкусной еды и шампанского Софья была как никогда радостной. Глаза их встречались, и она чувствовала трепетную силу, которую излучал взгляд Дмитрия. Во время разговора он прикасался к ней своими пальцами, как бы подчеркивая сказанное, и Софье это нравилось.
– Ну что же, – наконец, произнес Дмитрий, – встаем!
Выйдя на улицу, он сразу взял ее под руку. Центральная улица опустела, и Софья не беспокоилась, что кто-то из знакомых ее увидит. Они шли некоторое время молча, испытывая блаженство от прикосновения тел. Холодный ветер Софью не пугал, так как тепло, излучаемое Дмитрием, согревало ее.
– Сонечка, а когда ты навестишь меня? – прижимая ее локоть к себе, спросил неожиданно Дмитрий.
– Зачем? – тут же задала она вопрос.
– Посмотришь, как сиротка живет, и что-нибудь подскажешь по хозяйственной части. Я ведь все один и один. Приходи, я же рядом с твоей школой живу.
– Но мне из школы надо сразу Игорька домой вести. Мы всегда вместе возвращаемся.
– Послезавтра воскресенье. Я встречу тебя возле школы и проведу к своему дому.
– А вдруг вас увидит кто-то из соседей?
– В нашем доме мало жильцов. Это, во-первых, а во-вторых, кому какое дело?
– Я подумаю.
– Нет, дорогая. Так не пойдет. Называй время, когда мы встретимся, – настаивал Дмитрий.
Они уже подходили к школе, и Софья, боясь встретить выходящих учителей, тихо ответила:
– К пяти вечера устроит?
– Конечно. Дома у меня и поужинаем.
– Дмитрий Антонович, а теперь давайте попрощаемся. Мы уже подошли к школе.
Прижав ее локоть к себе, Дмитрий некоторое время поддержал его и, глядя в глаза Софьи, с грустью проговорил:
– До встречи.
Придя в свою квартиру, Дмитрий накормил пуделя, который жил с ним уже шесть лет. Карликовый голубой пудель по кличке Фокс скрашивал жизнь Дмитрия. Вечерами, он даже как с человеком, разговаривал с ним, и пудель внимательно слушал его. Собаку Дмитрий  купил для своей больной жены, которая очень любила животных, но вместе они пробыли лишь три года. Затем пудель стал любимцем Дмитрия.
– Скучаешь, Фокс? – надевая ошейник с поводком, спросил Дмитрий  и, увидев, как тот радостно завилял обрубком хвоста, добавил: «Сейчас мы погуляем с тобой, покушаем, и будем укладываться спать».
Однако спать Дмитрий в этот вечер не ложился долго. Все  годы после смерти жены он мечтал о женщине, которая бы могла заменить его бывшую жену. Однако это оказалось не так-то просто. Оказалось, что тело и душа женщин, которых он знал, далеко не одно и то же. Видимо, тон того камертона, который звучал в душе его жены, был слишком высоким. А может быть, нужно было время? Трудно было ответить Дмитрию на этот вопрос. Иногда он спрашивал себя, в чем сила женщины? И каждый раз у него появлялись все новые и новые ответы. Однако, несмотря на многообразие женских качеств, он считал, что сила женщины в ее материнстве. В отличие от мужчин, женщина в любых условиях жизни порабощена заботой о своих детях. Вот и Софья, прежде всего, думает о своем сыне. Это и правильно. Подумав об этом, Дмитрий как наяву, снова увидел ее перед собой. Никогда еще он не встречал женщины, воплощавшей в себе отзывчивость, доброту, общительность, красоту и молодость. Длинными, одинокими вечерами он мечтал именно о такой женщине, и сейчас встретив ее, очень боялся  упустить. Беспокоила его лишь разница в возрасте, и разница эта была более двадцати лет. Правда, проведенные два вечера почему-то убеждали его в том, что Софья примет его дружбу. Пока дружбу, а там видно будет. И в то же время его настораживал этот возрастной разрыв. Он даже подумал, что отдал бы и свое  бывшее положение, и хорошую пенсию за тот же, что у Софьи, возраст.
Дмитрий Антонович был естественным продуктом системы, в которой жил и формировался. Поэтому остро переживал все нравственные проблемы. Хотя в его характере  имелось и немало вольнодумства, и он нередко  поступал неординарно, ценя в первую очередь неограниченную свободу мыслей и поступков. Он был самоуверен, остер на язык. Много читал, и имел свое мнение о прочитанном, нередко отличающееся от мнения других.
Начав работать следователем районной прокуратуры, Дмитрий дошел до заместителя прокурора области, и на всех должностях показывал пример порядочности и глубокого знания своего дела.
Его жизненная философия укладывалась в правила: не предавать  и ни в чем не изменять себе, быть сильным и не выходить из себя по пустякам. Часто он требовал от подчиненных не хныкать, не бояться, не просить. Нередко Дмитрий поступал только так, как он считал правильным, и это подкупало подчиненных, хотя многим руководителям области такое поведение заместителя прокурора и не нравилось.
После ухода на пенсию его пригласили на работу консультантом в один из крупных банков, и Дмитрий быстро освоился там.
Таков портрет этого человека, к которому мы вернемся еще не раз, и этот человек взволновал Софью так, как никто ее не волновал раньше.
В воскресенье, без десяти минут пять Дмитрий стоял напротив школы и вскоре увидел Софью. Волна нежности поднялась в нем. Он быстро пошел навстречу, и когда они встретились, Софья сразу же предложила:
– А не пойти ли нам, Дмитрий Антонович, на бульвар?
– Мы же договорились о другом, – возразил Дмитрий.
– Мне как-то неудобно, – в волнении пробормотала Софья, – а вдруг кто увидит.
Дмитрий взял ее под руку, и Софья снова ощутила его власть и силу, которой трудно было сопротивляться.
– Хорошо. Только недолго, – наконец, согласилась она.
Слушая это, Дмитрий снова убедился в порядочности Софьи. Он и сам всегда стремился к этому в своих отношениях с другими людьми, и чтобы успокоить ее, пообещал:
– Не волнуйся. Ничего лишнего не будет. В квартире распоряжаться будешь только ты. Что скажешь, то я и буду делать. Но я специально не говорил тебе кое-чего. Ты встретишь у меня одно интересное создание. Не пугайся. Это создание очень дружелюбное.
Когда они вошли в квартиру, Софья от неожиданности замерла. К ней медленно приближался пудель. Он был подстрижен подо льва, и в нем явно угадывалась породистость. Приблизившись, пудель обнюхал ее и, поставив передние лапы ей на колени, поднял морду, глядя в глаза Софьи. При этом обрубок его хвоста несколько раз дернулся и повис.
– Ну, как, дружище? Скучал? Познакомься, это Сонечка. Подай, малыш, ей лапу, – заговорил с ним Дмитрий, и пудель, словно ожидая эту команду, оторвал одну из своих лап от ноги Софьи.
– Знакомься, Софья. Это и есть интересное создание по имени Фокс. Пожми ему лапу.
Софья нагнулась к собаке, взяла в руку его лапу, а другой стала гладить пуделя.
Несколько раз его хвост дернулся, но затем замер, а глаза, как человеческие, смотрели на Софью, будто изучая ее.
– Он, как и хозяин, трудно сходится с людьми, – оправдывая настороженность пуделя, проговорил Дмитрий. – Но с тобой он  быстро сойдется. В этом я не сомневаюсь. Давай плащ и располагайся, как дома.
– А почему он такой грустный? – спросила она, присев перед псом на корточки.
– Видимо, как и хозяин, не любит одиночества. Домашние обитатели во многом копируют людей, у которых живут.
Оставив Софью вдвоем с собакой, Дмитрий ушел в кухню, а она, чтобы завоевать симпатию и доверие пса, стала гладить его голову. Фокс терпеливо принимал ее заигрывания, но стоял, опустив глаза, и не спешил делать какие-либо выводы. Услышав, что хозяин открывает холодильник и что-то достает из него, Фокс побежал  и уселся перед ним, ожидая подачки.
– Иди, Фокс к Сонечке. Кушать еще рано. И не попрошайничай! – пристыдил его Дмитрий. Выйдя в коридор, пес снова уселся перед Софьей, не сводя с нее глаз.
– Тапочки в шкафу. Выбирай себе по размеру, – продолжал Дмитрий, и, как только Софья сняла туфли, Фокс, обнюхав их, пошел в одну из комнат, оглядываясь на нее.
Выйдя из кухни и увидев, что пес идет в его кабинет, Дмитрий, улыбнувшись, проговорил:
– Иди за ним, Сонечка. Он уже признал тебя и хочет познакомить с комнатами, в которых живет.
В кабинете, подойдя к дивану, Фокс уткнулся в него носом и искоса стал поглядывать на Софью.
– Хочешь на диван? – спросила она. – Тогда прыгай!
Словно ожидая этой команды, Фокс прыгнул и в благодарность, высунув длинный язык, лизнул руку Софьи. Сев рядом с ним, она гладила и рассматривала Фокса, который все больше заинтересовывал ее. А тот в свою очередь положил  морду на колени Софьи и подняв глаза, тоже смотрел на нее.
– Ну что, знакомство состоялось? – спросил подошедший Дмитрий и сразу же повел показывать остальные комнаты. За ним, не отставая, заходил в каждую комнату и Фокс.
– Привык жить в комнатах, – объясняя его поведение, заметил Дмитрий. – Каждую неделю купаю его в ванне. Ну, а теперь пошли в кухню. Там  у меня и столовая.
Когда они вошли, Софья увидела, что стол заставлен разнообразной закуской, а посредине стояла бутылка такого же шампанского, которое им подал официант в ресторане.
– Ну, зачем вы так? – смутилась Софья. – Я покушала дома и ничего не хочу.
– А мы и не станем  наедаться. Выпьем по глотку шампанского, и немного закусим. Я специально взял такое же, которое было в ресторане на набережной, потому что видел, что оно понравилось тебе.
Услышав это, Софья подумала о том, насколько он наблюдательный и, помолчав, незаметно для Дмитрия протянула Фоксу кусочек буженины. Не глядя на пуделя, она почувствовала, как тот осторожно взял его и, отойдя от стола, начал жевать. Увидев это, Дмитрий заметил:
– Попрошайка классический. Привык, чтобы его баловали, вот и пользуется этим. Ты лучше ему фрукты давай. Он их любит особенно. Ну что, за встречу в моей квартире?
– Не возражаю.
Дмитрий открыл бутылку и, наполнив фужеры шампанским, торжественно произнес:
– И все же за тебя.
Отпив несколько глотков, Софья поставила фужер и тогда Дмитрий начал накладывать ей на тарелку закуски. Однако Софья сразу же запротестовала:
– Нет! Нет! Это слишком много. Я же должна беречь свою фигуру. Или вы хотите, чтобы я располнела?
– Но тебе надо и кушать. Время-то уже к ужину, – уговаривал Дмитрий.
– Но вы сказали, что будете делать только то, что я скажу. Или не так?
– Так. Так, – проворчал Дмитрий. – Но я  привык к русскому гостеприимству.
– А вы и закусывайте. Но меня не надо заставлять. Хорошо?
– Хорошо. Тогда давайте поднимем фужеры. А может быть, выпьем на брудершафт?
– А это что такое? – схитрила Софья, будто не знает.
– Ну, выпьем, а закусим поцелуем.
– Дмитрий Антонович, не надо так спешить. Я вас очень прошу. Всему свое время. Я должна привыкнуть. Вы же видите, что даже перейти на «ты» с вами мне не просто.
– Как скажешь, – с нотой обиды ответил Дмитрий.
Несколько минут они молчали, и Софья, понимая Дмитрия и не желая его обижать, спросила:
– А музыку мы можем послушать?
– Конечно. Записи у меня классические. Тебе кто из исполнителей нравится?
– Король романсов Малинин нравится, Газманов, Пугачева, Успенская, Шуфутинский. Нравятся и другие. Я очень люблю слушать эстрадные песни.
– Тогда сейчас и послушаем. Ты сиди пока здесь. Я пойду, включу,  будем ужинать и слушать.
Вскоре из другой комнаты послышался голос Александра Малинина. Исполнял он «Гори, гори, моя звезда». Вернувшийся Дмитрий поднял свой фужер.
– Мне очень нравится этот романс. Хотя в исполнении Бориса Штоколова он богаче.
Софья промолчала. И тогда Дмитрий стал рассказывать, как он встречался со Штоколовым, когда тот приезжал в их город на гастроли. Софья не перебивала. Находясь под впечатлением романса, она встала и, подойдя к окну, задумалась о том, как скоротечна жизнь. Неожиданно сзади подошел Дмитрий и, обняв ее, проговорил:
– Помоги убрать со стола в холодильник, а то мой пират быстро со всем расправится. А потом еще послушаем музыку.
– Вот это очень правильное решение, – согласилась Софья.
Убрав со стола и помыв посуду, она тихо проговорила:
– А у вас очень уютно. И никакие мои советы по хозяйственным вопросам вашего быта не улучшат.
– Ладно. Пошли в кабинет. Посидим, послушаем музыку и поговорим.
Сев на диван, Дмитрий взял руку Софьи в свою и, глядя на Фокса, который улегся на ковре, заметил:
– Я сегодня такой счастливый, каким не был уже давно.
– А я думаю как мой Игорек без меня. Оставила его с бабушкой и волнуюсь.
– Испортишь ты мальчика своей опекой, – возразил Дмитрий. – «Обо мне в детстве так не беспокоились».
– Но, Дмитрий Антонович, тогда ведь и жизнь была другая.
– Конечно. Вот, кстати, послушай «Письмо к матери» Есенина. В этих словах просматривается и мое детство.
Посидев еще какое-то время, Софья решительно заявила о том, что ей пора домой. Дмитрий возражать не стал, и лишь спросил:
– Ты не будешь против, если мы с Фоксом тебя проводим до остановки? Ему ведь тоже прогуляться надо.
– Конечно, нет.
После этого ответа Дмитрий надел на Фокса ошейник и вручив поводок Софье, коротко бросил собаке:
– Гулять, малыш! Гулять!
Услышав  команду, которую  очень любил, Фокс сразу рванулся вперед.  Спускаясь по лестнице, он, словно торопил Софью, постоянно оглядывался на нее, натягивал поводок. Выйдя из подъезда, Фокс успокоился и, идя по правую сторону Софьи, не отставал и не вырывался вперед, важно семенил, не обращая ни на кого внимания.
Проводив Софью и вернувшись в свою квартиру, Дмитрий уселся в кресло. Сумерки постепенно заполняли комнаты, а он все сидел, не двигаясь. Вспоминая встречи с Софьей, он пришел к выводу о том, что она не так уж и проста. Сначала она казалась ему женщиной с мягким и уступчивым характером, но сейчас он все больше убеждался в обратном. Он вспоминал, как она ласково, но твердо уходила от того, чего ему так хотелось. Когда он обнял ее на кухне, она под предлогом поправить свою прическу, ловко выскользнула из его объятий. Да и впоследствии выбирала такое для себя положение, при котором исключались его объятия. Вспомнил, как она не согласилась на его поцелуи. Сейчас ему припомнились многие подробности поведения Софьи, но это не обижало его. Наоборот, он видел в этом не кокетливую игру, а поведение порядочной женщины, которую ему придется долго завоевывать. Это его и настораживало и радовало, так как он всегда считал, что чем труднее победа, тем больше она приносит радости.
Сидя в кресле, Дмитрий ощущал присутствие Софьи рядом с собой. Ему даже казалось, что, побывав в его квартире, она оставила здесь частицу своего существа, она будто стояла у него перед глазами. Под обаянием этого образа он еще долго находился в этот вечер. Несколько раз к нему подходил Фокс и, увидев, что хозяин не обращает на него никакого внимания, обидчиво удалялся.
Думая о Софье, Дмитрий не сомневался в том, что рано или поздно она уступит ему и физически, как уступила в душе. Объяснить эту уверенность Дмитрий не мог, но ее необычайная женственность подсказывала ему, что она способна на сильную страсть. И он очень хотел, чтобы она покорилась ему, подтвердив его предположения. Это сильное и отчасти самоуверенное чувство, основанное на желании физической близости, уносило Дмитрия в самые разнообразные мечты и фантазии. Влекло так, что он не мог ни о чем другом и думать. Софья ворвалась в его жизнь, как вихрь, принеся желание близости с ней, которого он так хотел, хотя немного и опасался, сомневаясь, прежде всего, в себе. Однако его настойчивый характер толкал Дмитрия только вперед. Поэтому, сидя в темном кабинете, он и строил планы своих отношений с ней.
Было уже за полночь. Дмитрий поднялся, отодвинул кресло и пошел в зал. То, что произошло с ним, Дмитрия радовало. За годы, когда он жил один, у него не  было такого близкого человека, как Софья. Внукам было не до него, а другие родственники после смерти жены быстро забыли о нем. С Софьей он впервые за последние годы узнал, что такое настоящее счастье и чувствовал, что она очень нужна ему. Стоя у окна в зале, он решил поговорить с ней начистоту о будущей их совместной жизни и убедить ее перейти жить к нему.
До встречи с Софьей его отличала полная самоуверенность. Иллюзия нерушимости быта затуманила его ум, и, только оказавшись один, Дмитрий понял, насколько важна в жизни мужчины женщина. Но он еще не знал того, что не каждую женщину устраивает семейная жизнь. Тем более, если эта женщина испытала ее горечь. Однако Дмитрий и не хотел этого знать, он не желал отступать от своих убеждений. По собственному выражению, Дмитрий желал всегда борьбы. Но эта борьба нередко приносила ему и поражения, отчего он ожесточался. Особенно он переживал, когда потерял свою жену. Он долго не мог тогда понять, за что его так покарала судьба, потому что считал свои семейные отношения незыблемыми. Лишь спустя годы он понял, что переоценил себя, что ничего вечного не бывает, что счастье надо беречь, а если его нет, то искать и завоевывать.
Поэтому Дмитрий и проявлял такую энергию в своих отношениях с Софьей. В жизни он прошел хорошую школу и научился завоевывать симпатии людей, которых  уважал. При встречах с Софьей он много рассказывал ей разных историй из своей жизни и с большим тактом передавал ей свои чувства. В Софье он обнаружил тоже много таких тонкостей, что даже удивлялся им, хотя почему-то считал, что опыта в искусстве любви у нее было мало. Правда, это его не волновало, так как он видел в ней, прежде всего, порядочность, красоту и ее доброе отношение к нему. Он видел, как она ласково посматривает на него, как охотно соглашается на многие его предложения, и это Дмитрия радовало.
Теперь по утрам он каждый день звонил ей, и от разговора будто получал заряд бодрости. После каждой телефонной беседы с Софьей Дмитрий угадывал за ее словами так много затаенных глубоких чувств, что с трудом скрывал свои желания. Духовная близость в их отношениях крепла с каждым днем и слова, которыми они обменивались, лишь смутно передавали те глубокие бурные чувства и желания, которые за ними скрывались.
Возраставшее влечение к Софье ласкало его душу, вселяя надежды на большее, и Дмитрий радовался этому пришедшему чувству, как юноша.


НОВЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Посещение квартиры Дмитрия взволновало Софью, и у нее осталось ощущение какой-то недосказанности. Сейчас она уже не сомневалась в том, что простой дружбой это не кончится и что его настойчивый характер сломает ее сопротивление. Это ее и настораживало, и в то же время влекло.
В Дмитрии она видела человека, во много раз умнее ее бывшего мужа. Видела, с каким вниманием он относится к ней. Видела его мягкость и в то же время настойчивость. Но главное, она видела желание Дмитрия угождать ей. Когда он смотрел на Софью, его взгляд светился мягким светом, и в нем отражались все его чувства, которые не могли не волновать и ее.
У них состоялось всего несколько встреч, но они не прошли для Софьи бесследно. Она почувствовала, что Дмитрий нуждается в ее помощи. Нуждается в ней. Это заставляло ее думать о нем, сравнивать с другими мужчинами, и в первую очередь, с отчимом и бывшим мужем.
Возле своего дома Софья остановилась. Холодный ветер гонял по улице бумажки и мелкий мусор, но Софье не хотелось идти в квартиру, подниматься по мрачной лестнице и сидеть в своей одинокой комнате. «Игорь, конечно, уже спит, – подумала она, – а Зинаида Васильевна как всегда ждет ее прихода, чтобы выговориться на разные темы». Это уже вошло  в привычку, и Софья, понимая ее одиночество, охотно разговаривала с ней. Но сейчас Софья была под впечатлением встречи с Дмитрием и не хотела гасить в себе то возбуждение, которое было вызвано этой встречей. Сейчас она хотела тех же бурь и волнений, которые недавно испытала. Постояв еще какое-то время, Софья вошла в полутемный подъезд. Лампочка горела только на одном этаже. Она открыла дверь и тихо вошла в коридор. Однако несмотря на предосторожность, дверь комнаты, в которой жила хозяйка, открылась.
– Ты сегодня задержалась, Сонечка, – раздался ее голос.
Софья промолчала. Она сняла плащ, туфли и только потом, не отвечая  хозяйке, спросила:
– Игорек ужинал?
– Да, покормила, поговорили с ним, и я его уложила спать. Но ты не ответила, где задержалась? Опять с подругами день рожденья чей-то отмечали?
Софья, понимая, что скрывать от нее свои встречи не надо, тихо ответила:
– Нет. На это раз я была не у подруг.
– А ты проходи ко мне, а то Игорька разбудим. У меня и поговорим.
– О чем? – насторожилась Софья.
– О тебе. Я же вижу, что в последние дни с тобой что-то происходит. Словно подменили тебя. Вот и расскажи, а я тебе тогда, может быть, и совет какой-нибудь дам. Ведь ты для меня, как дочь родная.
– Я знаю. Мужчину встретила серьезного, вот и думаю, как поступать мне.
– Сердце надо слушаться, Сонечка. Оно лучший советчик. А где работает этот мужчина?
– Пенсионер. Но работал заместителем прокурора области.
– Круто, как выражается мой зятек. Он что – холостой?
– Умерла у него три года тому назад жена. Живет один с пуделем, – вспомнив про собаку, улыбнулась Софья.
– И давно вы познакомились?
– Познакомили нас лет восемь тому назад, и я уже забыла о нем. Но недавно на набережном бульваре разговорились, и он напомнил о нашем знакомстве. Всего-то и встретились несколько раз, а заинтересовал меня здорово. Я даже в квартире его сегодня была.
– Так это и хорошо, если заинтересовал. Я и сейчас вспоминаю свою первую любовь. После войны пришел с фронта  старший лейтенант, а мне было восемнадцать, и мы стали с ним встречаться. Но однажды в воскресенье он пришел к нам домой с двумя своими товарищами. И один из них так понравился мне, что я спать не могла ночами. Только и думала о нем. Вскоре он объяснился мне в любви. Я ведь тогда была очень красивой, не то, что теперь – яблочко печеное. Мы начали встречаться, и на пятый день он предложил выйти за него замуж. Я согласилась, конечно, но его родители стали говорить обо мне всякие глупости, потому что хотели женить на другой. Ну, а парень тот начал разбираться в том, что ему сказали, и, конечно, поспорили мы тогда крепко. Психанула я, он, хотя любил меня, не смог ослушаться своих родителей. В общем, потеряла я свое счастье. Позже мне рассказывали знакомые, что тосковал он по мне здорово, да женился на другой.
– А если тосковал, то почему не вернулся к вам? – спросила Софья.
– Сложно все это, доченька. Обиды, ошибки молодости. Я ведь тоже долго не засиделась. Вскоре вышла замуж за другого, но сердце каждый день напоминало мне о том парне. На своей свадьбе чуть не плакала.
– А тот, кого любили, был на вашей свадьбе? – снова перебила Софья.
– Нет. Да и свадьба была очень скромной. Не то, что сейчас. Подарков никто не дарил. Платье на мне было простенькое в белый горошек, а на голове венок из цветной бумаги. Так и началась моя семейная жизнь с человеком, который не смог дать счастья, потому что та любовь постоянно была у меня перед глазами. Я тебе рассказываю о своей жизни для того, чтобы ты слушала всегда свое сердце. Что подсказывает оно, то и делай. Но помни, что без мужика женщине тяжело жить, и за счастье свое надо бороться. Ты еще молодая и все может сложиться у тебя по-хорошему. А он что предлагает тебе?
– Просит перейти к нему жить.
– Ну, а ты?
– Боюсь я чего-то. Во-первых, как сын отнесется к этому, а во-вторых, что скажут знакомые и родители Бориса.
– А кому какое дело. Вы же не крадете чье-то счастье. Вы оба свободные, взрослые люди. Забыла сказать, сегодня приходила мать Бориса и рассказала мне, что его в «психушку» отправили.
– Как? – удивленно спросила Софья.
– Вот так и отправили. Он пришел к ним домой пьяный и стал микрофоны за обоями искать, а потом какого-то Гусака. Кричал, что тот всю его жизнь испортил. Опрокидывал шкафы, диваны и твердил, что все равно найдет его и убьет. Отец стал успокаивать, а тот будто узнал в нем Гусака  и начал душить. Кое-как мать оторвала его. Ну, и сразу вызвали «скорую», а те в «психушку» сообщили. Приехали санитары, скрутили и увезли.
– А отец его как?
– Лежит. Плохо с сердцем. Наталья Сергеевна хотела с  тобой поговорить, но очень беспокоилась, что оставила мужа одного и быстро ушла.
– Она еще что-нибудь говорила?
– Да. Просила тебя завтра навестить ее.
– Конечно, пойду. Сразу после уроков. А может быть, позвонить ей.
– Не надо. И себя расстроишь и их.
– Тогда я пойду к себе, Зинаида Васильевна. Все это так неожиданно. Мне подумать надо.
Войдя в свою комнату, Софья сразу дала волю своему отчаянию. Она была потрясена случившимся. Софья всегда была терпелива и умела переносить наваливающиеся на нее неприятности. Но то, что она узнала, надломило ее. Сейчас она представляла, как переживают его родители, которых всегда уважала и думала, что же за силы, которые вихрем налетают на человека и сокрушают его. Правда, в случившемся с Борисом она знала эти силы. Сгубило его безволие, которое привело к систематическим пьянкам со случайными людьми. Она вспоминала, как безуспешно боролись с этим его родители, и вот результат.
В размышлениях прошла ночь. Утром Софья была настолько утомленной, что сын даже спросил:
– Ты не заболела, мама?
– Нет, Игорек. А вот папа твой заболел серьезно.
Игорь начал расспрашивать, но Софья ответила, что после работы сходит к его родителям, узнает подробности и тогда расскажет ему.
Проведя долгий тягостный день, Софья после окончания уроков сразу же из школы пошла к родителям Бориса.
Дома те уже ждали ее, и Наталья Сергеевна начала рассказывать о случившемся. Несколько раз она вытирала платком мокрые от слез глаза и, выговорившись, замолчала. Молчала и Софья. Наконец, мать Бориса снова заговорила.
– Пойдем к отцу. Плохо он себя чувствует. Врачи постоянно приезжают и говорят, что завтра в больницу положат его. Он с тобой поговорить хочет.
Войдя в комнату, где лежал Игорь Федорович, Софья присела на краешек постели и, взяв его руку, тихо произнесла:
– Господи, как же тяжело вам. Но надо крепиться, не все ведь потеряно.
– Нет, Сонечка, сына мы уже потеряли. Если бы ты видела его вчера! Он был совершенно ненормальный, полнейшая мания преследования. В общем, не удержали мы его.
– А я тебе чего говорила? – вмешалась в разговор его жена. – Не обижайся, Соня, но ты тоже виновата. Если бы не ушла от него, возможно, до этого наш сын и не дошел бы.
– Опять ты за свое, – перебил ее Игорь Федорович. – Она правильно поступила. Предательство прощать нельзя.
При этом лицо его побледнело, и Наталья Сергеевна сразу же поднялась за лекарством. Накапав в стакан капель, она подала их мужу.
– Ты, Сонечка, не обижайся на нас. Наталья Сергеевна ведь от горя сказала так. А я  тебе свой совет дам. Ждать тебе теперь нечего. Устраивай свою жизнь так, как считаешь нужным. У тебя ведь сын, а ему нужен отец.
Наталья Сергеевна не выдержав, повернулась и вышла из комнаты. А он продолжал:
– Как я радовался, когда вы поженились. Но, видно, не судьба. Внука береги. Если не встретишь никого, то переходи жить к нам. Хорошо?
– Я подумаю. Но вы не болейте и о состоянии Бориса сообщайте мне. Он сильный и должен поправиться.
– Дай бог.
От ее слов в сердце Игоря Федоровича даже пробудилась надежда, что сын поправится и что, возможно, они все вместе будут жить в этом доме. Вот было бы тогда хорошо!
– Как у тебя на работе? – после некоторого молчания спросил он.
– На работе все нормально. И сын только одни пятерки получает.
– Это хорошо. Ужинать будешь?
– Нет. Спасибо. Надо бежать. Игорька кормить пора.
– Не забывай нас, Сонечка. Особенно Наталью Сергеевну.
Возвращаясь домой, Софья чуть не со слезами  вспоминала разговор с отцом Бориса. Ее отзывчивость к горю других, ее готовность жертвовать собой, помогая другим, оставались неизменными в течение всей ее жизни. Борис причинил горя своим родителям, пожалуй, даже больше, чем ей. То, что случилось с Борисом, она считала естественным, ведь законы жизни, как и законы природы, изменить нельзя. Она  не испытывала сильных сожалений и угрызений совести, вспоминая о своем бывшем муже. Зато вспоминала, как, оставшись одна, хлопотала об устройстве своей жизни и как совершенно чужая для нее женщина пришла ей на помощь. Софья не жаловалась на судьбу. Думая о прошлом, она припомнила свои встречи с Дмитрием. Эти подробности, как ни странно, волновали ее больше, чем то, что она услышала о бывшем муже.  Софья, как наяву, видела перед собой Дмитрия.
Он был высокий с немного пополневшей фигурой. Широкий лоб опутывали густые седые волосы. Ясные и порой насмешливые глаза, придавали его лицу выражение умного, уверенного в себе мужчины. При каждой встрече Софье казалось, что он имеет  наружность, которая обязательно должна покорять души и сердца. Его внешний вид подчеркивал стремление к жизни и любви человека, не отступающего перед красивым безрассудством. Сейчас Софья даже подумала: «Почему судьба так жестоко изломала меня? Вот человек, которому бы я отдала свою жизнь с желанием и наслаждением». Однако, подумав об этом, Софья сразу же задала себе вопрос: «А что мне сейчас делать? Что ответить Дмитрию? Как вести себя с ним?»
Дома ее уже ждали,  Зинаида Васильевна сходу же предложила садиться ужинать.
– Мы ждали тебя, и Игорь не хотел один садиться за стол, – говорила она, всматриваясь в лицо Софьи.
Первым не выдержал Игорь.
– Мама, ты обещала рассказать, что с папой.
– Болеет он и сейчас находится в больнице.
– А мы сходим к нему?
– Нет, пока к нему нельзя, Игорек, – ответила, вздохнув, мать. Она решила не говорить сыну о том, что его отца положили в психиатрическую больницу. Это расстроит сына и вызовет всякие домыслы. Кроме того она помнила слова Натальи Сергеевны: если бы «она не ушла от сына, он до этого не дошел бы». В создавшемся положении мог и сын подумать так же. Хотя, бросая мужа, она жертвовала собою и ради Игоря, который знал о поведении отца. И если ее уход привел к таким неожиданным последствиям, то это не ее вина, но люди-то могут истолковать и по-своему. Могут, как  мать Бориса, обвинить ее. А этого Софья очень боялась.
Поговорив за столом об уроках на завтра и убедившись, что сын все домашние задания сделал, Софья  спросила, ходили ли они вечером в парк, и когда Игорь кивнул, категорично произнесла:
– Ну, а теперь спать, Игорек.
И тот, привыкший к распорядку, который сам составил для себя, поднялся из-за стола.
– Спокойной ночи, – проговорил он, уходя в спальную комнату.
Несколько минут оставшиеся в кухне женщины молчали, убирая со стола и моя посуду. Как всегда, первой не выдержала Зинаида Васильевна.
– Ну, рассказывай, что с ним?
– В психиатрическую больницу положили, и я очень расстроилась.
– А в роду у них не было таких заболеваний?
– Не спрашивала я. Да и неудобно об этом было спрашивать. Они очень переживают, а отец сказал, что потеряли они сына.
– А мать как?
– Бросила упрек в мой адрес.
– Какой?
– Обвинила в том, что я ушла от него. Даже заявила, что если бы не ушла, то сын не дошел бы до такого.
– Это вгорячах она так сказала. Мать ведь. И ты не расстраивайся, а думай о своей дальнейшей жизни.
– Сейчас мне не до этого. Игоря Федоровича  завтра положат в больницу. С сердцем у него плохо. Только недавно там был и вот опять.
– Еще бы. После случившегося с сыном им, конечно, нелегко. Но ты не расстраивайся. У тебя тоже сын и раскисать тебе нельзя. Пойдем отдыхать.
Утром Софью разбудил телефонный звонок. Соскочив с постели, она подняла трубку. Сердце ее тревожно забилось, так  она боялась за состояние отца Бориса. Но в трубке послышался голос Дмитрия.
– Как вчерашний твой визит?
– Расстроилась. Все очень плохо, Дмитрий Антонович.
– Я подойду к школе к пяти вечера. Ладно?
– Да, конечно.
– До встречи, – ответил Дмитрий, и в трубке послышались короткие гудки.
Ровно в  пять вечера он уже был возле школы и с нетерпением ждал встречи с человеком, боль которого ему была понятна.
Вскоре они уже сидели на скамейке в саду напротив школы.
– Ну, рассказывай подробнее, – попросил Дмитрий. И Софья, словно ожидая этого, стала изливать накопившееся в ее душе.
Дмитрий не перебивал, он понимал, что самое искреннее сочувствие чужому горю – это грустное молчание. Дождавшись, когда она выговорится, он тихо проговорил:
– А я  хотел предложить вам с Игорем перейти ко мне жить.
– Об этом, Дмитрий Антонович, пока не может быть и речи, – возразила Софья.
Отвечая так, она понимала, что делает больно Дмитрию, но и согласиться с ним сейчас не могла. Что-то говорило ей: подожди. И сразу же другой голос спорил с первым, заявляя, что Дмитрий любит ее, к тому же она так одинока.  Если не захочет опереться на него и не ответит на его любовь, то что ее ожидает?
– Сегодня зайдешь ко мне? – прервав затянувшееся молчание, спросил Дмитрий.
– Что вы? Я думаю вообще на какое-то время наши встречи и телефонные разговоры прекратить.
Весь этот разговор был для Софьи сплошной пыткой, и Дмитрий, понимая это, заявил:
– Я тебе говорил, что собираюсь на отдых в Испанию. Так вот, сообщаю, что визу открыли, и через пару дней я вылетаю.
– Вот и хорошо. Отдохнете там, и я за это время успокоюсь. Вы к отцу Бориса сходите, его в областную больницу кладут снова.
– Да, я завтра собираюсь, и хотел спросить у тебя, что принести ему.
– Фрукты, как правило, больным приносят и соки. Но у меня к вам просьба: не говорите ему о наших встречах.
– Договорились. Только при одном условии.
– Каком?
– Возьми моего Фокса пока к себе. Сын твой будет доволен, да и пудель мой обрадуется. Я его оставлял в прошлом году у внука, и понял, что ему не понравилось там. А тебя он уже признал. Днем твоя хозяйка будет присматривать за ним. Деньги на питание для него я дам.
– Это можно. Правда, я с хозяйкой должна сначала переговорить, – согласилась Софья, не догадываясь об истинной цели Дмитрия, который это продумал еще вчера. Он считал, что его пудель настолько сдружится с сыном Софьи, что тот станет главным союзником в завоевании его матери. Дмитрий понимал, что скрашивала жизнь Софьи главным образом любовь к сыну, которого она слишком опекала и который, привыкнув к собаке, конечно же, будет проситься к нему в гости.
Однако Софья не думала об этих планах Дмитрия. Да и не до этого ей было, так как случившееся было неожиданным. А предложение Дмитрия насчет пуделя действительно могло заинтересовать сына. Софья даже обрадовалась просьбе Дмитрия: ведь они теперь с сыном и с пуделем будут вечерами гулять в парке.
Распрощавшись с Дмитрием, она пообещала сообщить ему о результатах договоренности с хозяйкой квартиры, и, идя с Игорем домой, рассказала ему о том, что один ее знакомый уезжает и просит на время взять его собаку.
– А что за собака? – сразу заинтересовался Игорь.
– Карликовый, голубой пудель по имени Фокс. Очень умный пес.
– Вот здорово! – сразу обрадовался тот. – Мы же с ним каждый день гулять будем.
– Да. Но разрешит ли бабушка Зина?
– А я уговорю ее. Она же любит меня.
Зинаида Васильевна действительно согласилась. Но предупредила, что место для собаки будет только в коридоре.
В этот вечер Софья опять долго не ложилась спать. Достав фотографии, она рассеянно рассматривала их, пытаясь собраться с мыслями. Она спрашивала себя, зачем именно сейчас встретила Дмитрия? Зачем ему предлагать жить с ней вместе? Ведь она после ухода от мужа и не помышляла о создании новой семьи. Да и влечения к мужчинам у нее не было. И вдруг после нескольких встреч с Дмитрием она начала испытывать давно забытые чувства. До встречи с ним Софья считала, что надежно защищена броней от увлечения мужчинами. А оказалось, что эта броня не так уж и крепка. В ее жизни появился Дмитрий, и душа Софьи словно расцвела. Сейчас она уже с сожалением  думала о том, что сказала Дмитрию о прекращении встреч и телефонных переговоров. Она будто увидела перед собой расстроенное лицо Дмитрия, который сразу перевел разговор на свой предстоящий отдых в Испании.
До глубокой ночи Софья думала о том, как успокоить, не обижая Дмитрия и как не упасть в глазах родителей Бориса. Общественное мнение ее волновало уже  меньше. А вот родителей бывшего мужа, особенно его мать, она не хотела расстраивать. Тем более, сейчас. И все же боязнь потерять Дмитрия ее пугала сильнее. А вдруг он встретит другую женщину? Его ведь можно и понять. Мужчине без женщины труднее, чем женщине без мужчины, а годы его уходят. Софья чувствовала, что она пробуждает в нем не только страсть, но и что-то большее. Ведь если бы была только страсть, они бы могли удовлетворить ее, а потом и расстаться. Но Софья видела, что отношение Дмитрия к ней совсем иное, и он не скрывает этого. Она видела, что для его одинокой души, она словно луч света, возвращающий к  жизни. И стоит ли омрачать ему жизнь, если и она чувствует то же самое? Если и ее душа рвется к нему?
В этот вечер после долгих размышлений в душе Софьи произошло, наконец,  то, что и должно было произойти. И хотя в ней шла борьба, но эта борьба вытеснилась ее желанием продолжения встреч с Дмитрием. С этой мыслью Софья и уснула.
Утром ее разбудил телефонный звонок. Звонил Дмитрий и спрашивал, как она решила с собакой?  Софья сообщила, что вечером придет к нему и заберет пуделя.
В тот же день Софья, приведя сына домой из школы, сразу направилась к Дмитрию. Игоря она не  стала брать с собой, хотя тот и очень напрашивался.
Идя к Дмитрию, она снова думала о нем, вспоминая, как в первое посещение его квартиры тот с трудом сдерживал себя. Вспоминала прикосновения его рук, его глаза, горевшие страстью, и невольно подумала о нем со встречным желанием. Это желание переполняло ее, и она с волнением думала, каким он будет сегодня. И если он снова будет таким же, то устоит ли она перед его  натиском?
С этими мыслями Софья и вошла в его квартиру. В коридоре рядом с хозяином стоял пудель и, увидев гостью, сразу же радостно бросился к ней.
– А мы уже заждались тебя, – проговорил Дмитрий. – Снимай плащ.
– В школе задержалась. Но может быть, я сразу заберу Фокса и пойду домой?
– Нет. Надо же поговорить о нем. Так что давай плащ и пойдем на кухню.
На столе, украшенном вазой с розами, стояла опять такая же бутылка шампанского и фрукты.
– Ты, конечно, не ужинала? – спросил Дмитрий.
– В школе перекусила.
– Тогда выпьем шампанского. Не возражаешь?
Софья улыбнулась, и по этой улыбке Дмитрий понял перемену в ней. Понял, что она немного успокоилась от произошедшего с бывшим мужем. Это его обрадовало. Он наполнил фужеры шампанским и начал рассказывать о том, как, и чем кормить Фокса. Слушая его, Софья подумала, что сегодня Дмитрий, видимо, будет сдержаннее, и это ее почему-то не обрадовало. Наоборот, ей хотелось быть привлекательной, хотелось, чтобы Дмитрий был таким же, как в первое посещение квартиры. Глаза Софьи блестели, и она вдруг спросила:
– А на сколько дней вы нас с Фоксом покинете?
– Недели на три. После Испании я в Москве у друзей немного поживу. Так мы сегодня выпьем на брудершафт? Я ведь самолетом вылетаю, а они иногда падают. Другой такой возможности у тебя может и не случиться.
Софья рассмеялась.
– А вы хитрец, Дмитрий Антонович. И очень упрямый.
В этом ответе Дмитрий прочитал ее согласие и, сделав несколько глотков шампанского, обнял Софью. Его упрямые горячие губы впились в ее губы, парализуя  волю Софьи к сопротивлению. У нее даже перехватило дыхание. Она поняла, что сил сопротивляться уже нет, и Дмитрий угадал перелом в ее чувствах. Софья не только не сопротивлялась, но с не меньшей страстью отвечала на его поцелуи. Ее напряженное тело обмякло, а сердце колотилось в груди, как у пойманной птички. Это подстегнуло желание Дмитрия. Он поднялся, взял ее за руку, как маленькую девочку, и ничего не говоря, повел в спальню. Там снова были поцелуи, и Софье казалось, что она теряет сознание. Сумасшедшее желание сделало ее безвольной. Она тонула в водовороте чувств, которых уже давно не испытывала…
Затем они, тяжело дыша, несколько минут молчали.
Первым не выдержал Дмитрий:
– Тебе было хорошо?
Софья посмотрела на него и, не отвечая, приложила свои пальцы к его губам.
Снова наступило молчание. Сейчас Дмитрий вспоминал свои предположения о том, что Софья страстная женщина, и эти его предположения подтвердились, чему он был очень рад.
– Мне надо в ванную, – заявила, наконец, Софья.
Дмитрий поднялся и, помогая ей встать, проговорил:
– Пошли, я провожу тебя.
– Не надо. Я сама разберусь.
В этом ответе Дмитрий понял, что из случившегося она не делает трагедии и, обрадовавшись, ушел в кухню.
Вскоре из ванной вышла Софья, постояла перед зеркалом, поправляя прическу, подошла к нему.
– Бери, дорогая, фужер и давай выпьем.
– Давай, – согласилась Софья. Сейчас она выглядела еще красивее, словно в ней проснулась вторая молодость. Ей было трудно скрывать свое состояние, хотя она и старалась не показывать его.
– Я тебе буду звонить. Не возражаешь? – нарушил возникшую напряженность Дмитрий.
– Конечно, звони, – перейдя, наконец, на «ты», согласилась Софья и добавила: «Могут ведь возникнуть вопросы, связанные с Фоксом».
Услышав свое имя, Фокс подошел к столу и уставился на хозяина.
– Сегодня мы отведем тебя на квартиру к Сонечке. Так ты веди себя там прилично и не попрошайничай. Хорошо?
Фокс все так же сидел перед хозяином и не проявлял своих обычных эмоций. Видимо, он чувствовал, что какое-то время будет без хозяина, к которому так привык.
– Я ненадолго. Приеду и сразу заберу. А может быть, заберу и еще кого-нибудь.
Улыбнувшись, Софья посмотрела на Дмитрия и предложила собирать все, что он приготовил для пуделя.
– А все уже и приготовлено. Миски и корм в сумке, а подстилку сами положите ему из какой-нибудь старой одежды.
– Тогда вперед.
Выйдя из квартиры, Дмитрий какое-то время молчал. Сегодня он получил то, о чем так мечтал. Вспоминая их близость, он подумал о том, что законы жизни берут свое. Почти каждая женщина грешит и кается, кается и снова грешит. Но то, что произошло между ними, грехом, конечно, Дмитрий не считал. Наоборот, он окончательно убедился в том, что, наконец, нашел то, что долго искал.
Не доходя до дома, в котором жила Софья, они остановились, и она тихо попросила:
– Дальше не пойдем, Дмитрий, а то знакомые увидят. Давай сумку.
– Завтра встретимся? – осторожно спросил Дмитрий.
– Я думаю, пока не надо, а лучше позвони после того, как навестишь отца Бориса.
– Хорошо, еще какие пожелания?
– Береги себя там, Дмитрий. Если с тобой что-то случится, я этого уже не вынесу.
Посмотрев по сторонам, Дмитрий прижался своим лицом к ее лицу, затем его губы слились в поцелуе с ее губами. Оторвавшись, он тихо проговорил:
– До встречи, дорогая моя девочка. И не переживай.
Глаза его выражали сочувствие и грусть.
– Иди, Дмитрий, иди. И счастливого тебе пути.
Несколько минут она стояла, не двигаясь, глядя в спину уходящего Дмитрия. Наконец, перевела взгляд на пуделя, который смотрел в ту же сторону, заявила:
– Ну, вот, Фокс, теперь пошли ко мне.
Пудель тихонько заскулил.
– Пойдем, пойдем.
Сейчас Софья чувствовала слабость. В ней словно сломалась какая-то пружина. Держа Фокса на поводке, она пошла к дому, и пес, словно понимая ее состояние, терпеливо бежал рядом с ней.
В квартире их уже ждали хозяйка и Игорь.
– Ну, давай знакомиться, – протягивая собаке руку, предложил Игорь. И Фокс повернул морду в сторону Софьи, словно ожидая ее команды.
– Подай Игорю лапу, Фокс. Это твой будущий друг.
Фокс завилял обрубком хвоста и протянул лапу.
– Вот и молодец, – похвалил его Игорь, снимая ошейник с поводком. – А теперь знакомься со своим местом. Вот тут ты будешь спать, – добавил он, показывая на лежащую на полу табуретку, в которой лежала его старая куртка.
Фокс подошел и стал обнюхивать табуретку и куртку, а после команды: «Место, Фокс, место», забрался внутрь, словно в конуру и улегся.
– Мама, бабушка, вы смотрите, какой он умный! – радостно воскликнул Игорь и сразу добавил: «Молодец. А теперь иди, знакомься с другими комнатами, но спать будешь здесь».
По возбужденному состоянию сына Софья убедилась, что пес внесет приятные изменения в жизнь Игоря, у которого появятся новые заботы и обязанности. Постояв еще какое-то время в коридоре, она словно оправдываясь перед Зинаидой Васильевной, заявила:
– Устала я сегодня. Пойду на балкон, а вы разбирайтесь с Фоксом. Миски и корм для него в сумке.
Сейчас Софье очень хотелось побыть одной. Пока шла с Дмитрием, она думала о произошедшем в его квартире. После случившегося в ее натуре появилось что-то новое, некая уверенность в себе, и это новое потянулось к чему-то родственному в нем. Сейчас она понимала, что другого такого «попадания в десятку» может не быть за всю ее жизнь.
Выйдя на балкон, Софья оперлась спиной о холодную кирпичную стену. Здесь ей было спокойнее, так как рядом никого не было. Она стояла неподвижно, вглядываясь в темноту ночи. По дороге неслись машины, и, глядя на них, Софья почему-то ощутила бесчувственный, равнодушный, поглощенный только своими заботами, окружающий ее мир.
Закинув вверх голову и прижавшись всем телом к стене, Софья задыхалась от немоты ночи и от сверкания звезд. Задыхалась от воспоминаний близости с человеком, который так стремительно ворвался в ее жизнь. Сейчас она уже спокойнее воспринимала предложение Дмитрия об их будущей совместной жизни. Она понимала и то, что его отношение не мимолетная забава, а любовь к ней. Но для взаимной любви нужно умение не только брать, а и умение отдавать. Хватит ли такого умения у нее? Ведь Дмитрий неглупый и много повидавший в жизни человек. А самое главное, он очень гордый по своему характеру, гордый такой самоуничижающей гордыней, которая не дает ему покоя. К этому ей придется приспосабливаться, привыкать, так как жизнь с ним не может ограничиться лишь физической близостью. Она обязательно потребует близости духовной. И хотя Софья находила немало общих с ним интересов и взглядов, самокритичность не оставляла ее в покое.
«А может быть, надо меньше об этом думать?» – сказала она вдруг себе. От этой мысли ей стало спокойнее, но открывший дверь Игорь перебил ее дальнейшие размышления.
– Мама, иди ужинать. Бабушка Зина уже собрала. Да и Фокс что-то скулит.

ДМИТРИЙ АНТОНОВИЧ КОРОЛЬКОВ

Оказавшись в новой обстановке без хозяина, Фокс сначала с любопытством обошел все комнаты в квартире, а затем, подойдя к двери на балкон, лапой попытался открыть дверь. Новая обстановка для него была непонятной, и он сейчас был испуган. Ему было и любопытно, и страшно, отчего он даже мелко дрожал.
Постояв около двери и не дождавшись Софьи, которую он признавал пока единственной своей знакомой, Фокс заскулил и направился в коридор. Усевшись перед дверью, он чутко вслушивался в звуки на лестничной площадке и иногда скулил.
Увидев выходящую из зала Софью, Фокс радостно бросился к ней, и та, нагнувшись, погладила его. Затем проговорила:
– Приедет твой хозяин скоро. Приедет. А пока ты поживешь у нас.
На следующий день вечером они втроем вышли на прогулку в парк. Спустив пуделя с поводка, Софья наблюдала за Фоксом, у которого сразу же проявился охотничий инстинкт. Он яростно лаял, бросался на сидящих воробьев, а те словно дразнили его. Они подлетали и, поглядывая на пуделя, чирикали. Когда же Фокс снова бросался на них, они отлетали на другое место и снова дразнили его. Устав, видимо, от этой суеты, Фокс подбежал к Софье и, высунув дрожащий красный язык, посмотрел на нее, словно прося помощи. Затем снова с лаем бросился к воробьям. Это повторялось несколько раз. Первым не выдержал Игорь. Он поднялся со скамейки и, отогнав воробьев, начал играть с Фоксом: кидал палку, которую тот приносил ему.
– А может быть, домой, сынок? Фокса кормить уже пора, – предложила Софья.
– Пошли, мама. Его действительно надо кормить. Набегался он сегодня здорово.
Так с этого дня и повелось. Каждый вечер они выходили в парк. Особенно радовался прогулкам пудель, который даже визжал от восторга, когда Игорь надевал на него ошейник.
В эти дни Дмитрий, находясь на отдыхе в Испании, вспоминал свои молодые годы жизни в Германии. Вечерами он звонил Софье и подолгу разговаривал с ней. Но желание побывать там, где он несколько лет прожил, было все настойчивее.
Особенно ему хотелось увидеть те места, где он многие годы проходил службу, а еще женщину, которая  была его первой любовью. Словно наяву, Дмитрий видел себя молодым в Германии. Направили его туда для прохождения службы после окончания военного училища, и он долго удивлялся тому, что увидел. В детстве Дмитрий много читал об этой стране, повидавшей и славу, и бесславие, любил слушать ее музыку, с завистью смотрел в школе на ребят, которые имели немецкие авторучки или какие-то другие вещицы оттуда. Но, оказавшись в Германии, он увидел и узнал много такого, о чем и не писалось в советских газетах. Ему нравились точно спланированные и аккуратно подстриженные кустарники, деревья и розы, которых было много перед каждым домом. Дороги в городе, в котором находилась воинская часть, были выложены камнем, и нигде не было мусора. Но особенно поражали молодого Дмитрия верность немцев своему слову, трудолюбие, аккуратность во всех делах, расчетливость и точность. Удивляло его и умение немцев отдыхать. Все вечера они  просиживали семьями в небольших кафе или ресторанах, выпивая за вечер одну-две бутылки пива и никогда не напиваясь так, как это бывает у нас.
Тогда он так и не разобрался, что же сдерживало их от опьянения – экономия или общая культура. Много увидел и узнал за годы службы там Дмитрий и даже пришел к выводу, что у немцев неплохо и поучиться кое-чему.
Служба Дмитрия проходила в отдельном разведывательном батальоне в должности командира взвода, а затем роты. С утра до вечера он, как и другие офицеры, был в подразделении и только вечером приходил на отдых. Жил он в комнате с двумя командирами взводов, и вечерами они нередко рассуждали на разные темы.
В те годы женам офицеров не разрешалось жить в Германии, и офицерский быт поддерживался горничными из местных немецких женщин. Иногда молодые офицеры, жившие вместе с Дмитрием в комнате, с пренебрежением высказывали упреки горничной, которая убирала у них, и Дмитрий каждый раз одергивал их. Однажды они даже поспорили между собой, и Дмитрий на замечание одного из них о том, что все немцы – фашисты, с возмущением стал защищать эту горничную, у которой муж побывал в плену и после освобождения служил в полиции Германской Демократической республики. Этот спор, как оказалось, услышала горничная. Она убирала в другой комнате, и то, что она поняла из их разговора, лишний раз убедило ее в порядочности Дмитрия. Русский язык она изучила с помощью своего мужа, чтобы получить работу в советской воинской части. Муж ее умер несколько лет тому назад, и жила она с дочерью, которая работала секретарем Союза свободной немецкой молодежи, наподобие нашего комсомола. Возвращаясь после работы домой, мать с дочерью всегда вели разговоры на разные темы. Дочери было двадцать два года, и она часто расспрашивала свою мать о жизни русских офицеров, с которыми та общалась. Мать охотно делилась своими впечатлениями. При этом чаще всего она рассказывала ей о Дмитрии. Рассказала она и о споре Дмитрия, который защищал немецких женщин от огульного обвинения в принадлежности к фашизму. И дочь попросила познакомить ее с ним.
 В один из вечеров, дождавшись возвращения Дмитрия, она сообщила ему о просьбе  дочери. И тогда Дмитрий  спросил:
– А сколько ей лет?
– Двадцать два недавно исполнилось.
– Но нам же не рекомендуют выходить за пределы гарнизона.
– А я ее в субботу приведу с собой сюда, как свою помощницу.
– Хорошо. Приводите, – согласился Дмитрий. В то время он, как и его друзья, живущие с ним, был холост и, конечно, предложением горничной заинтересовался.
В субботу его друзья после обеда ушли в Дом офицеров, а Дмитрий, сославшись на плохое самочувствие, отправился в гостиницу, в которой жил. Войдя в комнату, он сразу увидел горничную и очень красивую молодую женщину. Не смущаясь, она подошла к нему и, подав руку, произнесла:
– Я Шарлотта, мне мама много рассказывала о вас, и я напросилась на знакомство, – Говорила она по-русски неплохо, а глаза ее при этом озорно лучились.
– Очень приятно, а как звать меня, вы уже знаете, – ответил тогда Дмитрий, не выпуская ее руки.
Увидев, что знакомство состоялось, мать Шарлотты  оставила их одних, и Дмитрий спросил:
– Чем вас угостить?
– Все, что вы предложите, меня устроит, – лукаво ответила тогда Шарлотта и, неожиданно обняв, прижалась к нему. Губы ее сначала поцеловали щеку, как бы проверяя реакцию Дмитрия, а затем переместились к его губам.
Оторвавшись от нее, Дмитрий закрыл дверь в комнату и теперь уже сам обнял Шарлотту.
С этой встречи все и началось. Шарлотта оказалась  страстной женщиной, и многому научила его. Особенно  искусству любви, в котором была очень изобретательной. Иногда Дмитрий даже спрашивал, когда это она успела все познать, и Шарлотта, смеясь, отвечала:
– Так это же считается естественным. Наверное, у вас в Советском Союзе слишком строгие правила.
Впоследствии они стали встречаться и на квартире Шарлотты. Правда, эти встречи приходилось скрывать, так как за связь с немецкой женщиной офицера отправляли в Союз за двадцать четыре часа.
Встречались они около двух лет. Однако вскоре Дмитрий женился и перед приездом жены сообщил об этом Шарлотте. Поплакав, она с сожалением проговорила:
– Как жаль, что мы не можем стать мужем и женой. Но я о тебе буду помнить всю жизнь. Только прошу об одном: когда приедет твоя жена, ко мне не приходи. Не надо ее обманывать.
После этого разговора прошло более сорока лет, и Дмитрий не вспоминал Шарлотту. Однако после смерти жены он несколько раз даже видел во сне город, где когда-то служил. Выезжая в Испанию, он принял решение посетить те места, узнать, жива ли его первая любовь и как сложилась ее жизнь.
Пробыв неделю в Испании, Дмитрий, не выдержав, поехал через всю Европу в немецкий городок.
Стоя у окна вагона, он с волнением ожидал приезда в город, в котором прожил около семи лет. За окном мелькали деревья и немецкие хутора с окружающими их ровными небольшими полосками обработанной земли.
Осень была погожей, и на выпасах виднелись коровы. Яркое солнце сохраняло летнее тепло, и приближения холодных дней пока не чувствовалось.
Вскоре поезд подъехал к Магдебургу, и Дмитрий пошел к выходу из вагона. А через пару часов он другим поездом подъезжал уже к небольшому городку, в котором располагался в те годы его разведывательный батальон. С вокзала он сразу же пошел к дому, в котором жила Шарлотта, так как решил остановиться у нее, а потом уже посетить остальное.
Подойдя к знакомому дому, Дмитрий с волнением вошел в прихожую, но там никого не было. Тогда он поднялся по лестнице на второй этаж, направляясь в ту комнату, где  он так часто бывал. Войдя, Дмитрий увидел сидящую в кресле женщину. Это была Шарлотта. Изменилась она до неузнаваемости. Ее руки лежали на коленях, а сморщенное лицо казалось восковым. Глаза были полуоткрыты, но взгляд ничего не выражал.
Дмитрий подошел к ней.
– Это я, Шарлотта. Я – Дмитрий. Приехал навестить тебя. Ты узнала меня?
Шарлота молчала.
– Я – Дима. Мы с тобой когда-то в этой комнате проводили неплохо время.
Круглая голова с коротко остриженными белыми волосами затряслась, и Шарлотта протянула к нему руки. Она что-то начала говорить ему по-немецки, но Дмитрий, подойдя и погладив одну из протянутых ее рук, попросил:
– Ты по-русски говори, как тогда.
Несколько минут Шарлотта молча смотрела на Дмитрия. Бледные ее губы были почти сомкнуты, но вскоре на них появилась едва уловимая улыбка.
– Так это ты, Дима?
– Я, я, – поспешил подтвердить он.
– Тогда садись рядом и расскажи мне про себя, – коверкая слова, попросила Шарлотта. Она казалась нечеловечески равнодушной.
Дмитрий пододвинул деревянный стул к ее креслу и достал из сумки коробку шоколадных конфет. При виде Шарлотты ему казалось, что в лице этой старухи умирает вся его прошлая  жизнь. Он даже с ужасом подумал, ведь ей столько же лет, как и ему,  неужели и он такой же дряхлый?
– Что, сильно я изменилась? – вдруг спросила Шарлотта.
– Есть немного.
– Болела я тяжело. Да и сейчас чувствую себя неважно. Несколько раз резали почки. Камни у меня там. Уберут, а они снова появляются.
Дмитрий молча смотрел на ее губы, с которых срывалось слабое прерывистое дыхание. Он знал многих женщин и старше Шарлотты, но те выглядели совсем иначе. Погруженный в свои мысли несколько минут Дмитрий сидел неподвижно. Затем открыл коробку конфет и положил ее на колени женщине. Его глаза видели выражение отрешенности в лице Шарлотты.
После некоторого молчания она тихо попросила:
– Расскажи, Дима, о себе. Как жил все эти годы после выезда на Родину?
– Дослужился до майора, а потом уволился по состоянию здоровья. Я ведь тоже несколько лет болел. Окончил юридический институт, и работал в прокуратуре. Ну, а потом на пенсию проводили меня.
– А как твоя жена? – не выдержала Шарлотта.
– Умерла она три года тому назад. Сейчас один. Приехал отдыхать в Испанию и решил тебя навестить.
– Это хорошо, а то мне недолго осталось жить.
– Не надо так говорить. Лучше расскажи, как ты жила все эти годы.
– Плохо жила. Вышла замуж, родила двух девочек. Но с мужем жизнь не получилась, потому что попрекал он меня тобой всегда. Кто-то рассказал ему о нашей любви, а он и прицепился к этому. Одна и живу, хорошо дочки иногда навещают. Приберут, покормят. Так и живу. Болезнь меня замучила, Дима. А ты женился после смерти жены?
– Нет.
– Почему? Выглядишь ты неплохо. Одному ведь так тяжело.
– Душа пока не пускает к себе никого, – слукавил Дмитрий, решив не говорить о том, что его-то душа уже впустила к себе женщину.
–  Я бы тебе предложила чай, но мне встать с кресла трудно, – словно оправдываясь, проговорила Шарлотта.
– А я тебе помогу.
Он взял ее под руку, чтобы помочь встать, и, не выпуская локтя, помог пройти в соседнюю комнату, где они в те годы сиживали за столом. Даже выпрямившись во весь рост, Шарлотта едва доходила ему до плеча. Ее высохшее тело сгорбилось, и она, еле передвигая ноги, кое-как дошла до дивана. Сев с помощью Дмитрия, она заговорила снова:
– Ты сам сделай все. Как тогда, раньше. С тех пор, как мы расстались, здесь ничего не изменилось. Я все сохраняла, как было.
Слушая ее слабый голос, Дмитрий смотрел на увядшее лицо Шарлотты и вспоминал, какой она была в те годы красавицей.
Между тем Шарлотта встала и, положив руку на плечо Дмитрия, спросила:
– Ты надолго сюда?
– Нет. Сегодня вечером уеду. Вот только посмотрю на казарму, в которой жили мои солдаты, и поеду.
– А чай?
– Сейчас я вскипячу.
Подав чашечку с чаем и глядя на ее дрожащие руки, Дмитрий снова почувствовал к ней сострадание. Поговорив еще о ее жизни, он поднялся, чтобы проститься. Теперь уже навсегда.
Медленно передвигая ноги, Шарлотта проводила его до лестницы. Там она прижалась к нему дрожащим лицом и  тихо проговорила:
– Иди, Дима. Спасибо, что навестил. Больше, видимо, мы уже не встретимся.
От этих слов у него к  горлу подступил  комок, и он, попрощавшись, быстро вышел из дома.
Побывав на месте расположения батальона и своей разведроты, Дмитрий  направился на вокзал. Делать ему больше здесь было нечего.
Возвращаясь в Барселону, Дмитрий всю ночь простоял у окна. Спать он не мог, так как перед глазами стояло лицо Шарлотты. Сейчас он припомнил, какой она была когда-то, и сравнивал с тем, какой стала. Припомнил множество проявлений ею знаков любви, их отношения, ее глаза, особенно когда она смеялась. «Что сделали с ней годы?» – думал он, и сразу же возникла мысль о том, что и он не вечен,  что когда-то и он станет таким же больным и беспомощным. Эта мысль его пугала.
Более того, встреча с Шарлоттой напомнила ему и последние годы жизни с его женой, которая была так же очень больна. Воспоминание о жене еще больше расстроило Дмитрия. Расстроило так, что он уже не мог ни о чем другом думать. У него даже появилась мысль, что и он такой же прохожий по этой жизни. Он стал вспоминать, как жил последние три года один и как ему было нелегко. Конечно, он не катился вниз по наклонной, но психологическое состояние одиночества наложило на него отпечаток. Он стал замыкаться в себе и постепенно терять друзей. Ему не хотелось даже выходить из квартиры. Но, оказавшись в таком состоянии, Дмитрий очень боялся своего старения. Он очень остро чувствовал несоответствие духа и своего тела. Духом он был всегда моложе тела, поэтому и общался в основном с молодыми, получая от них как бы заряд юной энергии.
Не любивший разбираться в самом себе, Дмитрий не мог тогда понять перемены, которые происходили в его сознании, хотя и видел, что его жизнь изменилась к худшему. А это и вызывало у него мрачное, угнетенное настроение.
Со временем это сказалось на его характере. Он стал обидчивым и подозрительным. Взгляд его потерял былую насмешливость и проницательность. Но хуже всего было то, что Дмитрий постоянно думал, думал и думал. Он думал о том, как же ему дальше жить, и постепенно приходил к выводу о необходимости иметь рядом такого человека, который вернул бы его к прежней активной жизни.
К концу второго года одиночества эти думы начали отражаться на его поступках. Дмитрий стал чаще выходить из квартиры на прогулки, мечтая встретить родственную душу. Во время таких прогулок он и приметил Софью.
Когда он проходил мимо нее, сидящей одиноко на скамейке, ему было очень грустно, будто его фантастичным надеждам не суждено сбыться, так как он видел, что она намного моложе его. Он даже пытался одергивать  себя от возникшего, как ему казалось, безумства. Однако на следующий день снова тянуло его на набережный бульвар, и когда он видел там эту незнакомку, сердце его наполнялось радостью. Он стал мечтать о любви.
Дмитрий не задумывался тогда, какой она будет, но представлял, как они будут вместе, прижавшись один к другому, ощущая теплоту тел и слыша биение сердец, прогуливаться по этой набережной. Как между ними возникнет такая близость, что они одной лишь силой чувств будут читать мысли друг друга.
До формального знакомства с Софьей, он, предаваясь мечтам, строил  разнообразные планы их дальнейшей жизни. Он не знал еще, что и Софья приметила его давно. Приметила еще тогда, когда их познакомил отец бывшего ее мужа. Во время знакомства на набережной Дмитрий и вспомнил ее, а в разговоре даже почувствовал, что и ей он не безразличен.
Дмитрий и не заметил, как подъехал к Барселоне. Пересев на другой поезд, он вскоре прибыл в город, в котором располагался его отель, и, войдя в свою комнату, сразу набрал номер телефона Софьи.
Поговорив с ней и услышав, что все у них в порядке, Дмитрий вышел на балкон. Глядя на тихое и сверкающее, как зеркало, море, он, находясь под впечатлением телефонного разговора, немного успокоился. Теперь его душу переполняли воспоминания о радостях любви, которые дарила ему Софья. Он даже улыбался от всплывавших в памяти картин их встреч, и был охвачен огромной благодарностью к женщине, которая поняла его и отдала себя во имя их общего счастья. Думая об этом, Дмитрий снова ощутил ее рядом, возле себя и чувственный трепет пронизал его. Каждый раз этот трепет он чувствовал во время телефонных разговоров, чувствовал так, будто не телефонную трубку, а руку Софьи он держал в своей, и будто ее рука передавала свои чувства, вызывая этот трепет.
Так проходили все оставшиеся дни. Проходили в телефонных разговорах и воспоминаниях. Все эти дни были для Дмитрия тягуче-длинными и пустыми из-за отсутствия близкого ему человека. Ему даже казалось, будто он слышит повсюду ее голос, и тогда ему очень хотелось избавиться от этого наваждения. Хотелось покинуть комнату в отеле и немедленно вылететь домой, к ней. Но билет был взят на определенные день и рейс, поэтому Дмитрию оставалось лишь ждать окончания своего отдыха и твердить о том, что больше без Софьи он никуда один не поедет. Что только с ней он может спокойно отдыхать.
Оставалось пять дней до вылета из Испании, и Дмитрий решил заполнить их экскурсиями. Утром он выехал в Барселону. Этот древний город вызывал у него восхищение. Лежащий в просторной бухте он в обрамлении парков спускался к морю. Здесь было много музеев. Особенно вызывали интерес старинные дворцы. Приехав в Барселону, Дмитрий не спеша, направился к Кафедральному собору Барселоны, который долгие годы служил достойным образцом  культового зодчества Каталонии. Внутри храма находился музей, в котором хранились многочисленные сокровища Барселонского собора. В их коллекции были великолепные произведения живописи и скульптуры. Побыв какое-то время в музее, Дмитрий выехал к Барселонскому морскому порту и памятнику Колумбу.
Высота памятника составляла пятьдесят метров. Памятник был установлен так, что поднявшись на лифте на вершину колонны, можно было увидеть всю панораму Барселонского порта. Железный Колумб был установлен лицом к морю, с рукой, вытянутой на запад. Со смотровой площадки видна была гора Манжуик, с вершины  которой спускалась широкая лестница, ведущая к светомузыкальным фонтанам, или как называют их испанцы, поющие фонтаны.
Однако особый интерес у Дмитрия вызывал аквариум Барселоны. В аквариуме  насчитывалось около восьми тысяч представителей средиземноморской и тропической флоры и фауны. Пройдя аквариум, Дмитрий сразу же направился в океанарий, в котором обитали многие виды акул. Два тоннеля из органического стекла позволяли без искажений наблюдать за  их жизнью.
Вечером после посещения поющих фонтанов Дмитрий вернулся в отель. Находясь под впечатлением увиденного, он снова подумал о том, как было бы хорошо посмотреть все это вдвоем с Софьей. Обменяться мнениями и порассуждать. Ведь учительская работа – творческая работа. А творчество базируется не только на божьем даре, но и на больших знаниях, которые за тысячелетия накоплены человечеством. То, что увидел Дмитрий, конечно, помогло бы Софье в ее трудах.
На следующий день Дмитрий с группой туристов выехал на экскурсию в Монтсеррат. Эта гора неповторимой красоты с природным парком, в котором был построен монастырский комплекс в честь Божьей Матери. Монтсеррат – это прежде всего святое место для многих и многих верующих, которые поднимаются в этот монастырь, чтобы стать ближе к Богу и говорить с ним. Когда подъезжали, экскурсовод рассказал, что для искупления грехов сюда прибывали паломники за тысячи километров. Причем весь путь многими преодолевался только на коленях. Главное сокровище монастыря – деревянная статуя Святой Марии. К этой статуе, выстояв огромную очередь,  прикоснулся и Дмитрий, а затем послушал пение хора мальчиков, одного из самых первых в Европе исполняющего церковные гимны. Интересным было и  посещение музея Монтсеррат, в котором была собрана одна из лучших в Испании коллекций живописи. Посетил Дмитрий и экспозицию «Монтсеррат – Открытые Двери», экспонаты которой позволили заглянуть за монастырские стены, в мир глубокой веры и гармонии, что помогло глубже понять не только духовную сущность этого места, но заглянуть и в свой внутренний мир. Целый день провел Дмитрий в этом монастыре и очень жалел о том, что этого не увидела Софья. Вечером уставший он вернулся в свой отель и, поужинав, сразу же позвонил Софье. Во время разговора с ней Дмитрий чувствовал, что она чего-то не договаривает, и от этого очень расстроился.
Спал в эту ночь Дмитрий плохо. Ему приснилась Софья, которая плача рассказывала ему о каком-то несчастье, но о каком, он так и не понял. Дмитрий пытался ее расспросить для того, чтобы успокоить, однако Софья с плачем отходила от него, потом снова появлялась. И так повторялось несколько раз, пока он не взял ее за руку. Только после этого она, всхлипывая, стала говорить:
– Меня преследует какой-то злой рок, и, когда я начинаю понимать свое счастье, то обязательно кто-то мстит мне.
– О чем ты? – перебил ее Дмитрий.
– О нас с тобой. Нам не надо встречаться, потому что из этого ничего хорошего не получится.
– Но почему? – не отпуская ее руки, спросил Дмитрий. – Наоборот, я же вижу, как много у нас общего с тобой и в привычках, и в характерах, и во взглядах. У нас столько совпадений, что другого такого попадания ни у тебя, ни у меня не будет. Поверь мне.
– Не знаю, не знаю, – твердила Софья, и Дмитрию было очень жаль ее.
– Зачем ты так говоришь? – успокаивал он. – Я ведь тебя ничем не обидел.
– Обидел, обидел! – выкрикнула она, и Дмитрий проснулся. До утра он уже не мог уснуть.
Позавтракав, Дмитрий вернулся в свою комнату и позвонил Софье, но телефонную трубку никто не брал. Это его еще больше взволновало. Подождав несколько минут, он с нетерпением позвонил снова. На этот раз Софья ответила сразу.
– Как у тебя? – спросила она.
– Нормально. Завтра вылетаю в Москву. Надоело уже отдыхать, потому что очень скучаю без тебя. Даже сон какой-то странный сегодня видел.
– Надо больше ходить, Дмитрий, тогда и спать будешь крепко.
– Ты-то как там? Все в порядке?
– Терпимо. При встрече расскажу. Не переживай. Вот и Игорек рядом стоит, просит передавать тебе привет, да и Фокс ведет себя так, словно слышит наш разговор. Ты ему ничего не хочешь сказать?
– Трубку приложи к его уху, Сонечка, – попросил Дмитрий и сразу же проговорил: «Жди, Фокс, жди. Я скоро приеду».
И тот радостно залаял, услышав голос своего хозяина.
– Вот и поговорил с ним, – продолжал Дмитрий. – Но, Боже мой, как я соскучился.
– Ты завтра из Москвы позвони, после того, как устроишься у друзей. И если можно, не задерживайся там. Мы ведь тоже скучаем.
Положив телефонную трубку, Дмитрий несколько минут сидел за столом, не вставая. Разговор успокоил его, и он, не спеша, направился к морю. Прогуливаясь по морскому бульвару, он посматривал на загорающих, которые лежали на пляже. Купающихся было мало, так как вода в море уже была прохладной. Но яркое солнце все еще грело, и этим пользовались загорающие.
Прогулявшись, Дмитрий сел на  скамейку и тоже отдался солнечному теплу. Но посидев немного, не выдержал и направился в центр города за подарками для внуков и для Софьи.
На следующий день вечером Дмитрий прилетел в Москву. В аэропорту его встретили друзья и сразу повезли к одному из них на квартиру.
Дорогой они расспрашивали его об отдыхе, и один из них предложил пожить у него какое-то время.
– Жена к своим родителям уехала, – убеждал он. – мы с вами, Дмитрий Антонович, культурный досуг устроим. Походим по концертам и театрам. В общем, продолжим отдых. Я ведь тоже такой же, как и вы, пенсионер.
– Посмотрим, – уклончиво ответил Дмитрий и неожиданно попросил остановиться у магазина, мимо которого они проезжали.
– А это зачем?
– Коньячку хочу хорошего купить. Сидеть-то нам видно сегодня долго придется.
– Ну, это вы напрасно, Дмитрий Антонович. Так плохо о нас думать не надо. Все уже приготовлено и ждет…
– Со вчерашнего дня, – добавил, смеясь, другой.
Вскоре они вошли в квартиру, и Дмитрий увидел стоявшие уже на столе бутылки и с коньяком, и с вином, а так же тарелки с закуской.
– Быстро вы, однако, – смеясь, заметил Дмитрий.
– А как же иначе? Вы наш лучший бывший шеф и следовательно лучший наш гость, – ответил хозяин, предложив рассаживаться и наливать кому что хочется.
Выпив за встречу, они стали подкладывать ему на тарелку закуски, и только спустя некоторое время хозяин квартиры спросил:
– Как живется вам, Дмитрий Антонович? 
– Хреново. Одиночество, ребята – страшное наказание.
– Так надо прервать его, – продолжал хозяин.
– Не так-то это просто. Пока еще душа никого не впускает, – слукавил Дмитрий, помня просьбу Софьи никому ничего об их отношениях не рассказывать.
– Дмитрий Антонович, – продолжал все тот же, – а может быть, вам переехать к нам в столицу? Квартиру мы поможем подобрать. Свою продадите там. У вас ведь хорошая квартира, и за нее можно прилично взять, а тут купите поменьше.
– Спасибо, ребята, – растроганно ответил Дмитрий, – но в Краснореченске у меня и знакомые, и родственники. Они приходят ко мне домой, приберутся в квартире, наготовят еды всякой, поговорят со мной. А здесь кроме вас кому я нужен?
– Тогда приезжать надо чаще, – после некоторого молчания заметил второй.
– Согласен. Вот за это давайте и выпьем. Но мне бы позвонить в Краснореченск.
– Набирайте номер, – подавая сотовый, заявил хозяин.
Услышав голос Софьи, но не называя ее имени, Дмитрий сообщил, что прилетел в Москву и находится у своих друзей.
– Когда встречать? – спросила Софья.
– Завтра и вылетаю. По расписанию в двенадцать тридцать должен быть у вас. Так что до встречи.
Вернув телефон, он пояснил:
– Внуку звонил. Успокоил, а то мой пудель уже забодал их там.

ЗЛОЙ РОК

Почувствовав во время телефонного разговора с Софьей, что та чего-то не договаривает, Дмитрий не ошибался, хотя вскоре и забыл об этом. А у Софьи в тот день действительно начались новые неприятности.
Утром ей позвонила мать Бориса и попросила навестить ее после работы.
– Что-то с Игорем Федоровичем? – тревожно спросила Софья.
– Нет. У него пока все нормально. Дело в другом, но это не по телефону.
Вечером, когда Софья вошла в дом Бодровых, она увидела, как навстречу ей приближается Борис. Был он бледный и сразу же заявил:
– Проходи. Мне нужно поговорить с тобой.
Софья медленно пошла за ним. Войдя в комнату, Борис придвинул ей стул, а сам стал спиной к окну, глядя в другую сторону. И Софья смогла лучше разглядеть его. Сейчас красивое когда-то лицо Бориса производило тягостное впечатление и вызывало у Софьи страх, особенно злобно горящие глаза. Даже его напряженная поза у окна подчеркивала агрессивность. Софья откинулась на стуле и, стараясь показать, что рада встрече, молчала. Повернув голову в ее сторону, Борис спросил:
– Что, не ожидала?
– Почему не ожидала. Наоборот, я знала, что ты поправишься. А где Наталья Сергеевна?
– В другой комнате. Я запретил ей присутствовать при нашем разговоре.
– Почему?
– Она показалась мне опасной, и я боюсь, что меня снова отправят в «психушку». Кстати, как я выгляжу?
Софья мягко ответила:
– По-моему, не так уж и плохо.
– Это ты правильно говоришь. Я чувствую себя совершенно здоровым, поэтому и сбежал оттуда. Но меня, наверное, ищут. Тебя не спрашивали еще обо мне?
– Н-нет.
– Вот и хорошо. Никому не говори, что видела меня.
– Конечно, конечно.
– Ладно. Только не делай вид, что тебе жалко меня.
– А зачем мне это? Я ведь уверена, что ты совершенно здоров. И не надо так волноваться.
Борис повернулся к окну и несколько минут молчал. Затем резко повернулся к ней.
– Как сын мой себя чувствует? Болеет?
– Нет.
– Слава богу хоть за это. Но ему тоже не говори, что видела меня. Как он вообще?
 Борис впился в нее глазами, и Софья поняла, что он очень боится снова оказаться в больнице и что от ее ответа сейчас многое зависит.
– Конечно, он скучает и знает, что ты болеешь. Но я не сказала ему, в какой больнице.
– Это ты правильно сделала. Он не должен знать о моей болезни. Ну, а сама как живешь?
– Работаю в школе с утра до вечера.
– Никого еще не нашла вместо меня?
– Конечно, нет.
– Что, и друзей нет? – продолжал допытываться Борис.
– Есть подруги-учителя. Кстати, они ко мне очень хорошо относятся.
– А обо мне знают?
– Знают только то, что мы не живем вместе.
– И все?
– Да. Мне незачем рассказывать о тебе.
Софья огорченно вздохнула, и Борис почему-то сам начал рассказывать о себе.
– Вот ты учительница, а взялась бы ухаживать за больными в «психушке»? Я думаю, ни за что. Потому что там нельзя знать жалость, и чувствительным людям работать там просто невозможно. Помочь больному нелегко, спасают только деньги. Малейшая провинность, и ты в смирительной рубашке. Только и думаешь, как вырваться оттуда. Как бы ни были хороши эти сумасшедшие дома, и как бы хорошо там не лечили, все равно там хоронят заживо. Мы там уже не люди, поэтому и убирают туда, словно заживо закапывают в землю. За несколько дней я  насмотрелся столько всякого, сколько не видел за всю свою жизнь. Поэтому и сбежал.
Софья слушала, не шевелясь, а Борис вдруг расхохотавшись, заявил:
– Перед тем, как сбежать, я по телефону разговаривал с президентом России и жаловался ему, а он мне сказал, что все мы там покойники и отвечаем за нашу прошлую грешную жизнь. Отвечаем!
Борис схватился за голову, а затем, уставившись на Софью широко раскрытыми глазами, спросил:
– И ты тоже думаешь, что я покойник?
– Нет, конечно. Но надо лечиться, Борис. Ведь говорят, что есть и какие-то научные действенные методы лечения…таких болезней.
Борис рассмеялся.
– Я тебе, наверное, уже сильно надоел. Иди! Мне отдохнуть надо. Но не вздумай кому-нибудь сказать обо мне! И не говори здесь лишнего – нас слушают.
Он грозно посмотрел на нее и, подойдя к дивану, сразу лег, закрыв глаза в изнеможении.
Выйдя от него, Софья разыскала Наталью Сергеевну. Она подслушала разговор своего сына и сейчас уже не сомневалась в серьезности заболевания Бориса.
Они сели рядом на диван, и Наталья Сергеевна торопливо прошептала:
– Он живет уже двое суток здесь. И я очень боюсь. В нем произошла какая-то перемена. До больницы он не был таким, как сейчас. И я не знаю, сообщать мужу об этом или подождать. Во время разговора с ним я вижу, что он все больше теряет над собой контроль. А тебе он каким показался?
– Сначала я очень боялась его, но потом разговорились, и мне даже жалко его стало. Он все помнит. Особенно Игоря.
– Да, он и уговаривал меня вызвать тебя для разговора о своем сыне. Но меня это тоже почему-то пугает. А может быть, тебе лучше спрятать Игорька куда-нибудь? Ведь если с ним что-то сделает Борис, то муж уже тогда точно не выдержит. Он очень любит внука.
– Видимо, это был бы самый лучший вариант, – согласилась Софья и, помолчав, продолжала: «Но куда отправить? У него же занятия в школе».
– А может быть, и тебе, Соня, с ним вместе куда-нибудь уехать?
Софья вздохнула и пожала плечами.
– Нет. Я не могу. У меня же ученики. Но вы в самом деле думаете, что он так агрессивен?
– Да. Все эти двое суток он взвинчивал себя. Вспоминал Гусака, из-за которого, как он считает, потерял и тебя, и работу. Грозился убить его, и вечером вчера напился. Все одно к одному. Но ты никому не говори, что он у меня, потому что от него всего можно ожидать. Кстати, ты его уже совсем не любишь? – неожиданно спросила она.
– Не буду обманывать вас. Конечно, после случившегося мои чувства остыли. Но мне жалко его. Все-таки у нас сын, – Софья провела ладонями по губам, словно стирая с них признаки волнения, и продолжала,
– Сейчас даже ко мне приходят самые страшные мысли. Конечно, Игоря от себя я ни на шаг не отпущу, но Борис может не только с ним или со мной что-то сделать, но и с вами или с собой.
– Ты не сказала, говорить мне мужу или нет? – перебила ее Наталья Сергеевна.
– Думаю, пока не надо.
– Вот и я так же думаю. Но решила посоветоваться с тобой.
– А как себя чувствует Игорь Федорович? Может быть, мне сходить к нему и что-нибудь принести?
– Получше ему. Но если он узнает о Борисе, то будет хуже. Пока не ходи. Я сама что-нибудь придумаю. Лучше звони мне чаще.
Придя домой, Софья поужинала и вышла с Игорем и пуделем в парк. На деревьях уже догорали осенние краски, и дорожки в парке были покрыты опавшими листьями. Ясный октябрь был теплым и сухим. Как только они вошли в парк, сразу почувствовали запах отжившей листвы и свежесть воздуха. Оказавшись свободным от поводка, Фокс побежал вперед к скамейке, на которой обычно сидела Софья.
– Ты чем-то расстроена, мама? – неожиданно спросил Игорь.
– Да, сынок. У моей знакомой пропал сын. Вот я и хотела с тобой поговорить об этом. Очень прошу тебя, остерегайся незнакомых людей. Особенно если предложат покатать тебя в машине или еще что-нибудь. И из школы один не выходи, дожидайся меня. Понял?
– Понять-то понял, но я ведь не маленький. В классе уже смеются надо мной. Я, мам, вообще хотел просить тебя не подходить ко мне в школе.
– Я понимаю, Игорек. И обещаю тебе выполнить эту просьбу. Но не сейчас. Видимо, какой-то маньяк появился в городе, – говоря так, Софья не раскрывала того, чего очень боялась. Она снова решила не говорить о болезни его отца и в то же время пыталась как-то предупредить сына. – В общем, без меня пока никуда не выходи из квартиры и из школы.
Во время этого разговора Фокс несколько раз подбегал к ним, но, видя, что внимания на него не обращают, снова убегал вперед.
Вечером, уложив Игоря спать, Софья решила поговорить и с Зинаидой Васильевной. Когда она вошла в ее комнату, та сразу спросила:
– Как дела?
– Плохо с Борисом. Он очень больной, и я боюсь за сына. Как бы он с ним чего-нибудь не сделал.
– Так он же в больнице.
– Сбежал он и скрывается у своей матери. Я сегодня с ним разговаривала и поняла, как он серьезно болен. От него сейчас всего можно ожидать, и я чувствую, что добром это не кончится.
Голос Софьи был тихий, и Зинаида Васильевна заметила, как сжались ее губы.
– Так, может быть, сообщить в больницу, чтобы снова его забрали туда? – предложила она.
– Что вы! Ни в коем случае! Он снова сбежит, и тогда, озлобясь,  прикончит всех нас. Я вам это сказала для того, чтобы вы Игоря из квартиры одного без меня не выпускали. Да и Борису в мое отсутствие не открывайте. Вы не видели его, и поэтому не понимаете, как он опасен. Но о том, что услышали от меня, никому не говорите. Особенно Игорю. На днях прилетает мой знакомый и что-нибудь придумает.
– Господи, за что же тебе все эти наказания? – расстроившись, проговорила Зинаида Васильевна. «Однако, ты не раскисай. Конечно, я никому об этом не скажу. Но если ты где-то будешь задерживаться, то сообщай мне. Хорошо?»
– Хорошо. Думаю, это все ненадолго.
Поговорив еще немного, Софья стала готовиться к очередным урокам, но телефонный звонок прервал ее. Звонила Наталья Сергеевна.
– Сонечка, когда ты ушла, Борис снова был вне себя. Бегал по комнатам и кричал, что мы с тобой устроили против него заговор. Потом я услышала, как хлопнула наружная дверь, и он выбежал на улицу. Уже прошло два часа, а его нет. Ведь с ним может что-то случиться? Он к тебе не приходил?
– Нет, –  ответила Софья.
– Ты утром перед школой зайди ко мне.
На следующий день утром Софья приехала к матери Бориса. И хотя ночь провела Софья плохо, но увидев лицо Натальи Сергеевны, поняла, что с той вообще творится что-то ужасное. Она с плачем прижалась к Софье и твердила:
– Боже мой! Боже мой!…
– Успокойтесь, Наталья Сергеевна. У него ключ от входной двери есть?
– Да.
– А может быть, пора сообщить об этом Игорю Федоровичу?
– Боюсь, что может случиться хуже. Подождем еще. А если не вернется, то завтра я скажу мужу.
– В больницу не звонили? – спросила Софья.
– Нет, – и вдруг добавила: «Ты слышишь? Внизу стукнула дверь. Кто-то вошел!»
Через минуту-две в комнату к ним вошел Борис. Он пристально посмотрел на них с той же злобной усмешкой, затем сел на диван, опустив голову и упершись локтями в колени.
– Ты, наверное, устал, Боренька? Так ложись отдыхать, а я принесу тебе что-нибудь поесть, – предложила мать.
Но Борис не двигался. Усмешка с его губ сползла, глаза закрылись, и Софье даже показалось, что он уснул.
Неожиданно Борис вскочил и с искаженным от злобы лицом закричал:
– У меня все начинается снова! Я опять вижу перед собой  Гусака! Но я не хочу с ним иметь никаких дел! Не хочу! Хватит! Я все отработал, все! Уйди!
Мать бросилась к нему, пытаясь обнять, но Борис, оттолкнув ее, снова закричал:
– Оставь меня в покое!
– А может быть, позвать врача, Боренька?
– Не надо мне никого! И вы обе уходите отсюда!
Попятившись, Наталья Сергеевна и Софья вышли. В коридоре они стали советоваться, что же делать дальше, и Софья предложила позвонить в больницу.
– Но они же его заберут снова. И если он узнает об этом, то может на нас наброситься.
– Нет. Вас он не тронет, вы же его мать. А я останусь в коридоре, и если он выйдет, предупрежу вас.
Несколько минут Наталья Сергеевна колебалась, но наконец, пошла в  кабинет мужа, где был телефон, закрыла за собой дверь и, найдя в телефонном справочнике номер больницы, подняла телефонную трубку. В тот же миг ее руку кто-то сжал. Оглянувшись, она увидела сына.
– Хочешь сдать меня? – зловеще спросил он, не выпуская ее руки. Затем другой рукой достал из бокового кармана нож. Отшвырнув руку матери, Борис открыл нож и перерезал телефонный провод. Трубка упала на пол.
– Имей в виду, мамочка, я не позволю вмешиваться в мою жизнь! Не позволю!
Наталья Сергеевна молчала. Сердце ее бешено колотилось, но в эту минуту в кабинет вошла Софья.
– Да никто и не вмешивается, – увидев вошедшую, ответила мать, – я хотела позвонить в больницу и узнать, как папа провел там ночь. А тебе мы желаем только добра.
– Знаю я это добро. Насмотрелся вдоволь, с меня хватит.
Лицо его подергивалось, и руки сжались в кулаки.
– А сейчас вон отсюда! – закричал Борис.
Выйдя из кабинета, обе они сразу же направились в комнату Натальи Сергеевны.
– Что же делать? – растерянно спросила мать Бориса.
– Не знаю, – ответила Софья.
Ее охватила страшная усталость. Она с ужасом вспоминала крик Бориса и, глядя на бледное, измученное лицо Натальи Сергеевны, думала о том, как ей помочь. Кроме этой мучительной жалости к Борису, причиняющему боль своей матери, она ничего другого не чувствовала. Посмотрев на часы, Софья, как бы оправдываясь, проговорила:
– Мне пора в школу.
– Иди. А я видимо, после обеда пойду в больницу к мужу. Надо сказать ему и что-то делать.
Однако в этот день в больницу к мужу Наталья Сергеевна не пошла. Оставшись дома, она покормила Бориса и, успокоив его, уложила в постель. Около часа она провела с ним в разговорах, и тот, заметно успокоившись, уснул. Несколько раз Наталья Сергеевна подходила к дверям комнаты, в которой он спал, и прислушивалась. Все было  тихо. Вечером, не выдержав, она вошла к сыну и с ужасом увидела, что окно распахнуто, а Бориса нет. Не было и его одежды. Испугавшись, Наталья Сергеевна сразу же побежала к телефону и, набрав номер Софьи, сообщила ей о том, что сын сбежал.
– А деньги у него есть? – спросила Софья, подумав, что он может куда-нибудь уехать.
– Не знаю. Но в комнате все цело. Только надел свой костюм и плащ. Приходи, Сонечка. Надо же что-то делать, – умоляюще продолжала Наталья Сергеевна, – но сама пока никаких мер не предпринимай.
– Хорошо, – вздохнула Софья.
Второпях поужинав, она стала собираться. Пуделя перед ужином они уже выводили, но Софья не успела проверить контрольные работы учеников.
– Мама, ты куда? – спросил  Игорь.
– К подруге ненадолго. Болеет она и просила навестить ее. Видимо, чем-то помочь ей надо, – но стоявшая рядом Зинаида Васильевна, поняв, видимо, сразу же вмешалась:
– Только недолго засиживайся у нее. Ночь уже на дворе.
Войдя в дом к матери Бориса, Софья увидела ее.
– Пошли в его комнату, – предложила та и, войдя, рассказала, когда Борис исчез.
– Надо сообщать и принимать какие-то меры, – выслушав ее, предложила Софья.
– Только не в больницу и не в милицию, – возразила Наталья Сергеевна.
– Тогда поехали к Игорю Федоровичу.
– Но уже поздно, и к нему не пропустят нас.
– А вы позвоните ему по телефону и сообщите, что мы сейчас подъедем, а он пусть выйдет на улицу. Там все подробнее и расскажем. Не по телефону же ему все это объяснять, – предлагая это, Софья уже по дороге к ней продумала свой план.
– Хорошо, сейчас позвоню. А ты вызывай такси.
К больнице они подъехали быстро. Еще не было и восьми. Выйдя из машины, они увидели идущего к ним навстречу Игоря Федоровича.
– Пошли на скамейку. Там и расскажете.
Выслушав их, он неожиданно заявил:
– Теперь от него всего можно ожидать. Но я почему-то боюсь за внука. Надо бы Сонечка, куда-то упрятать его. Да и у вас обеих совершенно измученный вид. Может быть, втроем к твоей сестре выедете? – обращаясь к жене, спросил он. При этом лицо его
было уставшим и печальным. Было видно, что за них он переживает даже сильнее, чем за сына.
– Это исключено, потому что я не могу оставить учеников, да и Игорю занятия прерывать нельзя.
– Хорошо, - подумав, согласился отец Бориса. – Но сами ничего не предпринимайте. Я подключу Володю Глазева. Кстати, как одет Борис?
– Темно-синий костюм и такой же плащ.
– А до этого он куда-нибудь выходил?
– Да. Но  мы не знаем, куда.
– Из его друзей кто-нибудь знает о том, что он сбежал из больницы?
– По-моему, нет, – пожала плечами Наталья Сергеевна. – Во всяком случае, мне звонил только главный врач из психбольницы.
– И о чем вы договорились?
– Пока шума не поднимать. Но он просил, чтобы я сразу же сообщила ему, если Борис появится у нас.
– И почему же ты, Наташенька, не сообщила ни ему, ни мне?
– Борис запретил. И я очень испугалась. Он же мог все, что угодно, сделать!
– Конечно, мог. И сейчас может.
Глядя на них, Игорь Федорович видел, как они измучены, и понимал их. Понимал, что безумие страшно действует на окружающих. Оно внушает ужас и причиняет страдания близким, поэтому и не винил жену и невестку в том, что они несколько дней скрывали от него побег сына. Однако Игорь Федорович  представлял, что мог сделать тот со своим помутившимся рассудком, на грани полного безумия. Ведь самые ужасные трагедии нередко порождают страх. Трагедия с сыном и мужем и породила этот страх у обеих женщин. Поэтому у них и не хватило сил бороться с ним. Но они не понимали того, что даже собаки, привязанные к человеку, обезумев, набрасываются на него.
Несколько минут все молчали. Первой не выдержала Наталья Сергеевна:
– Ну, а ты когда выписываешься?
– Завтра поговорю со своим лечащим врачом и попрошусь на несколько дней домой. Сейчас надо эту проблему быстрее разруливать. Когда буду дома, Сонечке с Игорем на время надо переехать к нам. Так будет лучше.
– Я думаю, что все разрешится, – отвечая так, Софья надеялась на встречу с Дмитрием, который прилетает завтра и который сможет защитить ее лучше, чем родители бывшего мужа.
– Не знаю, не знаю, – возразил Игорь Федорович, – в каждом из нас живет свой бес, который иногда и не дает покоя. Но будем надеяться на твои предположения, Сонечка. А как Игорек себя чувствует?
– Нормально. Круглый отличник. Вот только обижается, что я в школе часто к нему подхожу.
– Да. Опекаешь ты его, как клушка. Может быть, он и прав. Дети ведь всегда хотят самостоятельности. Этого и наш Борис требовал, а мы с Наташенькой, видимо, зря соглашались. Но сейчас уже поздно об этом говорить, – и обращаясь к жене, добавил: «Если он ночью появится, немедленно сообщи мне. Я буду звонить через каждые два часа, а ему объяснишь, что ошиблись номером. Ну, что – вызываю такси?»
– Да. Вроде бы все обговорили, – согласилась Наталья Сергеевна, – но и ты тоже меньше переживай.
– Я, Наташенька, только за Игорька переживаю.
Вскоре к больнице подъехало такси, и женщины, распрощавшись с Игорем Федоровичем, уехали, а тот, посидев немного, набрал номер телефона Владимира Глазева. Услышав его голос, он, поздоровавшись, спросил:
– Не оторвал тебя от дел или чего-нибудь более интересного?
– Нет. Что-то случилось?
– Да. Сбежал Борис из больницы и несколько дней жил в моем доме. Жена с невесткой приходили и сообщили об этом. Но сегодня он из дома куда-то исчез. Боюсь очередных его приключений, Володя.
– Может быть, в дом сотрудника направить?
– Нет. Завтра с утра подъезжай ко мне, вместе подумаем, что делать.
На следующий день Глазев приехал в больницу. Выслушав своего шефа, он спросил:
– К этому делу я могу подключить своего заместителя Сомова? Парень надежный.
– Можно. Тем более придется, видимо, отрабатывать друзей Гусака. Борис ведь был смотрящим в его конторе и продолжал поддерживать с ним отношения.
– Разберемся, Игорь Федорович. Но если у вас какая-то информация появится, я должен об этом знать.
– Конечно. Плохо только то, что меня лечащий врач не выпускает из больницы.
– Значит, так надо. А вы не переживайте. Будем по телефону согласовывать все наши действия.
Во время этой встречи Дмитрий Корольков уже подлетал к Краснореченску и думал о встрече с Софьей. Кроме ручной клади багажа у него не было, поэтому, выйдя из аэропорта, он сразу же сел в такси и помчался домой. Войдя в квартиру и не раздеваясь, Дмитрий позвонил Софье:
– Я дома, – услышав ее голос, сообщил он и сразу спросил: «Ты когда ко мне?»
– Через час приведу Фокса, а то он скучает по тебе.
– А ты?
– И я тоже. Но об этом при встрече. Извини, Дмитрий, у меня урок. Потом поговорим.
Словно чувствуя встречу с хозяином, Фокс всю дорогу рвался вперед, а когда Софья вошла в квартиру Дмитрия, пес сразу бросился к хозяину и положил лапы ему на  колени. Не обращая внимания на Софью, которая снимала с него ошейник, Фокс скулил, словно жалуясь хозяину на его долгое отсутствие.
– Подожди, Фокс. Подожди. Дай мне поздороваться с Сонечкой, – проговорил Дмитрий и, обняв Софью, слился с ней в поцелуе. Несколько минут они не отрывались друг от друга. Софья чувствовала нетерпение Дмитрия, и это нетерпение испытывала тоже.
Наконец, Софья, отдышавшись, заговорила первой. Она рассказала о том, что случилось с бывшим мужем, а также о разговоре с его матерью.
– А как отец на это смотрит? – спросил Дмитрий.
– Он в больнице лежит. Вчера мы с Натальей Сергеевной были у него, и он предпринимает какие-то меры. Но, боже мой, если бы ты видел Бориса! Он теперь совершенно ненормальный.
– К Бодрову-старшему я схожу в больницу. Ему сейчас видимо, очень плохо.
– Да. Переживает он сильно. Но ты не говори, что от меня узнал о Борисе. И вообще, обо мне не надо ему ничего говорить. Будто злой рок преследует меня!
– Успокойся. Кстати, почему с сыном не пришла?
– Он в школе. И я сейчас пойду за ним.
– А вечером придешь?
– Нет, Дмитрий. Пока подождем.
– Но ты звони хотя бы чаще. Я ведь думал, что ты приведешь Игоря, и мы втроем отметим нашу встречу.
– Я пойду, – взглянув на часы, категорично заявила Софья и, обняв Дмитрия, поцеловала.
Оставшись один, он долго сидел, обдумывая создавшееся положение. Опять его планы были нарушены, хотя в душе он обрадовался тому, что услышал. Он понимал, сколько горя тот причинил Софье. Сейчас он раздумывал, как помочь ей. Боязнь огласки их отношений мешала ему действовать обычным путем. Он не мог открыто подключить к этому делу работников прокуратуры. Это привлекло бы внимание, а Софья пока еще боится разговоров о ней и ее бывшем муже. Какие же средства остались в его распоряжении? Раньше в разрешении сложных ситуаций он обращался к своим помощникам, и проблемы решались коллективно. Повинуясь своему внутреннему чутью, он решил немедленно встретиться со своим другом – отцом Бориса. Позвонив ему по телефону, Дмитрий спросил о здоровье и сообщил, что прилетел из Испании и хочет поговорить с ним.
Вскоре они встретились. Рассказывая о своей поездке, Дмитрий ждал, когда его друг сам заговорит о случившемся с сыном. Наконец, тот не выдержал:
– А у меня, Дмитрий Антонович, беда.
– Какая?
После этого вопроса отец Бориса рассказал о случившемся, и, вздохнув, добавил: «Все навалилось одно на другое. Не знаю, что и делать».
– Искать, – сразу ответил Дмитрий. – Надо, видимо, навести о Борисе справки в больницах. Я позвоню знакомым главным врачам. Если что-нибудь случилось с ним, то он может оказаться там. Можно объявить по радио и телевидению. Да и милицию надо подключить.
– Спасибо, Дмитрий Антонович. Милицию я уже подключил, и они все, что ты сказал, уже делают. Есть у меня одна догадка. У своих друзей, видимо, прячется. Раненое животное уползает в свою нору. А «нора» у друзей Гусака.
– Вполне возможно, – согласился Дмитрий. – А родственников своих исключаешь?
– С женой он уже давно не живет. Она, кстати, сама встревожена его пропажей. А с родственниками нашими он не поддерживал никаких отношений, и когда мы встречались, демонстративно уходил из дома. Я боюсь другого – бывшие друзья могут убрать его. Потеряв рассудок, он стал опасен для них, и сейчас удобно его сделать либо утопленником, либо жертвой дорожно-транспортного происшествия.
Во время этого разговора раздался телефонный звонок. Несколько минут Игорь Федорович слушал, не задавая никаких вопросов. Лишь в конце попросил поработать с окружением Гусака. Выключив сотовый телефон, он сообщил:
– Пока ничего нет. Ни в больницах, ни в милиции. Никто и нигде о нем не слышал. Я очень боюсь за внука. Как бы с ним и бывшей женой чего-нибудь не сделал.
Эти слова насторожили Дмитрия. Именно их он боялся услышать. Ему бы легче стало, если бы что-то с Борисом случилось, тогда бы Софья окончательно была бы свободной. Высказанные опасения насторожили Дмитрия, и он решил больше не задерживаться, а быть рядом с Софьей. Распрощавшись с другом, он вышел из больницы и сразу позвонил Софье:
– Как ты? – спросил он, услышав ее голос.
– Терпимо. Игоря привела и сижу с ним дома. Обиделся он на меня за то, что Фокса без него отвела к тебе.
– Так давай я зайду за вами, и мы приведем его к Фоксу.
– Нет, сегодня не надо. А ты где?
– Был в больнице у Игоря Федоровича, а сейчас домой иду.
– Как он?
– Вроде, держится. Подключил к поиску своих друзей из милиции. Думаю, Борис скоро отыщется.
– Дай бог. Я успокоилась немного, когда он в больнице был, а сейчас я снова, как на иголках.
– К твоей матери не может уехать? Ты ведь говорила, что с отчимом твоим у него были неплохие отношения?
– Звонила уже, и она пообещала, что, если Борис появится у них, сразу сообщит.
– А когда я отчитаюсь перед тобой о своей поездке?
– Отчитаешься, Дмитрий, отчитаешься. Но пока не торопи меня.
Во время этого разговора оперативники Глазева работали в офисе Гусака. Из сообщения осведомителя Виктор Сомов уже знал, что Борис недавно был здесь и требовал у главного бухгалтера крупную сумму денег, но тот ему отказал. Это сообщение подтвердил и главный бухгалтер, который пояснил, что деньги Борис требовал для  своего сына.
Снова были расставлены люди у квартиры Софьи и в некоторых других местах.
Наконец, Сомову повезло. Он увидел, как Борис вышел из квартиры главного механика предприятия по продаже иномарок и, покачиваясь, пошел в сторону коттеджа своих родителей. Набрав номер на сотовом телефоне, Сомов проговорил:
– Я вижу его. Направляется к коттеджу.
– А он засек тебя? – спросил Глазев.
– Нет. Видок у него страшный. Размахивает руками и что-то говорит. Что делать?
– Иди пока за ним и никаких мер не предпринимай. Брать будем в коттедже.
Следуя за Борисом по противоположной стороне улицы, Сомов видел, как тот время от времени хватался за голову, словно от сильной боли. Вскоре Борис подошел к коттеджу. Затем, озираясь по сторонам, открыл калитку, но в дом не пошел. Через дыру в ограждении Сомов увидел лежащего на скамейке Бориса. В его позе было что-то трогательное. Руки свисли к земле, словно отыскивая в ней покой.
Повернув голову к своему помощнику, Сомов тихо проговорил:
– Видимо, уснул. Во всяком случае, успокоился.
Продолжая наблюдать, Сомов подумал, а что Борис станет делать, когда подъедут за ним? И в это время удивительную тишину нарушил писк сотового телефона. От неожиданности Сомов вздрогнул и увидел, как Борис вскочил на ноги. Он тоже услышал вызов по сотовому и дико озирался по сторонам. Озирался, как зверь, почуявший опасность. Увидеть Сомова с напарником он не мог, но, видимо, почувствовал их присутствие. Подойдя к забору, он встал на лежащие около забора кирпичи и, приподнявшись, увидел на улице людей. Спрыгнув назад, Борис, не спеша, пошел к гаражу.
А сотовый продолжал вызывать, и тогда Сомов недовольно ответил:
– Он засек нас и идет к гаражу. Выезжайте быстрее.
Сомов хотел еще что-то сказать, но раздавшийся из гаража выстрел заставил его быстро перелезть через забор. Спотыкаясь, он побежал к гаражу. Затем несколько минут прислушивался, но в гараже было тихо. Рядом возник напарник, и Сомов прошептал ему:
– Я вхожу, а ты подстраховывай. Не знал я, что он вооружен.
Войдя в гараж, Сомов включил ручной фонарь и увидел лежащего на цементном полу Бориса. Голова его была в крови. Правая рука сжимала рукоятку пистолета.
– Входи, – крикнул Сомов напарнику и, набрав номер телефона Глазева, доложил: «Он застрелился. Лежит в гараже своего отца. Нужно эксперта и следователя».
Вскоре тишину наступавшей ночи нарушил шум мотора подъехавшей машины. С оперативной группой находился и Глазев. Войдя в гараж, он первым наклонился над лежащим, чтобы вглядеться в его лицо. Потом выпрямился, печально качая головой.
Увидев подъехавшую милицейскую машину и людей возле гаража, Наталья Сергеевна накинула теплую кофту и вышла к ним. Глазев сразу сообщил ей о случившемся. Несколько минут она, словно окаменев, молчала, затем тихо  спросила:
– Мужу надо сообщить?
– Я думаю, лучше утром. А вы сейчас успокойтесь.
– Тогда я Сонечке позвоню. Он ведь муж ее. Можно мне войти в гараж?
– Да, конечно. Но пока не прикасайтесь к телу. Пусть эксперт закончит свою работу.
После его слов наступило тягостное и глубокое молчание. Наконец, Наталья Сергеевна, снова обращаясь к Глазеву, заговорила:
– Я пойду в дом, а ты, Володя, когда закончишь, скажи мне и помоги в дом занести сына.
– Все сделаем, как скажете.
Войдя в свою комнату, Наталья Сергеевна позвонила Софье:
– Это я, Сонечка. Случилось то, чего мы с тобой опасались. Борис застрелился у нас в гараже. Сейчас там из милиции работают. Ты подъедешь или завтра утром?
– А чем я могу сейчас помочь? Лучше завтра утром, – ответила Софья.
После разговора с матерью Бориса она встала из-за стола и, отложив проверку контрольных работ, подошла к окну. В ее душе сейчас боролись два чувства – облегчения и скорби. Случилось то, о чем она молила судьбу. Наконец, она освободилась от Бориса. Но какой ценой? Сейчас она вспоминала его больное лицо во время последней их встречи, и у нее стеснило грудь.
Погруженная в свои мысли, она вспоминала Бориса, который и сам отмучился, и прекратил мучить близких ему людей. Впервые она по-настоящему почувствовала рядом с собой смерть человека, с которым прожила вместе несколько лет. Неожиданно в тишине заворочался в постели сын. Подойдя к нему, Софья несколько минут стояла неподвижно. Она видела, как тот чему-то улыбается во сне, и от этого ей стало спокойнее. «Вот цель жизни – сын», – думала Софья. Этому она и посвятит остаток дней своих. Он не должен быть таким, как его отец. Но что он может подумать о ней, когда вырастет и узнает все подробности об отце? Поймет ли он ее?
Думая о смерти Бориса, она считала, что это все-таки лучшее средство, утоляющее всякую боль. Что смерть – это участь каждого. Но все же это смерть! И воспринимается она всегда болезненно, хотя бояться надо не смерти, а пустой жизни. Более того, Софья всегда считала, что вовремя умереть – это счастье для человека, не умеющего сойти с грешного пути. Видимо, эти мысли возникали у нее в результате переживаний о несложившейся с Борисом жизни.
Лишь к утру она уснула. Разбудила ее и Игоря хозяйка квартиры.
– Вы чего спите? – ворчала она. – Выходной себе, что ли, устроили?
Наспех одевшись и выйдя на кухню, Софья тихо сообщила ей о случившемся.
– Так это как раз то, что должно было произойти, – ответила Зинаида Васильевна и, помолчав, спросила: «Записку оставил о причинах?»
– Не знаю. Сейчас побегу в школу и отпрошусь на эти дни. Надо помочь его родителям.
– Надо. Но сильно-то не надрывайся. У его родителей возможностей побольше, чем у тебя. Все сделают, как надо. А Игорю еще не сказала?
– Пока нет.
– Не скрывай, доченька. Он должен знать. Можно ведь объяснить тем, что Бориса уволили с работы, и он переживал. Да и о его женщине, которую посадили, скрывать не надо. Причин много, и ты не вини себя в его смерти. Сам запутался, вот и результат.

ДВЕ СВЕЧИ

Решив с директором школы вопрос об освобождении ее от работы на эти дни, Софья позвонила Дмитрию:
– Это я, Дмитрий. Вчера вечером Борис застрелился.
Несколько минут Дмитрий молчал. Наконец, выразив свои соболезнования, спросил:
– Когда похороны и чем я могу помочь?
– Я сейчас к Наталье Сергеевне побегу и все узнаю, а тебе, видимо, позвонит Игорь Федорович.
Действительно, в этот же день, узнав о случившемся, отец Бориса назначил дату похорон, и сам сообщил о случившемся родственникам и знакомым. Сообщил он об этом и Дмитрию Королькову.
В день похорон тело Бориса вынесли из коттеджа. Провожающих пришло много. Приехали на похороны и мать Софьи с отчимом, который при встрече сразу же упрекнул в случившемся Софью. Всю организацию похорон с первого дня смерти Бориса взял в свои руки Владимир Глазев.
Софья стояла возле гроба, склонив голову, ничего не видя и не слыша. Воск тонкой свечи капал на ее  пальцы. Но она не замечала этого. Она была погружена в свои мысли и печально смотрела на лицо Бориса. Она думала о том, что не надо гоняться за счастьем, если оно находится рядом с тобой. Ведь все у Бориса было. И работа, и материальное положение, и семья. Однако, видимо, он не понимал того, что счастье состоит в том, чтобы знать пределы своих возможностей и быть ими довольным. Не понимал, что каждый человек кузнец своего счастья. А может быть, в той своей беспутной жизни он и видел свое счастье? – продолжала размышлять Софья, и сразу же возражала себе: «Нет, ведь первым условием счастья является разумность. А можно ли считать поведение Бориса разумным? Нет, конечно. Но надо ли тогда винить его в таком печальном исходе?»
Эти мысли возникали у нее непроизвольно. Одни размышления приходили на смену другим, и Софья даже не видела лиц стоящих людей. Не видела она и Дмитрия, который, понимая ее состояние, держался в стороне, украдкой поглядывая на нее.
Затем кладбище, поминки в кафе и разговоры с родителями Бориса.
После поминок Владимир Глазев отвез Софью с сыном в коттедж. Так попросил Игорь Федорович.
В коттедже Наталья Сергеевна сразу подала чай и, сев рядом, заговорила о Борисе, но отец перебил:
– Ты, Сонечка, где будешь теперь жить?
– Пока не решила.
– Я все-таки предлагаю тебе перейти к нам. Ну, чего тебе жить на квартире у незнакомого человека?
– Хозяйка очень добрая, – возразила Софья, – и будет сильно переживать.
– Но она тебе чужая, а мы все-таки родственники. В твою личную жизнь я не буду вмешиваться, но моему внуку здесь было бы лучше.
Во время этого разговора сын Софьи молчал, опустив голову. А Игорь Федорович продолжал убеждать, что он хочет, чтобы внук был более счастливым.
– А почему вы думаете что здесь он будет счастливее? – не выдержала Софья. – Ведь счастье не только в обеспеченности. Счастливая жизнь – это когда на душе покой.
– Как знаешь, – поняв ее намек о воспоминаниях, которые могут возникнуть, продолжал тот. – Тогда переходи в квартиру Бориса, она ведь теперь твоя.
– Не будем спешить, Игорь Федорович. Все ведь произошло так неожиданно.
Однако молчавший до этого отчим сразу вмешался в разговор:
– А если мы с Аллой Борисовной переедем в город? Вы не будете возражать? Мы ведь тоже помогли бы Сонечке и ее сыну.
– Я, по-моему, ясно сказала, что пока ничего не решила. И не надо вмешиваться в мою жизнь, – повернувшись в сторону отчима, резко сказала Софья.
Несколько минут за столом все молчали. Первым не выдержал Игорь, который, видимо, лучше всех понимал состояние своей матери.
– Мама, поехали домой, а то бабушка Зина уже волнуется.
– Ты, Сонечка, звони почаще, и не забывай нас, – попросила, вставая, Наталья Сергеевна.
– Ну, тогда и мы собираться будем, – заявила мать Софьи.
– Так у вас же поезд вечером. Посидите здесь, – предложил Игорь Федорович. Предлагая им остаться, он рассчитывал уговорить мать Софьи и отчима повлиять на свою дочь, чтобы с их помощью уговорить ее перейти жить к ним.
Вернувшись в квартиру, Софья сняла плащ и из своей комнаты позвонила Дмитрию:
– Я дома.
– Как чувствуешь себя?
– Неважно.
– Может быть, мне подойти к вам?
– Нет, не надо. Я очень хочу побыть одна.
– Понимаю.
– Ты быстро ушел с поминального обеда. Плохо почувствовал себя? Я ведь и на кладбище, и на поминках видела, что ты тоже расстроен был. Спасибо, что ко мне не стал подходить.
– Но чего это мне стоило!
– Ладно. Отдыхай.
Положив трубку, Дмитрий почувствовал, как одинока сейчас Софья. Хотя и понимал, что одиночество – участь всех людей. Ведь каждый человек для себя один-единственный и сам по себе, среди множества других людей. Но Дмитрий очень жалел сейчас Софью, зная, как она чувствительна. За короткое время он распознал чистоту ее души, которая с трудом допускала существование зла и неблагодарности. Душа Софьи была как бы из двух половинок, и если одна беспечно смеялась, то вторая половинка плакала над первой.
Так размышляя, Дмитрий, словно наяву, видел Софью. Видел такой живой и жизнерадостной, что с болью представлял, как она сейчас переживает. Однако это  продолжалось недолго, и снова мечты, как  быстрые и все смывающие на своем пути воды потока, овладели им. Он мечтал, как переедет она к нему в квартиру, как он будет помогать Игорю и как они заживут все вместе. В своих мечтах Дмитрий был изобретателен. Сейчас он планировал весь уклад их будущей совместной жизни, планировал даже совместную поездку на отдых за границу.
– Господи, как было бы хорошо! – прошептал он и сконфуженно посмотрел на сидящего рядом Фокса.
Придя в себя от этих мечтаний, Дмитрий поднялся, покормил пуделя и повел его на прогулку. Однако и там мысли о Софье не оставляли его в покое. Он представлял, как Софья переживает сейчас. Переживает не оттого, что потеряла своего мужа, а оттого, что подумают люди. Она ведь очень болезненно относится к мнению окружающих  людей. А то, что их мнения могут быть разными, Дмитрий не сомневался.
От этих раздумий у него даже заболела голова, а на душе появилась такая тяжесть, словно ее придавило бетонной плитой. Увидев подбежавшего к нему пуделя, Дмитрий тяжело вздохнул и заявил:
– Хорошо тебе, дружок, без забот жить.
Понимая, что хозяин обращается к нему, Фокс поднял морду. Его голубые добрые глаза глядели так умильно, будто он жалел Дмитрия. Видимо, он понимал его состояние и своим сочувствием очень хотел помочь.
Вернувшись в свою квартиру, Дмитрий снова предался размышлениям и снова оказался во власти чувств, которые испытывал к Софье. Эти чувства росли с каждым днем, и у него не было желания ослабить их.
Софья действительно была достойна любви. Жизненные неприятности, которые она пережила, не лишили ее той душевной свежести, которая так украшает женщину. Взгляд ее красивых глаз всегда был добрым и вдумчивым. Несмотря на душевные тревоги, в ее взгляде было что-то особенное, заставлявшее Дмитрия глубже понимать эту женщину! После каждой встречи он ждал новой так сильно, что с трудом сдерживал себя.
Жизнь пока не научила Софью властности. В ней не было ничего вызывающего, хотя красота давала ей право на это. Но Софья не пользовалась этим правом, как многие другие женщины. Она как бы и не замечала своей красоты. Однако в чувствах Софья была натурой отзывчивой. Многое из того, что она видела и слышала, вызывало в ней бурную реакцию. Она переживала за людей, у которых было горе. Возмущаясь любой несправедливостью, она закусывала губы, грустно качала головой и погружалась в такие раздумья, от которых ее отвлекал лишь Игорь.
Дмитрий, понимал эти тонкие чувства, наполнявшие ее душу и сознавал, что именно это и влекло его к ней. Нежность ее взгляда, когда она смотрела на Дмитрия, ее женственные манеры, доброта и доверие пробудили в нем заснувшие чувства и вывели из мрачного одиночества. Софья возродила в нем былую радость жизни, и за это Дмитрий готов был для нее на все. Вот почему он так переживал и так много думал о ней. Он снова хотел жить.
Утром Дмитрий позвонил Софье. Спросив ее о здоровье, он осторожно предложил ей встретиться у него в квартире.
– Я думаю, надо подождать какое-то время, – возразила Софья. – Сегодня меня снова приглашают родители Бориса.
– Как скажешь, – ответил Дмитрий.
– Не обижайся только. Всему свое время.
– Ну, а звонить-то я могу?
– Конечно. Да и встретимся скоро. На девять дней тебя ведь обязательно пригласит Игорь Федорович.
– Господи, если бы ты знала, как я соскучился по тебе!
– Понимаю. Я тоже. Но надо потерпеть.
Софья была охвачена тревогой. Сейчас перед ней была трудная задача. С одной стороны она не хотела обидеть Дмитрия, о котором уже не могла не думать, как о родном человеке, а с другой стороны, что скажут люди, если узнают об их отношениях? Ведь только вчера состоялись похороны Бориса, и она, конечно же, должна вести себя, как убитая горем вдова. Как ей быть? Об этом она думала все последние дни и только вчера приняла решение, которое высказала по телефону.
После ее окончательного ответа о том, что надо потерпеть, Дмитрий молчал.
– Ну, чего ты молчишь? – не выдержала Софья.
– А что я могу сказать? Видимо, все-таки ты права. Но ты звони мне. Я очень жду твоих звонков.
– Хорошо.
Вечером, как и обещала, Софья позвонила Дмитрию.
– Чем занимаешься? – спросила она.
– Погулял с Фоксом, а сейчас читаю.
– Завидую тебе. А у меня ни минуты свободной.
– Так давай я и тебя сделаю свободной. Проживем на мою пенсию.
– Об этом, Дмитрий, мы уже говорили. Ты же знаешь, как я люблю свою работу. Да и ученики меня любят. Разве могу я бросить их?
– Конечно, нет. Расскажи, как родители Бориса чувствуют себя?
– По-моему, медленно, но привыкают к тому, что случилось, хотя к этому и трудно привыкнуть. Меня Игорь Федорович опять уговаривал перейти к ним жить. Но я не хочу и не перееду. Я пташка вольная и хочу пожить пока одна.
– И как долго одна?
– Ну, вот и зацепился. О нас с тобой мы скоро поговорим.
– Когда?
– Мы же договорились с тобой. После поминок и встретимся.
Этот разговор снова насторожил Дмитрия. Особенно предложение Игоря Федоровича. Ведь если она переедет, то сложнее будет ему. И он решил действовать. Зная ее мягкость и податливость, он твердо решил уговорить ее.
На следующий день после обеда Дмитрий направился к школе. Стоя невдалеке от входной двери, он наблюдал за выходящими из нее, и вскоре увидел Софью. Подойдя, Дмитрий, как бы оправдываясь, проговорил:
– Ходил за продуктами и увидел тебя.
За его спокойными словами скрывалось волнение, и Софья, поняв его состояние, предложила:
– Тогда проводи меня до дома.
Несколько минут они шли молча. Наконец, Дмитрий заговорил:
– Так дальше нельзя. Я уже с ума схожу.
– Но мы же договорились. Подожди немного, и все будет хорошо. Неужели ты не понимаешь мое нынешнее состояние?
– Понимаю, конечно. Но от этого мне не легче.
Он стал говорить ей о своих чувствах к ней, и Софья понимала его. Она тоже испытывала желание быть с ним, но принятое  решение не изменила.
Перед домом они остановились, и Софья, глядя на Дмитрия, ласково произнесла:
– Не волнуйся. Все у нас будет хорошо.
Вскоре они встретились на поминках в коттедже Игоря Федоровича. Сидя напротив Софьи, он делал вид, что не замечает ее. Фактически Дмитрий ждал с нетерпением окончания поминального обеда, чтобы договориться с ней о встрече. Наконец, приглашенные стали выходить из зала, и Дмитрий, оказавшись рядом с ней, тихо спросил:
– Когда?
– Приходи завтра на набережный бульвар к пяти вечера. Там и поговорим, – ответила Софья, заметив, как на нее смотрит Наталья Сергеевна.
На следующий день Дмитрий пришел туда. С утра выпал снег, и вокруг все было белым. День уже близился к концу, и кое-где в окнах загорались огни. Однако небо еще отражало уходящее солнце с розовеющими облаками. Было тихо, лишь густой снег медленно падал на землю. Это было непонятным и сказочным. Ясное небо и падающий снег. Казалось, что он зарождается в чистом небе, чтобы осторожно покрыть все находящееся на земле.
Набережный бульвар покрывался белым блеском и наполнялся слегка морозным бодрящим воздухом.
Ровно в пять Дмитрий увидел спешившую к нему Софью. Подойдя, она спросила:
– Не опоздала?
– Нет. Я пришел немного пораньше и с удовольствием подышал настоящим зимним воздухом. Пойдем в заречный парк.
– Пошли.
В заречном парке они выбрали отдаленную скамейку. Здесь особенно чувствовалось начало зимы. Воздух будто очистился от городской пыли. Отдыхающих в парке было мало, и Дмитрий, усадив Софью, сразу обнял ее. Глядя на окружающие скамейку деревья, он вспоминал, как в молодости приходил сюда и как проводил здесь свободное время. Ему очень хотелось вернуть то прошлое, но еще сильнее хотелось получить согласие Софьи жить вместе с ним.
– Так что мы будем делать дальше? – спросил Дмитрий и, достав из кармана платок, осторожно прикоснулся к ее лбу, влажному от таявших снежинок.
Он был счастлив, что находится рядом с ней и может смотреть в ее глаза.
– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил Дмитрий.
– Не знаю, что и сказать тебе, – заявила Софья.
Дмитрий нахмурился и, отвернувшись, стал смотреть в другую сторону. Что-то в ее тоне и в самом ответе насторожило его. Он не ожидал такого ответа.
Как и многим людям, Дмитрию не было чуждо самомнение и самоуверенность, поэтому он хотел услышать другой ответ. Но то, что он услышал, задело его самолюбие.
– А я всегда считал тебя решительной женщиной, – вздохнул, пристально глядя ей в глаза, Дмитрий.
От этих слов горячая волна вновь захлестнула сердце Софьи. Она снова почувствовала, что ею восхищается человек, который и ей не безразличен.
– Но мне кажется, что нам надо выждать какое-то время, – робко ответила Софья.
Дмитрий сжал ее руку. Эта настороженность еще больше возвысила Софью в его глазах. Он даже подумал, как она не похожа на тех женщин, которые сами бросаются на мужчин.
– Послушай, Сонечка, неужели ты не понимаешь, что я не могу жить без тебя? Ведь годы уходят, а мы все чего-то ждем? Разве мы счастливы от этого ожидания?
Софья молчала, а Дмитрий продолжал:
– Если тебя не устраивает наша совместная жизнь здесь, тогда давай уедем в другой город.
– Ты это серьезно?
– Конечно. Я готов жить где угодно, но только вместе с тобой.
Отвечая так, Дмитрий даже сам удивился, как пришла ему такая мысль?
– Но я не могу бросить своих учеников. Не могу! Почему ты так настаиваешь на официальной семейной жизни. Мы ведь встречаемся, и без этих официальностей. И, по-моему, все у нас неплохо. Я очень хочу с тобой дружить. Поверь мне!
– О дружбе женщины с мужчиной я могу ответить словами одного великого философа. «Слишком долго в женщине были скрыты раб и тиран. Поэтому женщина не способна еще к дружбе: она знает только любовь».
– Так у нас она есть и будет вместе с дружбой, – возразила Софья.
– Годы, Сонечка, уходят. Годы. Ты рассуждаешь так, потому что молода, и у тебя все может быть впереди, а у меня...
Отвечая так, Дмитрий вдруг вспомнил Шарлоту, с которой недавно встречался. Та встреча убедила его в том, что счастьем надо дорожить и наслаждаться сегодня, особенно в преклонном возрасте. Кому теперь нужна бывшая красавица Шарлотта? А пройдет еще несколько лет, и он может стать таким же. Волнения и переживания бесследно не проходят. Одинокая жизнь обязательно наложит свой отпечаток. Прошло всего-то три года после смерти жены, а он уже почувствовал, что стареет. Хорошо еще этот процесс затормозила Софья. Но что будет с ним, если он снова окажется один? Телефонные звонки и редкие встречи вряд ли помогут вернуться в активную жизнь.
Эти размышления неожиданно  прервала негромкая мелодия, доносившаяся из кафе на берегу. В тихом парке голос Михаила Шуфутинского задушевно пел о том, что чувствовали сейчас Софья и Дмитрий:

Год прошел с тех пор, как мы расстались.
Но судьбы каприз очередной:
И совсем случайно оказались
Мы с тобой в компании одной.
И как будто не было разлуки,
И всего, что разлучило нас.
Словно мы узнали друг о друге
Только в этот вечер в первый раз.

Две погасшие свечи
Снова вспыхнули в ночи,
Их шальная искра вновь
В душе зажгла любовь.
Две погасшие свечи
Снова вспыхнули в ночи,
Ну, а мы, а мы считали их
Сгоревшими дотла.

Прижавшись своим лицом к лицу Софьи, Дмитрий, вздохнув, проговорил:
– Это о нас с тобой, Сонечка. Судьбу не обманешь.
– А мы и не обманываем ее. Подождем немного. Улягутся разговоры о бывшем моем муже, и тогда решим наши  проблемы. Хорошо? – и не дождавшись ответа, добавила: «Завтра после школы приду к тебе. Не возражаешь?»
Дмитрий улыбнулся. Он снова, как в молодости, почувствовал себя счастливым.
– Что приготовить на ужин?
– А ничего и не надо. Посидим, чайку попьем, послушаем музыку.
– Хорошо. Давай пройдемся по парку, – предложил Дмитрий и, посмотрев на Софью довольным взглядом, добавил: «Погода такая, что я бы ходил по парку до ночи».
– И я не против, – отозвалась Софья.
На следующий день Дмитрий с утра начал готовиться к встрече. Он помыл фрукты. Приготовил к чаю сладости, затем, усевшись у окна, вспоминал вчерашнюю встречу в парке. Эти воспоминания настолько взбудоражили его, что он не мог ничем другим и заняться. Ему даже вспомнилось исполнение песни «Две свечи», и от этого еще больше заныло сердце. Сейчас он почему-то был особенно печален. «Ну почему все так плохо складывается?» – спрашивал он себя. – «Почему надо чего-то выжидать? А может быть, у нее нет таких же чувств к нему, как у меня к ней? Поэтому она  и не соглашается на его предложение?» Эти предположения и вопросы еще больше взвинтили его.
Минуты бежали за минутами. Время уже приближалось к  вечеру, а Софьи все не было. Наконец, раздался звонок в дверь, и Дмитрий, находящийся  во власти печали, быстро поднялся. Он открыл дверь и, увидев Софью, помог ей снять пальто. А в это время Фокс уже поднес домашние тапочки.
– Извини. Завуч задержал. Сегодня я опять открытый урок давала, и он разбор устроил, – оправдываясь, проговорила Софья. Сегодня она была еще милее, чем обычно.
Как всегда Дмитрий был элегантен. Он непринужденно стал рассказывать о поведении Фокса. Имея богатый жизненный опыт, он умел скрывать свое раздражение и не сомневался в том, что Софья с удовольствием его слушает.
Действительно, Софья его слушала с желанием. Его слова будоражили ее, и Дмитрий начал говорить о том, как скучает и как ему не хватает ее. Слушая это, Софья ощущала обаяние и физическую близость человека, которого тоже любила. Вкрадчивый ласковый голос Дмитрия обнимал и завораживал ее, создавал вокруг нее такую обстановку, в которой она как бы растворялась. Заряженная его живостью и желанием она забывала свои личные проблемы и хотела того же, чего желал Дмитрий.
Всякий раз, когда они встречались у него в квартире, в их отношениях было так много интимных радостей, что они не могли их забыть до новой встречи. Чувства близости росли после каждой встречи глубоко и сильно, и Софья даже пугалась этого. Она боялась, что им может кто-то помешать. Она очень боялась потерять любовь Дмитрия, и ее можно было понять. Нахлынувший поток скрытых чувств, которых раньше она не испытывала, сейчас нес ее с такой силой, которой она не могла сопротивляться, да и не хотела. Иногда она даже спрашивала себя – неужели возможны такие чувства? Неужели она еще способна так любить? Возрастающее влечение Дмитрия ласкало ей душу, уводило от школьных и домашних забот.
Расслабившись от ласк Дмитрия, она тоже, как и он, думала об их будущей совместной жизни, отбрасывая недавние тревоги о том, что скажут люди и, прежде всего, мать Бориса. В такие минуты она не хотела признавать на нее права любого, кроме Дмитрия.
В этот вечер Дмитрий старался быть особенно ласковым с ней. Так хорошо ей еще не было, и Дмитрий, словно поняв ее состояние, спросил:
– Как Игорек поживает?
– В основном, в школьных заботах.
– А Фокса вспоминает?
– Еще как. Просит, чтобы я привела его сюда.
– Так это давно надо было сделать. Мы с Фоксом тоже хотели бы этого.
Дмитрий поднял глаза и посмотрел ей в лицо. Он знал, как она привязана к сыну, и сейчас, затрагивая в ней слабую струну, ожидал ее звучания. Но Софья молчала. Дмитрий наклонился к ней и, продолжая смотреть в ее глаза, ожидал, что скажет она. В своем взгляде он пытался заставить ее согласиться, и Софья не выдержала:
– А может быть, подождем пока и с этим? – тихо спросила она.
– Господи! Ты же учительница! Неужели у тебя других слов нет. Только и слышу: подождем да подождем.
– Ну ладно, Дмитрий. Не обижайся. В воскресенье мы с ним придем к тебе. Доволен? – улыбаясь, ответила Софья. – А сейчас мне пора собираться. Не сердись на меня. Время уже укладывать Игоря спать. Без меня он не ложится в постель.
– Избаловала мальчонку, – проворчал Дмитрий, провожая ее.
До воскресенья оставалось три дня, и все это время Дмитрий, не переставая, думал о Софье. Его интерес основывался не только на желании близости с ней. Этот интерес был гораздо глубже и основывался на расцвете чувств, которые после смерти жены стали засыхать. При жизни жены у него не было ни одного романа, а сейчас внешний вид Софьи и особенно ее внутренний духовный мир воспламенили Дмитрия, как в юности.
 Сблизившись с ней, он понял, что встретил, наконец, женщину с родственной ему душой. В ее поведении не было расчетливости, и по своим душевным качествам она имела много общего с ним. Вот почему Дмитрий в ее присутствии чувствовал себя человеком, для которого унылое однообразное одиночество вдруг сменилось жаждой жизни, жаждой любви. Каждый раз, когда они бывали вместе, Дмитрий видел в ее глазах признаки ответных чувств. Поэтому он и был таким нетерпеливым в своих предложениях. Ему хотелось постоянно находиться рядом с ней, держать ее руку и целовать, целовать, целовать. Таких радостей и тревог Дмитрий давно не испытывал.
У таких, как Дмитрий, пожилых людей любовь всегда проявляется очень бурно. Такие люди не выражают свои чувства в мечтательности. Они не объясняются в любви, но каждый день продумывают свои действия для завоевания любимой женщины. Так поступал, изводя себя, и Дмитрий. Он много отдал бы, чтобы положить конец уговорам, на которые пока Софья не поддавалась.
Каждый вечер после прогулки с собакой он в глубокой задумчивости ходил по комнатам своей большой квартиры. У него даже совсем пропал аппетит. Единственным утешением оставался пудель, которого он утром и вечером выводил на прогулку. Но и это ему уже надоедало. Желание Дмитрия видеть всегда рядом с собой Софью достигло таких пределов, что он не хотел даже считаться с ее работой и ее проблемами. Такое же желание испытывала и Софья. Но она не была такой  решительной, как он.
В отношениях между мужчиной и женщиной нередко бывают очень трудные и тягостные моменты, когда взаимная привязанность зависит от внешних обстоятельств. И Дмитрий, и Софья очень страдали от этих обстоятельств. У Софьи особенно разрывалось от этого сердце, так как она считала, что Дмитрий оценивает ее решение по-своему. А это было совсем не так. Наоборот, Софья всегда мечтала о жизни, состоящей из привязанностей, соединяющих жизнь двух людей в одно прочное целое. После возникших близких отношений с Дмитрием у нее открылась эта возможность, однако помешали проблемы с бывшим мужем. Но и после этого Софья продолжала строить планы, как сделать жизнь Дмитрия удобной и радостной. Она знала все его достоинства и недостатки, особенно его обидчивость, и поэтому держалась по отношению к нему всегда с любовью. Даже когда Дмитрий был особенно чем-то раздражен, она оставалась мягкой и спокойной. Это тоже вызывало у Дмитрия восхищение. Он поражался ее благородству и еще сильнее страдал оттого, что не может всегда быть с ней.
Размышляя о Софье и своих чувствах к ней, Дмитрий не догадывался, какое пламя он зажигает в ее груди после каждой встречи.
Ей тоже не было чуждо некоторое самомнение и мечтательность. Слушая рассуждения Дмитрия об их будущей жизни, Софья тоже строила свои планы и верила в их претворимость. Воображение рисовало ей картины совместной с Дмитрием жизни, и тогда она забывала свои опасения. В памяти вставал Дмитрий с его мудростью, предупредительностью, шутками, и чувства, которые она питала к нему, подталкивали ее к единственному решению. Но принимать это решение Софья не спешила, так как все еще находилась под впечатлением смерти бывшего мужа.
И все же, перед ее взором всегда стоял человек, который ей очень нравился и имел на нее сильное влияние. Его взгляд, его рассуждения о жизни и его учтивые манеры завораживали Софью.
Добравшись домой, Софья увидела стоящих в коридоре хозяйку и сына. Они радостно помогли ей снять пальто, и повели в кухню.
– Ты ужинать будешь? – посматривая на нее, спросила Зинаида Васильевна.
– Нет. Но чайком побалуюсь.
– Ну и как? – снова спросила хозяйка.
– Нормально, – ответила Софья и, повернувшись в сторону сына, который слушал этот разговор, добавила: «Я понимаю, что тебя интересует, сынок. С Фоксом тоже все в порядке, и в воскресенье Дмитрий Антонович приглашает нас с тобой к себе в гости».
– Классно! – воскликнул Игорь.
Поговорив еще о школьных делах, Софья отправила сына спать и не уходила из кухни.
– Ну, а если нормально, то когда, наконец, сойдетесь? – спросила, не выдержав молчания, Зинаида Васильевна.
– Мы оба этого желаем. Но я боюсь, что меня осудят люди. Начнут придумывать, что и застрелился то Борис из-за того, что я встречалась с Дмитрием. На каждый роток не накинешь платок. А тут еще отец Бориса уговаривает, чтобы я перешла жить к ним в коттедж. Говорит, что это в интересах внука. А как я могу перейти, если у нас все сложилось с Дмитрием? И к Дмитрию из-за этого не могу сейчас уйти, хотя это его очень расстраивает. Много препятствий на пути моем к счастью. Я даже не знаю, как сын к этому отнесется.
– О сыне, Сонечка, не беспокойся. Он все понимает правильно, и мне уже несколько раз говорил, как было бы хорошо, если бы вы жили все вместе.
– Что, на самом деле так говорил?
– А я обманывала когда-нибудь тебя? Мальчику нужен отец. Я ведь через знакомых навела о Дмитрии Антоновиче справки. Отзываются о нем по-разному. Кому-то он кажется очень строгим, кому-то наоборот, добрым. Но все говорят о нем, как о справедливом, порядочном человеке. Так что не упусти свое счастье, доченька. Ну, а с квартирой Бориса как?
– Игорь Федорович предлагает мне перейти туда жить, если в коттедж не перееду. Но я не хочу уходить от вас.
– Вот за это спасибо. Я тебе открою свой секрет. Эту квартиру я ведь оформила уже на тебя, и после моей смерти она будет твоей.
– Но зачем так? У вас ведь есть дочь.
– Ты мне ближе, Сонечка. А дочь уже около года даже не навещает. Словно чужие. Но я не виню ее. Жизнь сделала такой. Девчонкой уехала из колхоза в город. Устроилась продавщицей. Потом подхватила такого же, как сама, и вышла замуж. Родители-то у зятька моего коммерсанты. Вот и крутится с ними в каком-то бизнесе. А меня забыли совсем.
– Я и с Дмитрием затягиваю, потому что не хочу уходить от вас. А квартиру вы все-таки переделайте на свою дочь. Очень прошу вас.
– Посмотрим. Но с Дмитрием решай. Иначе потом будешь всю жизнь жалеть. Ко мне будете приходить иногда, но мне важнее твое счастье. Уж очень ты чем-то похожа на меня.
В эту ночь Софья опять долго не могла уснуть. Встреча с Дмитрием и разговоры с Зинаидой Васильевной растревожили ее. Вспомнила она и родителей Бориса, которые многое сделали для нее. Это главным образом и сдерживало Софью от предложений Дмитрия. Она считала, что очень некрасиво поступит, если сейчас уйдет к Дмитрию.
Несмотря на чувства, которые Софья испытывала к Дмитрию, она чувствовала в то же время гордость за свое поведение. Дмитрию все-таки не хватило силы воли отмести ее доводы. Более того, он соглашался с ней, хотя был охвачен пылкой безрассудной страстью. Эта его страсть и вызвала ответную страсть Софьи. Кроме этого любовь Софьи была вызвана и радостью от сознания того, что она любима. Этой неотъемлемой чертой женского характера особенно была наделена Софья. Однако, будучи нерешительной и очень совестливой, она мучилась от сознания того, что делает больно любимому человеку.
Сейчас ее внутренний голос снова шептал: «Твои годы тоже неумолимо ведут тебя к старости, а если ты упустишь этот шанс, то другого может и не быть. Вспомни, что ты чувствовала, когда ушла от Бориса».
Эти доводы рассудка она слышала все чаще и чаще. И они были убедительнее слабых попыток оправдаться перед Дмитрием и прежде всего перед своей совестью.
«Видимо законы природы не обманешь», – подумала Софья. И от этой мысли ей стало так легко, словно она сбросила с себя какой-то груз, давивший ее с огромной силой. В воскресенье она объявит Дмитрию о том, что согласна перейти к нему. Но пусть еще некоторое время потерпит. Ведь надо и Игоря подготовить к этому.
С этой мыслью Софья и уснула.

СЫН СОФЬИ

В воскресенье Софья проснулась около пяти утра и больше уже уснуть не могла. Она думала о предстоящей встрече с Дмитрием, о том, как эта встреча отразится на будущих отношениях Игоря с ним.
Поднявшись с постели, Софья накинула халат и подошла к дивану, на котором спал сын. Спал Игорь крепко. Положив детский кулачок  поверх одеяла, он дышал спокойно и легко. Голова Игоря глубоко утонула в подушке. Софья подошла поближе и, осторожно взяв за край одеяла, бережно натянула его на открытую ногу. В комнате было жарко, и Игорь во сне видимо пытался сбросить с себя одеяло, но до конца не смог этого сделать. Задумчиво стоя около сына, Софья испытывала радость. Как учитель, она знала, что это самый счастливый возраст и продлится он недолго. С каждым годом его жизнь будет усложняться. Оглядев комнату, она увидела на тумбочке его любимую игрушку – пушистого пуделя, которого Игорь иногда брал с собой в постель. На полу, рядом с диваном, лежала раскрытая книжка. Каждый раз перед сном сын обязательно что-то читал. Сначала она пыталась убедить его, что, читая лежа, можно испортить зрение, но, видя, что тот продолжает, не стала настаивать на своем. Софья очень любила своего сына. Боясь нарушить его покой, она тихо подняла книжку и положила на стол. Неожиданно Игорь, повернувшись на другой бок, снова высунул из-под одеяла ногу, и Софья стала рассматривать ее. Она не могла оторваться от сына, который был тоже очень привязан к ней. Она так рьяно оберегала его от возможных неприятностей, что это вызывало у знакомых удивление и зависть, а у Игоря усиливало желание своей самостоятельности. По этому поводу у них даже возникали споры.
Боясь нарушить его покой, Софья на цыпочках вышла из комнаты. Идя в ванную, она вдруг услышала приглушенный плач, доносившийся из комнаты хозяйки квартиры. Испугавшись, Софья постучала в дверь и, не дождавшись ответа, открыла ее. Зинаида Васильевна всхлипывала, уткнувшись в подушку. Подойдя к ней, Софья дотронулась до ее плеча, и та, подняв заплаканное лицо, жалобно проговорила:
– Сон такой страшный увидела. Будто Игорь куда-то пропал, а я ищу его, ищу и никак не могу найти. А ты-то чего в такую рань встала?
– Душно очень. Вот и проснулась.
– Так открой форточки. Но сама рядом не стой. А можно в зале дверь на балкон приоткрыть. Ты иди, доченька, я еще посплю немного.
В зале Софья отдернула шторы и открыла дверь. Холодный, зимний воздух ворвался в зал, и Софья ушла в ванную комнату. Спать она уже не хотела и решила подготовиться к очередным контрольным, которые будет проводить на следующей неделе. В комнатах было тихо. В зале она прикрыла немного дверь и затянула шторы. Вернувшись в кухню и прежде чем приступить к своей работе, ей вспомнилось лицо Дмитрия, когда он услышал ее слова подождать со встречей с сыном. Ей даже показалось, что его лицо она увидела и за стеклянной балконной дверью. Будто он прильнул к стеклу и с обидой смотрел на нее. Софья поднялась и выключила свет. Отодвинув чуть-чуть шторы, она посмотрела, но на балконе никого и ничего не было, кроме света фонарей, искусственно продлевающих дневной свет. С раздражением задернув штору, Софья вернулась в кухню и, сидя за столом, снова задумалась о своей судьбе. И что за жизнь? Почему нельзя жить открыто с человеком, которого любишь? Почему подстерегают беды и огорчения? Почему они приходят только к тем, кто не отвечает подлостью на подлость? – спрашивала себя Софья и не находила ответа.
Думая так, она вспоминала и своего бывшего мужа, и завуча школы, который причинял ей немало неприятностей, особенно после смерти Бориса.
От этих размышлений оторвал Софью вошедший сын.
– Ты чего так рано встала? – спросил он.
– Мне работать надо, Игорек. А ты почему не спишь?
– Думаю, как меня встретит Фокс. Не забыл ли он меня?
–Не волнуйся. У собак память хорошая, особенно на доброе к ним отношение.
– А когда мы пойдем?
– Ты полежи еще, а я поработаю. Потом после завтрака и пойдем.
Однако вернувшись в комнату и сев на диван, Игорь уже не мог спать. Он открыл холодильник и проверил, на месте ли кусочки вареной курятины, приготовленные для Фокса. Затем взял книжку, которую читал перед сном и, зачитавшись, не заметил, как наступил рассвет. Отвлекла его от чтения вошедшая мать.
– Иди умывайся. Я уже завтрак приготовила.
Было около десяти утра, когда они вышли из дома. Морозный воздух взбодрил их. Как только они вошли в квартиру Дмитрия, пудель, увидев первой Софью, сразу ринулся за тапочками, но, услышав голос поздоровавшегося с хозяином Игоря, развернулся и с радостным лаем бросился на него. Поставив передние лапы на грудь Игоря, он, дрожа он нетерпения, тыкался мордой ему в лицо и лизал своим красным языком.
– Подожди, Фокс! Подожди! – подал команду Дмитрий. – Надо же гостей сначала раздеть, а ты мешаешь, – повернувшись к Игорю, он, улыбаясь, предложил: «Ну, давай знакомиться. Меня зовут Дмитрий Антонович. А тебя Игорь?»
– Да. А можно я буду называть вас дядя Дима? Мне так больше нравится, – глядя ему в лицо, спросил Игорь.
– Конечно, можно. И мне так больше нравится. А теперь снимай пальто и займись Фоксом, а то он с нетерпением ждет.
Раздевшись и достав сверток с куриным мясом, Игорь подал один кусочек Фоксу, и тот вмиг проглотил его. В знак благодарности он залаял весело, продолжая посматривать то на Игоря, то на сверток в его руках. Развернув сверток, Игорь протянул ему второй кусочек и Фокс проделал с ним то же самое.
– Ну, а теперь, Фокс, познакомь нашего гостя с комнатами, – проговорил Дмитрий, наблюдая за ними. И пудель побежал в зал. Увидев, что Игорь в нерешительности стоит на том же месте, он вернулся к нему и, посмотрев так, будто приглашает, снова побежал в зал.
Так началось знакомство Игоря с квартирой, в которой он оказался. Сначала Игорь стеснялся незнакомой для него обстановки. Но ему было интересно и любопытно.
Не спеша, Игорь обошел с Фоксом все комнаты и стал смелее. Характер у него был живой и открытый. Осмотрев комнаты, он зашел в кабинет Дмитрия и, увидев сидящих, спросил:
– А можно, мы поиграем с ним в прятки? Он так любил искать меня, когда жил у нас.
– Да, это у вас здорово получалось. После вашей игры я полдня порядок наводила, – смеясь, заметила Софья.
– Можно. Можно, – добродушно согласился Дмитрий.
Мальчик ему понравился.
– Тогда подержите его у себя, а я спрячусь. И когда крикну: «Фокс, ищи», отпускайте.
Вскоре из зала послышался голос Игоря, и Фокс, которому Дмитрий открыл дверь, ринулся на поиски. Он обнюхивал сначала в первой комнате и, не найдя Игоря, бросился в коридор. От быстрого бега его левое ухо даже завернулось. Но в коридоре он тоже не нашел Игоря и тогда, остановившись, Фокс начал водить во все стороны носом, пытаясь уловить знакомый запах одежды мальчика. Проверил Фокс и кухню. Затем побежал в зал. Видимо, там все оттенки запахов Игоря проявились более отчетливо, и Фокс медленно стал подходить к шкафу, в который забрался Игорь. Уткнувшись своей мордой в дверь шкафа, он стал жалобно повизгивать. Это был сигнал, которым Фокс сообщал, что он нашел Игоря, и тот сразу вылез из шкафа. Увидев его, пудель радостно залаял и, подпрыгнув, лизнул Игоря в губы.
– Все, все, Фокс! Молодец! А теперь иди к дяде Диме, я снова буду прятаться.
Так повторялось несколько раз, а взрослые, наблюдая за их игрой, неторопливо вели разговор.
– Вот смотрю я на вас и снова думаю, как было бы хорошо нам здесь вместе, – грустно проговорил Дмитрий.
– Ты когда собираешься на кладбище? – не поддерживая этого разговора, спросила Софья.
– На той неделе.
– Возьми меня с собой. Я хочу побыть на могиле твоей жены, Дмитрий.
– Хорошо.
– Я знала, что ты так ответишь, и чувствую, как тебе нелегко. Расскажи о ней.
– Но я тебе уже многое говорил.
– И каждый раз в твоих воспоминаниях я слышу немало нового для меня. Ты извини, это не просто женское любопытство.
– Я понимаю. Она была человеком особого склада, не стремилась к какому-либо богатству. Не любила шумные компании и рестораны. Ей многого не нужно было, и внешний блеск ее не привлекал. Зато внутренний блеск был редчайший, – проговорив это, Дмитрий замолчал.
– Я понимаю тебя, Дмитрий. Понимаю и твое нетерпение. Но смогу ли я быть такой же?
– Если бы тебя знала моя жена, царство ей небесное, то ты бы была ее лучшей подругой. В этом я нисколько не сомневаюсь. У вас очень много общего.
– Бедный Дмитрий, – нежно проговорила Софья, – как мне жалко тебя. Но потерпи немного. Очень прошу.
– Попробую. Хотя и нелегко мне. Так тоскливо, особенно вечерами. Сижу один и думаю, думаю.
– Но и изводить себя не надо. Ведь нам хорошо и без официальностей. А будет еще лучше.
– Ты в этом уверена? – спросил он, бросив на нее хмурый взгляд.
– Конечно. У тебя ведь союзник тоже очень упрямый появился, и будет укреплять наши отношения. Но, боже мой, если бы ты знал, как я хочу того же, что и ты!
– Если бы хотела…
– Ну не надо! – перебила Софья. В ее взгляде была и просьба, и обещание, что все уладится. Была и любовь, которая так успокаивала его.
Он взял ее за руки и, притянув к себе, обнял.
– Осторожнее, Дмитрий. Сын может увидеть.
– Господи, да когда же ты перестанешь пугаться? Он ведь все уже понимает.
Держа Софью в объятиях, Дмитрий посмотрел в коридор и, не увидев Игоря, поцеловал ее.
– Все. Все. Я завтра к тебе приду после школы одна. Договорились? – освобождаясь от объятий, пообещала она.
– Конечно. Хотя можно бы и сегодня посидеть вдвоем.
Говоря это, Дмитрий не отрывал своих глаз от лица Софьи, которая объятая его пылающим взглядом, чувствовала себя так же, как и он. Наконец, она тихо прошептала:
– Завтра. Все будет завтра.
После этой просьбы Дмитрий продолжал задумчиво и печально смотреть в ее глаза. Его взгляд действовал на Софью сильнее объятий, в которых она находилась несколько минут назад.
– Пойдем, чайку попьем, – успокаивая Дмитрия, предложила она.
В этот день Софья решила долго не задерживаться у него. За столом они слушали рассуждения Игоря о собаках и особенно о Фоксе, но мыслями были в другом, только им понятном своем мире.
Когда Софья начала одевать сына, пудель, словно понимая предстоящее расставание, стоял рядом, и в глазах у него была такая печаль, что Игорь, обращаясь к Дмитрию, предложил:
– А может быть, вы с Фоксом проводите нас?
– Нет! Нет! – словно испугавшись чего-то, сразу возразила Софья, и Дмитрий, поняв ее, поддержал:
– Он привык, Игорек, к определенному времени для прогулок и нарушать его режим не надо. Ты лучше скажи, когда опять к нему придешь?
– Это от мамы зависит, – по-взрослому ответил тот и, погладив Фокса, добавил: «Я-то готов в любое время».
Оставшись один, Дмитрий подошел к окну. Для него была очевидной пришедшая к нему любовь. Полюбил он и сына Софьи, но от этого все сильнее и мучился. Он понимал, что и Софье нелегко, так как видел, как она привязалась к нему и как ее сдерживают страхи о том, что скажут люди. Но и понимая, не хотел мириться с ожиданием.
Он подошел к зеркалу и, всматриваясь в свое лицо, увидел, как постарел. Голова его была покрыта седыми волосами, и ему стало еще более грустно. Он почувствовал, как близка к увяданию его жизнь, и от этого еще дороже стала для него Софья, еще желаннее стала потребность жить вместе, наслаждаясь любовью. Он уже давно убедился в том, что судьба предназначила их друг для друга, и ему было непонятно, почему надо чего-то стыдиться и прятать свою любовь.
Каждый раз Дмитрий соглашался с ее доводами и успокаивал себя, но это ему давалось все сложнее и сложнее. Он не хотел понимать, для чего надо чего-то ждать. Ведь годы уходят, и Софья тоже близка к тому, чтобы потерять красоту молодости.
Копаясь в своих размышлениях, Дмитрий чувствовал, что Софья чего-то не договаривает. Что у нее, возможно, имеются и какие-то другие сдерживающие ее причины. Однако ничего не находил, кроме разницы в возрасте. Но Софья уже несколько раз успокаивала его, заявляя, что возраст не помеха для совместной жизни. Тогда что? – спрашивал он себя. Но ответа не находил. Конечно, он понимал, что после смерти ее мужа, с которым брак не был расторгнут, она должна какое-то время соблюдать осторожность. Но фактически до его смерти они ведь были уже чужими, и ей можно не обращать внимания на возможные кривотолки. Более того, Дмитрию казалось, что для начала совместной жизни все у них подготовлено, не понимая того, что сложностей в этом вопросе еще может быть немало. От этих размышлений и беспрерывного копания в своей душе Дмитрий уже несколько дней не мог избавиться. Он видел лишь свою нескладывающуюся жизнь, которая неслась в «никуда». Более того, он строил предположения о том, что если Софья встретит кого-нибудь помоложе и уйдет к этому «кому-то», то как жить дальше? От этой мысли Дмитрий вздрогнул и подумал: «Что со мной творится? Не человек, а комок нервов! И почему надо думать только о плохом? Ведь Софья не заслуживает этого. Видимо, проклятая подозрительность снова зашевелилась во мне?»
Походив по комнатам и оказавшись в зале, Дмитрий лег на диван. Он долго лежал на спине, прикрыв глаза. Рядом  прижавшись к боку, лежал Фокс, который понимая, видимо, состояние хозяина, никакой игривости не проявлял. Полежав какое-то время, Дмитрий поднялся и почувствовал, как у него закружилась голова. Постояв немного и придя в себя, он пошел в кабинет, где недавно сидел с Софьей. И снова мысли о его отношениях с ней овладели им. Это было, как наваждение, от которого не было сил избавиться. Сейчас Дмитрий подумал о том, что любовь не знает ни правил, ни здравого смысла. Видимо, его натура потянулась к чему-то родственному в ней, – подумал он. – А, значит, это не мимолетная забава. Но когда кончатся эти «подожди» и кончатся ли вообще? – думал он.
Искренняя привязанность Дмитрия к Софье не мешала ему постоянно вспоминать и свою бывшую жену. В мыслях своих он постоянно противопоставлял их друг другу. Его жена была привлекательной, умной, порядочной женщиной. Дмитрий был убежден в том, что все его достижения в карьере были связаны только с ней, так как она была и вдохновителем и даже тормозом в некоторых сомнительных ситуациях. А это необходимо практически каждому мужчине. Софья чем-то напоминала его жену, но она была моложе и чувствительней к красоте жизни, ко всему, что есть прекрасного в человеческих отношениях.
Эти сравнения приводили его к убеждению, что с Софьей он будет так же счастлив, как и со своей бывшей женой. Вот почему он считал, что нельзя дальше затягивать решение их семейных отношений. Устав от своей неуютной жизни, он мечтал о создании новой семьи, надеясь, что только  Софья спасет его от утомительного внутреннего разлада одиночества. Оставшись один, Дмитрий был слишком тяжел на подъем, чтобы окружать себя друзьями, ходить по гостям. Все это его мало интересовало. Конечно, с прежними друзьями он не прерывал отношений, но новые заводить почему-то остерегался. В Софье он видел человека, который наоборот, легко сходится с другими, любит посещать театры и концертные залы. Он видел, что Софья хорошо разбирается в том, какой ему нравится образ жизни и какие нравятся люди. Конечно, им вдвоем было бы намного легче в этой жизни. По-видимому, все это так и притягивало Дмитрия к ней. При встречах с Софьей он забывал  свое одиночество и отдыхал. Они не уставали от разговоров друг с другом и по телефону всегда рассказывали о проведенном дне или ночи. Но сейчас Дмитрию этого уже было мало.
Вернувшись в свою квартиру, Софья была встречена хозяйкой, которая сразу же спросила:
 Вы пообедали?
– Нет. Дмитрий предлагал, но я отказалась.
– Тогда мойте руки и за стол, – скомандовала Зинаида Васильевна.
За столом они некоторое время молчали. В мыслях Софья продолжала находиться под впечатлением этой встречи. Словно они и не разлучались. Что сейчас делает Дмитрий? – думала она. И как объяснить сыну их отношения? Ведь Игорь все уже, видимо, понял. Но как он отнесется к решению жить всем вместе? Ведь он тоже, как и она, очень чувствителен, поэтому она и не говорила пока ему о своем решении. Перед посещением квартиры Дмитрия ей пришлось рассказать сыну о том, что у Дмитрия Антоновича несколько лет тому назад умерла жена, и Игорь сразу же спросил:
– И что, он живет один?
– Да.
– Но это же очень плохо. Ему, наверное, так скучно.
– Конечно. Поэтому у него в квартире пудель, которого Дмитрий Антонович любит как родного.
– Тогда нам надо чаще навещать их.
Услышав это, Софья  промолчала. Не возвращался к этому разговору и Игорь. Но за обедом как всегда первой не выдержала Зинаида Васильевна:
– Ну, и как тебя встретил Фокс? Не забыл? – обращаясь к Игорю, спросила она.
И Игорь, словно ожидая этого вопроса, радостно проговорил:
– Что вы! Он так обрадовался, увидев меня. И мы с ним здорово поиграли. У дяди Димы такая квартира большая, мы, как в парке носились с Фоксом.
– А дядя Дима понравился тебе?
От  этого вопроса Софья замерла. Она и сама хотела спросить об этом сына, но почему-то боялась. А вдруг он ответит, что не понравился? Тогда ведь будет сложнее им с Дмитрием. Словно вспоминая что-то, Игорь некоторое время молчал, но потом решительно произнес:
– Очень понравился. Он такой же добрый, как и вы, бабушка. Правда, сначала показался мне строгим, но потом оказался совсем другим. Только грустный очень. Мне даже жалко его, и я очень хочу чаще приходить к нему в гости.
– Ну, это, наверное, у тебя из-за Фокса такое мнение, – подзадоривая, предположила Зинаида Васильевна. Незаметно наблюдая за Софьей, она видела, как та воспринимает ответы сына и как хочет узнать его отношение к Дмитрию.
– Почему только из-за Фокса? Я ведь уже не маленький и кое-что понимаю.
– И что ты понял? – задала новый вопрос Зинаида Васильевна.
– А то, что он и маме нравится. Я ведь, когда играл с Фоксом, наблюдал за ними. Она на него так посматривала, как и на меня, когда я чем-то радовал ее. Ведь правда, мама?
Софья повернулась в его сторону и попыталась перевести этот разговор в шутку.
– Ты сыщиком не собираешься работать? – спросила она, при этом лицо ее уже не было таким напряженным, как в начале разговора сына.
– Мама, но ведь дядя Дима тебе действительно нравится! Я же никогда не обманываю.
– Ладно, хватит об этом, – заявила она и, поднявшись, вышла из кухни.
Оставшись вдвоем, Игорь тихо проговорил:
– Но я не хотел обидеть ее. Я всегда говорю только правду, и я вижу, что дяде Диме тоже нравится моя мама.
– Вот и хорошо. Ты ее чаще уговаривай навещать Фокса, – заговорщически подмигнула Зинаида Васильевна и, помолчав, спросила: «А ты хотел бы жить у дяди Димы?»
– Если мама захочет, то я бы не возражал, – и словно спохватившись, добавил: «А к вам мы приходили бы в гости. Да и вы к нам тоже».
Уйдя в свою комнату, Софья немного успокоилась после разговора сына с хозяйкой квартиры. Этот разговор даже обрадовал ее, и теперь не надо было как-то объяснять Игорю свои отношения с Дмитрием. Оказался прав Дмитрий, убеждая ее в том, что не надо скрывать от сына их отношения, так как он все отлично понимает. А она по-прежнему считала Игоря младенцем. И как тонко подводила Игоря к этому разговору Зинаида Васильевна. Действительно, в прятки с сыном играть уже нельзя, – думала сейчас Софья, – привычная человеку жизнь неизбежно берет свое.
Прошло уже более года, как она встречается с Дмитрием. И за это время их отношения окрепли настолько, будто они знали друг друга всю жизнь. Когда она ушла от мужа, сначала ей было страшно, и ее существование было заполнено единственным для нее человеком. Этим человеком был сын, который был постоянно в ее мыслях. Что он делает? Как себя чувствует? Накормлен или нет? Эти и другие вопросы ни на минуту не оставляли ее.
Особенно много вопросов появилось после случившегося с бывшим мужем. Нужно было всю жизнь налаживать заново, но самое главное, давать объяснения своему сыну.
Игорь был достаточно умным, но в то же время чувствительным, как и она. Поэтому, догадываясь о многом, никогда не задавал ей лишних вопросов. Только после смерти Бориса она подробно рассказала сыну о том, как он заболел и попал в психиатрическую больницу, как после сбежал и как застрелился. Но и тогда, выслушав ее, он не задал ей никаких вопросов. Более того, он проникся к матери огромной жалостью и, видя, как она угнетена этим, старался ничем ее не огорчать. Главным увлечением Игоря всегда  были книги. Особенно ему нравилась фантастика и зарубежная классика. К третьему классу Игорь уже немало прочитал, и это помогало ему в учебе. Правда, последнее время и Интернет немало забирал у него времени. Видимо, постоянное чтение книг и общение с  матерью-педагогом, и главное, с человеком, имеющим удивительный характер, наложили отпечаток и на формирование характера Игоря. Своими душевными качествами он отличался от сверстников. Он не любил вранья и предательства. Не любил, когда ему лезли со своими советами в его душу, не любил подхалимства и терпеть не мог угодничества. Из-за этих качеств Игорь тяжело сходился с друзьями, которые иногда сторонились его, называя «ненашим». Однако это не волновало его, так как он с детства привык ценить чувство собственного достоинства.
Лучше всех понимала Игоря его мать, которая с каждым годом открывала в нем новые качества. И все больше привязывалась к нему. Нередко она  думала, что Игорь станет главной опорой в ее жизни. Правда, эти мысли возникали у нее до связи с Дмитрием. Но и встречаясь с ним, Софья постоянно думала о своем сыне. Думала, как она будет делить свою любовь к сыну на двоих и как было бы хорошо, если бы они сблизились друг с другом.
Приведя Игоря на квартиру к Дмитрию, она почувствовала, что опасения ее были напрасными, а разговор за обедом сына настолько растрогал ее, что она, не выдержав, ушла в свою комнату. Ей даже хотелось от этого немного поплакать, но, как всегда, глаза ее были сухими, и только душа исходила слезами оттого, что не может пока сделать то, что просит сердце.
Софья не могла перейти в квартиру Дмитрия по целому ряду причин. Родители Бориса, особенно его мать, почти каждый день звонили ей, спрашивая, какую ей оказать помощь. Недавно они, пригласив Софью к себе в коттедж, вручили огромный пакет с одеждой для Игоря. При этом отец Бориса снова уговаривал перейти ее с Игорем к ним жить. Их отношение к ней и к внуку очень трогало Софью, которая  с болью представляла, что они подумают, если она согласится с предложением Дмитрия. Была и другая причина, о которой Софья никому не говорила. Это был новый удар безжалостной судьбы, заключавшийся в постоянных претензиях к ее урокам пришедшего нового заместителя директора школы по учебной части Сергея Валентиновича Прохорова. Он часто посещал ее уроки, которые затем с садистской радостью критиковал, заявляя при этом, что хуже ее уроков он никогда и ни у кого не встречал. Эти его выводы доводили Софью так, что она по нескольку дней находилась в угнетенном расстроенном состоянии и даже не хотела встречаться с Дмитрием. В такие дни Софья жила, как во сне и нередко подумывала о том, что она будет делать, если ее уволят с работы. К каждому уроку она готовилась так, как не готовилась даже когда начинала работать преподавателем. Однако после каждого посещения ее уроков Сергей Валентинович высказывал ей массу претензий, с которыми она не соглашалась. Но тот методично доказывал свое, и она пугалась: вдруг узнают об этом все и особенно Дмитрий? Тогда что они подумают о ней?
Эти обстоятельства и заставляли ее не спешить с принятием предложения Дмитрия.
На следующий день после уроков Софья, как и обещала, пошла к нему. По дороге она снова размышляла о Дмитрии. Вспоминая встречи с ним, она чувствовала его любовь к ней, и это ее уводило от неприятностей в школе. Особенно ей нравилось слушать его рассуждения. Сама она говорила мало, зато с наслаждением слушала Дмитрия, которому нравилось рисовать перед ней картины из своей жизни.  Софья с интересом воспринимала все, что он рассказывал, и даже мысленно следовала за ним в те же события, которые он перед ней раскрывал.
Непринужденность, с которой держался Дмитрий, постепенно ослабляла скованность Софьи, и порой он даже казался ей родственником, а не любовником. Ей нравилось слушать его, и она была счастлива, забывая о своих неприятностях. В такие дни Софью так согревало общение с ним, что она готова была остаться в его квартире навсегда. Однако этот порыв длился недолго. Вспомнив о сыне, Софья, несмотря на уговоры Дмитрия, уходила.
Такое поведение Софьи настораживало Дмитрия, и он даже думал о том, что у Софьи, видимо, нет к нему таких же чувств, какие испытывал он. А если нет, то надо ли ему так переживать? Не проще ли ограничить свои отношения только периодической физической близостью? Ведь насильно мил не будешь. «Видимо, все-таки, что-то сдерживает ее – думал Дмитрий, – а если это так, то надо остепениться и не рассчитывать на совместную жизнь с ней». Однако эти мысли приходили лишь тогда, когда они несколько дней не встречались или когда она просила не звонить ей по телефону в связи с ее занятостью. Но стоило им встретиться, и эти предположения сразу пропадали, так как Софья откровенно и пылко раскрывала свои чувства перед ним. Видимо, она не понимала, что таких же чувств хотел Дмитрий и тогда когда они не были вместе. Он ждал ее телефонных звонков или предложений куда-нибудь вместе сходить, и, не слыша этого от Софьи, строил всякие предположения.
Однако Софья об этих его терзаниях не догадывалась. Она думала о своих неприятностях. Особенно о неприятностях в школе.
Как всегда встретил ее Дмитрий радостно. Сняв пальто, он  сразу обнял Софью.
– Наконец-то! – вырвалось у него вместо приветствия.
Было заметно, что он еле сдерживает себя.
– Извини. Задержал снова завуч.
– Но ты могла бы и позвонить.
– Я потом тебе объясню. Хорошо?
– Хорошо. Но я думал, что с тобой что-то случилось.
Эти слова произвели на Софью сильное впечатление. Она снова почувствовала, как дорога ему, и с невольной жалостью подумала, как странно складывается ее судьба. Человек с большим жизненным опытом и так полюбивший ее не может по-настоящему быть счастливым лишь только потому, что у нее одна неприятность за другой. Она понимала, что Дмитрий очень нуждается в ней, и от души жалела его, одинокого и не устроенного в личной жизни, так же, как и она.
В коридоре они задержались недолго, и, войдя в спальную комнату, несколько минут стояли, слившись в поцелуе. Затем было то, чего они хотели при каждой встрече.
Положив голову Дмитрию на грудь, Софья молчала. Первым заговорил Дмитрий:
– Ты любишь меня? – неожиданно спросил он.
– Неужели ты сомневаешься? Если бы не любила, то меня бы здесь не было.
– Я это спрашиваю потому, что вижу, как постоянно нам что-то мешает.
Софья молчала, не зная, что ответить. Она не хотела загружать его своими проблемами. И Дмитрий снова подумал, как он далек от своей цели. Ему захотелось рассказать ей о своих чувствах, но сейчас у него почему-то не хватало слов.
– Как Игорек чувствует себя? – угрюмо спросил он.
– Хорошо. Даже очень. Он вчера рассказывал моей хозяйке о нас с тобой.
Дмитрий пристально посмотрел на нее, а Софья продолжала:
– Он понимает  наши отношения, и ты ему очень понравился.
Дмитрий с нежностью и взволнованно сразу же перебил ее:
– Тогда в чем же дело?
Софья посмотрела на него с любовью и тихо ответила:
– До весны осталось недолго, и, когда закончу учебный год, мы решим наши проблемы.
Отвечая так, она видела его горящие радостные глаза и испытывала то же, что и Дмитрий. Она видела, что его желания достигли таких пределов, что он уже не подчиняется своему рассудку. Софья с нежностью посмотрела на него, и снова положила голову ему на грудь.
– Я постараюсь к этому времени все подготовить, – продолжала она.
– А тебе и готовиться-то не надо, мы уже давно подготовлены.
– Ах, Дмитрий! Как все у тебя просто!
В этом ответе Дмитрий снова почувствовал ее беспокойство и напряжение. Однако, находясь во власти любви, сразу отбросил эти размышления.
– Но сын ведь понял нас, – произнес Дмитрий, – и это, по-моему, самое главное. Кстати, когда он снова придет? Я ведь и по нему скучаю.
– В воскресенье. В другие дни он занят уроками.
– Увидев Игоря, я понял твои тревоги и твою любовь к нему.
– Да. Он очень интересный мальчик. А знаешь, как он жалеет меня? Если чем-нибудь огорчит, то таким печальным становится. Когда мы разговаривали о тебе, и он сказал, что ты мне нравишься, я встала и вышла из кухни. Так он весь вечер объяснял мне, что не хотел обидеть меня и что говорит всегда только правду. Он даже спрашивал меня снова об этом.
– Ну, а ты что ему ответила?
– Призналась, как и тебе. Я ведь тоже не могу обманывать.
– Ну, вот видишь, как все хорошо складывается. А ты волновалась, хотя я убеждал, что сын нас поймет.
– В этом ты оказался прав.
– И не только в этом, – произнес Дмитрий, прижавшись губами к ее губам.
В этот вечер Софья возвращалась домой особенно радостной. Она чувствовала, как успокоился Дмитрий после ее ответа, и была очень довольна этим. Вечерние тени уже сгущались, и в воздухе легкий мороз передавал какую-то особую свежесть и легкость, которую так тонко чувствовали ее тело и душа. Проходя мимо освещенной прожекторами церкви и глядя на позолоченные купола, Софья прониклась красотой зимнего вечера, и в ней зрело множество желаний. Она мечтала, как заживут они все вместе в квартире Дмитрия. Как ее Игорь будет играть с пуделем и заботиться о нем. Как они будут проводить летние отпуска. Эти мечты радовали и волновали.
Когда Софья вернулась домой. Игорь, с любопытством посматривая на нее,  осторожно спросил:
– Как Фокс поживает?
– Скучает по тебе так же, как и ты по нему.
– А когда мы пойдем к дяде Диме?
– В воскресенье. Мы же договорились.
Пройдя с сыном в свою комнату, Софья увидела скромность квартиры, в которой жила, и невольно сопоставила ее с хорошо обставленной квартирой Дмитрия.  Подойдя к окну, Софья вспоминала недавний разговор с Дмитрием, и ей очень захотелось как можно быстрее выйти из своего одиночества. Минуты бежали за минутами, а она неподвижно стояла в полумраке у окна, не замечая наблюдающего за ней сына. Губы ее  вздрагивали. Она была слишком взбудоражена и слишком далеко ушла в свои мысли, полные тревог и надежд.
Неожиданно ее размышления прервал Игорь.
– Что-то случилось у тебя?
– А почему ты об этом спрашиваешь?
– Ты очень грустная.
Подойдя к сыну, Софья обняла его и спокойно принялась рассказывать о всякой всячине, не относящейся к тому, что ее беспокоило. Прижавшись к ней, Игорь слушал не перебивая. Она рассказывала об одной своей ученице, у которой заболела ее мать, и та каждый день навещает ее в больнице.
– Так мы тоже можем ей чем-нибудь помочь! – не выдержал Игорь и, увидев удивление матери, добавил: «Ну, например, купить что-нибудь вкусное и передать девочке, чтобы она отнесла это своей маме».
За этими словами сына Софья почувствовала его искренние глубокие добрые чувства. Ее сердце наполнилось такой материнской радостью, что Софья не выдержала, обняла его, застыв в нежном молчании. Наконец, она спросила:
– А где Зинаида Васильевна?
– К соседке ушла перед твоим приходом.
– К урокам все подготовил?
– Мама, мы же договорились с тобой о том, что меня не надо перепроверять. А ты снова…
– Ладно, ладно. Давай лучше укладываться спать.
Выйдя в зал, Софья распустила свои длинные волосы, и они рассыпались густыми  волнами. Ожидая, пока уснет сын, она услышала, как открылась дверь в коридор, и, выйдя из комнаты, увидела Зинаиду Васильевну.
– Как провели время у соседки?
– Болеет она. Вот и носила ей малиновое варенье. Спать уже собираешься?
– Да. Хочу пораньше лечь. Завтра опять трудовая неделя.
 
НАСТАВНИК

После насыщенного многими событиями дня Софья надеялась быстро погрузиться в сон, чтобы  встретиться в нем с Дмитрием. Такие сны она видела все чаще и чаще. Она видела Дмитрия в самых волнующих сценах. То он прикасался к ней рукой или щекой, а то вдруг она оказывалась в его объятиях. При этом взгляд его глаз подчеркивал, что она любима им. Во время этих снов она даже чувствовала, что надежда провести с ним всю свою жизнь, была очень сильной... И тут она просыпалась.
После таких снов взволнованная Софья долго не могла снова уснуть, думая о своей будущей жизни, и только темная ночь была свидетельницей ее душевных мук.
В эту ночь, как только она легла, Софью сразу охватила легкая дремота, а вместе с ней появился сон. Ей снилось, будто она сидит на балконе квартиры Дмитрия, и вокруг одна темнота. Софья поднимает голову и видит над собой черные тучи, через которые пробивается свет луны. Не отрывая глаз, она смотрит на тучи, ожидая, когда появится вся луна и осветит окружающее своим светом. Однако вместо этого Софья увидела, как из-за складок туч появился какой-то человек, который смотрел на нее с усмешкой, а затем произнес:
– Ну, что, княжна, допрыгалась? Теперь тебе не уйти от завуча. Со мной не захотела дружить, так узнаешь его дружбу.
Вглядевшись в лицо говорившего, Софья с ужасом признала в нем своего отчима. Казалось, он говорит откуда-то издалека и в то же время так близко, будто слова раздавались над ухом.
– Запомни, княжна: над тобой злой рок, и счастья тебе с мужчинами не будет! Берегись их! Берегись!
Софья задрожала и тихо ответила:
– Я так и делаю.
– Это и правильно. Но меня можешь не опасаться, – самоуверенно произнес отчим. Его рука потянулась к Софье. Она даже почувствовала, как эта рука обняла ее, прижимая все сильнее и сильнее.
Очнувшись от сна, скорее похожего на кошмар, Софья продолжала дрожать. В комнате было темно, и ей стало страшно. Она вспомнила и завуча школы. «Неужели и во сне будет домогаться этот ненормальный?» – подумала она. Софья давно поняла цель проверок ее уроков, и видела, как похотливо, словно раздевая, посматривал на нее Сергей Валентинович. Он смотрел на нее так же, как и отчим в детстве. При каждой встрече Софья вела себя с ним не только отчужденно, но даже враждебно, но тот делал вид, что не понимает ее отвращения к нему, и продолжал свое. «Что делать?» – после увиденного во сне думала она, – ведь если пожаловаться Дмитрию или отцу Бориса, он может все превратить в шутку или – хуже того – сказать, что она сама строила ему глазки, а он неправильно понял ее. «Нет, пока об этом говорить никому ничего нельзя».
Так ничего и не решив, Софья поднялась с постели. Стараясь не разбудить сына, она оделась и тихо вышла в зал, чтобы еще раз проверить свою готовность к очередным урокам с участием завуча.
Как и предполагала Софья, на следующий день завуч, увидев ее, напомнил, что сегодня он снова посетит ее урок. При этом, разговаривая, он восхищенно рассматривал ее. Софье уже исполнилось тридцать девять лет, однако выглядела она намного моложе. Ее стройная фигура была как у школьницы. У нее не было ни одного седого волоса, а зубы блестели, как перламутровые. У нее были нежные черты лица, а римский нос придавал лицу античное выражение. Во всем ее облике чувствовалась красота ее как внешняя, так и внутренняя. Она умела просто и задушевно держаться и с учениками, и с их родителями. Опрятно и модно одетая, Софья скорее походила на фотомодель, чем на строгую учительницу математики.
Софье он не понравился с первого дня появления в школе. Лицо его было бледное, с угловатым массивным лбом, переходящим в полысевшую голову. Густые брови и тонкие губы, которые он постоянно облизывал, делали его лицо отталкивающим. Однако, предложив однажды проводить ее после уроков домой, он сразу же натолкнулся на категоричный отказ, и тогда перешел к изнурительной осаде.
Сравнивая его с Дмитрием, Софья  брезгливо передергивалась. А когда поняла истинную цель посещения ее уроков, она возненавидела его.
В этот день Сергей Валентинович явился к ней на ее последний урок. Вошел он, когда она уже начала его, и, усевшись за последнюю парту, достал из портфеля рабочую тетрадь. Урок шел с учениками девятого класса, и Софья, не обращая внимания на присутствие завуча, как всегда, с увлечением провела его. После окончания урока, когда Софья осталась в классе одна, Сергей Валентинович подошел к ней:
 – Садитесь и послушайте мой вывод. Урок прошел на очень низком педагогическом уровне, – проговорил он, открывая свою потрепанную общую тетрадь и начал перечислять мелкие замечания о том, как она подошла к одному из учеников, или как задавала вопросы для проверки усвоения той или иной теоремы.
Софья слушала, не возражая, но когда он спросил, любит ли она свою работу, неожиданно с вызовом спросила:
– А вы что любите, Сергей Валентинович?
– А ты не догадываешься? – ухмыльнулся он, переходя на «ты».
– Я-то догадываюсь, но хочу проверить, ошибаюсь или нет.
Оглянувшись на закрытую дверь, Сергей Валентинович приблизился к ней вплотную и тихо ответил:
– Ну, а если догадываешься, тогда почему строишь из себя недотрогу?
От этой наглости Софья растерялась. Она почувствовала себя беззащитной девчонкой, у которой хотят отобрать ее честь, пользуясь правом должностного положения. Из разговоров с женщинами она знала, что мягкие, уступчивые и боящиеся потерять работу нередко и становятся добычей таких, как этот завуч. Такие, как он, стремятся завладеть женщиной, используя и запугивания, и обещания поддержки.
Но Софья знала и мстительность Сергея Валентиновича, поэтому использовала всю хитрость для того, чтобы и честь свою соблюсти и не вызвать его озлобления.
Видя растерянность Софьи, он решил на этот раз проявить больше настойчивости и, улыбнувшись, продолжал:
– Вы напрасно так ведете себя. Я ведь вас многому могу научить и даже сделать лучшим учителем школы. Везде, где я работал, молодые учителя были довольны мной. Опыт наставника у меня большой, и в районо об этом знают. А хотите, я помогу вам получить звание «отличника народного образования»?
От этих слов на душе у Софьи стало немного спокойнее, а Сергей Валентинович продолжал:
– Вы ведь живете одна с ребенком, и я мог бы увеличить вам количество часов, а это увеличение зарплаты.
– Это было бы неплохо, – согласилась Софья.
– Но этого может и не быть, – охладил ее Прохоров, – если…
Его тонкие губы растянулись в улыбке, а взгляд стал более похотливым, и он продолжал: «Так что я надежда ваша и опора. Если вы прекратите свое упрямство, у вас все будет в порядке».
– И что я должна делать?
– Совсем немного. У моих знакомых рядом со школой есть квартира, и они по моей просьбе иногда представляют ее мне. Посидим там вдвоем и поговорим. Я научу вас, как правильно давать уроки, а потом провожу домой.
– Простите, но я не совсем поняла. Это ведь можно и в классе сделать. Зачем идти в какую-то квартиру?
– Вы же одна живете, без мужа, и неужели не нуждаетесь в мужской ласке?
Говоря это, Прохоров смотрел на нее наглыми, бессовестными глазами.
– Вы уверены в том, что я нуждаюсь в такой ласке? А если узнает об этом ваша жена?
Ведя этот разговор, Софья пыталась уйти от прямого отказа и как-то успокоить его. Но Прохорова это лишь подстегивало.
– Вы хотите, чтобы исполнилось то, что я обещал? Более того, я помогу и вашему сыну отлично закончить школу. Ведь он может и на тройки скатиться.
Софья вздрогнула, так как тот бил в самое уязвимое место. Бил цинично и беспощадно. Бил со знанием опытного мастера, совратившего, видимо, немало молодых учителей. Смотрел он на нее уже не как заместитель директора по учебной работе, а как опытный соблазнитель. И Софья, решив прервать этот мерзкий разговор, не выдержав, спросила:
– А вы не боитесь, если я расскажу своему свекру о вашем домогательстве? Он ведь работал заместителем начальника УВД области и может очень обидеться на вас.
– А что вы можете рассказать? – насторожившись, спросил Прохоров. – О том, что я проверял ваши уроки и делал вам замечания? Так это в мои обязанности входит. А другого у нас ничего и не было. Мне очень жаль вас, Софья Петровна. Я ведь хотел помочь вам. Напрасно вы не соглашаетесь на мое предложение. Напрасно! И вы об этом еще пожалеете.
Прохоров даже попытался потрепать ее по щеке, но Софья резко оттолкнула его руку.
Вернувшись домой, она долго не могла прийти в себя. Это было для нее, как гром среди ясного неба. «Почему? Почему он так нагло себя ведет? – спрашивала она себя. – Ведь я не давала никакого повода. А может быть, действительно, рассказать об этом Игорю Федоровичу и попросить его вмешательства?» Но это бросит и на нее какие-то грязные подозрения, а если об этом узнают учителя, то будет совсем нехорошо. Начнутся всякие разговоры. Продолжая терзать себя вопросами, Софья ответов, что ей делать, не находила.
После  объяснения с завучем, тот несколько дней словно не замечал Софью. В учительской Прохоров иногда украдкой поглядывал на нее, словно ожидая чего-то, и Софье хотелось бежать от его взглядов. Однажды он даже попытался с нею заговорить, но Софья сделала вид, что очень занята и поспешила выйти из учительской в класс. Она чувствовала, что тот замышляет что-то, и это предчувствие угнетало ее.
В один из таких дней Прохоров, войдя в учительскую, громогласно объявил учителям, что на следующей неделе у Софьи Петровны Бодровой будет открытый урок, и желающие могут поприсутствовать на нем. Услышав это, Софья сразу же представила, что ей готовит завуч, и от этого совершенно расстроилась. Когда Прохоров вышел из учительской, одна из подруг учителей сразу же возмутилась:
– Коллеги дорогие, ну а мы почему молчим? Вы ведь видите, чего он добивается! Его и перевели-то к нам из другой школы за такие же дела.
Однако учителя молчали, и тогда подруга Софьи сочла своим долгом сообщить об этом некоторым родителям ее учеников о том, в какое положение попала их любимая учительница. Но Софья не знала об этом и с тревогой ожидала, чем обернется очередная подлость Прохорова.
За годы работы в этой школе Софья много отдавала сил для приобретения авторитета, и сейчас уже авторитет работал на нее. Даже учителя стремились устроить детей своих родственников и знакомых в те классы, в которых вела Софья свой предмет. Выпускники школы получали у нее такие знания, которые помогали им поступать в высшие учебные заведения. Теперь с ней уже никто не разговаривал так, как в первые годы. Даже директор школы, обращаясь к ней, всегда только вежливо просила. Софья даже входила в комиссию областного отдела народного образования по рассмотрению материалов для присуждения выпускникам золотых и серебряных медалей.
Однако Софья не кичилась ростом своего авторитета. Когда ее хвалили, она сконфуженно улыбалась. Самоуверенность и зазнайство ей были чужды, и она всегда оставалась сама собой.
Особенно уважали ее родители учеников. Узнав от подруги Софьи о том, что новый завуч постоянно придирается к их уважаемому учителю, они на родительском комитете приняли решение присутствовать на этом открытом уроке. Об этом родители сообщили и директору школы, которая согласилась с их просьбой. Она уже слышала о предвзятом отношении своего заместителя к Софье. Но Прохоров всего этого не знал и очень надеялся на этот раз сломить упрямство своей жертвы.
В этот день, вернувшись домой расстроенной, Софья молча поужинала и, не сказав никому ни слова, сразу ушла в свою комнату. Игорь и хозяйка, оставшиеся на кухне, несколько минут молчали.
– Не пойму, почему сегодня мама такая? – наконец, проговорил Игорь и тогда Зинаида Васильевна, убирая со стола посуду, заявила:
– У взрослых, Игорек, сложная жизнь. Видимо, что-нибудь на работе. А у тебя-то как дела в школе?
– Нормально. Вот только по Фоксу скучаю здорово.
– Послезавтра воскресенье, вы и встретитесь. Так что не скучай.
– Да. Но если у мамы серьезные неприятности, то она ведь  может и не пойти, – предположил Игорь.
– Нет. Твоя мама всегда выполняет то, что обещает. Ты иди к ней и спроси об этом сам.
Во время их разговора Софья продолжала думать о предстоящем открытом уроке. Она не сомневалась в том, что проведет его хорошо, и тот, кто будет присутствовать на нем, убедится в этом. Но Прохоров ведь не остановится, и это ее беспокоило больше всего. Софья помнила и приставания отчима. Сейчас снова повторялось то, что она так ненавидела. Софья всегда осуждала любое насилие над человеком и считала, что в этом есть что-то рабское.
В квартире царила тишина. Комната была залита лунным светом. Сумерки начинались рано, но Софья свет не включила. Продолжая размышлять о домогательстве завуча, она решила пока никому об этом не говорить, надеясь, что тот должен все-таки понять и отстать от нее. Сердце Софьи билось так, что она слышала его удары, и вдруг какое-то непонятное ощущение пронзило ее так резко и неожиданно, что Софья даже вздрогнула. Ей показалось, что она услышала голос Дмитрия, который повторял ее имя: «Сонечка! Сонечка! Сонечка!». Голос раздавался непонятно откуда. Но это был голос Дмитрия, который утром почему-то не поговорил с ней по телефону, а она, закрутившись, тоже не позвонила ему. Голос Дмитрия из ниоткуда звучал взволнованно и настойчиво.
Набрав номер телефона Дмитрия, Софья с тревогой ждала ответа. Странное предчувствие овладело ею. Софья никогда не смеялась над предчувствиями и верила, что между человеком и природой много еще неопознанного. Сейчас, ожидая ответа, она вспомнила недавний сон, в котором слышала голос отчима, заявившего, что над ней злой рок, и счастья с мужчинами у нее не будет. «Боже мой!» – взвинчивая себя, прошептала Софья.
А телефонная трубка тупо отзывалась длинными гудками. Положив ее, Софья в растерянности села на диван, и в этот момент в комнату вошел Игорь.
– Ты чего в потемках сидишь? – спросил он, включая свет.
– Задумалась немного.
– А гулять мы сегодня пойдем перед сном?
– Я что-то неважно себя чувствую.
– Тогда не пойдем. Я лучше посижу с тобой здесь. Хорошо?
– Ты поговорить хочешь со мной, сынок?
– Да.
– О чем?
– Хочу знать, почему ты такая грустная.
– Дяде Диме звонила, а он не отвечает, – слукавила Софья.
– Так он с Фоксом гуляет.
– А ты откуда знаешь?
– Перед твоим приходом я с ним по телефону говорил, и он сказал, что собирается на прогулку.
– А откуда номер его телефона узнал?
– Мама, я же не маленький.
– И часто вы с ним разговариваете?
– Каждый день. Он очень хороший, и я так хочу, чтобы мы чаще ходили к нему. Дяде Диме ведь тоже плохо одному. Мама, а когда мы к нему пойдем?
– В воскресенье, сынок. Ты Фоксу приготовил гостинец?
 Игорь улыбнулся. Его предположения о том, что, возможно, мама поссорилась с дядей Димой и поэтому так переживает, не подтвердились. Обняв мать, он тихо проговорил:
– Я так хочу, чтобы ты не расстраивалась. Мне ведь тоже плохо от этого.
– А еще о чем вы сегодня говорили?
– Дядя Дима сказал, что немного простыл, и я даже предложил ему, чтобы он не выходил из квартиры.
– Так он что, болеет? – взволнованно спросила Софья, вспомнив послышавшийся ей недавно голос Дмитрия.
– Об этом дядя Дима не сказал.
Поднявшись с дивана, Софья снова набрала номер телефона Дмитрия, и на этот раз тот сразу ответил.
– Привет. Я тебе звонила недавно. Ты выходил с Фоксом?
– Да.
– Но мне известно, что ты болеешь. Мог бы позвонить, и мы с Игорем сводили бы Фокса.
– Это откуда ты узнала о том, что я болею?
– Узнала. Игорь ведь не такой хитрый, как ты. Повлиял на мальчишку классически. Сначала Фоксом завлек, а теперь своими рассказами?
– Ну, ладно. Ладно. Во-первых, это для нашей с тобой пользы, а во-вторых, меня жалеть надо. Ты же сказала, что я больной.
– А это не так?
– Немного. Но не переживай. Вот сейчас чайку попью с медом, и все пройдет.
– Мне подойти?
– Ты же устала.
– Тогда завтра я перед школой забегу. А в воскресенье жди нас с утра.
Этот разговор немного успокоил Софью, и она, снова сев на диван, обняла сына.
– Значит, подружился с дядей Димой?
– Да. Он так много знает и так интересно про все рассказывает, а самое главное, он очень хороший. Я хочу, чтобы мы жили все вместе.
– Учебный год закончится, тогда и переедем к нему. Ты спать-то собираешься?
– Что-то не хочется. А к дедушке когда пойдем?
– На следующей неделе сходим? Но ты о дяде Диме не говори ему и бабушке, ладно? – попросила Софья.
Игорь посмотрел на нее пристально и по-взрослому ответил:
– Если спрашивать не будут, то конечно не скажу. Я ведь понимаю, что им не понравится это.
– Почему?
– Так они хотят, чтобы мы с тобой жили у них. А дедушка мне всегда говорит, что я его любимый внук.
В тот вечер они долго сидели, обнявшись, и Софья видела, как сын заметно повзрослел. Ей даже грустно стало оттого, что так быстро проходят годы. Еще совсем недавно он был таким маленьким. «Господи, а если он взрослеет, то, значит, я старею. И надо ли так мучить Дмитрия, да и себя?» – думала она.
Уложив Игоря спать, она некоторое время посидела в зале и решила лечь пораньше. Игорь уже спал, и Софья тихо тоже легла. Но сон долго не приходил к ней. Сейчас она думала о судьбе женщины, думала о том, как жизнь заставляет ее из слабого пола становиться  сильным полом. Русская женщина даже в трудные времена сохраняет заботу о семье, божественную чистоту и ответственность, которой, как она считала, у женщин больше, чем у мужчин.  Сейчас, вспоминая своих знакомых женщин, она видела их, словно наяву. Видела, как они борются за свое материнское счастье. Эти истоки всеобъемлющей доброты и любви к своим детям видимо, и являются главным стержнем  их жизни. Особенно сочувственно Софья относилась к матерям, которые воспитывают своих детей без мужей. Видимо, ненадежность некоторых мужчин, которые сломались, оказавшись невостребованными в жизни, и делала женщин более выносливыми. Конечно, немало сломанных и женских судеб. И это тоже зависит от многого. Например, красивой женщине труднее устоять перед натиском мужчин, которые, как мухи на мед, слетаются к ней. Труднее сохранить свою чистоту и женщине, которая испытывает материальные трудности. А этим нередко пользуются такие, как Прохоров. Вспомнив о нем, Софья брезгливо сморщилась. Однако, отбросив эти размышления, она стала думать какое взять ей завтра лекарство для Дмитрия. Наспех позавтракав, она поспешила к нему.
Встретил ее Дмитрий радостно.
– Ты чего такая хмурая? – поздоровавшись, спросил он. – Снимай пальто, и пойдем завтракать.
Софья взглянула на него, и в ее глазах отразились тревожившие ее мысли.
– Я позавтракала и пришла лечить тебя. Сначала прими вот эти таблетки, – проговорила она, доставая из сумки лекарства.
– А ты, оказывается, еще и доктор, – пошутил тот. – Но мне, правда, уже лучше. Просто продуло, видимо.
– Температуру мерил?
– Да. Нормальная.
– Но таблетки, которые я принесла, сегодня после обеда и на ночь прими.
– Моя таблетка, это ты, – обнимая ее, заявил Дмитрий.
– Хорошо-хорошо. Только не сейчас. Я вечером приду и Фокса свожу на прогулку. Мне надо идти, а то еще не дай бог опоздаю на урок.
– А почему ты сказала «не дай бог»? У тебя какие-то неприятности в школе?
– Нет!  Нет! – поспешно успокоила его Софья и попросила надеть поводок на Фокса, заявив, что сама сводит его и что Дмитрию пока выходить не надо.
Поводив пуделя возле дома, она вернулась в квартиру, передала Фокса и пошла в школу.
В этот день, едва дождавшись окончания уроков, Софья снова пошла к Дмитрию. Но задерживаться у него не стала. Погуляв с пуделем, она лишь спросила, что ему принести завтра, и, лукаво улыбнувшись, добавила:
– Надеюсь, до завтра ты поправишься.
– Я уже и сейчас совершенно здоров.
– Завтра, завтра. Игорек с пуделем в парк уйдет, а мы будем вдвоем.
Как только Дмитрий остался один, его мысли снова понеслись, перегоняя одна другую. Увидев и почувствовав проявленную к нему заботу, он опять задумался об этой удивительной женщине. Дмитрий обладал привычкой анализировать все, с чем он сталкивался. Сейчас он вспоминал утреннюю и вечернюю встречи с Софьей и убеждался в том, что не безразличен ей. Он видел сегодня тревогу в ее глазах, видел ее заботу,  и от этого на душе у него было спокойно и радостно. Однако муки желаний от этого стали еще сильнее. Мечты о совместной жизни манили и влекли его, как никогда раньше.
Посидев немного у окна, Дмитрий начал готовиться к воскресной встрече. Он помыл фрукты. Борщ и отварной язык у него были в холодильнике. Это приготовили недавно приходившие к нему родственники. Оставалось только купить свежего хлеба и овощей. А это он поручил Софье. Женщина лучше разбирается в этом…
Наблюдая каждый раз за Софьей, он убеждался в том, что ее главным призванием все-таки была семья, работа и квартира. Она очень любила красивые вещи. Любила красивую одежду. Но ее не интересовали соблазны. Она хотела лишь любви Дмитрия. Так думал он после каждой встречи.
Встречались они уже около года, и то влечение, которое он почувствовал к ней при встрече на набережном бульваре, не только не ослабело, а наоборот, разгоралось с каждым днем все сильнее и сильнее. Сейчас Дмитрий уже не испытывал прежней душевной боли одиночества. Каждый его день был заполнен или встречами, или мечтами о новых встречах. Прежняя его подавленность сменилась новым чувством радости и надежд. Он видел, что их привязанность друг к другу и взаимное понимание выросли и окрепли, приблизившись к подлинному духовному родству. У них было много общего и в характерах, и во вкусах, и во взглядах на окружающий их  мир.
Софья тоже искренне и глубоко полюбила Дмитрия. В первые дни их знакомства, когда он, как ураган, ворвался в ее жизнь, она немного сомневалась в нем и даже чего-то боялась. Но затем, встречаясь с ним и лучше узнав, она полюбила его. Полюбила без оглядки на его возраст. А это очень трогало Дмитрия, и он радовался, что наконец-то судьба улыбнулась ему.
Радовалась и Софья. Лишь одно ее беспокоило. Беспокоило, как сложатся отношения между сыном и Дмитрием. Сейчас у них все хорошо, но сын ведь не его. И сможет ли он полюбить Игоря, как своего родного сына? Ближе, чем Игорь, у нее никого не было. Более того, чувствуя себя чем-то виноватой перед сыном, она  всячески старалась искупить свою вину. И заботясь о нем, делала все так, чтобы он не чувствовал себя безотцовщиной.
На следующий день встретили гостей Дмитрий и пудель, который сразу бросился облизывать лицо Игоря. Затем ринулся за тапочками для Софьи. По каким-то известным ему признакам он всегда бежал туда, куда заботливо их клал Дмитрий.
– Давайте ваши пальто и шапки, – предложил вошедшим Дмитрий, и Фокс, услышав этот разговор, замер в ожидании, видимо, гостинца. Его голубые глаза глядели на Игоря так умильно, что тот, не выдержав, проговорил:
– Принес, принес. Сейчас дам.
– Это еще надо заработать, – возразил Дмитрий и, глядя на Фокса, приказал: «Танцуй, Фокс, танцуй. Покажи гостям, как ты  рад! Хорошо! А теперь принеси тапочки для Игоря!»
Однако, пудель, сев перед хозяином, жалобно смотрел и не двигался с места.
– Неси, Фокс! Неси! – и Фокс, поняв, видимо, что от него требуется, помчался в кабинет. Обратно он бежал с тапочками в зубах и с размаху бросил их под ноги мальчику. – Спокойнее, Фокс! Спокойнее!  Так не подают. Подай, как я тебя учил.
Держа в зубах тапочки, которые недавно купил Дмитрий, Фокс поднялся на задних лапах и начал совать их Игорю в руки.
– Во дает Фокс! – восхищенно воскликнул Игорь и начал угощать его кусочками колбасы.
В этот день они пробыли у Дмитрия до вечера. Сначала разговоры и игры Игоря с Фоксом. Затем Дмитрий включил музыкальный центр, и они прослушивали записи эстрадных песен. Потом обед, а после обеда Игорь запросился с Фоксом на прогулку.
– Только далеко от дома, сынок не уходи, – попросила Софья.
– Нет. Я как обычно, в сквере поиграю с ним, а когда темнеть начнет, приду.
Оставшись вдвоем с Софьей, Дмитрий обнял ее и повел в кабинет, где они слушали до обеда музыку. Включив снова музыкальный центр и услышав исполнение песен Добрынина, он прижался своими губами к ее губам. Чувственный трепет пробежал по его телу. Не выдержав, Дмитрий предложил:
– Пошли в спальную комнату.
Софья кивнула головой. Ее тоже охватила жгучая страсть.
Затем было то, чего они всегда так хотели. Потом, тесно обнявшись и касаясь лицами и руками друг друга, они несколько минут молчали. Наконец, Софья повернулась к нему и положила  голову ему на грудь. Дмитрий обнял ее и тихо спросил:
– Господи, когда же будем мы всегда вместе?
– А ты что забыл о нашей договоренности? Осталось не так уж и долго. Первый день моего летнего отпуска будет днем, когда ты перевезешь меня с Игорем к себе.
– Быстрее бы! Лишь бы опять не помешало нам что-нибудь.
Этого боялась и Софья, но развивать предположение Дмитрия не стала.
Полежав еще какое то время, Софья поднялась и стала одеваться.
– Можно было бы еще поваляться, – недовольно заметил Дмитрий.
–Скоро Игорь придет и мне будет очень неловко, если он увидит нас в таком состоянии.
Однако опасения эти оказались напрасными. Вошел Игорь с Фоксом в квартиру раскрасневшимся и, раздевшись, стал увлеченно рассказывать, какие они проделывали фокусы на улице.
Вскоре Софья стала собираться домой, хотя Игорь и просил побыть еще какое-то время у дяди Димы. Но Софья, объясняя необходимостью подготовки к урокам, настояла на  своем.
На следующей неделе, несмотря на приглашение Дмитрия, она к нему не приходила, объясняя это занятостью. Софья готовилась к открытому уроку. А это Дмитрию не нравилось. Он хотел ее чаще видеть, и в одном из телефонных разговоров даже упрекнул в том, что работа ей дороже их любви. Однако Софья была непреклонной. Она надеялась на этом открытом уроке доказать завучу-«наставнику» необоснованность придирок и этим положить конец его домогательствам.
В эти дни без дела не сидели и родители ее учеников. Они тоже готовились к посещению ее урока, и один из них обратился за советом к своему давнему другу – заместителю начальника городского управления образования. А тот, посоветовавшись с шефом, решил сам поприсутствовать на этом открытом уроке. Школа, в которой работала Софья, была одной из лучших в городе, и то, что там затевалось, могло подорвать авторитет этой школы.
Однако Софья обо всем этом не догадывалась и упорно готовила свой открытый урок. Готовила, как решающий бой за свою репутацию.
В жизни встречаются разные натуры. Есть среди них и интеллектуальные, а есть и эмоциональные. Есть личности рассуждающие, а есть личности только чувствующие. Первые, как правило, и добиваются успеха в жизни, а вторые нередко остаются  пустыми мечтателями. Однако трудно в этой жизни отдать кому-то предпочтение. Иногда и мечтатель устраивает свою судьбу намного лучше интеллектуала или трудяги.
Софью нельзя было определенно отнести к той или иной категории. У нее было что-то от первой натуры и что-то от второй. Оканчивая институт, она мечтала стать хорошим преподавателем. И это было целью ее жизни. Когда же Софья достигла этого, на пути ее успеха стал человек, который в своих интересах пытался принизить достигнутое ею. А этого Софья не могла допустить.
Наконец наступил день открытого урока.
Перед началом директор школы представила Софье Петровне прибывшего на ее урок заместителя заведующего городского управления образования и двух членов родительского комитета школы. Во время знакомства представитель управления, улыбаясь, объяснил ей, что он готовится к защите кандидатской, и, если Софья Петровна не возражает, с удовольствием поприсутствует на ее открытом уроке. Присутствовал при этом разговоре и завуч школы Прохоров, который приготовился к достижению своей цели.
Начав этот урок, Софья, конечно, волновалась. Такого представительства на ее уроках раньше не было. Также сидели в классе и несколько учителей-математиков. Незаметно для себя Софья так увлеклась своим уроком, что даже забыла о них. Она с воодушевлением давала ученикам новый материал, и сидящие в классе едва успевали записывать услышанное. Незаметно урок закончился. И присутствующие увидели, какой радостью познания светились глаза учеников при выходе из класса. В их глазах была гордость за своего учителя, которого они так любили.
После того как ученики вышли  из класса несколько минут все молчали. Первым не выдержал один из родителей.
– Когда я учился, ничего похожего на этот урок не было. Спасибо, Софья Петровна. Спасибо.
– Урок классический, и мы рады, что наших детей учат такие  профессионалы, – поддержала мать другого ученика.
Не выдержав, поднялся и Прохоров, который, отмечая хорошую подготовку к уроку, начал высказывать свои мелкие замечания. Выслушав его, представитель управления подошел  к Софье Петровне и, подав свою руку, заявил:
– Спасибо, Софья Петровна, за отлично проведенный урок. Я записал его и если вы не возражаете, мы распространим ваш опыт работы по школам города, – повернувшись к завучу, он затем сухо добавил: «А вас, Сергей Валентинович, прошу  завтра к четырнадцати часам подойти в гороно. С вами у нас будет отдельный разговор».
Через неделю Сергей Валентинович Прохоров приказом по гороно был освобожден от должности заместителя директора школы по учебной части, и вместо него на эту должность была назначена Софья Петровна Бодрова.

РЕВНОСТЬ СОФЬИ

Между тем в город пришла весна. Казалось, о такой ясной и сияющей солнечной погоде горожане уже и забыли. Деревья одевались пышной листвой. К почкам тянулись из земли соки и раскрывали их, окрашивая серые ветки яркой зеленью. Весна ворвалась стремительно, дыша жарким зноем южных просторов. От этого жаркого зноя на неделю раньше обычного бурно вскрылась река и, сплавив глыбы льда, медленно и величественно несла свои воды мимо набережного бульвара.
С началом вскрытия реки на бульвар приходило много горожан, чтобы посмотреть на мощь стихии, послушать канонаду ломающегося льда, а главное, подумать о роли законов природы в жизни каждого человека. Особенно людно было в вечерние часы. Устав от дневной работы и суеты, горожане тянулись к естеству природы, тянулись, чтобы почувствовать горьковатый запах тополиных почек, посмотреть на разлившуюся реку и как бы слиться с величием природы.
После обеда Дмитрий тоже направился на бульвар. Об этом он договорился утром с Софьей, которая пообещала вечером прийти. До встречи было еще несколько часов, и Дмитрий решил провести их на набережной, поскольку в квартире его охватывала неясная тоска. Началась она после назначения Софьи заместителем директора школы. Узнав об этом, он сразу понял, как это отразится на их отношениях. С одной стороны, он обрадовался выдвижению Софьи, ибо лишний раз убедился в том, что не он один ценит ее. Но с другой стороны, он понимал, что в результате этого выдвижения она будет еще больше загружена работой, а значит, меньше останется времени на встречи с ним. Это его и расстраивало. Он даже попытался уговорить Софью отказаться от этой должности, но та лишь коротко проговорила:
– Ты думаешь, мне нужна эта должность? Если так думаешь, то ошибаешься. Прибавка к зарплате копеечная, а нервотрепки целый воз. Я ведь отказывалась, но меня уговорила директор школы. Она даже заявила, что если я откажусь, то могут оставить завучем Прохорова, а от этого будет страдать весь коллектив школы.
– Она и уговорила тебя для того, чтобы кое-какие свои обязанности на тебя переложить. На таких, как ты, и наваливают. А тот, кто не справляется и лодырничает, и живет вольготнее, – возразил тогда Дмитрий.
– Сейчас уже поздно об этом говорить. Согласилась, значит, надо работать так, чтобы не уронить своего авторитета, – ответила ему Софья.
– Вот-вот! А обо мне ты уже меньше думаешь.
– Ну, полно, не надо меня мучить, Дмитрий! Все у нас будет хорошо, и скоро мы будем вместе.
Однако пока от выдвижения Софьи хорошего было мало. Встречаться они стали только по воскресеньям и то кратко. Даже находясь в квартире Дмитрия, она думала о своей новой работе, и, несмотря на просьбы сына, каждый раз спешила вернуться домой.  Это и бередило душу Дмитрия, внося какую-то смутную тревогу. Ему даже казалось, что он снова в одиночестве. Сейчас ему не с кем было откровенно, не стыдясь, поговорить, открыть свою душу. И от этого Дмитрий страдал. Он видел, как Софья все более замыкалась в своей работе, хотя и понимал, как ей сейчас трудно. Он даже вспомнил, как когда-то его, молодого старшего следователя, назначили прокурором района, и как он несколько лет, пока не освоил эту должность, мучил себя и своих подчиненных. Вспомнив это, он представлял и тревоги Софьи на новой должности. Представлял, как она стремится быть достойной уважения, загружая себя новыми обязанностями. Однако эти размышления Дмитрия не успокаивали.
Ему даже казалось, что Софья стала по-иному смотреть на их отношения, и это было для него большим печальным откровением. Он не догадывался, что его беспокойство передавалось и Софье, которая, видя мрачное настроение Дмитрия, тоже будто ждала с тревогой чего-то.
Спустя некоторое время, Софья почувствовала, что Дмитрий перестал делиться с ней своими мыслями и стал более скрытным. Она была умной женщиной и понимала, что, затягивая решение семейных проблем, делает огромную ошибку. Но от принятого решения не отступала. Отдаваясь работе, Софья видела, как ее занятость сказывается на характере Дмитрия, и опасалась потерять его любовь.
Этого боялся и Дмитрий, потому что уже был сильно привязан к ней. Но как бы ни мучили его такие же опасения, он всегда старался держать себя с прежним достоинством и радовался каждой встрече с любимой женщиной.
В этот вечер Софья снова задерживалась, и Дмитрий особенно волновался. Уже сгущались сумерки, а ее все не было. Наконец, Дмитрий увидел ее. Увидел, как она спешит и тревожно смотрит по сторонам, отыскивая его. От увиденного у Дмитрия на какое-то время пропали тревожные мысли, и он, улыбаясь, пошел к ней навстречу. Подойдя, Дмитрий молчал. Надо было что-то говорить, иначе это молчание становилось напряженным и даже опасным.
– Ты чего задержалась так долго? Я уже думал и не придешь, – наконец, с упреком проговорил он.
– Опять совещание проводила, – оправдываясь, сказала Софья.
– Бедная девочка, – вздохнул Дмитрий. – Посидим или пройдемся по набережной?
– Лучше давай походим.
Повернувшись в сторону ресторана, они пошли, прижавшись друг к другу, и Дмитрий чувствовал нежное тепло ее  тела. От длинных белых волос исходил запах ее любимых духов, так что даже перехватывало дыхание. Идя по аллее, Софья рассказывала о своих делах в школе и чуточку улыбалась виноватой улыбкой. За ее улыбкой Дмитрий видел, как она переживает о том, что не может уделять ему внимания столько, сколько он хочет. Он обнял Софью за талию и, прижав к себе, начал рассказывать о том, как провел день. Затем перешел к разговору о родстве их душ и о той любви, которую испытывает к ней.
Глядя на него, Софья молчала. Но в ее больших повлажневших глазах Дмитрий увидел то же, что чувствовал сам, И те опасения, которые несколько минут назад так волновали его, исчезли, словно и не было их. В душе появилась жалость к этой хрупкой женщине, которая разрывается между работой и им. Он вспомнил свою мать и далекое голодное детство. Вспомнил, как она так же, как и Софья, виновато улыбаясь, глядя на своих малолеток, делила между ними по несколько ложек пшенной каши.
– Пошли к парапету, – предложил Дмитрий, чтобы уйти от этих воспоминаний.
– Пошли, – согласилась Софья.
С высоты крутого обрыва им открылась разлившаяся река, а на противоположном берегу заречный парк. Все это освещалось лунным светом, который делал реку серебристой.
– Посмотри, как величественно стоят тополя в воде, – заметил Дмитрий и увидел в ее глазах какую-то безысходность и вялость. Увидел, как она тоже страдает и прячет свою боль от того, что жизнь складывается не так, как им хочется.
Почувствовав ее боль и поняв, какая в ее душе идет борьба, Дмитрий тихо произнес:
– Я понимаю тебя, Сонечка, и очень жалею.
– Может быть, ты и прав был, предлагая отказаться от этой должности, – ответила Софья. Она произнесла эти слова с такой щемящей горечью, что Дмитрий не смог ничем ответить на них. Он лишь смотрел в ее лицо и видел вокруг глаз появившиеся морщинки, видел, как неумолимо и быстротечно время, которое она тратит на все, кроме их счастья.
– Пойдем ко мне, – после некоторого молчания предложил он.
– Давай лучше в воскресенье. Ведь осталось всего два дня. Мне сегодня подготовиться надо к выступлению на районном совещании. Скоро выступать, а я еще не успела даже план набросать.
– Так у меня и подготовишься. Я ведь тоже могу подсказать тебе кое-что, – не сдавался Дмитрий.
– В воскресенье, Дмитрий. В воскресенье с Игорем мы на целый день придем.
– Как знаешь, – отвернувшись, ответил Дмитрий. И сразу же почувствовал ладонь Софьи на своей щеке, которой она поворачивала его лицо в свою сторону. Несмотря на стоящих невдалеке людей, ее нежные губы прикоснулись к губам Дмитрия, и он ощутил, как ее дыхание слилось с ним. Оторвавшись, Софья тихо заговорила:
– Души встречаются, как правило, на губах влюбленных, но на нас уже с любопытством посматривают. Я не компрометирую тебя?
– Перестань, – возразил Дмитрий. – Ты отлично знаешь мое мнение на этот счет.
– Знаю. Поэтому во многом и соглашаюсь с тобой. Но я верю, что скоро у нас все будет по-другому. От своих решений я никогда не отказываюсь. Осталось совсем ведь недолго, а сейчас проводи меня до остановки.
В ее последних словах было что-то непреклонное. И от них ему стало даже холодно.
Молча они вышли на центральную улицу, и лишь на автобусной остановке Софья взяла его пальцы в свои и тихо проговорила:
– Не мучайся, пожалуйста. Мы не всегда вольны делать так, как нам хочется. А вот и автобус мой подошел. Я позвоню тебе, когда приеду.
Возвратился в свою квартиру Дмитрий расстроенным. Если душа болит, то она выражает это самыми различными способами. У одного душевная боль вызывает потребность в спиртных напитках, другого толкает к различным рассуждениям и поиску чего-то нового. У Дмитрия боль души всегда вызывала размышления, хотя он и не обнажал свою душу перед другими, а замыкался в себе. При этом его душа была как бы зеркалом, перед которым проходили события его жизни. Последний год все события жизни Дмитрия были связаны с Софьей. Она прочно вошла в его душу.  Это его радовало, но и расстраивало в то же время. Он видел ее смелость, знал, с каким упорством она отстаивает свое достоинство, заботится о своем авторитете. Но Дмитрий почувствовал и как сильно она может любить, и поэтому считал ее достойной лучшей жизни, несмотря даже на то, что его планы совместной жизни пока не осуществлялись. Видимо, эта любовь возникла от слияния душ и тел, поэтому так и покорила Дмитрия, который понимал, что любить, значит желать счастья тому, кого любишь. Дмитрий понимал, что Софья, полюбив его, очень боится потерять свою свободу. А это не совсем нравилось ему. Однако, имея сильный характер, он мирился и с этим, так как не признавал непостоянства в любви. Полюбив Софью, он даже стал менять кое-какие свои взгляды на отношения мужчины с женщиной и чувствовал, как его откровенно выраженная любовь вызывает у Софьи взаимность.
Вспоминая встречу на набережном бульваре, он как наяву, видел Софью. Видел, что и она страдает не меньше него, и понимал, что пытка ожидания это яд для них обоих. Поэтому, сидя с пуделем на диване, убеждал себя не горячиться, а ждать когда плод созреет. Ведь истинная сущность любви состоит в том, чтобы не только считаться со своими желаниями, но и с желаниями любимой.
 Дмитрий был очень благодарен Софье за понимание, за сочувствие, за все, что она стремилась для него сделать и делала. Как ни мучили его тревожные предположения, он никогда ей не говорил о них и держал себя с прежним достоинством. Более того, он даже радовался ее выдвижению. Правда, это происходило во время встреч с ней, а когда они долго не встречались, этих радостей, конечно, не было.
После каждой встречи Дмитрий убеждался в том, что природа наградила Софью многообещающими задатками, высокими принципами и таким стремлением к достижению цели, что остановить ее было невозможно. Он даже считал, что ее дарования по-настоящему еще не раскрылись. Дмитрий очень любил умных, предприимчивых людей. К этой категории относилась и Софья, вносившая в душу Дмитрия целительную силу надежд и радостей.
Сидя в квартире, он ощущал отсутствие привычной атмосферы домашнего очага. После смерти жены эта атмосфера пропала, хотя квартира и была превосходно обставлена. Однако сейчас в квартире не было благотворного женского присутствия. Не было рядом и человека, с которым можно было поговорить или просто молча посидеть рядом.
Долго в этот вечер не ложился спать Дмитрий. Несколько раз он даже пытался позвонить Софье, но, вспомнив, что та готовится к своему выступлению, останавливал себя.
Действительно,  придя домой, Софья сразу села за подготовку и закончила ее только в первом часу ночи. Звонить Дмитрию она не стала, решив, что тот уже спит.
На следующий день, выступив перед завучами школ района, Софья возвращалась в школу через парк. Неожиданно на одной из скамеек она увидела сидящего с какой-то женщиной Дмитрия. Замедлив движение, она даже на какой-то миг растерялась и почувствовала укол в сердце. Присев на скамейку невдалеке, она решила немного успокоиться и в то же время не могла не смотреть на них. Сидящая рядом с Дмитрием женщина смотрелась очень эффектно и обладала красивой внешностью. Она была намного старше Софьи, но и старухой ее нельзя было назвать. Оживленно беседуя, она то и дело посматривала на Дмитрия, и тот уже не был таким угрюмым, каким был в последнее время.
Глядя на них, Софья недоуменно спрашивала себя – чем она приворожила его? Ей даже пришла мысль о том, что если бы сидящая с ним женщина не улыбалась и не бросала на Дмитрия, как ей казалось, многозначительные взгляды, то она бы подошла к Дмитрию. Но сейчас она видела другое. Ей казалось, что женщина заигрывает с ним, и это вызвало у Софьи холодную сдержанность.
«Неужели Дмитрий обманывал, а сам встречался с другой женщиной? – думала она. – Видимо, эта женщина сможет лучше угодить ему и уж точно не будет затягивать с переездом?»
Вопросы возникали один за другим, и Софья с горечью вспоминала, как выискивала у Дмитрия недостатки. Теперь они уже не казались ей серьезными, и даже наоборот, она чувствовала себя не вправе осуждать его, так много пережившего в своей  жизни.
«Что же делать? – продолжала терзать себя Софья. – Подойти к нему и сделать вид, что ничего не поняла?»
А впрочем, что она поняла? Ну, сидят. Ну, разговаривают, обмениваясь улыбками. И надо ли из этого строить трагедию? – пыталась успокоить она себя.
Разумом Софья понимала, что ревность без достаточных оснований – это болезнь людей ограниченных. Но после этой мысли возникала сразу другая: «А разве не охладел он к ней за последнее время?»
При этом она уже не вникала в причины кажущегося ей охлаждения.
Однако осуждать за эти мысли Софью нельзя, так как любовь часто разжигает такое пламя, в котором сгорает и разум, и надежды. Более того, кто не ревнует, тот не умеет любить. Ревность ведь часто и преувеличивает, делая маленькое большим, а подозрение – истиной. Умом Софья понимала это, но и, понимая, продолжала мучиться.
Она дождалась конца их беседы и увидела, как Дмитрий довел ее до стоящего невдалеке от входа в парк «мерседеса». Открыв дверцу машины, он затем захлопнул ее и, когда машина тронулась с места, помахал рукой вслед.
Этого кипящий разум Софьи уже вынести не мог. Она повернулась и быстро пошла в сторону другого выхода из парка. Внутри у нее все клокотало, и встречаться  с Дмитрием она уже не хотела. Ей необходимо было успокоиться. В школу она не пошла и, придя домой, сразу закрылась в своей комнате.
Вскоре к ней вошел сын и, увидев ее расстроенное лицо, сразу спросил:
– Что с тобой, мама?
– Простыла немного, сынок. Но ты не волнуйся, отдохну, и все пройдет. Вы кушайте без меня.
Когда сын вышел, Софья села на стул. Ее вдруг охватила мучительная слабость и такая усталость, что она сложила руки на столе и опустила на них голову. Более часа Софья просидела так, размышляя об увиденном. Чувствовала она себя оскорбленной и даже униженной от такого предательства. Сейчас она понимала, что рухнули ее надежды на совместную жизнь и что она снова станет одинокой. Дальнейшая жизнь казалась ей теперь скучной и унылой.
Неожиданно Софья услышала голос Зинаиды Васильевны. Она стояла вместе с Игорем.
– Я приготовила чай с малиновым вареньем. Пойдешь в кухню или сюда принести?
– Сейчас приду. А ты, Игорек, ложись спать.
Поправив прическу, она вышла из своей комнаты и, сев за стол, приняла из рук Зинаиды Васильевны вазочку с вареньем. Все, что делала за столом Софья, делала она машинально, не вникая даже в то, что ей говорили.
– Ты что, не слышишь? – тревожно спросила Зинаида Васильевна. – Заболела? Температуру мерила?
– Около тридцати семи. Немного простыла и, наверное, перенервничала, выступая на совещании, – оправдывалась Софья.
– Тогда иди, отдыхай. Я сама все уберу.
Войдя в свою комнату, Софья увидела лежащего с книжкой в руках Игоря и тоже легла на свою кровать.
– Свет выключить? – спросил Игорь.
– Как хочешь. Мне он не мешает, – ответила мать и снова погрузилась в свои размышления. Особенно она переживала о том, что все ее мечты рухнули. Еще несколько часов назад, идя на районное совещание, она думала, как они с Дмитрием будут жить вместе. Эти мечты вдохновляли ее, и она ждала их претворения, отсчитывая каждый прошедший день. Сейчас оглядываясь на свою любовь к Дмитрию, которую он так искусно взрастил, Софья считала, что после увиденного эта любовь замерзает в ее сердце. От этой мысли тоска и тревога овладели ею еще сильнее. Она даже подумала, что теперь Дмитрий никогда не вернет ей те чувства, которыми она жила, так как вера в него обманута. Он растоптал ее надежды, а этого Софья не могла простить.
Думая об этом, она тем не менее винила и себя. Видимо, не надо было так затягивать с его предложением. Ведь свято место пусто не бывает. «Вот и нашлась такая, которая поняла его лучше меня, – думала Софья. – Видимо, он мимолетное увлечение выдавал за любовь».
Глаза Софьи были закрыты. Лежала она в изнеможении, и ей казалось, что вокруг нее сгустился такой же мрак, какой был, когда она увидела в своей спальне лежащего с любовницей мужа. «Неужели все мужики такие подлые?» – думала она, вспомнив и завуча. – Где же та безупречная правдивость, которую она почувствовала только у Дмитрия и которая так привлекала ее?
Был уже второй час ночи. Софья подняла голову и огляделась. Через окно в комнату проникал лунный свет. Игорь спал, раскинув руки, и как обычно книга лежала на полу. Все вроде было, как всегда. Необычным лишь было состояние Софьи. Горькое сознание утраченной  любви, погибшие надежды и поверженная вера в добро нахлынули на нее таким потоком, от которого она не знала, как спастись.
Она даже спросила себя: «Что же делать?» – и будто услышала: «Оставь его в покое и не встречайся больше с ним. Ты же знаешь, что тебе с мужчинами счастья не будет». Софья быстро заткнула уши и тихо прошептала: «Нет, нет. Только не это. Я должна разобраться во всем, а потом уж и решать. Встречи и телефонные звонки, конечно, надо прекратить. А дальше видно будет. Но разобраться надо».
Помучив себя еще немного своими бесплодными размышлениями, Софья, наконец, уснула.
Утром ее разбудил Игорь. Вспомнив вчерашние страдания, Софья поднялась и сразу почувствовала, как у нее закружилась голова. Посидев на кровати, она встала и начала собираться в школу. За завтраком все молчали. Неожиданно Софья проговорила:
– Если будет звонить Дмитрий, то говорите ему, что я поехала к своей маме, которая заболела, – и, увидев недоуменные взгляды Игоря и хозяйки, добавила: «Не надо его огорчать моей болезнью».
– Мама, а в воскресенье мы пойдем к дяде Диме? – первым не выдержал Игорь.
– Нет. Поправлюсь, тогда и сходим.
От этого ответа Зинаида Васильевна почувствовала неладное, но как всегда спокойно проговорила:
– Ты не волнуйся, Игорек. Мама поправится и пойдете.
– А один я могу к нему сходить? Мне ведь Фокса увидеть хочется.
– Тебе ясно бабушка Зина сказала или нет? Поправлюсь, тогда и пойдем.
В ее голосе была непреклонная решимость, но глаза выдавали такую нескрываемую скорбь, что Зинаида Васильевна, убедившись в своей догадке, сразу же поддержала ее:
– Конечно, успеете сходить. Главное, надо поправиться, и ты, доченька, не беспокойся, я сама буду отвечать на его звонки.
В этот день Дмитрий, не дождавшись звонка Софьи, позвонил сам, но и утром, и вечером ее телефон не отвечал. Ночью Дмитрий спал плохо. Он часто просыпался, и строил всякие предположения. Утром, наконец, ее телефон ответил. Трубку взяла хозяйка квартиры, которая сообщила, что Софья уехала к больной матери.
– Надолго? – спросил Дмитрий.
– Не знаю. Но думаю, в понедельник вернется. Ей ведь в школу идти.
– А Игорь тоже уехал?
Хозяйка квартиры начала что-то говорить, и вдруг в трубке послышались короткие гудки. Через несколько минут Дмитрий снова позвонил, но в трубке опять слышались короткие гудки.
– Что-то тут все-таки не так, – подумал Дмитрий. Аналитическое мышление у него было развито сильно, и сейчас он уже чувствовал во всем этом что-то пугающее.
Звонить он больше не стал и, видя, как пудель терпеливо сидит у двери, дожидаясь гостей, грустно проговорил:
– Не жди, Фокс. Сегодня они уже не придут. Пойдем лучше в парк.
Фокс поднялся и, печально глядя на хозяина, подставил голову для ошейника с поводком.
Гуляя с пуделем в парке, Дмитрий продолжал думать о причинах молчания Софьи. «Ведь могла же она позвонить перед выездом, а если не успела, то поручила бы это своей хозяйке. Наконец, она могла бы позвонить и тогда, когда приехала к матери. В чем же все-таки дело?» Однако разгадки он пока не находил.
На следующий день утром Дмитрий подошел к школе, в которой работала Софья. Он знал, когда она приходит, и пришел на полчаса раньше. Мимо спешили ученики и какие-то незнакомые ему люди. Но Дмитрий внимания на них не обращал.
Наконец, он увидел ее и пошел навстречу. Но Софья, словно смутившись чего-то, попыталась, не останавливаясь, пройти мимо.
– В чем дело? – встав перед ней, спросил Дмитрий.
– А ты не догадываешься? – с болью в голосе ответила она.
– Нет. Не догадываюсь. Тебе сейчас, конечно, некогда, поэтому я очень прошу поговорить со мной после уроков. Ты когда освободишься?
Зная упрямство Дмитрия, она, опустив голову, тихо ответила:
– В пять часов.
– Вот и хорошо. Я буду здесь же, но, если не встречу тебя, то приду к тебе на квартиру. Не захочешь там говорить со мной, тогда жди меня завтра в школе.
Словно испугавшись чего-то, Софья произнесла:
– Я же сказала, что сегодня в пять. И ты знаешь, я своих решений не меняю, как некоторые.
Этот день для Софьи стал кошмарным. Вспоминая утреннюю встречу с Дмитрием, она почувствовала свой перегиб. И дело было не только в ее обманчивом воображении. Причина угнетенного состояния крылась в утонченности ее души. Софью очень страшило то, о чем подумает и сын, и подруги – учителя, с которыми она уже делилась о своих встречах с Дмитрием и даже планах. В течение дня к ней приходили разные мысли. Сначала она думала, что скажет ей Дмитрий в свое оправдание, и как она будет уличать его во лжи. Но потом она даже стала желать этих объяснений, чтобы убедиться в нелепости своих подозрений и вновь восстановить прежние отношения с ним.
После утренней встречи дурные предчувствия постепенно рассеивались, как дым. Более того, она даже была напугана своей смелостью и очень хотела разобраться в причинах возникшей вспышки гнева. Софья всегда испытывала угрызения совести, если чувствовала, что она не права.
До встречи с Дмитрием она все эти часы думала о том, какой будет результат их объяснений. Убедит он ее, или они расстанутся навсегда? Эта мысль так волновала ее, что она не могла даже нормально работать, и через каждые пять минут посматривала на часы. Едва дождавшись пяти, она вышла из школы и увидела стоящего невдалеке Дмитрия. Лицо у него было таким бледным, что Софье стало жалко его. Направляясь в его сторону, она даже вспомнила последнюю встречу с ним. Вспомнила, как он держал ее руку в своей и смотрел взглядом, полным любви. Однако по мере приближения Софья вспомнила его, сидящего на скамейке с незнакомой женщиной, и ревность снова заговорила в ней.
– Пойдем в сквер, – предложил Дмитрий.
– Я ненадолго.
– Успокойся и скажи, что произошло? Почему ты избегаешь меня?
Подойдя к свободной скамейке, он подождал, пока сядет Софья, и только потом сел сам.
– Так я слушаю тебя, – снова напомнил Дмитрий.
Софья видела его страдания и готовая уже простить вчерашнее, произнесла:
– Тебе меня одной мало? Подожди и не перебивай. Я ведь видела, как ты любезничал в парке с женщиной.
– Ну, и о чем это говорит? – не выдержал и даже обрадовался Дмитрий. – Это была жена моего школьного друга, которая просила меня помочь ей сохранить свой бизнес. А ты вообразила, не знаю что! Я вижу, что ты совсем заработалась, дорогая. А еще что навыдумывала? Давай, давай, сразу и выкладывай.
Софья молчала. И тогда Дмитрий, вздохнув, взял ее руку в свою и продолжил:
– Еще раз повторяю тебе, что это была жена моего друга. Мы иногда встречаемся вместе.
– А почему ты ничего не говорил мне о них?
– Хорошо. Идем ко мне, и я тебе несколько суток подряд буду рассказывать о всех своих знакомых. Но ты ведь не хочешь этого. Даже в подъезде дома, где я живу, трясешься от страха, что тебя кто-нибудь увидит. К себе в квартиру тоже боишься пригласить, со своими подругами-учителями не знакомишь. Но зато загружаешь и себя и меня какими-то нелепыми подозрениями. Я тебя обидел чем-нибудь?
Слушая его, Софья только сейчас поняла, какую она могла совершить глупость. Действительно, ведь ничего, кроме того, что они сидели и разговаривали, не было. Тогда почему она так взвинтила себя? – думала сейчас Софья.
А Дмитрий продолжал:
– Я, конечно, понимаю, что ты устала, и нервы твои на пределе. Но нельзя же так мучить и себя и меня. Видимо, ты еще не разобралась в моих чувствах к тебе. Я понимаю хрупкость наших отношений, понимаю, как тяжело мы притираемся друг к другу. Поэтому в наших отношениях могут быть и еще разные недоразумения. Но их не надо накапливать, и тем более умалчивать о них.
Говоря это, Дмитрий волновался. Он не хотел нравоучений, но то, что пережил за эти дни, вырывалось в этих словах. Его голос был твердым, а выражение лица жестким. Слушая его, Софья понимала, с каким трудом он сдерживает свое недовольство. На ее глазах появились слезы, и Дмитрий, увидев ее состояние, уже спокойнее продолжал:
– Если тебе нужен был повод для прекращения наших отношений, то надо так прямо и сказать об этом. А не придумывать обиды.
Эти слова резанули Софью особенно сильно, потому что в них она почувствовала не только оскорбленное чувство Дмитрия, но почувствовала возникшие вдруг угрызения своей совести. Не выдержав, словно оправдываясь, она возразила:
– Я не собиралась и не собираюсь прекращать наши отношения. Видимо все-таки, я действительно очень устала. Расскажи лучше, что случилось у твоих друзей.
Сейчас Софья снова почувствовала себя сильной, почувствовала появившееся в ней таинственное воздействие, вернувшее ей те чувства, которые она уже давно испытывала к Дмитрию. Взяв его стиснутую в кулак руку, она расправила сведенные пальцы и мягко предложила:
– Пойдем к тебе.
Дмитрий посмотрел на нее и, увидев в ее глазах, что она поняла свою ошибку, сразу же поднялся.
– Пошли. А то Фокс тоже ужасно переживал.
По дороге он рассказал Софье о том, что жена его друга в прошлом году серьезно заболела и поручила руководить ее магазинами племяннику, который имел около двадцати процентов своей доли в уставном капитале. Ну, а тот решил ее кинуть. Поменял охрану, перестал платить налоги, с помощью знакомых работников милиции вывез из магазинов дорогостоящее оборудование. В общем, тогда  Дмитрий помог ей избавиться от этого племянничка, но по неуплаченным налогам ответственность легла на жену друга, так как она была основным учредителем. Поэтому друг попросил помочь его жене. При встрече в парке они и говорили об этом, и Дмитрий советовал ей какие необходимо представить документы в налоговую инспекцию. Услышав это, Софья спросила:
– А чем занимается твой друг?
– Выпускает кое-какие свои книги. Он был классным журналистом когда-то. Его фельетонами и статьями зачитывалась вся область. Ну а после перестройки стал писателем. Пишет хорошо с привкусом Правды и Вечности. Но власти сегодня правда не нужна. Вот и оказался отверженным. Хорошо еще жена поддерживает, а так давно бы пропал
– Печально.
– Конечно, печально. Умнейший мужик, а оказался в гордом одиночестве. Видимо, это и на его характер отложило определенный отпечаток. Многих своих друзей растерял.
– Почему?
– В жизни, особенно нынешней, нужно поступать как на футбольном поле. Иногда надо и играть, но при этом играть в обои ворота, а не только в свои. Но важнее, наверное, понимать, что старость всегда хуже молодости. Понимать и довольствоваться тем, что имеешь, а не обвинять кого-то и в чем-то. Да и друзей своих не отталкивать. В ненастную погоду бараны, и те кучкуются. Я познакомлю тебя с ним. Очень интересный человек, но болеет последнее время. Видимо, болезнь и вызвала такое состояние, при котором он теряет интерес к жизни. Мне его очень жаль.
Разговаривая, они и не заметили, как подошли к дому.
– Тебе очки темные дать? – неожиданно улыбнувшись, спросил Дмитрий.
– Зачем? – не поняла Софья.
– Спрячешь лицо, а то вдруг кто из соседей увидит.
– Мстишь?
– А ты как думаешь?
– Но я ведь поняла. И иду к тебе, чтобы искупить свою вину, – тоже шуткой ответила она. Сейчас на душе у нее было так радостно, что все мучившие тревоги пропали, будто их и не было.
В квартире они были встречены радостным лаем Фокса, который проявлял свои чувства к Софье. Он заглядывал ей в лицо и усиленно махал не только обрубком хвоста, но и всей задней частью своего тела.
– Кушать будешь? – спросил Дмитрий.
– Конечно. Я ведь со вчерашнего дня и не ела ничего.
– Тогда сиди и отдыхай. Я все приготовлю
Та непринужденность, с которой держался Дмитрий, всегда успокаивала Софью. А сейчас тем более. Его дружеский и сердечный тон говорил о том, что он простил ее, и чувство благодарности заполнило сердце Софьи. Ее отношения к нему словно вступили в новую фазу. Софья знала, что та особая доброта, с какой он сейчас относится к ней, проявится еще в его разговоре. Проявится не для упреков, а для того, чтобы убедить, как надо беречь друг друга.
Вскоре  Дмитрий крикнул из кухни:
– Приглашаю к столу!
Войдя в кухню, Софья увидела заботливо приготовленный ужин с бутылкой шампанского посреди стола.
– Есть повод? – улыбаясь, спросила она.
– Есть-есть, – и открыв бутылку, кивнул Дмитрий. – Еще какой! Сейчас мы с тобой выпьем за нашу победу. За победу наших чувств, победу, которую не сломают никакие сомнения.
После ужина Софья убрала со стола посуду и, обняв Дмитрия, с лукавой улыбкой на лице спросила:
– Ты простил меня?
– Да. Но при условии, чтобы в дальнейшем мы не доводили себя до такого состояния. Я не помню, кто это написал, но слова запомнил:
 
«И чем обиднее обида,
 Чем дольше держит вас она,
 Тем тяжелей освободиться
 Из плена мрачности и зла».

– А может быть, литературный диспут продолжим в другом месте? – не выпуская его из объятий, спросила Софья.
В этот вечер их ласки были особенно сладостными. Были такими, какими они их чувствовали при первой близости.
Вернулась домой Софья поздно. Вечером она позвонила Зинаиде Васильевне и попросила не волноваться и не ждать ее на ужин, так как она находится у Дмитрия. Однако когда вошла, то первой увидела хозяйку квартиры, вышедшую из кухни, а вслед за ней появился и Игорь.
– Ну и как сходила? – сразу спросила Зинаида Васильевна.
– Очень хорошо. Очень, – и повернувшись к Игорю, добавила: «Фокс тебя ждет в воскресенье. Готовь ему гостинцы, сынок. Но время-то уже позднее, так что давайте ложиться отдыхать».

ПЛАНЫ ГУСАКА

Встречи Софьи с Дмитрием продолжались. После каждого свидания она будто получала заряд бодрости. Такое же состояние чувствовал Дмитрий и даже упрекнул ее в том, что она напрасно раньше избегала появлений у него. Софья тогда рассказала ему, почему она так поступала, и Дмитрий возмущенно спросил:
– А почему ты скрыла это от меня?
– Не хотела расстраивать и загружать своими проблемами.
– Это не только твои проблемы. Ты знаешь, как я переживал?
– Переживала и я тогда немало. Но как видишь, справилась сама.
– Кстати, где этот подонок сейчас работает?
– Учительствует в одной из школ. Но ты забудь о нем.
– После снятия с должности встречался с тобой?
– Нет. Но когда передавал мне свои дела, попросил извинения.
– С тобой, Сонечка, не соскучишься. Я в те дни чего только не передумал. Даже написал кое-что. Вот послушай:

«Прошу у бога продлить немного
  Любви в нелегкой судьбе моей
  Я так хочу счастливой жизни
  И так устал мечтать о ней»

– А ты оказывается, и стихи пишешь? – восхищенно заявила Софья.
– Нет. Это как-то само родилось. Видимо, боль переживаний заставляет душу раскрывать свои чувства.
– Я знаю. Сама в таком же положении и жду с нетерпением переезда к тебе. Но, милый Дмитрий, я почему-то ужасно боюсь какой-нибудь очередной неприятности.
– Я тоже боюсь этого. Но думаю, что лимит неприятностей мы с тобой уже весь выбрали, – ответил задумчиво Дмитрий.
Конечно, он не знал того, что готовил для них криминальный авторитет Гусак.
Получив приличный срок лишения свободы, Валерий Сидорович Гусев продолжал из колонии руководить своими подельниками. Отбывал он наказание в колонии строгого режима, расположенной на окраине Краснореченска. Ранее Гусев уже побывал в колониях и был подготовлен к жизни в ней. Он знал распорядок, знал начальника колонии и все же чувствовал себя паршиво. Во время следствия Гусев рассчитывал, что с помощью знакомых и друзей выкрутится. Но ему много навредила его племянница Римма, бывший следователь Борис Бодров и некоторые свидетели. Это бесило Гусева,  он не ожидал предательства, особенно от Риммы, которая, получив тоже немалый срок, отбывала наказание в женской колонии, находящейся в другой области.
Вместе с Гусевым в колонию прибыло и его «личное дело», которое сразу же внимательно изучил начальник колонии. На следующий день он встретился с прибывшим. Кабинет начальника колонии находился в штабе колонии и, как только Гусев вошел, тот, улыбаясь, спросил:
– Как устроились?
– Нормально. В отряде полно знакомых.
– А еще какие будут просьбы?
– Мне встречи потребуются каждую неделю с моим помощником, – ответил Гусев.
– С тем, кто просил вас определить в этот отряд?
– Да.
– Хорошо. Я сообщу ему об этом. Но прошу других не подключать. Все дела я буду иметь только с ним.
– Нормально.
– Меня это тоже устраивает.
Так началась жизнь Гусева в колонии. Первое время ему было трудно и главным желанием было – выспаться. Несмотря на то, что он уже побывал в колониях, привыкал к лагерной жизни Гусев с трудом. Ему, как до заключения, очень хотелось утром поваляться в постели. Но в шесть часов раздавался оглушительный звонок, и вместе со всеми, несмотря на свое привилегированное положение, он быстро поднимался, делал зарядку, принимал  за завтраком нехитрую пищу и выходил на работу.
Как и всем остальным, ему была определена норма по выработке заготовок для мебельного комбината. И эту норму он обязан был выполнить, иначе могло последовать наказание от начальника отряда. А физически работать Гусев не привык, поэтому на него быстро накатывалась усталость. У него болели руки, и был тяжелый, прерывающийся сон. Хорошо, что помогал ему выполнять норму приставленный в напарники уголовник, который до колонии работал у него охранником в офисе.
В первый день прибытия в колонию к Гусеву вечером полезли с расспросами некоторые осужденные, но дружки быстро остудили их, и те, поняв, кто такой прибывший, стали относиться к нему по-иному. И все-таки лишение свободы, власти и общения с теми, с кем он хотел встречаться, выводило Гусева из себя и бесило.
Присмотревшись к охране, он понял, что убежать из зоны практически невозможно. Да и куда бежать, если за тобой срок? Из разговоров с осужденными он знал, что такая попытка была несколько лет тому назад. Но закончилась  плохо. Одного из беглецов пристрелили солдаты, охранявшие колонию, а второго через месяц оперативники изловили в Казахстане. И все же мысль о жизни на свободе все назойливее терзала его. Он  знал, что условно-досрочного освобождения ему долго не видеть, но и мотать срок  не хотелось. Амнистии и помилования случались редко, а на побег он не рассчитывал, он мечтал выйти из зоны официально. Выйти оправданным, чтобы без опасений продолжить свои дела и самое главное, рассчитаться со своими обидчиками и предателями.
По характеру Гусев был деятельной натурой, и его изощренный мозг прокручивал различные варианты, возвращая каждый раз к единственному. Этот вариант он видел в пересмотре своего уголовного дела по вновь открывшимся обстоятельствам. Исходя из этого варианта, Гусев и обдумывал тщательно план своих действий, в который никого не посвящал. Получив недавно урок предательства от близких ему людей, сейчас он уже никому не доверял. Со своим главным механиком он встречался почти каждую ночную субботу. Встречался в комнате для свиданий, куда приводил его один из оперов, приближенных к начальнику колонии.
Встречаясь с главным механиком, он получал необходимую информацию и корректировал его деятельность, который фактически оставался за главного во всех делах Гусева. Назначение Бориса Бодрова смотрящим за его конторой было лишь маскировкой. Фактически все решения принимал Гусев, а претворял их главный механик. Получая от него информацию, Гусев тщательно продумывал каждое свое решение. Чтобы не расшифроваться этими встречами, он даже принял решение показывать всем, какой он примерный и как перевоспитывается.
Вечерами, перед тем, как уснуть, Гусев от планов организации пересмотра своего дела переходил к воспоминаниям о женщинах, с которыми встречался до ареста. Особенно его воображение будоражила Римма, которую он познакомил с Борисом, не прерывая своей близости с ней. Вспоминая ее, Гусев так и не смог понять, почему она предала его. На очной ставке Римма со всеми подробностями рассказывала о взрывном устройстве, которое он прятал и которое нашли во время обыска и его задержания. Она подробно рассказывала о его указаниях по убийству заместителя управляющего банком и исполнителя этого заказа. Это удивило Гусева, и он тогда предположил, что, видимо, Римма пошла на сделку с начальником отдела УБОПа подполковником Глазевым. Пошла, чтобы тот убрал кое-какие обвинения в ее адрес для сокращения ей срока наказания, в обмен на показания против него. Это его разозлило, но отомстить ей во время расследования он не мог. Во-первых, если бы он стал давать кое-что по ней, то тогда бы и его роль засветилась. А букет обвинений был и без того достаточный. Ну, а во-вторых, все свидетели, в том числе и она, находились под надежной охраной оперативников.
Однако, не только воспоминаниями занимался Гусев. В отряде он сразу взял под свой личный контроль внутреннюю безопасность. Опыт по этой части у него был немалый, и он быстро выявлял «наседок». Он знал обычаи и традиции жизни зоны и умело раскалывал подсадных.
Прокалывались «наседки» быстро. Придет, например, тот с длительного допроса, а от оставленного ему ужина нос воротит. «Значит, не проголодался» – делал тогда вывод Гусев и сразу подсаживался к нему. Доверительно обнимал, задушевный разговор заводил, а сам принюхивался и неожиданно спрашивал:
– А ты, оказывается, колбаской угощался?
Тот, конечно, начинал отказываться, тогда Гусев из-под его ногтей выковыривал то, что там накопилось и сразу же сообщал наблюдавшим за этой процедурой :
– А это что? Разве не колбаса? Тогда расскажи нам, за что тебя колбасой подкармливают?
Несколько человек по его указанию задавили. Это подняло авторитет Гусева, и его боялись больше, чем прапорщиков из внутренних войск. Однако иногда Гусева предупреждал сам начальник колонии не трогать того или иного заключенного. И тогда он активности не проявлял.
Административно-командная система наложила на многих людей глубокий отпечаток. Появилось очень много завистливых людей, которые злословят по каждому поводу. Родился даже анекдот об этом. Сидят на скамейке перед домом старушки и видят, идет знакомая молодая женщина. Конечно, она, улыбаясь, поздоровалась, но, когда вошла в подъезд, одна из особо осведомленных бабушек проговорила:
«Вот везет бабе. Имеет мужа, недавно завела любовника, а на днях еще и изнасиловали». Видимо, зависть и порождает стукачей. Особенно в зоне. Практически без стукачей правоохранительные органы и тем более колонии не могут. Это традиция. Кое в чем помогал начальнику колонии и Гусев. Тихо постукивая на сокамерников.
Первая встреча с главным механиком, которого многие знали, как хорошего специалиста по имени Алексей Ефремович Сычев, произошла быстро. Один из оперативников отвел Гусева в комнату для свиданий, в которой уже находился Сычев, имевший в преступном мире кличку Сыч, и задал один  лишь вопрос:
– До трех часов ночи управитесь?
– Да, – довольный увиденным ответил Гусев и, взяв со стола одну из бутылок французского коньяка, вручил оперу.
– Это, чтобы ты не скучал. Ну а если раньше управимся, я постучу по батарее.
– Годится, – буркнул опер и, оставив их одних, запер комнату своим ключом.
Комната, куда привели Гусева, была небольшой. Узкое окно с внутренней стороны было завешено серым байковым одеялом, а с внешней стороны закрыто решеткой. Две железные кровати, одна напротив другой, были застелены серым бельем. У окна стоял стол, покрытый простыней, на котором едва разместились принесенная закуска и несколько бутылок дорогого коньяка.
Подойдя к своему помощнику, Гусев обнял его и тихо проговорил:
– Посиди немного, я осмотрюсь.
Медленно поворачивая голову, он начал искать, откуда его могут прослушивать, так как допускал возможную игру начальника колонии. Осмотрев потолок, он проделал такую же процедуру по четырем стенам комнаты и не найдя ничего подозрительного, заговорил:
– Береженого бог бережет.
Пришедший кивнул головой, а Гусев продолжал:
– Сначала поговорим, а потом и закусим. Рассказывай, что там у нас.
Сыч тоже успел неоднократно побывать в колониях. Во время последней отсидки он познакомился с Гусаком и подружился так, что после отбытия срока наказания стал работать только с ним.
Сидя в комнате для свиданий, Сыч напряженно думал, как помочь своему шефу и, не выдержав, спросил:
– Сначала расскажи, как устроился, Валерий?
– Нормально, если можно это так назвать. Отряд подобрал ты неплохо. Своих много. А это уже сила. Но очень прошу, будь осторожнее, Алексей. Работаешь только с хозяином. Расчет и все договоренности только с ним.
Говоря это, он тяжело вздохнул. Предупреждая об осторожности, Гусев снова вспомнил предательство тех, на кого надеялся, и спросил:
– Как Борис Бодров себя ведет? Он ведь тоже немало дал операм, особенно по Римме. Видимо, на этом и сломали они ее.
– Из милиции Бориса уволили. Каждый день он отирается в офисе и деньги у главбуха выпрашивает. Несколько раз даже угрожал ему увольнением, если тот не даст. Конечно, тот согласовывает все финансовые дела со мной, но Борис заявляет, что он главный, и ему должны в конторе все подчиняться, иначе будет плохо многим.
– А для чего деньги просит?
– На пропой. Мои ребята отслеживают каждый его шаг. Вечером он, как правило, в ресторане напивается, и один из моих вынужден был поближе познакомиться с ним, чтобы отгородить от посторонних и доставлять домой.
– Болтает много?
– Да. При этом иногда грозится своим отцом и связями.
– Часто у отца бывает?
– Нет. Тот порвал с ним все отношения, и, говорят, даже запретил появляться у них в коттедже.
– Это плохо. Я ведь поставил его смотрящим для того, чтобы отвести от тебя все подозрения у ментов. И более того, надеялся, что если накатят на контору, то он подключит своего отца.
– Нет, сейчас это исключено. Наоборот, я опасаюсь его пьяной болтовни.
– И что предлагаешь?
– На зачистку идти нельзя. Если ментов обидеть или разозлить, они пойдут на все. Ты же помнишь, как раскрутил дело Глазев. А мне известно, что раскручивал он с помощью отца Бориса.
– Какие-то странные люди. Даже сына не пожалел своего.
– Вот, вот. Но если по сыну засветимся, то будет еще хуже.
– У тебя есть свои соображения?
– Кое-что есть. Но решил сначала с тобой обговорить.
– Тогда выкладывай.
– У меня есть один доктор. Психиатр сильный и владеет в совершенстве гипнозом. С его помощью кое-кого иногда наши друзья делали невменяемыми. Так вот, я и думаю подключить этого доктора, чтобы он вызвал у него приступы невменяемости. Но вызвал их перед посещением своих родителей, которые убедятся в болезни своего сыночка и отправят в психбольницу. А там уже решим, как лучше избавиться от него.
– Годится, – согласился с этим Гусев, не раскрывая пока своего плана, в котором намечалась и ликвидация Бориса Бодрова как опасного свидетеля. Но, помолчав, добавил: «Ты к следующей встрече подготовь свои предложения. Но доктора включай уже с понедельника. Пусть начинает знакомиться со своим будущим пациентом».
Обговорив еще кое-какие вопросы, Гусев, поглядывая на часы, заметил:
– А время-то как быстро летит. Основное мы с тобой, Алексей, перетерли. Теперь пора и угощением заняться, а то все дела да дела. И что за жизнь? Даже здесь покоя от этих дел нет.
Действительно, время пролетело как во сне. Сыч начал торопливо открывать бутылки и раскладывать по тарелкам  закуску. О делах они уже больше не говорили, так как Гусев после первой рюмки от дел отключился сразу. Это у него было правилом и вошло так прочно в привычку, что говорить с другими о делах уже было бесполезно.
Более того, не найдя проводки и прослушивающих устройств, Гусев почему-то был уверен, что хозяин зоны обязательно подцепит его на свой крючок. Подцепит так, чтобы долго использовать его в своих интересах. Поэтому старался не говорить лишнего, хотя кое-что и  вынужден был озвучить.
Время подходило к трем часам ночи.
– Ну, что, закругляемся, Алексей? Ты это все оставь на столе. Пусть ребята побалуются. Но на следующую встречу захвати с собой приборчик. Разговор-то может разный быть.
– Я понял, Валерий. А теперь на посошок?
– Нет возражений.
– А жену или женщину прихватить с собой?
– Нет, пока не надо. Потребуется, я скажу. Постучи по отопительной батарее.
Через несколько минут в комнату вошел опер.
– Закруглились?
– Да. Все, что на столе, сам убери. Но сначала меня отведи.
Через несколько дней у опера, который приводил в комнату для свиданий Сычева, была очередная встреча с Глазевым, которого назначили начальником управления уголовного розыска УВД области. Встречался он по организации оперативной комбинации с одним из осужденных.
У Глазева давно установилась с этим опером связь, через которую было раскрыто немало громких дел. Выслушав его информацию, Глазев неожиданно спросил:
– Как Гусак ведет себя?
Удивившись этой проницательности, опер рассказал о встрече того в комнате для свиданий со своим помощником по имени Алексей Ефремович.
– Кто давал указание на эту встречу?
– Наш хозяин.
– Долго были?
– Более четырех часов сидели. Около трех ночи вывел Гусака.
– Записал?
– Нет. Хозяин приказал чистую комнату подготовить.
Услышав это, Глазев понял, что встреча была неспроста, и лихорадочно размышлял: стоит ли брать Гусака в разработку? С одной стороны, дело закрыто, и кроме Гусака, полно других дел. Но с другой стороны, он знал, что тот не успокоится даже в зоне. А лишней информации не бывает,  она рано или поздно может помочь.
– Когда очередная встреча намечается?
– Об этом хозяин не говорил. Более того, предупредил меня, чтобы я свой нос не совал в эти дела. Но намекнул, что организовывать их встречи буду только я один.
– Информацию ты серьезную мне дал. От этой публики все можно ожидать. Так что следующую их встречу надо попытаться записать. Ты уж, пожалуйста, постарайся.
Глазев говорил спокойно, но опер понял, что этой информацией тот заинтересовался и что придется, по-видимому, по этому Гусаку поработать немало.
Когда-то они вместе начинали работать в милиции и были в хороших отношениях. Потом Глазев стал выдвигаться, а опера чуть не уволили из милиции за утерю оперативных материалов. Хорошо еще тогда Игорь Федорович Бодров поддержал и настоял на переводе оперативником в эту колонию. Однако выдвижения там он уже не ждал. К Глазеву он относился с уважением, чувствовал, что тот, несмотря на высокую должность, держался с ним наравне. Иногда Глазев приносил с собой бутылку, и они после деловой части переходили к воспоминаниям тех или иных событий, участниками которых были.
– А по хозяину интерес есть? – неожиданно спросил опер.
– Пока нет. Но материальчик все-таки имей и по нему, – и помолчав, спросил: «К тебе-то он как относится? Доверяет?»
– Если бы не доверял, то не поручил бы мне своего клиента.
– Резонно. Но будь осторожнее. Особенно с Гусаком. Этот посильнее твоего хозяина.
Когда Глазев ушел, опер, оставшись один, долго сидел и размышлял о его просьбе. Однако на следующий день он узнал, что начальника колонии отправляют на курсы повышения квалификации и отсутствовать он будет две недели.
Перед выездом тот предупредил опера, чтобы без него никаких дел с Гусаком не имел.
Две недели пролетели быстро, и, вернувшись с курсов, начальник колонии вновь поручил организовать Гусаку встречу с его помощником.
Состоялась эта встреча в субботу в полночь в той же комнате для свиданий.
На этот раз Гусак сразу стал проявлять свое недовольство. Особенно тем, что они больше двух недель не встречались. Однако Сыч, достав из дипломата прибор, мешающий прослушивать разговор, успокаивая, заявил:
– Хозяин не знал, что его на курсы направляют. Поэтому и получился так неожиданно его выезд. Но ты не волнуйся, я ведь без дела не сидел.
– Тогда рассказывай, – посмотрев на лежащий прибор, проговорил Гусак.
– По Борису мы операцию провели неплохо. Как и договаривались в прошлый раз, доктор подготовил его здорово. После вмешательства доктора он у родителей такой концерт устроил, что те сразу его в психбольницу отправили. Ну а там наш доктор продолжил с ним свое лечение. Продолжил так, что тот стал мечтать о побеге и с помощью одного санитара сбежал. Конечно, скрывался у матери, но и постоянно появлялся в нашем офисе. Болтал много всякой ерунды, поэтому я и принял решение убрать его.
– Убрал? – перебил Гусак.
– Конечно. При этом никому и в голову не придет, почему он так поступил. Когда Борис приходил в офис, я лично угощал его таблетками, которые получал от нашего доктора. А эти таблетки убивают любое сопротивление. После них с человеком можно делать все, что хочешь. В одну из таких встреч доктор начал убеждать его в том, что в этой жизни он уже не жилец и что лучше уйти из нее. А когда Борис стал просить помощи, я повел его к себе домой.
– Напрасно! – заметил Гусак. – Я же предупреждал тебя, чтобы ты сам не светился.
– Поручить другому, Валерий, нельзя было. За доктором стоят такие люди, что страшно и говорить. И если бы кто-то другой узнал об этом докторе, то всем нам бы не жить. Но ты не беспокойся. В квартире, кроме доктора и меня, с Борисом никого не было. Я присутствовал при зомбировании Бориса. Такое даже трудно представить. Трудно и страшно. Он быстро ввел его в состояние гипноза, и Борис даже начал плакать, упрашивая помочь ему уйти из жизни. Он с радостью глотал какие-то таблетки, которые ему давал доктор и порывался уйти из квартиры. Однако, тот продолжал ему полоскать мозги. Затем, выведя из гипноза, он предложил ему переодеться в чистое белье и, когда Борис вышел, то сообщил мне, что пациент готов и надо решить, каким способом он покончит с собой. Я предложил пистолет. Доктор согласился, и когда Борис вошел, я вручил ему чистый без номеров ствол. После этого доктор побыл с ним еще около пяти минут и отправил его в коттедж родителей. Там он и застрелился.
– Оперативники быстро включились?
– Да. Оказывается, когда он сбежал из психушки, отец подключил ментов. И те искали его. Они-то и увидели Бориса перед коттеджем, ну и помогли. Видать, он от них забежал в гараж и застрелился.
– Вскрытие делали?
– Нет. Всем ведь все понятно было.
– А как его жена вела себя на похоронах?
– Переживала. Но мои люди установили, что до помещения Бориса в больницу она уже любовника завела себе. Знаешь, кого?
Гусак молчал. И тогда Сыч продолжил:
– Бывшего заместителя прокурора области Королькова. Он  и на похоронах, и на поминках был у отца Бориса.
– Так они же друзья.
– Друзья-то друзья, но свекор, по нашим данным, не догадывается об их связи. Может быть, сыграем на этом?
– Не суетись. И больше инициативы не проявляй. Я скажу, что мы можем поиметь от этого. Кроме Бориса с другими занимались?
– Нет. Ты же предупреждал.
– Вот и хорошо. Но сейчас уже можно заняться и водителем, которого тогда не убрали. Поработайте с ним, так, чтобы он был готов к изменению своих показаний. А если не получится, то уберите его.
– А что это даст? Паровоз-то уже ушел.
– Ну, а теперь по Римме, – не отвечая на вопрос, продолжал он. – Надо послать к ней мою жену. Встречу постарайся организовать через нашего начальника колонии. За деньги он все сделает. При встрече моя жена должна сообщить ей о смерти Бориса, и о том, что он использовал ее, чтобы самому выйти сухим. Пусть скажет, что он о каждом ее шаге сообщал Глазеву. Когда моя жена это выполнит, сразу сообщи мне, а я тогда скажу что дальше делать.
– А может, лучше придушить ее там?
– Нет. У меня другие планы, и о них ты скоро узнаешь.
– Понятно. Еще что есть? А то уже во рту все пересохло.
– Успеем. Я вот думаю, какие же бабы сволочи. Муж в больнице, а жена любовника заводит. Она у него живет?
– Нет. У какой-то бабки на квартире. Но к любовнику частенько приходит. Последнее время даже сына приводит туда.
– А сын-то большой?
– Третий класс заканчивает.
– Значит, видимо, знает об их отношениях.
– Вот. Вот. Я поэтому и предлагал сыграть с замом прокурора в кое-какую игру. У него же в прокуратурах друганов немало. Можно на этом и подцепить. А там глядишь, через их дружбу с отцом Бориса повлиять и на Глазева. Уж больно выслуживается тот. Недавно выдвинули начальником всей «уголовки», так он многие старые дела начал рыть.
– Нет, Алексей. Пока не дергайся и ничего сам не предпринимай. Но следить за каждым ее шагом и за ее сыном надо. Возможно, потом и пригодится твоя информация.
Сыч догадывался о том, что его шеф что-то замышляет, но спрашивать не спешил. Он знал, что тот пока не подготовит все, что требуется, ни с кем о своих планах говорить не будет. Однако, чтобы не молчать, Сыч снова заговорил о своих предложениях.
– Я вот все думаю, как нам лучше подружиться с доктором.
– Тогда  не темни, а говори.
– Его ведь можно по многим делам использовать. Я слышал, что он даже помогает прибрать любое частное предприятие.
– Как? – сразу же заинтересовался Гусак.
– Поработает с руководителем, и тот сам передает его добровольно кому надо или продает за копейки. Очень ценный специалист.
– Тогда прикармливай. Может действительно пригодиться, – согласился Гусак, прокручивая в голове, как использовать того в своих целях.
Посидев еще около часа, Гусак  сам вызвал опера и так же, как в первый раз, бросил:
– Проводи сначала меня. А потом все остальное.
Вернувшись в казарму, где располагался отряд, Гусак долго не мог уснуть. Вспоминая все услышанное, он продумывал варианты. То, что сделали с Борисом,  вносило больше конкретности в намечаемое им. Теперь Борис был уже неопасен. Даже наоборот, сейчас легче было что-то требовать от отца Бориса и от любовника.
Во время этих размышлений он вспомнил услышанное при встрече о докторе и начал продумывать, как использовать в своих целях и его. Самым слабым звеном в его плане были судьи. К ним у него подходов не было. Но можно попытаться использовать для этого и доктора. А контакт с доктором поручить своим адвокатам.
Эта мысль даже обрадовала Гусака. Теперь вся цепочка замыкалась, и адвокаты сумеют ввести в игру доктора, от которого будет зависеть успех задуманного. С этой мыслью он и уснул.
На следующий день Глазев встретился с опером, но тот, включив диктофон, виновато заявил:
– Вот послушай, что записал, – вместо слов в диктофоне раздавался шум. – Переиграли они нас. Ты прав был, предупреждая меня. Весь разговор заглушили сволочи.
– Не переживай. Это лишний раз подтверждает мои догадки.
Глазев уже установил связь Сыча с доктором из психбольницы. Их телефоны и квартиры были взяты под наблюдение после самоубийства Бориса. В причастности Сыча к этому Глазев не сомневался. А сейчас, узнав, как ловко они заглушили разговор на вчерашней встрече, напряженно думал, чего от них надо еще ожидать.
Через два дня его предположение подтвердилось. На окраине Краснореченска был обнаружен труп свидетеля, проходившего по уголовному делу Гусака. Убит был водитель «Волги», вывозивший киллера и давший тогда признательные показания. Теперь уже Глазев не сомневался в том, что Гусак что-то готовит.
Убит водитель был по указанию Сыча, который приказал своим подельникам не церемониться с ним. Он помнил разнос от своего шефа за то, что не успел убрать свидетеля раньше. Конечно, досталось тогда от Сыча и его помощникам. Поэтому, получив указания от Гусака «поработать» с водителем по изменению им своих показаний, Сыч все решил по-своему.
Водителя вывезли на окраину города и спросили, готов ли он изменить свои показания. Потом его вытащили из машины и начали бить. Поначалу дергавшийся на асфальте от безжалостных пинков водитель потерял сознание, но чинящие расправу продолжали его добивать.
Затем, оттащив изуродованное тело водителя на середину дороги, они несколько раз проехали по нему машиной и скрылись.
Во время проверки прокуратурой врачи дали заключение о том, что количество и характер травм не соответствуют признакам дорожно-транспортного происшествия. Но Глазев и без этого заключения был убежден в своих предположениях и организовал более плотное наблюдение за Сычом и за доктором из психбольницы.
Убийство свидетеля по делу Гусака встревожило Глазева не на шутку, но пока в причинах активности Гусака и его окружения он разобраться не мог. Все, что он узнал от опера колонии и от своих помощников, убеждало его в том, что готовится что-то серьезное. Но что – он, пока не знал.
Около двадцати лет проработал Глазев в милиции на оперативных должностях. За эти годы случалось всякое, и шею сломать можно было не раз. Относился Глазев к оперативникам старой формации. Любил рано приходить на работу. Любил раскручивать особо сложные дела. Но никогда не шел на сделку со своей совестью. Он был неподкупен и во всем принципиален. За это кто-то уважал его, но кто-то и побаивался. Однако в управлении знали, что если за дело взялся Глазев, то результат обязательно будет. Сейчас Глазев чувствовал, что Гусак что-то готовит. Но что?
Между тем начались школьные экзамены, и Софья, несмотря на свою загруженность, стала чаще навещать Дмитрия.
В одну из таких встреч она занялась перестановкой мебели в комнате, где будет жить Игорь. И Дмитрий чувствовал, что их близость друг другу росла особенно быстро в эти дни, приобретая какую-то особенную сердечность.
Софья уже слышала, что о них сплетничают в школе. Но теперь ей было все равно, так как она знала, что скоро у них наладится более устойчивая жизнь. От этого ею овладевало порой лихорадочное, но доброе волнение.
Начало любого задуманного дела всегда вызывает волнение. Поэтому так  волновалась Софья, и ее понимал Дмитрий. Наблюдая за ней, он молчал. Однако, незаметно разглядывая ее, Дмитрий видел ее печаль и не мог понять, чему она печалится. Зная о том, что когда Софья разговаривает, эта печаль исчезает, Дмитрий спросил:
– А где ты выбрала рабочий кабинет для себя?
– Где скажешь, там и расположусь.
– Тогда занимай мой кабинет. Там светлее, а тебе ведь с тетрадями учеников работать. Пойдем, посмотрим.
Войдя в кабинет, Софья подошла к окну. Заходящее солнце все еще освещало кабинет, и от нахлынувшего доброго чувства она обняла Дмитрия. Постояв немного, Софья заговорила:
– Пойду кормить Фокса. А то уже время. А потом его на прогулку надо выводить.
Слушая ее, Дмитрий снова убеждался в том, что весь характер Софьи сказывается в постоянном ее движении. Она действительно не умела отдаваться покою и тишине. Не даст она, конечно, покоя и Дмитрию, который тоже не хотел его. Это новое открытие его даже обрадовало, внося что-то радостное и волнующее.
– Господи, и всегда у тебя какие-то обязанности, – проворчал как бы недовольно Дмитрий, идя за ней.
– В отпуске их прибавится, – ответила, улыбаясь, Софья. И от этой улыбки ему стало легко и радостно.

ЗАХВАТ ЗАЛОЖНИКА

Очередную встречу Гусак попросил организовать в другом месте. Он был готов сообщить подельникам план дальнейших действий. На территории колонии он опасался прослушивания. Выслушав эту просьбу, начальник колонии поморщился и предложил:
– Вывезти тебя из колонии я не могу. Сейчас даже мою машину солдаты проверяют. Давай лучше организуем в одном из помещений штрафного изолятора. Я специально держу там камеру для дорогих посетителей, и расположена она удобно от лишних глаз.
Гусак согласился, и в субботу с помощью того же опера встретился с Сычом.
На этот раз Гусак не стал даже искать прослушивающие устройства, лишь задал один вопрос:
– А на свежий воздух мы можем выходить?
– Да. Я оставлю камеру открытой. Так что можете и выходить.
– Тогда часика через три ты сам разведи нас и подчисти.
Оставшись вдвоем, Гусак, написал на листе бумаги предупреждение о включении прибора, показал Сычу и спросил:
– Ну и как дела на воле?
Положив перед собой включенный прибор, тот сообщил о том, что водитель «Волги» повязан с операми Глазева, и его пришлось убрать.
– Ну, и правильно. А как с моей родственницей?
– Ездили к ней и насколько мне известно, поездка была удачной. Она обижена на своего любовника и готова во всем помочь. Даже ругает себя за то, что ее так ловко накололи во время следствия. Видимо, рассчитывала на помощь, а схлопотала немалый срок. В общем, готова на все, что ей скажем.
– Мне ее даже жалко, сучку эту, –  проговорил Гусак. Он очень хотел увидеть ее, прижаться к ее молодому горячему телу. Но, не показывая своего желания, продолжал: «Хорошо, что дошло до нее. Ну, а как с бывшей женой Бориса?»
– Работаем, Валер. Отслеживаем каждый ее шаг. Стала чаще прибегать к своему любовнику. А по воскресеньям с сыном приходит, и он выводит собаку выгуливать в парк.
– Парк большой?
– Не очень. Он в парке около часа играет с собакой. С дороги их хорошо видно.
– А в какое время возвращается домой?
– Когда темнеть начинает.
– Понятно. А по доктору что нового?
– С доктором встречался я сам и тоже договорился, что тот поможет нам. Но, Валера, он денег столько запросил! Я, было, попытался возразить и даже предложил расчет после  выполнения заказа произвести. Но он так посмотрел на меня, что мне страшно стало. А когда сказал, что с ним никто никогда не торгуется, я сразу согласился.
– Много запросил?
– Лимон «зеленых».
– Отдал?
– Конечно. А че делать? Он еще спрашивал, что за заказ и кого надо будет полечить, но я пока не знаю, для чего он тебе занадобился.
– Пойдем, братан,  на свежий воздух. Тут душно очень.
Выйдя из камеры, Гусак осмотрелся. Свет прожекторов, освещающих колонию, проникал и к этому отдаленному зданию. На территории никого не было. Понизив голос, Гусак стал посвящать в свой план пересмотра приговора и освобождения от наказания. Слушая его, Сыч не перебивал. Лишь когда стал получать указания, что и как делать, стал задавать уточняющие вопросы. 
– А если не согласятся с твоим предложением, или затеют свои игры, тогда что с пацаном делать?
– Мальчишку чтобы и пальцем не трогали. Даже если и сорвется наша попытка. Понял?
– Конечно, понял.
– И еще. Я не при делах. Но сделайте звоночек Глазеву и намекните, чтобы он встретился со мной.
– Это можно через его бывшего шефа сделать. Они же друзья. Вот отец Бориса и пусть посоветует ему.
– Тогда так и сделай.
– Доктора подключать?
– Придется. Но организуй пару чистых сотовых телефонов для себя и меня. По ним мы будем ежедневно общаться и кое-что уточнять. Завтра передай мне через начальника колонии. Но и по телефонам все разговоры осторожнее.
– Понял. Большую игру начинаешь, Валера. Большую. Потребуется немало и денег, и преданных людей.
– Не жалей. Получится, тогда и окупится все. Пошли в камеру. Надо ведь и угоститься тем, что принес, а то могут всякое подумать. Там выключи свой приборчик, и мы поговорим с тобой о бабах. Пусть послушают.
В очередное воскресенье с утра Игорь начал уговаривать мать пойти пораньше к дяде Диме.
– А может быть, пообедаем и тогда пойдем? – возразила Софья. Проснулась она сегодня с плохим настроением. Всю ночь ей снились какие-то кошмарные сны, от которых она просыпалась и не могла вспомнить, что ей снилось. Поворачиваясь на другой бок, она засыпала, но сразу же видела другой сон, который был еще хуже предыдущего. И так повторялось несколько раз.
– А что мы у дяди Димы не можем пообедать? – продолжал уговаривать Игорь, и Зинаида Васильевна, услышав это, тоже стала убеждать Софью не мучить мальчика.
Вышли они около одиннадцати утра и вскоре подошли к дому, в котором жил Дмитрий. Невдалеке стоял автомобиль с затемненными стеклами. Людей на улицах было мало. Видимо, многие использовали этот день для домашних дел, и Софье тоже захотелось кое-что сделать дома, но пришлось уступить просьбе сына.
Встретил их Дмитрий радостно и сразу провел в свой кабинет, чтобы они послушали купленный диск с песнями Газманова. Фокс, получивший гостинец от Игоря, находился рядом, но при этом преданно смотрел только на мальчика.
Затем был обед, за которым они засиделись, разговаривая о начавшихся экзаменах. Софья жаловалась на большую загруженность, но Игорь, не выдержав, перебил:
– Зато после мы хорошо отдохнем. Дядя Дима сказал, что мы все вместе поедем отдыхать на Черное море.
За этими разговорами они и не заметили, как быстро пролетело время. Первым об этом напомнил Фокс. Он начал бегать из кабинета к двери и обратно.
– А ведь его выводить пора, – заметил Дмитрий.
– Тогда я и поведу, – сразу предложил Игорь.
– Только недолго, – предупредила Софья.
Как обычно, проводив на прогулку своего сына, она вернулась в кабинет и сразу оказалась в объятиях Дмитрия. Время перестало для них существовать, и вспомнили они о нем лишь тогда, когда стало темнеть.
– Уже поздно, а Игоря нет, – с беспокойством проговорила Софья.
– Не волнуйся. Заигрался, видимо, с Фоксом. Скоро придет.
Однако время шло, а Игоря все не было, и Софья попросила Дмитрия сходить за ним.
Выйдя из квартиры, Дмитрий сразу направился в парк и возле одной из скамеек увидел привязанного к ней Фокса, который попытался броситься к нему. Подойдя, Дмитрий отвязал поводок и растерянно начал смотреть по сторонам. Игоря нигде не было. Невдалеке на скамейке дремал какой-то мужчина, и Дмитрий пошел к нему. Растолкав спящего, он строго спросил:
– Вы видели, кто привязывал эту собаку?
– Чего? Иди отсюда и не мешай отдыхать, –  дыхнул он спиртным перегаром и снова привалился к спинке скамейки.
– Проснись! Проснись! Я ведь мальчика ищу. Должен уже дома быть, а его все нет.
Открыв глаза, мужчина несколько минут молчал. Затем пьяно пробормотал:
– На  пиво дашь – может, и вспомню.
Достав сотенную купюру, Дмитрий протянул ее, и тот сразу как бы протрезвел:
– Ну, вспомнил?
– Когда шел, то видел мальчонку с какими то мужиками. Он выходил из парка, и они о чем-то разговаривали.
– А мальчик во что был одет?
– Серая куртка, а на голове синяя вязаная шапочка.
– Ты где живешь?
– Вон в том доме, – показав на отдельно стоящую серую четырехэтажную «хрущевку», произнес тот. – Меня Гришкой зовут, я дворником тут работаю, и все меня знают. Все-е…
Возвращался в квартиру Дмитрий растерянным. Он решил расспросить у Софьи о его друзьях и вместе начать поиск. О захвате мальчика заложником он даже и не думал.
Меж тем события в этот вечер разворачивались по разработанному Сычом сценарию.
Несколько дней тому назад один из его подельников встретил Игоря около школы и предложил ему посмотреть щенка, которого тот якобы приобрел на рынке, но не уверен, пудель он или нет. Этот незнакомый парень подвел Игоря к машине, в которой находился щенок, и Игорь, несколько минут рассматривая его, ласково поглаживал. Подтвердив, что это пудель, Игорь побежал в школу и вскоре забыл об этой встрече.
Однако в это воскресенье, когда он играл в парке с Фоксом, тот же парень подошел к Игорю и, улыбаясь, как старому знакомому, проговорил:
– Красивый у тебя пудель. Вот и я хотел такого же, но не знаю, каким вырастет. Болеет он у меня. Ты не посмотришь, что с ним? У тебя ведь опыт с собаками уже есть. А я  и не знаю, чем кормить его надо.
– А где он у вас?
– В машине. Около парка.
– Тогда пойдемте, – по-взрослому ответил Игорь. Но парень, посмотрев на Фокса, предложил:
– Ты привяжи его к скамейке. А то там машины носятся, и может ведь всякое случиться.
Игорь кивнул головой и, подозвав Фокса, надел на него ошейник. Затем, привязав поводок к скамейке, подал команду:
– Сидеть, Фокс! Сидеть! Я скоро приду.
Подойдя к машине, парень открыл дверцу и негромко произнес: «Садись, Игорек, посмотри, что с ним».
Забравшись на заднее сиденье, Игорь увидел  мужчину, на руках которого был тот же щенок, которого он видел раньше, и потянулся к нему. Парень, который привел его, быстро захлопнул дверцу, и машина рванула с места. Игорь попытался дотянуться рукой до дверцы, но почувствовал на лице какую-то мокрую тряпку и потерял сознание.
Очнулся Игорь в темном подвале. Ему было холодно и страшно. Через небольшое зарешеченное окно едва пробивались свет и воздух. Руки были стянуты тонким шнуром. Встав на ноги, Игорь подошел к окну, однако рассмотреть ничего не смог. Постояв немного, он услышал шум моторов подъехавших машин, а затем услышал звук шагов над головой. Вскоре открылась в подвале железная дверь, и знакомый парень с каким-то другим мужчиной бесцеремонно взял Игоря под руки и повел к выходу.
Теперь Игорь уже понимал, как ловко его провели со щенком, и вспоминал слова матери, которая предупреждала его не садиться в машину к незнакомым людям. «А может быть, меня привезли сюда по каким-нибудь собачьим делам?» – наивно подумал он.
В зале, куда его ввели, сидели два человека. Один из сидящих был в белом халате. Это был доктор из психбольницы, а второй – Сыч.
– Садись, – ласково проговорил человек в белом халате. – Тебе  плохо, видимо. Возьми вот эту таблетку. Руки у Игоря уже были освобождены от шнура, и он не возражая, сразу взял таблетку.
– Запей водой, и тебе станет легче.
Выполнив это, Игорь почувствовал себя спокойнее и сразу спросил:
– А я с мамой могу поговорить? Она ведь, наверное, волнуется, да и собаку надо домой из парка отвести.
– Сейчас дядя все организует, – ответил доктор, и кивнул Сычу.
Поняв, что мальчик готов к работе, Сыч вышел в другую комнату и набрал номер телефона бывшего заместителя прокурора области Королькова. Схватив телефонную трубку, Дмитрий коротко бросил:
– Слушаю.
– Это хорошо. Тогда слушай внимательно, Дмитрий Антонович, – произнес спокойный мужской голос. – Ты, конечно, уже понял, что мальчика мы взяли не случайно.
– Если с ним что-то случится, то…
– Заткнись, – перебил Сыч, – и веди себя разумно. Ребенку мы ничего плохого не сделаем, если ты будешь делать то, что мы попросим. А сейчас передай матери трубку, она ведь рядом.
Стоявшая рядом Софья, услышав слова Дмитрия «если с ним что-то случится», уже поняла, что с ее сыном что-то случилось. Взяв трубку, она молчала и вскоре услышала, как незнакомый голос произнес:
– Софья Петровна, ваш сын у нас, и с ним ничего плохого не случится. Но для того, чтобы он вернулся к вам, вы должны кое в чем помочь.
– Что я должна сделать? – плача, закричала Софья.
– Сначала успокоиться и попросить помощи у своего любовника и свекра. Я скажу об этом потом. А сейчас хотите поговорить с сыном?
– Да! Да!
Вскоре заговорил Игорь.
– Мамочка, ты не волнуйся. Со мной все хорошо, и если ты послушаешься дядю, у которого я нахожусь, то они привезут меня к тебе…
– Все слышала? – вмешался голос  мужчины. – Так что не дергайся и не вздумай подключать милицию. Тогда будет только хуже.
– Вы хотите за него получить деньги? Я готова. Скажите, сколько и когда передать.
– Я же ясно сказал тебе: не дергайся. Это первое наше требование. А завтра узнаешь, что надо сделать, – и в трубке послышались короткие гудки.
Опережая ее нервный срыв, Дмитрий прижал к груди побледневшую Софью.
– Пошли в кабинет. Сядем и подумаем, что делать дальше. Я сейчас «корвалола» накапаю.
Дмитрий принес лекарство и, дождавшись, когда она выпьет, проговорил:
– Что-то затеяли, видно, скоты. Но что, не пойму.
– Надо рассказать об этом Игорю Федоровичу, – заявила Софья. – Он должен знать. За Бориса тогда он здорово отругал нас с Натальей Сергеевной.
– Отсюда будешь звонить?
– Как-то неудобно. Он ведь может сразу и приехать.
– Но ему же все равно придется рассказать все подробности...
– Господи, и за что мне такие наказания? – заплакала Софья и, достав свой сотовый, набрала номер телефона свекра. Услышав знакомый голос, сказала: «Игорь Федорович, у меня беда. Какие-то люди увезли Игоря и что-то хотят в обмен за него получить. Только вы пока Наталье Сергеевне не говорите. Не надо ее расстраивать».
– Сейчас я подъеду.
– Но я не у себя.
– Куда подъехать?
– На квартиру к Дмитрию Антоновичу Королькову. Адрес запишете?
– Я знаю. Жди.
Вскоре Игорь Федорович позвонил в дверь. Поздоровавшись, он сразу же предложил рассказать обо всем подробнее. И словно оправдываясь, Софья начала объяснять свекру, почему она оказалась с Игорем здесь, но тот перебил:
– Не надо об этом. Лучше расскажите, как все произошло с Игорем.
Молчавший до этого Дмитрий сообщил, во сколько Игорь вышел на прогулку с собакой в парк, как он пошел  его искать, и что сообщил ему дворник. Затем перешел  к пересказу телефонного разговора с мужчиной, у которого находится Игорь.
– А с Игорем кто-нибудь из вас разговаривал?
– Да. После того, как мужчина предложил, чтобы я попросила помощи у Дмитрия Антоновича и у вас, он спросил, хочу ли я поговорить с сыном, – плача, отвечала Софья.
– Ну и?.. – нетерпеливо перебил свекор.
– Я услышала голос Игоря, который просил все сделать, что будут просить они. Тогда они привезут его ко мне.
– А что они требовали? – снова задал вопрос свекор.
– Сказали, что об этом они сообщат завтра.
– Игоря они, по-моему, не тронут. Но что-то, видимо, хотят поиметь от этого. Наверное, Володю Глазева надо подключать. Тем более, он намекал недавно, что со смертью Бориса много всякого всплывает. Правда, не стал мне говорить того, что ему известно. Возможно, и похищение внука дело одних и тех же людей. А алкаша, который видел, как выводили Игоря, запомнил?
– Да. Но боюсь, что он навряд ли сможет помочь. Надо посмотреть все уголовные дела, которые находятся сейчас в производстве прокуратур и милиции. Возможно, пытаются захватом смазать какое-то дело.
– И это не исключено. Но дела смотреть надо крупные, потому как мелкотня на захват заложника не пойдет. В общем, как ни крути, а без Глазева не обойтись. Конечно, кое с кем из авторитетов я переговорю, но и ты, Дмитрий Антонович, подними свои прошлые связи. Правда, все это придется делать так, чтобы  не расшифроваться. Не дай бог, если узнают они.  Кстати, Сонечка, может быть, на это время тебе перейти к нам в коттедж?
– Нет, Игорь Федорович. Пусть остается все так, как есть, – возразила Софья.
– И давно вы подружились? – не выдержав мучившего его вопроса и глядя в сторону, спросил свекор.
Понимая состояние Софьи, за нее ответил Дмитрий:
– После похорон Бориса.
Софья благодарно взглянула на него и добавила:
– Игорь подружился с пуделем, и иногда мы вместе с ним приходим сюда.
– Не переживай. Сейчас главное освободить Игоря. А ваши личные дела меня интересуют меньше всего.
На самом деле, он уже знал от  знакомых о том, что ее несколько раз видели вдвоем с Дмитрием. Сначала услышанное его сильно расстроило, но прошло время, и Игорь Федорович немного успокоился, так как, хорошо зная Королькова, допускал возникшее у него увлечение Софьей. Да и Софья, намучившись с его сыном, заслуживала более счастливой жизни. А возраст в любви не помеха. Лишь бы им обоим было хорошо.
– В общем, не раскисать! – продолжал Игорь Федорович. Голос его слегка помягчел, и он продолжал: «Сейчас надо быть всем у своих телефонов. Могут любому из нас позвонить. Так что, собирайся, Сонечка. Я отвезу тебя на квартиру. Все, что узнаете нового, сразу сообщайте мне, а я утром встречусь с Глазевым».
Приехав домой, Софья была встречена хозяйкой, которая сразу же спросила, где Игорь. После этого вопроса она, разрыдавшись, рассказала о том, что случилось, и Зинаида Васильевна пошла за ней  в ее комнату. Она что-то говорила Софье, но та думала лишь о сыне. Думала и представляла, в каком он находится сейчас положении и как с ним обходятся те, кто захватил его. Страх за его жизнь приводил Софью в такое отчаяние, которого она раньше никогда не испытывала. Раздираемая страданиями, Софья винила и себя за то, что отпустила сына в парк одного. От этой мысли ее охватила такая слабость, что у нее закружилась голова, и она, повалившись на бок, уткнулась мокрым от слез лицом в подушку.
– Я, наверное, полежать должна. Вы разберите мою постель, – сказала она.
Уложив Софью, хозяйка тихо проговорила:
– Господи, и что же за государство у нас, которое не может защитить от бандитов своих людей? Ты лежи и не вставай. А утром  надо, наверное, тебе врача вызвать.
Оставшись одна, Софья продолжала думать о сыне. В какой-то момент ей даже послышался доносящийся с улицы его голос. Софья быстро пошла в зал и, открыв дверь, вышла на балкон. Стоя босиком на бетонном полу балкона, она не чувствовала холода и лихорадочно всматривалась в темноту ночи. Ее начал трясти озноб, и она вернулась в комнату. Однако уснуть Софья так и не смогла. Как безумная, продолжала винить в случившемся себя, и это ее мучило особенно сильно, порождало в ней новые сердечные страдания.
В эту ночь Софья так и не уснула. Несколько раз она выходила раздетая на балкон, надеясь увидеть идущего домой Игоря. Однако не дождавшись, она спешила в комнату, боясь не услышать телефонного звонка от захвативших сына людей. Но телефон  молчал.
Утром измученная, она стала собираться в школу.
– А может быть, не пойдешь сегодня? – спросила хозяйка.
– Нет. Идти надо. Но я быстро вернусь, – ответила Софья и, выйдя из квартиры, проверила почтовый ящик. В ящике она обнаружила конверт на свое имя. И, не выдержав, сразу вскрыла. В конверте была фотография ее сына, на которой Игорь был обвязан муляжом взрывного устройства. Не поняв, чем сын обвязан, она вложила фотографию в конверт и пошла в школу, но по дороге, вспомнив предупреждение свекра, сообщила ему о конверте с фотографией.
– Где этот конверт? – сразу же спросил Бодров.
– У меня.
– Тогда быстро с ним ко мне.
– Но я в школу иду.
– Сколько в школе пробудешь?
– Минут десять, двадцать. Дам кое-какие указания и директору сообщу о случившемся.
– А вот этого не надо. Скажи, что заболела, и сразу ко мне.
– Хорошо.
Услышав от Софьи о полученной фотографии сына, Игорь Федорович сразу набрал номер телефона Глазева.
– Володя, это я. Извини, что так рано беспокою.
– Так я всегда к восьми утра прихожу. Что-то случилось?
– Да. И очень серьезное. Ты, если можешь, подъезжай сейчас.
– Конечно, подъеду.
Через несколько минут Владимир Степанович Глазев был уже у него.
Проводив его в свой кабинет, Бодров рассказал о захвате Игоря, о вчерашних телефонных звонках и полученной Софьей фотографии Игоря.
– Значит, что-то готовят, – задумчиво проговорил Глазев и добавил: «Видимо, надо ждать телефонного звонка. Вы не будете возражать, если к телефону я срочно подключу нашу аппаратуру?»
– Конечно, нет.
– Тогда я сейчас дам указание своим.
Во время их разговора подъехала  Софья. Встретила ее Наталья Сергеевна, знавшая уже о случившемся, и спросила:
– Как дела?
– Плохо. И чувствую себя неважно. Видимо, простыла, – ответила Софья и сразу направилась к Игорю Федоровичу. Увидев в кабинете Глазева, она спросила:
– А не навредим, обращаясь к помощи других?
– Конверт кому-нибудь давала в руки? – не отвечая на ее вопрос, перебил Игорь Федорович.
– Нет.
– Тогда доставай.
Вынув конверт, она протянула его свекру, и тот, достав из него фотографию, взглянул на нее и сразу же воскликнул:
– Вот гады! Ты посмотри, Володя, что они прислали. Его же взрывным устройством обвязали.
От услышанного Софья побледнела. И как бы успокаивая ее, Глазев проговорил:
– Скорее всего, это воздействие на нашу психику. Расскажите, Софья Петровна, подробнее все, что вам известно о случившемся.
Во время ее рассказа к телефону все, что требовалось, было уже подключено, и Глазев, задавая вопросы, ждал телефонного звонка. Наконец, телефон зазвонил, и Бодров, подняв телефонную трубку, ответил:
– Слушаю.
– Ты, конечно, уже знаешь про своего внука, поэтому не пыли, а внимательно выслушай нас.
– А с кем я говорю? Положено ведь и представиться.
– Обойдешься. Не перебивай, Игорь Федорович, и веди себя разумно. С внуком пока все в порядке. Но это пока. Фотку-то показала тебе сноха?
– Какую фотку? – задавая вопросы, он тянул время на разговорах, чтобы успели больше записать.
– Опять темнишь. Софья ведь у тебя в коттедже находится. Если так будешь себя вести, то внука обязательно потеряешь.
– Что я должен делать?
– Вот это уже другой разговор. Попроси своего друга Глазева, чтобы он встретился с Валерием Гусевым.
– Который в колонии? – опять перебил Бодров.
– Да. Да. Но не перебивай. Пусть встретится с ним и попросит помощи у него. Возможно, тот и знает что-нибудь о твоем внуке. Может, и поможет. Но если игры свои затеешь, то тогда потеряешь внука. А мальчонка неплохой.
После этих слов голос, который был, конечно, измененным и каким-то хриплым, умолк, и в трубке послышались короткие гудки.
– Ну, что, запись неплохая должна получиться, – словно очнувшись, произнес Глазев. – Намек на Гусака не случайный. Так что, придется встречаться. А вы, Игорь Федорович, сами ничего не предпринимайте. Но все, что узнаете, немедленно сообщайте мне. Я поеду?
– А может, перекусишь?
– Нет. Я позавтракал. Время сейчас терять нельзя. Вы же лучше меня понимаете, что предстоит сделать.
Проводив своего друга, Игорь Федорович вернулся в кабинет и, увидев бледное лицо Софьи, приложил свою ладонь к ее лбу.
– Да у тебя температура высокая, – проговорил взволнованно он. – Я сейчас градусник принесу, а ты сиди и не вставай.
Действительно, температура у Софьи оказалась около тридцати восьми. Стоявшая рядом Наталья Сергеевна испуганно спрашивала то о ее состоянии, то об Игоре. Но Софья молчала. Когда она была вдвоем со свекром, тот предупредил ее о том, что рассказал жене о похищении внука, но при каких обстоятельствах, посоветовал пока молчать. И Софья была благодарна ему.
– Может, все-таки, останешься у нас? – спросил Игорь Федорович.
– Домой надо. А то учителя будут приходить, а меня нет. Да и звонок может быть по Игорю.
– Тогда я сейчас такси вызову, и Наталья Сергеевна тебя отвезет.
Войдя в свою квартиру, Софья прислонилась к стене, так как ей стало совсем плохо. Хозяйка квартиры и Наталья Сергеевна, поддерживая, отвели ее в комнату, и Софья сразу легла на диван.
– Я же говорила, что врача надо вызвать, – недовольно ворчала хозяйка. – Учительница, а ведешь себя, как деревенская баба.
– Постель разобрать? – вмешалась в разговор Наталья Сергеевна.
– Да, – выдохнула Софья.
Врач «скорой помощи» установил у нее простудное заболевание, и сразу Софья была окружена заботой родителей Бориса, хозяйкой квартиры и учителями школы.
На следующий день пришел к ней и Дмитрий. Когда он вошел в ее комнату, Софья заметила, как он изменился. На лице его была печаль. Спросив о состоянии здоровья и о помощи, которую он может оказать, Дмитрий замолчал. И тогда Софья сама спросила его об Игоре.
– Занимается милиция, но результатов пока нет, – ответил он.
Дмитрий понимал и свою вину за то, что отпустил его в парк одного. И от этого страдал не меньше Софьи. Несколько минут они молчали. Первой заговорила Софья:
– А тебе не кажется, что это божье наказание мне? – спросила она, не глядя на него.
– За что?
– За то, что мы живем, обманывая всех.
Отвечая так, Софья вспомнила свою мать, которая в детстве сажала ее на колени и часто говорила: «Никогда не ври, доченька и никогда не пытайся представить факты не такими, какими они являются на самом деле. Помни всегда, что правдивость в жизни – это основа достоинства человека, и эта правдивость обеспечивает доброе имя тому, кто ее придерживается».
Такой правдивой и была Софья. Но ворвавшаяся в ее душу любовь и боязнь осуждения знающих ее людей заставили Софью скрывать свою любовь. Это ее и раньше пугало. Но после случившегося с Игорем она считала, что заслужила такого наказания.  Теперь она считала себя неудачницей, хотя еще недавно была счастливой  женщиной. От кого-то Софья слышала, что, как правило, люди бессознательно сторонятся неудачников и избегают их, словно опасаясь заразы. Но сейчас она уже об этом не хотела думать, так как винила во всем случившемся только себя.
Переживая душевный надлом, Софья винила в случившемся и Дмитрия, хотя ей было ясно, что главной виновницей является сама. Уже два раза она уступала мужчинам, хотя могла и не уступать. Первый раз она согласилась с предложением Бориса выйти за него замуж. И что получилось в итоге? Переживания. Предательство. Затем его самоубийство, в котором, видимо, и она повинна, так как начала тайно встречаться с Дмитрием. А что дала связь с Дмитрием? Тоже переживания и хуже того, вызвала беду с сыном. И если что-то с ним случится, то дальше и нет смысла жить. После похищения сына она вспоминала даже слышанные ею раньше слова о том, что ей не будет счастья с мужчинами и что над ней злой рок.
Несколько минут после ответа Софьи они с Дмитрием молчали, думая каждый о своем. Глядя на Дмитрия, она видела и его страдания, но твердо решила прекратить дальнейшие отношения с ним, пока не закончится кошмар с ее сыном. От этой мысли она даже содрогалась, но поступать по-иному не могла и не хотела.
– Не надо так расстраиваться, – наконец, заговорил Дмитрий. – Я уверен, что все закончится хорошо, и мы скоро увидим Игоря.
– Дай бог. Но пока Игорь у них, встречаться нам нельзя. Думаю, так лучше будет. Я не хочу делать вид, будто ничего не случилось в такое тяжелое для меня время.
– Но боль, разделенная на двоих, легче, – мягко возразил Дмитрий. – Ведь я тебя очень люблю. Конечно, и я виноват в случившемся. Не надо было отпускать его в парк одного. Но верь мне, все закончится нормально. Подключены многие люди к его освобождению. Работа проводится огромная, а тебе не говорим об этом лишь только потому, чтобы не расстраивать. Мне Игорь тоже дорог и стал словно сыном. Я даже хотел поговорить с тобой о нем, но откладывал до вашего переезда. Не сердись на меня. И себя не вини в случившемся.
– Как мне не винить? Как? – взорвалась Софья. – Ведь это единственное в моей жизни самое дорогое! Как ты не можешь понять! Если с ним что-то случится, то я уже жить не смогу! А сейчас уходи. Я плохо себя чувствую. И очень прошу, не приходи и не звони.
– Но почему?
– Ах, Дмитрий! Ты же такой умный. Неужели не понимаешь, что твое посещение лишний раз будет напоминать мне о моей вине перед сыном и о наказании, которое я заслужила.
– Я не понимаю тебя, Сонечка, и отказываюсь понимать, – ответил обиженно Дмитрий. – Ты знаешь, что я люблю тебя. Ты действительно мне очень дорога. Но мне кажется, что-то в твоих словах не то. Объясни мне, кому от этого легче будет? Мне – нет. Может быть, тебе? Тоже не думаю. Сейчас наоборот, мы должны поддерживать друг друга.
Надеясь на уход Дмитрия, но, слыша вместо этого его убеждения, Софья растерялась. Ей даже стало больно. Решив поступать только так, как сказала, она, отвернувшись, молчала, а Дмитрий продолжал:
– Недавно мы договорились с тобой ничего не скрывать друг от друга. Да мы оба виноваты. Но виноваты не в том, что любим друг друга, а в том, что ослепленные своим счастьем, отбросили реальность нынешней преступной жизни. В этом и только в этом мы с тобой виноваты. Но нельзя рассчитываться такой ценой. Или я не прав?
Однако Софья не отвечала. Она опять ушла в свои переживания и грустно молчала. Наконец, не выдержав, она тихо произнесла:
– Иди, Дмитрий. Иди. И очень прошу, не мучай меня. Я ведь и больна к тому же. Температура немного снизилась, но такая слабость. Или ты хочешь, чтобы нас увидела и мать Бориса?
– Что-нибудь принести?
– Господи, неужели тебе непонятно? Оставь меня одну! – Софья заплакала.
Однако, приняв такое решение, она не знала еще по-настоящему его настойчивости. Да, он был обидчив. Да, иногда и чрезмерно категоричен. Но, когда надо, его настойчивость побеждала в нем и обидчивость, и категоричность. Дмитрий был уже в том возрасте, когда установившиеся взгляды на жизнь, и особенно на женщин, не меняются. В Софье он видел и женственность, и природный ум, и мягкость. Та непреклонная твердость, которая сейчас проявилась, не была чертой ее характера, и он, понимая, что эта вспышка пройдет, очень жалел ее. Без единого слова укоризны Дмитрий поднялся и, попрощавшись, вышел из ее комнаты.
Выйдя из дома, он достал сотовый телефон и позвонил своему другу Петру Румынскому:
– Как чувствуешь себя, Петр? – услышав его голос, спросил Дмитрий.
– Хреново.
– Ты не будешь возражать, если я к вечеру загляну к тебе?
– Конечно, нет. Но пузырек прихвати.
– Договорились.
Идя домой, Дмитрий вспоминал недавний разговор с Софьей, и на душе у него было тревожно. Он был мягким человеком и простил Софье ее требования о прекращении встреч с ним. И все же ее просьба не встречаться словно встала между ними.
Дмитрий старался надеяться на лучшее. Он понимал, что заводить новые любовные связи уже поздно. Ведь молодость далеко позади. Да и сравниться с Софьей вряд ли кто сможет. Для него она была как допинг в жизни, и чувствовал он себя с ней молодым. Дмитрий не любил старость, она его страшила, и он даже часто говорил:
– Я так хочу быть всегда молодым. Даже и умереть лучше только молодым.
Это знала и Софья, угождая его желаниям и радуя встречами.
Сейчас же от случившегося они оба словно состарились.

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Проводив Дмитрия, хозяйка квартиры несколько минут постояла в коридоре, а затем решительно вошла  в комнату Софьи. Случившееся с Игорем ее потрясло, и она старалась хоть немного разрядить установившуюся в эти дни тягостную атмосферу.
– Тебе что-нибудь принести? – посмотрев на Софью, спросила она.
– Нет.
– Температуру давно измеряла?
– Тридцать семь. Приближается к норме, но такая слабость.
– Может быть, чаю все-таки принести?
– Хорошо. Но при условии, что мы вместе посидим. Мне тяжело одной.
– Понимаю тебя, доченька.
Вскоре она расставила на журнальном столике вазочки с вареньем и печеньем, и чашки с чайником.
Наполняя чашки чаем, Зинаида Васильевна  молчала.
Подав Софье чашку, она тихо проговорила:
– Дмитрий очень грустный ушел. Тоже, видимо, переживает.
Софья молчала. Наконец, не выдержав, рассказала о том, что ей прислали фотографию Игоря, и на ней он обвязан взрывным устройством.
– Господи! Да что же это за звери такие! – возмутилась хозяйка.
– Вот я и думаю, а не наказание ли это господнее?
– А что Игорек сделал в своей жизни, чтобы его наказывать?
– Я не о нем, а о себе.
– Не накручивайся, доченька. Ты-то в чем виновата? Я же вижу, что вы с Дмитрием любите друг друга. И в этом греха никакого нет. Вы оба свободные. Так что это ты напрасно говоришь.
Откинувшись на спинку стула, она смотрела в лицо Софье и с невозмутимым видом продолжала:
– Я тебе по секрету скажу о том, что много узнала о Дмитрии Антоновиче.
Рука Софьи, державшая чашку, дрогнула.
– Он действительно очень порядочный человек, и я даже рада, что вы встретили друг друга.
– Не надо, Зинаида Васильевна, об этом. Сейчас я думаю только о сыне.
– Но и его нельзя забывать, – продолжала та. – Думаю, что с Игорем все будет хорошо. Бог поможет тебе. А Дмитрию помогать должна ты. Одинокий мужчина такой же ребенок, как  и Игорь.
При этом высказывании воспоминания прошлого с такой силой нахлынули на Софью, что она, опустив глаза, тихо попросила:
– Давайте не будем о нем говорить. Хорошо?
Зинаида Васильевна унесла посуду на кухню и оставила Софью одну.
В этот день Владимир Глазев встречался в колонии с Гусаком. Встречался он не с желанием. Но для спасения внука своего бывшего шефа готов был на все.
Встретились они в кабинете начальника колонии. И хотя Гусак понимал, что наладить контакты с Глазевым нелегко, возлагал на эту  встречу большие надежды. Пока все шло по разработанному им плану. Вошел в кабинет Гусак уверенно и, улыбнувшись Глазеву, как старому знакомому, сразу предложил:
– А вдвоем  мы можем поговорить?
Глазев поморщился и, повернувшись в сторону начальника колонии, произнес:
– Оставьте нас вдвоем. Конвой тоже уберите.
Глазев незаметно наблюдал за Гусаком. До нынешней встречи его опера уже провели огромную работу. Была опрошена классный руководитель Игоря, дворник, который видел, как Игорь выходил из парка. Были опрошены многие ученики из класса, в котором он учился. Опрошены были и некоторые знакомые Софьи. Однако никаких зацепок пока не было. Более того, силами управления уголовного розыска и районной милицией были проверены более ста пятидесяти дач. Проверены были и родители некоторых учеников, которых обучала Софья. С целью установления свидетелей и очевидцев совершенного преступления был проведен подворный обход в районе парка. Проверялись подвалы и канализационные люки. Отрабатывались связи лиц, привлекавшихся ранее за аналогичные преступления. Осуществлялись выезды в другие районы и города. Но особенно тщательно отрабатывались работники предприятия, принадлежащего Гусаку.
В ходе наружного наблюдения сразу же после самоубийства Бориса Бодрова оперативниками была установлена связь Сыча с доктором из психбольницы. Прослушивая их телефоны, оперативники уже не сомневались в причастности Сыча к похищению Игоря. Однако местонахождение Игоря пока не установили. Это-то и толкало Глазева на встречу с Гусаком.
Оставшись с ним вдвоем, он сразу спросил:
– Так что вы хотите мне сказать, Валерий Сидорович?
Несколько минут тот молчал. Глазев достал пачку сигарет и, протянув ее, добавил:
– Я не спрашиваю вас о содержании. Тут, видимо, вопросов у вас нет. Поэтому давайте сразу перейдем к делу, по которому вы просили организовать эту встречу. Или я ошибаюсь?
– Нет. Как всегда, вы и на этот раз не ошибаетесь. Я слышал, у Бодрова-старшего внук куда-то пропал?
– А вы откуда знаете об этом?
– В зону всегда информация быстро приходит.
– А о том, что матери прислали фотку с ее сыном, обмотанным шнуром со взрывным устройством тоже знаете?
– Это перебор. Но думаю, ничего страшного не должно произойти, если мы с вами договоримся.
От этих слов Глазева передернуло, и он даже подумал, как многое изменилось. Раньше ему таких предложений никто бы и не подумал сделать. Новые времена, новые и порядки.
– И о чем же мы должны договориться?
– Вы ведь знаете, как мое дело закрутили ваши опера. Много повесили на меня лишнего, и я бы хотел, чтобы кое-что было исправлено.
– А что это даст?
– Пересмотр моего уголовного дела. Я хочу, чтобы с учетом уточнений кое-чего вошедшего в приговор суд снова рассмотрел его.
– И вынес оправдательный приговор? – не выдержав, перебил Глазев.
– Это проблемы суда. Но суду может помочь неплохо моя племянница Римма. Ее ведь тогда здорово обманули, и она, надеясь, что ей помогут, наговорила на меня то, чего не было. Взрывное устройство принадлежало ей, и я о нем ничего не знал… А блокнот, который приобщили к уголовному делу, тоже липовый. Я даже убежден, что это оперативники состряпали его или кто-нибудь из ментов. Например, Борис Бодров. Он ведь когда работал следователем, много стряпал. Вполне возможно, что для спасения своей любовницы и пошел на это со своими дружками. Если мы уточнения эти сделаем, тогда и пересмотр возможен. Но чтобы не доставлять вам на будущее забот, я даю слово сразу же после  пересмотра уголовного дела выехать навсегда из этой области.
– Вы так уверены в пересмотре, будто все уже решено.
– Если бы не был уверен, то не вел бы этот разговор. Прокуратура тоже должна поддержать меня, так как там не глупые люди. Более того, для помощи своей любовнице Корольков на все пойдет.
«А ведь закрутил Гусак неплохо», – подумал Глазев, но, не показывая своей заинтересованности, спросил:
– А с Игорем ничего плохого не случится, пока мы тут разговариваем?
– Нет, – уверенно ответил Гусак, – хотя, если не договоримся, тогда может все случиться. В этом деле участвуют очень большие люди.
«Господи, до чего противно, – снова подумал Глазев. – Но играть надо».
– А мне можно поговорить с Игорем? – спросил он.
– Зачем? Если вы хотите убедиться, жив ли он, то вечером с ним может поговорить его мать. Это я вам обещаю. Но других просьб выполнять не буду. Срок на мои условия – сутки. Дальше безопасность мальчика не гарантирую, – ответил Гусак.
– Но мне же надо поднять из архива все материалы по вашему делу. Я не могу давать обещание, не изучив их. Так что суток трое потребуется.
– Хорошо, сутки прибавлю вам и жду ответа в это же время. Если вы обещаете помочь мне, то мальчик будет через час у своей матери. Вашему слову я верю, и свое держу.
«А это уже ошибочка твоя, Гусак.  Значит, держат его в городе и где-то недалеко», – подумал Глазев и озабоченно проговорил:
– Хорошо, постараюсь управиться и завтра сообщу результат.
Закончив и записав на диктофон эти переговоры, Глазев выехал в управление. В машине он позвонил Сомову, предупредив, что разговор закончил, и Гусак сейчас должен выйти на Сыча.
– Понятно, – ответил Сомов. – Все организовано и на его работе и дома. Вас когда ждать?
– Еду в управление.
Войдя в свой кабинет, Глазев вызвал Сомова и, как только тот вошел, включил диктофон.
– Ну и что скажешь? – спросил он, когда закончилась запись разговора.
– А мы с вами и не сомневались в том, что организатор похищения Гусак. Но как красиво подцепил он и Бодрова и Королькова. Просто гений. А с судьей пока сложнее, потому что не знает, кому поручат рассмотрение. Потом, конечно, и на него выйдут.
– Думаю, до суда нам надо вытащить мальчика. Ты у Софьи Петровны срочно организуй запись ее разговора с сыном.
– Вас Корольков искал.
– Я позвоню ему. По сотовым что-нибудь прояснилось?
– Да. После вашего звонка через десять минут Гусак позвонил Сычу. Сообщив результат встречи с вами, он предложил организовать разговор мальчика с матерью, но после разговора его перевести в другое место.
– От разговора будет зависеть очень много. Если засечем место, то освобождать его надо немедленно. Уж слишком уверены они, и как бы глупостей  не наделали. Ты иди работай, а я Королькову позвоню.
Набрав номер его телефона и услышав знакомый голос, Глазев, поздоровавшись, спросил:
– Мне подъехать или по телефону можно?
– Можно.
– Я встречался вчера вечером со своим другом и попросил у него помощи в нашем деле. Ну, и недавно он позвонил и сообщил кое-что интересное. Адресок запиши, Владимир Степанович. Можно брать. Но только аккуратнее, чтобы не навредить.
– Я понял, Дмитрий Антонович. Постараемся. Не волнуйтесь.
Получив эту информацию, Глазев снова вызвал Сомова.
Из анализа оперативной информации Глазев уже знал, что сотовый телефон, которым пользовался Сыч, был приобретен одним из работавших в офисе охранником. В разработку его взяли сразу. До работы у Сыча он отбывал наказание в колонии. Однако задержать его не удалось, так как ни дома, ни на работе его не было уже несколько дней.
Сообщив Сомову адрес дома, в котором находился заложник, Глазев приказал ему срочно собрать сведения о хозяине дома. Но тот уже знал, что хозяин дома, брат охранника, который приобретал для Сыча телефон. Все сходилось. Оставалось только освободить мальчика и задержать всех участников, причастных к его захвату.
Глядя на своего подчиненного, Глазев спросил:
– Все готово у тебя?
– Да.
– Когда и как думаешь освобождать?
– В доме опасно. Как бы от злости не отыгрались на заложнике. Может быть, дождаться переговоров мальчика с матерью? А потом, когда будут выводить его из дома, без шума провести операцию.
– Годится. План дома взял?
– Да. Поэтому и предлагаю брать, когда выведут. Во дворе много разных пристроек. И гараж, и два сарая, и туалет с баней. Там и расположимся.
– Засекут.
– Можно попробовать от соседей. Их сараи стоят вплотную.
– Хорошо. Начинай.
После обеда в сарае соседей уже сосредоточилась группа захвата. На перекрестках  были поставлены и два грузовика для перекрытия дорог. Сомов находился в доме напротив. Около восьми часов вечера оперативники увидели как из дома, в котором находился заложник, вышел мужчина и направился в сторону магазина. Осмотревшись по сторонам, он пошел быстрее.
– Берем, это хозяин дома, – тихо приказал Сомов находившимся с ним сотрудникам.
Все произошло очень быстро. Хозяин и не успел сообразить что к чему, как был сбит с ног. Мощный удар отключил его. Не давая хозяину дома опомниться, Сомов надел на него наручники и, обыскав, вытащил из бокового кармана «беретту» с глушителем. Приведя задержанного в чувство мощными пощечинами, он поставил его на ноги и потащил в соседний двор. Приставив задержанного к стенке гаража, Сомов не спеша, вытащил свой пистолет. Он умел воздействовать на психику бандюганов и сейчас демонстрировал подготовку к ликвидации задержанного. Приставив ствол к голове задержанного, он всем своим видом показывал, что готов кончить его на месте.
Не выдержав психологического прессинга, тот заскулил:
– Не убивай. Я скажу все, что спросите..
– А что ты можешь сказать? – изобразил удивление Сомов. – Ты  же шестерка, которого все равно прикончат друзья твоего брата.
– Но я помогу вам..
– А в чем твоя помощь будет?
– Вы же будете освобождать пацана.
Сомов передернул затворную раму и поднял руку с пистолетом.
– Не надо! Не надо! – сжался в комок хозяин дома.
– Кто охраняет мальчика?
– Мой брат и еще какой-то мужик.
– А с мальчиком все в порядке?
– Да. Сегодня приезжал доктор и давал ему какие-то таблетки. Мальчик очень послушный, все, что ему скажут, сразу делает. А когда я выходил, он спал.
– А ты куда направлялся сейчас?
– В магазин. Брат послал, чтобы я купил спиртное и закуску, потому что приедут в десять часов другие.
– Зачем?
– Не знаю. Но мальчика ночью куда-то перевезут.
– А кто шеф твоего брата?
– Сыч.
Хозяин дома хотел еще что-то сказать, но Сомов махнув рукой, приказал молчать. Сейчас он думал, как использовать задержанного при освобождении мальчика.
– Сколько комнат в доме? – спросил он, хотя и знал это.
– Три. В одной мальчик со мной сидит, во второй брат с мужиком, а в третьей гостей принимаем.
– Жить хочешь?
– Конечно, и помочь вам хочу.
– Тогда слушай внимательно. Пойдешь в магазин и купишь все, что надо. Затем вернешься в дом и попытайся угостить мужика и своего брата.
– А если откажутся?
– Тогда прикинься сам пьяным и иди в комнату, в которой мальчик. А когда его будут выводить, мигни три раза светом. Понял?
– Понял. Понял.
– Но если с мальчиком что-нибудь случится, в живых я тебя не оставлю. А сейчас иди!
Глазев и сотрудники его отдела знали, с кем имеют дело. Это была организованная преступная группа, которая специализировалась на грабежах и разбоях, а также  на угонах автомашин, которые сбывала в одной из бывших союзных республик. Преступная группа состояла из двадцати человек, средний возраст которых составлял около тридцати лет. Все они были судимы и хорошо знали друг друга. Группа действовала дерзко и агрессивно. Была у них и своя боевая структура, под вывеской службы безопасности, которая и решала для Сыча криминальные вопросы – накаты, разборки, зачистки и многое другое. Все это Сомов знал и был готов к применению оружия при освобождении мальчика.
Вернувшись на свой наблюдательный пункт, он прокручивал в голове различные варианты действий оперативной группы. Было уже темно, когда к дому подъехала серая «ауди» из которой вылез Сыч. Дверь в дом открылась, и свет из коридора осветил стоящего на пороге одного из охранников.
– Все готово? – спросил, не заходя в дом, Сыч.
– Да. А нам подмену привез?
Не отвечая, Сыч вошел в дом, и Сомов услышал из прослушивающего устройства, как тот приказал привести к нему Игоря. Услышал и разговор мальчика с матерью, во время которого он успокаивал маму. Затем Сыч приказал собрать мальчика для переезда на другую квартиру.
– А мы угощение вам приготовили, Алексей Ефремович, – раздался в наушниках чей-то голос.
– В другой раз. Но я вижу, вы уже угостились. Чего тянете с пацаном? Собирайте его! – повысил голос Сыч. И сразу в комнате, где находился хозяин дома, трижды мигнула лампочка.
Первым из дома вышел охранник, брат хозяина дома. Почувствовав, видимо, рядом посторонних, он повернул голову в другую сторону. Пистолет держал на вытянутой книзу руке и не готов был стрелять. Это и помогло оперативникам без особого шума  разоружить его.
Теперь в доме находились два вооруженных человека, и Сомов с оперативниками ринулся в дом, чтобы закрыть доступ к комнате, в которой был Игорь.
Первым на пути появился Сыч. Услышав на крыльце дома шум, он выхватил пистолет и попытался выскочить из дома. На ходу Сыч успел дважды выстрелить в ворвавшихся. Тогда Сомов в упор выстрелил в него. Тело рухнуло на  пол. Увидев это, охранник бросил пистолет на пол и, упав на колени, закричал:
– Не убивайте! Не убивайте!
Сразу же рванула от дома и серая «ауди», в которой, видимо, пытались перевезти Игоря. Но перед первым же перекрестком выехавшая машина преградила ей путь.
Увидев, как защелкивают на руках охранника наручники, Сомов метнулся в комнату за Игорем, который испуганно жался к хозяину дома.
– Ты как, Игорек? – спросил Сомов.
Игорь молчал и, не отрываясь, смотрел на него. Затем вдруг с тоской в голосе спросил:
– А теперь мы к маме поедем? А то все обещают каждый день и не везут. Она ведь волнуется.
– Поедем. Теперь точно поедем, – успокоил его Сомов и, набрав номер телефона Глазева, сообщил о результатах операции.
– Мальчик как?
– Нормально. Но для разговора с ним нужно время. Напичкали, видимо, его таблетками здорово. Просится к матери.
– Я сейчас сам ей позвоню и сниму прослушивание с ее телефона. А ты пока не отлучайся оттуда. Жди следователя прокуратуры и объясни причину применения оружия. Я тоже сейчас подъеду и мальчика сам отвезу к матери. Ему ведь спать уже пора. А доктора не было?
– Он днем обработал его. Надо тоже брать.
– Послал уже. Но, боюсь, что с ним будет сложнее.
Действительно, в доме, где находился в заложниках Игорь, доктор предусмотрительно установил прослушивающее устройство и слышал все, что там произошло. Не теряя ни минуты, он вывел из гаража свой «джип» и выехал из города.
Закончив разговор с Сомовым, Глазев вызвал дежурного и приказал срочно сообщить в прокуратуру о случившемся, затем набрал номер телефона Софьи.
Услышав ее голос, он представился и проговорил:
– Извините, Софья Петровна, за поздний звонок. Но после разговора со своим сыном вы, конечно, не спите. Сообщаю вам, что Игоря только что освободили. С ним все в порядке, сейчас я поеду за ним и привезу его к вам. Так что ждите.
Софья молчала. От услышанного она будто лишилась речи.
– Вы слышите меня? – тревожно спросил Глазев.
– Да-да. Спасибо. Я так волнуюсь, – наконец, ответила Софья и, положив трубку, побежала в комнату Зинаиды Васильевны. Обняв ее, Софья радостно сказала:
– Игоря освободили!
– Я же говорила, что все будет хорошо! Говорила тебе! Значит, скоро увидим его?
– Да. Сейчас привезут. Сказали, что с ним все в порядке. Я ужин приготовлю. Его ведь покормить надо.
– Сначала в ванной помыться. А потом уж ужин, – возразила Зинаида Васильевна. На ее лице, как и на лице  Софьи, была радость. Теперь кошмар для них закончился. Было лишь нетерпение, с которым они ждали встречи. Несколько раз Софья выходила на балкон, так как ей постоянно казалось, что к дому подъехала машина. Однако было уже около двенадцати ночи, а Игоря все еще не привезли.
Наконец, она услышала шум мотора и увидела с балкона идущего с мужчиной Игоря. Она бросилась в коридор, открыла дверь и с нетерпением прислушивалась к шагам на лестнице.
Увидев, наконец, своего Игорька, Софья выскочила на лестничную площадку и прижала к себе. На ее лице были слезы.
– Заходите, – предложила она Глазеву, который молча наблюдал за ней.
– А может, я поеду? Время-то уже позднее.
– Нет-нет. Я должна вас чаем угостить. Вы ведь тоже переволновались немало.
– Это наша работа, – входя, коротко бросил Глазев.
В коридоре Зинаида Васильевна, обняв Игоря, сразу сказала:
– Иди в ванную. Там тебе мама все приготовила.
– А может быть, сегодня не надо его ничем загружать? – возразил  Глазев. – Вы же видите его состояние. Уложите его спать, а утром я подъеду, и мы побеседуем с ним. Хорошо, Игорек?
– Да. Я очень устал.
– Но тогда, сынок, выпей хотя бы стакан своих любимых сливок.
Однако Игорь молчал и, не отрываясь, смотрел на мать.
– А сливки выпить надо, Игорь, – поддержал Глазев. – Давайте, Софья Петровна, стакан.
– Я сам возьму, – Игорь пошел в кухню и, взяв со стола стакан, медленно начал пить. Затем, поставив пустой стакан, он снова прижался к матери. Глаза его закрывались, он находился в полусонном состоянии.
– Пойдем. Пойдем, сынок. Твой пудель уже заждался тебя.
Уложив сына, Софья вернулась в коридор и, видимо немного успокоившись, категорично заявила:
– Теперь я вас должна чаем угостить и, если можно, расскажите, как освободили Игоря и как с ним обходились.
– Это вы завтра услышите от него сами. Я приеду к девяти утра, и мы вместе поговорим с ним.
В костюме благородного серого цвета с модным галстуком, повязанным под распахнутым воротом рубашки, Глазев не был похож на обычного работника милиции. Сидел он за кухонным столом, словно стесняясь того, что причинил лишние заботы этим людям. Казалось даже, что он и не слушает слова благодарности в свой адрес. Склонив голову набок, он выпил чашку чая и, поблагодарив женщин, попытался встать. Но Зинаида Васильевна своим вопросом опередила его попытку.
– Вы так и не сказали, в каких условиях находился мальчик?
– В нормальных. Если, конечно, можно назвать насильственный захват человека этим словом. Его кормили, но кое-что и давали из медицинских препаратов, чтобы не волновался. Мы завтра все это узнаем от Игоря и из медицинских анализов…
– Каких анализов? – испуганно перебила Софья.
– Анализ крови. Это обязательная процедура. Так что волноваться не надо. Мы вместе с вами и сделаем их.
– Господи, что за жизнь? Одни неприятности, – заметила стоящая рядом Зинаида Васильевна.
– Ну, теперь неприятностей не должно быть. Знакомый бывшего мужа Софьи Петровны в колонии сидит, а его главного помощника застрелили при освобождении Игоря. Они-то и устроили захват вашего сына, чтобы через него повлиять на милицию. Так что теперь никто не будет причинять вам неприятности. Так я поеду? Мне ведь снова надо на место происшествия.
– Спасибо вам. И до завтра.
Софья и хозяйка, побыв еще какое-то время в кухне, разошлись по своим комнатам.
Посидев рядом с кроватью сына, который уже спал, обняв своего игрушечного пуделя, Софья вспомнила об Игоре Федоровиче и, понимая его волнение, решила позвонить.
– Это я, – услышав его голос, заявила Софья. – Вы не спите?
– Нет.
– Я побеспокоила, чтобы сообщить, что Игорь дома и спит в свой кроватке.
– Я знаю. Мне Володя позвонил и рассказал об освобождении. Так что я тоже очень рад. А Дмитрию Антоновичу сообщила об этом?
– Нет.
– Это ты напрасно. Помощь его в освобождении Игоря была основной. Он каким-то образом узнал, где его держат и сказал об этом Володе Глазеву. Завтра мы подъедем к тебе с Наташей. Не возражаешь?
– Только, если можно, к вечеру.
– Хорошо. Тем более, с утра у меня встреча с одним человеком.
– А Наталья Сергеевна тоже знает об освобождении Игоря?
– Конечно. Как только Володя позвонил, я сразу и ей сказал. Она очень рада. И хотела даже к тебе приехать. Но я не посоветовал. Всем нам надо успокоиться после случившегося. А завтра и поговорим.
На следующий день Игорь Федорович направился к Королькову, чтобы поблагодарить его за помощь в освобождении внука. Об этом он договорился с ним после полученного сообщения от Глазева.
Идя к нему, Игорь Федорович вспоминал о нем все, что знал. Дмитрий Антонович всегда был прямым и честным человеком. Правда, в нем не было чиновничьего коварства и аппаратной утонченности, которые были так необходима при его должности. Но хотя он и не имел этой гибкости, авторитетом всегда пользовался огромным.
Когда Бодров вошел в квартиру Королькова, то сразу увидел его подавленность. Вид у него был беспомощный и грустный. Рядом уныло, не проявляя игривости, стоял его пудель Фокс.
– Пойдем в зал, Игорь Федорович, – поздоровавшись, предложил хозяин квартиры.
В зале на журнальном столике стояла бутылка коньяка и фрукты.
– Закуску приготовить? – спросил Дмитрий Антонович.
– Нет. Я позавтракал. А по рюмке коньяка можно.
Они давно и хорошо знали и уважали друг друга.
– Ну, что, за освобождение моего внука! – предложил Бодров и, выпив, добавил: «Оказывается, мы еще кое на что годимся. Ты расскажи, как вышел на адрес?»
– Друг помог. Ты, наверное, его помнишь. Пресс-группу возглавлял в областной администрации. Петр Румынский. Он-то и помог, услышав от меня о похищении Игоря. Сразу встретился с одним из воров в законе, а тот быстро через своих друзей все узнал. У них ведь меньше волокиты, чем у нас. Когда-то Румынский помог этому авторитету, и тот считает себя обязанным. Однажды квартирные воры обворовали Румынского. Украли телевизор, костюмы и кое-что другое из домашних вещей. Ну, а Румынский пожаловался этому авторитету. Так на следующий день все вернули ему с извинениями. Вот так-то, Игорь Федорович. А мы с тобой наших подчиненных не научили такой оперативности.
– Ну, не совсем так. Игоря-то освободили тоже оперативно. Кстати, как здоровье твоего друга?
– Кого? Авторитета или Румынского?
– Румынского, конечно.
– Годы берут свое. Я увидел у него какую-то безысходность, и даже безразличие к жизни. А это самое страшное, – сказав это, Дмитрий тяжело вздохнул и замолчал.
– Софья-то звонила? – спросил неожиданно Бодров.
– Нет.
– Давай еще по рюмочке, и я пойду.
– Давай.
– Спасибо тебе, Дмитрий Антонович. Помог ты здорово.  И я твой должник.
– Ладно. Об этом не надо. Забегай почаще. И супругу свою береги.
Проводив Бодрова, Дмитрий, не убирая со стола, лег на диван. Чувствуя тепло прижавшегося к его боку пуделя, он погрузился в  свои размышления.
Сейчас он был в таком же состоянии, как и после смерти своей жены. Он даже подумал, а не является ли жизнь лишь иллюзией. Видимо, эти иллюзии и поддерживают сознание реальности жизни. Во всяком случае, его поддерживали мечты о совместной жизни с Софьей, которая как ему всегда казалось, любила его. И это было главным для него в жизни. Его не волновали никакие другие проблемы и не выводили из равновесия, поскольку ему казалось, что жизнь его, наконец-то, устроена. Но сейчас он чувствовал другое.
Видимо, Софья еще плохо знала его и не понимала того, что Дмитрий либо признает все, требуя полной отдачи, либо не признает ничего. Сейчас он даже думал, а не из жалости ли к его одинокой жизни строила она свои отношения с ним? Ведь в нашем непрочном мире женщине всегда нужен человек, на которого можно опереться. Но, подумав так, Дмитрий сразу отбросил эту мысль. Он вспомнил ее ласки, ее заботу, он понимал, что все это делалось с любовью, без которой ему было бы тяжелее. Дмитрий  искренне жалел ее, разрывающуюся между школой, сыном и им. Но, и жалея ее, он всегда пытался скрыть свою жалость, обманывая этим, прежде всего, себя. Возможно, и Софья не разобралась до конца в своих чувствах и, пытаясь сохранить  свою, якобы, свободу, которой, кстати, ни у кого никогда не бывает, повела себя так. Но Дмитрий очень хотел устроить ей более спокойную и счастливую жизнь.
Особенно Дмитрия настораживало упорное желание Софьи скрывать их отношения. Он всегда считал, что умнее и лучше не фальшивить и не притворяться, так как они уже приросли друг к другу и чувствами и мыслями и телами. Однако сейчас вспоминая все это, Дмитрий  чувствовал какой-то привкус горечи. Видимо это ощущение рождалось под натиском внезапно пришедшей к нему любви, которая из маленького ручейка так стремительно превратилась в бурную реку и вышла из берегов. Он даже стал выискивать, в чем он виноват. «Возможно, своей назойливостью? – думал он. Ведь чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей», – вспомнил он изречение Пушкина. Но он не мог не любить Софью. Она обладала женственностью, притягивающей его. Обладала незаметной способностью создавать вокруг себя светлую жизнь. И это всегда нравилось Дмитрию. Видимо, это и угнетало его сейчас так сильно.
Приход ее свекра и вопрос звонила ли ему Софья, с новой силой взбудоражили его. Все утро он ждал звонка от нее. Но Софья не звонила, и Дмитрия угнетало предчувствие беды. Не выдержав, он позвонил сам. Несколько минут телефонную трубку никто не брал. Наконец, Дмитрий услышал голос хозяйки квартиры.
– Доброе утро. А Софью Петровну можно к телефону? – спросил он.
– Сейчас она в комнате с Игорем сидит. Приехал тот, кто ночью привез его и о чем-то расспрашивает. Как освободится Софья Петровна, я сразу скажу, чтобы позвонила Вам.
Однако звонка в этот день Дмитрий так и не дождался. После ухода Глазева приехали родители Бориса, которые  засиделись у Софьи до позднего вечера. В этот день Игорь выглядел уже лучше. Необходимые анализы у него взял приехавший врач. Находясь в окружении любящих его людей, Игорь повторял то, что он рассказывал Глазеву, а взрослые с ужасом представляли, что пережил мальчик и что с ним могли сделать. Особенно проявлялось это волнение у Бодровых. Стариков и детей всегда связывает особая притягательная близость. А Игорь единственный внук, так глубоко вошел в их души, что и дедушка, и бабушка весь жар своих сердец отдавали только ему. Игорь был лучом света в их одинокой старческой жизни. Особенно любил с ним беседовать Игорь Федорович. Он словно сверял с внуком свои размышления.
Во время этой встречи Игорь рассказал, как быстро скрутили бандитов, и как к нему вошел в комнату дядя с пистолетом в руке.
– А ты знаешь, кто помог освободить тебя? – спросил Игорь Федорович.
– Милиционеры, наверное.
– Это верно. Но помог и Дмитрий Антонович.
Рассказывая об этом, Игорь Федорович видел, как загорелись глаза мальчика, который задавал один вопрос за другим. Повернувшись к матери, он даже тревожно спросил:
– А за это ему что-нибудь будет?
Софья молча пожала плечами, и тогда Игорь снова заговорил:
– Я так соскучился по дяде Диме и по Фоксу. Мы завтра пойдем к нему?
– Нет, Игорек. Завтра я с утра в больницу пойду. Привезли твою бабушку и положили туда. Болеет она серьезно. Одна беда ведь не приходит. Мне надо обязательно сходить к ней. Я и в школу уже позвонила и отпросилась на завтра.
– Но я и один могу сходить к дяде Диме, – упрямился Игорь.
– Хватит. Один ты уже в парк ходил.
– Не надо, Сонечка, об этом, – сразу же вступился за внука Игорь Федорович. – Дети ведь лучше нас иногда понимают, кто есть кто.
– Сходим, Игорек, в другой день, – сказала Софья. – Тебе ведь и поправиться надо.
Говоря это, Софья понимала, что принятое решение не встречаться с Дмитрием она не сможет выполнить. Да и приняла она его, находясь в тяжелейшем расстройстве после захвата сына и увиденного сна. Приснился ей тогда какой-то странный человек. Он убеждал ее, что это плата за грехи, которые она допустила еще при жизни мужа. Во сне Софья попыталась объяснить, что она уже давно не жила с ним. А развод не давал ей муж. Но тот продолжал упрекать ее, намекая на неприятности с сыном. Проснувшись, Софья и приняла решение больше ни с кем из мужчин не встречаться, а посвятить себя сыну. Однако опасавшаяся обидеть Дмитрия, она боялась не только увидеть его, но даже и разговаривать с ним. Услышав о роли Дмитрия в освобождении Игоря, она уже не была такой категоричной. Софья понимала, как он страдает. Понимала, что любят они друг друга, как очень близкие родные люди. Ей уже давно казалось, что судьба предназначила их друг другу. А от судьбы не уйдешь. Так стоит ли мучить его и себя? Может, лучше не слушать тех, кто из зависти наговаривает на них. И думать о своей личной жизни и жизни сына, который  уже привязался к Дмитрию. А узнав о его роли в освобождении, может просто не понять мать. Она не будет для него образцом справедливости.
Эти мысли ее начали тревожить сразу после освобождения Игоря, но посоветоваться ей было не с кем. Единственно близкий человек, ее мать, находилась в больнице, и с ней у нее завтра лишь будет разговор. Так думала Софья.
Проводив родителей Бориса, она сразу же услышала от хозяйки о телефонном звонке Дмитрия, который просил позвонить ему.
– Завтра схожу в больницу к маме, потом и позвоню.

КАМЕНИСТЫЕ ТРОПЫ

На следующий день с утра Софья стала собираться в больницу. Ее лицо выдавало волнение. В душе все годы она не расставалась со своей матерью. Она часто звонила ей по телефону, а когда встречались, то раскрывала ей то, что накопилось за время разлуки.
Проснулась Софья рано и вспоминала свое детство. Вспоминала, как она жила с матерью, которая до появления в доме отчима была с ней всегда откровенной и очень любила ее. Их привязанность после переезда Софьи в Краснореченск не только не ослабла, но даже стала сильнее. Вспоминая все это, Софья страстно желала помочь матери. Собрав приготовленные с вечера продукты, она вышла из квартиры, пообещав Игорю, что следующий раз он тоже навестит свою бабушку.
Дорогой, представляя встречу с больной матерью, она волновалась. Получив пропуск, Софья вскоре вошла в палату. Подойдя к кровати, на которой лежала мать, она застыла, глядя на нее полными жалости глазами. Мать лежала, откинув голову в сторону. В ее волосах появилась седина. Повернув голову, она с ласковым любопытством смотрела на дочь своими умными, усталыми глазами, отчего жгучая боль с новой силой пронзила Софью. Она  присела на край кровати и взяла руку матери, лежащую поверх одеяла, в свою. Потом наклонилась и поцеловала в губы.
– Ну и чего это ты, мама, надумала болеть? – тихо спросила Софья. – Надо поправляться и как можно быстрее. Я ведь скоро в отпуск пойду, и хотела с Игорем к тебе приехать, – говоря это, она тихонько гладила руку матери.
– Кстати, как он? Почему ты не привела его? – спросила мать.
– Немного простыл, и я решила не брать его с собой. Но в следующий раз обязательно придем вместе. А еще лучше будет, если ты сама навестишь нас.
– Не знаю, удастся ли выкарабкаться. Сердце совсем расхандрилось. Ты расскажи о себе. Живешь все там же?
– Да. У меня все хорошо. Ты поправишься и сама убедишься в этом.
Софья горько улыбнулась, и это заметила мать. Несколько минут они молчали. Наконец, приподнявшись, мать проговорила:
– Ты что-то скрываешь от меня, дочка. Давай поговорим, как бывало раньше. Расскажи, как складывается личная жизнь? С Дмитрием Антоновичем как у тебя?
– Не все так просто, мама. Мне почему-то всегда что-то мешает быть счастливой.
Услышав это, мать Софьи отвела глаза в сторону. Легкая боль напомнила ей о своих страданиях, и она попросила:
– Рассказывай, доченька, что произошло.
– А ничего и не произошло, – успокаивая, возразила Софья. – Но у меня же сын, и я прежде всего должна думать о нем. С Дмитрием мы встречаемся, и он по-прежнему настаивает на нашей совместной жизни. Но я чего-то боюсь.
– Выброси такие мысли из головы, Сонечка. Выброси, – перебила мать. – Да, у тебя не сложилась жизнь с первым мужем. Но это еще не говорит о том, что все мужчины такие, как он. Ты что же, хочешь жить одна? – голос у нее сорвался, и она, замолчав, сжала руку Софьи. Затем снова продолжила: «Не мучай себя. Первый твой брак был ошибкой. Я сразу на свадьбе поняла. Ты не виновата в том, что все так случилось. Прости меня. Я давно хотела тебе сказать. И очень рада, что успела».
– Не говори так, мама, – взмолилась Софья. – Ты еще поправишься. – Любовь и жалость душили ее. Она вспомнила, как в телефонных разговорах откровенничала с матерью, как рассказывала о своей любви к Дмитрию, и сейчас чувствовала себя неловко.
– Так ты что, передумала? А я так надеялась на то, что у моей дочери и внука будет рядом хороший человек. Ведь ты же любишь его.
У Софьи перехватило дыхание. Она давно хотела услышать от матери ее согласие на их брак. До сегодняшнего дня мать молча выслушивала откровения дочери, как бы давая право решать ей самой, как строить свою личную жизнь, и не высказывала никакого мнения.
– Ах, мама, мама! Да, я люблю Дмитрия, но какой-то рок мешает моему счастью. Мне даже во сне иногда слышится чей-то голос, предупреждающий меня не мечтать о счастье, – рыдания подступали к ее горлу, и она  решила рассказать матери о похищении внука, но та перебила ее.
– А как Игорек относится к Дмитрию Антоновичу?
– Очень хорошо. Готов каждый день с ним встречаться, и ждет, когда мы переедем к нему.
– Дети иногда лучше, чем мы, понимают, кто есть кто, – заметила мать.  От этих слов Софья вздрогнула. Вчера она такие же слова услышала от Игоря Федоровича, а мать продолжала:
– Не мучай себя, доченька. Игорю нужен отец, и Дмитрий Антонович станет для него хорошим отцом. В этом я нисколько не сомневаюсь. Ты очень чувствительна к чужому мнению и от этого пытаешься верить своим предчувствиям, даже после увиденного во сне. Проще надо относиться к жизни и радоваться каждому прожитому дню. Устраивай, доченька, свою жизнь с Дмитрием Антоновичем. Я ведь тоже не меньше тебя кое-что чувствую и убеждена, что только с ним вы оба будете счастливы. И еще один совет мой выслушай. Если хочешь, чтобы Игорь вырос настоящим мужчиной, дай ему больше свободы. Дай ему возможность быть рядом с человеком, который окажет на него мужское влияние, так необходимое ему сейчас. Если ты так поступишь, то мне и смерть не страшна. Но я знаю, что ты не любишь, когда тебе навязывают мнение. Ты прости меня, но я сказала то, что думала, и мне теперь легче.
У Софьи перехватило дыхание. Эти слова матери она хотела сегодня и услышать. Теперь она поступит только так, как они мечтали с Дмитрием. Теперь жизнь будет для нее счастьем, и хватит ей мучить себя. Так думала Софья, и жалость к матери с благодарностью от услышанного переполнили ее сердце.
– Я вот тебе принесла кое-чего, – проговорила она, выкладывая из сумки фрукты и соки. – Что принести в следующий раз?
– Приходите ко мне втроем. Для меня это будет самым приятным гостинцем.
– Я сегодня у Дмитрия буду и просьбу твою обязательно передам. Но ты береги свое сердце. Без твоих советов мне еще долго не обойтись. Спасибо тебе, мамочка.
Во время встречи Софьи с матерью Дмитрий, не выдержав, набрал номер ее домашнего телефона. Трубку взяла хозяйка квартиры и, услышав его голос, сообщила ему, что у Софьи заболела мама, и она сейчас  находится у нее в больнице.
– Но вы не беспокойтесь, Дмитрий Антонович. Она как придет, так сразу позвонит вам. Я даже по секрету скажу, что очень переживает она о том, что так получается. То с сыном беда, то сама простыла. А сейчас мать в больнице после инфаркта. Но все у вас будет хорошо.
– Спасибо вам, Зинаида Васильевна. Я понимаю, как ей тяжело и не знаю, чем могу помочь.
– А это вы у Софьи Петровны спросите. Ждите ее звонка.
Положив трубку, Дмитрий несколько минут стоял, не двигаясь. Неожиданно раздался телефонный звонок. Подняв трубку, он услышал голос Игоря.
– Дядя Дима, это я. Здравствуйте. Мама в больнице у бабушки Аллы, а я услышал, что вы с бабушкой Зиной разговариваете, и захотел тоже поговорить.
– Здравствуй, Игорек. Здравствуй. Как у тебя дела?
– Сейчас все нормально. Спасибо вам. Я ведь знаю, что вы помогли мне здорово. А как Фокс?
– Ждет тебя. И очень скучает. Вы же не встречались уже столько дней.
– Я тоже соскучился. Но мама вчера сказала, что мы придем к вам. А она всегда выполняет то, что говорит.
После разговора с Игорем на сердце у него уже не было так тяжело, и он даже подумал, что никто не знает заранее, что его ожидает. Выйдя на балкон, Дмитрий  опустился в кресло и попытался собраться с мыслями, которые  мучили его последние дни, запутывая все больше и больше. Вчера он даже подумал, а зачем ему надо было влюбляться так и приходить к выводу, что наконец-то нашел  ту единственную, с которой можно навсегда связать свою  судьбу? Ведь после смерти жены он и не думал об этом, считая, что уже не способен испытывать к женщине глубоких чувств. Даже начиная встречаться с Софьей, он не думал, что все это так далеко зайдет. Но оказалось уязвимое место, которое и сломало его скептическое отношение к женщинам. Этим уязвимым местом было одиночество, в котором он оказался после смерти жены. Оно и вызвало у него любовь к Софье, которая тоже была одинока. Это и сблизило их, считал он.
Услышав от Софьи слова о том, что они не должны больше встречаться, он тогда до глубокой ночи обдумывал свое положение. Он даже представил, а что подумают люди, которые уже знают об их отношениях. Он вспоминал и о предложении друзей переехать на постоянное место жительства в Москву. Но что-то ему подсказывало – не торопись с   выводами, время – лучший лекарь. Да и другая причина была. Причина более серьезная, которая упиралась в проснувшиеся чувства. Софья пробудила в нем не только страсть. Если было бы только это, они могли бы ее удовлетворять, не строя планов на будущее, и никто бы не был внакладе. Но его чувства были иными, они дополнялись близостью духовной, и Софья стала словно освежающим напитком для его одинокой, измученной одиночеством, души.
Однако эти чувства и волновали его с особой силой тогда, когда ему казалось, что Софья избегает его. Тогда он и строил всякие предположения. Правда, сейчас узнав о том, что у Софьи болеет мать, он яснее представил ее состояние. Он даже подумал, почему к ней приходят так часто неприятности. То с бывшим мужем, то на работе, то с сыном, то с матерью. Вспоминая ее слова о том, что ее преследует какой-то злой рок, Дмитрий очень жалел Софью, такую слабую, хрупкую женщину, и думал, как сделать ее жизнь более радостной.
Как ни странно, но и Софья, возвращаясь из больницы от матери, тоже думала о Дмитрии. Возвращалась она пешком. День был ясный, ярко светило солнце, и весна уже утвердила свой приход цветущей сиренью и молодой зеленью на деревьях и кустах. До обеда время еще было достаточно, и Софья, проходя через сквер, решила посидеть на скамейке. Слишком много навалилось на нее за последние дни. Болезнь матери потрясла ее не меньше, чем захват сына. В добром, отзывчивом сердце Софьи ее мать всегда была первым другом и советчиком, отдававшим все свои силы на то, чтобы дочь была счастливой. Разговаривая с матерью в больнице, Софья не спрашивала ее о жизни с отчимом,  поскольку знала, что мать не любит жаловаться на свою судьбу. Она уже давно убедилась в том, что на таких, как ее мать, нередко и паразитируют многие. Поэтому очень хотела, чтобы та жила с ней в более уютной для женской души обстановке. Даже сейчас, находясь в болезненном состоянии, мать, словно завещая ей свои желания и мысли, думала не о себе, а о счастье дочери. «Хорошая женщина – всегда необъяснимая загадка», – вспомнила сейчас Софья чье-то высказывание.
Молча глядя на проходивших людей, она незаметно перешла к размышлениям о своем сыне. Каких только страхов натерпелась, и если бы случилось с ним то, чего так боялась, то она навряд ли вынесла бы это. Игорь занимал главное место в ее жизни. Он радовал мать своими успехами в школе. Он любил читать и рассуждать о прочитанном. В нем причудливо сочетались черты матери и дедушки Игоря Федоровича.
От Софьи он унаследовал мягкую задумчивость и целеустремленность, а от дедушки – энергию и любовь к людям. Он разумно беседовал на любые темы. Это вселяло в Софью уверенность в том, что со временем Игорь станет деловым человеком и сумеет постоять в этой жизни и за себя, и за мать. Однако Софья видела в нем и упрямство, проявляя которое он, как правило, добивался своего. Сейчас она даже вспомнила, с каким упрямством он настаивал на встречах с Дмитрием.  От этой мысли Софья улыбнулась.
В отношениях между мужчиной и женщиной самыми трудными  и тягостными бывают периоды, когда взаимная привязанность приносится в жертву обидам, подозрениям и другим обстоятельствам, очень далеким от самих чувств. И Софья, и Дмитрий в последние дни жестоко страдали, опасаясь того, чтобы не сорвались их планы  совместной жизни. Особенно страдала Софья, и от этого у нее разрывалось сердце, так как она была из тех натур, которые, полюбив, не хотят более перемен. В ее любви к Дмитрию не было корысти. Даже наоборот, она всегда отказывалась от его подарков. Главным подарком для нее был сам Дмитрий. Это было ее основной ценностью и даже смыслом в жизни.
Посидев еще какое-то время, Софья поднялась и направилась домой. Встретили ее встревожено, и хозяйка сразу спросила:
– Ну и как?
– Ну, как после инфаркта? Пока тяжело ей, но врач сказал, что должна поправиться.
– Дай Бог. А тебе Дмитрий Антонович звонил и спрашивал, какая помощь нужна. Ты позвони ему, а то я пообещала, что как придешь, так и позвонишь сразу.
– Я тоже разговаривал с дядей Димой, – вмешался в разговор стоящий рядом Игорь, – и сказал, что мы придем с тобой, потому что слово ты всегда держишь.
Слушая это, Софья только сейчас сообразила, как далеко зашли их отношения. Желание быть рядом с надежным человеком завладело и Игорем. От этого она даже застыдилась возникших недавно сомнений и опасений. Возвращаясь из больницы, она перебирала в уме все случившееся и осуждала себя за проявленную слабость.
– Я сейчас переоденусь, – не глядя на хозяйку и сына, произнесла Софья.
Через несколько минут она вышла из своей комнаты. В каждом ее движении и в каждом взгляде чувствовалась перемена. Она была снова уверенной, не потерявшей интереса к жизни.
– А обедать нам не пора? Я ужасно проголодалась, – спросила Софья. И хозяйка сразу же ответила:
– Конечно, пора.
За столом они сначала молчали. И первой, как всегда, не выдержала Зинаида Васильевна.
– Сонечка, а ты так и не позвонила Дмитрию Антоновичу.
– Пообедаем и позвоню.
– Мама, но ты обещала, что мы и пойдем к нему. Вот по телефону и скажи, чтобы ждал нас. А то вдруг уйдет куда-нибудь.
Утомленная собственными раздумьями Софья посмотрела на Игоря так пристально, что тот, не выдержав, спросил:
– Почему ты так смотришь на меня? Тебе не хочется идти?
– Хочется. Но зачем ты спрашиваешь об этом? – отвечая, Софья внутренне насторожилась, и щеки ее слегка побледнели. Глядя на сына, она чувствовала, как и к ней возвратилось желание встречи с человеком, которого она любит. Вопрос Игоря о том, хочется ли ей идти, озадачил ее. Неужели Игорь узнал о том, что она вгорячах сказала Дмитрию?
Несколько секунд они смотрели друг  другу в глаза.
– Я спросил потому, что ты не звонила ему. Он ведь так старался помочь мне, а мы молчим. Вот я и спросил.
– Я же сказала, что после обеда позвоню, – дрогнувшим голосом ответила Софья.
В ее голове теснились разные мысли. Прежде всего, ей было стыдно от сознания того, что сын изобличил ее в несправедливом отношении к Дмитрию. Вид у нее был жалкий и растерянный. Поняв, в каком состоянии сейчас Софья, хозяйка квартиры, защищая ее, проговорила:
– Игорек, маме некогда было позвонить, да и переживает она о больной бабушке. Отдохнет и позвонит. Кстати, как ты-то чувствуешь себя?
– Я-то неплохо.
– Вот и хорошо. Сегодня, наверное, и к дяде Диме сходите. Ты иди, отдохни немного, а мы с мамой поговорим.
Зинаида Васильевна молча наблюдала, как Софья убирает со стола. За время их совместного проживания хозяйка замечала, что в душе Софья оставалась еще капризным ребенком. Вместе с тем она видела, как Софья хочет хорошей жизни и как не любит несправедливости. Софья была женщиной, способной чувствовать глубоко и страстно переживать. Зная эти ее качества, Зинаида Васильевна от души жалела Софью. Не выдержав, она спросила:
– Перед своей мамой исповедалась?
– Да, – тихо ответила Софья.
– И что она посоветовала?
– То же, что и вы. Будто сговорились все.
– Потому что любим тебя и желаем только добра.
Софья молчала. Лицо ее приобрело какую-то необычную одухотворенность. Сейчас она даже подумала, что действительно, счастье нетрудно потерять, и тогда останутся лишь воспоминания и одиночество. Подумала, что нельзя поддаваться невзгодам судьбы, от которых никто не застрахован. Ведь в жизни не бывает гладкой, широкой столбовой дороги, и человек добивается лучшей участи, как правило, потому, что, не страшась усталости и не поддаваясь слабости, постоянно карабкается по ее каменистым тропам. Конечно, на жизнь влияют и субъективные факторы, такие, как материальное положение и связи с нужными людьми. И все же, в первую очередь, сам человек кузнец своего счастья. Может в прах обратиться богатство, можно потерять и должность, полученную незаслуженно. Но и нельзя пренебрегать его величеством случаем, который обещает изменить к лучшему твою жизнь, продолжала размышлять она. Ведь как ни прискорбно, но многие любовные союзы не выдерживают натиска житейских бурь. Можно проявить каприз, можно прекратить отношения, но кто от этого выиграет? Так думала сейчас Софья, и от этой мысли в ее глазах вспыхнула решимость.
– Сейчас позвоню Дмитрию. Но я так устала. И так хочу отдохнуть.
– А ты позвони ему и отдохни. А потом с Игорьком и сходите, – поддержала хозяйка, понимая ее душевное состояние.
Набрав номер квартирного телефона Дмитрия, Софья с волнением ожидала его голос. И когда услышала, произнесла:
– Привет. Это я. Ты просил позвонить?
– А тебе самой разве не хотелось?
– Ну вот – сразу и упреки.
– Это от того, дорогая, что мы играем в одни ворота. Я волнуюсь, звоню, пытаюсь как-то помочь, но вижу, что тебе это безразлично. Ты даже позвонить не хочешь.
– Дмитрий, а может быть, перестанем обижаться? Ты же не глупый человек и понимаешь, почему я была в таком состоянии.
– Но когда мучаешься сама, не надо мучить других. Если женщины должны быть любимыми, то и мужчины тоже имеют право на ответную любовь.
– Я исправлюсь, Дмитрий. Мы сегодня с Игорем собираемся к тебе в гости. Не возражаешь, если к часикам пяти подойдем?
– Ты же знаешь, что я всегда рад вашему приходу.
Положив телефонную трубку, Софья несколько минут стояла, не двигаясь. В разговоре с Дмитрием она почувствовала его обиду и, вздохнув, пошла в свою комнату. Войдя, она увидела лежащего на диване Игоря, который читал какую-то книгу. Через некоторое время он, поднявшись с дивана, спросил:
– Ну и когда мы пойдем?
– Я отдохну немного, сынок, и к часикам пяти пойдем.
– Тогда я на балконе почитаю.
Когда Игорь вышел, Софья принялась беспокойно ходить по комнате и вдруг перед зеркалом посмотрела на свое отражение, словно очень давно не видела себя. Она увидела вокруг глаз сетку морщин, увидела наполненные печалью глаза. Это ее снова вернуло к недавнему разговору с Дмитрием, который недавно справедливо упрекнул ее, заявив, что надо думать и о своей жизни.
Подойдя к окну, Софья открыла форточку и легла на диван. Думая о Дмитрии, она испытывала сейчас смутное беспокойство. Ей захотелось свернуться клубочком у него в  кресле и слушать его рассуждения. Из форточки лился в комнату свежий весенний воздух. Софья закрыла глаза и представила себя в квартире Дмитрия. От этого она почувствовала себя очень уютно и спокойно, словно оказалась укрытой и защищенной со всех сторон. Открыв глаза, Софья стала смотреть на висящую картину, изображающую позднюю осень, и странное ощущение чьего-то присутствия овладело ею. Видимо, дни разлуки не прошли для нее бесследно. Если утром она еще находилась во власти неопределенности, то сейчас Софья как никогда раньше, желала встречи с Дмитрием, и ее все больше охватывало нетерпение. Разные мысли бушевали в ней, и ей захотелось быстрее снять ту напряженность, которая возникла между ними.
Время приближалось к пяти вечера. В квартире царила тишина, и Софье казалось, что она слышит удары своего сердца. Неожиданно в этой тишине ей послышался  голос Дмитрия, повторивший несколько раз ее имя. Этот голос звучал в комнате все отчетливей и отчетливей. Он звучал взволнованно и настойчиво, будто упрекал ее и просил о чем-то.
Софья открыла дверь комнаты и посмотрела в коридор, но там никого не было. Лишь на балконе сидел Игорь и читал книгу. Софья закрыла дверь и в изнеможении опустилась на диван, переживая испытанные несколько минут тому назад ощущения.
Потом Софья поднялась. К ней снова вернулась уверенность, и она стала обдумывать свой наряд, в котором пойдет к Дмитрию.
Расчесав гребнем свои длинные густые белые волосы, она скрутила их, уложила пышным бантом на голове и закрепила так, чтобы свободные локоны свисали на виски и уши. Перебрав несколько кофточек и юбок, Софья надела то, что нравилось Дмитрию и подчеркивало ее стройную гибкую фигуру. Тонкие руки были обнажены по локоть, а красоту ног подчеркивали черные колготки. Закончив с одеждой, Софья подошла к зеркалу и приступила к макияжу, поначалу даже не заметив вошедшего Игоря, молча наблюдавшего за ней. Увидев его, она проговорила:
– Сейчас пойдем, сынок.
– А я уж думал, не уснула ли ты.
– Нет. Так и не поспала. Всякие мысли в голове о маме.
– Но ты же сказала, что врачи обещают ее вылечить.
– Будем надеяться. Ты Фоксу не забудь подарок.
В эти часы тревожно чувствовал себя и Дмитрий. В ожидании Софьи он много передумал. Сидел он в зале в изнеможении. Рядом у ног лежал Фокс, и оба они были скованы ожиданием. Думая о своих дальнейших отношениях с Софьей, сейчас уже Дмитрий не был так уверен в ее любви, и это его огорчало. Завоевывая Софью, он все это
время отчаянно бился, пуская в ход различные ухищрения своего изворотливого ума, и поступал так, чтобы совесть его была всегда чистой. Несколько раз он даже вслух произносил: «Ах, Сонечка, Сонечка, ты так и не поняла, как я одинок и как хочу быть с тобой».
Время тянулось медленно, давая простор безрадостному течению его дум. Особенно его огорчали воспоминания о том, что Софья постоянно сопротивлялась оказываемой ей заботе и даже часто отказывалась от угощений. Она будто боялась того, что будет тогда  чем-то обязана Дмитрию, хотя он стремился лишь угодить ей и сделать приятное. Видимо, все-таки сказывалось на их сближении то, что шли они по жизни разными дорогами. Но думая так, Дмитрий вспоминал и то, что на многое он ведь закрывал глаза и со многим соглашался. Тогда в чем же дело? – накручивал он себя все сильнее и сильнее. От этого беспрерывного копания в своей душе Дмитрий уже не мог избавиться. Он встал с кресла и пошел в кабинет. За ним следовал Фокс. Шел уже шестой час, но Софьи все не было. Звонить ей по телефону Дмитрий не стал, потому что ему уже неприятно было своей назойливостью надоедать хозяйке квартиры. Подумав об этом, Дмитрий огорчился снова. Почему бы ей не позвонить и не сказать, что задерживается? Что это – безразличие по отношению к нему и непонимание его переживаний? А может, дело в другом? Но тогда надо ли быть такой бесчувственной и доводить его до волнения? Вопросы возникали один за другим. Но вот раздался звонок домофона, и Дмитрий, вздрогнув, быстро прошел в коридор. Сняв трубку, он как обычно проговорил: «Слушаю» и, узнав голос Софьи, нажал кнопку для открытия двери в подъезд.

ЛЮБОВЬ ПОБЕЖДАЕТ

Поднимаясь по лестнице, Софья увидела стоящего в двери Дмитрия. Сердце ее колотилось. Но Дмитрий, словно понимая ее состояние, открыл дверь в квартиру и радостно проговорил:
– Ну, входите, входите.
И сразу же к ним с громким лаем бросился Фокс. Нагнувшись, Софья стала гладить его, но Фокс рванулся к Игорю и, поставив лапы ему на его грудь, начал лизать лицо.
– Хватит! Хватит, Фокс! – приказал Дмитрий. – Принеси лучше тапочки.
Видя настороженность Дмитрия, Софья, не спеша, сняла туфли и, взяв его руку, сжала ее своими руками. Их глаза встретились, и Дмитрий, не обращая внимания на  стоящего рядом Игоря, обняв Софью своими мускулистыми руками, поцеловал. Затем, прижав к себе Игоря, предложил:
– Пошли в зал, Игорек, расскажешь, что с тобой случилось.
– Все хорошо, когда хорошо кончается, – ответила за сына Софья, словно вызывая Дмитрия на разговор с ней. Но Дмитрий молчал. Казалось, он был погружен в какие-то свои мысли. И лишь через некоторое время, повернувшись в ее сторону, упрямо произнес:
– Сначала послушаем Игоря.
– Все нормально, дядя Дима, – ответил тот. Он уже сидел на диване с Фоксом, который преданно смотрел на него. Вспомнив о гостинцах, Игорь поднялся:
– Извини, Фокс, я тебе гостинца-то не дал. Это от радости я забыл. Пошли. Сейчас получишь, а потом уж  буду рассказывать.
Оставшись в зале вдвоем, Дмитрий, прерывая затянувшееся молчание, спросил:
– Как здоровье мамы?
– Врачи говорят, что поправится. После инфаркта она.
– Давно?
– Около месяца тому назад случилось.
– А почему мне сразу не сообщила об этом?
– Извини, Дмитрий. Мама сказала, что ничего страшного, и я не стала тебе говорить.
– С сердцем шутить нельзя. А как сейчас?
– Просит, чтобы мы втроем пришли к ней.
– Так она уже ходит?
– Да. Говорит, что вечером выходит на  свежий воздух в сад, который на территории больницы.
– Значит, мама просит, чтобы мы втроем пришли?
– Очень просит. Она ведь знает о наших отношениях и одобряет их.
Придвинувшись к Софье ближе, Дмитрий взял ее руку в свою и, почувствовав нахлынувшую нежность, спросил:
– Игоря отправим с Фоксом погулять?
– В парк?
– Нет. Около дома походит с ним. Я так соскучился по тебе.
Дмитрий  пристально посмотрел ей в глаза. Софье даже показалось, что он хочет проникнуть к ней в душу. Он стоял рядом и ждал ответа.
Понимая его нетерпение, Софья позвала Игоря
– Ты прогуляться с Фоксом не хочешь?
– Хочу.
– Тогда собирайтесь. Но в парк не ходи. Погуляй около дома.
– Хорошо, мама.
Оставшись с любимой женщиной, Дмитрий обнял стоявшую в коридоре  Софью, которая сразу же слилась с ним в поцелуе. Поцелуй ее был как никогда страстным, словно Софья просила у него прощения за те недоразумения, которыми она причинила Дмитрию боль. В приливе нежности она взяла его за руку и повела в спальную комнату.
Сжимая его в объятиях, Софья несколько раз повторяла:
– Ты даже не представляешь, как я люблю тебя.
Это была одна из самых лучших их встреч любви.
Положив затем голову ему на грудь, Софья чувствовала, как ее душу переполняла нежность к этому человеку. Она даже вздрагивала от воспоминаний того, что недавно получила от Дмитрия. Теперь все его упреки и обиды исчезли, и Софья была охвачена лишь благодарностью к человеку, который так любит ее. Поцеловав снова Дмитрия, она нежно проговорила:
– Господи, так бы и лежала с тобой, не вставая, но пора уже и Игорю прийти. Ты сходи за ним, а я ужин приготовлю.
– Как скажешь, – ответил Дмитрий, который так же, как и она, чувствуя блаженство, не хотел подниматься с постели.
По своему характеру он не был злопамятным. Наоборот, Дмитрий быстро забывал свои обиды и, словно сосулька, таял от тепла доброты, проявляемой к нему. А то, что Софья была сегодня, как никогда нежна и желанна, Дмитрий почувствовал. От этого он даже подумал о том, что напрасно упрекал ее, говоря об игре в одни ворота. Не надо было с ней так говорить. Ведь она еще совсем девочка и столько пережила. Ее надо жалеть и меньше предъявлять свои права. Со временем ведь все уляжется.
Увидев мрачное лицо Дмитрия, Софья начала потихонечку высвобождаться из его объятий и тихо спросила:
– Что-то не так?
– Все нормально, Сонечка.
– А я подумала, что ты не хочешь вставать.
– Подумала правильно. Но надо идти за Игорем. А ты можешь полежать немного. Мы с Игорем через полчасика придем.
– Нет. Нет. Я тоже встаю. Мужчин ведь и кормить иногда надо, – улыбнулась она.
– Ты сегодня надолго?
– Как начнет темнеть, так и пойдем, а через пару недель все будет так, как ты хочешь.
– Господи, если бы ты знала, как я жду этого! Как я переживал последнюю неделю и как боялся потерять тебя!
Софья знала, что лучшим средством отвлечения Дмитрия от тревожных мыслей является выполнение им любых ее просьб, и она снова напомнила:
– Вставай, Дмитрий. Вставай и иди за Игорем. А то он видимо так заигрался с Фоксом, что и забыл уже недавнее.
– Не надо о том вспоминать, Сонечка. Мы ведь перевернули эту страницу. Правда?
– Правда. Правда.
Выйдя из подъезда дома, Дмитрий увидел стоящего невдалеке Игоря с пуделем. Не подходя к ним, он наблюдал. Видимо, Игорь что-то говорил Фоксу, который, сидя перед ним, преданно смотрел на мальчика. Сейчас Дмитрий даже подумал, а что чувствуют собаки? Ведь они умело показывают свою любовь к человеку, тоскуют, обижаются и радуются, как люди. А преданность у них такая, какая не всегда бывает у людей.
Неожиданно Фокс быстро поднялся и, увидев своего хозяина, рванул поводок. Повернувшись, Игорь проговорил:
– Дядю Диму увидел?
Пудель снова натянул поводок и, замахав обрубком хвоста, смотрел уже только на хозяина.
– Пошли, пошли. Я же вижу, чего ты хочешь, – и Фокс солидно направился к Дмитрию.
– Ну и как погуляли?
– Хорошо. Но он просился в парк. Там ему, наверное, лучше.
–В следующий раз вместе и сходим.
Войдя в квартиру, Игорь снял с пуделя ошейник с поводком, и тот сразу направился в ванную. Войдя за ним, Дмитрий, нагнувшись, протер тряпкой ему лапы. Во время этой процедуры Фокс, подпрыгнув, словно в благодарность, лизнул ему лицо.
– Хватит, хватит, Фокс. Теперь иди кушать, – проворчал Дмитрий, и тот побежал в коридор к своей миске с едой.
Наблюдая за ними, Софья улыбнулась и проговорила:
– А теперь руки мойте – и за стол.
Пока Дмитрий ходил за сыном, она успела приготовить ужин. На столе стояли тарелки со свежими овощами, семгой и ветчиной. Готовила ужин Софья в радостном настроении, да и за столом непринужденно разговаривала с Дмитрием. Сейчас она не сдерживала свою природную веселость и живость, чувствуя себя необыкновенно легко и радостно. Улыбка озаряла ее лицо, на котором вспыхивали отблески счастья. Более того, ей очень хотелось вывести и Дмитрия из мрачного состояния, в котором, как ей показалось, он еще находился. Сейчас она понимала, как глупо затронула в его сердце самые чувствительные струны и старалась ободрить его. Но Дмитрий молчал. Он внимательно рассматривал кусочек ветчины у себя на вилке, затем поднес его к губам и стал, не спеша, жевать. Чувствуя его состояние, Софья отвела глаза в сторону. Она понимала, что его еще волнует то, что произошло между ними. Ей даже  стало досадно от его равнодушия, и она подумала: неужели он не умеет прощать? От этой мысли Софье стало мучительно больно, но, не показывая своего состояния, она спросила:
– Чай будешь?
– Можно, – коротко ответил Дмитрий и, помолчав, добавил: «Игорю неплохо бы и остаться у меня на ночь».
Софья вздрогнула.
– Мы же договорились, Дмитрий. Через две недели все образуется.
– К маме твоей когда сходим? – не глядя на нее, спросил после этого он.
– Завтра я здорово занята. А послезавтра давай и сходим.
В комнаты уже проникали сумерки, и Дмитрий, поставив пустую чашку, поднялся. Игорь раньше вышел из кухни и играл с Фоксом. Посмотрев на Дмитрия и вздохнув, Софья машинально стала убирать со стола. Вспышки обид Дмитрия всегда не нравились ей и даже страшили, но сейчас она понимала, что вызвала  их сама. Ведь Дмитрий любит ее, а этим надо дорожить и отвечать такой же любовью – думала она.
Немного успокоившись и собравшись с мыслями, Софья села рядом с Дмитрием и, взяв его руку в свою, спросила:
– Ты все еще сердишься на меня?
– Уже нет. Конечно, мне обидно было. Видимо, это я от старости стал таким чувствительным.
– Не говори так. Ты совсем не старый, и я очень люблю тебя.
– Господи, как надо беречь друг друга. Но я, правда, не держу на тебя обиды. Слушай, а как тебя называли в детстве?
Вспомнив отчима, Софья улыбнулась.
– Некоторые называли княжной Софьей, и я старалась не уронить княжеской чести.
– А ты действительно по характеру княжна.
– Когда перееду к тебе, ты тоже станешь князем, – опять улыбнулась Софья, – я обещаю, что помогу тебе стать им. Ну, а сейчас надо собираться.
– Я провожу вас и заодно послушаю Игоря о том, как его держали там.
Вернувшись в квартиру, Софья в этот вечер долго не могла успокоиться. Все чувства, которые она пережила в этот день, вспыхнули снова. Не выдержав, она  вышла на балкон. Было уже около полуночи. Луна поднялась и светила так ярко, будто еще был вечер. Ноздри Софьи щекотал запах цветущей сирени, кусты которой буйно разрослись вокруг дома. Этот запах принес с собой волну новых надежд и был особенно сладок. Она снова вспомнила Дмитрия, который, как наяву, стоял у нее перед глазами, опьяненный  счастьем. От этих воспоминаний Софья, как и в детстве, испытывала и радость, и смутное беспокойство. Ей очень хотелось разгадать, что ее ждет в будущем. Утомленная этими размышлениями, Софья вернулась в свою комнату. Чтобы не разбудить Игоря, она, не зажигая света, сбросила одежду, разобрала постель и легла. Форточка была открыта. Лежа на спине в своей маленькой комнате, она все еще находилась в плену нахлынувших мыслей, и в этом ей никто не мешал. Лишь звездная ночь смотрела в ее лицо. Заснуть она не могла. В квартире не раздавалось ни звука. Ночной воздух лился из открытой форточки. Тикали часы. Поджав  ноги, Софья чувствовала себя маленькой девочкой. Она закрыла глаза, и ей было очень уютно. Незаметно Софья уснула и спала так крепко, что утром ее пришлось будить встревоженной хозяйке.
– Ты почему не встаешь? – тормошила она Софью.
– Встаю, встаю. Но я так хорошо сегодня выспалась. А сколько времени?
– Уже девятый час. Завтрак я приготовила.
– А где Игорек?
– На балконе сидит с книжкой. Прямо беда с ним. Не оторвешь от книг. Но мы не поговорили вечером. Как сходили к Дмитрию Антоновичу? Он ведь недавно звонил тебе, но я сказала, что ты спишь.
– Сходили хорошо. Поэтому, видимо, и спала так крепко, – не глядя на Зинаиду Васильевну, одеваясь, ответила Софья.
– Ну и слава Богу. Ты повнимательнее к нему будь.
От этих слов у Софьи вновь возникло ощущение радости жизни. Она видела, что ее любят, и ей даже казалось, что она переплыла бурную реку. Переплыла, не утонув.
Как и договорились, через день они втроем пошли  в больницу. Дмитрий понимал, что ведет его Софья для того, чтобы показать матери. С первым мужем мать познакомилась на свадьбе, и Борис тогда ей сразу не понравился. «А какое сложится мнение у нее после этой встречи?» – думал он.
Подойдя к больнице, Софья усадила сына с Дмитрием на скамейку и пошла за матерью.
Ожидая их, Дмитрий исподволь поглядывал на дверь больницы. Но перед глазами стояла Софья. Она прочно вошла в его душу. Он любил ее вдумчивые высказывания, ее мягкие движения, ее красивое лицо. Любил все, что было связано с ней, пугливой и бесстрашной, нежной и категоричной, способной на самые непредвиденные поступки. Любил влекущую и неожиданную. После перенесенной им обиды Дмитрий пережил свое недовольство поступком Софьи и даже почувствовал приятное удивление перед этой слабой женщиной, которая вступила в борьбу с судьбой. И что самое удивительное – победила!
Как ни странно, в это же время думала о Софье и ее мать. Она уже выругала себя за то, что скрыла от дочери свой разрыв с мужем. Не хотела загружать ее своими проблемами. Но Дмитрий Антонович ведь может и спросить ее, а тогда будет хуже. Придется или обманывать, чего она не хотела, или рассказывать правду. Когда Аллу Борисовну положили после инфаркта в районную больницу, ее муж сразу перешел жить к другой женщине. Он даже не навестил жену в больнице, и Алла Борисовна через своих знакомых передала ему, что после выздоровления подаст на развод. А того, видимо, это и устраивало. Сейчас, ожидая Софью, она думала, как рассказать ей об этом.
Увидев дочь, мать встала с кровати и начала собираться. Помогая ей, Софья видела, что та чем-то озабочена, и тревожно спросила:
– Ты как себя чувствуешь? Может быть, тебе не надо выходить?
– Все нормально, доченька. Не волнуйся.
Выйдя из палаты, Алла Борисовна остановилась в холле и рассказала дочери о том, что ее мучило.
– Ты прости меня за то, что я скрывала от тебя это, – добавила она.
Острое чувство жалости пронзило сердце Софьи. Обняв мать, она молчала. Неистощимые запасы любви, таящиеся в сердце мамы, тронули Софью. Она даже подумала: «Почему так неудачно сложилась жизнь и у матери? А не рок ли и над матерью?» Разжав объятия, она участливо проговорила:
– Это не должно тебя волновать. Я предполагала, что может так случиться. Проживем и без него.
– Я бы очень хотела, Сонечка, перебраться сюда, ближе к вам.
– И это правильно. Будешь Игорю помогать. А насчет жилья придумаем что-нибудь.
– Конечно. Только я хочу отдельно от вас жить.
– Сначала надо поправиться, а потом все остальное. Ну, что, пойдем? А то заждались нас.
Выйдя из больницы, Софья увидела, как навстречу им бежит Игорь. Прижавшись к бабушке, он с беспокойством проговорил:
– А мы уже заволновались с дядей Димой. Вас все нет и нет.
Подойдя к скамейке, около которой стоял Дмитрий, Софья, улыбнувшись, проговорила:
– Знакомься, мама. Это Дмитрий Антонович, который пленил нас с Игорем.
– Очень приятно, – пожимая руку женщины, заговорил и Дмитрий, – но кто кого в плен взял, еще надо разбираться и разбираться.
– Дай бог, чтобы это продлилось всю жизнь, – отвечая так, Алла Борисовна видела в нем и представительность, и надежность. Она даже подумала, что любовь, как правило, и притягивает к себе любовь. Она видела, как Софья светится при разговоре с ним. Огорчения, которые Алла Борисовна испытывала в холле во время разговора с Софьей, как-то сразу пропали, и она на удивление стала собранной.
Задав несколько вопросов Дмитрию, она довольная знакомством, заявила:
– Я очень рада встрече с вами, Дмитрий Антонович. Теперь за Сонечку я спокойна.
Знакомство состоялось, и, чтобы не утомлять больную мать, Софья категорично проговорила:
– На сегодня хватит. Пошли, мамочка, в палату. Я провожу тебя. А по дороге ты скажешь, что тебе принести в следующий раз.
Оставшись вдвоем, Дмитрий, спросил у Игоря:
– Тебе нравится твоя бабушка?
– Да. Она же учительница.
– А ты кем хочешь быть, когда вырастешь?
– Юристом. Как вы и мой дедушка.
– Чтобы стать хорошим юристом, надо много работать.
– Этого я не боюсь. А вон и мама идет.
Все последующие дни Софья ежедневно после работы приходила к Дмитрию. Они планировали, переставляли мебель и так увлеклись устройством будущей жизни, что не заметили, как пролетели две недели.
Наконец, наступил последний день ее работы перед отпуском. Придя из школы, она позвонила Дмитрию и, услышав его голос, радостно сообщила:
– Дмитрий, это я. С завтрашнего дня я в отпуске. Сегодня к тебе не приду, так как буду собирать свои вещи к переезду, а завтра ты приезжай за нами.
– А сегодня помощь требуется?
– Нет. Бедная «учителка» приданого так и не накопила.
– Не переживай. Завтра в котором часу подать карету?
– Позавтракаем с Зинаидой Васильевной, и к десяти утра можно загружаться.
В этот вечер все они были возбуждены предстоящим переездом. Зинаида Васильевна молча помогала укладывать в сумки их вещи. Рядом суетился Игорь, который, успокаивая, заявлял, что они с мамой будут навещать ее.
– Привыкла я к вам, как к родным, – вытирая слезы, наконец, проговорила та. – Скучно мне будет без вас.
– А мы что-нибудь придумаем, – улыбалась Софья.
Наконец, все вещи были уложены, и хозяйка предложила:
– Ну, а теперь пошли в кухню. Буду кормить вас, как в ресторане.
Войдя, она достала из духовки приготовленное тушеное  мясо и вдруг, словно вспомнив что-то, быстро ушла в свою комнату. Вернувшись, она держала в одной руке бутылку вина, а в другой банку с соком.
– Уже несколько дней как приготовила, а сейчас чуть не забыла, – словно оправдывалась хозяйка.
В этот вечер они засиделись надолго. За окном уже стемнело, а они все говорили и говорили. Первым отправился спать Игорь, хозяйка все не отпускала Софью, высказывая ей всякие советы. Наконец, видя рассеянность Софьи, она, вздохнула и сказала:
– Иди спать, доченька. Я сама все уберу.
Войдя в свою комнату, Софья несколько минут стояла у окна. Она с благодарностью думала об этой чужой для нее женщине, которая приняла ее, как родную и всегда помогала ей. Думала, чем и как она сможет отблагодарить ее. Эти чувства переполняли Софью, и она дала себе обещание никогда не забывать Зинаиду Васильевну.
На следующий день Софья проснулась рано. Постояв на балконе, она приняла душ и разбудила Игоря.
За завтраком хозяйка неожиданно спросила:
– Сонечка, а у тебя нет хороших знакомых, которые нуждаются в жилье? Ведь мне так скучно будет одной.
– Подумаем, Зинаида Васильевна. Не расстраивайтесь, – улыбнулась та.
Время подходило к десяти утра, и Игорь несколько раз выходил  на балкон. Наконец, подбежав к матери, он сообщил о том, что дядя Дима приехал, и вскоре раздался звонок в дверь.
– Говорите, что выносить, – поздоровавшись, спросил вошедший  Дмитрий.
– Все узлы в комнате. Показывай, Игорь, – ответила Софья.
Вскоре загрузившись, они распрощались с Зинаидой Васильевной.
Войдя с Дмитрием в квартиру, Софья стала сразу раскладывать свои вещи по шкафам, а Игорь ушел с Фоксом в приготовленную для него комнату. Занятая  работой, Софья даже не заметила отсутствия Дмитрия и вспомнила о нем, лишь услышав песню Михаила Шуфутинского  «Две свечи».

В зале на столе горели свечи.
Во сто крат сильнее их огня
Твои руки, волосы и плечи
В танце обжигали вновь меня.

Слова этой песни, как и раньше в роще, словно ударили ее током. Отложив раскладывание белья и одежды, Софья стояла, как завороженная, и слушала доносившиеся из зала звуки. Не выдержав, она пошла туда и увидела стоящего у стола Дмитрия. На столе горели две свечи, а между ними стояла бутылка шампанского и наполненные бокалы.
Горящие свечи стояли в подсвечниках рядом. От увиденного Софья на какое-то время растерялась.
А из музыкального центра повторялся припев:
 
Две погасшие свечи
Снова вспыхнули в ночи…

– Ну и как? – услышала Софья голос Дмитрия и, словно очнувшись от своих размышлений, повернула к нему голову.
– Ты как всегда, удивляешь неожиданностями. Но у меня тоже кое-что есть для тебя.
Она подошла к Дмитрию и осторожно приложила его руку к своему животу.
– Ничего не чувствуешь? Я была на днях в консультации, и врачи сказали, что я беременна.
– И ты несколько дней молчала об этом?! Господи, дай мне терпения и помоги перевоспитать эту упрямую женщину! – радостно воскликнул Дмитрий, осторожно  обнимая ее.
– Доволен? – спросила Софья. – Ведь ты  так хотел этого.
Она посмотрела на него своими сияющими глазами так, что Дмитрий от счастья будто задохнулся и не мог говорить. Лишь через несколько минут он радостно ответил:
– Любовь всегда побеждает. Вот за это давай и поднимем бокалы. Я очень рад и горжусь тобой, моя девочка.


Любовь к женщине имеет для нас
Великое, ничем не заменимое значение:
Она подобна соли для мяса:
Пропитывая сердце, предохраняет его от порчи.
               
В.Гюго.

2010 г.