Тень Крцаниси

   к 225-летию Крцанисской битвы
               
       В конце девятнадцатого века тбилисский горожанин, военный историк, отставной генерал Степан Осипович Кишмишев написал и издал книгу с длинным названием «Походы Надир-шаха в Герат, Кандагар, Индию и события в Персии после его смерти». Содержание книги оказалось гораздо шире заголовочной тематики. Кишмишев постарался представить читателю как можно более полную картину политической жизни восемнадцатого столетия в странах Передней Азии и Среднего Востока. Описанная в книге эпоха вплотную примыкала к грузинской истории. К волнительным и роковым её моментам, когда изнурённая нескончаемыми бедствиями Восточная Грузия металась в поисках спасительного выбора между признанием за собой зависимости от шахской Персии и единением с Российской империей. Грустным апофеозом стовосьмидесятиградусного поворота на север стала для грузин Крцанисское сражение с персами в сентябре 1795 года. Этому батальному событию генерал Кишмишев в своём повествовании посвятил многостраничную врезку с обилием интересных подробностей и неожиданных выводов.
       Выводы порой требуют к себе читательского снисхождения по простой причине их забавной неубедительности.  К примеру, среди едва ли не главных виновников крцанисской трагедии Кишмишев видит князя Гарсевана Амилахвари, переводчика при русском войске, образовавшим так называемую Кавказскую линию вдоль северной грузино-российской границы. Чувствуя приближавшуюся опасность, царь Ираклий Второй весной 1795 года поручил князю Амилахвари через командующего форпостной линией генерала Гудовича испросить у Екатерины Великой давно обещанную военную подмогу. По мнению Кишмишева,  при переводе ходатайства Амилахвари досадно ошибся и представил русскому императорскому двору вместо молитвенной просьбы об экстренной военной помощи дежурное упоминание его подзабытых обязанностей перед покровительствуемой стороной. Распиши-де князь Гарсеван жуткое положение Картл-Кахетии точными словами да нужными красками – глядишь и прислали бы русские генералы ради упреждения беды где-то запропастившиеся батальоны. А так вот - не прислали!
       Обидно, конечно, за незадачливого гонца-толмача, но чудится мне, что как бы сверхискусно ни справился он со своей миссией, итоги её вряд ли могли быть положительными. В известном сборнике материалов профессора Александра Цагарели «Грамоты и другие исторические документы восемнадцатого столетия, относящиеся к Грузии» помещено любопытное послание в Коллегию иностранных дел России, составленное другим Гарсеваном, - князем Гарсеваном Чавчавадзе, полномочным министром Ираклия Второго при петербургском высочайшем дворе. Начало всё того же злосчастного девяносто пятого года…  Текст записки после обычных прелиминарных фраз гласит, что «усилился Ага-Магомет-хан и уже приблизился к границам нашим, и находясь теперь в Ардебиле, замышляет привести Грузию в то состояние, в каком она была во времена шахов персидских». Далее Чавчавадзе просит Коллегию ускорить принятие решения и своевременно оказать помощь.               
        Мы, к сожалению, не знаем, ознакомилась ли с этим лапидарно-однозначным посланием Екатерина. Может быть, проскользнуло оно мимо всемилостивого взгляда императрицы и посему осталось без ответа. Только с её соизволения решался вопрос переброски войск в сопредельное государство и в любом случае официальную характеристику ситуации должна была донести до нас соответствующая скрижальная запись. На худой конец, подобная той, которую русский историограф Пётр Бутков приводит в своих «Материалах для новой истории Кавказа». Здесь документ датирован 1792 годом. Та же тема. Та же просьба. Самого Ираклия Второго. И ясный ответ. В указе императрицы на имя небезызвестного генерала Гудовича сказано, что «ныне отправлять в Грузию войска за благо не приемлется». Под «благом», надо полагать, подразумевались интересы империи, а не скромные надежды измученной маленькой страны, волей провидения ставшей удобным плацдармом в геополитической разборке Турции. Персии и России.
       Подписывая в 1783 году Георгиевский трактат, Россия не рассчитывала столкнуться с массой проблем по части выполнения взятых на себя обязательств. Очень скоро бремя их показалось чрезмерным и после недолгого квартирования  войск на грузинской земле Россия  в 1787 году ушла восвояси. Оставив Картл-Кахетии право самой выпутываться из передряг, а Истории – странную формулировку причины ухода, заключавшейся в том, что «царю Ираклию удобнее будет обезопасить себя через возобновление прежних своих союзов, разрушившихся единственно пребыванием в земле его российских войск». Всё это произошло, повторяю, за восемь лет до туманного крцанисского рассвета. Согласитесь, достаточный срок для того, чтобы одним полностью отказаться от якобы невыгодного сюзеренитета, другим же – форсировать «возобновление прежних своих союзов».
       Все восемь лет, однако, обе стороны томились в тягостном ожидании. Россия вовсе не помышляла упускать из рук однажды уже застолблённую территорию, а Грузия, верная данному обету, тщетно надеялась на его обоюдное выполнение. Много раз грузинские посланники возвращались домой с заверениями императорского двора в искренней приязни к царю Ираклию, но без солдат и пушек, которыми бы он мог отвратить домогательства соседей-мусульман. А они с каждым годом становились всё настойчивее.
       Прочно утвердившийся на персидском престоле Ага-Магомет-хан поначалу увещевал Ираклия вернуться к старой дружбе, затем не возымевшая действия медоточивость шаха сменилась прямыми угрозами. И когда он с 35-тысячным войском в начале сентября 1795 года подступил к Тбилиси, Ираклий впервые за долгое время царствования ощутил гнетущую безысходность своего положения. Нет, не забылся опыт победных сражений при Ереване, Кварели, Гяндже, Аспиндзе…  Но тогда в сподвижниках царя числились молодость, сила, удаль! А теперь? Три четверти трудно прожитого века тяготили плоть; враг стоял у ворот города, для обороны которого явно не хватало сил; ждать помощи не приходилось: свою уже исчерпали, а чужая топталась где-то за Кавказским хребтом.
       Сдать город без боя бывшему гаремному евнуху означало вновь признать над страной власть персиян и навсегда оторваться от единоверной России. Для христолюбивого Ираклия такой шаг равнялся клятвопреступлению. И царь, осенённый узами Георгиевского трактата, конечно же, не совершил его - редкий пример преданности своему союзнику при нетождественном поведении последнего…  Только 4 октября 1795 года командующий Кавказской линией генерал Гудович получил высочайшее повеление «подкрепить царя Ираклия, яко вассала российского, против неприязненных на него покушений положенными по трактату с ними двумя полными батальонами пехоты».
       Да простится мне слабая перефразировка Михаила Юрьевича: «Мы долго молча отступали. Похоже было – срока ждали…». Какого, однако?! Эх, кабы батальоны эти с артиллерией в придачу поспели до наступления календарной осени…  Они поспели, когда Тбилиси уже не нуждался в помощи. 12 сентября, сломив трёхдневное сопротивление пятитысячного отряда грузин, персидские орды заняли город. Побесчинствовали и спустя неделю ушли. Мнилось им – победителями. На деле же – шакальей стаей, смелой только своим многоголовьем…
       Тбилисская жировка дорого обошлась Аге. Защитники города препроводили в иной мир полдюжины тысяч кызылбашей. Через два года гнев Немезиды обрушился и на самого шаха. Одна из главных ролей в решаюшем акте правосудия досталась Сафар-Али-Беку, грузину по национальности, вернувшемуся впоследствии к своим корням. Кто знает, может быть, клинок, мягко вошедший в грудь тирана, тоже был грузинской ковки. Кстати, об этом не очень известном историческом факте поведано всё в той же книге отставного генерала Кишмишева. Прекрасной, надо сказать, книге. Несмотря на некоторые упущения. И отдельные фигуры умолчания. Поэтому добавлю, что разноличинным разорителям Тбилиси, преследовавшим, вероятно, назидательные цели, Крцанисская битва в обратную очередь преподала строгие уроки настоящего рыцарства.
       Выдержав жестокий удар в солнечное сплетение, Грузия не потешила врага даже рефлективным полуприседом, а в её лёгком поклоне российской стороне наряду с учтивой благодарностью чувствовался терпкий упрёк за просроченную помощь названным братьям. Им-то казалось, что непоколебимая верность долгу замешивается на общей крови. В будущем истину эту побратимы доказывали неоднократно.
       Историю делают люди, а уже потом Время судит и людей, и Историю, ими сотворённую. Как судит – справедливо или нет – зависит от наработанного людьми умения не вычленять из исторического процесса разрозненные события и факты, а оценивать его в едином, быть может, зигзагообразном, но непрерывном тысячевековом минутообороте. На одной такой минуте, коснувшейся нашей страны и близкой нашему народу, лежит тень Крцанисской битвы. С её доныне непросветлённой завязкой, с кровавым отсветом её концовки, с ярким геройством и чёрной подлостью её участников.
       Минута Крцанисской битвы. Она всегда будет с нами.