русое облачко

Посвящается моей восхитительной Анке и тихому существу со второй парты

Всю свою жизнь я был тихоней. Человек толпы, социофоб. Какие только ярлыки на себя не вешал. В школе меня почти не замечали, разве что сосед по парте, который изредка звонил мне и спрашивал, почему я не в нашей маленькой колонии для несовершеннолетних, когда ему становилось как-то слишком вольготно на парте и неожиданно выяснялось, что рядом не сидит знакомое тело. Я не люблю говорить. Никогда не любил. В молчании есть что-то эфемерно возвышенное, какая-то необъяснимая магия, которая теряется, стоит лишь произнести звук. Любое слово слишком прямо отражает действительность. Лишает её той восхитительной недосказанности, которая должна царить в природе. Тишина – это царство иллюзорной красоты бытия, лишь в ней людям открываются новые горизонты, новые идеи, и широта мысли воплощает себя в полном объёме.
Она ворвалась в мою жизнь так же внезапно, как ветер врывается в окно жарким летним днём. Я стоял на втором этаже, в самом глухом месте нашего ада – возле кабинета Его Величества Директора и пытался скрыться от гогота, который красной нитью проходит сквозь всю нашу учёбу. И вдруг, на лестнице появляется прекрасное русое облачко и, посмотрев на меня несколько секунд, произносит «Мальчик, а ты красивый!» и быстро растворяется в толпе учеников. А я стою, замерев, не смея вдохнуть. Впервые в жизни кто-то обратил на меня внимание лишь потому, что я действительно понравился. И я чувствую какое-то странное тепло, разливающееся в груди, глубоко-глубоко. Я знаю, что встречусь с ней снова где-нибудь в коридоре. Главное – не забыть как дышать при виде этого божественного солнечного зайчика, который спустился ко мне, как благословение небес.
Она восхитительна и прекрасна. Ее русые волосы, всегда парящие где-то между твердым и газообразным состояниями, притягивают мой взгляд. Я трогаю их, глажу, пытаюсь заплести в косички, но она отмахивается и, нахмурившись, требует прекратить. Мы сидим на скамейке уже полчаса. Начинает светать, а я так и не произнёс ни слова. И она злится. Энергия из этого создания бьёт через край. Она мучает мои лохмы, рисует на руках причудливые узоры синим маркером, лишь бы я заговорил. Нет, я отвечал ей. Немного, односложно. Лишь бы она не ушла. Лишь бы подольше насладиться этим летним духом. А она злится, дуется, забрасывает на меня ноги. Начинает курить. Забавное маленькое чудо. С ней легко.
Мы ходим уже второй час. Просто ходим без толку и без цели. Гуляем. И она говорит, говорит, говорит, а мне так хочется тишины. Мне так хочется сесть с ней в укромное место, притянуть к себе, смотреть в её светло-зеленые глаза и наслаждаться молчанием, связывающим нас гораздо сильнее, чем какие-то глупые слова. Я пытаюсь попросить её помолчать, хоть минутку, хоть пару секунд. Но она тараторит еще больше. Но мне ведь нечего сказать. Как я могу описать ей все то, что ощущаю? Все слова языков мира слишком пошлые и грубые, чтобы описать это светлое чистое чувство. Мы ходим и ходим. И она говорит. О своих подругах, об учителях, о школе, о знакомых. Я уже давно потерял нить разговора и вместо слов слышу лишь высокие ноты её голоса. Несколько раз мы останавливались, и она пыталась меня ударить. Лишь для того, чтобы заставить произнести хоть что-нибудь. Но у меня нет желания говорить. И слушать нет желания. Я лишь хочу быть с этим чудом и чувствовать нашу связь. Без глупых разговоров о рыжей, Диме и одной из моих одноклассниц.
Она заводит меня к себе домой. Никого нет и мы одни. Она много говорит, но я пропускаю слова мимо ушей. Сажусь, а она бросается готовить чай. Я знаю, что больше всего на свете она любит зелёный чай. Наливает воду, ставит чайник и ищет свой обожаемый травяной сбор. Я медленно подхожу к ней и обнимаю со спины. Одной рукой прижимаю к себе и шепчу «Я очень сильно тебя люблю…», а левой рукой беру нож, так удобно лежащий на кухонной стойке, «…но прошу тебя…», медленно провожу удивительно заточенным лезвием по её хрупкой коже, «…помолчи немного.» Она начинает кричать, звать на помощь. Я зажимаю ей рот и углубляю порез. Кровь сочится из раны, разливаясь по белой кофте багровым пятном. «Просто помолчи.» Она падает, но продолжает кричать. Не думал, что человек с разрезанным горлом может говорить. Она умоляет меня не убивать ее, но я ведь просто хочу чуть-чуть тишины. Правой рукой я беру ее за кудрявые волосы, перепачканные в крови, а левую заношу для удара. Она хватается за нож, режет руки. Но это так глупо. Я вовсе не хотел сделать ей больно, я лишь хочу, чтобы она немного помолчала. Вырываю лезвие из ее рук и с силой провожу по горлу. Отпускаю волосы, и она падает на пол, извиваясь и хрипя. Из горла фонтаном бьёт кровь, заливая кухонный стол. Это продолжается еще несколько минут. А потом она затихает. Смотрит широко раскрытыми глазами в белый потолок и тихо лежит на полу. Я сажусь рядом с ней, беру ее на руки и прижимаю к себе. Вот она – моя идиллия. Мое прекрасное летнее чудо, тихо замершее у меня на груди.